Три попытки восстания против современного мира

Кабаре «Вольтер». Цюрих. Швейцария. 1917.


Днем в кафе  было малолюдно. И я сразу увидел русского. Он тоже меня заметил и приветливо помахал рукой, приглашая к своему столику.  Его рыжие усы и бородка не скрывали улыбки, раскосые монголоидные глаза под лысеющим лбом превратились в узкие щелочки.

 - Хорошие новости с родины? – спросил я, отодвигая стул и присаживаясь напротив.

- Вы угадали, барон, новости замечательные.

- Хм… Россия оказалась колоссом на глиняных ногах, как впрочем и остальные империи… Европа пылает. Количество павших на фронтах перевалило за несколько миллионов… Но я понимаю, что вас радует. Именно катастрофа…

Русский пристально смотрел на меня:

- Вы ведь побывали на фронте, барон? Были серьезно ранены?

- Да, служил в артиллерии. Мое ранение, к счастью, обошлось без последствий.

- И как там, на фронте? – мой собеседник чуть ли не грудью навалился на столик, всматриваясь в мое лицо.

- Мне не пришлось участвовать в серьезных сражениях. Но и то, что я видел, напоминает мясорубку. Человеческую мясорубку.

- Но ведь это ваш знакомый, Маринетти, сказал: «Война –  единственная гигиена мира». Разве он не прав?

- Для меня война, скорее, средство духовного очищения, - я знаком подозвал официанта и заказал кофе и бокал белого вина. Русский пил чай. На столике возле тарелки с недоеденным круассаном лежала смятая груда газет на французском и немецком.

- Для нас, батенька, сложившаяся ситуация  в пылающей в войне Европе, как вы выразились, и соответственно в России,  как нельзя более выгодна. Кризис! Кризис везде и во всем! И мы  его используем, -  продолжил русский. Он  довольно резко жестикулировал, когда говорил. Его правая рука резала воздух, словно отбивая ритм для марширующих отрядов.

- Имеете в виду политический переворот или революцию, о которой не раз говорили? – я выпил глоток кофе. Он был горьким. Вероятно, робуста. Обычно я предпочитал арабику. Очевидно, проблемы с поставками. Все смешалось в мире, связи нарушились, ожидались изменения и не только с закупкой кофе.

- Революция, революция и еще раз революция! – Будто с трибуны проскандировал русский. Он картавил, и было немного забавно, как этот дефект вписывался во французскую речь. – Я понимаю, барон, ваше отношение к изменениям в обществе, к прогрессу.  Вы аристократ с древними корнями и стоите на кардинально противоположных  нам позициях.

Я помолчал, давая  собеседнику немного успокоиться. Похоже, он был готов в пылу своей речи хватить  тарелкой об пол. Мне показалось, что я слышу звон разбитого стекла. Или грохот. Грохот рухнувшей под ударами большевиков империи.

- Вы правы. Революция для меня – не прогресс, а регресс. А вы, стремящийся вместе со своими сторонниками изменить традиционный миропорядок ,  одна из подрывных сил, стихия, которая может  превратить в руины не только сложившийся веками уклад,  но и человеческую цивилизацию, - я допил кофе, осторожно поставил чашку на блюдце и медленно поднес к губам белоснежную полотняную салфетку.

- Вы консерватор, барон, несмотря на молодость. Защитник традиционного миропорядка… Мы же специально раздуваем мировой пожар. И поверьте, он скоро охватит всю Европу. А потом и весь мир… Народ  порабощен и ограблен буржуазией.  Свергнуть господство буржуазии сможет пролетариат и беднейшее крестьянство.  Победа и прочная победа обеспечена пролетариату в России, если он возьмет власть. Справедливость  восторжествует, - голос русского окреп, и на нас уже оборачивались другие посетители.

- То есть, вы полагаете, что буржуазия преступна,  потому что   поработила и ограбила народ, захватив власть в стране?

- Именно так, барон.

- Но если буржуазия – грабитель и насильник, узурпировавший  власть, то чем будет отличаться от нее народ, когда отнимет  власть у буржуазии?

Русский не ответил. Прищурил хитрые темные глаза и усмехнулся, размешал давно растаявший сахар в остывшем чае и, не вынимая ложки из чашки, сделал несколько глотков.

- Не уверен, - продолжил я после некоторого молчания, - что ваши планы будут реализованы. Если вам удастся совершить политический переворот, на вас ополчится вся Европа. К тому же,  обожаемый вами Карл Маркс писал о возможности подобного переворота  в наиболее развитой индустриальной стране. Такой, как Англия, Германия  либо Франция…  А Россия - слабое звено, осталое и, в основном, аграрное государство. Ей нужно, по крайней мере, лет тридцать-сорок, чтобы догнать развитые европейские страны.

Русский хмыкнул.

- Маркс, барон, допускал возможность прихода к власти пролетариата и в слабом звене, как вы изволили выразиться. А после и Европа не останется в стороне: из нашей искры разгорится пламя, которое изменит судьбу человечества. Власть во всем мире перейдет в руки пролетариата и крестьянства…  И это не утопия, барон. Это реальность.

- Хорошо. Представим, что вам удастся взять власть в рухнувшей империи в свои руки, - продолжил я. - Ломая традиционный путь человеческой цивилизации, сколько сможете вы удержать эту власть?  В государстве нового типа, подобного которому не существовало в истории человечества?.. Вы верно заметили, что я молод. Пожалуй, я смогу увидеть закат ваших идей на практике, если они реализуются, конечно…

Русский внимательно посмотрел на меня, прищурил глаза, улыбнулся и сменил тему:

- А знаете, барон, мне нравятся ваши работы. Картины.  Я одобряю авангардизм в живописи.  «Внутренние пейзажи» с указанием  часа дня… Это интересно… Странно, что вы обратились к такому направлению в искусстве… Все-таки авангардизм – это признак движения к новому миру, новому обществу и новому человеку.

- Наша группа называет это течение в искусстве дадаизмом. Война показала абсурдность современной цивилизации. А в дадаизме главное -  идеи бессвязности, разрушения, непреодолимых противоречий, назревших в обществе… Это вывернутые наизнанку этические, эстетические и логические категории в парадоксальных формах. Саморазрушение искусства в высшем состоянии свободы. Отказ от дисциплины и морали…

- Понимаю…  Но от морали и особенно дисциплины в обществе отказаться невозможно.

- Вы имеете в виду то новое устройство общества, которое пропагандируете на местных митингах рабочих? Социализм? А вам не кажется, что общество, возведенное без фундамента культуры и традиции,  обречено? Как вы там говорили? Государством смогут руководить кухарка и дворник? Вы сами дворянин и интеллигент, философ, политик. Человек,  впитавший культуру поколений, образованный, считающий мыслительный процесс неотъемлемой частью своей интеллектуальной жизни. И вы верите, что кухарка, без корней, без  веками отшлифованной духовности, сможет способствовать устроению жизнеспособного государства? Вы верите, что партия и ее верхушка, захватившая власть в стране от имени пролетариата,  не превратится в машину подавления общества в своих интересах?

Он кивнул:

- Уверен. Мы создадим новую духовность – социалистическую, а потом и коммунистическую.

- Но ведь это утопия. Не приведут ли подобные изменения в обществе к ослаблению духовного и разумного начала? Не усилится ли интерес к материальной стороне жизни, к телесным потребностям, что свойственно низшим слоям общества? Ведь для формирования менталитета и культуры нужна интеллектуальная элита, для которой духовное выше материального. Именно она способна оградить общество от надвигающегося хаоса.

- Я знаком с вашими идеями, барон. Римско-нордическая духовность. Сословно-кастовая монархия. Антибуржуазность. Неприятие демократии. Защита традиционного миропорядка... Поверьте, новое время диктует новые формы государства и власти. То, перед чем вы преклоняетесь, изжило себя. Рим пал. Империи рушатся на наших глазах. Будущее за пролетариатом. Эта организованная нами мощная сила создаст нечто небывалое  в  истории человечества. Мы всё разрушим и создадим заново.

- Пугающие перспективы. Боюсь, что ваши идеи, воплотившись в жизнь, запустят разрушительные, губительные для цивилизации процессы. И в итоге всё это приведет современный мир к кризису. А что еще страшнее – к закату цивилизации…

- Довольно пессимистичный прогноз. Уверен, вы ошибаетесь… Знаете, я вчера играл здесь, в кабаре «Вольтер», в шахматы с вашим коллегой, господином Тцарой… Он превосходный тактик. А я стратег. Поэтому я выиграл. Представляете, разгромил вашего друга в пух и прах! - русский, вспоминая свой успех, довольно потирал ладони и улыбался.

Я смотрел на него в упор: в нем, даже улыбающемся, было что-то пугающее. Какая-то мрачная тень будущего, казалось, коснулась его головы, словно нимб. Дрогнувшей рукой я поднес к губам бокал с вином и, отпив, проговорил:

- Заканчивая наш разговор, хотел бы напомнить вам, что законы построения государства были даны человечеству древними мудрецами, обладавшими духовным знанием. Вы же согласны с тем, что существует высший божественный порядок?.. Вы вообще верите в Бога?

- Я материалист, батенька… Простите, барон… Я давно отказался от веры… Личная трагедия, знаете ли… Мой старший брат был казнен за революционную деятельность против царя… В нашем новом государстве лживую религию, стоящую на страже интересов богатеев, заменит атеизм.

- Сочувствую. Вы, очевидно, очень любили брата?

- Скорее, всегда стремился его превзойти.  Откровенно говоря, хотел, чтобы ко мне окружающие относились так же, как и к нему. Ну и месть, конечно…

 - Но это ваша личная трагедия. А вы замышляете отнять Бога у целого народа в случает победы своей революции. Что же будет для этого народа стержнем, опорой, высшим судьей?

Русский не ответил. Он повернул голову в сторону вошедшего в зал Тристана Тцары. Тот нес сложенную шахматную доску. Русский скомкано извинился передо мной и, отбросив с колен на столик смятую в пятнах салфетку, энергичным шагом устремился  к  победе.


Палаццо Венеция. Рим. Италия. !941.


При входе в огромный кабинет с большими окнами с переплетами, похожими на гвельфский крест, и балконом, выходящим на площадь, с настенной росписью, имитирующей архитектурные элементы,  и черно-белым мраморным полом с мозаикой «Похищение Европы»  я натолкнулся на преграду, ощущаемую как физическая - на взгляд  хозяина кабинета да и впрочем хозяина всего государства. Глаза его, достаточно близко посаженные,  как два раскаленных угля, как два обоюдоострых меча –  обжигают и пронзают насквозь. Плотный, широкоплечий, крупная голова на мощной шее, квадратный подбородок на почти квадратном бритом лице,  выпяченные вперед губы. Очень серьезен и мрачен. Очень харизматичен. Военная форма придает ему еще больше мужественности и неприступности, даже некую царственность. Хотя и сознательно выработанную благодаря присущему его личности яркому артистизму.

После обмена приветствиями он сразу заговорил о причине, по которой я был удостоен  приглашения в столь «священную» обитель.
Он объяснил, что давно интересуется моими работами и на днях прочел   «Синтез расовой доктрины». Идеи, изложенные в книге, его заинтересовали, и он посчитал своим долгом в интересах государства привлечь меня к сотрудничеству  в  прессе по  вопросам расизма.

- Пожалуй, никто так глубоко, как вы, барон Эвола, не коснулся в современной Италии вопросов, необычайно важных для нас, членов партии.

 - Позвольте мне, ваше превосходительство, поблагодарить вас за столь высокую оценку моего труда и сразу перейти к сути вопроса.

Мой собеседник кивнул.

Я продолжил: 

- Я рассматриваю в расизме три составляющих: тело, душу и дух. Биологические проблемы – это первая степень, формы характера – вторая, и наконец раса духа - высшие ценности, третья степень. Идеал, естественно, совокупность трех составляющих.

- Согласен с вами, барон. Эта тройственная концепция позволяет избежать зоологических и биологических ошибок, свойственных немецкому расизму. 

- Ваше превосходительство, я должен заявить, что не одобряю эксцессов нацистов в Германии по отношению к евреям. Я полагаю, что жесткая политика национал-социалистов в отношении представителей неарийской расы неразумна и пагубна.

Я знал, что он не любит фюрера, презирает, а еще больше – завидует ему… Дуче склонил голову и замолчал на несколько мгновений, взял в руки карандаш и постукивал им  по столешнице.  Затем вновь заговорил, игнорируя мое последнее замечание:

- Вы, барон, отдаете первенство духовным ценностям. –  холодная замкнутость его лица несколько ослабла. -  И это очень важно для  партии. Ведь одно из самых главных направлений нашей политики – возрождение Римской империи, древнего римского духа,  - голос Муссолини окреп и загремел на весь кабинет:

- Внутренние факторы, дисциплина и высокое напряжение сформируют из разнородного вещества итальянского народа новый тип элиты – расу фашистского человека, - дуче откинул назад голову, выпятил нижнюю губу и надул щеки.  Он смотрел на меня в упор своими глазами-угольями, и я подумал, что вся исходящая от него уверенность и энергия – производные его великой веры в спорные для меня идеалы.

 Он предложил мне возглавить идеологическую  работу по формированию нового понимания расы в Италии в ведущих газетах под его личным контролем…  Дуче вообще стремился контролировать всё:  газеты, радио, кинохронику.  Его стремление исправить и возвысить при помощи государства средний тип итальянца и создать из него нового человека, с одной стороны,  восхищало, с другой, разбивалось о сомнения  в возможности подобного… Мне вдруг вспомнилось, как другой будущий вождь и лидер, ныне уже покойный,  совсем в другой стране много лет назад рассказывал мне о планах создания нового человека. Сейчас  уже было известно, к чему привели эти планы, реализовавшиеся в жестокий эксперимент в масштабах огромного государства, уничтоживший прежнюю элиту и превративший большую часть населения в рабов и заключенных. Но ведь я всегда критично воспринимал идеи социализма и коммунизма. Господствующая  ныне в Италии идеология фашизма была иной, но в и в ней я находил недостатки с точки зрения традиционализма.

 - Ваше превосходительство, должен сообщить вам, что я не фашист. Я вообще никогда не состоял ни в одной партии…  И в нынешнее время я не вижу оснований для восприятия  обществом в целом  положительно и с пониманием моих идей относительно расовой доктрины.  Моя теория трех типов рас делает людей неравными. Идеал,  как я уже отметил,  - единство трех рас в высшем типе. В моем разумении он может воплотиться лишь в элите.

Дуче медлил с ответом, он не ожидал от меня подобного. Долго  молчал, поднес руку к бульдожьему подбородку, выпятил нижнюю губу  и задумчиво потер подбородок  указательным пальцем.

У меня, неотрывно  глядевшего на собеседника,  неожиданно возникла  некая зрительная иллюзия. Мне померещилось, что над его головой имеется неясное сгущение, уплотнение в воздухе. Странное мистическое видение.  Довольно неприятное. Предчувствие надвигающегося краха… Будто петля зависла над  головой… Не венец, не нимб, а именно петля… Мои знакомые и немногочисленные друзья часто восхищались моей интуицией. Они полагали, что занятия оккультизмом, магией, эзотерикой и восточными практиками развили во мне некоторые возможности предвидения…  В тот момент я почувствовал  холодок в затылке и легкое жжение в глазах. Эти симптомы, как правило, сопровождали мои «предвидения».  Но усилием воли я взял себя в руки, стер страшное видение и продолжил:

- Ваше превосходительство, мои ценности – мир четкой иерархической традиции, Империя с ее сакральным содержанием, культ Императора,  аристократия,  долг которой - священное служение государству, деление людей на касты…  Они отличаются от идей фашистской партии…

Я хорошо понимал идеи  партии Муссолини: тотальный контроль за всеми во всем, за каждым членом общества в социальной, политической, культурной и духовной сферах. Общество без классов, единообразное, поделенное на корпорации производителей. Мощное, независимое, восстанавливающее Римскую империю с  «безжалостными, воинственными и бескорыстными»  гражданами. Государство с единственной  правящей партией, запретившее выборы, любую критику в свой адрес, с одним правильным мнением для всех.  Государство, в котором существует дуче и народ,  полностью подчиненный своему вождю.

 Я продолжил:

- Я высоко ценю ваше предложение…  Но мой дифференцирующий расизм поставит под угрозу национальное единство. Большая  часть итальянского общества состоит из низших слоев и мелкой буржуазии, а мои идеи направлены на элиту.

Дуче помрачнел.  Теперь он смотрел не на меня, а в сторону. Он был в ярости. Его глаза бешено вращались. Я  и раньше слышал о такой своеобразной его особенности, а теперь увидел. У меня на лбу выступила испарина. Я нащупал в кармане платок, но не осмелился достать его…

Муссолини сжал  в пальцах карандаш и приподнял над столом. Но не успел постучать им по столешнице, если собирался: карандаш  треснул и сломался. Его  обломки упали на стол. Мой собеседник отстраненно и хмуро посмотрел на кусочки дерева и грифеля.  Вскинул надменно голову и надул щеки, нижняя губа поползла вверх. Он, кажется, пожалел, что захотел со мной встретиться.

Я решил прервать затянувшуюся паузу:

- Я восхищаюсь идеей  партии воссоздать Священную Римскую империю. Я готов служить Отечеству…

- Прошу вас, барон, не продолжайте. Я понял вашу позицию. Благодарю  за встречу.

Он уже не смотрел на меня, холодно кивнул  и склонился над каким-то документом, показывая, что аудиенция закончена. Я молча поклонился и вышел.


Фюрербункер. Берлин. Германия. 1944.


О желании фюрера встретиться со мной я узнал от  Гиммлера. Я много раз виделся и с Гиммлером, и с Геббельсом  на протяжении последних  примерно десяти лет, когда приезжал в Германию.  Это было связано с приглашением участвовать в конференциях и читать лекции в университетах и школах подготовки офицеров СС по нескольким разрабатываемым мной идеям, таким, как оккультные науки, магия, восточные ментальные практики и расовые вопросы.  Все это, несомненно, очень интересовало верхушку национал-социалистической партии и вождя лично. Я знал, что он прочел несколько моих работ и даже цитировал выдержки из них на митингах и собраниях. На одном я присутствовал и слышал сам.

Фюрер в этот день пребывал в неплохом настроении, но я встречал его и в лучшем. 1944 год принес ему много разочарований, хотя он, кажется, не  собирался сдаваться, всё еще веря в свою «мессианскую» миссию.

Кабинет Гитлера  в берлинском бункере был обставлен в спартанском духе. Единственное украшение - портрет Фридриха Великого на стене.

- Барон, рад, что вы нашли время выбраться в мою новую берлогу, - фюрер улыбаясь  встал из-за стола и пошел навстречу, протягивая руку для рукопожатия. Гиммлер вскинул руку в нацистском приветствии.

 Большая овчарка с черной спиной, вытянув морду, насторожив уши и не сводя с меня глаз,  поднялась с места возле стола хозяина  и медленно двинулась в мою сторону.

- Место, Блонди, - скомандовал он тихо, и собака беспрекословно подчинилась, повернула назад, выгнув спину колесом и подметая  пол  хвостом-поленом.

Я заметил, что фюрер похудел: военная форма идеально сидела на его стройном теле. Я знал, что он сильно болел в последнее время. Кроме того, Гитлер был вегетарианцем и много лет придерживался особой диеты.

- Барон, вы знаете, как я занят, но все-таки нахожу  время для маленьких душевных радостей. Я имею в виду книги и кино, к которому мы пристрастились последнее время. Удается и кое-что прочесть или перечитать. Ваши работы, например, - фюрер жестом предложил сесть. Я опустился в кресло. Гиммлер остался стоять.

- Круг затрагиваемых в них идей мне близок.  Не во всем, конечно, - фюрер улыбнулся.- Однако, несмотря на  сходство в рассмотрении ряда  вопросов,  рейхсминистр образования и пропаганды  перестал приглашать вас для чтения лекций в университетах и орденских учебных заведениях, - заметил Гитлер. - Как известно, важнейшая задача Третьего Рейха – создание  нового мировоззрения. Отчего же вы перестали участвовать в формировании этого мировоззрения у нашей молодежи? Генрих, присоединяйтесь к  разговору.

- В 1935 году вышло немецкое издание  моей книги «Восстание против современного мира», что ввело меня в круг известных в Германии писателей.  И я был приглашен в Третий Рейх с лекциями, - я повернул голову в сторону вышагивающего вдоль стены Гиммлера. – Скажу откровенно:  я был полон энтузиазма. Многое в политике Третьего Рейха совпадало с моими представлениями об идеальном государстве. Но больше всего меня привлекала идея Государства-Ордена как альтернатива тоталитарному государству.

Гиммлер вступил в разговор:

- Так как барон Эвола выступал с лекциями  по нескольким темам, в том числе и по расовым вопросам, перед курсантами СС, я в курсе, из-за чего рейхсминистр народного просвещения и пропаганды Геббельс прекратил эти лекции. Выступления, лекции и публикации  были прерваны из-за доноса, обвинившего барона в недопонимании значения женского начала в новой арийской социал-националистической Германии.

- В недопонимании женского начала?! – Гитлер в изумлении посмотрел на меня.

Ответить я не успел, меня опередил Гиммлер:

- На самом деле, это был простой предлог. Причина крылась в специфической – традиционалистской – трактовке понятия расы. Должен заметить, мой фюрер, что раса для барона вторична.  Главное - Дух. Раса изначально пребывает в Духе, а уж после проявляется в крови… Расовая доктрина барона Эволы обусловлена Традицией. По традиционному представлению о человеке его природа состоит из трех частей: тело, душа, дух. У барона каждая из этих частей является носителем разных типов рас. И дух имеет преимущество перед кровью. Для нас же – кровь не менее важна, чем дух.

Гиммлер увлекся и вещал всем известные нацистские истины, будто перед ним сотни его любимых курсантов-эсэсовцев:

- Ариец - это благородная кровь, красота внешней формы и превосходство породы. Героический германский дух связан непосредственно с нордической кровью…  Нордическая раса – лучшая арийская раса. Низшие расы должны подчиниться нордической, в которой на биологическом уровне закреплено сочетание нордического тела,  разума и духа. Вот почему задача государства – сохранение исконных расовых составляющих…  Цивилизация  есть результат борьбы между творцами-арийцами и разрушителями-неарийцами. Нордические арийцы – создатели и хранители цивилизации, евреи – ее разрушители. Поэтому с ними нужно беспощадно бороться, -  вдруг рейсхфюрер СС резко остановился и оперся о спинку пустого стула обеими руками: он заметил, что Гитлер хочет что-то сказать:

Фюрер обратился ко мне  вкрадчиво и почти ласково:

- Выходит, ваши политические идеи низводят вопрос крови на нет? Или почти на нет?  Вот в чем дело… Вершина вашей философии – Государство с точки зрения Традиции. Вы стремитесь к созданию легитимной монархии. Мы  же готовимся создать новую цивилизацию.  Государство не является целью. А лишь средством к цели. Но без государства нет высокой человеческой культуры. Хотя государство не есть главный фактор культуры. Главный фактор – раса, способная стать творцом культуры.

Гиммлер, сверкнув стеклами очков,  подхватил:

- Новая аристократия крови немецкой нации заменила выродившуюся аристократию духа патриархальной Германии. Наши проекты по созданию породистых людей  не напрасны, поверьте. Принимая молодежь в орденские замки для обучения, мы учитываем физические данные и особое внимание уделяем  расовому фактору с упором на нордический тип.  Нашим курсантам необходимо  иметь предков-арийцев с 1750 года…

Я подтвердил:

- Мне всё это известно. И я восхищен расовой чистотой эсэсовцев.  СС -  сословие, принадлежностью к которому мог бы гордиться наследный  принц.

Гитлер поморщился.

- Но мы же использовали  биологический фактор!  Ему уделяли большее внимание, чем аристократическим и духовным традициям кандидата. И это идет вразрез с вашей идеей, - Гиммлер наконец отодвинул стул и сел.

Я знал, что он создавал охранные отряды для Гитлера – СС. Гиммлер предполагал превратить СС в нечто похожее на древний Орден Тевтонских рыцарей.  Рассчитывал, что СС заменит прежнее дворянство и выступит  в роли ядра государства.

Словно прочитав мои мысли, Гиммлер похвастался:

- Напомню вам, что еще в октябре 1943 года  в Познани я говорил об СС как о вооруженном Ордене, который должен стать основой европейской гвардии для борьбы с «азиатскими ордами» на Урале… Европейская гвардия! Чистокровная арийская аристократия духа!..

Мне  было известно, что Гитлер не был аристократом и недолюбливал знать. А Гиммлер наоборот, старался сблизиться со старинными родами. В СС было много представителей высшей знати. СС поддерживали связь с берлинским Клубом Господ. Я сам в начале тридцатых годов вступил в Клуб Господ и чувствовал себя крайне комфортно среди представителей высшей немецкой аристократии.
Однако к этому времени я уже понял, что моя идея по поводу воссоздания Священной  Римской империи путем объединения средиземноморской расы – итальянцев- и арийской – немцев – иллюзорна. Немецкий нацизм, выросший из итальянского фашизма, имел от своего прародителя  одно важное отличие – во главу угла нацисты ставили превосходство своего народа над всеми, остальные же выступали в качестве потенциальных  слуг, рабов или же подлежали полному уничтожению как неполноценные.

 - Для вас высшее достижение цивилизации – Древний Рим с его божественными царями. Но римская цивилизация основывается на цивилизации этрусков, которые относятся к альпийской расе. Древнеримский тип в Риме был уничтожен в результате гражданских войн. Нобилитет выродился. Появился новый высший слой – всадники. Хваленый римский дух исчез благодаря расовому смешению. Вы сами писали: чем более расширялась империя, тем более ослаблялась римская раса…
Кажется Гиммлер решил растоптать меня в присутствии Гитлера, оправдываясь за отказ Геббельса от моих лекций в Третьем Рейхе.

Он продолжил:

- Божественное становление немецкой души совершается в нордической крови. И наша цель – сберечь чистоту этой крови… Вы же знакомы с работами Германа Шварца? Это ведь у него: королевство, в котором совершаются беспорядочные зачатия, быстро погибнет со своими жителями?

- Да. Это об основах расовой гигиены, ссылка на индийскую  «Книгу законов Ману».

- Вы же в курсе, как мы действуем в наших структурах: если курсант или офицер  хочет жениться, то решение принимает комиссия по расовым вопросам. В первую очередь невеста рассматривается как подходящая мать для нового арийца…

Гиммлер смотрел на меня в упор, упиваясь превосходством, одержанным в дискуссии о расах. Что я мог возразить этим двум людям, схватившим ледяными пальцами полмира за глотку?...

Гитлер молчал, он получил ответ на свой вопрос и утратил интерес к теме. В их такой разной реакции я читал общее мнение обо мне: Фанатик и мечтатель… Кабинетный  философ… Претенциозный литератор… Отсутствие практики… Дилетант…

Я понимал, что им обоим не нравится в моих работах: я полагал, что биологическая и духовная расы имеют не пересекаемую границу. На первом месте Дух и Традиция. Упадок биологической расы начинается при вырождении ее Духа. Я обращался в своих работах и конкретно к национал-социалистической расовой  доктрине. Согласно ей раса воспринималась лишь с биологической точки зрения…  А кроме того, у нацистов произошло смешение понятий раса и нация. Гитлер перепутал понятия расизм и антисемитизм. Превратил их с синонимы. Этого я принять не мог. Вот почему Геббельс прекратил мои лекции в Рейхе. Хотя думать о лекциях в конце 1944 года было уже поздно. Чувствовалось, что развязка приближается.

В этот день после окончания аудиенции в саду у входа в рейхсканцелярию была сделана фотография: на ней Гитлер, Муссолини, Геринг, Дениц, другие нацисты… и я. За спиной фюрера. Глядя на выражение моего лица, можно понять, что я чувствовал после состоявшегося  разговора.

 Хотя закончился он довольно дружески. Гитлер на каком-то особом тонком уровне ощущал  внутреннее состояние других. Как любой лидер он любил нравиться и не терять отношений с людьми, что могут пригодиться в дальнейшем.
После «разоблачений» Гиммлера мы молчали. В бункере ощущалась сильная сырость, меня пробирал озноб.

 Овчарка встала со своего места, подошла к хозяину и положила голову на его колени. Он погладил ее между ушами. Собака лизнула ему руку. Его взгляд потеплел.

- Наслышан, барон, о ваших альпинистских восхождениях и победах.

- Да, альпинизм –  моя страсть. Физическое увлечение. Победа над бренным телом. Я даже составил завещание, в котором прошу после смерти развеять мой прах в горах… Но и в переносном смысле для меня существуют  горные пики. Это два пика духа – философия и поэзия. С каждого из них открывается иной угол зрения. Но оба они выше долины людей. Поэзия – это пик, с которого вещи воспринимаются без помощи разума, воздействует на чувства и эмоции. Философия имеет дело именно с разумом. Я смею предположить, что вам это близко. Знаю, что вы любите бывать в горах. Я имел честь быть приглашенным  в вашу резиденцию Бергхоф в Баварских Альпах. Несомненно, горы  пробуждают в вас высокие чувства и смелые идеи.

- Да, вы правы… Кстати, я недавно перечитал вашу старую работу !927 года «Человек как могущество». Несмотря на то, что она связана с мистицизмом Востока, я нашел в ней идеи, которые мне очень близки. Вы там поминаете одного из моих любимых философов, говорите о сверхчеловеке, который заставил бы побледнеть Ницше…  Ярко! Образно!

Я попытался объяснить:

- Ну, это достаточно произвольно, потому что вырвано из контекста…

Гитлер не слушал:

- А вот что вы пишете  по поводу морали и закона, - он, кажется,  увлекся, - Восток игнорировал поклонение морали. Мораль для Востока – только средство… Закон – плот, чтобы перевезти человека через реку, а затем быть отброшенным в сторону…

- Понимаю, что вам могло понравиться в этой работе. «Для героя возможность разорвать любые узы, превзойти противопоставление добра и зла, чести и позора, добродетели и вины – путь, закон которого – собственная воля».

- Абсолютно верно, барон. Это чистая поэзия… «Раса существ с ужасным взглядом, раса Господ не имеет потребности в утешении, в Богах, в Провидении. Она движется свободно в своем мире, освобожденном от людских чувств, надежд, доктрин. веры и ценностей, ощущений, слов и страстей, и искуплена в своей природе, созданной из чистого могущества». Когда я это читал, в ушах у меня звучала музыка великого Вагнера. Поверьте, я получил истинное удовольствие от чтения этой работы!..

Произнося по памяти эту цитату, он оживился:  поднялся с кресла,  тряхнул головой. Его косая черная челка упала на лоб, и он, взметнув вверх руку отшлифованным жестом, резко откинул ее назад.  Бледноватое лицо порозовело, в глазах появился блеск.

- А не пора ли нам перекусить и выпить чаю? - спросил он, заканчивая разговор.

Вернусь к той фотографии.  После  приглашения участвовать в фотосъемке было понятно, что фюрер остался в приподнятом настроении после разговора со мной. Мне, в принципе, не стоило расстраиваться: как философ я понимал, что люди, тем более такие люди,  воспринимают мои идеи со своей позиции и имеют право на критику. Но когда я стоял в группе улыбающихся военных – верхушки Третьего Рейха – мне вдруг привиделось, что я стою среди мертвецов. У одних был след от пули на виске, у других шрам от веревки на шее. Меня парализовал ужас. Я отвернул голову в сторону, пытаясь прийти в себя... В тот самый момент фотограф крикнул : «Снято!»

(Из сборника «Сто рассказов про тебя»)