Воробьиная ночь пьеса - ретро 90-х

               
 
               

                Владимир Илюхов.

                ВОРОБЬИНАЯ НОЧЬ
                /Ретро 90-х.Пьеса/

                ДЕЙСТВУЮЩИЕ ЛИЦА
                Рожнов Николай Михайлович
                Рожнова Татьяна Артемовна
                Вера
                Мазин Борис Давыдович
                Ира


                ДЕЙСТВИЕ ПЕРВОЕ.

     Однокомнатная квартира. Обстановка не модная: пианино, книжные полки, пластинки. На стенах афиши. Посредине комнаты стоит хорошо сервированный стол. Цветы. Много цветов. Они в корзинах, вазах, банках и других всевозможных емкостях. Окно задернуто шторами. В открытую из комнаты дверь, просматривается коридор, входная дверь, дверь в санузел, ход на кухню.
    В комнате находится Николай Михайлович Рожнов. В момент открытия занавеса, он разговаривает по телефону.
    РОЖНОВ. Нет, говорю, нет! Ирина Алексеевна, я очень бы хотел вас видеть, но сегодня это невозможно... Ну, какой праздник? Я уже сказал: “Юбилей это не праздник. Это – сведение счета с прожитой жизнью”. Прожита, прожита. В этот день особенно ясно понимаешь, как она быстро прошла. Быстро и бездарно... Нет, это других можно обмануть, а себя не обманешь... Потому, что не желаю сидеть истуканом, и слушать о себе всяческий неискренний бред. Главное, и возразить ничего нельзя - как на похоронах!.. Нет, я не злой. Просто всему этому я знаю цену. Насмотрелся на других юбиляров... Ну, пусть злой, пусть! Но это, если хотите, мой каприз! Да, я так хочу провести свой юбилей!.. Ну, кому какое дело, кого я пригласил в гости? /Коротко оглядывает стол/. Гости, как гости... Пусть говорят, кому, что хочется... Нет, не сержусь... Особенно на вас... Конечно, самый счастливый.  У меня есть все: талант, любимое дело, жена, любовница. Правда, обе последние, недовольны своим положением, и хотят поменяться друг с другом местами... Вот то-то, что “Боже упаси!” /Слушая, наливает в рюмку водку/. Давайте, сегодня не будем об этом, а? Завтра, завтра сколько угодно. Завтра я буду слушать вас с утра до ночи. Хотя нет: с утра вряд ли смогу... /Вытягивает перед собой рюмку с водкой/. С утра мне надо будет придти в себя... Нет, я не собираюсь напиваться. А впрочем, не знаю - как получится... /Слушает, пьет водку/. Ты, сейчас, говоришь как жена!.. Вот и не надо...
Отворяется входная дверь. В квартиру входит Татьяна Рожнова. Ей около сорока пяти лет, но выглядит она не по возрасту, а по настроению - то старше, то моложе своих лет.
ТАТЬЯНА /проходя на кухню /. Опять с незапертой дверью сидишь. Не прежние времена...
        Рожнов плотно притворяет комнатную дверь.
        РОЖНОВ. Все, пока... Нет, не гости... Да, кто же еще... Да, как договорились, и не надо никаких сюрпризов. Все.
Рожнов кладет трубку и почти сразу же отворяется дверь в комнату и входит Татьяна.
      ТАТЬЯНА. Кто звонил?
      РОЖНОВ. /Через короткую паузу, неопределенно/.  Да...
     ТАТЬЯНА /проходит к окну, отдергивает шторы, отворяет балконную дверь/.  Душно...
       Негромкий шум вечернего города врывается в комнату. За окном сумерки. Басовитые, далекие раскаты грома. Зарницы освещают мутное грозовое небо.
Скорее бы уж гроза, что ли?
    РОЖНОВ  /через паузу, нехотя/. Как съездили?
    ТАТЬЯНА /тоже через паузу, поддерживая ненужный разговор/. Нормально. Кресецкая чуть отпела. Давление...
    РОЖНОВ. Погода.
    ТАТЬЯНА. Да, погода. /Вдруг, улыбаясь/. А Иван Сергеевич молодцом. Семьдесят лет, а он всё вокруг дам - ко-ко-ко, ко-ко-ко! И голос как у молодого. Низкую ноту возьмет, вот тут /прикладывает руку к груди/,  все так и заноет... Слушать сладко!
    РОЖНОВ. Старая школа.
    ТАТЬЯНА. Да... А я пару раз по нотам промазала. Трудная вещь. В ля диез миноре.
    РОЖНОВ. Кому аккомпанировала?
    ТАТЬЯНА. Кресецкой.
    РОЖНОВ. Вот у нее давление и подскочило. От злости.
    ТАТЬЯНА. С ее-то слухом, что шесть диезов, что семь... А злость, Коля, тебя давит...
     Пауза. Рожнов молча смотрит на Татьяну.
Иван Сергеевич  прямо так и говорит: “Смотрите, Таня, погубит Николая Михайловича успех. Не умеет он ему радоваться, злится”. (Пауза). Слышишь?
 РОЖНОВ. Слышу. Обидно старику.
      ТАТЬЯНА Господи, ему-то, что обижаться?
      РОЖНОВ. Как же - ему уже за семьдесят, начинал в Мариинке, а всю жизнь тут прожил в вечной мерзлоте, как мамонт...
     ТАТЬЯНА. Ты, Коля, такой же мамонт, и в той же мерзлоте.
     РОЖНОВ. Между прочим, я весь этот год из-за границы не вылезал.
     ТАТЬЯНА. Мерзлота, Рожнов, у тебя внутри. Слишком долго ты своего часа дожидался, и вот теперь... /Умолкает./
     РОЖНОВ. Что теперь? Ну, договаривай, раз начала!
     ТАТЬЯНА (нехотя). Дождался.
Рожнов долго смотрит на нее, потом садится посреди комнаты на стул, как-то неимоверно переплетя ноги. Сидит, нахохлившись как воробей, смотрит в сторону, молчит, - видно, что успокаивается.
/Примирительно/. Ну вот, что ты со своим юбилеем намудрил? Давай, пока не поздно, позвоним всем, а?
     РОЖНОВ. Я уже всем сказал, и тебе повторяю: юбилей это не повод для веселья...
   ТАТЬЯНА /продолжает, заучено/. “Это сведение счета с жизнью”. Чепуха, какая - и что считаться? Как ребенок: “На златом крыльце сидели царь, царевич, король, королевич, сапожник, портной, а ты кто будешь такой?”
   РОЖНОВ. Вот именно: кто ты  такой?
   ТАТЬЯНА. Ну, если тебе  неудобно,  давай я позвоню?
Татьяна идет к телефону.
   РОЖНОВ. Оставь телефон!
   ТАТЬЯНА. Ну и сиди, жди своих призраков! Что ты им всем доказать хочешь, не понимаю? То, что они погубили твою молодость? Так не тебе одному, между прочим. Ну, было, и было. Прошло. Теперь твою скрипку пол-Европы слушает. Что тебе еще надо? Посмотри на Ивана Сергеевича - лучшие годы в лагерях, а он вон какой!..
   РОЖНОВ. Я, если ты это заметила, не Иван Сергеевич.
   ТАТЬЯНА. Это уж точно. А у него, Коленька, талант-то не меньше твоего был.
   РОЖНОВ. Вот именно - был. А что осталось? Ария Варяжского гостя?
   ТАТЬЯНА. А ты, что думаешь, что своей злостью себе репертуар  нарабатываешь, или мастерство повышаешь?
   РОЖНОВ. Хватит, надоело!
   ТАТЬЯНА. Да ты оглянись, - посмотри, - никто же не пришел на твой “триумф”! Дурачок, Борьку он пригласил! Ближний свет ему из Нью-Йорка к тебе, на твой вшивый юбилей тащиться. Лучше бы ты Ростроповича пригласил. Вот тот бы примчался, не побрезговал.  Посмотри на него, какой он светлый! А его, между прочим,  топтали деятели не областного масштаба, а посмотри, как он улыбается!..
   РОЖНОВ. Ну, не всем же улыбаться! У каждого, знаешь, свой Карабас Барабас был. Мне моего - вот так - хватило!
Звонит телефон. Татьяна первая снимает трубку.
   ТАТЬЯНА. Квартира Рожновых... Алло! Говорите, вас внимательно слушают... Что же вы всё молчите? Давайте хоть познакомимся?  /Отнимает трубу от уха/.  Положила трубку, сучка...  /Кладет трубку на рычаги, отходит к окну, стоит спиной к мужу/. Брошу я тебя Рожнов к чертовой матери! Уеду, куда глаза глядят! Ребенка из детдома возьму... А то и сама еще...
   РОЖНОВ. Прекрати, а?
   ТАТЬЯНА. Сорри. /Оборачивается/. От кого эти цветы?
   РОЖНОВ /хмыкнув/. От благодарных почитателей моего таланта.
   ТАТЬЯНА. Надо же: не захотел людям праздник сделать. Сейчас бы из филармонического зала в банкетный перешли.
   РОЖНОВ. Ага, а через пару часов все мордой в салат.
   ТАТЬЯНА. Ну, уж не все… А и то, - лучше в салат, чем как ты сейчас в говно. Не себе, не людям! Давай хоть сами, что ли, за стол сядем.
   РОЖНОВ. Еще подождем.
   ТАТЬЯНА. Кого? 
Рожнов молчит.
Ой, дура я, дура! Я даже не спросила: меня-то ты пригласил на свой юбилей, или нет? А я-то, дура, без спроса приперлась. Но ты, Коленька, должен меня простить. Сам пойми - куда же мне деваться? Я тут живу. Могу паспорт показать. А с другой стороны, почему бы тебе меня не пригласить? Ведь ты, насколько мне известно, приглашал на свой  “банкет” исключительно своих врагов? А я, слава Богу, уже двадцать пять лет являюсь твоей женой. Более близкого врага у тебя и быть не может.
   РОЖНОВ. Прекрати кривляться. Погоди, ты что выпила?
   ТАТЬЯНА. Чуть-чуть.  После концерта. Со всеми вместе. За твое здоровье, между прочим! Ты уж нас прости.
   РОЖНОВ. Алкоголики.
   ТАТЬЯНА. Рожнов, а ведь я тебя обманула: никуда я от тебя не уйду. Так что не жди, и не надейся. Я уже старенькая, мне некуда идти. А тебе есть куда? Если есть, то иди. Я тебя не держу. Иди, ведь влюбленным море по колено! Помнишь, как я к тебе прибежала? И родителей бросила, и жениха, и к тебе, в общагу. А она, Коленька, где живет?
   РОЖНОВ. Не заводись, ладно? Сегодня не твой день.
   ТАТЬЯНА. А что это вы, господин Рожнов, гостям рот затыкаете? А еще лауреат.
   РОЖНОВ. Ты не гость.
   ТАТЬЯНА. Кто же я такая, Николай Михайлович? Не гость, не жена, не любовница. Всего-то вы меня лишили… кроме девственности...  Может быть, ты мне именно этого никак простить не можешь?
   РОЖНОВ. Перестань! Это непристойно, в конце концов, пошло.
   ТАТЬЯНА. А эти все твои девки - это не пошло? /Пауза/. А все эти /кивает на стол/, кого ты пригласил? Это не пошло? Да ведь они к тебе никогда не ходили, и никогда не придут. Потому что ты для них ноль без палочки. Хоть и со смычком. Только плевали они на твой смычок, на твою скрипку, на твою музыку, на тебя и на твой  юбилей!
   РОЖНОВ. Не все же такие?
   ТАТЬЯНА /махнув в сторону стола/. Эти - все!
   РОЖНОВ. А Борис?
   ТАТЬЯНА. Да что он тебе дался? Борис, Борис... Кто ты, и кто Борис? Да будь он хоть чуточку таким же, как ты, разве бы я от него ушла? Борис Давидович всегда был, прежде всего, руководителем. Даже когда исполнял твоего любимого Моцарта.
   РОЖНОВ. За что же он званья получал, ордена?
   ТАТЬЯНА. За то и получал. Тот же твой Моцарт для него был лучом света в темном царстве капитала. Почти марксистом. Он о нем больше говорил, чем его играл. А вспомни, как ты всегда себя вел? Вы же с Моцартом никогда ничего не понимали: где вы живете, как вы живете, с кем вы живете... Для вас же кроме музыки ничего и никого не существовало...
Звонок во входную дверь.
   РОЖНОВ. Кто-то пришел. /Заметался по комнате, нашел пиджак, стал его надевать, никак не попадая в рукава/.
   ТАТЬЯНА. Господи, что ты так нервничаешь-то? /Помогает ему/.
   РОЖНОВ. Иди, открой.
Татьяна идет в прихожую. Пока она там кого-то встречает, Рожнов пытается занять у стола какое-то одному ему понятное по значимости место. При этом он  поправляет и передвигает, то столовые приборы, то цветы. Перед входом Татьяны и гостя в комнату, Рожнов застывает у стола как по команде “смирно!” Татьяна вводит в комнату немолодую женщину, одетую по-домашнему - в халат и тапочки.
   ТАТЬЯНА /посмотрев на Рожнова, и криво улыбнувшись/. Вольно! Это соседка пришла, денег взаймы просит... Проходи, проходи, Вера, я сейчас... /Уходит на кухню/.
   ВЕРА /войдя в комнату/. Ой, я кажется не вовремя? Здравствуйте...
Рожнов кивает ей, здороваясь.
У вас кажется праздник...
   РОЖНОВ. Да, вот...
   ТАТЬЯНА /входит в комнату с сумочкой в руках, достает кошелек/. Это, Вера, у Николая моего день рождения. Пятьдесят ему сегодня.
   ВЕРА. Ой, я вас поздравляю!
   РОЖНОВ. Спасибо.
   ТАТЬЯНА. Коля, отомри. Налей Вере-то.
   РОЖНОВ. Да, да, конечно.
   ВЕРА. Ой, да что вы... Я же... Если бы знала... Я же только на минутку. А теперь вижу, что вы сами поистратились... Завтра, понимаете, надо бы за квартиру уже заплатить, и вообще, а денег все не дают, понимаете...
   ТАТЬЯНА. Понимаем. У самих так. Вот у меня сто восемьдесят только... Мало, наверное?
   ВЕРА. Мне бы  за квартиру   заплатить, и вообще...
   ТАТЬЯНА. У тебя, Рожнов, что-нибудь осталось?
   РОЖНОВ. Только доллары. Там /кивает головой в сторону полок /.
   ТАТЬЯНА / достает деньги/. Сто долларов хватит?
   ВЕРА /испуганно/. Ой, я и не знаю. Мы ж их никогда в руках не держали.
   РОЖНОВ. Дай больше-то.
   ВЕРА. Ой, это сколько же наших будет?
   РОЖНОВ. Я не знаю. Я сегодня телевизор не включал.
   ТАТЬЯНА. Двух сот баксов должно хватить. Бери.
Вера бережно берет  доллары, смотрит на них.
   ВЕРА. Ой, нет /кладет одну бумажку на стол/,  нам пока и одной денежки  хватит. А то не расплатимся  никогда.
   РОЖНОВ. Да разве это сейчас деньги?
   ВЕРА. Не знаю. Для кого как, а для нас это деньги, и еще какие. Мы же с мужем оба на одном предприятии. Двадцать лет уже почти. У людей как? Мужу не дадут, жена что-нибудь получит, а тут... Спасибо, правда, что хоть не закрывают. А то, куда бы мы в наши годы? Нам ведь уж  к сорока. А где не посмотришь -  все до тридцати, да, до тридцати требуются.
   РОЖНОВ. А что, ваша продукция спросом не пользуется?
   ВЕРА. Да кто же ее знает? Мужики вроде каждый день под землю спускаются. Мы тоже не сидим, не бастуем. Начальство гонит: давай, давай! А денег не дают.
   РОЖНОВ.  Зря не бастуете. Бастовать надо!
   ВЕРА. Да мужики пробовали. И ходили куда-то, а толку? Им говорят:  “Будете жаловаться, всех поувольняем”!
   РОЖНОВ. Ну и делов-то? Что так, что так - все равно ведь денег не платят.
   ВЕРА. Ну, иногда-то платят. И потом: если все поувольняются, кто же тогда работать будет? Ведь и так в стране кризис, а тут мы еще все поувольняемся. Что вы, разве можно?
   ТАТЬЯНА. Ну, хватит о плохом. Давай, Вера, за именинника!
   ВЕРА. Ой, да я в таком виде...
   ТАТЬЯНА. Нормальный вид: по-соседски.  Давай, Николай, чокнись уже...
Рожнов наливает в рюмки водку.
   ВЕРА. Ой, да я ведь что-то сказать должна. /Рожнову./ Ну, здоровьичка вам, вашей супруге. Счастья тоже. Сто лет вам еще жить! И успехов тех, которые вам в вашем деле полагаются.
   РОЖНОВ. Спасибо!
Чокаются, пьют.
   ТАТЬЯНА. Садись, Вера, закусывай. Не стесняйся. /Накладывает Вере в тарелку салат./
   ВЕРА. Ой, Тань, да ты не беспокойся - ишь, какую красоту из-за меня разбомбила. /Ест./ А гости-то ваши, что же? Не пришли еще, что ли?
   РОЖНОВ. Да-а...
   ВЕРА. Поздненько уже.
   ТАТЬЯНА. У нас концерт только что закончился.
   ВЕРА. Ой, да. Я же и забыла - вы же артисты вечно, как на сверхурочной. Когда же, однако, все-то соберутся?
   РОЖНОВ /наливая водку/. Давайте, Вера, еще по одной.
   ВЕРА. Тогда второй тост за родителей. Они живы у вас?
   РОЖНОВ. Живы.
   ВЕРА. Ну и дай им Бог здоровьица!
Чокаются, пьют.
А вам, я вижу, за вашу работу хорошо платят?
   ТАТЬЯНА. Да это разве у нас. Это он за границей был. А у нас, как и всем.
   ВЕРА. Вот, и я своей младшей говорю: учись. Язык учи. Английский ли, французский. Может, за границу куда устроишься. Или при иностранце, каком. Ой, я бы, кажется,   чего  только не сделала, чтобы дочки у меня за границей жили.
   ТАТЬЯНА. А старшая-то у тебя сейчас где?
   ВЕРА. Старшая-то у меня сейчас в декрете.
   ТАТЬЯНА. Ну? Хорошо.
   ВЕРА. Ой, да мало хорошего-то. Что не скушает, все из нее, простите, вон. Такой токсикоз! А мы ведь ей лучший кусок подкладываем. А в нашем-то теперешнем положении это... Я сама-то, ими ходила, все ела, без оглядки. Знала, если что - еще поем. А теперь - её тошнит, а я думаю: вот, продукты зря пропали. Просто грех! /После паузы, весело Рожнову/. А вы какую музыку играете?
   ТАТЬЯНА. Он скрипач.
   ВЕРА. Ой, да, что же я, дура, спрашиваю, я же слышала.
   РОЖНОВ. Где? На концерте?
   ВЕРА. Нет. Я так слышала.
   РОЖНОВ. По радио? На пластинке?
   ВЕРА. Ой, а у вас и на пластинки есть?
   ТАТЬЯНА. Есть.
   ВЕРА. Нет, я не на пластинке. Я так, через стенку слышала. Вы ведь как заиграете, мы тут сразу все слышим. До первого этажа. Так душу и выворачивает.
   РОЖНОВ. Извините.
   ВЕРА. Да за что извиняться-то? У каждого своя работа. Думаете наша лучше? Надо, значит надо. Ой, что-то я не то бороню. Вы уж простите меня, тетку пьяную, ладно? Пойду я. Спасибо вам за угощение, за выручку спасибо. Мы, как только получим... Или перезайму у кого...
   ТАТЬЯНА. Не надо перезанимать, нам не к спеху.
   ВЕРА. А то ведь весь подъезд обошла, у всех одна беда. Ну, счастливо вам праздник отгулять. /Татьяне/. Тань, я что спросить хотела - а с долларами-то этими как быть? Чай их так-то в сберкассе не приимут?
   ТАТЬЯНА. У девочек своих спросишь. Они знают, что с ними делать. Пойдем-ка на кухню, я тебе что-нибудь вкусненького для твоих красавиц дам.
   ВЕРА. Да что ты! Я еще из гостей угощение понесу. Не по-людски это как-то.
   ТАТЬЯНА. Прекрати. Старшую свою покормишь... /Уводит Веру на кухню/.
   РОЖНОВ /вслед/. Там еще баночка икры есть нераскрытая - беременным  полезно.
Оставшись один в комнате, Рожнов подходит к столу, наливает в рюмку водки, пьет. Смотрит в темное окно, на часы, прислушивается к разговору женщин на кухне, и, тихо, но плотно, прикрывает комнатную дверь, подходит к телефону, звонит.
/В трубку, понизив голос/. Ирину Алексеевну можно к телефону... Нет ее? Извините... Нет, ничего... Так, знакомый. /Аккуратно кладет трубку на рычаги/.
Рожнов опять подходит к столу, наливает водки. Но не пьет. Долго стоит с рюмкой в руке. Потом ставит рюмку, идет к проигрывателю, устанавливает на вертушку виниловый диск. Звучит скрипка. Входит Татьяна. Рожнов, увидев ее, выключает музыку.
   ТАТЬЯНА. Зачем выключил? Пусть бы играла.
   РОЖНОВ. Поздно уже. Эта Вера, в какой квартире живет?
   ТАТЬЯНА. Прямо под нами.
   РОЖНОВ /через паузу/. Из нашего дома никто, наверное, в филармонию не ходит?
   ТАТЬЯНА. Почему, я многим пропуска брала…
   РОЖНОВ. Да, никому мы тут не нужны.
   ТАТЬЯНА. Кто же тогда принес тебе эти цветы.
Рожнов долго смотрит на цветы.
   РОЖНОВ. Странно. Теперь вокруг одна попса. А я всю жизнь играл только классику. Если бы только пенсионеры эти цветы несли, тогда понятно. А это...  все молодежь  была... Странно.
   ТАТЬЯНА. Молодежь тоже разная бывает. Кому-то ноги покоя не дают, а кому-то душа.
   РОЖНОВ. Да, наверное.
   ТАТЬЯНА. Я, Рожнов, есть хочу. Я не могу больше ждать.
   РОЖНОВ. Да, больше ждать, смысла нет. Прошу  к столу.
   ТАТЬЯНА. Я сяду напротив, а?
   РОЖНОВ. Садись куда хочешь.
Татьяна садится против Рожнова на другом конце стола.
   Только так мне будет неудобно за тобой ухаживать.
   ТАТЬЯНА. А… я уж давно от этого отвыкла.
   РОЖНОВ. Ну, с чего начнем?
   ТАТЬЯНА. Ты знаешь, я не мешаю.
   РОЖНОВ. Значит с водочки.
   ТАТЬЯНА. И куда столько шампанского, вина этого набрал? Кто его у нас пьет? А вот водки мало.
   РОЖНОВ.  В такую-то жару? Нам с тобой хватит.
   ТАТЬЯНА. А вдруг, кто придет?
   РОЖНОВ. В холодильнике  еще несколько бутылок.
   ТАТЬЯНА. Одна осталась. Я на концерт брала, я же говорила... Да Вере сейчас... Ты не против?
   РОЖНОВ. Ради Бога... /Разливает водку/. Ну, за что пить будем?
   ТАТЬЯНА. Твой юбилей, тебе и решать.
   РОЖНОВ. Что же мне самому себе тосты говорить? Как-то это не по-людски.
   ТАТЬЯНА. А весь этот твой юбилей не по-людски затеян.
   РОЖНОВ. Однако, юбилей мой, значит говорить тебе.
   ТАТЬЯНА. Ну, тогда не обессудь! /Поднимается/. Дорогие друзья! Фу ты! Друзей-то ты как раз и не приглашал... Как же начать? Дорогие враги? Слишком уж это… Достоевщина какая-то…
   РОЖНОВ. Ну, скажи “уважаемые”.
   ТАТЬЯНА. В гробу бы я таких уважаемых видела.
   РОЖНОВ. Коллеги? Сограждане?
   ТАТЬЯНА. Ага, “Россияне”. Скажу просто – товарищи, - хорошее, ни к чему не обязывающее слово. Товарищи, сегодня вы собрались за этим столом, чтобы почтить своим отсутствием скромный юбилей вашего тихого недруга, Рожнова Николая Михайловича. Тридцать лет он верой и правдой служил советскому музыкальному искусству...
   РОЖНОВ. Какому, какому искусству?
   ТАТЬЯНА. И советскому, Коленька, и российскому, а теперь и мировому сподобился. И всю его нелегкую жизнь...
   РОЖНОВ. Чью нелегкую жизнь?
   ТАТЬЯНА. И твою, Коля, и российского искусства, вы, дорогие товарищи, непреодолимой стеной стояли у них на пути. Хорошо сказала? И даже теперь вы умудрились насрать в юбилейный салат нашему дорогому юбиляру, тем, что никто из вас, сукины вы дети, не явился на этот ненормальный праздник. За что вам от меня огромное русское мерси! Будь здоров, Коля!
Татьяна залпом выпивает рюмку, наливает еще.
Ну, а теперь слово юбиляру.
   РОЖНОВ. Не торопись, еще не все выступили.
   ТАТЬЯНА. Чего же они молчат?
   РОЖНОВ. Закусывают. И ты закуси.
   ТАТЬЯНА. Закусывайте, закусывайте, товарищи. /Начинает разносить по тарелкам еду/. Накладывайте, накладывайте побольше, не стесняйтесь. /Разложив еду, садится на свое место/. Молчат! Ты посмотри на них, молчат. Вы что же товарищи, жрать сюда пришли?
   РОЖНОВ /подхватывая игру/. Надо им водки налить. /Наливает водку по рюмкам/. Вот сейчас выпьют, у них языки-то и развяжутся. Так всегда бывает: сначала все молчат, говорят только назначенные, а потом все с поцелуями лезут. Иудиными. У всех налито?
   ТАТЬЯНА. Кажется у всех.
   РОЖНОВ. Ну, давай тост.
   ТАТЬЯНА. Как? Опять я?
   РОЖНОВ. Почему ты? Кто там следующий? Давай, давай, я послушаю.
   ТАТЬЯНА. Рожнов, я ведь даже не знаю, кого ты конкретно приглашал. Вот тут, скажем, рядом с тобой, кто сидит? Что-то я его лица не разгляжу. Надо бы свет, что ли включить. /Включает свет/.
   РОЖНОВ /достает из кармана настольные визитные карточки./ На, вот, выбирай сама.
   ТАТЬЯНА /перебирает карточки/. Ба, какие люди в Голливуде! Что же ты их за  пазухой держишь? /Раскладывает карточки у тарелок/. Да как красиво написано. И не лень было? Так, кто там у нас первым уселся?
   РОЖНОВ /читает первую от себя карточку/. Мирончук Анатолий Федорович.
   ТАТЬЯНА. Он жив еще?
   РОЖНОВ. Нас с тобой переживет.
   ТАТЬЯНА. Ну что ж, вам слово, товарищ Мирончук. /Становится на место предполагаемого гостя/. “Ну, что сказать, товарищи?”. Правда, а что сказать-то, Коля?
   РОЖНОВ. Ну, уж что-нибудь скажите.
   ТАТЬЯНА. Тише, товарищи, не перебивайте! Все-таки секретарь по идеологии выступает. Бывший, правда. Ну что же вы, Анатолий Федорович? Или речи разучились говорить? Раньше-то бывало, как встанете, как выступите... Интересно, каким он теперь стал?
   РОЖНОВ. Старым.
   ТАТЬЯНА. Ты откуда знаешь?
   РОЖНОВ. Встречались на днях на одном мероприятии...
   ТАТЬЯНА. Банкет? Презентация?
   РОЖНОВ. Поминки. Очень он хорошо  обо мне говорил.
   ТАТЬЯНА. Господи, ты же еще живой?
   РОЖНОВ. Сказал, что внимательно за мной следит.
   ТАТЬЯНА. Опять?
   РОЖНОВ. Нет, теперь уже в другом смысле. Теперь в смысле творческого роста.
   ТАТЬЯНА. Так он и раньше в этом смысле следил. “Не растете, товарищ Рожнов, над собой. Как не придешь на ваш концерт, все у вас Чайковский, да Моцарт. А где же наши, советские композиторы?”
   РОЖНОВ. А теперь он говорит, что его радуют мои успехи.
   ТАТЬЯНА. И заграничное признание его теперь не пугает?
   РОЖНОВ. Нет. Говорит, что наоборот.
   ТАТЬЯНА. Да, теперь у нас все наоборот. “Что ж вы раньше-то Анатолий Федорович не радовались? Наоборот...: Глубоко антигражданственная позиция Рожнова льет мутную воду на мельницу буржуазной культуры”! Господи, как я вас тогда боялась, товарищ Мирончук! /Выпивает/. И ты, Рожнов, еще додумался его пригласить! / Тянется за бутылкой/.
   РОЖНОВ /перехватывая бутылку с водкой/. Тю, тю, тю! Не много ли вам, сударыня, будет?
   ТАТЬЯНА. Жалко, да?
   РОЖНОВ. Не жалко, а убывает. Ты ведь, кажется, есть хотела?
   ТАТЬЯНА. Жалко.  Ой, а идейный то наш секретарь обиделся, ушел, и пить не стал. /Берет рюмку с пустой тарелки предполагаемого гостя/.
   РОЖНОВ. Поставь, он еще вернется.
   ТАТЬЯНА. Ну, уж фигушки! Не допустим!
   РОЖНОВ. Поставь, говорю, рюмку. Он по надобности вышел.
   ТАТЬЯНА (резко ставит рюмку на стол, водка проливается/. Ой! /Пытается вытереть пролитое, даже пробует выпить пролитую водку с блюдечка, поперхивается, смеется/. Пропала к черту водка! /Ставит  тарелку на стол/. Куда же вы, Анатолий Федорович ходили? Я тут вашу водку пролила. Вы не расстраивайтесь - мы вам это сейчас возместим. /После короткой борьбы с Рожновым, завладевает бутылкой, наполняет рюмку воображаемого гостя и свою/. Вот так. Не расстраивайтесь, товарищ Мирончук, а лучше объясните мне, дуре, как это у вас как получалось: вы признали искусство Рожнова антинародным и его же, с его антинародным искусством послали в народ, по колхозам играть.   
   РОЖНОВ. “А что колхознику не нужна серьезная музыка?”
   ТАТЬЯНА. Это не мне судить. Только я хочу понять логику: почему  антинародное отправляли в народ? Да и что в  Рожнове антинародного? Что в фас, что в профиль - типичный представитель рабоче-крестьянского происхождения.
   РОЖНОВ. “Меня, Татьяна Артемовна, тогда неверно информировали насчет вашего супруга”.
   ТАТЬЯНА. Ха-ха-ха!
   РОЖНОВ. Он мне сам так сказал.
   ТАТЬЯНА. Да? И кто же были эти злодеи?
   РОЖНОВ. “Те, кого сейчас неправильно информируют”.
   ТАТЬЯНА. Чудно! Просто заколдованный круг! Правда, сейчас их, и прошлых, и настоящих, хоть послать можно.
   РОЖНОВ. Ты в этом уверена?
   ТАТЬЯНА. Так что я вас, товарищ Мирончук, лишаю слова. Тем более что вы - вон - водку пролили. Закусывайте лучше.
Татьяна шлепает на тарелку предполагаемого гостя салат.
   РОЖНОВ. Осторожнее.
   ТАТЬЯНА. Что ж это вы, Анатолий Федорович, себя вести не умеете? В юбиляра салатом бросаетесь. Ах, вам не нравится, как с вами разговаривают. Ну, так идите отсюда, вас тут никто не держит. /Махнув рукой, роняет тарелку со стола на пол/. Вы посмотрите на него: он еще и посуду бьет!
   РОЖНОВ /смеясь/. Давно я тебя такой не видел.
   ТАТЬЯНА. А ты меня давно уже никакой не видишь. Ну, что вы черти приуныли? Кто там следующий?
   РОЖНОВ. Только посуду не бей, жалко.
   ТАТЬЯНА. А меня не жалко? /Берет со стола следующую карточку/. Ну, ты Рожнов, даешь! А ты президента, случайно не пригласил?
   РОЖНОВ. А Президент-то тут причем?
   ТАТЬЯНА. Не знаю. Вдруг он там у себя, где положено,  тоже учил кого-нибудь, как смычок держать? В Свердловске том же.
   РОЖНОВ. Вряд ли. Он, наверное, и не знает, что такое смычок.
   ТАТЬЯНА. Ах, да, он же у нас подерижировать не дурак.
   РОЖНОВ.  Вот пусть с ним дирижеры и разбираются, а у меня тут своих учителей хватало.
   ТАТЬЯНА. Тогда слово товарищу Торгашеву. /Обращается к предполагаемому гостю/. Будете говорить, или вам с товарищем по идеологии посоветоваться надо? Так  он ушел, зря оглядываетесь... Не знает он, Коля, что тебе сказать.
   РОЖНОВ. Ну, уж что-нибудь бы он мне сказал.
   ТАТЬЯНА /играя кого-то/. “Да ничего. Я вас, Николай Михайлович, и знать не знаю. Ни тогда, ни сейчас”.
   РОЖНОВ. Да? А кто же тогда так методично вычеркивал меня из всех наградных списков, и зарубежных гастролей? А ведь это я был Всесоюзным лауреатом.
   ТАТЬЯНА. “У вас, господин Рожнов, была не очень лестная характеристика”.
   РОЖНОВ. В ней говорилось, что я бездарь?
   ТАТЬЯНА. “Среди кандидатов вообще на награждения вообще не было бездарей”.
   РОЖНОВ. Да что вы говорите?
   ТАТЬЯНА. “Скромнее надо быть, господин Рожнов, скромнее. А вообще-то я в музыке не специалист. Так вас рекомендовали ваши  же товарищи, ваши коллеги. А на мне была область. И не самая, я вам скажу, плохая. И в моей области культура была не хуже, чем где-либо. А что я вас не знал, так уж вы не обессудьте. Повторяю: я в музыке не специалист”.
   РОЖНОВ. Так какого хрена вы в нее лезли?
   ТАТЬЯНА. “А мы во все лезли. Потому у нас во всем был порядок! И страна была, и искусство, и литература, и спорт...”
   РОЖНОВ. Таня, ты это серьезно?
   ТАТЬЯНА. А причем тут я? Это он. /Показывает на карточку-визитку/. Ты что думаешь, он себя хаять позволит?
   РОЖНОВ. Но ты это как-то так убедительно  сказала...
   ТАТЬЯНА. “А вы, товарищ Рожнов, хотите, чтобы я с вами в поддавки играл? Хватит, доигрались! Кругом развал, разруха, духовная нищета! А мы заставляли народ тянуться к лучшим образцам русского и мирового искусства. И представлять это искусство должны были наши лучшие люди! Тем более за рубежом”.
   РОЖНОВ. Да. Почему-то туда они рвались с особенным рвением, ваши лучшие люди. А некоторые там и оставались. Господи, как только меня наш худрук не выставлял на собраниях? И орудием в руках империализма, и пособником, и антисоветчиком, и диссидентом. Это слово я вообще впервые от него услышал. А как только разрешили свободный выезд, первый туда умотал. И вот теперь  он гражданин США, а я - тут. Еще и пенсию там какую-то получает - как жертва коммунистического режима.
   ТАТЬЯНА.  Ну, это ты напрасно - он же ветеран, блокадник.
   РОЖНОВ. Ага, наголодался в блокаду, так и не знал, как меня скорее сожрать! /Представляет кого-то/. “Как это вы, Николай Михайлович не хотите участвовать в субботнике?” Почему, говорю, я готов. Только не мусор вывозить. Тем более что кто-то за это всю зиму деньги получал. “Велики ли эти деньги?” - говорит. - Добейтесь, говорю, положенных. - “Это - говорит не нашего с вами ума дело. Этим занимаются люди поважнее нас” - Ну так пусть они тогда эту грязь и вывозят. В конце концов, я же не требую от них  учить за меня Сарасате или Тозелли. - “Ваши рассуждения демагогичны и вредны! Не забывайте, что вы в неоплатном долгу перед государством”. - Если, говорю, у меня и есть долги, то перед родителями, которые отдавали последнее, чтобы дать мне образование. “Как? - кричит. - А партия, а правительство?” - Хорошо, говорю, я готов и им выплатить свои долги: талонами возьмете? Так что грязь вашу вывозить не буду. Я, простите, брезглив. - “А вот Владимир Ильич не был брезгливым! А с такими, как вы, Рожнов, мы коммунизм еще долго не построим. Но когда построим, то вас в него не возьмем. Так что на зарубежных гастролях вам не бывать. Обойдемся без вас!” И обходился. Да и сейчас обходится...
   ТАТЬЯНА Ты что, я не пойму, туда, что ли хочешь?
   РОЖНОВ. Да никуда я уже не хочу! Я хочу, чтобы в жизни была справедливость.
   ТАТЬЯНА. Мести захотелось?
   РОЖНОВ. А тебе не хочется?
   ТАТЬЯНА. Иногда.
   РОЖНОВ. Вот! Так, иногда на всех хочется мор напустить! Или, на худой конец, поджечь что-нибудь!
   ТАТЬЯНА. Да вы у нас, батенька, бунтарь! Стенька Пугачев.
   РОЖНОВ. Да ну тебя. Я серьезно.
   ТАТЬЯНА. А если серьезно, то - большевик!
   РОЖНОВ. Вряд ли. Но, иногда так обидно, что ничего не получается по-моему!..
   ТАТЬЯНА. Потому, что не всем, по-твоему, хочется.
   РОЖНОВ. Но ведь я плохого не хочу?
   ТАТЬЯНА. А кто плохого хочет?
   РОЖНОВ. Но почему же у них всё так получается?..
   ТАТЬЯНА. Перестань! У кого у них? Кому ты завидуешь? У кого получается? Что получается?  И что у тебя не получилось?
   РОЖНОВ. Все!
   ТАТЬЯНА. А кому принесли эти цветы?
   РОЖНОВ. Опять ты!.. Цветы, цветы!.. Эти цветы скоро завянут.
   ТАТЬЯНА. Другие принесут.
   РОЖНОВ. Принесут, и уйдут, а я опять останусь один.
   ТАТЬЯНА. А я?
   РОЖНОВ. Ой, опять ты о себе. Я же сейчас про себя говорю!
   ТАТЬЯНА. А ты всегда про себя говоришь.
   РОЖНОВ. Почему, я  всегда один?
   ТАТЬЯНА. Ты один? Да вокруг тебя всегда люди. Просто ты их не замечаешь. Вот сегодня, вместо  друзей, кого ты пригласил?
   РОЖНОВ. Да никого я не приглашал! Что я не понимаю?
   ТАТЬЯНА. Та-ак! Что же ты весь вечер то краснел, то бледнел, как невеста на выданье?
   РОЖНОВ /замявшись /. Ну, Борису-то я звонил, все-таки...
   ТАТЬЯНА. Да на что он тебе дался? Что ты всё ему доказать хочешь? И потом, ближний  свет ему из Америки киселя хлебать. Не понимаю, зачем, зачем ты все это затеял, если не думал никого приглашать? 
   РОЖНОВ. Не знаю... В последний момент, вдруг, захотелось одному побыть.
   ТАТЬЯНА. Тебе других дней мало? Нет, ты, Рожнов, все-таки больной! Мазохист! Мазохист и экстремист. Берегись, это очень опасное сочетание.
   РОЖНОВ. Ну, а зачем все это? /Обводит стол рукой/. Ну напились бы все, а дальше что? А ведь на то, что со мной происходит, на это всем наплевать! Разве кто поймет, что у меня тут... / Указывает на грудь/.
   ТАТЬЯНА. А что у других тут ты понимаешь? И потом, неужели ты думаешь, что ты один такой загадочный?
   РОЖНОВ.  Не знаю, но таблетки глотаю я, а не ты.
   ТАТЬЯНА.  Да ты еще всех нас переживешь. Если, конечно, своими таблетками не подавишься.
   РОЖНОВ. Вот и поговорили.
   ТАТЬЯНА. Ну, и поговорили!
Татьяна достает сигареты и уходит на кухню.
   РОЖНОВ. Господи, почему всегда так? Только вроде... и на тебе! /Громко/. Почему, почему меня никто не понимает?
   ТАТЬЯНА /с кухни /. Да кому ты нужен - понимать тебя! Если ты сам себя не понимаешь!
   РОЖНОВ. Но почему, почему?
   ТАТЬЯНА /выходит из кухни/. Это к терапевту, к терапевту.
   РОЖНОВ. Мне пятьдесят лет!
   ТАТЬЯНА. Ну?
   РОЖНОВ. Да люди в пятьдесят лет уже... я не знаю! А я?
   ТАТЬЯНА. Люди, Рожнов, в пятьдесят лет не уже, а еще! А ты, Рожнов, просто сумасшедший. На чьи, интересно, концерты у нас в филармонии зал набивается битком?
   РОЖНОВ. Но это же все незнакомые мне люди. Они просто приходят послушать музыку: Баха, Сарасате, Моцарта… Если бы не эти гении, кто бы ко мне пришел? Меня-то, меня-то никто и не знает! 
   ТАТЬЯНА. Да это их счастье, что они тебя не знают - здоровее будут.
   РОЖНОВ. Вот. Все здоровые! А я?
   ТАТЬЯНА. А ты – больной!
   РОЖНОВ /не понимая иронии/.  Но почему я?
   ТАТЬЯНА. Это ты у меня спрашиваешь, или у Бога?
   РОЖНОВ. Ну, ответь хотя бы ты.
   ТАТЬЯНА. Потому, Коленька, что тебе так выгодно.
   РОЖНОВ. Что мне выгодно?
   ТАТЬЯНА. Болеть, например, тебе выгодно.
   РОЖНОВ. Чушь, какая чушь!
Раздается звонок во входную дверь.
Это к нам звонят?

Пауза. И опять звучит звонок.
   ТАТЬЯНА. Вроде к нам.
   РОЖНОВ. Кто бы это мог быть?
   ТАТЬЯНА. Может, все-таки, кто-нибудь поздравить пришел?
   РОЖНОВ. Кто?  Я всем отказал...
Опять звучит звонок.
Кто же так поздно?
 Звонок.
               
                Конец первого действия.

                ДЕЙСТВИЕ ВТОРОЕ.

Второе действие начинается с того момента, на котором прервался первый акт.
Звучит звонок  во входную дверь.
   РОЖНОВ. Кто же это может быть? Открой.
   ТАТЬЯНА. К тебе пришли, ты и открывай.
   РОЖНОВ. Ну, не вредничай, открой.
   ТАТЬЯНА. В конце концов, Рожнов, я женщина, а на улице ночь.
   РОЖНОВ. Ох, ты, господи! /Идет в прихожую, открывает дверь/.
В прихожей шум встречи. Видно как там мотается из стороны в сторону огромный букет роз. Наконец в комнату входят Рожнов, Борис Давыдович Мазин и Ира с букетом роз.
   МАЗИН. Сколько лет, сколько зим! Что же вы так рано позапирались? Я думал, что вы уже спать полегли. Не хотели пускать бедных пилигримов. Ну, здравствуй еще раз, именинник.
   РОЖНОВ. Именины у меня на зимнего Николу. Я юбиляр.
   МАЗИН. А почему на зимнего-то? Ведь ты летом родился? И что так обречено - “Юбиляр”. Пятьдесят, Николай, это еще не юбилей. Юбилей, это когда человеку уже кроме цифр и вспомнить нечего. И похвастаться нечем, даже перед друзьями. Так что твои пятьдесят, это только легкий трамплин между юностью и зрелостью. Как сказал? По-моему хорошо.
   РОЖНОВ. Как всегда. Вот только насчет юности и зрелости...
   МАЗИН. Творческий, творческой зрелости... Ассистент - цветы!
На первый план выходит Ира с букетом.
/Остановив, шагнувшего к ней Рожнова/. Э нет, цветы не тебе. Цветы - супруге. /Передает букет Татьяне, целует ей руку/. Танюша, поздравляю тебя с юбиляром!
   ТАТЬЯНА. Спасибо, Боря. / Обнимает, целует его/.
   МАЗИН. Хороша, по-прежнему хороша.
   ТАТЬЯНА. Ой, не лги.
   МАЗИН. Ну и юбиляру тоже подарок. Ассистент, алле!
Ира, как по подиуму проходит по комнате, демонстрируя компакт-диск. Затем она подает его Мазину, тот вручает диск Рожнову.
   РОЖНОВ. Мой первый компакт. Спасибо.
   МАЗИН. И заметь - не какой-нибудь левый, а фирма! А это... /Подзывает на Иру/. Ира. Надеюсь, вы не против, что я не один?
Рожнов молчит.
   Ну, так что, приглашаете вы нас, или как?
   ТАТЬЯНА. Ты еще спрашиваешь!? Ну что ты, Николай, в этот диск вцепился, приглашай гостей.
   РОЖНОВ. Да, да...
   МАЗИН. Что “да, да”? Такая жарища, а он -  как замороженный.
   РОЖНОВ.  Да что-то вдруг...
Рожнов массирует себе левый бок.
   МАЗИН. Понимаю, устали, сидите с утра, а тут еще мы - не званные.
   РОЖНОВ. Ну, почему же…
   МАЗИН. Ну, нежданные, это точно /Пауза/. Таня, может мы правда, некстати, так вы скажите?
   ТАТЬЯНА. Да что ты Борис. Просто мы за день уже наулыбались. Смеялись, смеялись... Мускулы болят... Лица.
   МАЗИН. Тренировать надо мускулы лица - слушайте анекдот: пригласил мужик гостей на день рождения, на юбилей, вот как ты, Николай. Просидел весь вечер, прождал, а никто, почему-то не пришел. Тяпнул мужик с горя как следует, и завалился спать. Ровно в полночь - бум, бум - в дверь. Вскочил он, спросонья отворяет дверь, а там смерть стоит. С косой, в капюшоне - все как положено. Только маленькая. Ну, мужик, конечно, испугался - маленькая - не маленькая, а смерть. Стоит, обмер. А смерть ему говорит: “Отомри мужик, я не за тобой, а за твоей канарейкой”.
Ира  звонко смеется.
   ТАТЬЯНА. Господи, жуть, какая.
   РОЖНОВ. Ну, ты, боцман...
   МАЗИН. У-у, какие-то вы тут стали… Ну, давайте пока хоть цветы куда-нибудь поставим.
   РОЖНОВ. Куда, все занято.
   МАЗИН. Вижу-вижу.
   ИРА. Можно в ведро.
   ТАТЬЯНА. Точно. Сейчас я их...
   МАЗИН. Я сам, сам. Меня тут недавно этому научили. Пойдем, Танюша на кухню, я с тобой опытом поделюсь.
Мазин и Татьяна уходят на кухню. Рожнов и Ира остаются в комнате одни.
   РОЖНОВ  /Ире, тихо/. Ты зачем пришла?
   ИРА. Очень тебя видеть хотела, поздравить.
Ира подходит к Рожнову, хочет его поцеловать.
   РОЖНОВ /отстраняясь от нее/. Я же сказал - завтра.
   ИРА. А я хотела сегодня. /Целует его, оглядывает комнату). Вот, значит, как живет известный музыкант.
   РОЖНОВ. Как все.
   ИРА. Не богато.
   РОЖНОВ. Как ты отважилась?
   ИРА. Если бы не Борис Давыдыч - не отважилась.
   РОЖНОВ. А откуда ты его знаешь?
   ИРА. Сейчас познакомились, в подъезде.
   РОЖНОВ. В чьем?
   ИРА. В твоем, дурачок.
   РОЖНОВ.  Быстро он сориентировался.
   ИРА. Это я сориентировалась. Успокойся. Он  думает, что я твоя фанатка.
   РОЖНОВ. Нет, он знает, что делает. Надеется, что при тебе я не полезу в корзину с грязным бельем. Ты у него как страховка.
   ИРА. Что ему страховаться? Он мог бы просто не приезжать, если бы не хотел. Ближний свет ему из Америки киселя хлебать.
   РОЖНОВ. Про какой вы с Татьяной все кисель говорите?
   ИРА /усмехнувшись/. Видимо, про твой, интеллигентский.
   РОЖНОВ. Зачем же он тогда приехал?
   ИРА. Господи, ты же сам его пригласил.
   РОЖНОВ. Ага, а он так и послушался.
   ИРА. А ты не допускаешь того, что он мог, просто соскучится?
   РОЖНОВ. Он, по мне?
   ИРА. Почему по тебе?
   РОЖНОВ. Ты это брось! Или он тебе сам про это сказал?
   ИРА /кивает в сторону кухни/. А то я сама не вижу.
   РОЖНОВ. Перестань.
   ИРА. Ты что, ревнуешь?
   РОЖНОВ. Перестань.
   ИРА. Что ты все к ним прислушиваешься?
   РОЖНОВ. Я?
   ИРА. Ты.
   РОЖНОВ. Очень надо. Думай, что говоришь.
   ИРА /подходит к нему вплотную/. А я  тебе  еще и не то скажу, погоди.
   РОЖНОВ. Говори.
   ИРА. А что ты так разволновался-то? Не волнуйся. То, что я тебе скажу, должно тебя очень обрадовать.
   РОЖНОВ. Глупость какая-нибудь.
   ИРА. Увидишь.
   РОЖНОВ. Ну, говори...
   ИРА /слышит, что Татьяна и Мазин возвращаются в комнату/. Всему свое время. /Быстро отходит от Рожнова/.
Входят Татьяна и Мазин.
   ТАТЬЯНА /о цветах/. Ставь их у пианино, что ли.
   ИРА. Как в цветочной лавке. Вы, Николай Михайлович, наверное, очень счастливый человек - такая признательность.
   ТАТЬЯНА. Увы, Ирочка, он счастлив, не бывает.
   МАЗИН. Все шизуешь, старик? Нет, вы посмотрите на него: так и стоит, уцепившись в свой компакт. Отомри. У вас, кстати, есть, на чем его слушать?
   ТАТЬЯНА. Есть. Сапог у меня приличных нет, а это все у нас есть.
   РОЖНОВ. “Шарп”.
   МАЗИН. Вижу - вижу: и телевизор, и видео - все “Шарп”. Да, квартирка-то, у вас по нынешним временам, обшарпанная.
   РОЖНОВ. Прошу за стол.
   МАЗИН. Наконец-то. А то я думал, что вы нас так и будете баснями кормить.
   ТАТЬЯНА. Погодите минуточку. Надо немного порядок навести /собирает со стола испачканную посуду/.
   ИРА. Можно я вам помогу?
   ТАТЬЯНА. Будьте добры, милая.
Татьяна и Ира прибираются - уносят на кухню грязную посуду, приносят и расставляют чистую.
   МАЗИН /собирает со стола визитки./ У-у, какие люди были - гвардия. Жалко я припозднился, хотелось бы видеть господ соратников. Что, и Торгашов был?
   РОЖНОВ /отвечает неохотно, через паузу/. Нет.
   МАЗИН. Ну да, его же тарелка пустая, как и моя.
   РОЖНОВ. Но ты все-таки пришел. Хотя Нью-Йорк подальше, чем Москва.
   МАЗИН. Как знать. Иногда мне кажется, что Москва от нас, россиян, дальше, чем Луна. Недавно Торгашев был у нас в Штатах с думской делегацией. Я к нему с распростертыми объятиями, а он сделал вид, что не узнал.
   ТАТЬЯНА. Может,  и правда не узнал.
   МАЗИН. Меня-то? Ну да, как же.
   РОЖНОВ. Правильно. Ты для него теперь как дезертир, эмигрант, одним словом. А он у себя в партии если уж не ум, то честь и совесть в одном  флаконе.
   МАЗИН. Барин был, барин и остался.
   РОЖНОВ. Он-то барин, а ты?
   МАЗИН. На холуйство моё прежнее намекаешь? Ну, не без того. А кто тогда не служил, кто спинку не гнул?
   РОЖНОВ. Были и такие.
   ТАТЬЯНА. Безгрешный ты мой.
   МАЗИН. Ну и сидели бы все в подполье как крысы, перегрызлись бы. А ведь жизнь-то никто не отменял, ни тогда, не сейчас.
   ТАТЬЯНА. Всё. Все за стол, у нас тут все-таки не митинг, а праздник - юбилей.
   ИРА /заученно/.  Юбилей - это не праздник, а сведение счетов с жизнью.
Татьяна удивленно вскидывает на нее глаза.
   МАЗИН. Устами младенца... Как, кстати, Николай, тебе моя спутница? Уж ее-то ты у меня не отобьешь. До сих пор не могу себе простить, что позволил тебе увести у меня Таню.
   ТАТЬЯНА. Увести? Я что - собачка? Я сама ушла.
   МАЗИН. Сдаюсь... “ Ей иль не видно, иль не жаль: Онегин сохнет - и едва ль уж не чахоткою страдает”.
   ТАТЬЯНА. Ладно, садись за стол, чахоточный. Не сильно что-то, ты тогда по мне убивался. Сразу сделал предложение Виктории, будто я тебе руки развязала.
   МАЗИН. “За - то теперь я в вашей воле и предаюсь моей судьбе”.
   ТАТЬЯНА. “Но если вашей Тани вы не забыли до сих пор, то знайте: что я другому отдана, я буду век ему верна”.
   МАЗИН. А мы его грибками отравим, а водки для поправки не дадим.
   РОЖНОВ. Водкой у нас теперь скорее отравишься, чем грибами.
   МАЗИН. Жаль - жаль, а то бы мы с тобой, Таня, - ух!
   ТАТЬЯНА. Ух! Ну, этого мы грибами отравим, а  Викторию твою мы куда  денем?
   МАЗИН. А нету, нету больше нашей Виктюши!
   ТАТЬЯНА. Да  что ты, Господи!
   МАЗИН.  Что вы тут такие пугливые стали? Не  боись, жива она, здорова, даже счастлива. Но с другим.
   ТАТЬЯНА. Разошлись?
   МАЗИН. Сразу.
   ТАТЬЯНА. И  кто виноват?
   МАЗИН. Да никто - любовь.
   РОЖНОВ. Чья?
   МАЗИН. Не моя. Тут я чист. Облико морале! Она, понимаете, оказалось, словно рождена для той жизни. Родители, воспитание... Короче, так - развернулась... Я теперь у своей старухи на посылках.
   РОЖНОВ. Видать, там номенклатура ничего не стоит?
   МАЗИН. Стоит. Но не наша, а своя.
   ТАТЬЯНА. Жалко. Тут ты такой пробивной был.
   МАЗИН. Я и там пробивной был. Поначалу даже ФБР мной заинтересовалась.
   РОЖНОВ. Ну?
   МАЗИН. Представь себе. Быстро объяснили, дураку, что можно, а чего нельзя.
   РОЖНОВ. А-а, это тебе не в наших дремучих лесах муромских?
   МАЗИН. М-да. Вот тут, моя Виктюша быстренько все сообразила, прибрала к своим пухленьким ручкам мой капитал, как-то легализовала... Сейчас я при ней, что-то вроде мозгового центра: выдаю идеи, а она их на выходе сортирует - какие в дело, а какие под спуд. Без ее санкции я пока не шагу.
   РОЖНОВ. А здесь ты с ее санкции?
   МАЗИН. Или. Она и сама собиралась...
   ТАТЬЯНА. Ну, так и что же?
   МАЗИН. Так ее же никто не приглашал.
   ТАТЬЯНА. Господи! Вот ты, Коля, какой.
   РОЖНОВ. Да-а. А тут бы ты, кабы не ГКЧП, давно бы членом ЦК был.
   МАЗИН. Только не с моей анкетой.
   РОЖНОВ /недоуменно/. А что у тебя с анкетой?
   МАЗИН. Здрасте! У нас же с Танюшей пятый пункт, забыл? Меня же тут за аборигена не считали. Чуть что...
   РОЖНОВ. Ой-ой, чуть что! Чуть что это ты нас, аборигенов, тут так трахал, что можно было подумать, что это у нас, аборигенов с анкетой непорядок.
Ира смеется.
   ТАТЬЯНА. Рожнов, как ты выражаешься. Все, заканчивайте свои расистские разговоры. Давайте уже праздновать, а то скоро  не только день рождения кончится, но и ночь.
   РОЖНОВ. Скорее бы.
   ИРА. Духота какая.
   ТАТЬЯНА. Рожнов, ты зачем балкон-то закрыл? /Открывает балкон/.
   МАЗИН. Толку-то, там жарче чем в квартире.
   ТАТЬЯНА. Да, вот вам и Север.
   РОЖНОВ. И в природе все шиворот на выворот.
   ТАТЬЯНА. Вот тебе уже и природа не угодила. Прошу к столу. Я на свое прежнее место.
   МАЗИН. /Показывая карточку со своим именем/. Я, согласно вывеске. А вот куда мы Ирочку посадим? Она же у нас не отабличенная.
   ТАТЬЯНА. Садитесь, Ира, куда хотите. Места что ли мало.
   ИРА. А можно я рядом с виновником торжества? Не обидитесь?
   ТАТЬЯНА И МАЗИН /вместе./ Да ради Бога.
   РОЖНОВ. Вам со мной стариком будет скучно.
   МАЗИН. Мы тут все для нее старики. Кроме, Танюши, конечно.
   ТАТЬЯНА. Молчи, лиса.
   РОЖНОВ /разливая спиртное/. Кому чего?
   ТАТЬЯНА. Мне водки - я не мешаю.
   РОЖНОВ. А  вам?
   ТАТЬЯНА. Налей им “Шампанского”.
   МАЗИН. Ага, я сюда с того края света добирался, чтобы тут “Шампанское” пить. Водки. /Ире/. А вам, детка, чего?
   ИРА /через паузу, многозначительно/. “Шампанского”, чуть-чуть.
   ТАТЬЯНА. Ну, твой тост, Боря.
   МАЗИН. С удовольствием. Дорогой, Николай. Сегодня мне трудно говорить, поверь, я волнуюсь. Хотя говорить я умею, за словом в карман никогда не лазил,  не в свой, ни в чужой...
   РОЖНОВ. Если только в передовицу.
   ТАТЬЯНА. Николай!
   МАЗИН. Случалось, случалось... Ведь столько лет мы с тобой отдали Советскому искусству. Но, не смотря ни на что, служили мы России. Нашей России. Я без зазрения говорю - “наша”. Хотя теперь живу далеко от нее. Но и там, по другую сторону океана, я всегда помню о ней, думаю о ней так, как вы тут о ней не думаете, потому что... Вам этого не понять, вы на Родине, а я... я там. Но  там я веду просветительскую деятельность! Я и там продолжаю служить российскому искусству. И я надеюсь на тебя, Николай. Надеюсь, что ты не откажешься, что ты приедешь к нам с концертами, и продолжишь славные традиции музыкальной России на просторах нашей... м-м-м...
   РОЖНОВ. Оклахомщины.
   МАЗИН. А, не забыл, не забыл битв за урожай в нашем Нечерноземье.
   РОЖНОВ. Счастливый вы, Борис Давыдович. И Оклахомщина ваша, и Нечерноземье - тоже твое. Ладно, выпили.
Пьют. Молча закусывают.
   МАЗИН. Да, не легко нам тут было. Помнишь, Николай...
   РОЖНОВ. Я все помню.
   МАЗИН. И правильно, помни. Все помни. А то некоторые, став звездами и вырвавшись на мировые просторы, стали быстро забывать, родную неухоженную ниву. И уже из парижей советуют, как нам тут жить, кого любить, а кого ненавидеть...
   РОЖНОВ. Нам?
   МАЗИН. Нам, Николай, нам. Я же сказал: я себя от жизни Родины не отделяю. Я и теперь со всеми вами. Ваши беды - это мои беды. Я в курсе всего. У меня там спутниковое телевидение, так что я всегда в курсе ваших бед. Знаю, что в России сейчас не до культуры. А у нас, на Западе, настоящее искусство пользуется спросом. Так что, дорогие мои, жизнь у нас  не кончается, а только начинается...
   РОЖНОВ. Завидую: чтобы с кем не происходило, ты знаешь одно - тебе надо жить.
   МАЗИН. А как же иначе? И мне надо жить, и вам тут тоже надо на что-то жить. Так что пока ты котируешься, пока можешь смычком возить по струнам, надо ковать железки и бумажки. Там...
   РОЖНОВ. А если мне не хочется там? Если я хочу тут?
   МАЗИН. Тут ты пока не по карману.
   РОЖНОВ. А я готов даром.
   МАЗИН. Даром? Даром, Коленька, сейчас даже морду не набьют. Даром это не престижно. Почему, зачем даром? Скажу больше: хорошо или плохо ты делаешь свое дело - это неважно. Важно попасть в струю, в тусовку, а вот дармовых тусовок не бывает. Даром. Кому ты нужен даром?
   РОЖНОВ. А власти? Почему все власти, на все концерты, представления, спектакли, всегда ходят даром? Как инвалиды.
   МАЗИН. Дурачок. Они же тебе этим свое уважение выказывают. А их уважение очень многого стоит. Ну, что - я не прав?
   РОЖНОВ. Не знаю... Вообще ты всегда был прав.
   МАЗИН. Ну, тогда по второй: за наше успешное сотрудничество.
Все чокаются, пьют.
/Закусывая/. Промоушн и расходы фирма берет на себя.
   РОЖНОВ. Благодетель. /Тянется за бутылкой/.
   ТАТЬЯНА. Рожнов, ты больше не пей, перепусти.
   РОЖНОВ. Я в порядке.
   ИРА /повелительно/. Все равно хватит! /Забирает у Рожнова бутылку/.
   ТАТЬЯНА. Правильно, Ирочка, так его.
   МАЗИН. Ну, ты, брат, попал.
   ТАТЬЯНА. Боря, а как вы вообще там устроились, расскажи.
   МАЗИН. Прекрасно.
   РОЖНОВ. Кто бы сомневался.
   ТАТЬЯНА. Не лезь, Рожнов, дай с человеком поговорить.
   МАЗИН. Ну, что, живем - работаем...
   ТАТЬЯНА. Ты расскажи все по порядку: как переехали, как устроились... Вообще, какие проблемы были?
   МАЗИН. Да ни каких по сути проблем...
   РОЖНОВ. Только с полицией.
   МАЗИН. С ФБР? Чепуха, я им даже благодарен. От многого предостерегли. Можно сказать - получил курс бесплатной юридической консультации.
   РОЖНОВ. И тут повезло.
   МАЗИН. И потом - я не врач, не инженер, какой-нибудь. Переучиваться мне не надо. Только права получил. В смысле - водительские. Вот и все экзамены. Там же главное - язык. Так я его знал...
   РОЖНОВ. Предусмотрительный...
   МАЗИН. Просто семья такая была.
   РОЖНОВ. Интеллигентная.
   МАЗИН. Да, если хочешь.
   РОЖНОВ. Не хочу.
   ТАТЬЯНА. Николай! /Мазину/. Ну а с Викторией-то, что у вас получилось?
   РОЖНОВ. Тебе же сказали - любовь зла!
   МАЗИН. Просто характерами не сошлись.
   РОЖНОВ. После двадцати лет совместной жизни.
   МАЗИН /сухо/. А что так не бывает?
   РОЖНОВ. Бывает. Но не с такими как ты...
   ТАТЬЯНА. Николай, я тебя прошу.
   ИРА. А, правда, расскажите, Борис Давыдович, интересно.
   РОЖНОВ. Вот и молодежь заинтересовалась. Богатенький дядечка из Америки приехал, холостой.
   ТАТЬЯНА. Ой, Рожнов, Рожнов! И когда ты успел?.. Пойдем, Боря, на кухню, тут нам поговорить не дадут. Извините, Ира.
   ИРА. Ничего – я понимаю…
Татьяна уводит Мазина на кухню. Перед тем как выйти, Татьяна строго смотрит на Рожнова, затем, плотно затворяет за собой дверь.
   РОЖНОВ /наливает себе водки/. Ну, а ты что с ними не пошла? /Пьет/.
   ИРА. Мне и с тобой хорошо. /Пробует приласкаться к нему/.
   РОЖНОВ. Мы же договорились – завтра, а ты… Вдруг она догадается.
   ИРА. Ну и пусть, мы же решили.
   РОЖНОВ. Решили... Как это все у тебя просто. А мы с ней двадцать пять лет...   Непросто это все.
   ИРА. Со мной проще, да? Мне, между прочим, тоже не семнадцать.
   РОЖНОВ /прислушиваясь к тому, что происходит на кухне/. Давай мы с тобой все-таки завтра поговорим.
   ИРА. Я что, мешаю тебе их подслушивать.
   РОЖНОВ. С чего ты взяла?
   ИРА. Я что, слепая? Выходит, там тебе интереснее?
   РОЖНОВ. Ну, перестань.
   ИРА. Значит, тебе со мной уже не о чем и поговорить? Тогда я сейчас найду тебе тему для разговора:  я беременна.
   РОЖНОВ. Тише. Я не глухой.
   ИРА /разворачивает его лицом к себе/. Я беременна.
   РОЖНОВ. Что?
   ИРА /смеется/. Как вы, мужики, удивляетесь, когда вам об этом говорят.
   РОЖНОВ /меняясь в лице/. И многим ты это говорила?
   ИРА. Дурак.
   РОЖНОВ. Тогда откуда такая осведомленность?
   ИРА. В кино видела.
   РОЖНОВ. Тут не кино.
   ИРА. А вот сказала, и вижу - как в кино.
   РОЖНОВ. Зачем ты это сделала?
   ИРА. Я сделала?
   РОЖНОВ. Ведь я хотел, я, правда, хотел... Я думал, я надеялся, что мы будем с тобой, только с тобой. А ты...
   ИРА. Я тебя не понимаю.
   РОЖНОВ. Скажи, что это - неправда. Что ты это все выдумала.
   ИРА. Не ожидала, что ты на это так прореагируешь. Может быть, ты думаешь, что ребенок будет мешать твоему  искусству? Не беспокойся, все хлопоты я беру только на себя.
   РОЖНОВ (толи стонет, то ли рычит). О, Господи!
   ИРА. Ты себя так ведешь... Я просто теряюсь, что мне думать, как быть?
   РОЖНОВ. Пусть будет так, как было, а? А я обещаю, что все забуду. Не было этой беременности, не было и нет.
   ИРА. Но она есть.
   РОЖНОВ. Ирочка, послушай меня: ты все должна понимать! Ты же у меня такая умница! Скажи честно: кто тебя, дуру, этому научил?
   ИРА. Чему?
   РОЖНОВ. Подруги? Мать?
   ИРА. Не понимаю.
   РОЖНОВ. Ну, зачем тебе это все?
   ИРА. Но что же делать: что случилось - то случилось.
   РОЖНОВ /холодно/. И  давно это с тобой случилось?
   ИРА. Три месяца?
   РОЖНОВ. Три месяца? Это срок... А ты не могла ошибиться? Ты  же не специалист...
   ИРА /по взрослому, с превосходством улыбаясь, берет сумочку, достает из нее какие-то бумаги/. Вот, смотри сам.
   РОЖНОВ /пятясь от Иры/. Что это?
   ИРА. Карта из консультации. Тут все: имя, фамилия, рост, вес, срок... Смотри.
   РОЖНОВ. Не надо. Уходи.
   ИРА. Что?
   РОЖНОВ. Пошла вон!
Ира судорожно пытается засунуть бумаги в сумочку. Руки не слушаются ее, бумаги рассыпаются по полу.
 И ты  как все! Господи, опять так обосраться! Как ты могла!?
   ИРА. Представь себе, могла. Потому что я еще молодая и здоровая, я могу. Не то, что твоя старуха.
   РОЖНОВ. Замолчи. Она святая.
   ИРА. А я что - ****ь? Значит я *****, потому, что хочу родить от тебя ребенка?
   РОЖНОВ. Я ничего не хочу слышать об этом ребенке. Хотя он тут, конечно, не причем.
   ИРА. А кто причем?
   РОЖНОВ. Не знаю, и знать не хочу!
   ИРА. Мило! Он не хочет знать! Тогда, может - быть ваша супруга захочет это узнать? /Направляется к двери/.
   РОЖНОВ. Не смей!
   ИРА /распахнув дверь/. Татьяна, как вас там, можно вас на пару слов?
   РОЖНОВ. А я говорю - не сметь!
Входит Татьяна. За ней Мазин.
   ТАТЬЯНА. Вам что-нибудь надо?
   РОЖНОВ. Нет!
   ИРА. Нет, надо! Я должна поставить вас в известность...
   РОЖНОВ /замахивается на Иру стулом/. Убью!
   ТАТЬЯНА. Николай!
Татьяна становится между ними. Рожнов ставит стул, устало садится на него.
   МАЗИН. Ты, это зачем, Коля, так девушек пугаешь?
   РОЖНОВ. Я ее не пугал, я ее хотел убить. Я бы никогда не посмел напугать беременную девушку.
   МАЗИН. Беременную? Интересно.
   ТАТЬЯНА. Ничего интересного. С девушками это случается часто, очень часто. Стоит им только познакомиться с Рожновым.
   РОЖНОВ. Познакомься, Таня:  вот это - Ира.
   ТАТЬЯНА. Ира. И опять Ира. А я думала, что это случайность. Но она же - брюнетка, или что, блондинки уже у нас в городе кончились?
   РОЖНОВ. Да какая разница.
   ТАТЬЯНА. Видимо, никакой. Только я-то все блондинку высматривала. Значит, и брюнетки тоже беременеют. Видишь, а ты мне не верил.
   ИРА. Вы что, тут все - психи? Несете какую-то пургу, в то время, как я беременна от вашего мужа.
   МАЗИН. Ну и хренотень!
   ТАТЬЯНА. Да, Боренька, вот такая у нас хренотень. Я только одного не понимаю: как это у тебя получается: я ее полгода не могла укараулить, а ты, не успел прилететь, и сразу привел эту пакостницу ко мне в дом.
   МАЗИН. Прости: я думал это просто поклонница. Гляжу, в подъезде топчется, а я одинокий мужчина...
   ТАТЬЯНА. Все вы одинокие, особенно замужние.
   ИРА. Это кто - пакостница!?
   ТАТЬЯНА. Как не прискорбно вам это слышать - вы.
   ИРА. А он?
   ТАТЬЯНА. И он пакостник, но вы - хуже.
   ИРА. Ну, знаете...
   РОЖНОВ. Хватит. Уходи, Ирина, уходи - или я уйду.
   ТАТЬЯНА. Куда же ты уйдешь, Коленька? Ире теперь не до тебя - она ждет ребенка.
   РОЖНОВ. Ну, хоть ты-то перестань.
   ТАТЬЯНА. Может мне тебя еще и пожалеть?
Рожнов резко встает и уходит на кухню.
/Ире/. Ну а вы, милая, чего тут ждете - схваток?
   МАЗИН. Таня.
   ТАТЬЯНА. Что, Таня? Пожалел. Конечно, молодая, красивая... /Видит в руках Иры карту/. Позвольте... /Берет карту, листает ее/. Вы что, действительно беременны? Молодая, красивая, да еще и беременная - счастливая.
   ИРА. Очень счастливая.
   ТАТЬЯНА. Сейчас вы этого не понимаете. В  жизни многое проходит, а вот беременность...
   МАЗИН. При  современной медицине и беременность может пройти.
   ТАТЬЯНА. А вот таких советчиков, Ирочка, никогда не слушайте. Поверьте моему опыту.
   МАЗИН. Только не смотри на меня так - ты начинала новую жизнь - не  мне, тебе мешал наш ребенок.
   ТАТЬЯНА. Да, кругом виновата я. /Возвращает Ире бумаги/. Вот. А потом я так и не решилась завести себе другую беременность. Духу не хватило. А может бесстыдства - с нелюбимым, это было трудно.  /Ире/. Родители знают?
Ира отрицательно качает головой.
А он?
   ИРА. Что он?
   ТАТЬЯНА. Ну, он знает?
   ИРА. Кто?
   ТАТЬЯНА. Ну, тот, чей это ребенок, он знает?
   ИРА. Что?
   ТАТЬЯНА. Что ты на меня так свои красивые глазки таращишь? Не надо, не напугаешь. Знаешь сколько таких, как ты на меня тут вот так таращилось? “Я беременна от вашего мужа”. И что вы в нем такого находите?
   МАЗИН. Да, хотелось бы знать?
   ТАТЬЯНА. Правда, по-настоящему оформленная беременность у тебя у первой. Если, конечно, эта больничная карта не умелый компромат. Только моего Колю... Нашего Николая Михайловича этим компрометировать бесполезно: – бесплоден он от рождения. Чего мы только с ним в свое время не предпринимали – неделями из постели не вылезали, у каких только он врачей не лечился и тут, а потом и там – за рубежом – все без толку. 
   ИРА. Что?
   ТАТЬЯНА. Что ты заладила: что, да что?
   ИРА. Что?
   ТАТЬЯНА. То, что слышала. 
   ИРА. Господи!..
Ира, схватив сумочку, убегает.
   МАЗИН. Ишь, какая умница - где-то наблудила, а Кольке счет принесла - оплатите, мол, господин  лауреат... Но Колька-то как ловко устроился со своим бесплодием - позавидовать можно.
   ТАТЬЯНА. Бедняга... /Открывает шкаф, достает из него чемодан/. 
   МАЗИН. Это его бесплодие, просто тест для влюбленных дур.
Татьяна начинает складывать в чемодан какие-то вещи.
   Ты это что задумала?
   ТАТЬЯНА. Носится, бедолага, с ними, как с писаными торбами - а ему - бац! - я от вас беременна! И прощай мечта о чистой и бескорыстной любви.  Сразу понятно: или у девчонки, как она думает, тонкий  расчет, или, как у этой,  кто-то на стороне еще есть.
   МАЗИН. Ты куда собираешься, Таня?
Татьяна молчит.
   Николай, поди, сюда! Татя уходит.
Из кухни приходит Рожнов.
   РОЖНОВ. Куда ты?
   ТАТЬЯНА. Куда глаза глядят.
   МАЗИН. Ночью-то? Глупо...
   ТАТЬЯНА. Пусть глупо - только бы вас не видеть.
   МАЗИН. Я то...
   ТАТЬЯНА. Ты-то! Кто ее привел?
   МАЗИН. Откуда мне было знать.
   ТАТЬЯНА. Тебе-то да не знать.
   МАЗИН. Ну, нашли крайнего! Таня. /Хочет  забрать у Татьяны чемодан/.
   ТАТЬЯНА. Не надо. Борис, пусти!
   РОЖНОВ. Оставь ее, слышишь!
   МАЗИН. Ночь же на дворе. Давай, лучше, мы уйдем.
   РОЖНОВ. Мне некуда идти.
   МАЗИН. Ну, хоть ко мне, в гостиницу.
   РОЖНОВ. Никуда я с тобой не пойду. /Садится к столу/.
Татьяна уходит.
   МАЗИН. Не по-мужски это как-то.../Садится к столу, ищет  водку по бокалам/.
   РОЖНОВ. Пусть идет. Я бы и сам ушел, да мне, правда, некуда. А у нее полгорода знакомых.
   МАЗИН. Все равно, как-то это… того.
   РОЖНОВ. Раньше об этом надо было думать.
   МАЗИН. Это ты мне  говоришь?
   РОЖНОВ. Испоганили бабе жизнь...
   МАЗИН. Это ты мне говоришь?
   РОЖНОВ /слив из рюмок водку в два фужера/. Что ты как попугай, заладил... На, пей.
   МАЗИН. Это вся тут, что ли?
   РОЖНОВ. В  холодильнике еще бутылка есть.
Мазин критически оценивает содержимое бокала.
   МАЗИН. Что-то хреново ты к юбилею подготовился.
   РОЖНОВ. Шампанское вон, вино...
   МАЗИН. Кому они нужны.
Слышится резкий раскат грома.
   РОЖНОВ. Разразилось бы уже, а то гремит все где-то, гремит, а никак не распогодится.  Который день все с зонтами ходят, дождя ждут, а он все мимо, мимо... Душит только.
   МАЗИН. Тебе уж и погода  нехороша.
   РОЖНОВ. А что в ней  хорошего - круглый год хмарь, а как дождешься солнца, так оно спалить готово.
   МАЗИН. А ты в Калифорнию поезжай.
   РОЖНОВ. А чего я в ней не видел - в твоей  Калифорнии, а?
   МАЗИН. Да ничего ты в ней не видел.
   РОЖНОВ. Нет уж! Это вы живите в  калифорниях. Наворотили тут...
   МАЗИН. Что ты опять заводишься?
   РОЖНОВ. А ну, поставь нашу водку! Ты ее не стоишь!
   МАЗИН /ставя фужер на стол/. На! Зато вы тут, все ее стоите!
   РОЖНОВ. А кто споил народ?
   МАЗИН. Да с таким народом сам сопьешься, к чертовой матери!
   РОЖНОВ. Вы и споили!
   МАЗИН. Ага, мы - жидо-массоны! У вас вечно кто-то виноват.
   РОЖНОВ. Какие жидо-массоны? При чем тут жидо-массоны?
   МАЗИН. А кто же тогда “вы”?
   РОЖНОВ. Вы - чиновники! Руководители долбанные! Да разве можно с вами без водки на одной земле жить? Кровопийцы!
   МАЗИН. Какой же я тебе теперь руководитель?
   РОЖНОВ. А кто же ты мне всегда был?
   МАЗИН. Был.
   РОЖНОВ. Был, были, есть, и будете!  Сидите на шее у нищих и голодных...
   МАЗИН. Ну, значит, шея позволяет.
   РОЖНОВ. Ишь, блин, как он хорошо устроился: тут все из нас  светлое будущее себе городил, продохнуть не давал - теперь там кайфует, как  надорвавшийся на светлых стройках коммунизма! Ордена-то здешние, в тамошних анкетах указал?
   МАЗИН. Указал.  Валяй, ты укажи. Иди, донеси.
   РОЖНОВ. Что?
   МАЗИН. Ну, нет уже нас с вами, давно нет! Что ж вы тут так  засрались-то без нас?!
   РОЖНОВ. Это вас-то нет? “Имя  вам легион!”
   МАЗИН. Да, пошел ты!..
   РОЖНОВ. Это ты пошел, а я у себя дома!
   МАЗИН. И пойду. Мне, слава Богу, есть куда идти - один не останусь. Ни здесь, ни  там.  А ты так и будешь тут сидеть -  в своей обшарпанной конуре, и выть от одиночества! Страдалец.  И все вы тут страдальцы. Илюшки Муромские.  Только вы до своих тридцати трех лет не доживете. Так что зря сидите, зря ждете! Ни кто к вам под окошечко не придет, не постучит и живой водой не напоит. Так и замерзнете, сидя на печи.
Мазин уходит, громко хлопнув  дверью.
Рожнов остается один.
За  окном  гремит гром. 
Рожнов подходит к столу, выпивает водку. Затем включает музыку. Звучит скрипка.  Рожнов опять подходит к столу, выпивает второй  фужер - водку  Мазина. Затем он гасит свет, ложится на диван. Звучит музыка. Неяркий свет  молний освещает комнату.  В какой-то момент отворяется входная дверь, мужской силуэт проникает в квартиру. В свете молний, звуках грома и музыки, движенья его кажутся нереально порывистыми и летящими. Проникнув в комнату, мужчина выключает музыку.
   РОЖНОВ /с дивана/. Кто тут?
   СИЛУЭТ. Я.
   РОЖНОВ. Ты, Борис?
   МАЗИН. Я...
   РОЖНОВ. Чего тебе? Забыл, что-нибудь?
   МАЗИН. Нет, поговорить захотелось.  
   РОЖНОВ. Ну, говори.
   МАЗИН. Так ведь тут одно шампанское.
   РОЖНОВ. В холодильнике возьми - там одна бутылка оставалась.
Мазин уходит на кухню, возвращается с бутылкой водки.
   МАЗИН. Действительно, последняя. /Разливает водку по рюмкам/. Правда, когда же эта буря разразится?
   РОЖНОВ /напевает/. “Ревела буря, гром гремел. Во мраке молнии блистали...”
   МАЗИН /подпевает/. “И беспрерывно гром гремел, и ветры в дебрях бушевали...” Не умеешь ты, Николай петь. Всегда я тебе удивлялся: музыкант, память уникальная, а поешь фальшиво. /Подает Рожнову рюмку/. Свет включить?
   РОЖНОВ. Не надо.
   МАЗИН. Темно.
   РОЖНОВ. Мимо рта не пронесем.
Чокаются, пьют.
Фу, теплая!
   МАЗИН. Закусить?
   РОЖНОВ. Не надо.
   МАЗИН. Ой, что это я съел? Что-то сладкое.
   РОЖНОВ. Ну-ка? / Пробует/. Это варенье смородиновое.
   МАЗИН. А я думал икра.
   РОЖНОВ. Ага, попался на деликатесе.
   МАЗИН. Я, Коля, что - вот ты попался, так попался.
   РОЖНОВ. Так мне и надо.
   МАЗИН. Я все-таки свет включу.
Мазин включает свет. Свет загорается какой-то странный: цветной, больше в зелень, то меркнущий, то вспыхивающий, нереальный.
   РОЖНОВ. Таню жалко. Давай выпьем.
Молча чокаются, пьют.
   МАЗИН. Ты закусывай, закусывай, а то знаю, какой ты питок - будешь рукава жевать с непривычки.
   РОЖНОВ. А я уже привык. Свобода всему научит. И раньше-то пили, а теперь...
   МАЗИН. А что теперь? Теперь знай, только работай, не ленись!
   РОЖНОВ. Ты эти рыночные сказочки брось. Не про нас они. У нас работай, не работай... Я вон, по восемь часов скрипку из рук не выпускаю, а если бы не заграничные гастроли, то...
   МАЗИН. Бедненький.
   РОЖНОВ. А что, нет?
   МАЗИН. Простите, а чья это афиша?
   РОЖНОВ. Ну, моя. Но она, как видите на английском языке. А та на итальянском. Вот на немецком. Там на японском... а на русском – то и нет.
   МАЗИН. А чей это лазерный диск? /Включает музыку/. А кто это играет?
   РОЖНОВ. Ну, я.
   МАЗИН. Ну, так что?
   РОЖНОВ. Хорошо играю.
   МАЗИН. Так какого тебе еще рожна, Рожнов, надо?
   РОЖНОВ. А вот тут как-то летом, выступал я в одном северном городишке. Как почетный гость. Фестиваль там какой-то затеяли под открытым небом. В бывшем монастыре. И вот смотрю я, а на стене березка растет. И так мне грустно стало... Вот, думаю, так и я когда-нибудь  умру...
   МАЗИН. Все умрем.
   РОЖНОВ. Мне этого мало.
   МАЗИН. Всем мало.
   РОЖНОВ. А почему тогда по тебе этого не заметно?
   МАЗИН. Я не гений.
   РОЖНОВ. А я - гений?
   МАЗИН. Не знаю. Но это было бы обидно, если бы ты был гением.
   РОЖНОВ. Кому?
   МАЗИН. Теоретически всем.
   РОЖНОВ. А  вот мне это все равно.
   МАЗИН. Врешь.
   РОЖНОВ. Ну, почему?
   МАЗИН. Потому, что это было бы еще  обиднее.
   РОЖНОВ. Кому?
   МАЗИН. Теоретически опять почти всем.
   РОЖНОВ. Опять? Почему?
   МАЗИН. Потому,  что другим-то хочется. Очень хочется!
   РОЖНОВ. Тупик. Безвыходное положение.
   МАЗИН. Безвыходных положений не бывает. Давай выпьем.
Чокаются, пьют.
   РОЖНОВ. Это последняя?
   МАЗИН. Бог даст, не последняя. /Уходит на кухню, возвращается с бутылкой/.
   РОЖНОВ. Откуда?
   МАЗИН. Из холодильника.
   РОЖНОВ. Но там же больше не было?
   МАЗИН. Он оказался бездонным.
   РОЖНОВ. Как душа русского человека.
   МАЗИН. Да, сколько туда не лей...
   РОЖНОВ. Нет, я в том смысле, что неисчерпаема!
   МАЗИН. За русскую душу!
Чокаются, пьют.
   РОЖНОВ. Опять теплая.
   МАЗИН. Закуси.
   РОЖНОВ /закусывая/. Правда, сколько же русский человек может вынести?
   МАЗИН. А ты сегодня уже, которую пьешь?
   РОЖНОВ. Я не о том. Я, тут, как-то, смотрю из окна и вижу: мальчишка лет десяти, в синей курточке, с короткими рукавами... Роется в мусорном баке. Достанет что-то, осмотрит и съест. Достанет и съест. Какую-то коробку нашел, стал в ней рыться. Нашел в бумаге что-то съедобное, стал слизывать. Тут к нему собачонка подбежала, маленькая, худенькая... Тоже в коробку нос сунула, а он ее прогнал. Собака бегает вокруг, скулит, а он ее не подпускает, сам  ест... Потом нашел какой-то большой кусок красной линялой материи, стал разворачивать. Разворачивал, разворачивал и развернул длинный транспарант, а на нем белыми расплывчатыми буквами написано: “ЗА НАШЕ СЧАСТЛИВОЕ ДЕТСТВО СПАСИБО”…
   МАЗИН. Кому спасибо-то?
   РОЖНОВ. Не знаю кому - там оторвано было.
   МАЗИН. А к парнишке, конечно, выйти не догадался?
   РОЖНОВ. Нет.
   МАЗИН. Надо было выйти. Хоть бы собачку пристроил в общество “Охраны животных”.
   РОЖНОВ. Вот, блин!
   МАЗИН. Вот такие вы всегда. Интеллигенция. Сначала на собаку наплевать, а там и на кошку...
   РОЖНОВ. Блин! Никогда себе этого не прощу!
   МАЗИН. Ладно, не переживай так. Давай выпьем.
Чокаются, пьют.
   РОЖНОВ. Ты прав, ты прав. Ты как всегда прав. Но ответь мне: почему хозяева не кормят собак? Почему собаки должны рыться в помойках вместе с людьми?
   МАЗИН. Откуда мне знать - может у хозяина дела. А может ему самому жрать нечего. А может собака больная.
   РОЖНОВ. Почему ее тогда  не лечат? Я бы на месте Президента издал указ: “Запретить заводить собак в неблагополучных семьях”.
   МАЗИН. А как же права человека? И потом, что ты ко мне пристал? Я что Президент, депутат, или новый русский?
   РОЖНОВ. Нет, ты не Президент. И ты уже не депутат, и ты не новый русский. Оказывается, что ты теперь вообще уже не русский. Но ты всегда был рядом. Я всегда видел, как по твоим клыкам течет слюна.
   МАЗИН. Перестань, ты меня обижаешь.
   РОЖНОВ. Не надо, не обижайся, а клыки спрячь - сегодня не полнолуние. Давай лучше выпьем.
   МАЗИН. Давай.
Пьют.
Тяжело пошла.
   РОЖНОВ. А кому сейчас легко? Я вот думаю: воровать, наверное, тоже тяжело?
   МАЗИН. Или. А все потому, что не научились мы еще, как следует, пользоваться демократией. А ведь чего проще: пользуйся да пользуйся.
   РОЖНОВ. А если я брезгливый? А если она уже использована другими?
   МАЗИН. Ерунда - чистый краешек всегда найдется. Зато теперь ты свободен. А вот в тридцать седьмом на тебя за такие разговоры давно бы уже донесли.
   РОЖНОВ. Не обязательно. Мой дед говорил, что у них в деревне доносчиков не было.
   МАЗИН. Вот потому вы такие и выросли - недоноски. Забыл, как по талонам жили?
   РОЖНОВ. Забыл. Но теперь знаю, как без денег.
   МАЗИН. Забыл, как правду говорить боялись?
   РОЖНОВ. Забыл. Зато теперь она, эта правда, никому не нужна. Да и смотря про кого говорить: если про Президента, то ради Бога, а если про своего начальника - то не дай Бог!
   МАЗИН. Чепуху ты говоришь.
   РОЖНОВ. Ты, Борис, в другом мире  живешь: ты - в пенхаузе. Там у вас паркет, хрусталь, шампанское... А мы живем в подвале. Тут у нас самогон, неосвещенные улицы и собачье дерьмо. У нас даже президенты на презентации по собачьему дерьму ходят.
   МАЗИН /всхлипывая/. Зато вы все дома  - свои.
   РОЖНОВ. Свои! Как свиньи у корыта. И главное, ко всему привыкаем.
   МАЗИН. А вы не привыкайте, не привыкайте! Знаешь, я как телеграмму от тебя получил, сразу засобирался. Лечу и мечтаю, как сядем мы с тобой за стол, поговорим... Помнишь как раньше? А то ведь там и поговорить не с кем. Ни слез, ни смеха! А юмор - фак на факе. Будто других мест у человека нет.
   РОЖНОВ. Да ну. Ты, наверное, плохо язык знаешь.
   МАЗИН. Там уж “Ревела буря”, вот так, не споешь. Там все поют “Боже храни Америку”.
   РОЖНОВ. Ну и пусть. /Смеется/.
   МАЗИН. Ты чего?
   РОЖНОВ. Вспомнил. Был я как-то в Тольятти с концертами. И туда приехала делегация из Штатов. Это еще при Горбачеве было. Ну, естественно встреча в местном ДК. Все как положено: тетки в кокошниках, сарафаны, хлеб-соль. И наши им рванули: “Посею лебеду на берегу”. А американцы послушали-послушали и в ответ: “Боже храни Америку!” /Смеется/.
   МАЗИН. Ну и что смешного?
   РОЖНОВ. Ну, как: они “Боже храни Америку”, а мы: “Посею лебеду на берегу...” Понимаешь? /Начинает петь./ “Посею лебеду на берегу!..”
Мазин подхватывает пение, оба поют, приплясывают.
   МАЗИН. /Вдруг останавливается/. Стоп! А зачем на берегу лебеду сеять?
   РОЖНОВ. Не знаю.
   МАЗИН. У нас что, лебеда хорошо на берегу растет?
   РОЖНОВ. Лебеда у нас везде хорошо растет.
   МАЗИН. Надо бы, что-нибудь другое посеять.
   РОЖНОВ. Пробовали. Лебеда лучше всего растет.
   МАЗИН. Давай выпьем?
   РОЖНОВ. Давай. Только больше нечего.
   МАЗИН. Пойду в холодильник посмотрю.
Мазин выходит на кухню. Рожнов остается в комнате. Раздается звонок в дверь. Рожнов идет открывать. За дверью стоит Ира.
   ИРА. Можно.
   РОЖНОВ. Проходи.
Рожнов пропускает Иру в комнату, идет следом. Ира осматривается.
Её нет.
   ИРА. Знаю. Значит ты теперь один?
   РОЖНОВ. Да. То есть, нет. У меня Борис.
   ИРА. А он где?
   РОЖНОВ. За водкой пошел.
   ИРА. На угол?
   РОЖНОВ. Нет, на кухню.
   ИРА. А чем вы тут занимались?
   РОЖНОВ. Мы? Водку пили. Разговаривали. Ты с нами будешь?
   ИРА. Что, разговаривать?
   РОЖНОВ. Нет, водку пить?
   ИРА. Ты что забыл? Мне же теперь нельзя.
   РОЖНОВ. Ах да. /Через паузу/. Значит, ты не пошла домой?
   ИРА. Как видишь.
   РОЖНОВ. А почему?
   ИРА. Так ведь дождь пошел. Слышишь, как льет?
Гремит гром, сверкает молния, оглушительный шум дождя.
   РОЖНОВ. Ух, ты! Надо балкон закрыть, а то зальет все.
   ИРА. Я закрою. /Идет к балкону, задергивает штору, возвращается к Рожнову, опускается перед ним на колени/. Ты меня простишь? Я была уверена, что это твой ребенок.
Ира кладет руку  Рожнова на свой животик.
   РОЖНОВ. А чей это ребенок?
   ИРА. Это было давно. Еще до тебя. Не надо загибать пальцы, не считай – ты меня обижаешь.
   РОЖНОВ. Прости.
   ИРА. Но если это тебя волнует, то я скажу точно - это случилось за год до встречи с тобой.
   РОЖНОВ /радостно/. Правда, так давно?
   ИРА. Да, но я и сейчас уверена, что это твой ребенок.
   РОЖНОВ. Увы. Теперь ты знаешь...
   ИРА. Знаю. Но это ничего не  значит - настоящая любовь может творить чудеса. А я так тебя люблю.
Ира целует Рожнова. Входит Мазин.
   МАЗИН. А я там думаю, с кем ты тут разговариваешь? А вот водка у нас, увы, кончилась.
   ИРА /кружась по комнате/. И замечательно, что кончилась, - будем пить шампанское!
   МАЗИН /скривившись/. Шампанское.
   ИРА. За любовь!
   МАЗИН. Ну, если только за любовь.
   ИРА. А что? С шампанского тоже можно оттопыриться. /Опять кружится по комнате/.
   РОЖНОВ. Осторожнее, Ирочка, тебе же так, наверное, нельзя.
   ИРА /озабоченно останавливаясь/. Ой, правда, я и забыла. /Осторожно садится в кресло. Мазину/. У нас будет ребенок.
   МАЗИН. У нас?
   РОЖНОВ. Да не у вас, а у нас.
   МАЗИН. Но...
   ИРА. Никаких “Но!” Настоящая любовь может творить чудеса! Шампанского!
/Наполняют бокалы/. За любовь!
Чокаются, пьют.
   МАЗИН /закашлявшись/. Что-то не пошло. Видно не в то горло попало... /Ире/. Слушай, а с чего ты решила, что у тебя будет ребенок? Может быть у тебя это мнимая беременность? Я знаю, такое бывает.
   ИРА. Точно! /Опять кружится по комнате/. Ну, конечно! Как я сама не догадалась? Конечно у меня мнимая беременность! /Рожнову/. Просто я так хотела от тебя ребенка, что возомнила.
   РОЖНОВ. Но как же врачи?
   МАЗИН. Да что они понимают, ваши врачи.
   РОЖНОВ /гладя Иру по животу/. Что же теперь это все рассосется?
   ИРА. Ну, раз так случилось, то конечно рассосется.
   РОЖНОВ. Жалко.
   ИРА. Зато теперь будет все так, как ты хотел: мы будем только  вдвоем - ты и я.
   РОЖНОВ. А как же Таня?
   ИРА. Ах, эта? А она может жить с Борисом. Он же, как раз развелся со своей женой. Значит, теперь может пожить с твоей. /Мазину/. Ну, ради нас.
   МАЗИН. Ради вас хоть пулю в лоб! Ты, Коля на меня в этом вопросе можешь полностью положиться.
   РОЖНОВ. Да вы что? Татьяна никогда на такое не согласится!
   МАЗИН /уязвлено/. А что это ты так в этом уверен?
   РОЖНОВ. Она никогда не  сможет жить с тем, кого не любит.
   МАЗИН. С тобой же она живет...
   РОЖНОВ /растеряно/. Вообще-то да, со мной живет...
   МАЗИН. Вот и пусть живет.
   РОЖНОВ. С кем?
   МАЗИН. С тобой!
   ИРА. А как же я?
   МАЗИН. Да живите вы вместе!
   РОЖНОВ. Как это?
   МАЗИН. Очень просто - втроем!
   РОЖНОВ. Что ты такое говоришь? Так нельзя!
   ИРА. Почему? Она мне будет как сестра.
   РОЖНОВ. А мне?
   МАЗИН. “Там в краю далеком, назовешь ты ее чужой”.
   РОЖНОВ. Но она мне жена!
   ИРА. Хорошо - пусть будет жена. Старшая жена. Она по хозяйству, а я...
   МАЗИН. Здорово, соглашайся, Николай! У тебя будет настоящая шведская семья, как у турка.
   РОЖНОВ. Да что мы, нехристи! Таня никогда на такое не согласится!
   МАЗИН. А что это ты все за нее решаешь?
   ИРА.  Да. Давайте ее саму спросим! А то она, бедненькая, там за дверью стоит, войти стесняется.
   МАЗИН. Вот, какая, глупенькая! /Идет к входной двери, открывает ее/.
За дверью стоит Татьяна.
Проходи, Таня, что ты как чужая!
   ТАТЬЯНА. Можно, Коля?
   РОЖНОВ /бросается к ней/. Таня, если бы ты знала, что они тут придумали...
   ТАТЬЯНА. Я знаю, миленький, я слышала. Я - согласна.
   РОЖНОВ. Ты согласна?
   ТАТЬЯНА. Да. Ведь я тебя люблю! Если так будет лучше - я не против. Это вы хорошо придумали, друзья: будем жить вместе. И не будет никаких мучений, тоски и ревности.
   ИРА. /Обнимает Татьяну/. Мы будем сестрами.
   ТАТЬЯНА. Нет. Я всем заменю мать.
   МАЗИН. Чью мать?
   ТАТЬЯНА. Вашу мать! /Рожнову/. И не спорь со мной, дорогой, так и будет. /Целует Иру в лоб/. А твоему ребенку я буду бабушкой.
   МАЗИН. А ребенок уже рассосался.
   ТАТЬЯНА. Как это?
   ИРА. Это была мнимая беременность.
   ТАТЬЯНА. Жалко...
   РОЖНОВ. Да.
   МАЗИН. Не плачь, дед, не плачь, баба. Снесет она вам еще яичко, да не простое, а золотое.
   ТАТЬЯНА. Это ничего не значит, что беременность мнимая. И у мнимых детей должны быть родители и семья.
   ИРА. Какая вы гуманная!
Ира и Татьяна троекратно целуются.
   ТАТЬЯНА. Я буду хорошей бабушкой вашему мнимому ребенку - моему мнимому внуку. Правда, дорогой? Ведь я же была хорошей любовницей тебе, моему мнимому мужу?
   РОЖНОВ. Прекратите! Это бред какой-то!
Рожнов бросается на диван, накрывается с головой пледом.
   МАЗИН /всхлипывая/. Господи, какое индийское кино, какие сопли! Какие вы все человечные! Я сейчас заплачу, а ведь я не плакал с одна тысяча девятьсот сорок пятого года.
   ИРА. Вы так радовались победе Советского народа над фашисткой Германией?
   МАЗИН. Нет, я в этот год родился.
   ИРА. Давайте, по этому поводу выпьем шампанского. Коля, ты будешь шампанское?
   РОЖНОВ /из-под пледа/. Оставьте меня в покое!
   ТАТЬЯНА. Как он переживает, бедный!
   ИРА. Какой он все-таки не современный!
   МАЗИН. Ему будет трудно привыкать к новой жизни.
   ТАТЬЯНА. Поэтому, его все так и жалеют.
   РОЖНОВ. Уйдите! Никто меня не жалеет!
   МАЗИН. Вставай, Николай! Пойдем на кухню, посидим как прежде.
   РОЖНОВ. Нет, лучше я умру!
   МАЗИН. Ну, тогда не будем тебе мешать.
   ТАТЬЯНА. Да, будем к нему милосердны. Пойдемте...
   МАЗИН. Покурим.
   ТАТЬЯНА. Но табачный дым вреден для мнимой Ириной беременности.
   ИРА. Ничего, вы идите курите, а я выйду на балкон, подышу свежим воздухом.
   ТАТЬЯНА. Там такой дождь, вы промокните. Лучше снимите с себя все, а то простудитесь в мокром.
   ИРА. Хорошо. Как вы ко мне внимательны!
Татьяна и Мазин выходят на кухню. Ира красиво, как стриптизерша обнажается, и, сняв с себя последнюю вещь, скрывается за портьерами на балконе. Гремит гром, молния. Через секунды, в наступившей тишине, раздается трель дверного звонка.
   РОЖНОВ /слыша, что никто не идет открывать входную дверь/. Эй! Слышите, звонят? Откройте, кто-нибудь!
Никто не открывает. Опять звонят.
Входите, кто там? Открыто!
Опять трель звонка. Рожнов поднимается с дивана и идет к входной двери, отворяет ее. За дверью стоит силуэт в капюшоне, надвинутом на лицо.
Вам кого?
   СИЛУЭТ /каким-то скрипучим, не человеческим голосом/. Ну, что, мужик, канарейки у тебя конечно нет?
   РОЖНОВ. Нет, ну и что?
   СИЛУЭТ. Ну и все! Тогда я за тобой!
В руках силуэта появляется коса.
   РОЖНОВ /кричит/. А-а!
Толкнув Силуэт за дверь, Рожнов захлопывает ее, и бежит в комнату. Там он опять бросается на диван и накрывается пледом, продолжая то ли кричать, то ли стонать. Дверь распахивается, силуэт в капюшоне, но без косы, входит в комнату, бросается к Рожнову, трясет его за плечо.
   СИЛУЭТ /голос его постепенно превращается из механического в живой, женский/. Проснись! Слышишь, проснись! Все, все! Я с тобой - все кончилось! Слышишь!
Силуэт включает свет. Свет загорается обыкновенный, нереальные тона исчезают. Силуэт сбрасывает на плечи капюшон плаща - перед Рожновым стоит Татьяна.
   РОЖНОВ. Это ты?
   ТАТЬЯНА. Я, кто же еще?
   РОЖНОВ. А зачем ты так нарядилась?
   ТАТЬЯНА. Ливень на улице. Слышишь, как хлещет? Как потоп. Думаю, балкон открыт, ты спишь - зальет всех соседей.
   РОЖНОВ. Я не спал...
Татьяна идет и закрывает балкон.
Погоди, не закрывай! Там эта... человек...
   ТАТЬЯНА. Нет там никого. /Закрывает балконную дверь/.
Гроза и ливень звучат тише.
   РОЖНОВ /осматриваясь по сторонам/.  И одежды ее нет.
   ТАТЬЯНА. Чьей?
   РОЖНОВ. Так - мнимая действительность - кошмар.
   ТАТЬЯНА. Это жара.
   РОЖНОВ. И водка. Мы же с Борисом тут пили, пили...
   ТАТЬЯНА. Когда это вы успели? Он следом за мной как ошпаренный выскочил, поймал частника и укатил.
   РОЖНОВ. Он  сразу вернулся. Он  на кухню ушел курить с... этой...
   ТАТЬЯНА. С кем?
   МАЗИН. С фильтром.
   ТАТЬЯНА. Что?
   МАЗИН.  Сигареты... Уснул, наверное.
   ТАТЬЯНА /идет на кухню. С кухни/. Нет тут никого.
   РОЖНОВ. Как нет? И этого нет? А в туалете?
   ТАТЬЯНА. Нет.
   РОЖНОВ. А ты тогда откуда?
   ТАТЬЯНА. От верблюда. (Уходит на кухню).
   РОЖНОВ. Странно... Мы же с ним тут так душевно разговаривали. Он был таким несчастным...
   ТАТЬЯНА. Вот это тебе точно приснилось.
   РОЖНОВ. Я тебе сейчас докажу. Мы с ним всю водку из холодильника выпили. /Осматривается/. Где же пустые бутылки? И шампанское не раскрыто...
   ТАТЬЯНА /входит в комнату/. Вот твоя водка из холодильника.
   РОЖНОВ /берет бутылку/. Холодная. А та теплая была. Значит, все приснилось?
   ТАТЬЯНА. Не все.
   РОЖНОВ /протягивает к ней руку, дотрагивается до нее/. Ты?
Татьяна отстраняется от него.
Ущипни меня?
   ТАТЬЯНА. Ой, Рожнов, Рожнов, нам надо с тобой поговорить.
   РОЖНОВ. Сейчас... /Суетливо пытается раскрыть бутылку/.
Татьяна отнимает у него водку.
Да, ты мне не снишься.
   ТАТЬЯНА. Пока нет.
   РОЖНОВ. Знаешь, я рад. Я очень рад. Ты простишь меня?
   ТАТЬЯНА. Бог простит.
   РОЖНОВ. Это я знаю. А ты?
   ТАТЬЯНА. Не будем начинать сначала, а?
   РОЖНОВ. Но ты же хотела поговорить?
   ТАТЬЯНА. Только не сегодня. Сегодня твой день рожденья, вот и радуйся, празднуй.
   РОЖНОВ / с испугом/.  Как опять? Один?
   ТАТЬЯНА. Сегодня один, а завтра позовешь друзей. Или давай, я позову сейчас?
   РОЖНОВ. Кто сейчас придет?
   ТАТЬЯНА. А вот увидишь. Праздники, Рожнов надо справлять с друзьями. Не нами придумано, не нам и отменять. Ну и что, что жизнь у нас теперь шиворот на выворот? Что же нам теперь и души наши из-за этого наизнанку вывернуть? Нет уж, фигушки!
   РОЖНОВ. Спасибо, Таня
   ТАТЬЯНА. Ну, что же ты, дурачок, плачешь? Бери телефон и звони. А я опять буду наводить порядок. Ведь должен же у нас тут быть порядок. Ведь тут, все-таки люди живут.
Татьяна начинает прибираться на столе, в комнате.
   РОЖНОВ /по телефону/. Ало, Иван Сергеевич? Это Рожнов вас беспокоит, Здравствуйте... Я вас не разбудил?.. Тогда я... То есть мы с Таней, приглашаем вас в гости... Нет,  сейчас... Правда? Я буду очень рад вас видеть... Нет, нам-то как раз удобно, очень удобно... Да, ждем... /Опускает трубку на рычаги/. Сказал, сейчас придут...
   ТАТЬЯНА. Ну, вот видишь... /Смеется/.
   РОЖНОВ. Ты что?
   ТАТЬЯНА. Ливень же. Им надо приготовить сухую одежду.
Рожнов бросается помогать Татьяне. Вдруг останавливается, кладет руку на сердце.
   ТАТЬЯНА. Что?
   РОЖНОВ. Фу! Тяжеловато что-то ...
   ТАТЬЯНА. Ничего, Бог даст, легче будет. Должно же быть легче...
   РОЖНОВ. Дай Бог!
   ТАТЬЯНА. Дай Бог!
Сверкает молния, гремит гром, как и положено по законам физики. Дождь за окном шумит как потоп. На закрытие занавеса, мелодично звенит звонок во входную дверь.
               
                Конец.