Глава VIII Тинг

«Вся Упсальская площадь была занята тингом. Волхвы, старейшины, воины, знатные горожане, все те, кто пользовался авторитетом среди остального населения расположились по её краю, в центре же были сложены дрова, рядом с которыми сбились в кучу связанные между собой пленники. Пять мужчин воинов, лет двадцати. По глазам их было видно – не в одном сражении участвовали уже. Но, ни у одного из них не виднелось и тени испуга. Готовы принять смерть с достоинством.
Охраняли их пять воинов с мечами.
Не было другого пути, кроме, как возглавить этот необычный тинг, что мог стать последним в его жизни. Так и не уснув ночью, не стал ложиться на громоздкую, сделанную из узловатого, северного дуба кровать. Молился христианскому Богу.
- Ты единственный истинный и справедливый Бог, что есть на земле. Помоги мне в этот тяжёлый, предрассветный час. Пошли сил в нелёгком деле. Ибо не способен один человек раскрыть глаза целому народу, как за одну ночь, так и за целый год. Но, вложи в моё сердце силу. Не дай сломиться под натиском лжи. Дозволь остаться с Тобой до конца.
Сам не помнил, как присел в кресле, стоявшем у узкого окна, смотрящего на одну из шхер, что, словно длинные руки моря всё же дотянулась до Упсалы, расположенной вдали от берега. Рассветало. Лучи солнца скользили по воде, прежде коснувшись верхушек сосен.
Новый день наступал в стране ещё подвластной ему. Каким он закончится для него? Останется ли конунгом, или будет забит камнями?
Но, не зная ответов на эти вопросы, уже не боялся входить в наступающий день. Чувствовал силу в ногах, уверенность в выборе, смелость в предстоящих словах.
Пришёл на площадь последним. Занял свой, принесённый сюда ранее трон. По правую руку сидел воевода. Слева, тот, кого меньше всего желал видеть сегодня здесь -  Упсальский епископ. В голове не укладывалось его присутствие здесь. Но, сидел тот рядом с волхвами, будто были равны ему.
Скорей бы уж это кончилось, пульсировала в голове одна единственная мысль. Но, долог обряд жертвоприношения. Многие должны были сказать своё слово. Волхвы же пропеть молитвы. Не хотел ничего слышать. Просто сидел, властно выпрямив спину, в молитве закрыв глаза, запрокинув голову слегка к верху, словно искал ответа в небе.
Но, он уже не требовался ему.
- Наш благочестивый, избранный народом конунг должен благословить свой люд на эту великую жертву, что раз в год приносим нашим богам, - поклонился ему один, самый старший из волхвов, закончив свои песнопения. Воин протянул меч.
Встал, с закрытыми глазами. С чрезмерным усилием открыв их, обвёл взглядом тинг. Более пятиста человек сплотились вокруг жертвенника плотным кольцом, но не слишком близко от центра, в страхе быть опалёнными святым пламенем. Женщины, дети, старики, бабки, воины и знать, все смотрели на него, как на того, кто в ответе за них перед богами. Все ждали нужных им слов, тех, что знал; подтвердят - он тот человек, что обязан хранить их веру, обычаи, устои, какими бы варварскими для других народов ни казались.
- Я не могу быть с вами, - отвёл в сторону протянутый ему воином меч, продолжил: - Не в силах изменить. Оставайтесь одни, - повернулся спиной к лишённой дара речи толпе.
Воин, готовый нанести следующий после Конунга укол мечом в самое сердце пленнику, опустил оружие, схватившись левой рукой за затылок, будто искал там ответа среди не особо чистых волос.
Неописуемая тоска отразилась на лице молодого воина – жертвы, что рассчитывал принять лёгкую смерть. Теперь же откладывалась на неопределённый срок, рискуя обернуться долгими мучениями.
- Опомнись конунг! Ты ещё в праве это сделать! – крикнул воевода, тут же схватившись за сердце. На этот раз острая боль распространилась по его ещё могучему телу, беря своё начало именно в нём.
- Я не могу оставаться с вами. Нет мне больше здесь места, - пошёл в сторону воды.
- Ты больше не наш конунг! Мы изгоняем тебя! – бросил в него первый камень Айк, с трудом дойдя до своего вырезанного из дуба стула, неудачно, боком упав на него. Но, никто уже не видел, как покидал этот мир славный воин.
Камни летели в спину не старающемуся бежать бывшему конунгу. Он подходил к краешку моря, что каким-то неведанным способом добиралось до Упсалы, сохраняя и здесь, вдали от своих глубоких вод, некое подобие волн. Вдали от больших они выглядели по-детски, только лишь лаская ноги, вошедшего в них Анунда из Гардарики.
Первые камни долетели до его тела. Один попал в спину. Но, не больно ударил его, на излёте. Другие били сильнее. Закрывал голову руками, но не бежал. Да и некуда было. Сел на большой камень, что на половину торчал из воды, разбивая надвое череду волн, идущих на него.
Неужели они так никогда и не объединятся, став целым, ведь так можно быть сильнее, промелькнула в его голове мысль.
Камни теперь попадали в него очень часто. Отскакивая падали у ног. Вскоре из воды стал показываться некий рукотворный островок вокруг него. Но, как только первые из них показались из воды, гнев народа утих, постепенно переметнувшись в центр площади, где ждали народ, пленники и воины, что, казалось; не столько переживали из-за предстоящей смены конунга, сколько горевали из-за откладывающейся казни. Ведь, что они умели в этой земной жизни кроме того, как убивать, или казнить?

В чём же была его вина? Неужели в том, что христианин, не мог проявить жестокость по отношению к своему народу, одними корнями с которым так гордился? Казалось бы, казни всего нескольких, среди представителей знати, и власть в его руках. Но, не решился на убийство. И, понимал теперь, не из-за крови. Причина таилась в том, что не было у него поддержки, заручившись, которой мог бы вырезать хоть половину столицы, и остаться не только не наказанным, а, при этом прославиться, как истинный святой, носитель веры.
Правил свеями с 1070-го по 1071-ый год. Недолгое время. На престоле столкнулся с той же проблемой, что и остальные конунги-христиане: отказался выполнять долг правителя и участвовать в языческих жертвоприношениях у храма в Старой Уппсале.
Был отвергнут.
Отрёкся под давлением знати.
И, теперь, позорно возвращался в Русские земли…»
- Разве так можно, поклоняться сразу двум богам? – уже не шутила Наташа.
- Тогда были такие времена. Впрочем, и не только тогда. Мир всегда был разделён надвое. Те, кто у власти, лицемерно прикрываясь Богом делают свои дела. Не каждый способен оставаться верен идеалам до самой смерти. Анунд оказался таким.
Вот, смотри, тут, как раз об этом:
- «Ладья двигалась морем, отделяющим Шведские земли от осваиваемых, но, ещё спорных, Новгородских, населённых уграми, эстами и лопарями. Думал о том, что не в Боге дело, а в силе человека, получившего из Его рук власть. Оказался слабым. Это понимание великим позором ложилось на его род.
Но, в то же время остался жив, не испачкав руки в крови. Кто его знает, чем могло кончиться его правление, будь коварнее и смелее.
Возвращался в Русские земли. Понимал; придя на них, его предки не стояли перед таким выбором, предстоящим ему в Свеаланде. Может и не было проще чем ему, но не должны были брать власть в свои руки, посредством смены религии. Им подчинялись и так, призвав на княжение уговором.
Как же он попался на эти сладкие слова посланных за ним представителей местной знати, подумав, что и в его случае всё будет так же легко!? Ведь, что, что, а укрепить мощь страны, строить новые города, расширять территории, отвоёвывая их у местных племён, он бы смог гораздо легче, чем, требующиеся от него, изменения самого мышления подвластного ему населения.
Нет, не думал, что так обернётся дело. Ведь жил в уже принявшей христианство своими крупными городами стране.
И, теперь, он, Анунд Гардске - Анунд из Гардарики - претендент на престол, считавшийся наследником свейской династии Рюрика, специально вызванный из Киевской Руси в Уппсалу, как побитая собака, возвращался в свою конуру.
Вот в чём таился знак, скрытый в его видении. Он был слеп! Лишён возможности видеть, понадеявшись на свою стать, чистоту рода, ум и благородство. А, ведь далеко не эти качества требуются королям, для того, чтоб управлять странами.»

Перекидывал листочки со своими пометками. Сейчас это было не так важно. Исподволь наблюдал за реакцией Наташи. Ей нравилось. Она задумывалась. Видел в ней единомышленника. Читал дальше:
- «Спустя годы узнал от свейских купцов, что вновь призванный к власти Хальстен, сын Сенкиля соправитель Инге I Старшего, ставший королём в 1079-ом году, после Хакона Рыжего, правящего с 1071-го, по 1079-ый, тоже проводил агрессивную политику христианизации, ратовал за отмену жертвоприношений, за что так же был выгнан свеями камнями прямо с тинга (местного совета) в 1084-ом году.
После, свеи сразу выбрали королём брата его жены по имени Свен, прозванного Блот-Свен или Свен-Жертвующий - в честь того, что согласился продолжать блот - жертвоприношения языческим богам в Уппсале. Это был последний языческий король Свеаланда, правивший с 1084-го по 1087-ой год.
И, только в 1087-ом году Инге I Старший Стенкильссон в результате скрытного рейда из Гёталанда застал врасплох и убил в Уппсале действующего короля, избранного народом свеев, брата жены Блот-Свена, и его сына Эрика, жреца храма. Сжёг их в доме-резиденции. Затем, спалил языческий храм в Старой Уппсале и уничтожил места поклонения языческим богам.
Инге Старший основал первый монастырь Швеции - Врета.
После этого официальной религией государства свеев стало христианство, хотя ещё многие викинги продолжали неофициально поклоняться старым богам.

Теперь Анунд точно знал, в чём именно заключалась его ошибка.
В страхе взять грех убийства на себя.
А, ведь только так мог стать настоящим королём, носителем христианства в родные земли».
- Неужели любая власть зиждется на крови? – спросила, когда он закончил чтение.
- Да. Любая власть – это интервенция человеческих душ.
Наташа молчала, думая об услышанном.
Встав со скамейки шли вдоль набережной к причалу. Климу нравилось это место. Любил свой город. Промелькнула еле заметная, но, внушающая надежду мысль; теперь вернётся сюда.