Корабли покидают пустыню

           - …Корабли покидают пустыню… - говорю я таинственным голосом в ответ на мужественное «Да!».
           И тут же слышу растерянное молчание и какой-то неожиданный фон – детский плач!
          - Да… - после паузы произносит голос уже не так уверенно.
          - Извини, Саша, я не хотела тебя беспокоить! Всего хорошего!
          Я опустила трубку, не дождавшись ответной реплики.
          Ничего себе, ситуация! Почему же он не сказал мне, что женат и у него маленький ребёнок? А казался мне серьёзным, взрослым… И правда, взрослый – на целых 10 лет старше меня. «Чего же ты ожидала? – задаю себе вопрос. – Ему уже 27 лет. В этом возрасте мужчины, да ещё такие красавцы, как правило, давно женаты! И детьми обзавестись успели…». Хорошо ещё, что я в него не втюрилась. Просто познакомились, и я заинтересовалась. В ответ на его нескрываемый интерес и обещание позвонить, как только нам поставят телефон. Вот телефон поставили, я и решила сообщить ему номер. Узнала через нашего семейного друга – полковника милиции Семёна Сергеевича Русса – домашний номер Чернобровина Александра Сергеевича, о котором он ни слова не сказал почему-то. Теперь я понимаю, почему. Ему домой звонить нельзя. И он из дома мне звонить не может, шифруется. Ну, что ж! Разоблачила его! Одним словом, «маски сорваны»… На этом история должна закончиться. 
           Но не тут-то было! Через несколько дней я получила открытку, предусмотрительно положенную в конверт, написанную прекрасным чётким почерком. Он попросил меня субботним вечером прийти на встречу в Универмаг на Кольце в музыкальный отдел. Я усмехнулась, но решила пойти. Интересно же, что он скажет! Какие объяснения придумает в своё оправдание. 
           Универмаг светился всеми своими 4-мя этажами, похожий на большую бетонную обувную коробку.
           В музыкальный отдел Саша пришёл без опозданий, а я, как всегда, по своей привычке опоздала. Но не слишком нагло. Звучала пластинка с популярной песней «Позвони» в исполнении несколько настырного восточного голоса Полада Бюль-Бюль Оглы.

Быть может, ты забы-ы-ла мой номер телефо-о-на?
Быть может, ты смеё- о-шься над верностью моей?
Но я не понима-а-ю, зачем ты так серди-и-та…
Ну, перестань смея-а-ться и позвони скорей!
Но я не понима-а-ю, зачем ты так серди-и-та…
Ну, перестань смея-а-ться и позвони скорей!

Я удержалась от смешка и увидела Сашу.
Он стоял у прилавка со свёрнутой в трубочку газетой в руке – и что-то показывал продавщице. Но тут же оторвался от разговора с ней и повернулся ко мне.
             - Добрый вечер, Галя!
             - Добрый вечер, Саша!
             - Ты прости, конечно, что так некрасиво получилось!
             - Да что уж там! Просто нам установили телефон, и я позвонила, чтобы сообщить тебе номер. А секретный код мы с тобой, кажется, уже обсудили при нашей первой встрече…
             Интересно, что Саша даже не спросил, откуда я узнала, что у него есть телефон. Ведь он не сказал мне об этом, когда мы познакомились.
            - Пройдёмся?.. – предложил он и по-военному согнул руку, предлагая мне опереться.
            И мы пошли по ближайшей улице Островского, параллельной нашей главной улице Баумана, зато менее многолюдной.
            Летняя улица шелестела американскими клёнами, уже запылёнными – июль! Она была хороша тем, что там не было высоких домов, зато встречались двухэтажные старинные особняки. Самым современным и довольно скучным было здание моей бывшей школы, где я училась до 7 класса, пока не перешла в другую. Школа была 4-этажная, с большими стеклянными окнами и бетонными стенами. В ней не было красоты, но было что-то строгое и значительное.
             Особенно красив был ТЮЗ – Театр юного зрителя, когда-то возведённый купеческим обществом Казани, бывший Восточный клуб. Впечатлял угол здания с балконом-эркером и лепными украшениями. Светлые краски театра переливались и создавали впечатление перламутра – и весь он словно парил невесомо в воздухе.
               Наискосок была клиника Клячкина – тоже старинное здание цвета слоновой кости с архитектурными излишествами. В начале прошлого века здесь умер татарский поэт 26-летний Габдулла Тукай. А ныне это был главный роддом города, где родилась моя младшая сестра Марина.
               Мы шли по улице Островского, нам постоянно перебегали дорогу играющие дети, которые высыпали на тротуар из открытых настежь ворот неказистых дворов.

            Мы просто шли – ни рестораны, ни кафе не попадались нам на пути.  На весь центр было всего два так называемых молодёжных кафе – «Ёлочка» на улице Баумана и «Ял» - на Ленина. Я уже не говорю о 2-3-х ресторанах, куда не пробиться, да и то – и чаще всего вы оказывались за столиком не одни, а с соседями. Кроме того, мы могли встретиться с кем-то из Сашиных знакомых – не очень желательная для него перспектива, я думаю. Однако никакой робости в его поведении не было – он спокойно шёл под руку со мной и разговаривал. Стал рассказывать о своей семье. Так я узнала, что его жену тоже зовут Галей и у них маленькая дочь. Жена преподаёт английский в школе, а он – в КХТИ черчение…
            Наконец мы с Сашей упёрлись взглядом в смуглый дом известный как особняк Демидова, замыкавший улицу Островского и стоявший на поперечной улице Джалиля. Это было серое здание Х1Х века – ныне английская школа № 39. А через несколько лет в этом торжественном здании разместится городской ЗАГС.
 
                *
          Знакомство наше с Сашей было похоже на короткометражный фильм в стиле комедии.
          Мы с отцом шли из сада, где летом он ночевал ежедневно, потому что любил прохладу и сень раскидистых яблонь, а до его завода, где он работал инженером, было рукой подать. Я же уезжала домой – предпочитала жить в квартире с удобствами. Потому и отказывалась от ночёвки в  любимом саду, спускающемся к песчаным берегам озера, где призывно дремала на цепи верная лодка-плоскодонка.
            На остановке трамвая папа передал мне корзинку с яблоками и пожелал счастливого пути. Я прошла в вагон, наклонилась над ароматной Грушовкой московской, вдохнула свежий запах и оглянулась вокруг в поисках свободного места.
              Мне было 17, тёплый летний вечер ласково прижимал к телу ситцевое бирюзовое платье с воланами, где проступали еле намеченные бирюзовые розы, рыжеватое каре я заплела в две косички, чтобы не было жарко.
            Неожиданно пожилой мужчина, вошедший в вагон следом за мной, решительно направился ко мне. Он явно пытался со мной заговорить, но из его попыток ничего не получалось. Язык его не слушался, он заикался – я подумала, что он пьян, и постаралась отойти от него.
            На следующей остановке в трамвай ввалилась оживлённая группа парней в спортивной одежде.
            Мужчина не прекратил меня преследовать, я бегала от него по вагону – ребята поняли, что я стремлюсь оторваться от него, а он что-то нёмо говорит мне вслед и делает странные жесты, показывая то на меня, то на себя, то куда-то в сторону...
            Спортсмены решительно преградили ему дорогу и уже готовы были применить силу, если бы я неожиданно не разобрала то, что он пытался сказать: «Ви-ви-виктор Ио-си-и-фо-вич!». Я поняла, что это знакомый моего отца, которому тот поручил охранять меня.
            «Боже мой, до чего смешно! – подумала я. – Он меня от них спасает, а они защищают от него!».
            - Ребята! – обратилась я к спортсменам. – Мой папа попросил этого мужчину проводить меня. Я не поняла сразу… Простите за беспокойство! Угощайтесь яблоками! – и я протянула им корзинку.
            Протянула яблоко и знакомцу отца с извинениями. Но он с улыбкой отрицательно покачал головой.
            Парни облегчённо рассмеялись, поняв, что это недоразумение. Но от яблок стали смущённо отказываться.
            Один из спортсменов стоял ближе всех ко мне, он смотрел на меня неотрывно сияющими глазами сквозь стёкла роговых очков. Он был удивительно похож на актёра Вячеслава Тихонова – я заметила это сходство и отметила его красоту.
            - Как вас зовут? – спросили меня ребята.
            - Галя.. – ответила я.
           Парни переглянулись и опять засмеялись.
           - Мы хотели всей футбольной командой вас проводить… Ну, пусть уж вас Саша проводит – мы ему доверяем!..

           Мы вышли на моей остановке и пошли по направлению к нашему панельному дому, который был хорош, пожалуй, только тем, что стоял в районе близком к речному порту, откуда доносился волнующий меня волжский ветерок и слышались матовые басовитые гудки пароходов…
            - Вас зовут Александр? – спросила я по дороге, не желая длить многозначительное молчание.
            - Александр… - ответил он.
            - Не Сергеевич ли случайно?
            - Сергеевич.
            - Значит, я угадала. В честь Пушкина?
            - Можно сказать и так. 
            - Вы спортсмен, Александр Сергеевич?
            - Немножко спортсмен. Сейчас играл в футбол на заводе РТИ. Я работаю там инженером. Но скоро перейду в институт на преподавательскую работу… А вы студентка?
            - Нет, я ещё школьница. Перешла в 11-й класс.
            - А вы давно здесь живёте возле речного порта?
            - Да нет. В этом году только переехали.
            - Телефон у вас есть? Я хочу номер узнать, если позволите…
            - Телефона пока нет. Но обещали вот-вот поставить. 
            - Тогда разрешите как-нибудь к вам заглянуть, пока у вас телефон не поставили?..
            - М-м-м… Давайте так. Если вы придёте, то просто вызовите меня из дома. Пошлите какого-нибудь ребёнка во дворе. У нас их много играет… А чтобы никому не понятно было, придумаем секретный код… пароль… что-нибудь в стиле Остапа Бендера «Верблюды покидают пустыню…». Только покрасивее… например, «Корабли покидают пустыню». Напишите на клочке бумажки, и пусть ребёнок со двора мне передаст. А если кому-то другому попадёт в руки – он всё равно ничего не поймёт!..
            - Как здорово! – сказал Александр и глаза его засияли. – Какая вы выдумщица! 
            - Ну, давайте уж на ты, раз мы в шпионов играем!
            - Давайте. Давай.
            - Саша! А лет-то тебе сколько?
            - 27.
            - Ого!  На целых десять лет старше меня. А я бы не сказала!
            - Что, молодой?
            - Да… молодой.
            - Просто я спортом занимаюсь. Лекарство от старости!
            Я засмеялась и на прощанье протянула Саше руку.
Он нежно подержал её в своей руке и всё глядел и глядел на меня сияющими глазами. 

                *      
            - Корабли покидают пустыню… - слышу знакомый мужественный голос.
            - Слушаю, Саша… - смеюсь я.
            - Галя, ты можешь в субботу прийти в Универмаг на Кольце, в музыкальный отдел? Часов в 6 вечера.
            - Хорошо.

            В магазине, как всегда, многолюдно. В музыкальном отделе звучит песня в исполнении женского дуэта из кинофильма «Дело было в Пенькове»:

Огней так много золоты-ы-ых
На улицах Саратова-а-а…
Парней так много холосты-ы-ых,
А я люблю женатова-а-а!
          Саша ждёт меня. В руке – свёрнутая в трубочку газета совсем по-шпионски. Видно, решил играть – так играть! Вошёл в роль. Я пришла, потому что мне нравится, как он ведёт себя. Сдержанно, целомудренно, и рассказывает мне истории из своей жизни, которая кажется мне загадочной.
            Руку он, как и в прошлую встречу, предложил по-офицерски… Мы идём по улице Кирова, однообразно протяжённой и скучной, кроме разве бывшего дома врача и учёного Карла Фукса, основателя казанского зоологического сада. В гостях у него был некогда Пушкин и познакомился с его женой-поэтессой Александрой Андреевной, стихи которой очень хвалил. Но это не помешало ему пренебрежительно отзываться о ней в письме к ревнивой супруге Наталье Николаевне – тоже шифровальщик!
             Светлое невзрачное здание обращало на себя внимание только угловым балконом, а бельведер, когда-то украшавший крышу, исчез… 
              В конце улицы в глубине палисадника пряталась деревянная изба, где снимал угол мой отец-студент, приехавший в Казань во время войны в эвакуацию вместе с Харьковским авиационным институтом. Я рассказываю Саше, что отец учился в Ленинградском институте гражданского флота, а потом была блокада… его еле спасли, когда вывезли по Ладоге, по дороге жизни. И только позже он появился в Харькове, а потом и в Казани.
              - А мой отец погиб на войне… - задумчиво говорит Саша. – Мать отдала меня в Суворовское училище.
             - Так вот откуда у тебя такая офицерская выправка!
             - Вообще-то я не офицер. Я ушёл из училища в последнем классе… Меня привлекали другие профессии.
            - И что же ты закончил?
            - Вечернюю школу, а потом химико-технологический институт. 
            - А Суворовское училище ты вспоминаешь?
            - Да, пожалуй. Это и французский язык, и танцы. А главное – фортепиано и фехтование. С 14 лет я занимаюсь этим достаточно серьёзно.

                *
             - Корабли покидают пустыню… - строго произносит Саша.
            - Покидают… - подтверждаю я.
            - Как всегда, в субботу, в Универмаге, в музыкальном отделе – вечером. Согласна?
            - Согласна…
           Под песню Пахмутовой из фильма «Девчата» мы выходим из магазина:

Старый клен, старый клен,
Старый клен стучит в стекло-о-о,
Приглашая нас с друзьями на прогу-у-улку.
Отчего, отчего,
Отчего мне так светло-о-о?
Оттого, что ты идешь по переу-у-улку...

            - Идём в Эрмитаж? – предлагает Саша.
            - Да-а… это любимый сад моего деда… Он ему больше всех других городских скверов казался похожим на лес. Его отец, мой прадед, был лесник, поэтому дедушку всегда тянуло в лес, детство вспоминал, наверное… И вправду, что-то в Эрмитаже величественное и таинственное, совсем как в лесу…
            - А мне он музыку напоминает. Кроны шумят на ветру…
            - Ты до сих пор играешь на фортепиано или забыл?
            - Играю. Я ведь чуть в консерваторию не поступил.
            - Как так? Сразу после Суворовского училища?
            - Ну, да. Мне почему-то казалось, что этого достаточно, чтобы поступить в консерваторию. Главное хорошо играть и любить музыку… Матери даже удалось договориться, чтобы меня послушал сам ректор Жиганов. Мама была смелая, она ведь врач.
            - И как это было?
            - Необыкновенно было! Он нас принял в своём ректорском кабинете, с белым роялем в центре. Вот на нём я и играл…
            - Решился?!
            - Решился…
            - И что же он сказал тебе? Наверное, что ты должен сперва закончить музыкальное училище?
            - Да… что-то в этом роде… Но я не пошёл в училище. Я спешил получить высшее образование, поэтому поступил в химико-технологический институт. А музыка осталась для меня домашней любовью. В институте я всерьёз увлёкся спортом, фехтованием, получил разряд, потом другой… а ещё попозже получил мастера спорта.
             Мы поднимаемся вверх по деревянной лестнице, ступени которой переходят в площадки, чтобы потом снова вести нас вверх… А в саду аллеи ровно и прямо стремятся в будущее, подобно аллеям яснополянской усадьбы Толстого…
              - Здесь когда-то была усадьба деспотичного помещика Воронцова – он запарывал крестьян до смерти и тут же хоронил без отпевания. С тех пор ходила легенда о призраках, живущих среди этих погнутых деревьев.
             - Страшные вещи ты рассказываешь!.. А я слышала, что когда-то здесь в летнем театре пел юный Шаляпин… От летнего театра осталась только память. Зато я в детстве была увлечена исследованием двух оврагов, окружавших эту территорию. Там ползали красные жучки – солдатики. За ними я и наблюдала! В детстве я ещё не боялась насекомых. Это позже появился панический страх… Кажется, он называется инсектофобией. Но больше всего я боюсь пауков – это арахнофобия.

                *

В нашем городе до-о-ождь.
Он идет днем и но-о-очью.
Слов моих ты не ждё-о-ошь, -
Ты не ждёшь,
Я люблю тебя мо-о-олча…

Дождь по крышам стучи-и-ит,
Так, что стонут все кры-ы-ыши.
А во мне всё кричит,
Всё кричи-и-ит,
Только ты не услы-ы-ышишь…

             Напоминала мне о приходе осени в наш город своим низким прозрачным голосом Майя Кристаллинская.
             Я встретила Сашу, как обычно, в музыкальном отделе Универмага. Он был не один, а с большеглазым русоволосым мужчиной, которого представил мне:
              - Это Борис Развалов. Художник и мой друг. Собственно, сегодня у меня соревнования по фехтованию, я хочу предложить тебе посмотреть их. Твоим спутником  будет Борис, если ты не возражаешь.
             Друг Саши широко улыбнулся мне и протянул уверенную тёплую руку.

             В фехтовальном спортивном зале было много болельщиков. Они сидели на скамейках, расположенных амфитеатром, и поэтому обозрение поединков было отличным. Зрители переживали за выступающих – вздыхали, ахали, хлопали… кое-кто свистел.
Мы сидели рядом – я и Борис. Иногда он наклонялся ко мне и тихо заговорщицки комментировал игру.
             - А где Саша? Как я его отличу? Фехтовальщики все в белых доспехах – в нагрудниках, брюках, в этих… как их…гетрах… да и маски тоже белые и абсолютно непроглядные.
             - Очень просто… Он самый стройный… Галя, а вы хотя бы знаете, что Саша – чемпион республики по сабле?
             - Нет, конечно. Он не хвастался! Я даже не знала, что он саблист. А чем сабли отличаются от шпаг и рапир?
             - Долго рассказывать! Клинок, рукоять, гарда – это щиток, который защищает руку в перчатке – другие. И саблей можно не только колоть, но и рубить. Вообще имеешь право бить только выше талии. Одним словом, фехтование на саблях – самое травмоопасное.
             - А когда появилось фехтование?
             - На Египетских фресках уже есть изображение – примерно 3 тысячи лет назад. В Средневековье фехтовали аристократы. А в Польше и Венгрии сабля – национальное оружие. 
              - Мне кажется, поединки идут медленно, не то, что у мушкетёров в кино!
              - В кино – это не спорт… это арт-фехтование. Зрелищно, ритмично, колотят друг друга, но такой игрок никогда не нанесёт удара опытному противнику. В спортивном бою удары реже, больше перемещений, поиск нужной дистанции…               
              Я вздохнула, потому что мне трудно было уследить, кто кого уколол или ударил. Белые фигуры иногда делали характерные эффектные выпады, но все они казались настолько одинаковыми, что я не воспринимала их, как конкретных людей. Фигуры, тени, скульптуры…
            - Вообще скорость, быстрое выполнение действий производят впечатление, конечно! Я понимаю. Однако фехтование – целый мир, большой и интересный! Здесь и искусство, и спорт, и военная наука, и воспитательная методика… - слегка нравоучительно шептал Борис.
           - Вы хотите сказать, что здесь и эстетика, и богатая история, и романтизм?..
           - Можно и так сказать! Женщины всему предпочитают романтизм!
           - А вы, мужчины, больше любите поединки за их сходство со сражением?
           - Конечно! Разведка, маневрирование, маскировка, оборона и наступление. Чем не сражение?
           - А подсчитывают очки арбитры? Они решают судьбу поединка? Я слышу у судий какие-то французские термины.
           - Так принято! Аристократический вид спорта. Кстати, один из самых интеллектуальных.
           - Как я понимаю, можно и в очках фехтовать?
           - Можно, - засмеялся моей шутке Борис.
           - А что-нибудь смешное расскажите мне из этого вида спорта?
           - Попробую. Ну, во-первых, тренера называют фехтмейстер. А потом у спортивных групп есть свои манекены, на которых они тренируются. Такого манекена зовут «Дядя Вася». Одним словом, тренировка с Дядей Васей!

                *
           - Корабли покидают пустыню… - радостным голосом сообщил Саша.
             Незадолго до этого он рассказал мне, что стал преподавателем вуза, в котором учился когда-то, расстался с прежней инженерной должностью.
            Да и мне осень принесла перемены. Я стала студенткой филологического факультета университета и чувствовала себя совсем взрослой.
            
Если б я был султан,
Я б имел трёх жён
И тройной красотой
Был бы окружён.
Но с другой стороны
При таких делах
Столько бед и забот.
Ах, спаси Аллах!

Не пло-о-хо очень
Иметь три жены,
Но о-о-чень плохо
С другой стороны...

            …Напевал Юрий Никулин – как будто и не пел вовсе, а проговаривал – весёлый мотивчик из популярной комедии «Кавказская пленница» на пластинке в музыкальном отделе Универмага.
            Город был погружён в золотой листопад и осеннюю прохладу.
            Саша успокоил меня, что сегодня мы не пойдём гулять, а поедем в гости к его другу, знакомому мне Борису.
            На улице мы поймали такси и отправились в Кировский район, где на границе города и леса возвышалась пятиэтажная средняя школа, на чердаке которой расположилась мастерская художника, удивительно напоминавшая парижскую мансарду из оперы «Богема». Уютное помещение, на потолке которого брёвна и доски в причудливом беспорядке удивительно легко сочетались с картинами, стоявшими возле стен и на мольбертах.
            На полотнах царили такие цвета, что они сразу позволили предположить тяготение автора к импрессионизму. Были слегка туманные, размытые очертания, игра световых пятен, начатые пейзажи и натюрморты… Мы переходили от картины к картине, разговаривали, пытались высказать какие-то дилетантские суждения. Борис перечислял краски, которыми он писал.
            - Вот это акварель. А здесь гуашь и пастель, акрил. Но маслом я тоже работаю.
            - Борис! - сказал Саша мягким голосом. – Не мог бы ты попробовать нарисовать Галин портрет. Я давно хотел тебя попросить…
            Борис глянул на меня, приподняв бровь, словно прицеливаясь.
            - Отчего не попробовать? – с улыбкой ответил художник. – Давайте попытаемся! Галя, вы ничего не имеете против?
            Немного поколебавшись и помолчав, я утвердительно кивнула.
            Борис жестом указал нам на стулья и табурет. На журнальный столик поставил кружки с чаем и коробку конфет «Южная ночь». Мои любимые, между прочим! Он не предлагал мне позировать и молчать. Я продолжала о чём-то болтать с Сашей, не придавая значения ни нашему разговору, ни тому пристальному взгляду, которым меня периодически окидывал художник. 
             Первоначальный набросок был анфас на фоне какой-то светлой стены мятного оттенка. На мне был жёлтый костюм цвета палой листвы с чёрной пуговкой у воротника и чёрным тонким пояском. Рыжеватые подвитые волосы с густой чёлкой на висках были подняты и стянуты коричневой ленточкой на макушке.
             Борис задумчиво вглядывался в мятный фон, в его сочетание с жёлтым костюмом. И вдруг он решительно стал закрашивать зелень фона, превращая её в розовый цвет вечернего закатного неба.
            Однако, чем больше он работал, тем больше я узнавала себя. Только глаза вместо зелёных постепенно синели. Они сияли, немного смеялись… и я не стала особенно возражать. А когда спросила его робко, почему не зелёные, а синие?.. Борис ответил, что он пишет портрет в стиле Ренуара. Я смирилась, тем более, что с полотна на меня смотрела я, это было бесспорно!
              Портрет был какой-то размытый, нежный, без чёткости, свойственной реализму. И правда, похожий на работу импрессиониста.
              Когда я, изумлённая сходством, стала просить продать (Борис охнул возмущённо и схватился за голову), ну, подарить работу мне на память, он ответил, что масляные краски должны высохнуть. А потом… потом уж я смогу её забрать.
               …Прошло много времени, я забыла о том, что  побывала в гостях у художника. А когда вспомнила и спросила Сашу о портрете, он обещал поговорить с Борисом. И вскоре извиняющимся тоном сказал мне, что тот уже нарисовал на холсте что-то новое… Так исчезло обещанное мне в подарок изображение женщины в стиле Ренуара.

                *
               Июнь – мой любимый месяц. Однако в университете это прекрасное время испорчено тем, что оно совпадает с экзаменами.
               Я готовилась к экзамену по русскому языку – мне оставалась ночь для того, чтобы закрепить материал. Целый день я зубрила, а поздним вечером подсела к телевизору, чтобы немного отвлечься. Был какой-то концерт, вроде «Голубого огонька». Мальчишеским завораживающим голосом запела Пахоменко:

Опять стою на краешке земли-и-и,
Опять плывут куда-то корабли-и-и,
Опять несёт по свету лесово-о-оз
Дурман тайги и белый снег берё-о-оз...

               В это время в дверь тихо постучали. Я подошла и спросила: кто это?
               - Мне Галю, - ответил детский голос.
              Я открыла дверь, мальчик лет 8-ми сунул мне в руки записку и помчался, прыгая через две ступеньки.
«Корабли покидают пустыню…» - было написано чётким красивым почерком.
             «Ничего себе совпадение! - усмехнулась я. – И тут плывут куда-то корабли…».
             Я накинула голубое пончо и вышла из дома.
             Стояла самая тёплая летняя ночь. Самая тёплая и самая короткая. Всего каких-то шесть часов. Во дворе у подъезда стоял Саша – в летней лёгкой рубашке и парусиновых брюках.
             - Сегодня я абсолютно свободен!.. Галя уехала в пионерлагерь вожатой. Мать в командировке. Дома одна бабушка с правнучкой. Может быть, погуляем? Такая прекрасная июньская ночь!
             - Погуляем, Саша… только недолго. Утром у меня экзамен.
             Мы пошли по району, примыкающему к речному порту, который был мне совершенно не знаком. Саша привычно по-офицерски предложил руку – и мы чинно, как в танцевальном зале, побрели по пустынным улицам.
Район был промышленный, невзрачный, малоэтажный, сплошные технические строения, ни одного человека не встретилось нам на пути – словно город вымер по непонятной причине. Ни ветерка не было. Откуда-то долетал лёгкий запах сырой листвы, травы и чего-то неуловимого…
             - Кладбище рядом… - сказал Саша.
             - Откуда ты знаешь?.. – вздрогнула я.
             - А ты разве не чувствуешь этот запах?
             - Боже мой, какой ещё запах? Мне страшно!
             - А я люблю ночью гулять по кладбищу! Там густые деревья и тихо-тихо. Никто не мешает думать о чём-то своём…
             - Не пугай меня! Не пойду я на кладбище!
            Саша засмеялся над моей трусостью.
             - Ну, хорошо, хорошо! Не пойдём на кладбище. А ты разве не была там? В вашем районе Татарское кладбище, Мазарки – там похоронено много знаменитых людей, в том числе Габдулла Тукай.
             - Нет, никогда не была. Я только совсем маленькая ходила на Арское кладбище – там похоронили мою прабабушку. И вообще давай сменим тему. Мы ещё молодые, вся жизнь впереди… не хочется думать о мрачном и неизбежном конце.
             «Почему он не боится кладбища? И даже ночью? – думала я. – Он стройный, худощавый, вполне уязвим, кажется. Впрочем, он чемпион республики по фехтованию. Возможно, это даёт ему уверенность в себе?..».
             - Тогда расскажи мне о своей студенческой жизни, Галя…
             - Твоя жизнь тоже совсем рядом со студенческой. Ты же преподаёшь в институте начертательную геометрию! Жалеешь молодых или любишь поиздеваться над ними, как над противниками в фехтовании?
             - Нет! Я не жестокий. Наоборот – снисходительный. Но всё же надо быть и немножко строгим, а то они – не успеешь оглянуться! – сядут тебе на шею.
            - Может быть, я после университета тоже буду преподавать. Боюсь, я не смогу с ними справиться.
            - Ну, я думаю, всё не так сложно. У тебя точно получится.
            - Мне пора, Саша. Утром экзамен.
            - Хорошо. Завтра вечером я приду, и мы сможем погулять подольше. А тебе ни пуха ни пера!

                *
             Экзамен шёл невыносимо долго. Группа была небольшая – всего 25 человек, но преподавательница спрашивала и спрашивала, гоняла по всем билетам, словно хотела пробудить желание уйти из этих белых университетских стен и больше не возвращаться!..
             Эдик приходил ко мне на экзамен несколько раз и удивлялся, что моя очередь ещё не наступила, хотя у меня был где-то 12-й номер. Он возмущался, но без шума, чтобы не повредить мне – ведь он тоже студент нашего университета, только будущий физик, к тому же на 2 курса старше меня. В конце концов, в час ночи нас отпустили, перенеся экзамен на следующий день.
             Я ушла домой одна не солоно хлебавши. Настроение было подавленное. Эдик пришёл на экзамен после часа ночи и, узнав, что нас отпустили до утра, поехал ко мне домой.
             Едва он переступил порог квартиры, как вслед за ним прибежал мальчик с запиской «Корабли покидают пустыню…».
             По лицу Эдика я поняла, что он, по всей видимости, встретил бродившего у подъезда Сашу.
             - Бабушка! Я сейчас вернусь, а ты не отпускай Эдика, пожалуйста! – упрашивала я мою сердечную отзывчивую бабушку.
            Вышла к Саше, который стоял с холодным выражением на строгом лице. Глаза сквозь стёкла роговых очков смотрели отстранённо и незнакомо.
            - Саша, прости, сегодня мы не сможем погулять! Я не успела сдать экзамен – завтра утром продолжение!
            - Что за ерунду ты говоришь мне! Этого не может быть! Я сам педагог и знаю, сколько времени занимает экзамен. Такого не бывает.
             - А вот бывает! У нас такая педагогиня… жестокая… Что с этим поделаешь! Раньше я сама думала, что это невозможно. Оказалось – возможно!
             - Что ж?.. Желаю тебе сдать все твои экзамены благополучно!
             - Спасибо… Не обижайся!..
             Я вернулась домой, не особенно огорчаясь тем, что Саша не поверил мне. Дома ждал Эдик, которого бабушка усердно поила чаем и угощала конфетами «Кара-кум».
             Теперь нужно было добиться того, чтобы Эдик не сердился на меня, ведь он догадался, кто такой этот похожий на Вячеслава Тихонова молодой мужчина у моего подъезда. И Саша тоже, взглянув на Эдика, который чем-то был похож на него, понял, к кому тот стремительно вбежал в подъезд. Они взглянули друг на друга сквозь роговые очки… и разошлись, как корабли в нейтральных водах – без обменов сигналами и выстрелами.
               Но, несмотря на то, что никаких объяснений не было, всё же Эдик почувствовал, почему я вернулась к нему так скоро…

На тот больша-а-ак, на перекрё-о-осток
Уже не надо больше мне ходи-и-ить.
Жить без любви-и-и, быть может, про-о-осто,
Но как на све-е-ете без любви прожи-и-ить?

               …Тихонько запел Эдик единственным самым прекрасным на свете голосом!

                2023 г. Москва