Борозда. По одноименному роману Е. Сысоева. Глава1

Ролик с этим названием выложен на ЮТюб

БОРОЗДА

— Нет, друг, всякая власть есть царство, тот же синклит и монархия, я много передумал...
— А что же надо? — озадачился собеседник.
— Имущество надо унизить, — открыл Захар Павлович. — А людей оставить без призора...
А.Платонов, «Чевенгур»

Сизый туман днями стоит тут при полном безветрии — стоит над гнилыми, закисшими лужами.
Низкие серые тучи да оплавившаяся скальная порода отражаются в мертвой, дурной воде.
Не слышно ни зверя, ни птицы. Лишь у самых краев борозды, продранной на теле земли гигантским орудием циклопов, снова робко пробивается зелень: сперва мхи, а дальше, повыше, уже редкие былинки, травка.
Затем, еще выше, кустарник, подлесок — пока наконец на гребнях с обеих сторон всё не делается привычным: ёлки, покосившиеся в сторону от склона, слабенькие осины и березки, как будто долго болевшие и едва пошедшие на поправку, колючий кустарник и даже цветочки — мелкие, робкие, тоже как будто болевшие.


1. У нас на Медведице

У нас поговаривают: Медведица теперь впадает в Белую... Или нет?
Сейчас многое изменилось. Впадины эти, к примеру...
Только вчера еще было стояли сарайчики, мужики собирались под вечер, возились кто с чем, балакали о своём — и вдруг нет ничего: Ни сараев, ни огорода, ни заборчиков. Впадина.
Как будто изнутри кто-то вынул подпорку и земная поверхность плавно стекла книзу.
А впадина неспеша затягивается бурой водой. Рыбы какие-то плещутся. Вот рыбы-то откуда так разом берутся?

Или эта девочка... Такая обычная с виду девочка лет восьми, волосы льняные, подстрижены коротко... ну, в скобку то есть. Платьишко ситцевое пестренькое — голубенькое с какой-то ерундой типа цветочков.
Да, кроссовки еще. Вечно мокрые, потому что девчонка всегда чешет напрямую, по траве.
По тропкам ей ходить, видать, затруднительно.
Да и какие теперь тропки, когда впадин этих на нашей окраине уже с полсотни, только успевай обходи. А то свалишься — и как раз сому какому-нибудь на зуб. Рвут штаны сомы как собаки!

А собаки — с тех пор как впадины начались — эти как раз таки поутихли.
Не лают теперь, даже если злятся, а усядутся этак на задницу, поежатся жалобно и... даже не воют, а неприятно так принимаются на одной ноте тянуть: «Ии-и-ии!». Противно делается.

Вообще жизнь изменилась. С продуктами пока нормально, но в целом как-то беспокойно.

Совсем рядом, за оврагом, у нас лужок.
Это наш выгон, туда бабки всякую личную мелкую скотину отправляют утром выгуливаться.
Лужок огорожен, раньше выгон тут был от племзавода, так еще и электричество на провода-загородки запущено с тех пор — ну, чтобы скотина племенная не разбегалась.

За лужком — китайская база. Власти продали гектар земли китайцам, и те теперь там что-то бурят.
Сперва про впадины, кстати, как они начали появляться, все на китайцев думали. Ну типа что это они химичат.
А потом раз их бусик с полным комплектом работяг ехал из поселка на ночную смену, да и жахнулся в темноте в канаву-впадину. Поминай как звали... Пока подняли спасателей, пока вытащили, им сомы уже и ляжки объели, вот как.
Оперативно сомы во впадинах работают. Видно, жратвы у них там недостает, так они, чуть что съестное свалится, прям так и рвут...
И вот я сердечно прошу мне факт этот разъяснить — откуда сомы в ямах, если ямы растут на ровном сухом месте...

Короче, китайцев после этой истории подозревать перестали. А кого еще подозревать? Может, это вообще теперь какие-то природные законы.

Так эта девочка... Ну, девочка и девочка вроде бы, платьице там, то-сё.
Но что поразительно — ходит эта девочка везде с жеребенком, некрупным таким, у него ноги еще заплетаются.
И мало того что ходит, так она с ним и разговаривает как с живым. Типа он всё её понимает, её речь.
Нет, конёк этот, конечно, не разговаривает, но морду всю дорогу держит строго к ней, вроде как слушает, что она ему там втирает.
А она такая ходит везде через траву, кроссовки мокрые, и вкручивает ему, вкручивает, типа как замполит в армии на политзанятиях по поднятию боевого духа.
И зовет его ласково — Лёша, это многие слышали. А может не Лёша, а Лоша. Ну в смысле ей «лошаденка» выговаривать затруднительно и она для краткости называет его запросто Лоша. Тут странного ничего нет — ребенок.
А он, конечно, отзывается и идет следом, как привязанный.
Что интересно — сколько бабок ни спрашивали — мол, чей конёк, — ни одна не знает или не сознается.
А у девчонкиных родителей живности сроду не было — кроме разве что кошки облезлой. Так и ту они в дом не пускали, она у них под стрехой хоронилась, вместе с воробьями.
Да и кто их видел, этих родителей? — они каким-то вахтовым методом на выезде деньгу рубят, появятся в два месяца раз, а утром смотришь: их уже поминай как звали.
И опять девчонка с этим Лошей своим с утра на выгон и целый день с ним таскается.
Чем живет, что питается — наши все без понятия.
Бабки порой нарочно ей яблочко протянут или какую-нибудь там баранку, а она такая — я, мол, поела, спасибо большое.
И опять в траву со своим жеребцом.

Вечером для всех жителей комендантский час — летом с десяти, а зимой с полдевятого.
Сидим по домам. Кто попался — посылают на две недели на такие работы, что потом за полгода не очухаешься.
Нормы огромные, мужики в шахтах вагонетки живой силой пихают, женщины каким-то генетическим птицам перья дергают до темноты в глазах.
Заречешься потом надолго вечером из дому-то выходить.
Но зато кормят на штрафах хорошо, прямо на убой.
Да только за день так наломаешься, что и кусок в горло не лезет.
И возвращаются все оттуда поэтому бледные и подтянутые.
Мужики попадаются часто.
Мужику как же без его важных дел — то одно, то другое надо сладить, глядишь и припозднился.
Или специально ночью полез на что-то запретное. Ну, тогда получи две недели комендантских и сколько положено за запретку.
Так можно в шахту к вагонеткам и на год, и на два загреметь.
Ловят всех или почти всех. А кого не поймали — сроду не расскажет, что ночью где-то шарился.
У каждого ведь своё.
Я, к примеру, в сезон хожу на уток. На речке они непуганые, вот и плодятся там без меры, гомонят — что день, что вечер.
Но днем нельзя. Это тоже запретка, охрана среды. Так что только ночью выходит, хоть и ползти до речки приходится чуть не версту.
Подняться нельзя, пробовали уже.
Там охрана, чуть только комендантский колокол пробьет, пускает над травой какое-то поле. От него волосы на башке вылезают начисто.
Охранники уже знают — раз лысый, значит вставал в траве.
Даже не разговаривают — пожалуйте на полгода в шахту, и вся тут тебе беседа.

Сп;лзал я к речке за утками уже наверно раз сто, а поймали только однажды.
Как свечереет, кол в заборе отодвинешь — ну, чтоб калитка не скрипнула, — уляжешься на брюхо и — прешь по-пластунски.
Туда ползти одно удовольствие — весь путь под уклон, иной раз оттолкнешься покрепче и на пузе так-таки метров пять и просвистишь, ежели трава конечно мокрая.
Красота! Луна, звезды в небе, пахнет приятно, ночным...

Ну вот. Значит, в последний раз уток я этих с дюжину добыл и вижу, время еще вроде раннее, часа четыре ночи, звёздочки так и сияют.
Дай, думаю, за речку надо сплавать, никогда еще за речкой не бывал, а уж скоро сорок лет как тут живу.
И вот дальше всё вроде как в тумане.
Я как из воды в чем мать родила вылез, так на нее тотчас же и наткнулся.
Девочка эта за речкой в траве обреталась, на том берегу.
Взгляд у ней еще какой-то был странный, а может, мне это в потемках почудилось.
Подошла тихо и коснулась меня рукой — за руку как бы потрогала.
А дальше уже совсем ничего не помню — как речку обратно переплывал, как одежду и мешок с утками искал, как обратно полз, — ну вот ничегошеньки.

Спал я после этой охоты двое суток. Сам бы не сообразил, да мужики надоумили — связь, говорят, послушай, там тебе объявят, которое нынче число, вторник у нас тут с утра или четверг.
Та-а-ак, думаю. Хорошенькое дело...
И как раз из-за дома соседского девочка выныривает со своей конякой.
Я к ней.
— Ну что, — говорю, — попалась? Ты что за речкой делала, такая и этакая?..
И тут она мне, конечно, ответила... спина, как вспомню, до сих пор холодеет:
— Я, — говорит, — поела. Спасибо большое.
Я глаза выпучил, потом говорю:
— У тебя, девочка, что, пластинку заело?
А она такая:
— Я поела. Спасибо большое...
Сама какая-то бледная, тощая, кажется, аж светится насквозь. И Лоша ее этот странно губами делает, щерится. Или за руку тяпнуть прицеливается, или тоже что-то сказать хочет.
Поглядел я на них обоих, развернулся — и пошел прямиком к себе.

А Медведица теперь впадает в Белую — дружок нынче приехал из района: точно, говорит, впадает. По впадинам этим сомкнулись две наши речки.
И девочка такая, говорит, есть теперь в каждом поселке — было, говорит, закрытое разъяснение.
Девочки теперь вроде смотрящих везде поставлены, и вроде не девочки это даже, а неизвестно что.
Вроде светятся они по ночам, как светляки, зелененьким.
Да и жеребчики их тоже не вполне обычные — вроде как были уже случаи в этом убедиться.
Я бабкам, конечно, что возле выгона рассиживаются, тут же тихонько шепнул, чтоб не лезли больше к нашей девочке с яблоками. Долго ли до беды?

А так милости просим к нам гостить на Медведицу.
Рыбалка у нас на сомов стала просто отменная.