Часть 3. Глава 21. Каждой твари - по паре...

- Кафе закрывается. Клава, поднимайся в номер, я расплачусь, - сказал Дани.
Клава встала и покорно пошла в номер, но когда села в лифт, ей стало страшно: как она останется в номере с женатым мужчиной? В чём она будет спать, если у неё нет ни ночнушки, ни пижамы?
Страх остаться один на один с Дани затмил на какое-то время страх от потери денег и любви. Клава подошла к двери, открыла её своим ключом, вошла в комнату и села на кровать.
«Ой, мамочки! Как же я? Что же я натворила? Какая-то западня…» - пронеслась в голове мысль.
 «Так, Клавдия, сосредоточься на главном. Ты завтра пойдёшь к ювелиру и попросишь его продать твои драгоценности. По-другому не получится, понимаешь? Чёрт с ними, с этими изумрудами. Даже не жалко», - прошептал внутренний голос.
«Жалко, ещё как жалко. Но квартиру жальче. Хорошо, что они у меня, всё-таки, есть. Это же надо было быть такой дурой!» - выругала себя Клава.
«Слышала, что Дани сказал: не ты одна такая дура. Есть ещё подурнее дуры! Это счастье, что всё закончилось так. А если бы он приехал, а потом бросил? А если бы ты забеременела, а он бросил?» - сыпал вопросами голос.
«Ты с ума сошёл? Мне сорок три года! Какие дети?» - воспротивилась Клава.
 «Это я к слову. Но ведь могла бы, согласись. И осталась бы без квартиры, без денег, без мужа, зато с плодом любви.  Ладно, продашь изумруды, вернёшь долг и впредь будешь умнее», - назидательно, но мягко отругал хозяйку внутренний советчик.
«А что мне делать сейчас? Как мне себя вести?» - растерянно спросила Клава.
«Иди в душ и ложись спать», - сказал голос.
«Мне неловко», - ответила Клава.
«Ой, я тебя прошу! Ты – свободная женщина. Это он женат. Это ему должно быть неловко. Шаги слышишь? Марш в душ!» - ответил голос и замолк.
Клава забежала в душ и, закрыв дверь на шпингалет, услышала, как Дани вошёл в комнату.

Приняв душ, она закуталась в халат и решила, что спать будет в халате. Просунув голову в дверь, она увидела, что Дани тактично смотрит в окно. Клава быстро забралась под одеяло.
- Ты всё?- спросил Дани.
- Ага, - ответила голова Клавы, торчащая из-под одеяла.
- Тогда я пошёл.
- Ага, иди.
Клава услышала шум воды, потом услышала, как мужчина выходит из душа и закрыла глаза.
- Клав! Я знаю, что ты не спишь. Ты боишься меня?
- Нет. Я тебе верю.
- Если бы не твоя дурацкая ситуация с этим турком, я бы не был так  уверен во мне на твоём месте. Скажи, где ты возьмёшь деньги, чтобы отдать долг? Я мог бы тебе…
- Нет! Нет! Я не возьму у тебя денег, Дани. Я не смогу их отдать. У меня есть украшения. Мне мама подарила. Там изумруды. Настоящие. Очень дорогие. Илья Семёнович их забрал, чтобы я не продала. Он их в сейф положил. Но знаешь, за глупость нужно платить. Я не могу потерять квартиру, а их я всё равно не носила и носить не буду. Мне, правда, их совсем не жалко! Вот честно! - сказала Клава и села на кровати.
- Илья Семёнович – это папин друг? Ювелир? Тот ещё жук. Всю жизнь был в маму влюблён. Но всегда был порядочен в отношениях с отцом. Так ты говоришь, он не дал тебе продать изумруды? Чем ты его взяла, интересно?
- Я пару слов на идиш сказала. Дани, я хочу тебя о чём-то спросить.
- Спрашивай.
- Знаешь, я раньше совсем не чувствовала свою еврейскую кровь. Даже не так: я не признавала её в себе. Во мне смесь такая, что ой-ёй: дед – туркмен, мама – еврейка по маме, папа - русский. Мне всегда казалось, что у меня есть выбор. И вот сейчас я чувствую… Как бы тебе объяснить…
- Ты чувствуешь зов крови?
- Наверное. Как такое может быть? Всю жизнь жила русской, а чем дальше, тем больше чувствую в себе какие-то перемены… Они внутри меня. И они меня не пугают. Но ведь с таким же успехом я должна чувствовать зов русской крови, или туркменской… Что происходит?
- Время пришло. Просто, если еврейство есть в крови, оно раньше или позже даёт о себе знать. Это не миф, Клава. Гены - великая сила, я тебе скажу. Когда-то, очень-очень давно, один еврейский мальчик по имени Моисей, воспитанный дочкой египетского фараона как настоящий египетский принц, вдруг почувствовал этот самый зов крови. И вывел евреев из египетского рабства. Представляешь, какой духовной  силищи человек был? И если ты чувствуешь, что тянет тебя к еврейству – не сопротивляйся. Позволь себе эту слабость. Наш народ прекрасен, поверь! И если ты когда-нибудь приедешь в Израиль…
- Дани, какой Израиль? Мне бы долг отдать, да сына квартиры не лишить…
- Пути Всевышнего ты не можешь предугадать. И никто не может. Но если ты когда-нибудь туда попадёшь, ты сразу почувствуешь: твоё это или не твоё. Слушай, а интересно, как бы ты в Турции жила с этим самым зовом крови?
- Не надо, Дани. Спокойной ночи,  - обиделась Клава и легла, отвернувшись к стенке.
- Прости. Прости, я не хотел. Знаешь, с одной стороны мне нравится твоя моральная устойчивость. С другой стороны меня это удивляет и напрягает. Клава, мы взрослые люди, а ведём себя, как дети. Давай, поворачивайся. Я сейчас свою кровать придвину.
Клава аж подскочила на кровати:
- Дани, понимаешь, я не ханжа. Но у меня такое чувство, что сейчас это было бы совсем неправильно. У меня такая пустота на душе, столько проблем! А дальше что? Ты готов мне что-то предложить кроме постели?
- Дружбу. А потом, кто знает?
- Дани, милый, мне этого мало. Кому-то бы хватило, а мне мало. Да, наверное, забыться в твоих объятиях было бы то, что надо. Отомстить ему, в конце концов. Хотя, он никогда не узнал бы об этом. Но что будет, если завтра ты мне скажешь: «Прости…»? А ты скажешь.
- А если не скажу?
- Скажешь. Потому что у тебя есть Рут. Что-то же тебя держит рядом с ней? И это не только тот договор, который  ты подписал. Не помню, как он называется..
- Ктуба. Не только. Знаешь, бывают такие отношения, когда и уйти не можешь, и жить вместе тоже не можешь. Вроде бы, наши отношения себя исчерпали, и ты хочешь сказать: «Всё! Давай заканчивать». Но не можешь, потому что этот человек тебе совсем не чужой. Иногда у меня такое чувство, что я удочерил Рут. И дело вовсе не в возрасте, хотя она  - твоя ровесница. Ей сорок два – у нас восемь лет разницы. И у меня всегда, когда я её вижу, возникает вопрос: а как она без меня?
- А вопрос «как я без неё» у тебя не возникает?
- Нет. Я приспособлюсь к любым условиям, а она нет. Она очень ранима, и я всегда боялся сделать ей больно. Она привыкла к блеску камней, к восхищению, к мужским взглядам, но она приходит домой, и с неё слетает вся эта мишура. Она становится домашним котёнком: совсем беззащитным и каким-то совсем жалким. Ты бы смогла выгнать такого на улицу?
- Нет.
- А уйти бы смогла, чтобы он стоял у двери и плакал? Знаешь, наверное, что коты плачут?
- Нет, не смогла бы.
- И это очень серьёзно, пойми. Для меня, по крайней мере.
- А любовь, Дани? Как же любовь?
- Клава, ты же не ребёнок! Неужели ты веришь в любовь, которая живёт вечно?
- Я верю. Моя мама так любила моего отца. И любит. И даже когда он нас бросил, она не переставала его любить. А твои родители? Что это, если не любовь?
- Это другое. Это духовная связь, практически, родственная.
- А у тебя с Рут не такая?
- Нет. Я чувствую ответственность за неё. Сумасшедшую ответственность.
- Прости, можно я вопрос задам?
- Да, конечно. Ты хочешь спросить, почему у нас детей нет?
- Хочу. Ты был бы прекрасным отцом, как мне кажется.
- Не знаю! И никто не знает. Мы оба можем иметь детей: но у нас какая-то несовместимость. В общем, всё достаточно сложно. Бог не благословил наш союз детьми.
- А разве это не физиология? Как же быть со случайными беременностями?
- А случайных беременностей не бывает. Если бы люди это понимали, сколько бы спасённых детей было бы… Ну так как, двигать кровать?
- Ты хочешь, чтобы всё было ещё сложнее? Ты уедешь, а что будет со мной, Дани? Я имею в виду, если ты сейчас придвинешь свою кровать к моей.
- Мы, мужчины, несколько иначе к этому относимся. Проще. И я уверен, что окажись на твоём месте любая другая женщина, вопрос бы не стоял…
- Ты на самом деле так думаешь, или ты знаешь?
- Знаю.
- Понятно… А я боюсь завтра. Не делай мне его ещё страшнее, прошу.
- Ладно. Скажи, я тебе хоть немножечко нравлюсь?
- Нравишься.
- Слушай, Клав, ты на самом деле ненормальная. Ну, хоть пококетничала бы, что ли…
- Зачем?
- Затем, что женщинам свойственно кокетничать.
- Кокетство – это враньё. А я не хочу врать. Ты мне нравишься, мне хорошо с тобой, спокойно, но я знаю, что есть что-то другое… С Эмиром могло быть, если бы он был настоящий. С тобой, если бы ты был свободный… Прости, если ты на что-то рассчитывал… Помню, как бабушка говорила: каждой твари по паре… Моя пара где-то ходит. А если ты придвинешь кровать, я могу никогда его не найти. А ты свою потеряешь.
- Это из Ветхого Завета… Ной, когда построил ковчег, взял каждой твари по паре. Знаешь почему?
- Да. Чтобы они могли размножаться. А я не могу. Может, мы с Рут не пара? Знаешь, я почему-то тебе тоже врать не могу. Оказывается, честность – это заразно… Всё, спи давай. Утро вечера… Как там у вас, у русских, говорят? - засмеялся Дани и зевнул.
- Утро вечера мудренее. Так у нас, у русских, говорят. И у евреев, кстати, тоже…
Утром Дани нашёл мастерскую, куда забрали его машину, а через три часа они с Клавой выехали домой. Доехали без приключений, если не считать снега, который шёл всю дорогу, практически, закрывая видимость. Когда подъехали к Клавиному дому, Дани хотел проводить её, но она сказала:
- Дани, я должна сама… Спасибо тебе за всё. Ты очень хороший. Очень. Самый лучший из всех, кого я знала. Правда, Маринкин Стасик тоже ничего. И у Софки Йося хороший. Так что, не все такие, как…
Дани сел в машину и, помахав рукой, уехал.

Клава стояла возле двери в подъезд, не зная, что сказать Серёже. Вдруг она услышала писк. К ней подполз маленький и совершенно мокрый котёнок. Соседки говорили, что в подвале кошка окотилась, но котят никто не видел: прятались от холода. И вот один из них вылез на свет божий и, видимо, заблудился. Клава подумала, что сейчас она похожа на этого котёнка: жалкая, несчастная, одинокая.
- Ну что, котяра, пойдёшь ко мне жить? - спросила она смелого котёнка, прижавшегося к её ноге. Обычно, котята, рождённые от дворовой кошки, пугливые, а этот ничего, смельчак.
Взяв котенка на руки, Клава почувствовала, как дрожит его маленькое, худое тельце. Она прижала котёнка к себе, и он, перестав трястись, уткнулся в Клавин меховой воротник. «Ты, как и я, отчаянно нуждаешься в человеческом тепле, так ведь?» - спросила она котёнка, который пополз за пазуху. Вспомнив разговор с Дани, Клава вошла в подъезд, но перед тем, как открыть  дверь, Клава ещё раз посмотрев на найдёныша, сказала ему:
- Я назову тебя Ноем, ладно?
- Мяу, - согласился котёнок, и Клаве показалось, что он хитро улыбнулся.
Клава открыла дверь и громко сказала:
- Входи, гость дорогой! Это теперь твой дом!
Из комнаты в коридор вышли Серёжа, Белла Довлетовна и Алексей Петрович.
- Разрешите представиться: я – Клавочкин папа, а это его мама…  - сказал Алексей Петрович и замолчал. Никакого мужчины рядом с дочкой не было,  а у её ноги трётся маленький, мокрый и испуганный котёнок.
- Разрешите представить: это Ной. Он будет жить у нас, - с улыбкой сказала Клава.
- А где твой… Эмир? - спросила мама.
- Уехал.
- Так сразу? - спросил папа.
- Да!  - сказала Клава и посмотрела на Серёжу.
- Йес!  - обрадовался Серёжка и потянулся к котёнку. - Мам, а почему он Ной?
- Потому что каждой твари по паре, - с улыбкой сказала Клава.

Продолжение: http://proza.ru/2023/09/01/1430


Если вы случайно пропустили какую-либо главу, то здесь удобно читать, начиная с любой главы: https://yapishu.net/book/376886