Розанов В. В. Ладность Пушкина 4

Часть 4 (копания в коробах В.В.Р. среди давно опавших листьев)

(1)
Возле "Русской идеи" – 1911

-"Дьявол с Богом борется: а поле борьбы - сердца людей".
Печальный демон, дух изгнанья,
Летал над грешною землей...
"Русский народ-Богоносец" - эту мысль нужно читать наоборот, чем вы сказали: Истинный Вечный Бог избрал убогий народ наш, за его смирение и терпение, за его невидность и неблистанье, в союз с Собою: и этим народом Он покорит весь мир своей истине, которая есть именно - смирение, безвидность, простота, ясность, доброта.
Отсюда:  - Смирись, гордый человек! - брошенное русской интеллигенции, - т.е. "не изменяй своему Богу, Богу смирения, Который призвал тебя в сыновство". Ибо тогда, без идеала и помощи Божией, - мы погибнем.
И - Образ кроткой Татьяны, безмолвной Татьяны, "покорной судьбе своей", - который он бросил всем на Пушкинском празднике.

- Мы - ремонтеры, Ваше Преосвященство: и вашей обедни нам пока некогда слушать

Тургенев, Толстой, Достоевский, Гончаров, целый ряд беллетристов-народников, все с поразительным единством и без какого-либо значительного исключения возводят в перл нравственной красоты и духовного изящества слабого человека, безвольного человека, в сущности - ничтожного человека, еще страшнее и глубже - безжизненного человека, который не умеет ни бороться, ни жить, ни созидать, ни вообще что-либо делать: а, вот видите ли, - великолепно умирает и терпит!!! Это такая ужасная психология!.. и, что страшно, она так правдива и из "натуры", что голова кружится. От Татьяны, сказавшей:
Но я другому отдана
И буду век ему верна -
от этого ужасного слова, в сущности всемирного слова всякого рабства, всякого "оруженосца", "пажа", отнюдь не рыцаря, и не воина, не самостоятельного "я", - через "бедных людей" Достоевского (какой ужасный смысл в самом имени: Макар Девушкин) и его же "Честного вора" (аншлаг для всей Руси), через Платона Каратаева, через безвольных героев Тургенева, - проходит один стон вековечного раба: о том, откуда бы ему взять "господина", взять "господство" над собою... Это еще от новгородской Руси: "приидите володеть и княжити над нами".

Пушкин совершенно никогда не знал такой поры увлечения им, как была пора "Ницше" в его золотые дни. То же было за немного времени перед тем с Шопенгауэром. Факт этот до такой степени всеобщ и постоянен, что даже нельзя представить себе "образ русского общества", каким он был бы под воздействием "русского же увлечения". Если бы Русь зачиталась вдруг Пушкиным, стала его цитировать на перекрестках улиц, в каждом номере газет, во всяком журнале... - нельзя представить и вообразить!!

(2)
О происхождении некоторых типов Достоевского  - 1911

… вспомним "Пушкинскую речь", канва которой, конечно, была заготовлена раньше, но сказалась она словами, создавшимися в момент самого произнесения, и сказалась, как мы все чувствуем и понимаем, в каком-то глубоком экстазе и волнении, - что такое эти слова об Алеко, ушедшем в цыганский табор от цивилизации, от города?! О, тут Достоевский наивно и невинно схитрил около Пушкина, навязав ему "пророческое предвидение наших теперешних дней": Пушкин таким "пророчеством" не обладал, не был им болен, им богат или им беден, а в "Алеко" он просто передал одно из бывавших или возможных приключений своего помещичьего времени, широкого и самодурного, капризного и поэтического, в том вкусе и роде, о каком исторически известно в судьбе и приключениях "кавалерист-девицы" г-жи Дуровой. И только. Я сказал об экстазе, который, по всему вероятию, овладел Достоевским в самый момент, как он вошел на эстраду. И вот, едва почувствовав этот приступ тоски и бури в душе, он прямо сейчас же (самое начало речи) заговорил об этих "русских мальчиках", заговорил языком "лирических отступлений" Гоголя и уж никак не эпическим языком Пушкина: "... В Алеко Пушкин отыскал и гениально отметил того несчастного скитальца в родной земле, того исторического русского страдальца, столь исторически необходимо явившегося в оторванном от народа обществе нашем"...

"...У него лишь тоска по природе, жалоба на общество светское, мировые стремления, плач о потерянной где-то и кем-то правде, которую он отыскать никак не может".  Ну, где тут Пушкин, какой Пушкин?.. Это - "Тройка" Гоголя, его "у, Русь, чего ты вперила в меня очи и ждешь чего-то от меня" и проч.

"Левин" Толстого, к взгляду которого на собственность и имущественные отношения мы должны сейчас перейти, представляет, как и "Алеко" Пушкина, опять того "скитающегося русского человека", того "тоскующего мальчика" у нас, "не крепкого земле", т.е. "не крепкого" вообще всяким определенным, твердым, традиционным отношениям, взглянув на один абрис которого, Достоевский испытывал то же, о чем Пушкин сказал в другой сфере и в другом отношении:
Но лишь божественный глагол
До слуха чуткого коснется...

(3)
Левитан и Гершензон -1916

Гершензон не начнет собирать переписку Гоголя, не возьмется издавать "Письма Пушкина". Отчего бы? - Оба поймали самую "психею" русской сути, которая конечно заключается в "ровностях", в "обыкновенностях", а отнюдь не в горних кручах, не в вершинах. Но эти "обыкновенности" уже собственной работой они как-то возвели в "перл создания", и Россия залюбовалась. Залюбовалась, и, конечно, вековечно останется им благодарна.
   Замечательно, что на пейзажах Левитана мы наблюдаем собственно "la nature morte", потому что этот пейзаж всегда - без человека.

(4)
Не в новых ли днях критики?  1916

Не будет, кажется, ошибочным подумать и сказать, что именно в Тютчеве, а не в Пушкине или Толстом, наше дворянское культуросложение получило высшее завершение и чекан. Что он наиболее типичен для этой среды; наиболее характерен. Наиболее ее "закругляет" собою и вместе не представляет в себе никаких сильных личных отклонений от сути и духа дворянства

(5)
Новая религиозно-философская Ник. Бердяева – 1916

 От времен Пушкина и Лермонтова и до времен Толстого и Достоевского  русская  душа  и  русская  культура  глубоко  вжилась  первоначально,  а  затем  и  глубоко  же  извергнула  из  себя идеалы «величавого», «демонического», «байронического». Они слишком  дорого  стоили  русской  душе;  они  слишком  глубоко ранили  русскую  душу;  они  слишком  многих  «родных  наших» — убили. Можно сказать, ни в какой литературе «байронические  идеалы»  не  были  пережиты  так  едко,  как  у  нас, —может  быть,  от  нашей  беззаветности,  может  быть,  от  нашей мечтательности, может быть, от нашей доверчивости и простодушия.  На  Западе  об  этом  только  «читали»,  а  у  нас  сделали «опыт пожить»… И, увы, — запахло горем, запахло кровью. И после  почти  векового  колебания,  Русь  вынесла  могучее  решение — «нет»

На бис:
- Мы - ремонтеры, Ваше Преосвященство: и вашей обедни нам пока некогда слушать