Всё это сказки

Сфера - https://fabulae.ru/autors_b.php?id=12858 

Солнце клонилось к закату.
 Хотя света ещё было много, но коснувшись своим круглым краем колючих елей, оно стало меркнуть и слабеть. Снопы лучей, днем жгучих и ярких, поредели и теперь просто создавали мягкий свет, который тоненькими оранжево-красными полотнами пробивался через густую чащу леса. Прошло ещё немного времени и солнце, перед тем как окончательно завалиться за горизонт, бросило прощальные тонкие алые лучи, пронзающие пространство острыми иглами.
Один тоненький лучик нащупал в чащобе леса старую полуразвалившуюся избушку, по пояс вросшую в землю и по самые окошки заваленную старыми листьями, палыми иглами. Очень осторожно луч полз по темной бревенчатой стене, обходя росшие на ней поганки, лишайники и мхи. Шершавая стена имела проем, затянутый маленькими стеклянными кусочками, меньше всего похожий на оконце. Лучик плавно перелез через раму и ступил на казавшуюся гладкую поверхность. Но, стекла никто и никогда не стремился сделать окном, порталом между внешним миром и внутренней душой дома. Они были грязны, с налипшими кусочками дохлых насекомых, лоскутами свалявшейся паутины. Всё же, не останавливаясь перед препятствиями, луч попытался сквозь эту муть заглянуть в дом и с ужасом отпрянул! Из непроглядной тьмы дома на него смотрели два глаза, похожие на человеческие.
По ту сторону сидела старуха, подперев голову и устремив взгляд навстречу заходящему солнцу. Она была отвратительна! Старость так обезобразила её лицо, покрыло рвами морщин, ужасными бородавками и старческими пятнами, вывернуло зубы, окосматела брови, что не было никакой возможности увидеть в ней женщину. Это было порождение тьмы, безлюдного леса и ночных кошмаров. Худая до измождения, старуха подпирала свою косматую седую голову костлявой рукой. Пергаментная кожа, собранная в мелкие складки морщин, на изгибах костяшек натягивалась до отказа и готова была порваться от единого прикосновения. В этих местах кожа из темной становилась бледно-жёлтой. Всё остальное тело старухи было погребено под ветхим тряпьём, потерявшим цвет и форму.
Где-то из глубины леса раздался топот копыт, хруст ломающихся веток и лошадиный храп от быстрой скачки. Всадник мчался к этой забытой богом и людьми лачуге. Подъехал. Спешился.
- Есть кто живой?! - крикнул всадник. - Или повыздыхали все?
- Есть! - откликнулась старуха, выходя к гостю навстречу. - Ты кто будешь, молодец?
- Я, Иван, царский сын! - гордо вскинулся гость. - Что ослепла, старая карга, не видишь кто перед тобой! - Иван шагнул к ней, подбоченясь и отставляя одну ногу.
- Вижу, вижу. - Закивала старуха. - И что ж ты, дело пытаешь или от дела лыташь? Ну, заходи, коль пришёл, чего уж тут-то на пороге.
Она внимательно вглядывалась в его глаза, в цвет волос выбивающихся из-под царской шапки, в движения рук, в походку, в поворот головы. Нет, не тот. Того уж нету...
Иван, согнув спину, прошёл в хату. Потянул ноздрями и сморщил нос. Не снимая рукавиц, взял ковшик и зачерпнул воды из кадки. Понюхал, хлебнул, нахмурив брови выплюнул. Не стал пить.
- Ты, говорят, старуха, можешь помочь там, где ни поп, ни черт не поможет...- неуверенно начал Иван, в упор глядя на старуху. Та молчала.         
- Можешь или нет?! - прикрикнул гость.
Старуха отвела глаза в сторону оконца, в которое заглядывал лучик.
- Так люди ж разное говорят. Соврут — не дорого возьмут. Я вот, травами лечу, от бородавок заговариваю, укажу, где вода для колодца. А так-то от меня не много пользы.
- Тьфу, ты старая! Одним словом-то сказать можешь! Поможешь мне или нет! - злился Иван. - Я к тебе три дня скакал, двух коней загнал, а ты тут мне сказки рассказываешь!
- Так, Ванечка, я ж не знаю в чём твоя беда-то! Скажи, может и помогу. - Сказала старуха, отступая от гневного молодца.
Иван посмотрел по сторонам. Взял и брезгливо отряхнул какую-то тряпицу, постелил её на лавку, сел, снял рукавицы, оперся локтями о колени и, сцепив руки, поднял голову в сторону старухи.
- Такое дело...- начал он, помолчав, не глядя на неё. - Есть у меня брат. Старший. Он к наследному трону ближе всех. Но, здоровьем, слава богу, слаб от рождения. Всё няньки думали, помрёт. Но, нет, дожил до возраста, да и женился. Невестка ходит на сносях, ни сегодня-завтра родит.
Иван опять замолчал. Вздохнул, опустил голову и медленно, как бы подбирая слова сказал:
- Можешь ли ты, старая, дитя в утробе уморить, да невестку со свету сжить?
Старуха едва заметно улыбнулась, скрестила руки на груди и даже как-то выпрямилась:
- Могу!
Иван вздрогнул и метнул на неё быстрый взгляд:
- Сделаешь?
- Сделаю!
Он встал и радостно схватил её за плечи:
- Ай, да бабка, ай, да молодец! Ну, спасибо! - тряс её за плечи. - Ну, за такие труды проси, что хочешь! Ничего не пожалею!!!
- Ничего не пожалеешь? - тихо спросила его старуха, глядя прямо в глаза всё с той же улыбкой.
- Ничего... - не уверенно откликнулся Иван. - Не пожалею. - Ещё тише добавил он.
- Что ж, Ваня, помни слова свои, что сказал мне сейчас, не будет возможности от них отказаться, когда время придёт!
- Ты - о чём это, старая? Уж не царство ли моё себе захочешь? Да, я тебя убью, если так! - Вскинулся Иван, но тут осёкся. Кроме прочего слыхал он, что старуха эта бессмертная.
- Не нужно мне от тебя ни денег, ни власти, ни царства твоего тридесятого...
- Чего ж ты хочешь? - недоумевал Иван.         
Старуха молча взяла ухват и вытащила из печи чугунок. В недрах горнила тлели алые угли. Она, кряхтя, наклонилась к подпечку, пошарила руками не глядя, взяла пару поленьев, не спеша подбросила их и закрыла заслон. Обернувшись к постепенно охватываемому страхом Ивану, спросила:         
- Вечерять будешь?
- А не отравишь? - отозвался он.   
Не ответив, она достала плошки и из горячего чугунка положила в них ароматную кашу, исходившую густым паром. Из печурки в белом вышитом рушнике извлекла лепёшки пшеничного хлеба.
- Шапку-то сними, упрел, поди. - сказала она, когда они сели за стол.
- Вкусная каша!- удивился царский сын.- Кто ж тебя так стряпать научил? И рушник какой! Сама что ль вышивала?
- Сама...
- Не разгадать тебя, ты к тьме поближе или к свету божьему? Не пойму я тебя, старая, вроде бы как ты и баба, а вроде и ведьма.
- А что, одно другому мешает?
- Да, нет, не мешает. Но, что ты от людей прячешься, почему в тёмном лесу хоронишься? Чего боишься? Или сама испугать не хочешь? Ты бы в любой деревне жила припеваючи. Ты ж знахаришь? Вот! А таких людей в деревнях чтут, и деньгами, и продуктами благодарствуют!
- Я, Ваня, и богом, и людьми, и нечистым проклята...
- Это как же! Что ж могла сделать, а? - изумлялся гость, загребая полную ложку каши.
- Что могла, не сделала, за то и проклята.
Давно это было. Очень давно. На месте этого леса деревенька моя стояла, дворов с полсотни. Мать с отцом замуж меня отдали, да не прогадали. Парень ладный, рукастый, хозяин каких поискать, сердце доброе было у него. А любил меня! Слов не подобрать. Жили мы с ним дружно да мирно, деток трое прижили. Всё в дому было. Да вот, пришла беда, захворал мой родненький. Да так захворал, что и с лица, с тела спал, глаза ввалились. Я и к знахаркам, я и за доктором в город. Но, ничего не помогает, умирает мой голубь, на последнем дыхании держится. Надоумили меня в безлунную полночь к темным силам обратиться за помощью.
Всё ходила я, да думала, что ёжил светлые силы мне не в помощники, может тёмные спасут-то его от смерти. Ох, страшно мне было, ох, боязно. Да, отступать-то не куда! Вышла я в чисто поле, стала звать и просить, чтоб пришли и помогли. Вдруг из мглы ночной вроде как человек появился. Лица не разобрать под покрывалом, на самые брови надвинуто.
- Зачем звала, девица, чего хочешь? - говорит он, да губ не размыкает, и голос его я у себя в голове слышу, не ушами.
- Да, вот, батюшка, так и так... Помоги, милостивец, спаси мужа моего!
- Умер уже муж твой! - отвечал мне.
Как упала я на колени, как разрыдалась:
- Верни мне его, ничего не пожалею!
- Смотри девица, от слов своих отказаться нельзя будет.
- Не откажусь, батюшка, не отступлю!
- Сейчас, как домой вернёшься, стань лицом к двери на пороге где тело мужево лежит. Рукой махни от левого плеча к подолу и откроется меж тобой и дверью ход в мир мёртвых. Ты руку-то протяни и мужа своего за руку из того мира выведи. А как выйдет он, так ты опять рукой махни, всё и закроется. Да, смотри, девица, чтоб быстро всё исполнила, не держи открытым долго.
- Спасибо! Побежала!
- Погоди, - помолчал человек. - Я за душу мёртвую заберу душу живую. Твою.
- Да, куда ж ты её заберёшь, в ад или в рай?! - испугалась я.
- В никуда... - ответил и пропал.
Я домой побежала. А тут соседки воют, по мёртвому, по мужу моему. Стала выгонять всех, а они мне за руки цепляются, думают, что с ума я сошла, успокаивают. Кричала, ругалась я, а всех разогнала.
Стала лицом к двери, где муж-то мой, рукой махнула, и открылся ход в мир мёртвых. Ни верха там нет, ни низа, как в небе нет ни дна, ни стен. Только темно совсем. Я руку протянула туда и чувствую, что моей руки муж-то и коснулся. Я обрадовалась, руку крепче взяла и на себя его потянула. Да в эту секунду из тьмы непроглядной показался лик голубя моего родного. И плечо. Вот уж и грудь по пояс. Вот и второе плечо. Да забыла я, что детки наши его тоже видели. Обрадовались, закричали, да и кинулись к нему обнимать. Все трое. Налетели. Меня с ног чуть не сбили. Покачнулась я и одной ногой в мир мёртвых-то и наступила. Помертвела нога моя. Плоть с неё сошла, одни косточки-то и остались. С испугу разжала я руку и отпустила мужа моего. И канул он во тьму и дети наши с ним. Тут-то и сомкнулся ход меж нашими мирами. Ох, взвыла я, застонала. Из дома выбежала, к людям с горем своим побежала, а кого ни коснусь, кого ни обниму, все мертвеют, из рук моих холодными телами валятся...
- Так-то, Ваня, я одна и осталась здесь.
Сидел Иван с остановившейся ложной меж плошкой и ртом, даже моргнуть опасался.
- Тебе кашки-то досыпать? - спросила старуха.
- Н-н-н-не, спасибо. - Еле выговорил Иван.
 - Ну, как знаешь...
- Ты, бабка, уж не взыщи, но я надысь не подумавши к тебе прискакал-то. Мне вернее будет всё ещё раз обмозговать, а тогда уж и решать. Ты ж не в обиде, что я не сейчас... ну, потом...
- Да, да! - ответила она, медленно кивая.
- Я как-нибудь потом приеду. И мы… То есть ты... - всё ещё бормотал Иван, садясь на коня.
- Скачи, Иван, домой и знай про себя мой рассказ, да помни, чего хочешь да чем за это заплатишь! - говорила она, и глаз своих с него не сводила.
Ни слова не ответил гость, а скакал, не разбирая дороги, скорей бы уйти от взгляда этого с болью нечеловеческой. От тех глаз, что видели больше, чем простому смертному положено. Всё дальше и дальше от места, где могли бы сбыться его мечтания неизвестно какой ценой оплаченные.
А солнце все ближе и ближе прижималось к острым елям.
Луч тускнел и угасал, подступала темнота...

Иллюстрация с авторской странички