Глава шестидесятая

ФЕВРАЛЯ, 22-ГО ДНЯ 1917 ГОДА

ИЗ ДНЕВНИКА ИМПЕРАТОРА НИКОЛАЯ II:

«22-го февраля. Среда

Читал, укладывался и принял: Мам;нтова, Кульчицкого и Добровольского. Миша завтракал. Простился со всем милым своим [семейством?] и поехал с Аликс к Знамению, а затем на станцию. В 2 часа уехал на ставку. День стоял солнечный, морозный. Читал, скучал и отдыхал; не выходил из-за кашля».

О ЧЕМ ПИСАЛИ ГАЗЕТЫ 22-ГО ФЕВРАЛЯ 1917 ГОДА.

«ПРАВИТЕЛЬСТВЕННЫЙ ВЕСТНИК»:

«ВОЙНА.

ОТ ШТАБА ВЕРХОВНОГО ГЛАВНОКОМАНДУЮЩЕГО.

Н а  З а п а д н о м  и  Р у м ы н с к о м  ф р о н т а х.
Перестрелка и поиски разведчиков.

К а в к а з с к и й  ф р о н т.
На Биджарском направлении наши войска, преследуя противника, ведут бой у Сеннэ.
На Хамаданском направлении наши войска овладели Асад-Абадским перевалом и преследуют турок, отступающих на Кянгавер».

«ТЕЛЕГРАММЫ»:

«З а п а д н ы й  ф р о н т.
КИЕВ, 20-го февраля. «Армейский Вестник» сообщает:
«На владимир-волынском направлении 14-го февраля вышел на линию наших окопов, бежавший из плена капитан .... пехотного Охотского полка Аполлон Леонтьевич Тхоржевский, взятый в плен еще в августе 1914 года.
Восточнее деревни Локачи противник вечером 14-го февраля обстрелял наши окопы тяжелой артиллерией, применяя исключительно химические снаряды. Газ проник было в землянки и ходы сообщения, но принятыми мерами быстро обезврежен. К востоку от Стоянова противник произвел обстрел наших окопов бомбами, дававшими при разрыве слабый звук и разбрызгивавшими желто-зеленую жидкость. Вреда эти снаряды нам не причинили. В районе Бржезан наша артиллерия огнем прекращала работы противника по улучшению окопов. (ПТА).
КИЕВ, 20-го февраля «Армейский Вестник» пишет:
«На Владимиро-Волынском направлении противник дважды обстрелял химическими снарядами участок нашей позиции, но особого вреда не причинил. В ночь на 16-е февраля в этом же районе происходили мелкие стычки между нашими и неприятельскими разведывательными отрядами, не давшие существенных результатов.
К северу от железной дороги Тарнополь-Золочев около 1 часа противник взорвал горн перед передовой линией наших окопов, но взрывом никаких повреждений нанесено не было. Тем не менее артиллерия противника открыла огонь по месту взрыва и его пехота пыталась перейти в наступление, однако, своевременно открытым нами заградительным артиллерийским и пулеметным огнем наступление противника было остановлено в самом начале и пехота его загнана обратно в свои окопы.
К юго-востоку от Брзежан противник вел оживленный минометный огонь по нашим окопан и по одному небольшому участку нашей позиции, но наша артиллерия дважды рассеяла крупные пехотные колонны противника и неоднократно разгоняла группы его, работавшие над укреплением позиции.
К югу от Галича около 5 час. 16-го февраля партия германцев, силою в 25—30 челов., дважды пыталась переправиться через Днестр, но оба раза наши охраняющие части встречали их ружейным огнем, а тех германцев, которым, несмотря на огонь, удалось добраться до нашего берега реки, сбрасывали обратно штыками.
На реке Быстрице в ночь на 16-е февраля наши разведчики переправились на северный берег, прорезали неприятельское проволочное заграждение и лихо атаковали неприятельский караул. Выполнив поставленную задачу, разведчики вернулись в свои окопы, приведя несколько пленных.
На Карпатах обычная перестрелка и поиски разведчиков». (ПТА).
РИГА, 18-го февраля. Наблюдавшееся за последние дни на рижском фронте в связи с наступившей оттепелью заметное оживление, вследствие снова наступивших морозов, опять ослабело и перешло почти в полное затишье. Мороз 18-го февраля достиг 18 градусов. Стычки разведывательных групп, однако, продолжаются. Во время одной из таких стычек германские разведчики вынуждены были спастись бегством, оставив в наших руках пленных. (ПТА).
 
Ф р а н ц у з с к и й  ф р о н т.
ГАВР, 20-го февраля (5-го марта). Бельгийское официальное сообщение:
«Ничего значительного не произошло». (ПТА).
ЛОНДОН, 21-го (6-го) февраля. Вечернее официальное сообщение британской главной квартиры от 20-го февраля:
«Сегодня утром германцы атаковали наши позиции к востоку от Бушавена, занятые нами вчера, но были отбиты, понесли потери и оставили в наших руках пленных.
К востоку от Гонкура мы улучшили и укрепили позиции отбитые нами вчера.
Сегодня утром мы произвели два удачных внезапных нападения: одно к юго-востоку, другое к северу от Арраса, мы причинили неприятелю значительные потери и захватили 42 пленных и пулемет.
Мы проникли также в германские траншеи к юго-востоку от Кюэнши и захватили здесь пленных.
Во всех перечисленных выше случаях наши потери незначительны.
Около Ипра неприятель взорвал мину, не причинив никакого вреда нашим траншеям.
Вчера наблюдалась значительная воздушная деятельность и много воздушных боев.
Шесть неприятельских аэропланов принуждены были спуститься; из них два упали в наших линиях.
Восемь других аэропланов противника были принуждены спуститься после полученных повреждений.
Из наших аэропланов два принуждены были снизиться, о пяти сведений не имеется.
Был произведен ряд операций полезных как для артиллерийской борьбы, так и для разведок.
Многие пункты, представляющие военное значение, подверглись атаке при помощи бомб». (ПТА).
ПАРИЖ, 20-го февраля (5-го марта). Официальное сообщение от 20-го февраля, 11 часов вечера:
«На правом берегу Мааса во время ожесточенной контратаки мы выбили неприятеля из части траншей, занятой им вчера к северу от леса Корьер.   
К западу от Понт-а-Мусона попытка неприятеля напасть на одну из наших траншей к северу от Флирэ была отражена нашим огнем.
Разрушительным огнем наших батарей мы уничтожили работы противника на участке у леса Безанж.
На остальном фронте день прошел спокойно.
Д е й с т в и я  л е т ч и к ов.
В течение дня два германских аэроплана, подвергшиеся нападению наших аппаратов, были сбиты: один—в районе Отрекура (департамент Мааса), другой— близ Пампселя (департамент Уазы). Третий неприятельский аппарат огнем наших зенитных батарей принужден был снизиться к северу от Бурнгаупта. (ПТА).

И т а л ь я н с к и й  ф р о н т.
РИМ, 21-го февраля (6-го марта). Официальное сообщение итальянской главной квартиры от 20-го февраля:
«Вчера более значительная артиллерийская деятельность на Трентинском фронте наблюдалась на участке от долины Травиньоло вплоть до верхняго Кордеволе. В верхней части долины Пеллегрино (Авизио) нашим войскам блестящей атакой удалось занять сильную неприятельскую позицию, расположенную на высоте более 2.700 метров на Костабелла. Мы захватили 61 пленных и 1 пулемет.
На фронте Юлийских Альп происходили с перерывами артиллерийские действия; нашим огнем вызваны взрывы и пожары в неприятельских линиях около Ластивницы (среднее течение Изонцо). Неприятельские отряды, пытавшиеся приблизиться к нашим позициям к юго-востоку от Вертойбы, были немедленно отбиты». (ПТА).

Б а л к а н с к и й  ф р о н т.
СОЛУНЬ, 19-го февраля (4-го марта). На фронте не произошло ничего значительного, если не считать деятельности летчиков. Один из неприятельских аэропланов был сбит близ высоты «1050».
В результате налета неприятельских аэропланов, совершенного ими сегодня на Солунь, в одном из госпиталей несколько человек было убито и ранено. (ПТА).
СОЛУНЬ, 18-го февраля (3-го марта). Вследствие продолжающейся дурной погоды общее положение на фронте остается без перемен. (ПТА).
 
ВОЕННЫЙ ОБЗОР.

Н а  г л а в н о м  р у с с к о м  ф р о н т е.
Перестрелка, поиски разведчиков и усиленная деятельность летчиков с обеих сторон является характерным отличием установившегося за последнее время образа действий противных сторон на главном русском фронте. Каждый день приближает нас к весеннему периоду времени, когда возможно ожидать каждую минуту вспышки боевых столкновений. Обращаясь к прошлому году мы вспоминаем, что первые числа марта ознаменовались на нашем фронте довольно крупными сражениями на средней части западной Двины и несколько южнее ея в Озерном районе.
С 5-го по 18-е марта в течение двух недель непрерывно наши части атаковали немецкие позиции в указанных районах. Цель этих атак имела прямую связь с активной операцией немцев против Вердена, где нужно было нам выручать наших союзников, отвлекая на себя известное количество германских резервов. Это обстоятельство создавало таким образом известное с нашей стороны вынужденное активное напряжение, к которому, при других условиях, быть может мы и не прибегли бы, оставаясь спокойными на нашем фронте хотя бы до апрельского и майского периода времени.
Подчеркнув это обстоятельство и сравнивая обстановку прошлогоднего весеннего периода боев с наблюдающейся теперь ситуацией военного положения, мы видим, что нас противник не вынуждает пока к навязанным им решениям. Инициатива военных действий в настоящую весеннюю раннюю пору перешла в руки наших союзников англичан, которые атаковали немцев на западном фронте между Аррасом и Анкром, несколько севернее Соммы, где они же наступали летом минувшего года, и на двух дальних Малоазиатских театрах военных действий в районе к востоку от Суэцкого канала и в Месопотамии на путях к Багдаду со стороны Кут-Эль-Амара, что в свою очередь втянуло и нашу персидскую группу войск в активные действия против того же Багдада с востока.
С этой точки зрения наше верховное командование вполне свободно в смысле выбора времени, порядка и направления активных операций русской и румынской армий настоящею весною, согласуя свою деятельность лишь с обще намеченными руководящими идеями, выработанными на ряде последних союзных конференций.
Так как по попятным причинам принятые в этих конференциях решения, не оглашаются, то весьма трудно сказать, что-либо определенное по поводу возможного общего начала активных действий на фронтах и на нашем главном русском фронте в особенности.
Лишь исходя из того соображения, что англичане уже начали довольно настойчивый натиск на Аккрские позиции немцев, заставляя их даже отступать, можно предположить, что время начала общих активных действий подойдет в этом году видимо несколько ранее, чем это было в прошлом году. Разгар крупных столкновений на русском фронте и на берегах Соммы, когда мы и англичане отвечали на удары немцев, пришелся в минувшем году на летние месяцы. Таким образом, обе стороны с сознанием приближения серьезных моментов переживают в настоящее время весьма сильный подъем разведывательной деятельности, проявляемой всеми доступными для этого случая способами. Артиллерийская разведка, поиски разведчиков и воздушные рейды летчиков, все это взаимно дополняет друг друга и посему сообщения штаба Верховного Главнокомандующего, не отмечая никаких более или менее выдающихся боевых эпизодов уже в течение определенного периода времени, неизменно указывают на этот род деятельности противных сторон на нашем главном фронте.
Перестрелка наблюдается в более или менее одинаковом виде на всех участках фронта от от моря до моря, что является особо характерным признаком разведывательного порядка работы нашей и неприятельской артиллерии. Поиски разведчиков имеют целью выяснить при помощи так называемых «контрольных пленных» номера частей, находящихся на данном участке, а также и частей, приходящих или уходящих с последнего. Воздушные разведчики, проникая далеко вглубь, следят за массовыми перевозками в тылу противной стороны и стараются предопределять районы наиболее крупных сосредоточений войсковых резервов, составляющих обыкновенно ударные группы.
Насколько велика будет продолжительность этого предварительного периода разведки, предшествующего крупным столкновениям, сказать сейчас весьма затруднительно, но в общем можно полагать, что как только кончится тяжелый период весенней распутицы, маневрирование ударных групп обозначится сейчас же с заметной силой».

«НОВОЕ ВРЕМЯ»:

«С о б ы т и я  д н я.
Походному атаману при Его Императорском Величестве Государе Императоре великому князю Борису Владимировичу Высочайше пожалован при грамоте пернач, как эмблема атаманской власти. Пернач — серебряная или позолоченная булава, служащая внешним признаком звания казачьего атамана.
На персидском фронте наши войска преследуют Турок и заняли селения Хуссейн-Абад и Шаряк.
На хамаданском направлении наши войска атакуют Турок, занимающих Асад- Абадский перевал. В Юго-восточнее озера Алголь Турки отступают на Довлед-Абад.
Итальянские войска на трентинском фронте захватили сильную неприятельскую позицию в верхней части долины Пеллегрино. на высоте более 2.700 метров.
Британские войска произвели два удачных внезапных нападения к юго-востоку и к северу от Арраса и захватили 42 пленных и пулемет.
Между французским министром колоний и министром иностранных дел H. Н. Покровским состоялся обмен телеграммами по случаю благополучного прибытия союзных миссий.
Президент Вильсон опубликовал декларацию, в которой доказывает необходимость изменения наказа сената.
С необычайной торжественностью состоялось вступление Вильсона на новый срок президентства.
Японской императрицей пожертвовано 100.000 иен в пользу раненых держав согласия.
Австралийский парламент распущен. Новые выборы состоятся 22 апреля.
Скончался бывший президент Португальской республики Арриага».

«РУССКИЕ ВЕДОМОСТИ»:

«Гласный лист внес в Думу заявление, в котором указывает на закрытие вследствие недостатка топлива многих бань в Москве (Арбатские, Самотецкие, Гордеевские, Бородинские, Рыкова, Цыганкова), что грозит опасностью очередей даже перед банями, тем более что бани теперь, с изданием обязательных постановлений, должны функционировать только четыре раза в неделю, и то не более 10-ти часов вместо прежних 19-ти.
Вместе с тем гласный указывает, что плата за пользование банями все увеличивается, и на днях предполагается снова ее возвысить до 50-ти коп. в дворянских банях и до 30-ти коп. в простонародных. Такая высокая плата, особенно в простонародных банях, может быть, находит оправдание в дороговизне топлива и рабочих рук, но является непосильной для большинства населения, и поведет к уменьшению пользования банями и увеличению заболеваний в столице. Ввиду этого гласный предлагает Думе поручить городской управе арендовать закрытые бани и восстановить их действие в скорейшем времени с взиманием самой умеренной платы за пользование ими».

«ТРУДОВАЯ КОПЕЙКА»:

«О б я з а т е л ь н о е  п о с т а н о в л е н и е  к о м а н д у ю щ е г о
в о й с к а м и  М о с к о в с к о г о  в о е н н о г о о к р у г а.
     20 февраля командующим войсками московского военного округа генер. от артиллерии И. И. Мрозовским издано обязательное постановление следующего содержания:
В целях упорядочения торговли мукой и хлебом и более равномерного распределения этого продукта между жителями гор. Москвы устанавливаю продажу муки и хлеба по карточкам на ниже следующих основаниях:
     I) Продажа муки и хлеба производится по карточкам;
     2) Карточки, дающие право на покупку в Москве муки и хлеба, изготовляются по распоряжению московского градоначальника.
     3) Каждая карточка дает право на покупку муки или хлеба в количестве, определенным московским градоначальником, в зависимости от наличных запасов муки, о чем объявляется в «Ведомостях Градоначальства» и путем особых объявлений, вывешиваемых в районах продажи хлебных продуктов.
     4) Продажная цена на муку и хлеб определяется местным продовольственным совещанием и утверждается тем же градоначальством.
     5) Положение о продаже муки и хлеба по карточкам, а равно все прочие распоряжения по сведению и дальнейшему применению карточной системы для продажи муки и хлеба, издаются распоряжением московского градоначальника.
Сие обязательное постановление вступает в силу с объявления московским градоначальником для введения в Москве карточной системы для продажи муки и хлеба.
Виновные в нарушении сего обязательного постановления подвергаются в административном порядке тюремному заключению до 3-х месяцев или денежному штрафу до 3,000 руб.

«КОММЕРСАНТ»:

«Недавно английские предприниматели скупили золотые прииски на Урале, ныне акционируемые с основным капиталом в 12 500 000 руб. Теперь привлекает внимание предпринимателей месторождения золота в Иркутской губернии, Приморской области, на побережье Охотского моря, к северу от Амура и на Чукотском полуострове.
Многочисленные партии американских инженеров-геологов, исследовавшие месторождения золота в этих местностях, положительно поражены результатами своих исследований. Ожидают, что предпринимаемые ими по возвращении в Америку популяризация добытых данных об этих богатствах вызовет там новую «золотую горячку» на русском Дальнем Востоке».

«РУССКОЕ СЛОВО»:

«РОСТОВ-НА-ДОНУ, 21,II. Как сообщалось в «Русском Слове», на ст. «Батайская» обнаружена воровская организация, похищавшая железнодорожные грузы.
В слободе Батайской и соседней с ней слободе Койсугской найдено много мануфактурных товаров.
Главарями воровской шайки были братья Хорунженко, занимавшиеся на железной дороге должности составителей поездов. Зная содержимое вагонов по документам, они делали на вагонах условные знаки, а их помощники – стрелочники, кондукторы и смазчики – обкрадывали вагоны. Кроме мануфактурных товаров, похищали, главным образом, бочки с коньяком. В станционном тупике уже после ареста главарей найден вагон с надписью мелом: «Москва мануфактура». По-видимому, этот вагон был назначен к ограблению. Полная безалаберность и запущенность на ст. «Батайская» благоприятствовали хищениям. Из 60-ти сортировочных путей 58 забиты, - ан них стоит сейчас около 10,000 вагонов. Движение производится только по двум путям. На остальных такой хаос, что в море вагонов ничего разобрать нельзя.
Ежедневно арестовывают новых членов шайки. Одних стражников по охране грузов арестовано уже 12. У многих батайских крестьянок найдены куски дорогого шелка. Выяснено, что похищались преимущественно эвакуированные товары, которые грузились без точного веса и счета».

«РОСТОВСКАЯ Н.-Д. КОПЕЙКА»:

«У б и й с т в о  9  с о л д а то к.
Близ Кущевки, Кубанской области имело место подавляющее по своей кошмарности преступление.
Десять солдаток, живущих вблизи Кущевки, явились в село за своими пайками, которых не получали несколько месяцев. Предстояло получить до 1000 рублей.
Девять солдаток отправились домой, а одна, имевшая в Кущевке замужнюю сестру, пошла ночевать к ней. Деньги, полученные женщинами, остались у задержавшейся в Кущевке, так как уходившие домой побоялась брать их с собой, в виду ночного времени. Оставшаяся же в селе солдатка рассчитывала на другой день утром ехать на подводе.
Когда она явилась к сестре, последняя, против обыкновения, приняла ее нелюбезно и показалась ей растерянной. На вопрос солдатки: «можно ли ей остаться до утра?» последняя грубо ответила: «место не переложишь, лезь на печку».
Солдатка легла на печку, но заснуть не могла, смутная тревога не давала ей спать.
Вскоре явился муж хозяйки, и с досадой заявил, не замечая лежавшей на печи родственницы:
     — Ну и ночь задалась: зарезали 9 баб, а денег оказалось всего 4 рубля.
Хозяйка предупредила его о лежавшей на печи родственнице.
     — Я и ее прикончу — сказал хозяин.
     — Только не на моих глазах - взмолилась жена.
Затем, супруги вышли во двор. Перепуганная на смерть женщина вылезла в окно и бросилась к ближайшей избе, где мерцал еще свет. Перед тем, как постучать, она заглянула в окно и в ужасе отшатнулась: окровавленный мужчина мыл недалеко от окна руки.
Бросившись к следующему огоньку, солдатка также увидела окровавленного человека.
Солдатка побежала по селу до крайней избы, и здесь застала старичка. Она рассказала ему все, что она пережила за несколько минут до появления к нему и умоляла укрыть ее до утра, но старик категорически отказался, говоря, что он боится жены, которая должна сейчас явиться и которая, по его словам, страшная разбойница.
Долго умоляла солдатка старика и, наконец, он, тронутый ее просьбами, разрешил ей спрятаться за кадушку в сенях, не ручаясь за последствия, когда прядет его жена
Вскоре явилась и пьяная жена и первым ее вопросом было: не прибегала ли к ним в дом молодая женщина, просившаяся ночевать, успокоенная мужем, она легла и захрапела
Солдатка дрожала за бочкой.
Вскоре начали являться посетители с одним и тем же вопросом: не являлась ли молодая женщина, просившаяся ночевать.
С большим трудом выпроваживал старик своих посетителей, а сам, для отвода глаз, постукивать молотком по бочке, якобы рассохшейся.
Полуживая от всего перенесенного женщина просидела за бочкой пока не начало светать.
Убийство сделалось достоянием властей, и по делу арестовано было несколько человек, в числе коих были две женщины».

ИЗ ВОСПОМИНАНИЙ МИНИСТРА ФИНАНСОВ П.Л. БАРКА:

«Зная, что Государь в среду днем должен был выехать в Ставку, я решил отвезти деньги сам и в 11 часов утра, в мой обычный час, был в Царском Селе. Государь был удивлен меня видеть и сказал мне, что я не должен был сам беспокоиться, чтобы доставить ему деньги. Он деловито расписался в их получении. Я объяснил, что воспользовался случаем, дабы повидать Государя еще раз перед его отъездом и пожелать ему счастливого пути. Государь ласково улыбнулся и, хотя, по-видимому, был озабочен, не выказал никакой торопливости и задержал меня на четверть часа.
Когда я прощался, у меня, как всегда при расставании с Государем, сердце сжалось при мысли, что при переездах он подвергает себя разным случайностям».

ИЗ ВОСПОМИНАНИЙ ПОСЛЕДНЕГО ДВОРЦОВОГО КОМЕНДАНТА ГОСУДАРЯ ИМПЕРАТОРА НИКОЛАЯ II  В.Н. ВОЕЙКОВА:

«В среду 22 февраля государь, выехав утром из Александровского дворца на императорский павильон, проехал мимо Федоровского собора, в котором по обыкновению за час до отъезда Его Величества служился молебен. Звон колоколов Федоровского государева собора в последний раз проводил «белого царя»... В два часа императорский поезд отошел по Николаевской железной дороге через Лихославль, Вязьму и Оршу на Могилев.
В день отъезда я зашел утром в Александровский дворец на половину Алексея Николаевича, чтобы с ним проститься. Он лежал в постели с повязанной белой фланелью шеей и произвел на меня впечатление ребенка, заболевшего корью. Несмотря на лихорадочное состояние, он был со мною очень мил и приветлив... Больше я его уже не видел...
<...>
В последнюю поездку на Ставку в конце февраля государя императора сопровождали министр императорского двора граф Фредерикс, флаг-капитан Нилов, дворцовый комендант, гофмаршал князь Долгоруков, командир конвоя граф Граббе, начальник военно-походной канцелярии свиты генерал Нарышкин, флигель-адъютанты Мордвинов и герцог Лейхтенбергский, лейб-хирург Федоров и инспектор императорских поездов инженер Ежов».

ИЗ ВОСПОМИНАНИЙ ФЛИГЕЛЬ-АДЪЮТАНТА ИМПЕРАТОРА НИКОЛАЯ II ПОЛКОВНИКА А.А. МОРДВИНОВА:

«Я наскоро сделал необходимые распоряжения, простился с взволнованной женой и с тяжелым чувством выехал из Гатчины утром 22 февраля. Вместе со мною поехал и преданный нашей семье дворцовый лакей, добродушный старик ворчун В. А. Лукзен, всегда сопровождавший меня в различных поездках и служивший еще отцу моей жены.
Я приехал в Царское Село около 12 часов, переоделся в служебную форму и пошел завтракать в соседнее помещение, к товарищу по службе, флигель-адъютанту Ден, помощнику начальника военно-походной канцелярии. Кроме самого хозяина и Киры Нарышкина я застал там и жену Дена, Софью Владимировну, рожденную Шереметьеву. Завтрак прошел в очень тягостном настроении, в каком мы находились все за последнее время. Всем хотелось больше думать, чем говорить, а тогдашние злобы дня не могли сделать разговор для меня очень занимательным. Вспоминаю только, что пребывание в Ставке предполагалось непродолжительным и намечалось скорое возвращение.
Около трех часов мы с Нарышкиным поехали в царский павильон, где уже собрались для проводов все обычные в этих случаях лица.
Вскоре прибыли их величества. Государь обошел всех собравшихся, простился в своем вагоне с императрицей, мы вошли в поезд, и он незаметно тронулся в путь.
В эту последнюю поездку государя сопровождали:
Министр двора, граф Фредерике, флаг-капитан его величества, адмирал К. Д. Нилов, дворцовый комендант B. Н. Воейков, гофмаршал, князь В. А. Долгорукий, командир конвоя, граф А. Н. Граббе, лейб-хирург, профессор C. П. Федоров, начальник военно-походной канцелярии К. А. Нарышкин и дежурные флигель-адъютанты герцог Н. Н. Лейхтенбергский и я. Комендантом императорского поезда был начальник дворцовой полиции полковник Герарди, помещавшийся в служебном вагоне вместе с начальником императорских поездов, инженером Ежовым.
В другом, служебном, почему-то называемом «свитским», поезде, следовавшем обыкновенно в часовом расстоянии от императорского, насколько я помню, находились: генерал Цабель, командир железнодорожного полка, барон Штакельберг, чиновник канцелярии министерства двора, генерал Дубенский, описывавший в издаваемых периодически книжках, пребывание государя в действующей армии, чиновник гофмаршальской части Суслов и находившиеся в наряде офицеры собственного его величества полка, конвоя государя и железнодорожного батальона.
Потянулась обычная в наших путешествиях жизнь, столь мне знакомая и привычная за последние годы.
Императорский поезд был невелик. Он состоял в центре из вагона его величества, где находились спальня и кабинет государя; рядом с этим вагоном был, с одной стороны, наш свитский вагон из восьми отделений, а с другой – вагон-столовая, с отделением салона для приемов. Далее шле кухня с буфетом, вагон, где помещалась военно-походная канцелярия, и последний служебный вагон, где помещались железнодорожные инженеры и начальник той дороги, по которой приходилось следовать поезду.
Время в путешествиях, если не было смотров и приемов, распределялось обыкновенно, как и дома, следующим образом: завтрак в час дня, обед в восемь часов, дневной чай в пять часов, вечерний около одиннадцати. Государь вставал рано, но выходил в столовую не раньше девяти или девяти с половиною часов. Лица свиты к утреннему брек-фасту появлялись в разное время; некоторые из нас пили утром кофе у себя в купэ, но все неизменно собирались вместе к обеду, завтраку и дневному чаю. К высочайшему обеду, кроме лиц свиты, приглашались всегда начальник императорского поезда и начальник дороги.
Обед бывал всегда очень скромный, непродолжительный и состоял из трех блюд, как и в Ставке, где, даже несмотря на приемы «знатных иностранцев», изредка наезжавших в Могилев, ничего не прибавлялось лишнего. Вопреки кем-то пущенным слухам, вина государь совершенно не любил и выпивал иногда у себя за обедом лишь одну небольшую рюмку портвейна, довольствуясь большею частью превосходным сухарным квасом.
Встав из-за стола, государь немедленно удалялся в свой вагон, где продолжал заниматься делами. Иногда, на какой-нибудь продолжительной остановке, государь выходил с противоположной стороны от платформы для небольшой прогулки. Его всегда сопровождали дежурный флигель-адъютант, ординарец-урядник конвоя и кто-нибудь из лиц свиты, вышедших также подышать свежим воздухом. Иногда вечером, когда не было очередного фельдъегеря с бумагами, перед вечерним чаем, его величество, закончив текущие дела, предлагал сыграть две-три партии в домино. Обычными партнерами государя при этом бывали: адмирал Нилов, граф Граббе и я.
Во время движения, в поезде получались на имя его величества агентские телеграммы, и государь обыкновенно просматривал их за утренним, дневным и вечерним чаем, передавая их затем для прочтения и нам. Тут завязывались всегда очень оживленные беседы на известия со всего мира, в которых войне было отводимо главное место.
Вопросов о нашей внутренней политике и «злобах дня» государь видимо избегал касаться. Чувствовалось, что это было отнюдь не из-за недоверия к нам, а лишь невольное нежелание его величества касаться в редкие минуты отдыха того, о чем ему и без того часами и днями приходилось. Мучительно думать одному и говорить с многочисленными правительственными лицами во время докладов и приемов В эту поездку государь, как всегда, был спокоен и ровен, но что-то озабоченное, порою очень грустное, на мгновение появлялось на его лице и опять исчезало…».

ИЗ КНИГИ НАЧАЛЬНИКА ИМПЕРАТОРСКОЙ ДВОРЦОВОЙ ОХРАНЫ А.И. СПИРИДОВИЧА:

«22 февраля. В Царском Селе ясный, солнечный, крепкий, морозный день. Государь с утра укладывался в дорогу. Принял Мамантова, которому повелел через неделю приехать с докладом в Ставку, Кульчицкого и Добровольского.
К завтраку приехал Вел. Кн. Михаил Александрович. Он был очень доволен поездкой Государя. Распрощавшись после завтрака с семьей и А. А. Вырубовой, Государь выехал из дворца с Императрицей. Дружно крикнули: "Здравия желаем Ваше Императорское Величество" стоявшие у главных ворот чины Конвоя, Собственного полка, Дворцовой полиции. Проехали в церковь Знамения. Приложились к чудотворной иконе Божией Матери. Поехали к Царскому павильону. Белая пелена расстилалась кругом. Блестел на солнце купол Федоровского собора. Переливался веселый звон его колоколов. Там только что окончили напутственный молебен.
В два часа Императорский поезд тронулся в путь. По сторонам, как вкопанные, часовые Железнодорожного полка. Вдали на лыжах "охрана второй линии". Царский поезд скрылся, повернув на Гатчину.
Царица в красных пятнах от волнения вернулась во дворец. Неясное предчувствие чего-то нехорошего угнетало ее. Ее Величество долго молилась и плакала. Плакали и на детской половине. Вечером слегла в постель А. А. Вырубова.
<...>
В среду, 22 февраля, в 2 ч. дня Государь уехал из Ц. Села в Ставку.
В 5 часов я приехал на чай к одному моему приятелю с большими политическими связями. Чай был сервирован по-модному, в гостиной. Уютно пылал камин. Там уже сидел некий член Гос. Думы из правых. Камергер, предводитель дворянства, боевой монархист, любивший Государя, поддерживавший правительство, но часто делавший гафы. Сразу же заговорили об отъезде Государя. Думец высказал беспокойство и удивление отъезду в переживаемый момент. Разговорились. Подстрекаемый моими вопросами думец разволновался. — Идем к развязке, — говорил он, — все порицают Государя. Люди, носящие придворные мундиры, призывают к революции...
Правительства нет. Голицын красивая руина. Протопопов — паяц. Его все презирают, понимаете ли вы — презирают. Ведь, в Думе нам всем хорошо известно его ничтожество, его политическое убожество. Все уверены, что он задумал добиться сепаратного мира. Все верят, что этого хочет Императрица. Верят и за это Ее  ненавидят. Ненавидят как сторонницу Германии. Я лично знаю, что это вздор, неправда, клевета, я-то этому не верю, а все верят! Чем проще член Думы по своему социальному положению, тем он больше в это верит. Бывший министр иностранных дел Сазонов, которого мы все уважали, заверял нас, что это неправда, но все было напрасно. Все, раз навсегда, решили и поверили что Она «немка» и стоит за Германию. Кто пустил эту клевету, не знаю. Но ей верят. С Царицы антипатия переносится на Государя. Его перестали любить. Его уже НЕ ЛЮБЯТ.
Не любят за то, что в свое время не прогнал Распутина, за то, что не заступился за свою жену, когда ее задели с трибуны Думы, за то, что позволяет вмешиваться жене в дела государственные. Не любят, наконец, за то, что благоволит к Протопопову: ведь, правда трудно же понять как Он — Государь, умный человек, проправивший Россией двадцать лет, не понимает этого пустозвона, блефиста, болоболку, над которым смеется вся Гос. Дума. Не любят за непонимание текущего момента. И все хотят Его ухода... хотят перемены....
А то, что Государь хороший, верующий, религиозный человек, дивный отец и примерный семьянин — это никого не интересует. Все хотят другого монарха... И если что случится, вы увидите, что Государя никто не поддержит, за него никто не вступится....
Таковы были речи Думского депутата. Около семи часов он стал торопиться на обед к графине X.
 — «Мы теперь в большой моде, — шутил депутат, целуя дамам ручки — наша аристократия теперь за нами ухаживает, нас приглашают, расспрашивают, к нам прислушиваются...» Думец ушел.
 — «Слышали, — обратился ко мне, проводивши гостя, хозяин, — смею Вас заверить, что это мнение не только Прогрессивного Блока, но и всех общественных кругов Петрограда, всей интеллигенции». Я стал прощаться. Поехал домой. Тяжело было на душе.
Что-то надтреснуло в толще нашего правящего класса. Престиж Государя и Его супруги, видимо, был окончательно подорван. Распутиным началось, войною кончилось.
Встав, как главковерх, в ряд лиц высшего командования, Государь, сделался для общества, для толпы человеком, которого можно было критиковать и его критиковали. С главковерха критика перенеслась и на Монарха. О том, что Государя начнут критиковать, Его предупреждал мудрый граф Воронцов-Дашков, когда Государь обратился к нему за советом относительно принятия верховного командования.
Царица же, начав ухаживать за больными и ранеными, начав обмывать ноги солдатам, утратила в их глазах царственность, снизошла на степень простой «сестрицы», а то и просто госпитальной прислужницы. Всё опростилось, снизилось, а при клевете и опошлилось. То была большая ошибка. Русский Царь должен был оставаться таким, как Пушкин изобразил его в своем послании к Императору Николаю Первому. Императрице же «больше шла горностаевая мантия, чем платье сестры милосердия», — что не раз высказывала Царице умная госпожа Лохтина...
Но Их Величества, забывая жестокую реальность, желали жить по-евангельски».

ИЗ ВОСПОМИНАНИЙ ФРЕЙЛИНЫ ЕЕ ВЕЛИЧЕСТВА АННЫ ВЫРУБОВОЙ:

«Несмотря на сильный жар, на другой день, 22 февраля, я превозмогла себя и встала к обеду, когда приехала моя подруга Лили Дэн. Вечером Императрица с девочками пришла к нам, но у меня сильно кружилась голова, и я еле могла разговаривать».

ИЗ ВОСПОМИНАНИЙ ФРЕЙЛИНЫ ИМПЕРАТОРСКОГО ДВОРА Е.А. НАРЫШКИНОЙ - КУРАКИНОЙ:

«У меня была одна бедная дама в глубоком трауре, рассказала о своих несчастьях: мать ее умерла с горя; из шести братьев трое убиты; один в плену, другой в Баку умирает от ран; к этому еще нищета и болезни... Ее положение хуже Иова, так как у нас помимо прочих страданий приходится выносить еще и холод».

ИЗ КНИГИ ПОЭТА АЛЕКСАНДРА БЛОКА:

«22 февраля в среду царь выехал из Царского Села в Ставку, в Могилев. "Этот отъезд, пишет Дубенский, был неожиданный; многие думали, что государь не оставит императрицу в эти тревожные дни. Вчера прибывший из Ялты генерал Спиридович говорил, что слухи идут о намерении убить Вырубову и даже Александру Федоровну, что ничего не делается, дабы изменить настроение в царской семье, и эти слова верны".
   Разговоры об ответственном министерстве уже были, Дубенский предполагает, что произошло нечто, и царь вызвал Алексеева. Царь уехал с тем, чтобы вернуться I марта».

ИЗ ДНЕВНИКОВ ПОЭТЕССЫ И ПИСАТЕЛЬНИЦЫ ЗИНАИДЫ ГИППИУС:

«22 февраля, среда Слухи о готовящихся выступлениях так разрослись перед 14-м, что думцы-блокисты стали пускать контрслухи, будто выступления предполагаются провокаторские. Тогда я позвонила к одному из «нереальных» политиков, т. е. к одному из левых интеллигентов. Правда, лично он звезд не хватает и в политике его, всяческой, я весьма сомневаюсь, – даже в правильной информации сомневаюсь, однако насчет «провокации» может знать. Он ее отверг и был очень утвердителен насчет скорых возможностей: «Движение в прекрасных руках». Между тем 14-го, как я предрекала, ровно ничего не случилось. Вернее – случилось большое «Ничего». Протопопов делал вид, что беспокоится, наставил за воротами пулеметов (особенно около Думы, на путях к ней; мы, например, кругом в пулеметах), собрал преображенцев… Но и в Думе было – Ничего. Министров ни малейших. Охота им туда ездить, только время тратить! Блокистам дан был, для точения зубов, один продовольственный Риттих, но он мудро завел шарманку на два часа, а потом блокисты скисли. «Он сорвал настроение Думы», – писали газеты. Милюков попытался, но не смог. Повторение всем надоело. Кончил: «Хоть с этим правительством Россия не может победить, но мы должны вести ее к полной победе, и она победит» (?). С тех пор, вот неделя, так и ползет: ни шатко ни валко. Голицын в Думу вовсе носа не показал и ни малейшей «декларацией» никого не удостоил. Протопопов предпочитает ездить в Царское, говорить о божественном. Белые места в газетах запрещены (нововведение), и речи думцев поэтому столь высоко обессмыслены, что даже Пуришкевич застонал: «Не печатайте меня вовсе!» Говорил дельное Керенский, но такое дельное, что правительство затребовало его стенограмму. Дума прикрыла, не дала. С хлебом, да и со всем остальным, у нас плохо. А в общем – опять штиль. Даже слухи, после четырнадцатого, как-то внезапно и странно сгасли. Я слышала, однако, вскользь (не желая настаивать), будто все осталось, а 14 – го будто ничего не было, ибо «не желали связывать с Думой». Ага! Это похоже на правду. Если даже все остальное вздор, то вот это психологически верно. Но констатирую полный внешний штиль всей недели. Опять притайно. Дышит ли тайной? Может быть – да, может быть – нет. Мы так привыкли к вечному «нет», что не верим даже тому, что наверно знаем. И раз делать ничего не можем – то боимся одинаково и «да», и «нет». Я ведь знаю, что… будет. Но нет смелости желать, ибо… Впрочем, об этом слишком много сказано. Молчание. Театры полны. На лекциях биток. У нас в Рел. – Фил. Обществе Андрей Белый читал дважды. Публичная лекция была ничего. А закрытое заседание довольно позорное: почти не могу видеть эту праздную толпу, жаждущую «антропософии». И лица с особенным выражением – я замечала его на лекциях-проповедях Штейнера: выражение удовлетворяемой похоти. Особенно же противен был, вне программы, неожиданно прочтенный патриото-русопятский «псалом» Клюева. Клюев – поэт в армяке (не без таланта), давно путавшийся с Блоком, потом валандавшийся даже в кабаре «Бродячей собаки» (там он ходил в пиджачной паре), но с войны особенно вверзившийся в «пейзанизм». Жирная, лоснящаяся физиономия. Рот круглый, трубкой. Хлыст. За ним ходит «архангел» в валенках. Бедная Россия. Да опомнись же! ».