Пять бусин в осенней траве
ПЯТЬ БУСИН В ОСЕННЕЙ ТРАВЕ.
(пьеса в 5 эпизодах).
ДЕЙСТВУЮЩИЕ ЛИЦА.
ЧЕЛОВЕК.
ЖЕНЩИНА
МИШКА
ДЖИН ХАСАН ибн ЗАЙД
ГУМАНОИДЫ
ВЕРА - ведущая радио "Статист".
ГОЛОСА НА РАДИО
АЛЬБЕРТ
САНИТАРКА
ПОПУТЧИКИ
1
Темная сцена.
Слабый лучик света вырывает из темноты человеческую фигуру. Она с каждой минутой становится всё ближе к зрителю. Человек долго молчит, ёжится, как от холода. Видно, что он сидит на табурете. Ноги, нога на ногу, переплетены. Руки сцеплены в пальцах, лежат на коленях. На плечи накинуто серенькое пальтецо. На шее шарф, грязно-желтого цвета.
ЧЕЛОВЕК (после паузы). Цветы с балкона надо убрать.… Рано в этом году задождило.… И голова… (Решительно.) Завтра уберу. (Пауза.) А, может быть, и не надо. И так темень, а ещё и цветы на окне. Совсем темно будет. Да, всему в природе свой срок. Жалко только.… Всех жалко: цветы жалко, котят жалко, лета, очень лета жалко…
Из левой от зрителя кулисы, в луч света входит Женщина.
ЖЕНЩИНА. Всё сидишь?
Ответа нет.
Ну, сиди, сиди…
Женщина медленно переходит сцену, исчезает в правой кулисе.
ЧЕЛОВЕК (через паузу). Сижу…
Слабый лучик света меркнет на маленькой фигуре человека. Человек медленно погружается во мрак.
2
В полной темноте звучит тихий голос Человека в пальто.
ЧЕЛОВЕК. Помню, что вчера стоял я жарким полуднем среди пшеничного поля…
Темнота начинает блекнуть в вышине. В левой верхней части, высоко под падугами, она становится молочной, и, наконец, прорывается наземь мягким струящимся, как невесомый блестящий дождь, светом.. И хоть свет этот переливается разноцветными искорками, он высвечивает в черно-белых тонах Человека с длинными, но редкими волосами, растущими на почти голом черепе. Человек одет в длинное пальто, с повязанным вокруг шеи, как потом оказывается, желтым, длинным шарфом.
ЧЕЛОВЕК. Поле было такое большое, что краев его не было видно. Я был на том поле не один. Со мной был мой товарищ, почти друг, Мишка…
Так же высвечивается Мишка. Он большой, лохматый, какой-то расхристанный…
ЧЕЛОВЕК. И кроме нас на том поле никого: он, я, и бутылка “Чинзано”.
Свет быстро из двух точек, с Человека и Мишки, перемещается в одну – на “Чинзано”. В холодном черно-белом свете поблескивает необыкновенное стекло необычной бутылки.
ЧЕЛОВЕК. Красивая такая бутылочка. Большая, странная. И стояла она, как-то исключительно. Под таким наклоном ничто и стоять-то не может. Только если Пизанская башня. Вдобавок, она была закупорена. Горлышко сургучом залито! Это значит, что мы, ни я, ни Мишка, из неё ни глотка не сделали. Хотя время было уже далеко за полдень! Жара с неба так и прыщет, птички какие-то поют, мухи звенят…
Вдруг, неимоверно цветной свет заливает всю сцену. Видно огромное пшеничное поле, выгнутое к небесам. Мужчины стоят точно в середине его, в геометрически четко вычерченном пшеничном кругу.
МИШКА (присаживается перед бутылкой). Что мы тут, как фиалки в проруби болтаемся, а? Кого ждем?
ЧЕЛОВЕК (глядя по сторонам). Не знаю.… У меня такое ощущение, словно еще кто-то не пришел.
МИШКА. Ну, и не фиг ему баллоны катать. Не пришел, и до новой встречи на футбольном поле.
ЧЕЛОВЕК. Нет, не в том дело. Это, как мне кажется, совсем другой случай.… Вдвоем пить нельзя, грех. (Пауза.) Где это видано, чтобы два нормальных мужика среди поля, не дождавшись третьего “Чинзано” пили? Вдвоем.
МИШКА. А где это видано, чтобы два нормальных мужика, ждали какого-то бивня, чтобы выпить с ним бутылку какого-то дрянного вина?
Мишка берет бутыль в руки, обивает с нее сургуч, выбивает пробку. Пробка с характерным, но преувеличенным шумом, покидает бутылку.
(Человеку.) Будешь?
ЧЕЛОВЕК. Нет, нет!
МИШКА. Глоточек! (Делает глоток.) На!
ЧЕЛОВЕК (в страхе зажимает рот руками). Нет! Я не буду.
МИШКА. Че ты сегодня, как в дыму? (Забивает пробку в бутылку.)
Мишка ставит бутыль наземь. Бутылка тут же принимает неестественное для законов тяжести и равновесия положение.
Я за кустики пока прогуляюсь. (Уходит.)
ЧЕЛОВЕК. Мишка, а как это мы так ровненько среди поля оказались? И следов нигде не видать. Как будто нас ветром сюда занесло.
МИШКА (из-за кустов). Может ни ветром, а до ветра? Мне вообще тоже интересно, что мы тут делаем?
ЧЕЛОВЕК. Гуляем, наверное.… И как бутылка, тут оказалась? Странная она, все-таки, какая-то. И стоит, как-то боком. Захочешь, так не поставишь…
МИШКА. Плюнь, не грузи бестолковку.
ЧЕЛОВЕК (сам с собой). Просто интересно: её как не поставь, а она… (Кричит.) Мишка! (Не дождавшись ответа.) Ну, что ты там так долго делаешь?
МИШКА (из-за кустов). Котят развожу…
ЧЕЛОВЕК. Котят? Как разводишь?
МИШКА. Обыкновенно, два котенка на ведро…
ЧЕЛОВЕК. Да ну тебя! Я с тобой серьезно – тут что-то с законами физики не то…
МИШКА (неожиданный выкрик). Во, мля!
ЧЕЛОВЕК (поднимаясь с колен). Ты чего?
Тишина. Человек завертел головой. В один из моментов, когда Человек отвернулся от кустов, из-за них вышли какие-то странные существа не похожие на землян. Обойдя кусты, они скрылись за ними. Тут же, из-за кустов на поле выскочил взъерощеный Мишка, на ходу подтягивая штаны…
МИШКА. Атас!
ЧЕЛОВЕК. Ты куда провалился? Я тебя потерял. Главное, тебя нет, а “Чинзано”, вот оно – стоит, как подкошенное.
МИШКА. Да, ети… пты! С “Чинзано” твоим… Тихо!
ЧЕЛОВЕК. Чего?
МИШКА. Там в кустах – гуманоиды!
ЧЕЛОВЕК. Деревенские, что ли кто? Парочка?
МИШКА. Парочка, блин!.. Трое!
ЧЕЛОВЕК. Ну, етитский прогресс! И до этих сексуальная революция дошла! Пойти, им лекцию про гигиену половых отношений, что ли, прочитать.
МИШКА. Ты, баран! Я тебе атас цинкую, а у тебя одно на уме, телки.
ЧЕЛОВЕК. А что там мужики, что ли?
МИШКА. Какие, птыть, мужики? Гуманоиды, там инопланетные!
ЧЕЛОВЕК. Трахаются?
МИШКА. Ты – урод? Ну, ты урод! Я давно заметил: у уродов, всегда одно на уме.
Из-за кустов вышли три серых неземных фигуры.
МИШКА(шёпотом.) Вот они, чучелы инопланетные.
ЧЕЛОВЕК. С чего ты взял, что инопланетные?
МИШКА. А кто тогда? Бразильский карнавал, что ли к нам в гости пожаловал?
ЧЕЛОВЕК. А почему нет?
МИШКА. По кочану! Что им тут делать-то?
ЧЕЛОВЕК. Опытом с нашими селянами обменятся.
Цвет гуманоидов сменился на сиреневый.
МИШКА. Видал, костюмчики-то на них?!
ЧЕЛОВЕК. Фу, сейчас из Турции и не такого понавезли, – не так могут вырядиться.
Инопланетян слегка кинуло в пурпур.
МИШКА. Умри! Им твои сравнения не по кайфу.
ЧЕЛОВЕК. Они, что нас понимают?
МИШКА. У них же телепатия! Так что нишкни, и даже ничего не думай в их сторону, если не хочешь, чтобы они тебя в свой абвер свезли.
ЧЕЛОВЕК (шепотом). Да ну, самодеятельность, наверное, местная придуривается. Может, сегодня Троица, и им надоело русалками наряжаться…
МИШКА. Ты хоть думай, своими христианскими мозгами, что говоришь: какая осенью Троица может быть? Это же инопланетный атасник. Тарелку видишь? (Машет рукой в сторону.)
Все разом, и сам Мишка, и Человек, и Гуманоиды смотрят в ту сторону, куда махнул рукой Мишка.
ЧЕЛОВЕК (глядя из-под ладони). Какая же это тарелка? Скорее, это… на унитаз похоже. (Показывая пальцем в небо.) С бачком.
Гуманоиды одновременно посмотрели на Человека, и стали фиолетовыми.
ЧЕЛОВЕК(гуманоидам.). А что – не так, что ли?
Существа начинают пылать алым, затем малиновым цветом, наливаясь, как жар. Потом их разом бросает в желтый, пшеничный цвет, и они, слившись в одну цветовую гамму с полем, то ли мимикрируют, то ли, исчезают.
ЧЕЛОВЕК. Куда это они подевались?
МИШКА. Никуда. Давай и мы отсюда вальсон чесать.
ЧЕЛОВЕК. Кадры, наверное, рисовать, отправились
МИШКА. Слушай, кончай по фене ботать, а! Начитался, как декабрист, поганых книжек. Нормальные книжки вам уже в лом, да? Нет, блин, чтобы Тургенева почитать, или Чехова, Пал Палыча. За галактику, блин, стрёмно.
ЧЕЛОВЕК. Я же им мозги пудрю.
МИШКА. Допудрились, уже, кажется. Линять пора.
ЧЕЛОВЕК. А чё?
МИШКА. Ни чё. Конец света скоро будет, вот чё!
ЧЕЛОВЕК. С чего ты взял?
МИШКА. Пока ты свои мозги блататой корячил, эти мне четко протелепатировали: “Вы должны пройти огненное горнило” и ещё что-то бурили про конец света.
ЧЕЛОВЕК. И когда он наступит?
МИШКА. Ммм.… В этот? Как его?… В понедельник.
ЧЕЛОВЕК. Ну, блин! Это еще через два дня.
МИШКА. А тебе, что – этого много?
ЧЕЛОВЕК. А что, мало, что ли?
МИШКА. Так ведь еще до дома надо добраться, барбос.
ЧЕЛОВЕК. Зачем? Какая разница, где конец света встречать?
МИШКА. Ну, ни фига себе! Да я даже Новый год всегда дома встречаю, если в ломбард не сдадут.
ЧЕЛОВЕК. Конец света, это не Новый год, согласись.
МИШКА. Я, в отличие от тебя, человек семейный! Я не собираюсь, свой конец света встречать где-то в поле за кустами! Моя Светка мне за такой конец, такое светопреставление устроит, - до конца жизни, клюшка крашенная, будет бельма колоть: “На дворе конец света, темень непроглядная, а тебя, козел, где-то носит?!”.
ЧЕЛОВЕК. Ай, не бери ты в голову, – будто ей не все равно с чьим концом в темноте сидеть.
МИШКА. Это ты, подлюга, на что намекаешь?
Мишка хватает бутылку “Чинзано”, замахивается ею на Человека. Тут раздается грохот, свет меркнет, а когда загорается вновь, то Мишка и Человек оказываются в тесной полутемной каморке. Человек лежит на полу. Рядом с ним опрокинутый табурет. Мишка, с бутылкой в руке застыл над ним, как для удара. Но он не бьет Человека, а только дико озирается по сторонам.
МИШКА. Это мы где?
ЧЕЛОВЕК (придушено). По-моему, у тебя, в берлоге?
МИШКА. А поле куда подевалось?
ЧЕЛОВЕК. Пшеничное?
МИШКА. Нет, блин, рисовое.
ЧЕЛОВЕК. Может, оно нам приснилось?
МИШКА. Обоим сразу?
Угрюмая пауза. Мишка отпустил ворот Человека. Огляделся по сторонам, поставил бутылку “Чинзано” на стол. Бутылка сразу приняла положение исключающие всяческие правила как Ньютоновского притяжения, так и Галилеевской порядочности.
МИШКА(глядя на бутылку, с надеждой.) Может это белая горячка?
ЧЕЛОВЕК (тоже глядя на бутылку). У обоих сразу?
МИШКА. А что, так не бывает?
ЧЕЛОВЕК. Белая горячка, это не черная оспа. У неё, для каждого индивидуума, свои симптомы припасены: кто чертей гоняет, кто ангелов видит, а кто…
МИШКА. А мы – “Чинзано”. Вообще, кто его покупал?
ЧЕЛОВЕК. Никто. У нас и на пиво-то бабок не было.
МИШКА. Может, мы, где водки паленой нажрались?
ЧЕЛОВЕК. Где? Мы только и успели, что природой полюбоваться.
МИШКА. Чихня, от природы такого не бывает. Если только морда слегка покраснеет, как у Мишки Евдокимова. А тут крыша такие ездки совершает!
ЧЕЛОВЕК. А может это какие-нибудь фитанциды на нас так подействовали? Озон там, или пыльца, какая?..
МИШКА. Не молоти о том, чего не понимаешь. Я что, похож на пионера дринкача, или волосатого флэта? Да я такие тусовки прайсовал, когда было на что. Меня в столичной крейзе, как экспонат показывали. На меня специальные профессора приходили полюбопытствовать, как я свою душу в найт вписывал. Я там после этого год в дауне был! Что мне твоя пыльца?
ЧЕЛОВЕК. Ты “Чинзано” пил?
МИШКА Пил. (Подумав.) Нет, “Чинзано” - это же байкал…
ЧЕЛОВЕК. Кто знает…
МИШКА. Чухня. Опять же: пил я один, а свихнулись мы оба? Выходит, что у нас с тобой, есть маза, по этому поводу, записаться в очередь на Нобелевскую премию по химии. Ну, чё, повторим эксперимент? За тобой должок – глотни яду. (Показывает на бутылку “Чинзано”.)
ЧЕЛОВЕК. Я могу, конечно, но лучше подождать...
МИШКА.Чего?
ЧЕЛОВЕК. Третьего.
МИШКА. Я что-то не врубаюсь - чем тебе наша банзуха-то не по душе? Что ты из себя всё элитный мажор строишь? Какого тебе всё третьего надо? Это раньше всегда третьего ждали: Илья Муромец с Добрыней Никитичем, Алешу Поповича ждали – пока тот сбегает; Ленин и Партия, - Комсомол, пока тот подрастет! А нам-то с тобой кого надо? Может, сейчас трех богатырей сразу, вообще не найти: всё, – кончились.
ЧЕЛОВЕК. Как это кончились?
МИШКА (фыркает). Так это – пойла много, а тара маленькая стала.
ЧЕЛОВЕК. Да ну, всегда такая была. Пол-литра и есть пол-литра.
МИШКА. Маленькая, маленькая. Помню в детстве бутылки, как и деревья, большими были. Так что пей, не томи душу, – смотри, как она, горемыка, стоит и ждет: скособочилась, как мочалка пьяная. Пей!
ЧЕЛОВЕК. Нет, вдвоем пить нельзя, грех. Только втроем! Три это же магическое число. Можно сказать – священное. А нас, только двое. Вспомни, что случалось, когда люди по двое собирались?
МИШКА. Ну?
ЧЕЛОВЕК. Ева и змей?
МИШКА. Змей – не люди.
ЧЕЛОВЕК. Авель и Каин.
МИШКА. И?
ЧЕЛОВЕК. Мало тебе?
МИШКА. Мало.
ЧЕЛОВЕК. Маркс и Энгельс. Огарев и Герцен. Ленин и Троцкий. Сталин и Берия…
МИШКА. Ладно, убедил. Только пойми, бестолковка, почему нас двое: потому, что трех богатырей, я сейчас, до конца света за одним столом вряд ли, соберу. Где их взять? Кто они, назови – кто?
ЧЕЛОВЕК. А Высоцкий!
МИШКА. Базара нет. У меня ящик с хипешем, когда он душу рвет, не выключается, но… (Воздевает руки к небу.)Так что...
ЧЕЛОВЕК. Да ну тебя! Я - к примеру, - что везде по трое.
МИШКА. А, может быть, этот алгоритм себя не оправдал не исторически, не диалектически?
ЧЕЛОВЕК. Ерунду ты говоришь! А как же Святая Троица?
МИШКА. Никак. Это у вас как, а у нас – никак. Если я обхайрался, это еще не значит, что я не обрезанный. Это для меня не пример. Так что хватит теософии, пей.
Человек берет бутылку, вынимает из неё пробку, подносит горлышко к носу, нюхает…
ЧЕЛОВЕК. Она пустая.
МИШКА. Чё, ни капли?
Мишка выхватывает бутылку, опрокидывает её над стаканом, трясёт её надо ртом, жмет её, трет…
ГОЛОС. Слушай, хватит её уже крутить, а? Никого в неё уже нет.
Мишка роняет бутылку. Человек её подхватывает.
ГОЛОС. Осторожнее нельзя, да?
Мишка и Человек вертят головами, и замечают в дальнем, темном углу комнаты, словно висящего в воздухе, поджавшего под себя ноги, человека. Одет он по-восточному. Это Хасан.
МИШКА. Ты кто?
ХАСАН. Хасан.
МИШКА. И что тебе тут надо, Хасан?
ХАСАН. Жду.
МИШКА. Кого? Светку мою? Значит, пока мужа нет, решили её мохнатый сейф прямо на дому вскрывать? Я, конечно, человек не ревнивый, ко всему привык, но всему же и предел есть! Ну, христиан, ладно, я терпел, понимаю, ей интересно. Но она, гляжу, нашла братское чувырло? Или у меня как-то не так обрезано – не с того конца? Ну, Света, конец твоего света наступил!
ЧЕЛОВЕК. Вот, вот, они, наверное, об этом конце Светы и предупреждали.
МИШКА. Ты думаешь, они мою Светку имели в виду?
Человек пожимает плечами.
МИШКА. Не обольщайся, – каждому своё будет. Ей скажу, чтобы копыта точила, а тебе, Хасан…
ХАСАН. Мине-то что?
МИШКА. А что это, ты так запунцевался? Или было уже что? Смотри, я всё, что тебе не дорезали, - оторву, чтобы ты не лез в нашу Палестину.
ХАСАН. Ещё нэизвестно, чья она.
МИШКА. Светка-то?
ХАСАН. Палестина! Кому нужна твоя Свэтка. Худая, как драный кошка!
МИШКА. Это потому, что драли много. А ты, значит, брезгуешь?
ХАСАН. Не мой вкус. И вообще, может, уже перестанем порожняк гонять?
МИШКА. Лады. Петушка?
Мишка протягивает руку Хасану. Хасан с достоинством подает ему свою руку.
МИШКА. Где торчал?
ХАСАН. В бутылке.
МИШКА. Мм! В Бутырках - это Академия. Сколько тянул?
ХАСАН. Около четырех сот.
МИШКА. Я не понял, у тебя акцент – четыре года, говоришь?
ХАСАН. Четыре сотни лет.
МИШКА. Ну? Значит, тебе конец света не так страшен. (Смеётся над своей шуткой. Опять меняя тон.) Слушай, я же к тебе со всей душой, несмотря на то, что ты мою клюку фачить собирался, а ты мне тюльку косяком гонишь! Зачем? А если я тебе вот этой ампулой, да по твоей тыкве? А как иначе? Откуда я знаю, – может ты, еще только учишься восьмерки крутить, а может, ты уже давно вигоневый, и мне проще будет, если тебя мусора в ломбард свезут. (Вдруг кричит.) Порежу, гада!
Мишка пробует разбить бутылку о стол.
ХАСАН. Эй, эй! Так не надо! Меня на арапа не возьмешь, я сам арап. Поставь бутылку на стол, она очень дорого стоит…
ЧЕЛОВЕК. Она пустая.
ХАСАН. Сейчас пустая, но там был джин.
ЧЕЛОВЕК. Там “Чинзано” было.
ХАСАН. Никакая не “Чинзана”, а джин!
МИШКА. Ты грамотный? Этикетку видишь?
ХАСАН. Сам этикетки смотри.
МИШКА (пробует прочесть). Ну, блин! Так можно и в распятье впасть. Это что тут по арабски, что ли начерчено?
ГАСАН. Этикетка - это только маскировка. Там был джин.
МИШКА. Ну, “Джин” так, “Джин”. Мне все равно, что пить – “Джин”, или “Чинзано”.
ХАСАН. Джин там был. Я! В бутылке был мой дом.
ЧЕЛОВЕК. Как дом?
МИШКА. Однако, какой бубновый заход? А я всегда думал, что бутылка – это наш дом. Слушай, мы же уже договорились - по пятому номеру не играть, слышишь, ты, Хасан Абдурахман ибн Хаттаб?
ХАСАН. Не ибн Хаттаб, а ибн Зайд.
МИШКА. А ну, падла, выворачивай лицо, а-то у меня состояние словно я не аонимаю почему с толчка соскочить не могу.
ХАСАН. Чего ты не понимаешь? Я джин. Хасан Абдурахман ибн Зайд!
МИШКА. Чего же я из этой бутылки там, на поле, хлебнул?
ХАСАН. Ничего. Это было внушение.
ЧЕЛОВЕК (с надеждой). Гуманоидов, тоже ты внушил?
ХАСАН (возводит руки с четками к небу). Увы.
МИШКА. Значит про конец света верный базар? Грозят?
ХАСАН. Грозят.
ЧЕЛОВЕК. Это если гуманоиды нам конец света готовят, значит, они боги?
ХАСАН. Они просто наглецы, которые лезут не в свое дело. Бог один! Для всех. И для них тоже. Вот, если ты подожжешь муравейник, кто ты будешь для муравьев, разве Бог?
ЧЕЛОВЕК. Бог… Злой бог.
ХАСАН. “Злой бог”. Бог злым не бывает.
МИШКА. Букашкам от этого не легче.
ХАСАН. Букашкам да. Но ты, - человек. Что ты про него скажешь, если он муравейник подожжет? (Показывает Мишке на Человека).
МИШКА (хватает человека за грудки). Слушай, козел, ты зачем мурашей спалил?
ЧЕЛОВЕК. Отвали ты! Никого я не палил.
МИШКА. Они тебе, что муравьи эти, помешали, козлиная ты морда?
ХАСАН. Морда, не морда, а браконьер, это точно. Браконьер! Но не Бог! Так что костёр – это еще, не конец света.
ЧЕЛОВЕК. А гуманоиды, значит, могут его сделать?
ХАСАН. Могут.
ЧЕЛОВЕК. Но зачем?
ХАСАН. Так, чтобы показать, что они сильнее нас.
ЧЕЛОВЕК. Зачем?
МИШКА. Глупый вопрос. Просто, им нравится рогом шевелить.
ЧЕЛОВЕК. Значит, мы обречены?
МИШКА. А не фиг было перед ними фраера корчить.
ЧЕЛОВЕК. Но, можно же как-то с ними договориться?
МИШКА. Друг с другом-то никак не сговоримся.
Пауза.
ЧЕЛОВЕК. Бог создал Землю для нас: для тебя Мишка, для тебя Хасан, для меня. Почему же, кто-то кроме нас, должен ею распоряжаться?
ХАСАН. Муравейник тоже только для муравьев создается...
ЧЕЛОВЕК. Может быть, мы должны пройти эту печь, и выйти из неё невредимыми.
ХАСАН. Какую печь?
МИШКА. Да, они долдонят, что мы должны пройти горнило, если хотим спасти свой мир.
ЧЕЛОВЕК. Значит, выбор есть!
МИШКА. Выбора у нас, братки, нема. Земля у нас одна, скипать некуда, только в жмурь.
ХАСАН. Не обязательно. Я джин! Я разметаю их горнило. Я расщеплю его на атомы! Я создам из всего этого новую Вселенную! Я не дам им спокойно сидеть у рва и смотреть, на нас, как мы на его дне догораем
ЧЕЛОВЕК. И что, никто не спасет этот мир?
МИШКА. Что ты знаешь об этом мире?
ЧЕЛОВЕК. Я всё знаю об этом мире. Он не ласков, но он мой. И я сам хочу с ним разобраться. А где это горнило?
ХАСАН. Я так думаю - хотите тут, хотите там, – где хотите.
ЧЕЛОВЕК. А можно на том поле?
МИШКА. Там же пшеница. Она так полыхнет, ни хрена не останется!
ХАСАН. А что бы вы хотели, что бы осталось после конца света?
ЧЕЛОВЕК. Чтобы все осталось. По-прежнему.
МИШКА. Ша! Не трави душу. Как не кинь – журня. Так уж пусть лучше она наступит с балдохой в зените, чем с волчьим солнышком. Где-нибудь в земле Обетованной…
ЧЕЛОВЕК. А мне она на фиг не нужна, земля ваша обетованная. Жалко, конечно, что вы ее необитаемой сделать хотите. Хотя места-то кругом полно. У нас, например. Живите. Только не презирайте нас за то, что мы вас в свой дом погреться пустили.
ХАСАН. У вас тут погреешься! Слишком горячо – сгореть не долго. Кругом одни горячие точки.
ЧЕЛОВЕК. А вы, не унижайте нас, не презирайте. Мы за это и рассердиться можем. Сильно. И все это отлично знают. Только память у всех очень короткая. И тут уж точно будет полный трындец света! Забыли, что планета у нас одна на всех. Одна с большой буквы!
МИШКА. Ага, с большой буквы “З”!
ЧЕЛОВЕК. Так что надо нам, всем в эту печь идти. Как тем, трем отрокам.
МИШКА. Каким отрокам?
ЧЕЛОВЕК. Не знаю. Не помню, как их звали…. То ли я про них читал где-то, то ли бабушка в детстве рассказывала, как вошли чистые отроки в огненную печь. Огонь кругом них как вихрь гудел. Как под ракетой на старте, видали? А они вышли оттуда целыми, и даже одежда на них не обуглилась.
МИШКА. Почему?
ЧЕЛОВЕК. Потому, что были правы, были чисты, потому, что верили.
МИШКА. Во что?
ЧЕЛОВЕК. Глупый вопрос.
МИШКА. Я тоже эту сказку слыхал. Мне её тоже бабушка рассказывала. Только я думал, что она её в Освенциме придумала.
ХАСАН. Нет. Это о вере в Бога. Я с этой верой могу огонь расщепить на атомы, и сложить из них прохладный ветер.
МИШКА. Если нам суждено сгореть в этом огне, давай, Хасан Абдурахман ибн Зайд, тащи нас опять на пшеничное поле!
Вспышка. Темнота. Свет.
Пшеничное поле. Мишка и Человек лежат в пшенице. Между ними стоит бутылка.
МИШКА (просыпаясь). Ну, и хренатень мне снилась.
ЧЕЛОВЕК (потягиваясь). Ага.
МИШКА. Ты то, что агакаешь? Ты же не знаешь, что мне снилось?
ЧЕЛОВЕК. Не знаю, но мне тоже хренатень снилось….
МИШКА (берет бутылку, встряхивает её). Пустая.
ЧЕЛОВЕК. “Чинзано”?
МИШКА (почесываясь). Чесано. Читать умеешь? – “Джин”.
Пауза. Оба с задумчивостью смотрят друг на друга. Мишка встает.
ЧЕЛОВЕК. Ты куда?
МИШКА. На муда. Домой хочу.
Мишка идет в одну сторону, потом другую, останавливается.
МИШКА. А вообще-то, мы где?
ЧЕЛОВЕК. Не знаю.
МИШКА. Шлындраем, вечно, не знай где!
ЧЕЛОВЕК. Ну, что ты психуешь? Смотри, как хорошо! Солнышко светит, птички поют, пчелы звенят!…
МИШКА. Пчелы гудеть должны, а не звенеть. В худшем случае жужжать. А звенят мухи. Над говном! Кто тут за кустами такие груды навалил? Мерзость, какая–то. И почему, этот народ всякую мерзость в самых красивых местах выбрасывает? Скот, что ли, тут после ящура зарывали? Металлолом обгорелый какой-то. Словно унитаз кто-то для великанов строил? Падаль кругом, а мы тут кайфуем! (Подходит к Человеку). И что вы за народ такой.… Пошли отсюда. (Берет бутылку, встряхивает). Пусто. Еще и пробкой какой-то аккуратист поганый заткнул. (Задумывается.) Кому-то я эту колбу сберечь обещал? Или Светке показать?… Дежавю, – один фиг, не вспомню.
Мишка, размахнувшись, бросает бутылку в кусты. Раздается звон разбившегося стекла, дикий вой, хохот, взрыв и старт тяжелой космической техники.
Темнота.
3.
Темнота.
В темноте слышатся звуки эфира, будто кто-то гоняет мощный переменный конденсатор на старом радиоприемнике. Потом бессмысленные звуки радио эфира переходят в осмысленную вибрацию электронных сигналов, – слышатся музыка, человеческие голоса. В конце концов, волна фиксируется на одной радиостанции. Пока ещё в темноте звучат конец какой-то англоязычной ритмики и позывные этой радиостанции.
ВЕРА. Говорит радио “Статист”. С вами на его волнах сегодняшнюю ночь коротает время ваша ведущая Вера Пузова.
Звучат какие-то музыкально-шумовые заставки, и голос известного в свое время киноартиста произносит не менее известную в свое время фразу:
ГОЛОС МИРОНОВА. “Клиента надо приручать к мысли, что деньги ему, так или иначе, придется отдать!” (К.ф. “двенадцать стульев”.)
ДИКТОРСКИЙ ГОЛОС. “К вашим услугам рекламная служба радио “Статист”. Обращайтесь в наш отдел рекламы по адресу: улица Хитовая-13. Офис радио “Статист”, второе подвальное помещение, комната номер 666!”
Опять музыкальная отбивка.
На сцене становится светлее. Видна комната перед “эфиркой”. Несколько столов, стульев, кресел, диван. В комнате полумрак. Светится окно “эфирки”. За стеклом виднеется миловидное личико молоденькой женщины. Она, что-то колдует над пультом, наклоняется над микрофоном, в эфире звучит её голос.
ВЕРА. Вы прослушали рекламу Радио “Статист”. Вы можете слушать нас на известных вам наших ФМ волнах, а с вами остаюсь я, Вера ПУЗОВА. Остаюсь на всю ночь, надеюсь, нам не будет скучно, хотя ночь и не время новостей. А пока послушаем немного рекламы, оставайтесь с нами, а с вами буду я, Вера Пузова. А все вместе мы будем на волнах радио “Статист”.
ГОЛОС ПАПАНОВА. “Будет тебе там и ванна, и кофе, и какао с чаем. Поехали!” (К.ф. “Брильянтовая рука”.)
ГОЛОС ДИКТОРА. Отдел рекламы радио “Статист” рекомендует вам посетить магазин “Запахи Родного дома”. Там вас встретят внимательные и вежливые продавцы, готовые предложить вам широчайший выбор зарубежной и отечественной сантехники: ванн, раковин и унитазов.
ГОЛОС МОЛОДОЙ ЖЕНЩИНЫ. Милый, посмотри, какая прелесть! И цвет и форма, все словно создано для меня.
МУЖСКОЙ ГОЛОС. Надо брать, дорогая!
ГОЛОС ДИКТОРА. Сантехнический магазин “Запахи Родного дома” не только продаст вам, понравившийся товар: ванну, раковину или унитаз, но и установит его в нужном месте и в нужное время!
ЖЕНСКИЙ ГОЛОС. Берем?
МУЖСКОЙ ГОЛОС. Да, милая, пора!
ГОЛОС ЯКОВЛЕВА. “Это ваше заднее слово, дорогой”? (“К.ф. “Киндзаза”.)
ГОЛОС ЛЮБШИНА. “Заднее не бывает”. (Оттуда же.)
ГОЛОС ДИКТОРА. Запомните адрес магазина “Запахи Родного дома”. Улица Вишневая – 3, напротив центральной проходной завода наждачных бумаг.
Музыкальная отбивка.
ВЕРА. С вами радио “ Статист”, и я, ваша сегодняшняя ведущая Вера Пузова! Пока вы слушали нашу рекламу, я получила от наших верных ночных слушателей первый звонок. Алло, говорите, вы в эфире.
ГОЛОС. Привет, Вера. Меня зовут – Андрейка! Я тащусь от вашего радио, и от тебя, и от других ваших ведущих, даже мужиков. Вы клевые ребята.
ВЕРА. Спасибо, тебе, Андрейка, за хорошие слова в наш адрес. Это значит, что мы не напрасно выходим в эфир.
ГОЛОС. Не, все в кайф! Я тащусь!
ВЕРА. Надеюсь, Андрейка, ты не один тащишься от нашего Радио, в такой поздний час?
ГОЛОС. Не! Я с подружкой, тащусь. Она хотела бы сейчас послушать от вас какую-нибудь забойную песню…
ВЕРА. Какую песню хочет послушать твоя подружка?
ГОЛОС. Какой - то “полонез Огинского”, хочет.
ВЕРА. Скажи своей подружке, Андрейка, чтобы она не расстраивала тебя, а слушала свою и твою любимую песню: “Как упоительны в России вечера”, в исполнении группы “Белый орел”.
ГОЛОС. Воу! Я тащусь, Вера! Это действительно её любимая песня!
ВЕРА. Я рада за тебя Андрейка – батарейка! Слушай свою любимую песню, и заряжайся. А пока Андрейка будет тащиться со своей подружкой от “Белого орла”, мы с вами тоже немного отдохнем, слушая эту замечательную песню.
Звучит песня. Вера выходит из “эфирки”, выключает звук трансляции до минимума, но не совсем, а так, чтобы не пропустить, какой-нибудь “ляп” в эфире.
ВЕРА. Заколебали уже с этими “Вечерами”, сил нет. Интересно, какую бы песню можно написать не про хруст французской булки у нас по вечерам, а про кусок ржаного хлеба, где ни будь утром под Парижем?
Вера, сколько можно по времени, наводит порядок на “чайном” столике: раскладывает на нем продукты, собираясь не только с пользой, но и удовольствием коротать ночь. На конец песни бежит в “эфирку”. Включает микрофон.
ВЕРА. Надеемся, что песня поможет Андрейке и его подружке, хорошо провести нынешнюю ночь. Ну, а мы с вами дальше поплывем по волнам радио “Статист”. Тем более, что нас ждет новый звоночек. Алло, это радио “Статист”, и я его ведущая Вера Пузова, слушают вас!
ГОЛОС. Кто это?
ВЕРА. Это я, ведущая ночного эфира радио “Статист” Вера Пузова. А как вас зовут?
ГОЛОС. Альберт…
ВЕРА. Откуда вы нам звоните?
ГОЛОС. А я вам вообще не звоню.
ВЕРА. Как это?
ГОЛОС. Так это: у нас тут и телефона-то нет.
ВЕРА. Как же не звоните? Почему же вы тогда у нас в эфире?
ГОЛОС. Не знаю. Я просто засунул пальцы в розетку, и сижу, думаю.
ВЕРА. В какую розетку?
ГОЛОС. В электрическую, какую же еще!
ВЕРА. Вы что – сумасшедший?
ГОЛОС. Да, а что – нельзя?
ВЕРА. Пожалуйста, на здоровье. В конце концов, это ваше личное дело. Только пальцы из розетки лучше вынуть…
ГОЛОС. Городите, что попало. А как же тогда мы с вами будем разговаривать?
ВЕРА. Да, действительно. Ну, ладно, говорите, что бы вам хотелось, мы постараемся выполнить любую вашу просьбу.
ГОЛОС. Правда? А вы можете сообщить обо мне в Академию наук России? Дело в том, что я решил проблему “перпетум мобиле”, а так же понял теорию Общего поля.
ВЕРА. Я в этом ничего не понимаю. Сообщите им сами.
ГОЛОС. У меня нет телефона.
ВЕРА. Ах, да – я забыла. А вы напишите им.
ГОЛОС. Я им уже писал, но они, видимо, не читают писем из домов для душевно больных.
ВЕРА. Дя душевно больных? Э-э-э.. И какай у вас адрес?
ГОЛОС. Крынкино. Корпус первый. Палата номер 6.
ВЕРА. Правда, дурдом, что ли?
ГОЛОС. Ну, я же вам сразу сказал. Что же вы людям-то не верите! Так, сообщите, или нет?
ВЕРА. Но, вот, со мной-то вы же как-то разговариваете?
ГОЛОС. С вашей розеткой у меня, видимо, есть связь, а с розеткой из Академии наук нет.
ВЕРА. А без розетки, значит, никак нельзя?
ГОЛОС. Как без розетки-то, если проводов нет?! По воздуху, что ли? Ой! Погодите; вы, кажется, натолкнули меня на интересную мысль.… До свиданья. Я пойду, лягу под одеяло, и поразмышляю на эту тему.
Слышен звук отключения, словно вынули штепсель из розетки.
ВЕРА. Алло! А какую бы вы песню хотели послушать? Алло, вы меня слышите?
ДРУГОЙ ГОЛОС. Эйнштейн уже отключился. А нам сыграйте, пожалуйста, про французскую булку по вечерам.
ВЕРА. А вы кто? Откуда?
ДРУГОЙ ГОЛОС. Мы тоже из палаты номер 6.
ВЕРА. Ха… Вы тоже, что ли через розетку со мной разговариваете?
ДРУГОЙ ГОЛОС. Да. Эйнштейн нас научил. Это просто, надо только знать теорию Общего поля. Хотя бы, основной её постулат…
ВЕРА. А что конкретно надо для этого сделать? Ну, вот я изучила теорию Общего поля, а дальше-то, что делать?
ДРУГОЙ ГОЛОС. Что, что? Сунул пальцы в розетку, да и говори.
ВЕРА. Вы меня не разыгрываете? Вы, правда, из Кринкино?
ДРУГОЙ ГОЛОС. Делать нам тут в дурдоме больше нечего, как тебя, дуру, разыгрывать.
ВЕРА. С ума сойти!
ДРУГОЙ ГОЛОС. Лучше не надо! Так, вы сыграете нам песню про булку, или нет?
ВЕРА. Но мы её только, что исполняли…
ДРУГОЙ ГОЛОС. Вам что, булки жалко?
ВЕРА. Да нет, кушайте на здоровье. По убедительной просьбе поклонников радио “Статист” из Кринкино, повторяем песню группы “Белый орел”, “Как упоительны в России вечера”.
ДРУГОЙ ГОЛОС. Нет, нам не это. Нам про французскую булку!
ВЕРА. Будет вам там и французская булка, успокойтесь. Ведь с вами радио “Статист”, и я Вера Пузова. Оставайтесь с нами!
Снова звучит пресловутая мелодия.
ВЕРА (выходит в эфир прямо во время песни). Что ж, понемножку, понемножку, а времечко бежит. Особенно оно незаметно проходит, когда мы его проводим, беседуя со старым другом. Радио “ Статист” в этом году справляет только свой пятилетний юбилей, но мы надеемся, что оно уже стало вашим старым другом. Городское время Ноль часов, тридцать минут. Передаем экспресс новости на полночь прошедших суток. Собственно их не много: одно ограбление, и один наезд на пешехода. На улице Тупиковой ограблен киоск, напугана киоскерша, а грабитель с выручкой в полторы тысячи рублей пытался скрыться, но был задержан сотрудниками патрульной машины, случайно проезжавшей неподалеку от места преступления. Оставайтесь с нами на волнах радио “Статист”.
В эфире звучит веселая музыка.
Темнота.
4.
Темнота.
Свет загорается внезапно. Все белое: стены, двери, стулья. На стульях, меж двух дверей с табличками, сидят двое: один в длинном пальто, с длинным же жёлтым шарфом на длинной кадыкастой шее, редкими длинными волосами на почти голом черепе; другой человек в белом халате и тапочках на босу ногу. Когда загорается свет, человек в пальто вздрагивает, и даже вскакивает со своего стула и несколько раз пробегается перед дверями, словно сильно напуган. Человек в белом халате сидит спокойно, наблюдая за человеком в пальто.
ЧЕЛОВЕК В ХАЛАТЕ. Что вы так нервничаете? Сядьте.
Человек в пальто садится на стул, трясёт ногой.
ЧЕЛОВЕК В ХАЛАТЕ. Теперь стали часто отключать свет. (Смотрит на дрожащую ногу Человека.) На буйном отделении все так нервничают.
ЧЕЛОВЕК. Да, я представляю себе…
ЧЕЛОВЕК В ХАЛАТЕ. А вы, наверное, на отделение общих неврозов?
ЧЕЛОВЕК (неопределенно). Да…
ЧЕЛОВЕК В ХАЛАТЕ. Я как вас увидел, так и подумал. Я тут уже двадцать лет…. Нет…. (Считает по пальцам.) Нет, восемнадцать с половиной. Но ведь это пустяк: двадцать или восемнадцать, верно? Впрочем, все равно много. Настолько много, что я научился с первого взгляда распознавать кто, откуда, и кому куда. Вы не волнуйтесь так – там, на вашем отделении хорошо. Просто курорт. У вас там и двери не запирают, и решеток на окнах нет.
ЧЕЛОВЕК. Да, я собственно…
ЧЕЛОВЕК В ХАЛАТЕ. Курорт, курорт. И танцы каждую неделю, по четвергам.
ЧЕЛОВЕК. Ужас, какой. (Вдруг, бьет себя по щеке.) Гад!
ЧЕЛОВЕК В ХАЛАТЕ. Комар?
ЧЕЛОВЕК. Да.
ЧЕЛОВЕК В ХАЛАТЕ. На буйном комаров нет. На дверях замки, на окнах решетки.
ЧЕЛОВЕК. Что ему решетка. Он в щелку.
ЧЕЛОВЕК В ХАЛАТЕ. Там щелок нет. Не положено. Этой братве только щелку покажи, – мигом расколупают до таких размеров, что верблюд пройдет. (Резко умолкает, через паузу.) Верблюд. Почему, верблюд? Вы понимаете?
ЧЕЛОВЕК. Понимаю.
ЧЕЛОВЕК В ХАЛАТЕ. Нет, вам не понять. У вас и цветомузыка, и трудотерапия, и …. Радио, телевизор, телефон! Групповая терапия. А там, почти все по одиночкам. Все взаперти. Все – и пациенты и медперсонал. Вот, потому, и думаешь, думаешь…(Замолкает.)
ЧЕЛОВЕК (опять бьет себя по щеке). Зверьё!
Человек в халате вскакивает и начинает махать руками.
ЧЕЛОВЕК В ХАЛАТЕ. Пшли, пшли, сволочи! Дайте, с человеком поговорить! (Садится, тихо сидит на стуле.) Вам рассказать, как я убил своего последнего комара?
ЧЕЛОВЕК. Как?
ЧЕЛОВЕК В ХАЛАТЕ. Вижу, сел прямо на нос. Я изловчился, и – бац! В лепешку. Крови было!
ЧЕЛОВЕК. Насосался, значит.
ЧЕЛОВЕК В ХАЛАТЕ. Нет, не успел. Просто нос оказался очень слабым.
Посмотрели друг на друга, весело засмеялись.
ЧЕЛОВЕК В ХАЛАТЕ. А комар улетел.
Смеются еще сильнее.
ЧЕЛОВЕК. Значит, это был все-таки не последний комар?
ЧЕЛОВЕК В ХАЛАТЕ. Нет, последний. Я его убил. Позже, ночью.
ЧЕЛОВЕК. На том же носу?
ЧЕЛОВЕК В ХАЛАТЕ. Да. Только теперь на лысине.
ЧЕЛОВЕК. Но, у вас нет лысины.
ЧЕЛОВЕК В ХАЛАТЕ. Зато, какая у вас замечательная лысина.
ЧЕЛОВЕК. Ну, моя лысина, это моя лысина. Вы-то своего последнего комара убили не на моей лысине?
ЧЕЛОВЕК В ХАЛАТЕ. Нет.
ЧЕЛОВЕК. А на чьей?
ЧЕЛОВЕК В ХАЛАТЕ. Это была лысина моей мамы.
ЧЕЛОВЕК. Как, у вашей мамы есть лысина? Это удивительно!
ЧЕЛОВЕК В ХАЛАТЕ. Ничего удивительного – у нее и усы есть.
ЧЕЛОВЕК. И усы?
ЧЕЛОВЕК В ХАЛАТЕ (грустно). И борода.
ЧЕЛОВЕК. А вы уверены, что это ваша мама?
ЧЕЛОВЕК В ХАЛАТЕ. А чья же еще?
ЧЕЛОВЕК. Может это, был ваш папа?
ЧЕЛОВЕК В ХАЛАТЕ. Может быть. (Задумывается.) Только он давно с мамой не живет.
ЧЕЛОВЕК. Вообще-то, вашего папу можно понять…
ЧЕЛОВЕК В ХАЛАТЕ. Что вы можете про него понять?..
ЧЕЛОВЕК. Ну, во-первых, эта мамина борода…
ЧЕЛОВЕК В ХАЛАТЕ. Думаете, у папы борода была меньше?
ЧЕЛОВЕК. А потом лысина…
ЧЕЛОВЕК В ХАЛАТЕ. Чья лысина? Мамина, или папина?
ЧЕЛОВЕК. Что, у папы тоже была лысина?
ЧЕЛОВЕК В ХАЛАТЕ. Да!
ЧЕЛОВЕК. Да. Вам, конечно виднее, чья это была лысина. Ведь это вы били на ней комара. Мне же это, как-то все равно.
ЧЕЛОВЕК В ХАЛАТЕ. Вам-то все равно. А я бы, хотел это точно знать! Ведь всё произошло так быстро. Я просто ничего не успел понять, разглядеть, как следует. Гроб так быстро заколотили. Всё время помню только одно: топор с кровавым комариком на обушке.
ЧЕЛОВЕК. Бред, какой-то.
ЧЕЛОВЕК В ХАЛАТЕ. Бедная мама! Она так плакала, так плакала, когда её закапали.
ЧЕЛОВЕК. Как же ваша мама могла плакать, если её уже закапали?
ЧЕЛОВЕК В ХАЛАТЕ. Привет. При чем тут мама-то? Закопали-то комариху.
ЧЕЛОВЕК. Что же это, ваша мама из-за комара так убивалась?
ЧЕЛОВЕК В ХАЛАТЕ. Да, кто же и когда комаров жалел? Только если уж полные идиоты. Маме было жалко золотую шкатулочку, в которой ту комариху похоронили. Как думаете, из-за такого пустяка стоило так плакать?
ЧЕЛОВЕК. Не знаю. Но не надо было так огорчать маму. Надо было откопать ту шкатулочку.
ЧЕЛОВЕК В ХАЛАТЕ. Опять идти в сад ночью? Какой ужас!
ЧЕЛОВЕК. Сходили бы днем.
ЧЕЛОВЕК В ХАЛАТЕ. Днем же там все не так! Днем я даже не помнил, что где-то зарыли и папу. Мама сказала, что я за один раз похоронил её женское счастье, материальное состояние, и материнские надежды. Поэтому, она устроила меня сюда. Согласитесь, что тут все-таки не тюрьма?
ЧЕЛОВЕК. Да, да, конечно.
ЧЕЛОВЕК В ХАЛАТЕ. Но иногда, мне в голову приходит ужасная мысль: меня здорово надули! Из тюрьмы можно когда-нибудь выйти, а отсюда – никогда!
ЧЕЛОВЕК. Ну, почему же?..
ЧЕЛОВЕК В ХАЛАТЕ. Никогда, никогда! Они же ничего не слушают, ничего не понимают. Только всё спрашивают, спрашивают…. А начнешь им по-человечески говорить, только делают вид, что слушают. А я точно знаю, что я ни в чем не виноват: я не убивал ту комариху. Она просто захлебнулась в папиной крови. Так при чем тут я?
ЧЕЛОВЕК. Не знаю я ничего.
ЧЕЛОВЕК В ХАЛАТЕ. Вот и вы ничего не знаете. Хотя у вас вон, какая лысина блестящая. Папа с такой лысиной всё знал! Хотя его никто ни о чем не спрашивал…. А этих и спрашивать бесполезно. Стоит их, что-либо спросить, как они тут же начинают улыбаться! И уж тут от них ничего хорошего не жди. Когда кричат не страшно. Покричат и всё. Но если начали улыбаться, о!.. Меньше с ними разговаривайте, здоровее будете…. Но, тсс! Тише, они идут!
Отворяется одна из дверей. Выходит пожилая женщина. Она дородного телосложения. На ней белый халат, белая косынка. В руках у неё мужская пижама. При ее входе оба человека встают.
САНИТАРКА. Ну, что, Альбертик, пойдем переодеваться.
Санитарка подает пижаму Человеку в халате.
САНИТАРКА. Куда же ты опять свою форму подевал?
ЧЕЛОВЕК В ХАЛАТЕ. Там. Не помню.
САНИТАРКА. Глупенький, думал, если ты без нашей одёжы, так на тебя никто и внимания не обратит, на голого-то? Ну, тебе помочь?
ЧЕЛОВЕК В ХАЛАТЕ. Сам. (Уходит в одну из дверей.)
ЧЕЛОВЕК. Простите…
САНИТАРКА (пугаясь). Ой, Господи! Вы, как сюда попали?
ЧЕЛОВЕК. Я товарища навестить…
САНИТАРКА. Он у нас тут, на буйном?
ЧЕЛОВЕК. Нет, он на общих неврозах.
САНИТАРКА. Господи, сюда-то вы как попали?
ЧЕЛОВЕК. Свет вырубили. Темно было, а я тут впервые.
САНИТАРКА. “Впервые”…. Ходите, где не попадя. А если бы он вас по лысинке-то тюкнул чем?
ЧЕЛОВЕК. Как?
САНИТАРКА. А как папку своего родимого.
ЧЕЛОВЕК. Значит он…
САНИТАРКА. Убивец, убивец. Больной. Так что давайте, идите, идите. А то далеко ли до греха с вашей лысинкой-то. (Достает из кармана ключи), и вдруг, подозрительно спрашивает.) А кто вам дверь отомкнул?
ЧЕЛОВЕК. Так он.
САНИТАРКА. Ну, Люська, растяпа. Дала ему свой халат, а карманы не проверила. (Отмыкает дверь.) Вы по аллейке идите налево, а там меж березок увидите, новое здание…
ЧЕЛОВЕК (останавливаясь перед дверями). Как же вы их тут не боитесь?
САНИТАРКА. Я, милок, тут уж двадцать лет. Хотя, нет…. (Считает по пальцам.) Восемнадцать с половиной. Привыкла я уже. (Хлопает себя по щеке.) А я-то думала, что вчера последнего комара убила. Вообще-то, они как дети. Большие дети: непослушные, жестокие, и такие же глупые. (Повышает голос.) Альбертик, ты скоро там?
Больной выходит из комнаты переодетым в синюю больничную пижаму.
САНИТАРКА. Альберт, где-ка твои ключи? Дай-ка мне их, я за дядей дверь закрою.
Больной достает из кармана халата ключи, передает их санитарке.
ЧЕЛОВЕК. Значит, мне туда? (Показывает куда-то в сторону, за двери.)
САНИТАРКА. Туда, милок, туда.
Санитарка распахивает дверь. За дверью темнота. Слышны визг тормозов, крики людей, автоматные очереди…
Больной роняет халат, затыкает уши, вжимается в стену. Санитарка выпускает Человека за дверь, быстро запирает её.
САНИТАРКА. Иди, милок, иди на свободу. Сюда тебе еще рано. (Подбирает уроненный больным халат, обращается к нему.) Пойдем, Альбертик, в палату, пойдем, пойдем домой, горюшко моё…
Санитарка уводит больного.
Затемнение.
5.
В темноте слышен перестук колес поезда.
Всех немного покачивает. Почти до тошноты. Темнота разряжается в желтый туман, и желтой скукой ползет у ног пассажиров. Все делают вид, что не замечают её. Многим это действительно удается. Над скукой висит многозначительная пауза.
ПОПУТЧИКИ (после паузы). Значит, вы из Города?
ЧЕЛОВЕК. Да.
ПОПУТЧИКИ. И куда, если не секрет?
ЧЕЛОВЕК. В Вологду.
ПОПУТЧИКИ. Почему же именно в Вологду?
ЧЕЛОВЕК. Я там родился.
ПОПУТЧИКИ. В Вологде?
ЧЕЛОВЕК. Да.
ПОПУТЧИКИ. Ну? И как там Василий Иванович?
ЧЕЛОВЕК. Какой Василий Иванович?
ПОПУТЧИКИ. Как какой? Белов!
ЧЕЛОВЕК. А, Белов Василий Иванович, как? Наверное, нормально.
ПОПУТЧИКИ. А ну-ка, расскажите нам про него. Говорят, что он крепко закладывает?
ЧЕЛОВЕК (растерянно). Василий Иванович? Да он, насколько я знаю, вообще не пьет.
ПОПУТЧИКИ. Ну, ну…. (Теряют к человеку интерес.)
Опять по вагону ползет тоска. Только она уже светло-зеленого цвета. Над тоской нависает невыносимая пауза.
ПОПУТЧИКИ (нарушая паузу.) А вы сами-то с ним встречались?
ЧЕЛОВЕК. С кем?
ПОПУТЧИКИ. С Беловым Василием Ивановичем?
ЧЕЛОВЕК. Встречался как-то.… На улице.
ПОПУТЧИКИ. Ну, ну?
ЧЕЛОВЕК. Ну, гляжу – Белов.
ПОПУТЧИКИ. Так, так?
ЧЕЛОВЕК. Гляжу, идет.
ПОПУТЧИКИ. Ну, а вы?
ЧЕЛОВЕК. Ну, и я иду.
ПОПУТЧИКИ. А он?
ЧЕЛОВЕК. А он, вдруг, обернулся…
ПОПУТЧИКИ. И увидел вас?
ЧЕЛОВЕК. Должно быть увидел.
ПОПУТЧИКИ. Почему вы так решили?
ЧЕЛОВЕК. Потому, что он испугался.
ПОПУТЧИКИ. Ну, а вы что?
ЧЕЛОВЕК. Ну, а что я?
ПОПУТЧИКИ. Не испугались?
ЧЕЛОВЕК. Нет.
ПОПУТЧИКИ. И что вы ему сказали?
ЧЕЛОВЕК. Да что я ему мог сказать? Кажется, извинился.
ПОПУТЧИКИ. За что?
ЧЕЛОВЕК. За что? Наверное, за то, что давно не читал его книг…
ПОПУТЧИКИ. Новых?
ЧЕЛОВЕК. Да не только…
ПОПУТЧИКИ. Ну, и дальше что?
ЧЕЛОВЕК. Ну, слово, за слово – разговорились, я его и спрашиваю: “Ну, что, брат Василий Иванович?”
ПОПУТЧИКИ. А он?
ЧЕЛОВЕК. А он: “ Да так, брат, - отвечает, - так как-то всё…”
ПОПУТЧИКИ. Да что вы? Не может быть!
ЧЕЛОВЕК. Большой оригинал.
ПОПУТЧИКИ (покачав головами). Да. Белов!
ЧЕЛОВЕК. Белов.
ПОПУТЧИКИ. Сам!
ЧЕЛОВЕК. Сам.
ПОПУТЧИКИ. Так как-то всё и сказал?
ЧЕЛОВЕК. Все, как-то так и сказал.
ПОПУТЧИКИ. Это надо запомнить! На памяти зарубить. Мы, интеллигенция, не должны этого забыть. Обязательно запомнить, и детям передать. И думать! Всем думать, как Василий Иванович!
ЧЕЛОВЕК. Ну, не все же, как Василий Иванович.
ПОПУТЧИКИ. А надо, чтобы все! Вот вы, как думаете?
ЧЕЛОВЕК. В общем, как придется.
ПОПУТЧИКИ. Нет, так не годится. Надо, чтобы как Василий Иванович. Тебя, как зовут?
ЧЕЛОВЕК. Петром.
ПОПУТЧИКИ. Петром? Петька, значит? Хм, забавно. И аллегорично! Кстати, ты последний анекдот про Василия Ивановича знаешь?
ЧЕЛОВЕК. Про Белова?
ПОПУТЧИКИ. Да не про Белова! Про Чапаева!
ЧЕЛОВЕК. Последний, наверное, ещё не знаю.
ПОПУТЧИКИ. Ну, так слушай…
Зеленый туман скуки поднимается все выше над головами пассажиров, рассказывающих и слушающих анекдоты. Их разговоры заглушается стуком колес, ревом сирены тепловоза, турбин авиалайнера, скрипом тележного колеса, далеким и бодрым Гагаринским “Поехали!”...
Тут слышен звон буферов, скрип тормозов. Зеленый туман густея темнеет. Наступает полная тьма. В темноте слышатся голос:
- Ну, всё, кажется, приехали?
Свет.
Сцена пуста.
Занавес.
КОНЕЦ.
Свидетельство о публикации №223082900531