Послание потомкам

 Едва за Илюшиным скрипнула калитка, как Ольга Ивановна произнесла достаточно громко, не опасаясь, что Илюшин услышит:

- Попилял наконец, слава богу.

  - Что ты вызверилась на человека? -  заступился за приятеля Михаил Ильич.

- Какой он к черту человек? Алкаш долбанный, - ответила она мужу -  Выискал себе приятеля. Ты ведь у-чи-тель. Представитель интеллигенции. А он кто? Представитель чего? Не пришей кобыле хвост. Никакой пользы кроме вреда.

- Мы почитаем всех нулями, а единицами себя, - покачал головой Михаил Ильич.

- Ноль он и есть ноль. Ты на него такую бутылку извел. Произведение искусства. Дом украшала. Авторская работа. Кружевное стекло.  Спросил бы хоть разрешения.  Ее, если помнишь, мне подарили, а не тебе. А ты со своим приятелем в наглую такую красоту угробил.

-  Я бутылкой не закусывал. Бутылка жива здорова, - спокойно сказал Михаил Ильич, позевывая, - Хочешь, самогону с травами, нальем.  Не отличить.

- Самогону-у, - покачала головой Ольга Ивановна, - Дурень ты. Эта бутылка была хороша закрытой пробкой.

- Толку от нее с закрытой пробкой.

- Дурак, тем и хороша, что приходят люди, не такие как твой придурок, и видят бутылка и не открыта. И они соображают, что, во-первых, тут живут люди со связями, которые могут такую бутылку достать, а во-вторых, интеллигентные, не алкашня, которая все, что пьется, на лету глотает.

 - Но когда-нибудь пришлось бы ее открыть, - упорствовал Михаил Ильич.

- Пришлось бы, да не с твоим придурком.  Пришли бы приличные интеллигентные люди. Вот тогда и открыли бы.

- Так ты сама говоришь, что вокруг приличных людей нет.

- Не тебе решать. Сейчас некоторые дома, которые ближе к озеру, городские скупают. Одна семья из областного центра купила целых три участка. И рядом они же купили для детей. Ты сам говорил, что в том районе одна босота жила, заборы все поваленные. А теперь посмотри. Такие заборища, кремлевская стена.  Ничего, что там на участке, не увидишь. У них ворота с автоматикой. Дорогу у озера за свой счет заасфальтировали.

-  Около себя заасфальтировали, - сказал Михаил Ильич, - А у нас как не было, так и нет. Вот вся их интеллигентность.

- А они и не должны тебе дорогу асфальтировать. Тебе государство, на которое ты свечку держишь, должно это делать.  А люди, кто деньги имеет, себе строят. Вот таких людей можно за стол позвать, - Ольга Ивановна, вспомнив о распитой бутылке, печально вздохнула -    Бутылка, тем и хороша была, что пробка не тронутая. Как непорочная дева. Невинность легко сгубить, потом не восстановишь.  Коллекционная вещь была.

Это сравнение непочатой бутылки с непорочной девой Ольга Ивановна услышала от того, кто подарил ей красивую бутылку.

- Ну и сколько бы она стояла? – скептически скривился Михаил Ильич

- Сколько нужно, столько бы и стояла. Не для Илюшина она была припасена, -  Ольга Ивановна печально поджала губы, глядя на замелевшего мужа.
 
Муж конечно понимал, что сделанное им, как говорят городские, неэтично. Но Илюшин увидел бутылку и сказал: все существующее разумно, то есть, предназначено к использованию по назначению. И Михаил Ильич согласился с приятелем.
 Бутылку же Ольге Ивановне подарил один из заказчиков. Городской, которому Ольга советовала, как обустроить участок. Михаил Ильич воспринимал подобные подарки как ничего не значащую благодарность. Не знал он, что, поднося свой подарок, этот последний заказчик задарил Ольгу Ивановну комплиментами, сравнив ее с богиней.   А закрытую бутылку сравнил с непорочной девой. И его сравнения запомнились Ольге Ивановне. И она подумала, что даритель - человек культурный и тонко чувствующий. Вот в компании такого человека и неплохо бы подарок употребить.

- Так ведь, если красавица в девках засидится, кому она потом нужна, -  попробовал оправдаться Михаил Ильич, - Ты вот Илюшина обзываешь. А между тем, он живет своим умом и не преклоняется перед западом.

- Это точно, ему что виски, что самогон одинаково.

- Пока мы с ним беседовали, продолжил Михаил Ильич….

- Пьянствовали, - поправила жена.

- Назови как хочешь. Так вот, мне дельная мысль в голову пришла.

Ольга Ивановна сжала губы и просверлила мужа недоверчивым взглядом. Все начинания ее супруга, вырастающие после контактов с Илюшиным, заканчивались плохо. А однажды друзьям пришлось даже прокатиться за государственный счет в город. В милицию.


 Начиналось банально. Илюшин доложил, что согласно последним своим наблюдениям, подозревает Сашку, городского, того, который поселился в доме преставившейся бабки Ани. Он ей то ли внук, то ли племянник, то ли не понять кто.  Илюшин к нему пару раз по-соседски заглянул, а тот даже от компьютера своего не отрываясь, вместо здрасьте заявил, что интернет в этой дыре ни к черту. Дырой обозвал.  Сам он дыра. Развел в огороде подозрительную деятельность. Копает что-то. Не по сезону.

- Может, он пристройку делать затеял, - предположил Михаил Ильич.

- Пристройку? Что городской в пристройках понимает?  У него же мозги дальше его ящика не развиты. Когда это человека, который пальцами в буквы тыкает, выгонишь пристройку делать?

- Могилу копает? – изумился Михаил Ильич.

- Кто его знает? За домом копает. Не разобрать.  Я только по звуку догадываюсь.  По крайней мере нормальные люди так не копают. Копает с непонятными преступными намерениями. Может, драгоценности, краденные прятать будет? Или банк решил грабануть, а яму заранее готовит. Ограбил и мгновенно закопал. Городские они на все способны. Чего у него на уме? Один я слышал, любовницу расчленил и в речку куски побросал. Его на том и захомутали. А ты гляди городские у нас все рядом с озером дома скупают. Может быть с таким расчетом. Чего городской у нас потерял?  Интернет наш ему не нравится? Так и торчал бы в городе. Мы бы без него прожили. Век без интернета жили, не заскучали. Зачем такому человеку у нас жить?

- Ну, может, ему у нас жить дешевле, - предположил Михаил Ильич.

- А я думаю, только чтобы что-нибудь припрятать. Или он от бабки что унаследовал? А может и драгоценности притаенные. Не общается с общественностью. А на выходные в город уезжает. У нас, которые городские купили дома, так они наоборот. Они на выходные из города приезжают. А этот во встречном направлении. И если такой на огороде стал копать, добра не жди.  Не иначе как мафия. Или коррупционер.

- А на коррупционера есть милиционер, - срифмовал Михаил Ильич, - Сообщить нужно.

- Сами разберемся, - возразил Илюшин, - Чую бабка, стерва, припрятала бабки, а наследник их ищет.

  При этих словах перед взором Михаила Ильича поплыли книги его юности из детской библиотеки: разбойники, следопыты, клады, золото, Клондайк. Он откинулся немного на табуретке, поглядел с прищуром в пространство, словно оттуда слепил его блеск самоцветов, и подумал, что, если он с Илюшиным тайком откопает припрятанные сокровища, так сокровища станут законным трофеем. Компьютерщик про такие скользкие дела никуда не заявит.

На выходные, под вечер приятели, убедившись, что новый сосед отчалил в город, в темноте подошли к его калитке.  Закрыта на замок. Своей собаки у соседа не было. Искатели клада, как ниндзя, молча, перелезли и, аккуратно ступая по темному огороду, так что соседские собаки не брехнули, пошли вглубь огорода в поисках следов земляных работ. Наконец, обнаружили яму примерно метр на метр.  Внизу посреди черного квадрата дна что-то светлело. Михаил Ильич стал на четвереньки и ощупал. Камень. Гладкий, словно крупный речной валун. Но для чего в огороде яма и речной валун?

 Может, он сатанист? -  предположил Илюшин, - А может замаскированное золото?

 Михаил Ильич спустился в яму и вытянул камень. Тяжелый гадюка. Аж в спине хрустнуло. Постукали штыком лопаты.  По звуку камень. Тогда какого черта он делает на дне ямы?

- Обычно камнями прикрывают крышки сундуков, - подал идею Илюшин.

Покопали глубже. Копал уже Илюшин. У Михаила Ильича спину прихватило. Прокопал на штык глубже.  Ничего не нашли. В досаде столкнули камень обратно и ушли.


  Михаил Ильич вернулся усталым, перекошенным, перепачканным в земле. Доложился жене, что помогал Илюшину по хозяйству. Но едва уснул, пожаловали стражи порядка. И увезли. Без объяснений.

В обезьяннике, который менты интеллигентно звали накопителем, подельники и встретились. И поняли, что их нежданная встреча в таком месте несомненно связана с визитом к Сашке. Но кто их выдал?

- Ты жене не проговорился?  - спросил Илюшин.

-  Ты что, дурак? - обиделся Михаил Ильич, -  Она если бы и хотела, не смогла бы. Она все время была дома.

 - Дома была! – тоже мне отмазка, сказал Илюшин, - Ты баб не знаешь. Еще какой-то древний сказал, что баба – это предательница. По своей подлой сути. Ольга твоя, почему меня не любит? Потому что чувствует во мне антипода. Я душою чист. Мне от тебя ничего не надо. Дома она была! Да может быть она тайный флажок вывешивает.

Подозрение холодной змеей проползло в душу Михаила Ильича.   Как на Илюшина вышли?  Ольга единственная, кому он сказал, что помогал по хозяйству Илюшину.

Наконец, уже под утро Михаила Ильича отвели в кабинет, где за столом сидел хмурый мужчина, который и, не поднимая от бумаг взгляда, пробормотал обвинение в незаконном проникновении в чужое жилище. Правда больше проникновения ничего пришить не могли. Потерпевший, Сашка, еще из города не возвращался. Значит, не он, а местные заложили.

 Михаил Ильич, как и надоумил его Илюшин, выкатил ответку: имеются серьезные основания подозревать, что у соседа нечисто. И его долг, как ответственного гражданина, проявить инициативу. В результате чего был обнаружена весьма подозрительная яма, а в ней весьма подозрительный камень, природу которого в темноте и невозможно определить. 

- Тунгусский метеорит? - усмехнулся милиционер.

 - А чего вы смеетесь? Метеориты дороже золота.

- Ну и чего этот метеорит в яме делает?

- А вот это ваша задача расследовать. Вы вот смеетесь. А очень часто преступления раскрываются именно потому, что обыватель проходит мимо, не задумываясь, а посторонний, но бдительный подмечает подвох.

- Это значит, вы у нас такой бдительный?  - усмехнулся страж порядка.

  Михаила Ильича вернули в обезьянник. А Илюшина, как эстафета, взяли на допрос.  И больше в тот раз Михаил Ильич его не видел.  Под утро Михаил Ильич услышал родной голос. Оля! Он не мог ее видеть, зато слышал, как она клялась всеми святыми, что ее Мишуня, человек порядочный и пользуется уважением в коллективе. Михаил Ильич никогда дома от нее такого не слышал. Аж прослезился и проклял подозрения, которые Илюшин гнусными намеками посеял в нем. Ольга не уходила. Михаил Ильич слышал, как она называет фамилии своих знакомых, которым ничего не стоит устроить этому отделению милиции большие неприятности. К обеду Михаила Ильича отпустили.

Так что, своей свободой Михаил Ильич был обязан супруге. Но там же в милиции ему на прощание посоветовали меньше водить знакомство с такими, как Илюшин. Молодой капитан дружелюбно, но учительским тоном объяснил Михаилу Ильичу что Илюшин в их отделении личность примелькавшаяся. Одно время из милицейских протоколов не вылазил. Черный копатель хренов. Его тут зовут Кротом. Считает, что кругом ценности закопаны.

- Ничего странного, - сказал Михаил Ильич, - Через наш район легионы завоевателей прошли. И каждый раз люди, боясь грабежей, клады закапывали. И где-то ключи к этим кладам есть. Тайные знаки. Нужно только их верно понять.

- Так вот ваш приятель на тайных знаках двинулся, - сказал капитан, - Попадает к нам в отделение, хотя ему нужно в диспансер.  Как-то поступает сигнал, кто-то копает на заднем дворе кафе «Байкал». Знаете, такое?

Михаил Ильич отрицательно помотал головой.

-  Ясное дело, что вы не знаете. Гадюшник. Там всякая шваль собирается.  А на заднем дворе у них вообще армагедон. Всякий хлам валяется, ящики, поддоны, старые холодильные шкафы. И кстати, бутылки пустые, шприцы и презервативы использованные. И подъезд для машин, для подвоза продуктов. И кто-то заметил копающего. Скрутили, навешали. Но нам позвонили. Приезжаем. Знакомая личность. Илюшин, - капитан широко улыбнулся, -  Я ему, зачем копаешь. А он мне: приехал в город по делу зашел в ваш «Байкал», взял пивка и слышу, как двое обсуждают, что под дикими степями Забайкалья надо понимать это самое кафе. Тут золото.  и этот тип говорит другому, что деньги, отмытые они на заднем дворе, закапывают. Потому и кафе прозвали «Байкалом», что всяким криминальным личностям это родное. Они в тех местах срок чалили.

- А вам известно про золото Колчака   - перебил Михаил Ильич.

- А при чем тут Колчак?
 
- А при том, что я, как преподаватель истории, могу вам привести достаточно примеров, когда люди буквально топтали закопанные ценности, не подозревая этого.

- Так вот откуда ветер дует, - капитан удивленно посмотрел на Михаила Ильича, - Это вы за идеолога? Зачем же вы человека на правонарушения толкаете? Чужими руками в рай дорогу мостите? Вы же видите, что это личность возбудимая, неуправляемая, без определенных занятий, без законных источников существования, да еще злоупотребляющая. А вы ему про клады.

Михаил Ильич, набрал было воздуху чтобы изложить свой взгляд, как историка, но Ольга Ивановна, ухватив мужа за руку, потянула так, что он чуть со стула не слетел, и стала выталкивать из кабинета, говоря:      

- Спасибо. Мы дома разберемся. 
 

Ольга Ивановна боялась, что после инцидента репутация Михаила Ильича пошатнется.  Но она, городская, до знакомства с Михаилом Ильичом жившая в том самом городе, куда повезли Михаила Ильича, не знала менталитета жителей поселка. Репутация Михаила Ильича, как раз наоборот, выросла: нашего поселкового из городской ментовки освободили. Когда такое случалось?

Городских в поселке недолюбливали. А городских, которые последнее время повадились скупать в поселке лома дома, не любили и побаивались. И конечно, поселковый решивший поставить городского на место и рискнувший залезть в его владения никакого осуждения в поселке не вызывал. Даже одобрение. 

 Жертва проникновения Сашка- компьютерщик не отреагировал никак. Словно он выше всего этого. И продолжал пялиться в экран. Никому не объяснял, зачем стал рыть яму. И потому возбудил еще большие подозрения и еще большую уверенность, что Михаил Ильич и Илюшин шли верной дорогой.

Ночной приезд в поселок ментов – явление нечастое, но вполне допустимое. Задержание поселкового учителя – редкое явление. На памяти жителей этого населенного пункта никого из учителей милиция не увозила. Но раз увезли, значит есть за что.  Но еще не обсосали, за что, еще версия, что за его уединения с Андреевой, не получила подтверждения, как учитель вернулся. Его освобождение оказалось самым феноменальным, совершенно немыслимым делом. Кого вообще милиция на следующий день отпускала? А когда от того же Илюшина, которого продержали дня три, стало известно, что своей свободой Михаил Ильич обязан супруге – эта весть, всколыхнула округу, Случившееся напоминало подвиги героических женщин из древних легенд. Да тех же декабристок. Сам Михаил Ильич, не напрасно учитель истории и английского, сравнил подвиг своей жены с подвигом Жанны д Арк.
 Есть и в нынешних русских селеньях женщины, способные коня на скаку остановить. Правда кони повывелись. Но пьяных мужей хватает. И почти каждая жена, заприметив его лежащим поперек улицы, может его до дому дотащить. Может и дерущихся мужиков разнять. Но чтобы остановить при наборе оборотов милицейскую бюрократическую машину, - это невообразимое явление, из сферы фантастики.
 
 То, что Ольге Ивановне просто удалось доказать, что Михаил Ильич не виноват, даже не обсуждалось. Для юридической машины такая чепуха, как невиновность обвиняемого - последнее дело. Ольга Ивановна тем и явила себя героической фигурой, что умело применила чары и связи. И учитель вернулся домой цел и невредим. Не помучался. Хотя, заметили, что вернулся он малость скрюченным. Но интересующимся он давал ответ, что спину подорвал.

И где школьный учитель может спину подорвать, усмехались недоверчивые. Небось, тамошние мастера почки отбили. И все же главное внимание было уделено не тому, как Михаилу Ильичу отбили почки, а тому, как удалось Ольге Ивановне отбить у них мужа.


  Впрочем, для начала Ольге Ивановне удалось отбить Михаила Ильича у многих поселковых баб. О ней только и говорили, что раз городская, то жди сюрпризов.   Мало что о ней знали. И даже те, у кого родня и знакомые жили в городе, ничего толком сказать не могли.  Выросла как ниоткуда. Из пены городской. 

После того, как от Михаила Ильича, прихватив ребенка, сгинула в неизвестном направлении уже вторая жена, одинокий историк тут же стал и объектом внимания поселковых дам. И разведенок, и тех, изведенных, у кого мужья сплошное недоразумение. И даже тех, кто на выданье. Учитель кавалер знатный.  Иностранный знает. Да в той же школе был полный набор дам и первой категории, и второй. И даже некоторые бывшие его выпускницы стали при встрече с ним заговаривать.  О жизни, об истории, о культуре, о музыке.  Но недолго музыка играла.  Городская Ольга Ивановна подвела черту, и вынырнув сбоку, порвала грудью красную финишную ленточку забега. А там  было чем рвать. Поскольку своих детей Ольга не имела. По крайней мере, так говорили. И может быть, это и устраивало учителя.
 Короче, Ольга Ивановна поднесла поселку большой сюрприз.  Где Михаил Иванович ее нашел? Кто его свел?  Кто она вообще такая? Это оставалось тайной для поселка. Поселковые недоумевали, чем же новая пассия могла его очаровать. Лицом не Венера. Себе на уме. Не общительная. Бездетная. Живет в его доме не расписанная, на птичьих правах.  Возможно мошенница. Хотя по профессии, говорят, дизайнер. Непонятная профессия. Век в поселке не дизайнеров не водилось. На своем огороде каждый сам себе дизайнер. Не нужно быть предсказателем - такой дизайнер повиснет историку ярмом на шее.

Но, спевшись с Ольгой Ивановной, Михаил Ильич приободрился и ходил чистый, бритый, расчесанный, глаженный и трезвый, как стеклышко.  Одеколоном пах. Вскоре и Ольга нашла себе подработок. Она ухаживала за огородами и садами городских, купивших себе дома в поселке.  А таких прибавлялось. И деньги у этих городских водились. Так что и работы, и денег у Ольги прибавлялось.  Мало того, некоторые городские затеивали на приобретенных участках ремонты и благоустройство. И выяснилось, что Ольга Ивановна ценный консультант. Где лучше террасу пристроить, какую живую изгородь, клумбу разбить, сад обустроить, - все подскажет. И настолько ее опыт оказался ценным, и оцененным, что теперь несла она в дом больше мужа.

    
   
Местные дамы, которые с самого появления на горизонте Ольгу Ивановну не жаловали, недоумевали. Чтобы за советы, где что посадить, еще и деньги платили? Декоративная травка, скамеечки под старину, качели, фонтанчики на участке, – это все от лукавого.  На участке должно расти то, что к столу, на закатки, и цветочки для настроения.
 
Устроили Вальке Скороход, которая работала с бумагами в местной администрации допрос с пристрастием. Русская ли вообще эта Ольга Ивановна. Ведь нынче в городе такая коррупция, что любой инородец может в русские пролезть. Но Валька таких сведений не имела, а сказала научным языком, что факты свидетельствуют об обратной тенденции. Красочный пример – тетя Полина Бойко. Жила она, как и все. А после того, как мужа схоронила поехала к родне на юг развеяться. И началось. Познакомилась с мужичком. А тот евреем оказался. И укатила тетя Поля с ним на старости лет в Израиль. И сын ее Димка с женой туда подался. Как это он провернул? Что он там потерял? Ладно тетя Полина как еврейская жена. А Димка-то, с какого боку? А умудрился.
 
Настороженность по отношению к Ольге Ивановне растаяла в миг после чудесного вызволения ею мужа из застенков. Как не уважать женщину, может быть и тайную сионистку, если та может милицию на место поставить.

 Первым кто заговорил о том, что у Ольги Ивановны связи с душком, был Илюшин. Не было у Илюшина к Ольге Ивановне никакого почтения. Какое почтение может быть у одухотворенной личности, переполненной идеями, к подозрительной бабенке, которая гонит русского человека от порога, как последнюю собаку. А уж после той знаменательной ночи в ментовке Ольга Ивановна на Илюшина зуб заимела. Он и, если являлся, по исключительно серьезному делу. Когда его осеняла гениальная идея держать которую в себе не было сил.  В таком случае он поджидал Михаила Ильича на пути из школы.  И если Михаил Ильич находил, что идея стоила детального обсуждения, звал Илюшина в гости.



  И вот теперь, когда после всего выпитого Михаилом Ильичом с его собутыльником, Ольга услышала про новую идею, она встревожилась. Какая идея? Как она не выпытывала, выпитое сделало свое дело.  Супруг не мог сосредоточиться, идея как льдинка, выскальзывала.  ОН только мурлыкал, что сначала обмозгует все и позже расскажет. Обмозговываение Илюшинских идей ничего хорошего не предвещало.

И что такое позже, когда уже спать пора. И горя желанием все-таки выведать, что мужу стукнуло в голову, Ольга Ивановна не бурчала на него, как она обычно, когда он лез к ней под одеяло, а наоборот, распростерла перед мужем свое тело во всей его выпуклости. Но виски сделали черное дело. Муж находился вне контакта, в удаленном доступе.  Ее эротические зоны не вызывали в нем подъема.  Неизвестно, о чем он думал. Ей оставалось гадать как раз о том, о чем он думает.

Все шло через пень-колоду. И Ольга Ивановна взяла дело в свои руки.  А точнее эротические зоны мужа. И добилась результата. И не удивительно. В поселке считали, она, именно этим знанием городских штучек-дрючек историка и приворожила. Но даже после исполнения супружеского долга Ольга Ивановна не могла выдоить из мужа той самой гениальной мысли, которой он грозил поделиться. Услышав посапывания, Ольга Ивановна поняла, что деловая часть вечера ушла впустую.  Она вздохнула печально, встала и голышом вышла на кухню. Включила свет. Там на столе еще стоял ящик Пандоры, источник многих бед - бутылка.

 Та самая бутылка из-под виски, которую, Ольге Ивановне поднесли в подарок. Один клиент, новосел, из недавно купивших дом в поселке. Как благодарность за ее дельные советы по устройству участка.  Как премия. Помимо основных денег по таксе.  Даря, хозяин участка намекнул, что надеется, что благодаря советам Ольги Ивановны будет у него город-сад. И настанет приятный вечер, когда они вдвоем как-нибудь, в уютной атмосфере, в мягких полутонах гостиной, которую она помогала обставить, откроют  бутылочку. Не такую жесткую, а шикарное вино. Французское вино для дам. У него есть связи,  доступ к подвалам. И при этих словах он показал пальцем не вниз, где самое место быть подвалам, а наоборот вверх. И Ольга Ивановна поняла и оценила это движение.

А даритель говорил, как он предчувствует, что придет вечер, он вкрутит штопор в пробку, и потечет в фужеры волшебное вино. И пригубят они волшебный яд желаний. Красиво сказал. Особенно про волшебный яд желаний. Строительство на его участке подходило к концу. И откровенные намеки на то, что их знакомство этим не закончится, пропитывали Ольгу Ивановну ядом желаний.
 
Хозяин участка немного походил на подаренную бутылку. Такой же плотненький, невысокий, лысый. Как на ярком ярлыке бутылки красовались различные медали и гербы, так и он себя украсил крестом на цепочке и массивной золотой цепью. И печаткой на руке.   

Внимание противоположного пола приятно.  А внимание клиента, упакованного, одетого не просто дорого, а напоказ, особенно приятно. И бывало, Ольга Ивановна готовит котлеты для мужа, шинкует лук, нет-нет да кинет взгляд на бутылку с гербами, что за стеклом ждет своего часа. И подумает: и будет вечер, и мягкий сумрак. И будет кофейный столик, на который одно удовольствие поставить рюмочки из хрусталя.  И будет бутылка которая сама по себе музейная редкость. И будут кресла, в которых приятно откинуться, смакуя напитки богов. И будет, как апофеоз, кровать, которая… То есть, будет у нее на улице праздник.

 И вот муж ее мечту, можно сказать, растоптал и спустил в унитаз. Ольга Ивановна взяла бутылку понюхала из горлышка.  Пахло нездешним шиком. Покрутила бутылку в руках, разглядывая гербы и надписи, в которых ничего не понимала. Опустошенная бутылка, с отвинченной пробкой, напоминала теперь девушку, над которой полчаса назад грязно надругались хулиганы. Ольга Ивановна вздохнула печально, закрутила красивую фирменную винтовую пробку и припрятывая стеклянное сокровище подальше, вглубь за свои кастрюли, вспомнила, как муж говорил о единстве и борьбе противоположностей. Так и есть. Бутылка виски и алкаш Илюшин в чем-то представляют единство, но с другой стороны –  полные противоположности.

   
Весь следующий день Ольга гадала, какая идея осенила мужа. И только вечером за ужином муж доложил, что посмотрел на бутылку и пришла ему мысль организовать в школе письмо потомкам. Ну, как когда-то в его юные годы в школах делали. Тоже в бутылки скрученные послания всовывали, заливали горлышко парафином и закапывали.

- Рехнулся, - округлила глаза Ольга Ивановна, - Вспомнил.  Осенило! Это когда такое делали? Когда мы, дураки, мечтали, что придем к коммунизму. Писали потомкам, что мы, мол, идем прямой дорогой к великой цели. Я школьницей, дура, так думала. Помню, мы закапывали такое письмо в   городском парке у памятника Ленину. Торжественно. Даже поставили памятную табличку. При коммунизме вскрыть.  А где тот коммунизм?! Теперь взять бы выкопать и читать детям в школах: какими дураками мы были. были молодыми и чушь прекрасную несли. Теперь самое верное в бутылку записку СОС всовывать. И неизвестно, будут ли тут наши потомки. А то одни китайцы.

- О! – сказал Михаил Ильич, - еще одну прекрасную идею подсказала. Найти такое послание, выкопать, прочитать. И обсудить в школе.

- И толку, что вы откопаете. Только цирк из этого выйдет. Позорище.  Кто теперь думает, что мы идем к светлому будущему?  И кто же тебе сейчас письмо напишет? О чем?

- Ты что думаешь не найдутся такие?

- Да уж думаю, найдутся. Дураков на свете не переводится. Их сколько их жизнь не учит, ничему не учатся. Короче не советую тебе ничего организовывать. Чтобы над тобой не смеялись.

  - А я вот думаю, что начинание дельное.  Тенденция сейчас видишь какая. Традиции, традиции и еще раз традиции!!! Наш почин могут заметить. Сейчас многое возрождается. Содержание письма мы обсудим. У нас есть светлые личности. Я в классе с детьми поговорю.

  - Ага, понятно, Андреева, - сказала жена.

- Хотя бы Андреева, - подтвердил Михаил Ильич.
 
Андреева, девушка усердная и способная, хотя, скорее, усердная, шла на золотую медаль. Шла, как бык на красную тряпку. Решила поступать на отделение иностранных языков. Но где найдешь в поселке репетитора? Можно, но дорого. Андреева занималась сама. Английский - это тебе не математика. Когда до Михаила Ильича дошли слухи об ее подвиге, он был так впечатлен, что выделил для девушки пару часов в неделю после занятий. Хотя девушка не просила. И он денег с нее не брал.

Но спустя месяц занятий его вызвала в кабинет Наталья Ивановна, директор школы, и сказала, что пошли всякие слухи, сплетни, что патронаж Михаила Ильича затеян не без грязных намерений. И что Юра Мельник из класса Андреевой, который водил с ней шуры-муры сказал пацанам, что разберется с историком. И в свете вышесказанного, Михаил Ильич должен либо прекратить свои занятия, либо набрать еще несколько желающих. Чтобы вести группу. Хотя, конечно, денег на это никто не выделит.

Оказалось, что проблема не в отсутствии денег, а в отсутствии желающих изучать язык. И   Андреева снова перешла к самоподготовке.  Записала где-то на флешку уроки и дома зубрила.

  Таких, как Андреева, ответственных и поэтому успевающих в трех десятых классах их школы набралось бы от силы человек пять. Такие могли бы написать обращение к потомкам. Но прежде Михаил Ильич решил проконсультироваться с Натальей Ивановной.
 


Наталья Ивановна, руководила школой, редко выходя из своего кабинета, мощная дверь которого, аккуратно обитая войлоком под черным дерматином, защищала от шума школьного коридора, как броня.  Дерматин, словно вощенный, аккуратно пробитый декоративными гвоздями так, что получался ромбический узор, смотрелся внушительно.  Он вспухал в местах, где ему было положено вспухать, и лоснясь, углублялся там, где был пробит гвоздями. Хозяйка кабинета отдаленно напоминала эту дверь.  Плотная блондинка, в которой то, что было придавлено бельем уходило вглубь, а не придавленное выпячивалось. И выпячивалось очень впечатляюще. Кожа у Натальи Ивановны белая и удивительно гладкая еще впечатляющее держала ее формы.  Такая, что многие мужчины, жалели, что законы физики не позволяют человеческому взору описать дугу, и нырнуть под вырез ее платья. Если там, где кожа доступна и глазам, и солнечным лучам все так бело, то что же в глубине?  Хотя такая досада - директору школы не подобает носить глубокий вырез. И для кого носить?  Среди  учителей всего один мужчина, Михаил Ильич. И тот…

  Кидал ли Михаил Ильич взгляды на вырез Натальи Ивановны? Как всякий мужик, который еще на что-то может сгодиться, кидал. Наталья Ивановна это чувствовала и ценила. В первые же дни своего директорствования, нырнув как в омут, в женский коллектив, она почувствовала и оценила его взгляд.

 До школы Наталья Ивановна работал в областном центре, в администрации. И там она была окружена такими взорами. Но случилось неприятное происшествие и Наталье Ивановне пришлось принять под начало школу.  С мужем не разводилась.  Но он в поселок не поехал.  Неприятности жены были проблемами жены. Терять работу в городе муж не собирался.

Так что приехала одна, соломенной вдовой.  И в женском коллективе школы, Михаил Ильич показался ей единственной соломинкой.  И даже не соломинкой, а крепкой веткой. Он был на три года старше ее. И в тот момент одинок. Пасьянс вроде бы так удачно сходился. Но коллеги ей разъяснили, что ее приход вовсе не явился причиной последующего ухода от Михаила Ильича супруги. Так просто совпало.

Наталья Ивановна была фаталисткой, верила в силу совпадений. Однако не подстегивала события. А зачем? Михаил Ильич сам идет в руки. И она просчиталась Михаил Ильич скользнул в руки Ольги Ивановны.
С ней Михаил Ильич остепенился, и теперь смотрел на Наталью Ивановну по-другому. Но она не забывала того взгляда и приятное ощущение, когда глаза историка, как санки, скользили по   крутой снежной белизне ее кожи. Туда, ниже, чем броши.   Теперь это только воспоминание о несбывшемся. Но приятные. А кто еще в школе нырнет? Только проверяющий из области и то, если мужика пришлют. 

Когда Михаил Ильич вошел, Наталья Ивановна сидела за своим директорским столом, с видом императрицы, утомленной заботами. За ее спиной на стене сиял глянцем плакат с государственным триколором и двуглавым орлом, чуть повыше на посетителя с портрета смотрел президент, в углу за стеклом отливало свекольным цветом знамя с парчовой бахромой, которое сумел сохранить предыдущий директор, года три как ушедший по болезни. В больших выразительных светло-карих глазах Натальи Ивановны, подведенных мастерски, со вкусом, но до того предела, который приемлем для школьной учительницы, смешались деловой интерес, сознание своего высокого статуса, ощущение того, что Михаил Ильич вполне еще себе мужчина. И, самое главное, сознание того, что она сама женщина, на которую не мудрено заглядеться.
 
А Михаил Ильич стоял перед ней, нес какую-то околесицу о том, что идеи передаются от поколения к поколению, и робко заглядывал ей в глаза. Теперь в глаза, а не на ее цепочку. Наталья Ивановна быстро утомлялась от того, когда идеи высказывал подчиненный. Она ждала иного: улыбки, комплиментов. В конце концов легкого флирта. А он мялся, точно в штаны наложил.

 В такие минуты, когда учитель начинал мазать соплями о задачах всеобщего образования, Наталья Ивановна ощущала нарастающую духоту кабинете. Ее кабинет был всем хорош. Только что кровати нет и туалет на улице.  а так – хоть живи.  даже маленький телевизор в отсек секретера встроен. С обитой утеплителем дверью. Так что в коридоре не слышно обсуждаемого в кабинете. А это очень важно. Бывало, тут решались персональные вопросы. И даже вопросы интимного характера. Например, мальчик в девочку влюбился, и того хуже, девочка в мальчика. Тут и любовь, и слезы и даже попытки отравиться.  И вот в этом кабинете в самом конце длинного здания, на уровне бельэтажа, что в переводе с французского означает прекрасный этаж, ниже второго и выше первого, и решались щекотливые вопросы. Наталья Ивановна умела их решать. И с детьми, и с их родителями. 

Но сейчас Наталья Ивановна, не уловив, что заставляет Михаила Ильича так маяться, глубоко вздохнула, решительно встала, обошла стол, прошла к окну и принялась открывать его. Это был беспроигрышный прием. Королевской пешкой Е2-Е4.
 
Она потянулась вверх, чтобы опустить верхний шпингалет.  Ей казалось, что, ее фигура, вытянутая на фоне окна, на молодой зелени, напоминает лебедя, готового к полету. Верхний шпингалет ей не поддавался. Михаил Ильич подошел и потянул за шпингалет. В этот момент его обуял запах ее духов и легкое щекотанье по щеке ее волос цвета спелой пшеницы, завитых еще с вечера. Шпингалет поддался. Окно было открыто. Ароматы ранней весны поплыли, как нежная мелодия. Наталья Ивановна развернулась, как фигуристка на льду, оказавшись между окном и историком, и с улыбкой Джоконды смотрела ему в глаза. Оценил ли он? Понял ли? Она ведь могла не открывать окна, и вообще сухо сказать, что занята. А подпустила к телу. Обычного учителя, а не областного инспектора.

Злые языки поговаривали, что Наталью Ивановну назначили директором за красивые глаза. А возможно и за улыбку, которой в молодости она сводила с ума. А возможно и за то, как она смотрится на фоне окна. И вместе с ней, вместе с ее трудовой книжкой, вместе с характеристиками, сорока на хвосте принесла самую точную характеристику: «в царство свободы дорогу грудью проложит себе».  совсем недолго Наталья Ивановна подиректорствовала, и математичка Тамара Владимировна, проработавшая в школе почти тридцать лет, подбила итог, высказавшись несколько абстрактно, но вполне определенно, и можно сказать афористично.

- Различные детали женского тела находятся в разной степени доступности и воздействуют на различные рецепторы.  Сравнить, например, глаза, губы и грудь.  Оценить глаза и губы может каждый.  Он видит все. А то, что в груди может видеть каждый, это далеко не самое главное. А оценить главное может только посвященный. Врач и муж. И те посвященные, о которых мы можем только догадываться.

Однако, вскоре выяснилось, что Наталья Ивановна к доверию, ей оказанному, своему посту и своим обязанностям относится очень ответственно. Школа сильна традициями. И Наталья Ивановна поставила задачей традиции беречь. Этот постулат она не раз выставляла главным на совещаниях учителей.

Так что Михаил Ильич, явившись на консультацию к Наталье Ивановне по поводу письма потомкам, как раз от традиций и решил оттолкнуться, как от печки. Но Наталья Ивановна не поняла его прелюдии, его загогулин и вензелей. И пришлось ей снова встать, подойти к двери и, поглядев понимающе собеседнику в глаза, демонстративно задвинуть шпингалет.

- У вас, наверное, какой-то деликатный вопрос, - сказала она, - Я вас слушаю. Ближе к телу.

Некоторое время она не могла въехать, что предлагает историк. А въехав, сказала.

- нужно было сразу быка за рога. А то вы вокруг да около. Послание, послание.  А то «В далеком созвездии Тао-Кита все стало для нас непонятно. Мы им посылаем: вы что это там? А нас посылают обратно» послание потомкам - это, по-моему, хорошее начинание. Конечно, мы должны поставить в известность вышестоящие организации.  Вы со своей стороны обсудите с детьми. А я с руководством. Напишите текст. Но редактировать будем мы. Если руководство нам доверит. Я думаю, доверит, - она взглядом доброй волшебницы, раздающей конфеты, посмотрела на историка, - Да-да вы и я. Как соавторы. Ильф и Петров. А как вы думали? Послание потомкам должны писать подготовленные люди.

- Послание потомкам должны писать молодые длинноногие и политически грамотные, - повеселел Михаил Ильич.

- Вот именно, - улыбнулась Наталья Ивановна вы меня поняли. Они  молодые и длинноногие. Но не политически грамотные. А мы с вами и еще далеко не старые, и с ногами у нас все п=нормально и главное – мы политически грамотны. Я думаю, мы прекрасно сработаемся.

Михаил Ильич провел среди детей подготовительную работу. Обсуждал, что можно написать потомкам. И был удивлен, не встретив никакого понимания, никакого порыва, никакого энтузиазма и никаких путных мыслей. Его Ольга оказалась права. Этому поколению не до писем потомкам, не до прихода светлого будущего. А Голубев, хоть и отличник, выразился с неприкрытым цинизмом: была бы водка, а к водке глотка, а к ним живот и голова. 

 Наталья Петровна осведомлялась, как продвигается работа. И предупреждала, чтобы он не затягивал. Сейчас критический момент. Два месяца до выпускных экзаменов.  Детям нужны баллы. Баллы важнее потомков. Усилия выпускников нельзя распылять. Михаилу Ильичу пришлось проделать в одиночестве свой крестный путь. Наконец, Михаил Ильич показал черновой вариант письма Наталье Ивановне.  И ждал, робея, пока она читала. Она прочитала, нахмурилась, но потом улыбнулась ему одобрительно и сказала, что кое-где нужно править.

 - Как вы смотрите на то, что завтра после работы мы с вами займемся редактированием? Пару часов можете выделить?
 
  На следующий день после уроков Михаил Ильич пришел в кабинет.  Наталья Ивановна проявила удивившую его неожиданную дотошность, словно и не торопилась домой.  Михаил Ильич с досадой смотрел, как она обсасывала каждое предложение, каждое слово.  Подметив, что ее соавтор потух, Наталья Ивановна, выдвинув нижнюю губу, подула так, что челка заколыхалась как пшеница от ветра. Это должно было показать Михаилу Ильичу, что она тоже утомлена, но работа превыше всего.
  - Письмо потомкам дело серьезное, принципиальное, политическое, идеологическое, - сказала она, - Тут требуется ювелирная точность. Каждое слово на вес золота. Как у Пушкина, когда он писал любовную лирику. 

-  Письмо прочитают, когда нас с вами уже не будет на свете, - кисло произнес Михаил Ильич, -  Если вообще найдут

- Ничего подобного, - возразила Наталья Ивановна, - Пушкина на свете давно нет, а мы его стихами наслаждаемся.

- Так Пушкин писал для современников. А мы для кого? Вы знаете, что мне Голубев сказал? Была бы водка, а к водке глотка, а к ним живот и голова. 

-   Вот кстати, - улыбнулась Наталья Ивановна, - Живот и голова. Голова уже гудит. Сделаем небольшой перерыв, расслабимся.
 
Наталья Ивановна по-заговорщицки улыбнулась, как вчера, прошла к двери и, как вчера, заперла шпингалет. Она вернулась к столу, переложила с него на свободный стул документы, достала из шкафа и поставила на стол стаканы и хрустальную вазочку с «Кара-Кумом». И в довершении священнодействия подошла в угол, где стояло свисавшее до самого пола знамя. Из-под бордового бархата стяга извлекла бутылку почти в тон знамени, цвета.  И дала в руки Михаилу Ильичу.
- Наливайте.
 
Михаил Ильич наливал медленно. Сначала даме. Наталья Ивановна, молча, следила, как понемногу растет уровень в стакане. И наконец воскликнула.

- Вы что?! Споить меня хотите?

- Я ведь ждал, когда вы остановите, - растерялся Михаил Ильич.

- Знаем мы вас, остановщиков.
 
Михаил Ильич вздохнул и налил себе столько же.

- Ну, за нас с вами, и за творческие успехи, - подняла стакан Наталья Ивановна. 

Чокнулись. Выпили закусили конфеткой.

- Вообще-то мне сладкого бы меньше есть. А то попрет.

- Да не прибедняйтесь. Вы в форме, дай бог каждому, - сказал Михаил Ильич.

- Вы находите?

- Нахожу.

- Ой, не подлизывайтесь.

- А я и не подлизываюсь, - сказал Михаил Ильич и поймал себя на том, что подлизывается, что ради письма потомкам готов потакать каждому капризу директора, - А где вы нашли такую бутылку? 

 - А чем вас смущает бутылка?

Бутылка его смутила не напрасно. Она была ровно такой же, какую не так давно он приговорил на пару с Илюшиным. Благодаря той, приговоренной, его и осенила мысль написать послание потомкам. Но тогда он и не подозревал, что у бутылки в поселке существует близнец. А оказывается, есть такой. Бутылка-близнец была уже на три четверти пустой.

-  Вы думаете, мне не по чину такая бутылка? – лукаво блеснула глазами Наталья Ивановна, -  Директору без бутылки не прожить. А как вы будете договариваться с тем же водопроводчиком.

- Я не про то. Бутылка редкая. В магазине не купишь.

- Друг подарил. Свое отрываю ради общественного блага. Вот сейчас ради послания потомкам.
 
- Тогда оторвите уж на полную катушку, - сказал Михаил Ильич.

- Интересно, что вы понимаете под полной катушкой, - Наталья Ивановна откинула прядь волос. При этом грудь ее заиграла, переходя от одних лекальных очертаний к другим.

- Я вот что имею в виду, - сказал Михаил Ильич, - Письма потомкам обычно закладывают в бутылки.  Как моряки во время бури.

- Вы что имеете в виду, что дети должны понимать, что они во время бури?

- Нет, я предлагаю письмо положить в эту бутылку. Бутылка уникальная. Прямо просится, чтобы использовать ее, как капсулу времени. Из нее остатки в более простую перелить. А в  эту письмо. И закопать. Эффектно.
 
Наталья Ивановна задумалась.

- Нас могут неправильно понять. Мы посылаем послание нашим потомкам. Нашим!!  Поэтому лучше использовать отечественную бутылку.


 - Знаете законы диалектики? Закон формы и содержания? – спросил Михаил Ильич, - если касается письма, то его содержание всегда важнее того, на какой бумаге оно написано, какими чернилами, и даже в какую бутылку положено. Даже если бутылка будет зарубежной, главное, чтобы содержание письма, было отечественным.

- С бутылкой никакой проблемы, Наталья Ивановна капитулировала перед законами диалектики, - В ней три капли осталось. В те вечера, когда нам с вами придется письмо обсасывать, как раз освободится. А вот с Андреевой проблемы.

- Какие? – спросил расслабившийся Михаил Ильич.

- Есть другие кандидатуры. Например, Гончарук.

- А что Гончарук? Звезд с неба не хватает.

- Зато его родители очень полезны школе.
 - Нет, -  решительно сказал Михаил Ильич, - Я автор проекта. Я настаиваю. Бутылку с письмом положит Андреева. Предлагаю вам поручить Гончаруку засыпать землю. Тоже нехило.
 Наталья Ивановна смотрела на Михаила Ильича долго и пронзительно. С той самой обворожительной улыбкой от которой лет пятнадцать назад мужики укладывались штабелями.

-  Я просто ревную. Такое впечатление что вам какая-то девчонка, у которой еще и сиськи не выросли, дороже директора. Душно тут, - и она расстегнула верхнюю пуговку своей белой блузки.
 

- Тебя где носило? – спросила мужа Ольга Ивановна.

- У нас завал. Предстоит закладка письма потомкам. А письмо не готово. Мы его редактировали.

- И как? Отредактировали?  Спросила Ольга Ивановна, критически взглянув на мужа.
 
- Не до конца.

.  То, что Михаил Ильич явился домой позже обычного и слегка под хмельком, Ольга Ивановна не считала криминалом. Но от него пахло странной смесью запахов.  Первый -точно такой же, как пахла недавно выпитая им с Илюшиным бутылка.  Совпадение необъяснимое для поселка, удовлетворявшегося более незатейливым напитками. Но куда большей загадкой был второй запах.  От мужа несло духами. И перед Ольгой встала задача с двумя неизвестными. Что это за редактирование, после которого он так пропах.

Ольга Ивановна решила самостоятельно обдумать ситуацию. В том, что местным десятиклассникам заложить за воротник, как с горки скатиться Ольга Ивановна не сомневалась. Но где они такую бутылку оторвали. У родителей? Да вряд ли у кого из родителей такая есть. Тогда где? Но больше проблем сулил запах духов.  Хороша молодежь, написала письмо потомкам и параллельно забеременела. Андреева, коза дранная. На золотую медаль она идет. Я гимназистка седьмого класса, пью самогонку заместо кваса.


  На следующий день картина повторилась. И повторилось сочетание запахов. Один случай Ольга Ивановна могла простить. Но случай грозил перерасти в систему. Напрашивались оргвыводы.  Ольга, женщина с аналитическим складом ума, пошла навстречу обстоятельствам, раз они не шли навстречу ей.  это означало, что на третий вечер, когда муж снова не пришел домой вовремя, она пошла к школе.
 
Только в одном окне горел приглушенный свет. Судя по всему, настольной лампы. Ольга Ивановна редко приходила в школу к мужу, и плохо знала расположение кабинетов. Но, как ей казалось, так комната, где горел свет, должна быть кабинетом либо директора, либо завуча. В любом случае женщина. Осторожно Ольга приблизилась к окну и, стоя прямо под ним, старалась расслышать слова приглушенного разговора. Говорили мужчина и женщина. Что обсуждают, не разобрать. И мужской голос очень напоминал голос ее супруга. Ничего не оставалось как идти на таран. Центральная дверь, через которую ходят ученики, оказалась заперта. Но в противоположном конце здания окна, видимо, каких-то бытовых помещений располагались едва над землей. И форточка была открыта. Ольга Ивановна решила тряхнуть стариной. Так, через окошко, она старшеклассницей поздно ночью возвращалась домой после ночных гулянок. Окна родительского дома были выше. Но и она тогда была моложе. И лучше качеством.
 
Теперь просунуть тело через форточку было непросто. Пока она это проделала, ободрала блузку и хорошо поранила руку. Попала в темную пыльную подсобку. Нащупала дверь. Не заперто. Тихо, как лазутчик, проследовала она по коридору школы и приблизилась к той двери, где из щелей в черный коридор просачивался свет. Приложила ухо. Ничего не разобрать. Потянула за ручку двери. Заперто. Теперь ей оставалось только ждать.

Она нашла прекрасный наблюдательный пункт в школьном дворе. Ее не видно, а подъезд школы как на ладони. И дождалась. Через полчаса парочка вышла. Муж и директорша. Пришли в пяти шагах мимо нее. И Ольгу Ивановну окутал знакомый запах. Она двигалась за ними. Через квартал они остановились, чмокнули друг друга как-то буднично, словно такие встречи для них вошли в обычай, и разошлись. Теперь перед Ольгой Ивановной встала задача поднажать, сделать крюк и оказаться дома раньше мужа.

Муж, как видно, совсем расслабился. Не торопился. Она успела отмыть себя от пыли подсобки, смазать руку зеленкой, перевязать. И еще пришлось ждать его прихода. За время ожидания она успела мысленно извиниться перед Андреевой и продумать, что скажет мужу.

- Как письмо?  - спросила она

- Все на мази. А что у тебя с рукой?

- Порезалась. Много вам еще работы?

- Еще пару вечеров. На днях будет закладка. Директор настаивает, чтобы я не отвлекал детей от экзаменов. Мы сегодня с ней дорабатывали. Детей не трогали.



Днем закладки послания потомкам был выбран обычный будний день. Мероприятие отнимало минимум три академических часа.  И это в напряженные дни подготовки к экзаменам.  Но никуда не денешься. Городское руководству, приглашенному на мероприятие, только будние дни подходят. Выходные по конституции для отдыха. На газоне на центральной площади поселка недалеко от памятника защитникам отечества заранее была вырыта небольшая яма.

 Михаил Ильич несколько раз наведывался к месту. Он мысленно расставлял фигуры на площадке: вот тут будут стоять гости из города, вот тут выстроятся учащиеся. Вот тут будут стоять произносящие приветственные речи. Он посмотрел на яму. Нет, чего-то в этой композиции не хватает. Он чувствовал это нутром художника, творца. Чего не хватает? Определяться нужно было быстро. Времени оставалось мало.

 Он мучительно думал, как шахматист над доской. И   понял, что плохо. Плохо укладывать бутылку просто на землю. Требуется своего рода постамент, ложе. На заднем дворе поселкового магазина он нашел зеленый пластмассовый ящик. Тару из-под овощей. В подсобке школы взял такой же плакат с триколором, как висел за спиной Натальи Ивановны. Обмотал им ящик. Потом скотчем.  Вышло хорошо и торжественно. Вечером прямо перед закладкой он подошел вырытой яме и аккуратно умостил на дне свое произведение.

Но погода подвела. Полночи лил дождь. И утром было хмуро.  В такие дни автомобилисты ездить по дороге из города в поселок не решались. Вода в лужах скрывала большие ямы, к в которых, того гляди, заглохнешь. Гости из города не рискнули ехать. Всю организационную нагрузку взяла на себя Наталья Ивановна. Она много говорила о преемственности поколений. Потом Андреевой торжественно под аплодисменты собравшихся вручили бутылку. И она пошла к яме. Последние шаги, там, где свежевыкопанная земля вокруг ямы превратилась в скользкую грязь, Андреева, тоненькая, в парадной школьной форме на туфельках с каблуком, шла, как по минному полю. Понятно, что ей не хотелось пачкать туфли. Но где найдешь девочку дисциплинированней и исполнительней.

Михаил Ильич наблюдал за ее продвижением, как тренер смотрит за выступлением своей ученицы на чемпионате мира. Девушка подошла, поглядела в яму и замерла с бутылкой в руке. Ей оставалось всего ничего: нагнуться и легким движением бросить бутылку. Но она застыла в нерешительности. Михаил Ильич, заметив неладное, подошел к яме.


На дне ямы на триколоре лежало то, что обычно собирают в мусорных пакетах: очистки картошки, скорлупа яиц, бумажки. Всякое черти что. Какой-то мерзавец ночью выбросил сюда содержимое мусорного пакета. Причем, не пакет. Пакет бы несложно достать. А содержимое вроссыпь. Доставать это на глазах у всего народа – сорванное мероприятие.

Михаил Ильич успел детально рассмотреть все. И в глаза бросились улики. Преступник и не пытался избавиться от улик, а наоборот словно демонстрировал их. Кроме картофельных очисток и яичной скорлупы среди мусора словно картина экспрессиониста, бинты, перепачканные кровью и зеленкой. А по верху всего, как вишенка на торте, аккуратно уложенная, как младенец в колыбели, бутылка из-под виски. Ровно такая же, как у Андреевой в руках. Михаилу Ильичу все стало ясно. Нужно было действовать быстро.  Михаил Ильич взялся за черенок лопаты, воткнутой в горку земли.
 Кидай, - сказал он Андреевой.

Андреева кинула бутылку. Кинула неудачно попала в бутылку, лежащую на мусоре. Раздался звук бьющегося стекла. Наталья Ивановна удивленно вскинула брови. Но кому охота лезть в грязь, чтобы выяснить, об что ударилась бутылка. Даже с посланием потомкам. Закапывать по сценарию должен был Гончарук, но и он не торопился. И Михаил Ильич резвыми движениями прикрыл землей свой позор.  Под конец у него заныла поясница. Но дело было сделано. Компромат: мусор, пустая импортная бутылка, и бутылка с посланием потомкам,- все было предано земле.

 - Никому не говори, что на дне лежал мусор, - предупредил Андрееву уже в школьном коридоре Михаил Ильич, - Это никому не интересно.

 Но, как видно, Андреева кому-то ляпнула. И по школе понесли новости.

  Наталья Ивановна выловила Михаила Ильича на перемене.

 - Так что там было во время закладки нашего послания? - спросила она.
 
 - В каком смысле? Вы ведь все видели.

 - Видела издалека.

 - Никто не запрещал подойти. Вы ведь директор. Должны держать руку на пульсе.

 - Не вам меня учить, где мне держать руки. Кстати,- и Наталья Ивановна изобразила натянутую улыбку, - Вот именно, что я директор и с меня первый спрос.  раскопают, и что там увидят?

 - Кому в голову придет раскапывать?

 - Вы наивный человек, Михаил Ильич. Вокруг полно людей, кому в голову может такое прийти.   

 
 Но слухи ползли по школе.  и приобретали политический оттенок.  Михаил Иванович вынужден был снова говорить об неудачной закладке с Андреевой. А та с испуганными глазами, бледная от испуга божилась, что никому ничего не говорила. значит, подумал Михаил Иванович, источник слухов не Андреева, а тот, кто  подложил мусор.
 
  Через пару дней Наталья Ивановна вызвала в кабинет Михаила Ильича и Андрееву. Потребовала объяснить понять, что  все-таки приключилось во время закладки. Михаил Ильич ручался, что все в порядке.

- А откуда тогда такой звук, словно бутылка с посланием разбилась? Что, будем эксгумацию производить?  А ты Андреева...я о тебе была лучшего мнения. бутылку кинуть не в состоянии. С больными руками...- Наталья Ивановна сделала многозначительную паузу,  - Все мероприятие сорвала.

- Она тут ни при чем, - заступился Михаил Ильич.

- Очень сомневаюсь, - язвительно произнесла Наталья Ивановна, -  Почему вы ее покрываете?  Я вижу, у вас особые отношения.

- Вам ли как директору не знать, что все наши особые отношения, - сказал Михаил Ильич, - Как у учителя и прекрасной, талантливой и умной ученицы.  Вот и все наши отношения.

- Ну уж не знаю, -  с сомнением покачала головой Наталья Ивановна, - Скажите спасибо, что начальство из города не видело этого позора. А ты, Андреева… сомневаюсь, что ты достойна золотой медали, - Андреева побледнела, - Ступай и обдумай свое недостойное поведение.

 В печальном настроении Михаил Ильич пришел домой. Ольги не было. Она пришла поздно. Сказала, что обсуждали с клиентом, как обустроить его участок.

- Я знаю, это ты, - мрачно сказал ей Михаил Ильич.

-  Конечно, я это я, - усмехнулась Ольга, - И всегда останусь сама собой. Не верю в реинкарнацию.

- Это низко, - сказал Михаил Ильич.

- Что низко?

- Ладно, я пошел спать.

 Поздно ночью громко постучались в окно.  Чуть не вынесли. Пришел взволнованный отец Андреевой. Любу отвезли в больницу. Отравилась, где-то таблеток снотворного достала. И оставила записку в конверте. Лично для Михаила Ильича.  Михаил Ильич удивился, что отец Андреевой в таких трагических обстоятельствах конверт не вскрыл, а побежал с ним к Михаилу Ильичу. Михаил Ильич вскрыл конверт и держал листок так, чтобы и Андреев мог прочитать

«Дорогой Михаил Ильич, - писала Андреева, -  Вы были единственным в школе, кто меня понимал. Теперь, наконец, могу признаться, что я Вас любила. Прощайте.»

- Интересное кино, - удивленно произнес Андреев.

- Между нами ничего не было, - заверил Михаил Ильич.

- А лучше бы уж было, - печально изрек Андреев.

- Вот что, - сказал Михаил Ильич, - Вы это письмо пока держите у себя и никому не показывайте. Пусть те, кто довел девочку до такого, не знают, что в ее письме написано. Это важно.


  Непонятно как, но утром уже вся школа знала все подробности и гудела. Наталья Ивановна вызвала Михаила Ильича.

- Вы видите, кого вы покрывали, - в ее голосе был не упрек, а страх, - Институточка, барышня кисейная. Даже отравиться по-человечески не в состоянии. Отравления на грош. А шуму на миллион. Говорят она оставила предсмертное письмо. И говорят ее отец ходил с письмом к вам.

- Много чего говорят, - ушел от ответа Михаил Ильич.

- Так вы читали письмо?

- Содержание письма - тайна следствия, сказал Михаил Ильич.

- Значит читали. Что в нем? это же все-таки наша с вами ученица. У вас были с ней доверительные отношения. И смею надеяться между вами и мной тоже были доверительные отношения. Мы же с вами друзья.

- Давайте лучше подумаем, что теперь с Андреевой

- А что с Андреевой? Будет жить долго и счастливо. А вот как насчет вас? Говорят, что она таблеток наглоталась из-за любви к вам. Жалко, что я как директор пустила на самотек этот вопрос, что там между вами было. А ведь я подозревала. Просто бред какой-то учитель и ученица.

- Поражаюсь вашему таланту все вывернуть наизнанку, - сказал Михаил Ильич.

- Вот что, я уже перезвонила в больницу. К вечеру нашу барышню отпустят домой. Я звонила и в город.  Наверх.  Получит Андреева свою медаль. Хотя до сих пор не понимаю, что ты в ней нашел, - она вдруг перешла на тебя, - Вот что, покровитель нимфеток, сделай шаг назад. Как было до послания потомкам.

И она была права. До того, как разбилась бутылка с посланием потомкам, была гладь да благодать. Туда и нужно вернуться. И все вернулось на круги своя.  Все устаканилось. Хотя, как говорили древние греки, нельзя дважды ступить в одну и ту же реку.  Андреева получила медаль. В институт не поступила.  Жила то в городе, то в поселке. Она, бывало, попадалась Михаилу Ильичу на улице, когда он возвращался из школы.  Расспрашивал его о разном.  Но о себе не рассказывала, и как-то вдруг сказала:

- Какими мы были дураками. Письма потомкам писали. а вы нам не подсказали, что мы дураки.  А кто-то, кто нам тогда свинью подложил, видно умнее нас был. И намекал, что мы дураки.  Вот бутылка и разбилась. И теперь письмо уже сгнило. И слава богу никто его не прочитает, - потом помолчала и добавила, - И я вам тогда от чистого сердца написала. Дурочкой была.

 В школе у Михаила Ильича все пришло в норму. Отношения с Натальей Ивановной наладились. И с женой тоже. И еще не раз жена его радовала превосходными крепкими напитками в эксклюзивных бутылках.