Исповедь дилетанта. Жёны, часть 1, глава 1

     Её имя Марина. Ей было 15 лет, а мне 19. Знакомство наше было случайным и, как многое в молодости, неизбежным. Летом 1980-го года мы увидели друг друга в обстановке советской барочности.

     То есть всё было по-русски невинно и значительно. Давно описано Тургеневым, Чеховым и, само собой, Набоковым.

     Я работал на производственной практике как техник-топограф, а совсем юная девушка отдыхала на школьных каникулах рядом с папой, главным инженером топографической партии, занятой летними полевыми работами.

     Она была беззаботной Лолитой, а я Костей Треплевым, ищущим свою чайку.    

     Нижегородская область, село Сурадеево, речка Пьяна, изба-пятистенок, солнце, ароматы травы и пыльной деревенской дороги, стада коров, тушёнка с рисом, сортир на улице, по вечерам комары, транзистор с «Голосом Америки», романтичная робость, школьница и студент болтают на крылечке, кокетничают, кадрятся и вот-вот начнут целоваться. Юрий Иванович, папа Марины, нам не мешал. Скорее всего, не принимал всерьёз игрульки дочки-девятиклассницы и студента. Ну а мы увлекались друг другом всё больше и больше.

     Я много курил. Как-то нашёл на столе свою сигарету с аккуратной надписью синей шариковой ручкой: «Серёжа, бросай курить». Я понял, что девчонка в моих сетях.

     Дальше дело было за мной.

     Но до самого конца практики я ничего такого себе не позволял. Так, разговорчики, шуточки, загорание вдвоём на речке, короткие взгляды на её стройные босые ножки, студенческие байки московского хмыря для провинциалочки, песенки под гитару   – да и всё.

     Прощаясь, сказали друг другу коротко:

     - Пока, Марина!

     - Пока. Я буду скучать.

     - Значит, рано или поздно увидимся...

     - Наверное…

     Вежливая необязательность желаемого обоими свидания. 

     И уже в августе мы с Мариной снова встретились. Расставаясь с ней, я записал адрес: Павловский Посад, улица Кирова, дом 73 - и однажды без предупреждения приехал.

     Во дворе пятиэтажки я окликнул восьмилетнюю девочку:

     - Знаешь Марину Федяеву?

     - Из двадцатой квартиры? Знаю.

     Я снял с руки часы на металлическом браслете.

     - Отнеси, пожалуйста, и отдай ей лично в руки, - и напомнил. - Только обо мне ни слова!

     Я жил в игре как всякий самоуверенный ловелас.

     Через две минуты Марина выскочила на улицу.

     Я улыбался.

     - Привет!

     - Привет!

     - Куда пойдём?

     - Не знаю. В парк, наверное. Не против?

     Я улыбался.

     Мы пошли по улице Кирова в парк, который был совсем рядом. Марина шла, стараясь не волноваться.

     Встречные девочки-подростки смотрели на нас словно на инопланетян. Скорее всего, это были одноклассницы Марины из её местной школы. Ну и ладно, думал я чуть заносчиво и высокомерно, теперь пойдут слушки и завистливые разговорчики и шушуканья во всех павловопосадских девчачьих уголках. Забавно!

     Марина – красивая. Я – тоже ничего. К тому же в кожаном пиджаке и штатовских джинсах. Для этого городка – то, что надо!

     - Я не ожидала, что ты приедешь, - вдруг беззащитно призналась Марина.

     - Я, в общем-то, тоже.

     - Ты серьёзно?

     - На все сто.

     Марина то краснела, то вздрагивала. Я её явно поразил и почти что раздел без спроса.

     Но я уже знал, что девушкам, впервые влюблённым и целомудренным, это нравится. Только ни в коем случае не надо ни на чём настаивать. Надо быть вежливым и немного скучающим. Помнить прапорщика Григория Александровича Печорина и княжну Мери. Классика – надёжный триггер. Куда лучше музыки, вина и обещаний, данных с клятвами и возбуждённым шёпотом.

     Ранний сентябрь был ненастным. Я приезжал в Павловский Посад почти каждый день почти влюбившись.

     Помню дождливый день, окно коридорного пролёта между четвёртым и пятым этажом, покрасневший носик моей девушки, свой зад на подоконнике и вокзальный упрямый повтор песни из чьей-то квартиры:

     - …Три-и ме-е-ся-а-ца-а зи-ма
     И ве-е-ечная весна-а-а!..

     Мы с Мариной не обнимались, не целовались и ни о чём не говорили. Мы слушали песню и как бы чего-то ждали. Особенно вздрагивающая от волнения и холода Марина.

     А я был невозмутим. Точнее, равнодушен.

     Сейчас из всех утюгов нам говорят, что более всего мы хотим жертвовать собой. Видимо, уже тогда я был тем, кого имели в виду утюги. Сейчас мне кажется именно так. Я стоял с девушкой в подъезде между этажами и готовил себя ей в жертву. Зачем? Ради чего? Какого рожна? Неизвестно. Это странно, но рассматривая мутное окно и искоса девушку, слушая дурацкую песню и немного скучая, я уже был готов к тому, что называют семейным счастьем. Мне было лень включить мозги и всё-таки понять, каким будет это счастье. Я со странным восторгом готовился принести себя в жертву.

     Наверное, тогда это казалось мне необходимым и естественным.

     Я выдумывал себе будущее, совсем не оценивая настоящее. Надо признать, что мы оба его не оценивали. Мне было девятнадцать лет, ей пятнадцать, для нас всё было приключением, но никак не шагом туда, где лежат наготове капканы, колючая проволока и настоящие мины.

     И самое странное, что ни мои, ни её родители не одёрнули нас и не дали обычных подзатыльников.

     Мы с Мариной были в невесомости, без гравитации и связи с Землёй.

     Я не сваливаю вину на других. Я лишь поражаюсь, как охотно мы сами бежали в сторону придуманного и долгого наказания.

     Музыка затихла. Стал слышен полусонный шум дождя.

     Марина посмотрела на меня, как на учителя у школьной доски, и спросила:

     - Я тебе не надоела?

     - Перестань, - опомнился я. И вдруг сказал. - Поехали в Москву?

     - Нет.

     - Почему?

     - Это невозможно. Нельзя. И очень глупо.

     - Ну и что?

     Она улыбнулась, повернулась, поднялась по лестнице к квартире и скрылась за дверью, не попрощавшись. А я поехал домой. Помню, что очень хотел есть и мечтал о горячем душе.

     Такие у нас были свидания, ничего не значащие и ничем не кончавшиеся.

     Прошла осень, зима, наступила весна. Всё как в песне. Я репетировал в молодёжном театре-студии и учился в техникуме. По ночам писал рассказы и сочинял песенки. Пел их на дружеских вечеринках под гитару. Просто так. Но во мне всё требовательнее заявляло о себе авторское я.

     Однажды, встречаясь с Мариной, я сказал:

     - Есть мысль. Дать концерт в твоей школе. Часа на полтора. Ты за?

     - За деньги?

     - Бесплатно. Откуда у вас деньги?

     - А как это организовать?

     - А ты спроси у вашего школьного начальства. Директора или завуча. Аппаратуру мы привезём с собой. Нам нужен только зал и человек сто зрителей. Давай сбацаем замес! Идея нехилая!

     Марина взволновалась.

     - Точно! – щёчки у неё вспыхнули. – Я поговорю с Верой, нашей пионервожатой. Она активная. Думаю, что согласится. Всё-таки - ребята из Москвы! У нас это редкость.

     Итак, дело пошло! В театре я сагитировал нашего радиста Жеку и подбил своего дружка, студента топо-системы Макса. Жека обещал три микрофона, две колонки и усилитель. Макс – читать в зале за столом с микрофоном подготовленные мной тексты ведения концерта.

     Я решил, что между песнями нужны остроумные несложные связки-прокладки. Макс обожал советскую рок-эстраду. Тут я надеялся на его фанатизм и вкус. И грамотное чтиво. А павловопосадские старшеклассники (особенно, старшеклассницы) должны были стать на короткое время нашим небольшим и преданным клабом!

     Да, мне ещё по просьбе Марины пришлось встретиться с Верой-пионервожатой.

     - Мы с удовольствием придём на ваш концерт, Сергей. Всей старшей школой, - полноватая курносая девушка лет 25-и смотрела на меня почти с любовью. Видимо, я был для неё редкостью. Московским заповедным зверем. Мои длинные волосы, интеллигентное лицо и мятые джинсы брали её голыми руками. – Только один вопрос. Не будет скандала, как недавно с «Машиной времени»?

     Месяц назад «машинисты» дали концерт в местном ДК. Был транспортный коллапс на электричках, аншлаг в городе, перевёрнутые урны, сломанные скамейки и деревья, хамские надписи на стенах и разбитые стёкла в магазинах.

     Я как бы неуверенно пожал плечами:

     - Гарантий, конечно, никаких. Но своих фанов я возьму в ежовые рукавицы, - и положил руку Вере на горячее плечо. – Не волнуйтесь! Я сам не люблю дураков. Поэтому и еду к вам, как к умным людям. Порядок обещаю и жду того же от вас.

      Таким образом скандальная «Машина» и мне сделала рекламу. Школьный актовый зал был набит до отказа. Отдельный ряд занимали педагоги и начальство. Мне запомнился невысокий мужчина в галстуке и с очень жёсткими глазами глубокого нефтяного цвета.

     Это был директор. Самым вальяжным и напряжённым зрителем. Вера сидела рядом с ним, чересчур много улыбалась и всё время нервничала.

     Мы приехали в школу часов в одиннадцать. Расставили аппаратуру, проверили звук, я подстроил гитару, размял голос и дыхание.

     Жека и Макс волновались. Я же был профессионально спокоен и уверен.

     Прибежала Вера:

     - Можно пускать в зал? Там народу человек двести! Настоящий дурдом!

     - Через минуту, - я был спокоен, как маршал Жуков. – Макс, Жека, готовы?

     - Йес!

     - Тогда я на сцену! Ни пуха, ни пера!.. Вера, запускай!..

     Через пять минут концерт начался. Зал слушал, не шевелясь. Макс прочитал первую приветственную фразу, пожелал всем удачи и хорошего путешествия, я подошёл к микрофону, надел на плечо ремень своей «Кремоны» и запел:

     - Дорога нас ведёт туда,
     Где счастья светится звезда.
     Где в тишине лесов и рек,
     Лесов и рек,
     Счастливым станешь ты навек!..

     Эту короткую фигню, розовый анонс, я сочинил именно к концерту. Я уже понимал, что короткими восемью строчками надо собрать внимание зала, как бы приучить его ко мне и спокойно добивать в остальные полтора часа.

     Школьники послушно поддались моему голосу и гитаре и ничего против не имели. Внимание было стойким и дружелюбным.

     Марину я не видел. Я знал, что она в зале, но даже не искал глазами. Я был весь в концерте и на мелочёвку не тратился.

     Всё шло как по маслу. Только через час во время исполнения баллады «Красная кирпичная стена» произошло маленькое ассаже. Как только прозвучали строки: «…Если только на пути не встретится Красная кирпичная стена!» - директор поднялся и вышел из зала. За ним побежали Вера и несколько педагогов. Я видел это. Но не сбился, продолжал петь, только в подсознании мелькнуло: «Козлы!..»

     Был лёгкий ветерок опаски и одновременно гордости.

     «Красная кирпичная стена» не была ни антисоветской, ни диссидентской. Но, видимо, слова про эту стену из красного кирпича вызвали какие-то странные мысли и аллюзии. Если честно, я этого не ожидал. Но стоя на сцене в павловопосадской школе, вдруг почувствовал себя заодно с «Машиной», «Воскресением», БГ и чуть ли не со всем затраханным тупыми ублюдками миром.

     После концерта Марина поехала в Москву с нами. Она чувствовала, что попала в иной мир. Где весело, необычно, умно и свободно.

     Мы сидели у меня на кухне, ели пельмени, пили токайское, курили, травили анекдоты обо всём и в общем и целом посылали бытие на три заветные буквы.

     Марина то и дело краснела, но от этого была ещё красивее и соблазнительнее. Я обнимал её за тонкую трепещущую талию и съезжал понемногу мозгами.

     Особенно меня донимал большой пальчик её голой ноги под кухонным столом с аккуратненьким перламутровым ноготочком. Я ждал, когда Жека и Макс отвалят, мы с Мариной останемся одни и тогда…

     Наконец друзья ушли. Захлопнулась входная дверь в коридоре. Кухня была полна сигаретного дыма и немытой посуды.

     Мы сидели с Мариной в кухне и о чём-то болтали. Наверное, о моём концерте и о восторге её подружек.

     Стемнело. Часы с металлическим браслетом показывали начало десятого.

     Марина заторопилась.

     - Надо домой, - сказала она чуть хмельным и чуть не слушающимся голосом. – Завтра городская контрольная. Папа с мамой будут волноваться. Проводишь меня?

     Господи, как она мне нравилась! Вся! С длинной курчавой льняной причёской, сиреневым тонким платьем, небольшой детской грудью, перламутровым ноготочком на босой ноге, неуверенным голосом и почти обнажёнными карими глазами!

     - Может, останешься? – с лёгким нажимом на «останешься» спросил я.

     - В другой раз.

     - Какой такой другой?

     - Какой-нибудь.

     Зазвонил телефон. «Кто-нибудь из студии», - подумал я. – Не спится оглоедам!»

     Марина была уже в прихожей. Она причесалась гребешком из своей сумочки с латунным сердечком на ремешке с замочком, надела туфли, оправила платье - и стала ещё красивее. Тем более что лампа в коридоре была неяркая, да ещё прикрытая лукавым абажуром песчаного цвета с нарисованной на нём алогубой улыбкой.

     Надо было ждать у моря погоды. Как полагается.

     - В другой раз, так в другой раз, - согласился я.

     И поехал провожать Марину в уже ставший немного родным Павловский Посад.


                *   *   *


Продолжение следует