Глава III. Дежавю в Кёнигсберге

Петербургские гастроли Рихарда Вагнера


Глава III.
ДЕЖАВЮ В КЁНИГСБЕРГЕ

Расположенная на Театер-штрассе гостиница Deutsches Haus  считалась лучшей в Кёнигсберге. Там любили останавливаться состоятельные путешественники, посещавшие этот старинный прусский городок на Балтийском море. В уютной зоне приёма гостей их встречал огромный зелёный попугай. Вот и сейчас, морозным февральским днём, птица громко известила о появлении очередного туриста. Вышедший поприветствовать посетителя управляющий окинул взглядом худощавого господина лет пятидесяти и сразу признал в нём иностранца. Одеяние гостя можно было назвать, как минимум, экстравагантным. Огромная шуба, словно с чужого плеча, выступающий из-под воротника яркий шёлковый шейный  платок и модный бархатный головной берет бордового цвета – всё свидетельствовало о принадлежности их владельца к богемной среде, явно не немецкой.

«Бьюсь об заклад, к нам пожаловал какой-нибудь модный парижский художник», – подумал управляющий, и тот час же был сражен наповал чистым саксонским акцентом «француза», попросившего самый комфортный номер на одну ночь. Отельер повидал на своём веку достаточно причудливых богачей, но всё же удивился требованию гостя немедленно доставить ему бутылку дешёвого красного французского вина.

- Не соблаговолит ли господин посетить наш винный ресторан, где он сможет насладиться более изысканными напитками под музыку из популярных опер в исполнении городского оркестра? В наших погребах есть прекрасные майсенские вина, – предложил управляющий.

Путешественник задумался: «Лоэнгрина этот третьесортный оркестр в винном салоне исполнять явно не будет, за что ему огромное спасибо, а слушать пошлые местные водевили как-то не хочется. Кстати, не слишком ли много денег я только что выбросил на ветер? Ещё вчера мне было нечем заплатить за простенькую квартиру, а уже сегодня буду ночевать, как боги! Но могу ли я поступить иначе?! Ответственные концерты требуют прекрасного настроения. Чем ещё можно создать такое настроение, как не роскошью? Тем более сейчас, когда на руках у меня целых пятьсот рублей серебром – задаток от филармонического общества Петербурга в счет запланированных выступлений. Нужно их немедленно промотать. Поэтому прочь сомнения, сегодня я живу жизнью короля!.. Но на вине можно, наверное, сэкономить без ущерба собственному комфорту»…

Удовлетворившись логичностью своих умозаключений, гость ответил серьёзным тоном:

- Благодарю Вас, сегодня я хотел бы отдохнуть в полном одиночестве, вернее, в компании французского вина. Только прошу убедиться в том, что оно будет самым дешёвым. И, пожалуй, принесите мне не одну бутылку, а сразу две!
   
- Будет сделано немедленно, господин… - управляющий краем глаза заглянул в паспорт посетителя, чтобы не ошибиться в произношении его фамилии, – господин Вагнер! Как коренной житель здешних мест, я считаю своим долгом сообщить Вам о том, что завтра обещают солнечное утро. Это совершенно нетипично для нашего города в феврале. Не изволите ли воспользоваться таким исключительным случаем, чтобы полюбоваться красотами Кёнигсберга?

- Красо-отами! – в унисон повторил попугай из клетки в зоне приёма гостей.

Лицо постояльца выразило волнение, граничащее с раздражением. Мощный подбородок приподнялся, взгляд забегал из стороны в сторону. Гость принялся резко жестикулировать, чуть не выронив из рук на пол изящную курительную трубку, а его голос перешёл практически на крик:

- Позвольте повторить мою просьбу: принесите вино, самое дешёвое, две бутылки, и более не тревожьте меня, а лучше разбудите утром за два часа до отправления поезда на Санкт-Петербург!

Управляющему не оставалось ничего иного, как принять оплату за проживание, распорядиться по поводу доставки вина и с заботой в голосе произнести: «Непременно разбудим. Приятного отдыха, господин Вагнер! В нашем погребе для Вас найдётся столько французского вина, сколько Вы пожелаете!»

Появившийся с бутылками на подносе портье проводил Рихарда Вагнера в просторный номер с высокими окнами с видом на старинную прусскую улицу и откупорил вино. Гость снял шубу и обратился к служащему со странной просьбой: плотно занавесить шторы, а потом зажечь по всей комнате керосиновые лампы.

Когда портье удалился, Рихард с удовлетворением обвёл взглядом место своего ночлега. Его обстановка напоминала венецианский особняк, но совсем не Палаццо Джустиниани, где он несколько лет назад снимал небольшие комнаты, а настоящий, роскошный палаццо, как у итальянских аристократов. Стекло, шелка, парча, арабские ковры, много золота! Вагнер остался доволен: апартаменты оказались вполне достойными его таланта; именно такие и были нужны для  безмятежного отдыха перед предстоящей долгой дорогой в Петербург. Вот только внезапная вспышка гнева, которой он озадачил управляющего гостиницей, так и не улеглась.

«Неужели учтивый господин в отеле настолько уязвил моё самолюбие, не распознав известное всей Европе имя? Да нет, наверное. Я, признаюсь, и не ожидал найти поклонников своего творчества в этом забытом Богом месте. Что же тогда вызвало столь бурные эмоции?» – Рихард ещё раз прокрутил в голове свой короткий разговор с управляющим. – «Быть может, виной всему его предложение осмотреть красоты Кёнигсберга – города, откуда почти четверть века назад я бежал с глубокой душевной раной? Оно было абсолютно неуместным, но не стал бы я, несмотря на свой вспыльчивый характер, так реагировать на слова постороннего человека, совершенно не знающего моей истории… Причина ярости должна быть в чём-то другом… Ну конечно! Проклятая зелёная птица в отеле! Она один в один похожа на нашего попугая, что с подачи жены с утра до вечера кричит: «Вагнер – плохой человек»!

Вспомнив о своём попугае, Вагнер улыбнулся, а его сердце заныло от воспоминаний о  начале их с Минной семейной жизни в Кёнигсберге. С каким усердием он тогда выбирал для жены свадебное платье, каким счастливым чувствовал себя в день венчания в Трагхаймской церкви, как бережно обустраивал первую семейную обитель! Но совсем скоро Минна перечеркнула всю радость влюблённой юности своим побегом в Саксонию от него, еле сводящего концы с концами начинающего композитора, к богатому любовнику!

Раскинувшись в уютном кресле, Вагнер медленно поцеживал вино, и перед его глазами проносились картинки из молодости. Вот он с ещё большим усердием принялся за работу в местном оперном театре, чтобы талантом и каким-никаким заработком вернуть жену. Но театр обанкротился и оставил его без гроша за душой! Настал черёд Рихарда бежать из Кёнигсберга. Он скороспешно, без сожалений устремился в Российскую империю, в Ригу, в поисках лучшей жизни, которую обещала должность главного капельмейстера в местном немецком театре, – она бы точно устроила Минну.

Тогда он дал себе слово никогда больше не возвращаться в Кёнигсберг. И раз уж, спустя столько лет, судьба заставила его оказаться здесь проездом, то он поступил правильно: заперся в гостиничном номере с плотно занавешенными шторами, чтобы ничто, даже вид из окна, не напоминал именитому маэстро о его тяжёлой, нищей и несчастной юности!

Chateau du Tertre оказалось прекрасным вином из четырёх сортов винограда с преобладанием «Каберне Совиньон». По классификации вин Бордо оно принадлежало к пятому, самому низшему классу, но всё равно относилось к благородным напиткам. Не о таком думал Вагнер, когда заказывал «дешёвое вино»: он мечтал о лёгком, кислом, молодом напитке, что обычно разливают в питейных заведениях из больших кувшинов. Рихард задался вопросом, не стоит ли пойти поругаться с управляющим прямо сейчас, но перспектива вновь столкнуться с мерзкой зелёной птицей в фойе остановила его. Если уж жить как король, то и пить как король, по крайней мере, сегодня, за счёт русской филармонии! Снова наполнив бокал божественным напитком, он погрузился в размышления:

«Что ж, подведём предварительный итог: на сегодняшний день в Петербурге мне гарантированы два концерта и доход в тысячу рублей серебром за концерт. Очень неплохо – гонорар намного выше, чем Вене, Праге или Лейпциге! В молодости в Риге за восемьсот рублей я был вынужден трудиться целый год… Вот если бы получилось дать в России больше двух согласованных концертов, то мечта о небольшом домике в Биберихе приобрела бы реальные очертания. Не хватает лишь ангела, что добьётся для меня столь желанных дополнительных ангажементов. Филармоническое общество отказалось. С нетерпением ждущий меня русский друг Александр Серов искренне готов помочь, но в нём совершенно отсутствует коммерческая жилка. Неужели совсем не на кого рассчитывать? Мария Калерджи писала о русской Великой княгине Елене, знатной покровительнице талантов и немке по происхождению. Только все мои попытки добиться у неё аудиенции пока оказались безуспешными. Что бы придумать, как с ней познакомиться?»

Рихард Вагнер удивился, как быстро опустошилось содержимое первой бутылки, и приступил ко второй. Кёнигсберг более не казался ему таким уж ужасным городом: он был, словно зал ожидания на транзитном железнодорожном вокзале, всего лишь пересадочным пунктом между станцией отправления с названием «Нужда» и станцией назначения «Благосостояние».  Разве это не символично, что, как и двадцать четыре года назад, она – столь желанная конечная станция – вновь находится в Российской империи! Вот только музыка, которую композитор сейчас намеревается представить неведомой русской публике, кардинально отличается от его ранних кёнигсбергских творений! Найдёт ли она отклик в русской душе? Пусть Серов и говорит, что понять её в России пока могут лишь единицы, стоит всё же  попробовать. А вдруг княгиня Елена заинтересуется «Кольцом» и финансово поможет завершить тетралогию? Сладкие надежды на венценосного покровителя погрузили Рихарда в полудрёму.


***

Внезапно в дверь постучали, и Вагнер встревожился: он совсем не ожидал посетителей и потому решил не открывать. Но стук повторился, а через несколько мгновений дверь отворилась сама. У композитора захватило дух: внешность вошедшего человека напомнила ему Мендельсона; но ведь тот давно умер, а при жизни никогда не носил офицерскую форму! Жандарм – промелькнуло в голове у испуганного постояльца.

- Добрый вечер, господин Вагнер! – вежливо обратился к нему человек в форме. – Я представляю русское правительство. Моего имени Вам знать незачем, оно всё одно Вам ничего не скажет. Простите за беспокойство в столь поздний час, но от нашей беседы зависит, сможете ли Вы продолжить поездку в Петербург.

Русский офицер разместился на стуле возле письменного стола, заглянул в тетрадку, которую незаметно достал из кармана пиджака, и, глядя прямо в глаза застывшему от страха Вагнеру, вопросил:

- Скажите, мсьё, каким образом Вы покинули Российскую империю в 1839 году, ведь по решению суда в Риге Ваш паспорт был изъят и, соответственно, на Ваши передвижения были наложены ограничения?.. Что же Вы молчите?

Рихард решил, что рано или поздно отвечать всё равно придётся, и с волнением в голосе промолвил:

- Мой контракт с Немецким театром в Риге закончился, других причин оставаться в Лифляндии не было, и я отправился в Париж в поисках новой работы.

- С такой искренностью, мсьё, Вам вряд ли удастся завтра пересечь прусско-российскую границу. То, что Вас и след простыл, – это нам прекрасно известно. Мой вопрос был о том, каким именно образом Вы тогда уехали. Просто взяли и отправились из России в Париж? Мы оба знаем, что без паспорта это невозможно. Как же обстояло дело на самом деле? – на губах офицера заиграла саркастичная улыбка.

Композитор вышел из себя, от его страха не осталось и следа. Да что этот русский жандарм себе позволяет?! Ему, состоящему на полном казённом обеспечении, не ведомо, каково это – прозябать в нужде и хвататься за любую возможность заработать хоть немного презренного металла! И Вагнер ответил резким и напористым тоном:

- Вы действительно хотите это знать? Тогда слушайте. В 1839 году Рижский театр безо всяких причин выбросил меня на улицу, оставил без работы и безо всяких средств к существованию. У меня не было возможности не то, что расплатиться с кредиторами, но и прокормить свою молодую жену и огромную собаку! Париж заинтересовался моей оперой «Риенци», и жизненная необходимость направила меня туда, где мой талант будет востребован, и где я смогу хоть что-то заработать!

Переведя дух, он продолжил:

- Мы с женой и с нашим псом бежали тайно, провели в пути целый месяц. Сначала мотались в дешевых кибитках по ухабистым ночным дорогам; ночевали инкогнито в кишащих контрабандистами заведениях; вместе с сомнительными личностями, скорее всего, преступниками, переходили русскую границу пешком по рву. Затем в сумерках плыли неизвестно куда на лодке, а после этого прятались в трюме торгового корабля. И при этом чуть не погибли от сильного штормового ветра и от бури. Да-да, мсьё офицер, вот каким было наше путешествие из Лифляндии. И пошёл я на всё это с единственной целью: чтобы моя жена не умерла от стыда из-за невыносимого бремени нищеты!

- Это уже гораздо лучше, мсьё Вагнер. Возвращались ли Вы в Россию после того… назовём его случаем?

- Нет, никогда.

- А что заставило Вас приехать к нам в этот раз? Только не рассказывайте мне про предстоящие концерты, я о них прекрасно осведомлён.

- Вы не поверите, причина та же – нужда, я снова странствую по миру, чтобы заработать на жизнь и обеспечить жену.

Увидев в глазах жандарма, поочерёдно рассматривающего роскошно обставленные гостиничные апартаменты и бутылки с французским вином, недоумение и изумление, он добавил:

- Не обращайте внимания! Всю эту роскошь оплачивает Петербургское филармоническое общество, чтобы я отдохнул перед утомительной дорогой. Сам я себе такого позволить не могу, ведь в свои почти полвека я до сих пор не имею ни дома, ни постоянного заработка, а размер моих долгов, увы, превышает количество творческих планов. Вино, кстати, самое дешевое в этом отеле. Не желаете ли бокал?

- Благодарю, мне на службе не положено. Но вот о чём хочу я Вас спросить, господин Вагнер, действительно ли Вам требуется обеспечивать жену? Насколько нам известно, вы с ней уже давно живёте порознь и встречаетесь очень редко. Поговаривают, она любит скандалы больше, чем Ваше творчество…

Удивившийся Вагнер промолвил:

- Позвольте поинтересоваться, откуда русскому правительству так хорошо известны подробности моей семейной жизни?.. Всё именно так, как Вы сказали. Брак с Минной уже давно подошёл к своему логическому завершению. Наши нечастые, переполненные ссорами, встречи причиняют невыносимые страдания обоим. Очень скоро я поставлю на сцене «Валькирию», и весь мир увидит, какова Минна в семейной жизни: беснующаяся богиня Фрика, жена верховного бога Вотана – вот точная копия моей супруги! Но, господин офицер, бедная Минна пережила со мной самые тяжёлые годы, я ей многим обязан, а сейчас она слаба здоровьем. Оставь я её без финансового обеспечения – это причинило бы ей ещё больше боли и страданий. Поэтому, хочется мне того, или нет, но я должен ехать в Петербург и зарабатывать деньги для своей жены!

Во взгляде жандарма читалось восхищение Вагнером:

- Это очень благородно с Вашей стороны, мсьё. Скажите, кто-нибудь из известных людей может подтвердить Ваши слова?

- Ференц Лист. Только благодаря его помощи, я до сих пор не дал в газетах объявления: «Мне не на что жить. Кто меня любит, пусть даст, что может».

- Он ведь живет за границей. Может быть, кто-то в Российской империи?

- Я думаю, что Александр Николаевич Серов, музыкальный критик. Он прекрасно знает, в каком бедственном финансовом положении я нахожусь уже много лет.

- Хорошо, поверим Вам на слово. Чтобы дать добро на продолжение Вашего путешествия в Петербург, мне нужно побеседовать с одним человеком. Позвольте, мсьё, я это сделаю прямо здесь? А Вы, пожалуйста, сидите тихо и не мешайте нам.

«Михаил! Неужели это ты?» – чуть не воскликнул Рихард, при виде вошедшего в комнату человека, совсем забыв про своё обещание молчать. Никаких сомнений: то был Бакунин. За пятнадцать лет, прошедших после их последней встречи, от импозантного, пышущего свежестью, обаятельного человека не осталось и следа. Перед Вагнером стоял седовласый пожилой полноватый мужчина, с растрепанными волосами и опухшим лицом. Но даже сквозь заплывшие веки Вагнер узнал яркий, молодой блеск глаз своего давнего друга.

Бакунин словно не заметил композитора, проследовал к письменному столу и сел напротив офицера.

- Михаил Александрович, не буду скрывать, что не имею ни малейшей радости встречаться с Вами здесь, в Пруссии. Я предпочёл бы узнать о том, что Вы отбываете заслуженное наказание на каторге в России. А раз уж мы встретились, прошу Вас о любезности: мне нужна характеристика на Вашего знакомого, Рихарда Вагнера.

- Ваше благородие, я не видел этого человека много лет, и совершенно не знаю, что он сейчас собой представляет, – промолвил Бакунин тихим, хриплым голосом.

- А Вы расскажите, каким он был, когда Вы познакомились. Это ведь произошло во время восстания в Дрездене, не так ли? На Ваш взгляд, Вагнер был настоящим революционером?

- Вагнер, этот фантаст? Не смешите меня! Из него такой же революционер, как из меня Император Всероссийский! Революционер должен всегда действовать быстро, а Вагнер даже выпивает медленно, тянет маленькими дозами вино из бокала, пока не упьётся. Нет чтобы по-революционному: большой стакан водки залпом!
 
– Эти качества, несомненно, ярко характеризуют композитора, но всё же: как его мысли о реформе оперы перекликались с Вашими идеями «мирового пожара»?

- Никак не перекликались. Вагнер был непрактичен, витал в облаках, желал единственного – сотворить законы для искусства будущего. А я ему говорил: таких законов создавать никак нельзя, сначала  требуется  разрушить современную цивилизацию! А до тех пор оперы следует писать в соответствии с поставленными революционными целями. Пусть тенор поёт: «обезглавьте его!», сопрано: «повесьте его!», а бас: «сожгите, сожгите его!». Но Рихард меня и слушать не стал, всё придумывал поэму о своих Нибелунгах… Так что, Ваше благородие, можете смело вычёркивать его из списка революционеров.

«Да как тебе не совестно говорить про меня такое, Михаил? Мы же были друзьями, вместе стояли на баррикадах.  А я ещё писал молодого Зигфрида по твоему образу!» – прошептал Вагнер.

Тем временем Бакунин и офицер поднялись из-за стола и, не обращая никакого внимания на композитора, вышли из комнаты. Через несколько секунд жандарм вернулся, с извинениями забрал недопитую Вагнером бутылку вина и попросил подождать его.

Задремавшего в кресле Рихарда разбудил тихий стук в дверь. Маэстро вышел в холл, там не было ни души, лишь у двери стояла неоткрытая бутылка Chateau du Tertre. Вернувшись в номер, он не на шутку испугался – в комнате отсутствовали какие-либо следы недавнего пребывания там посетителей: отодвинутые русским офицером стулья были придвинуты к письменному столу, а унесённая им бутылка с недопитым вином вновь стояла там, где сам Вагнер её оставил.

«Неужели это был просто сон? И офицер, и Бакунин – лишь видение? Ух! – выдохнул Рихард Вагнер. – Как же я раньше не подумал о  том, что побег из Риги и знакомство с Бакуниным могут причинить мне неприятности в России? Вот Бог и послал мне сон-предупреждение, а заодно и новую бутылку вина. Откуда она, кстати? Может быть в этой замечательной гостинице так заведено: держать вино наготове на тот случай, если гость попросит? Возьму её с собой в поезд. А предупреждение от русского офицера из сна надо хорошенько обдумать: вдруг об этом спросят завтра на границе, как правильно ответить?». И, улыбнувшись, подумал: «Отвечу, что об этом я расскажу только лично княгине Елене».