Часть 3. Глава 23. Падающая звезда

Ефим Леонидович Фигман был предупредительно вежлив, но, почему-то, заметно нервничал.
- Ну-с, с чем пожаловали, уважаемая Клавдия? Надеюсь, с приятным известием?
- Нет, Ефим Леонидович. У меня нет денег. Пока нет. Скажите, а мы можем договориться об отсрочке?
- Конечно, дамочка! Почему нет? Люди на то и люди, что всегда должны договариваться!
- Спасибо большое, Ефим Леонидович, дорогой! Как только у меня появятся деньги, я тут же их верну!- обрадованно сказала Клава.
- Конечно, вернёте! То есть, если я вас правильно понял, вы хотите продлить наш договор ещё на месяц?
- Да, если можно!
- Почему нельзя? Всё можно! Процедура та же: завтра мы идём к нотариусу и подписываем новый договор. Я, как человек порядочный, ставку повышать вам не буду, всё же мы с вами люди одной графы, я правильно понял!
- То есть, я через месяц возвращаю вам одиннадцать тысяч и мы в расчёте! Спасибо огромное! Вы – замечательный человек, Ефим Леонидович.
- Да, мне иногда мои клиенты это говорят. Только я не понял, почему одиннадцать тысяч?
- Ну, я же брала у вас десять тысяч, а вы дали их под десять процентов. Значит, одиннадцать тысяч.
- Да, но вы мне сейчас должны одиннадцать тысяч. Правильно?
- Да, всё правильно.
- И вы на месяц берёте уже не десять тысяч, а сколько? – спросил Ефим Леонидович.
- Сколько?
- Одиннадцать тысяч. Или я ошибаюсь?
- Нет, не ошибаетесь,  - начала соображать Клава.
- Давайте возьмём с вами калькулятор. Хорошее изобретение, не правда ли? Человек может ошибиться, а этот маленький механизЬм – никогда. Знаете, когда был Советский Союз,  этих машин и в помине не было. Приходилось считать на бумаге или на счётах. Вы должны помнить счёты, дамочка!
- Помню…
- Итак, десять процентов от одиннадцати тысяч, это… минуточку… О! Смотрите сюда! Видите?
Клава кивнула.
- Озвучьте вслух, Клавдия, а то зрение, видите ли, падать стало.
- Одна тысяча сто долларов.
- О! Светлая голова! Теперь прибавляем эти проценты к одиннадцати тысячам, и ещё раз попрошу вас озвучить циферки…
- Двенадцать тысяч и сто долларов? – Клава вопросительно посмотрела на заёмщика и покрылась испариной.
- Yes, my dear friend! – воскликнул Фигман и с улыбкой добавил: - Ничего, что я с вами по-аглицки?
- Ничего… То есть, если я и через два месяца не отдам, то…
- То, либо вы мне отдадите тринадцать тысяч триста тридцать долларов, либо придётся отдать квартиру! – в уме и очень-очень быстро сосчитал Фигман.
- У вас правильная фамилия, - тихо сказала Клава. – Только мне почему-то хочется произнести её Фигвам.
- О, вы не первая, дамочка! Когда люди не могут отдать то, что взяли, они начинают цепляться за мою фамилию. Аллочка, посмотрите, сколько осталось у Клавдии Алексеевны Голубевой до срока выплаты долга?
Алла, то ли помощница, то ли секретарша, то ли жена, пришла с большой записной книгой и сказала:
- Три дня! Ровно три дня! Срок истекает в  24 часа через три дня. Что вы переживаете, Клавдия? Люди за день находят гораздо большие деньги! А у вас есть целых три дня. Желательно принести деньги до 18.00, поскольку контора нотариуса закрывается именно в это время.
- Я могу идти? - спросила Клава, как нашкодившая ученица.
- Конечно, вы можете идти! Всего хорошего! Не подумайте, что мне приятно было испортить вам настроение, но, поймите: это моя работа - продавать деньги и возвращать долги. Я больше вам скажу: я вам очень сочувствую, если вас каким-то образом кинули, как говорят в блатном мире, но вам нужно было хорошо подумать, доверяете ли вы этим людям.
- Я не подумала. Я вообще не понимаю, чем я думала… До свидания…

Клава шла по заснеженному городскому парку скульптур, вдыхая морозный воздух, и вдруг вспомнила слова ювелира: «Поговорите с Богом, деточка! Он всех слышит…»
«Интересно, а как говорить с Богом? И что я ему скажу? Скажу, что была полной дурой, что я нечаянно, не подумав, подставила сына? А Бог посмотрит на меня сверху и скажет: «Клавдия, за свои поступки нужно отвечать!" И что я ему на это скажу? Что я-то готова, но почему мой ребёнок должен расплачиваться за мою глупость?» - думала Клава, слушая, как скрипит снег под ногами. Она решила не садиться на автобус, а пройтись через этот небольшой парк, чтобы немного остудить голову и унять огонь в груди. Увидев скамейку, Клава стряхнула с неё снег и сев, подняла глаза к небу. На тёмном небе не было ни одной тучи, и Клава засмотрелась на звёзды, одни из которых были чуть больше, другие – чуть меньше.
«Бог, а Ты где? Нет, Ты не подумай, что я сомневаюсь в Твоём существовании, я просто не знаю, где ты есть? Ты на небе или на Земле? Я даже не знаю, как к Тебе обращаться: на "Ты" или на "Вы"? Наверное, всё-таки, на "Ты". Не звучит как-то: "Дорогой Бог, а Вы где?"»
Клава прислушалась к тишине. Ей показалось, что Бог обязательно должен ответить, но Он молчал. Клава, опять посмотрев в небо, вспомнила анекдот.
«Старый, как моя жизнь, - говорила мама, когда рассказывала какую-то очередную майсу.
«Мамочка, а что такое эти майсы? Бабушка так называла длинные волосы на висках у мужчин», - спрашивала маму маленькая Клавка.
«Доця, длинные волосы на висках – это пейсы. А  майсы - это интересные, поучительные истории, Клавочка, - объясняла мама. – Твоя бабушка знала их воз и маленькую тележку…»
И сейчас Клава вспомнила одну такую майсу из своего детства, которая очень подходила к нынешней ситуации.

«Один очень бедный еврей зашёл как-то в синагогу», - начала рассказывать бабушка.
«Бабуля, а синагога – это как церковь?» – спросила маленькая Клавка у бабушки.
«Девочка моя, это разные вещи. Но и то, и другое - это место, где люди молятся», - ответила бабушка. – Только евреи идут молиться в синагогу, понимаешь?»
«А я пойду в церковь, потому что я – русская!» - с гордостью говорила Клавка.
«Ты такая же русская, как я балерина», - возмущалась бабушка.
«Бабуля, да ты весишь сто килограммов, наверное! Какая же ты балерина?» - удивлялась Клавка.
«Такая же, как ты – русская, - отвечала бабушка. – Дальше майсу слушать будешь или спать пойдёшь?»
Клавка кивала, а бабушка продолжала:
«Этот бедный еврей сел на лавочку в синагоге и решил попросить у Бога немного денег. Но начал он издалека, как это и принято у евреев. Сначала он спросил у Бога:
«Скажи мне, Всевышний, что для тебя вечность?»
И услышал он голос Бога:
«Хороший вопрос ты мне задал, мужчина. Вечность для меня – это как для вас, людей, одна минута...»
«А скажи, Господь, что для тебя тысяча рублей?» - спросил тогда бедный еврей.
«Бабушка, это очень много, даже я знаю…» - сказала Клавка.
«Это для тебя много, майн кинд. А Бог ответил: «Это, бедный еврей, для меня, как одна копейка».
«Господи, если одна тысяча для тебя, как одна копейка, так дай мне эту копейку!» - решил схитрить бедный еврей, на что услышал:
«Подожди минуточку, сейчас принесу…»
«Бабуля, так он дал бедному еврею тысячу?» - спросила Клавка бабушку.
«Нет, конечно!» - засмеялась бабушка Рива.
«Но он сказал: подожди минуточку!» - не понимала Клавка подвоха.
«А что такое минуточка для Бога? Вспоминай!»
«Это вечность», - сказала тогда расстроенная Клавка…

Вспомнив бабушкину майсу, Клава опять посмотрела на небо и вдруг увидела маленькую падающую звёздочку.
«Не может быть! Это Ты мне знак, что ли посылаешь, Бог?» - спросила Клава, и ей прямо таки показалось, что она услышала ответ: «Считай, как хочешь, Клавдия Алексеевна!»
Клава оглянулась: в парке никого не было. Она встала со скамейки и быстрым шагом пошла домой.
Открыв дверь, Клава с порога крикнула сыну:
- Серёнька, ставь чайник, мать замёрзла вконец!
Серёжа вышел в коридор и приложил палец к губам.
- Мам, у нас гость, - шёпотом сказал он.
- Кто? – так же шёпотом спросила Клава.
- Борюсик, - тихо ответил сын.
Борис Михайлович сидел на кухне и пил чай.
Клава страшно растерялась, увидев заведующего.
- Здравствуйте, Борис Михайлович,  - сказала она, стоя как школьница перед учителем.
- Здравствуйте, Клавдия Алексеевна, - вставая со стула, сказал Борис Михайлович.
- Что-то случилось в отделении? Я что-то не то сделала? Господи, да говорите же, прошу вас, - дрожащим голосом спросила Клава.
- Да Бог с вами! Всё хорошо! Я пришёл с вами поговорить, - улыбнулся Борис Михайлович.
- Тогда я вас оставлю, - сказал Серёжка и, улыбнувшись матери хитрой улыбкой, вышел из кухни и закрыл за собой дверь.
- Садитесь, Клавдия Алексеевна, - сказал Борис Михайлович.
- Да, да… Только чаю налью. А зачем вы здесь? – спросила Клава с беспокойством в голосе, наливая себе в чашку чай.
- Садитесь, Клавдия Алексеевна, - повторил Борис Михайлович и, достав из старого, кожаного портфеля толстый конверт, положил его перед Клавой. 
Уставившись на конверт, Клава спросила:
- Что это?
- Это деньги. Одиннадцать тысяч долларов.
- Зачем?
- Вы же сами сказали, что вам нужны деньги. Я принёс вам их.
Клава опустила руки и уставилась на заведующего.
- Я не могу их взять, Борис Михайлович…
- Почему?
- Я не смогу их отдать… Вернее, смогу, но не так скоро… Вернее… Почему?
- Ну, на то мы и врачи, чтобы помогать людям. Считайте это операцией по спасению вас от долговой ямы. Берите. Будет возможность – отдадите.
- Борис Михайлович… Я… Нет… Я… - и Клава заплакала.
Борис Михайлович встал, потом подошёл к плачущей Клаве, как-то по-отечески, неловка погладил женщину по голове. Клава подняла на него заплаканные глаза и сказала, всхлипывая:
- Я сейчас звезду видела падающую.
- О, вот это вам посчастливилось, Клавдия Алексеевна! Моя мама мне рассказывала, что когда в детстве они с девочками видели падающие звёзды, они закрывали глаза и загадывали желание. А потом открывали и говорили что- то типа: «Падающая звезда, освети мой путь, исполин моё желание…» Не помню, что именно. Вы загадали желание, я надеюсь?
- Нет… Не успела. Она быстро погасла.
- Ну и ладно. В общем, это вам, не благодарите. Работу дополнительную я вам нашёл: по субботам в ночную пойдёте медсестрой в приёмник? Больница по субботам дежурит, как вы знаете, а там всегда аврал. Две ставки свободны, а людей не найти.
- Пойду, - продолжая всхлипывать, сказала Клава. – Спасибо Вам… Спасибо… Я отдам, как только смогу. Обещаю. Давайте, я вам расписку напишу! Сейчас бумагу и ручку возьму, - вскочила Клава, пытаясь сообразить, где лежит бумага с ручкой. Борис Михайлович жестом остановил Клаву:
- Не надо, Клавдия Алексеевна. Я вам верю: раз сказали, что отдадите, значит, отдадите. Я, пожалуй, пойду. Завтра увидимся в отделении.
- Да, - вытирая слёзы, ответила Клава и почувствовала, как ей хочется прижаться к этому большому и сильному человеку, чтобы он обнял её и не отпускал долго-долго… А в голове крутились слова Ильи Семёновича: «Говорит – не любит. Любит – делает...»
Серёжа вышел в коридор попрощаться с Борисом Михайловичем, но увидев слёзы в глазах матери, насторожился. Котёнок тоже вышел в коридор, встал рядом с Клавой и мяукнул. Потом как-то виновато посмотрел на гостя и попятился назад. Борис Михайлович, засунув ногу в ботинок, тут же вытащил её обратно. Взяв ботинок в руку, вторую руку он засунул внутрь, после чего вопросительно посмотрел на Клаву:
- Скажите, Клавдия Алексеевна, а что значит, когда кот гадит в ботинки? Может, мне тоже загадать желание?
Серёжка схватил ботинок заведующего и тоже засунул туда руку.
- Нассал! Признал за своего, видимо, - сказал Серёжа и захихикал. Вслед за ним засмеялся и Борис Михайлович. Клава стояла и не могла понять, что с этими двумя мужчинами не так: от кошачьего запаха не избавиться никакими средствами - ботинки теперь нужно будет просто выбросить…

Немного просушив ботинок туалетной бумагой и проводив Бориса Михайловича, Клава услышала телефонный звонок...

Продолжение: http://proza.ru/2023/09/03/1632


Если вы случайно пропустили какую-либо главу, то здесь удобно читать, начиная с любой главы: https://yapishu.net/book/376886