Глава XX Ум это опыт

- Вот, помнишь, я нарисовал это ещё в колледже? – после завтрака показал Олег на стене, в рамке, под стеклом, графическую работу, нарисованную тушью. Там был изображён фасад доходного дома, в стиле Модерн.
- Да Олег. Я ведь тоже тогда рисовал.
- Я знаю. Помнишь, ты сказал мне, еще в колледже, что работа с лошадьми, будет лучшей. И ты никогда не создашь ничего подобного.
- Помню. Я был прав?
- Да. Прошло столько лет. Я растерял все рапидографы. И, даже тушь протухла.
- Ясное дело. Ведь она натуральная.
- Много инструмента так и осталось у тех, кто брал его взаймы у меня в институте.
- Никому не одалживай свой инструмент! Мой отец мне говорил; есть вещи, которые нельзя одалживать никогда. Это инструмент, машина и жена. Правда я тут в Финляндии неоднократно пересказывал эти папины слова, и никто не соглашался со мной. Один финн, наш сотрудник, очень умный, кстати человек, в отличие от остальных финнов, сказал в ответ: - «А при чём здесь жена?» Уважаю! Сильно! Единственный, кто додумался; тут, что-то не то, - говоря эти слова, Олег открыл полупустой ящик стола, и перед взором Захара предстала готовальня, с настоящими рейсфедерами, выпущенная не ранее середины пятидесятых годов закончившегося века. Рядом с ней, вальяжно расположилась парочка рапидографов. Он не без гордости подмигнул Захару.
- Вот ты зря стебёшся Олег. Я, например, считаю, что не в национальности дело, - взял в руки ноль-первый рапидограф Захар, и бережно сняв с него крышечку, принялся разглядывать тончайший, подобный иголке, край, предназначенный для рисования и черчения.
- А в чём?
- В человечестве, в целом. Думаю, девяносто процентов населения земли не согласится с твоим отцом, не видя ничего плохого в том, чтобы одалживать жён. Люди считают, что в этом есть, что-то интересное, экстравагантное, жизненное, освежающее, меняющее однообразный жизненный уклад. Люди готовы взять в долг чужую жену. И от всей души, обеими руками всегда ЗА. Но, когда дело касается их личных, то тут их пыл резко снижается, меняясь на гнев. Ибо своих собственных одалживать ни в коем случае нельзя. Это, по меньшей мере, неприлично. А, вот чужих, конечно! Даже, несмотря на то, что у них всё такое же, как и у собственных; это, прежде всего - чужие. И от этого они интереснее, а, может даже в чём-то и лучше, - положил на место рапидограф Захар. Затем, на мгновение, задумавшись, добавил:
 - Но, ещё не вечер. И я что-нибудь нарисую.
Марина пристально посмотрела на Захара. Тот улыбнулся, зная, что она понимает, где он говорит правду, а где шутит.
- Когда работаешь над картиной, времени катастрофически не хватает. В случае же, если ты ходишь на работу – оно летит стремительно, расстояния преодолеваются моментально и дела делаются быстро. Но, вот только смысла и глубины в них нет, да и результат не радует так, как если бы они делались неспешно и для души. Только тогда всё, что ты задумал, выглядит законченно, профессионально, словно делал не простой человек, а талантливый, иными словами; общающийся с Богом… 
- Но этот мир создан ради денег!? - подойдя к картине, вздохнула, разглядывая её Марина. Она подумала сейчас, что художнику стать известным гораздо тяжелее чем архитектору.
- Потому что, если их не будет, то у людей начнутся депрессии. Ведь сказано в библии, что мужчина должен вкалывать в поте лица своего, - взглянул на утренний Турку, в окно с поднятой Римской шторой Олег.
- А что же те, кто работает головой? – встал с ним рядом Захар.
- Вот! Этим-то тяжелее всего. Если временно нет мыслей, а не умеешь руками – считай, пропал.
- Значит, всё же, работать физически не менее важно? – улыбнулся Захар.
- Не обязательно. Но, уверен ли ты, что интеллектуального труда хватит на все жизненные невзгоды и падения?
- Хорошо, а как же тогда те, кто не умеет работать головой?
- Им проще, у них есть руки. Но, если и у них они опускаются, тут уже наступает полнейшая катастрофа.
- Иными словами быть умным проще, но в то же время и тяжелее?
- Как-то так...  Да…  Но, я бы сказал - надо быть умным, но иметь руки.
- Вот! ... 
- Как мы стремились в архитектуру. Нам казалось, это нечто неземное, архитекторы небожители и, для того, чтобы стать таковым требуется много, много лет работать где-то, набираться опыта и, только потом, став настоящим зодчим, уже начинать творить.
- Да. Олег. Как давно всё это было. Мне казалось, что я никогда не смогу стать архитектором. Моё понимание окружающего нас искусства во всех его проявлениях пришло поздно. Я вырос в такой семье, где ценили творчество, возможно понимали его, но не могли объяснить многое, провести анализ произведения, как скажем, смог бы настоящий искусствовед.
Но, с годами начал постепенно разбираться. Сначала самую малость, затем больше, глубже, сильнее. Помнишь в колледже ты, мог сказать стоя перед картиной в доме художников, на выставке: – «Это сильно!». Я видел, что-то в работе есть, но не мог объяснить, что именно даже сам себе. Теперь понимание пришло, сидит во мне настолько крепко и неотъемлемо, что не смогло бы так закрепиться придя в детстве. Стал намного глубже чувствовать. Наверно, как ты тогда. И сегодня мне непонятно, как можно не ценить и не видеть в талантливых работах важное, ценное, в них имеющееся? К тому же ещё и не стремиться к пониманию, приходящему не сразу, только с годами на основе огромного желания. Наблюдаю у людей полное отсутствие тяги к обучению, приобретению новых знаний.
И эта повсеместная беда накрывшая общество порождает успешных, приравниваемых теперь к гениям. Им не дано познать, что такое приёмы истинного творчества, потому что создают оставаясь пусты, лишённые ненужных им знаний. Те же, что имеют в себе, будучи оттесняемы обществом, выявляют всю нелепость современного гения.
Ум — это опыт. Ум успешных – лицемерие и наглость.
Что такое современная архитектура?
Умение вовремя прокричать.
Кто же тогда истинный архитектор?
Умеющий грамотно успокоить крик.
- Это очень длинный разговор.  Мне пора собираться на работу. Идите со мной. Прогуляемся, я покажу вам город.