Фото прадеда

Дед всегда любил заниматься фотографией, за несколько десятилетий у него скопилось очень внушительное оборудование – разные фотоувеличители, ванночки, красные лампы, куча всяких порошков – проявители, закрепители, тьма фотобумаги разных форматов.
 
Процесс проявления плёнки, перенесения изображения на бумагу, кидание её в ванночки с проявителями и закрепителями, был многочасовым, а иногда и многодневным ритуалом, в котором я, обязательным образом, участвовал. Для тогдашнего ребёнка это был праздник. Всех остальных домочадцев сгоняли на одну половину квартиры, а на второй гасился свет, ванная превращалась в фотолабораторию, стиральная машина становилась рабочим столом, на ней устанавливался фотоувеличитель, ванночки, скляночки. И специальный красный фонарь, естественно, или красная лампа. Обычная такая лампочка, только красная, и ты сидишь и наблюдаешь, как на белом листе начинают проявляться знакомые лица, или разглядываешь ряд уже готовых сохнущих фотографий, прищепнутых к бельевой верёвке над ванной. И всё это так долго, значительно, с полной серьёзностью.

- Засекай время, чтобы не передержать…Выравнивай изображение, а то вон край сползает.. – командовал дед.
 
Однажды он вынул откуда-то очень старую замусоленную погнутую маленькую фотку, 3 на 4, с изображением бравого усатого офицера.

- Вот, Андрей, это мой папа - Семён, твой прадед. Это фото я хранил с детства, через все бесчисленные переезды. Нет, у нас там есть ещё несколько его фотографий, но уже более поздние, советского периода, где он в гражданском. А эта, единственная из царского времени, где он ещё в форме. Хранить такую фотографию было вполне опасно, если бы у меня её нашли определённые люди, запросто могли бы к стенке поставить.
- Как к стенке?
- Расстрелять.
- Почему?
- Потому что папа мой был офицером царской жандармерии, иными словами, тоже самое, что офицер КГБ, только царский. Сейчас тебе не понять, постарше станешь, книжки почитаешь, фильмы посмотришь, поймёшь. Я же всю жизнь скрывал своё дворянство, были даже времена, когда думал, сжечь уже это фото, потому что, вдруг кому-то попадётся? Я же сколько разных съёмных квартир, воинских частей прошёл, и по двое и по трое в комнате жили, не знаешь же, вдруг кто-то решит порыться в твоих вещах? Время было то ещё.

 Знаешь, был у нас учитель в школе, по литературе, седой такой интеллигентный дядька, замечательный, как он рассказывал, как произведения разбирал, это, надо сказать, безвозвратно ушедший уровень поведения, манер, интеллекта, не было у меня больше таких учителей, ни до ни после. Так вот, вёл он у нас литературу где-то с год, однажды приходим, его нет, заменили. Вскоре пошёл шёпот по классу, что наш учитель литературы оказался скрывавшимся царским офицером. Его заметил на улице какой-то бдительный товарищ и настучал на него. Причём, узнал он его по выправке. Пошёл куда-то в органы и доложил, что вот этот тип, точно бывший царский офицер, только там придавали такую стать, теперь, мол, эта гнида затаилась, устроилась учителем в школу и нашим советским детям вливает в голову свой монархический яд. В общем, пришли к нему, арестовали, а он и не отпирался, сказал, что знал, за ним когда-то придут. Взяли его и быстренько расстреляли.
 
- За что?
- Классово чуждый элемент, такое время было. Грузовики с трупами по улицам ездили. То рука из под брезента торчит, то нога. В общем, мне было чего опасаться.
- А про прадеда-то расскажи, как вы жили вообще?

И дед рассказывал, всё что помнил, в подробностях, и я рвано что-то запоминал, что-то напрочь выветривалось, но пока совсем не выветрилось, хочу это всё немножко облечь в слова. Пускай это уже не будет той изначальной правдой, но и ложью не будет. Просто какие-то лоскутки, обрывки о том, откуда я, кто я, почему получился таким как есть.

Человек - удивительно смешное существо. Если начать собирать всю свою родословную, у меня там столько всякого намешано – и дворяне, и рабоче-крестьяне, и украинцы, и татары и кого только ещё не…Но, он всегда выбираешь себя сам, спонтанно, и, в то же время, максимально точно, осознавая, чего хочешь. И вот тогда я понял, а я то, сука, дворянин, наследник великого русского офицерства.

Казалось бы, это такая херня в современном мире. Всё равно, в самых неожиданных случаях, иногда пробивает абсолютно неосознанный снобизм, и понимаешь, вот это оттуда понесло. Как там говорил Леонов, в “Обыкновенном чуде”, во мне проснулась тётушка…

Потом мы говорили об этом с папой, и он много возмущался:
- Эта ваша ****утая гордыня, она порушила всю нашу семейную жизнь в итоге. Потому что я заебался. Ах ****ь, они дворяне, сука, 70 лет советской власти прошло, вы ***** уже ничтожества нахер, но нет, они помнят, что сто лет назад, были членами высшей касты, высокопоставленными спиногрызами, трутнями на теле трудового народа, и сейчас этот факт позволяет твоей бабке общаться со мной через губу.

Я ржал от таких речей, поскольку бабка то, как раз, была больше из разночинцев и рабоче-крестьян, это дед был абсолютным дворянином, но его он как раз считал простым нормальным мужиком, а вот тёща олицетворяла собой весь ужас дворянства. Понимал, что папа отравлен неким комплексом по отношению к дворянству, и несёт какую-то дикую чушь. Обосновывал я это просто – он понимает, что я-то дворянин, а он нет.

Хотя, потом узнал, что мой прадед с другой стороны, тоже белый офицер из Украины, расстрелянный большевиками.
Вообще, всё это допотопное дворянство было в семье всегда каким-то набором шуток и мемов. Только дед никогда особо не принимал участия в этих забавах. Видимо потому что знал, в этом не было ничего особенного.
И в самом деле, то дворянство, о котором мне рассказывал дед, в большинстве своём, было уже совсем не про балы, красавиц, лакеев, юнкеров и хруст французской булки…

Это скорее Чеховские пьесы о невероятной скуке мелкопоместного бытия, это весь Бунин – “Суходол”, “Жизнь Арсеньева”, это Иван Шмелёв – “Богомолье”, “Лето Господне”. Вот это вот всё. Умирающее мелкопоместное нечто. Да даже и не это, ещё проще.

Дед родился в 1914-м, когда родился я, ему было уже 70, и я стал первым мальчиком в его семье за эти 70 лет. Естественно, мне повезло, что он прожил 94 года, и что я мог постоянно окунаться в глубоко минувшее. Когда  видел 40-летних дедушек, всегда вспоминал, как мне повезло, чего может рассказать 40-летний дедушка? Разве что про Брежнева, а про Николая второго уже слабо, а у меня то – нате, пожалуйста.

Если ближе к теме, прадед родился в Екатеринбурге, вернее в родовом поместье Екатеринбургской области, и был одним из пяти детей, не помню каким по старшинству. Абсолютно нормальная, по тем временам, семья.

Прапрадед Игнатий, как докладывают легенды, являлся одержимым конезаводчиком. Имел собственный конезавод, где выводил элитных орловских рысаков. Тех самых – “кони в яблоках, кони серые…” На самом деле, они совсем не серые, как говорил дед, они голубые, голубые в яблоках. Это первое животное в жизни, которое он запомнил. Нечто большое, голубое, в яблоках, шумно дышащее, фыркающее. С той поры, когда его садили, даже не садили, а просто клали на спину этим неведомым исполинам, он навсегда запомнил этот запах, их удивительной шерсти. И даже в свои 90 с лишним, дед не уставал повторять, что орловский рысак - самое чудесное животное, которое ему довелось видеть.
 
Когда мы разбирали бесконечные наборы открыток с различными породами лошадей, он говорил, что на второе место поставил бы арабских ахалтекинцев, а на третье таких вороных коней, не помню уже породы, но орловский рысак, вне конкурса. Эти животные будто и не с земли даже.

Так вот, этот прапрадед, конезаводчик Игнатий, судя по легендам, был чрезвычайно мощным человеком. Ростом не менее 190 см, широкий, огромный бородатый мужик, который, алле гоп, подлазил под жеребца и поднимал его на плечах. На самом деле, это стандартная легенда, если помните, в “Место встречи изменить нельзя”, также упоминается подобная история, только там горбун силищей обладал неимоверной, подлазил под битюга-першерона и поднимал его. Не знаю, сколько в этих историях правды, а сколько вымысла, но по легенде, мой прапрадед Игнатий также поднимал на плечах орловского рысака.

И в целом, он был фанат своих коней, хотел, чтобы дети жили в поместье  и продолжали его дело. Детей было пять, три мальчика и две девочки, у всех были свои планы на жизнь. То есть, с двумя девочками-то понятно, выдали замуж и вся недолга, а мальчики все разъехались из родного поместья в город. В том числе и прадед Семён.

А это же начало 20-го века, они уже совсем не были вот этими классическими дворянами. Ну, где-то там, в поместье, продолжалась ещё вся эта староукладная жизнь, а в городе, дворянину просто нужно было снять квартиру, поступить на службу, и жить нормальным таким гражданином своей страны. Дети Игнатия так и сделали, возложив все заботы об орловских рысаках на плечи отца Игнатия. Он их совестил, чтож вы подлецы такие делаете, езжайте и занимайтесь лошадьми, но нет, град Екатеринбург манил сильнее, потому что Екатеринбург never sleep.

В общем, прадед Семён отслужил в армии, приехал в Екатеринбург, поступил на службу в царскую жандармерию, или как слегка презрительно называли  - “царскую охранку”. “Царскую охранку проклятой рашки”. Там, у меня, в принципе, туман с данными, почему он пошёл в царские кгбшники, кто его знает? Это было очень почётно, кстати, воспринималось совсем не так как сейчас. Это была элита, вычищающая ворогов. Разумеется, связи с родными он не терял, постоянно ездил на отдых в родное поместье, скакал на конях и т.д. Настало время жениться, и чего там, женился, составил прекрасную партию с прабабкой. Так понимаю, что там просто договорились, вот, мол, у нас петушок, а у вас курочка, давайте их поженим, и поженили. Девушка была замечательная, интеллигентная, образованная, урождённая Шишкина, родственница знаменитого художника. По культурному статусу она была даже выше, поскольку Семён был сын конезаводчика, а мадемуазель Александра опосредованно причастная к великому русскому искусству.

Вообще, Александра была настолько чудесной девушкой, каких теперь не делают. Она вот абсолютно типичная тургеневская барышня, однако, точно осознававшая своё предназначение. Родить и вырастить хороших детей, вести дом, пока муж ходит на службу и решает задачи государственной важности.

И она это делала, родила двух детей, старшую Тоню, а через год младшего Сашу(моего деда). Весь мир для неё замкнулся на детях, на доме, на порядке в нём. По сути, это многовековая посконная жизнь. Да, у Александры, как у представительницы дворянского сословия, была возможность нанять служанку, чтобы она помогала по дому. Служанка была одна, потому что Семён ничего не просил у отца своего Игнатия, жил лишь на самостоятельно получаемые деньги.

Александра постоянно записывала какие-то рецепты, изощрялась в готовке. Дед и перед смертью всегда вспоминал её индейку запечённую в тесте, говоря, что не ел ничего более вкусного.

Это было абсолютно размеренное существование, люди точно знали как нужно, у них будто и не возникало сомнений, а нужно ли? Жили и всё, согласно вековым традициям. В семье строго соблюдались все посты, но это не значило, что они сидели на хлебе и воде, они изобретали многочисленные блюда, бывшие на редкость вкусными, тем не менее, легко проходящими таможенный контроль господа бога. Всевозможные пироги с грибами, запеканки, соленья, ой да чего только не. Читайте “Лето Господне”, там этот быт и пищевое поведение описан великолепно. И вообще, перед пасхой в доме должно быть свеже побелено, и всё такое. Вот должно было быть так и всё, нормальная жена должна была всё это обеспечить, пока муж борется с государственными преступниками.

А ещё, в свободное от домашних хлопот время, Александра очень любила читать. Читала всякую пургу, естественно, подсадив на это всех домочадцев.
- И вот, приходил папа с работы, - рассказывал дед – Уже вечером, зимой, темно, мы зажигали свечи, садились в круг и начинали читать всей семьёй. Книжки, разумеется, находила мама, не знаю, где она их брала. Там всегда были приключенческие романы – Вот все самые известные – Граф Монте Кристо, Три Мушкетёра, Робинзон Крузо, Последний из могикан, Зверобой, Остров сокровищ, в общем, Дюма, Купер, Стивенсон, Понсон дю Террайль. Мы просто читали вслух, передавая книгу из рук в руки, когда у читающего уставал язык. И могли так просидеть до поздней ночи.

И каждый день продолжался этот интертейнмент, отвественной за который была Александра.

Она тащилась от всей этой несерьёзной литературы, каждый вечер устраивала своей семье кинотеатр 3DMAX, ну почитай ты бля Толстого или Достоевского, ужаснись происходящему вокруг.

- Да хер вам, буду смотреть “Стражей галактики”, - как бы отвечала Александра.
А Семён был просто папой, константой и доминантой. Он никогда не бил жену, ни одного случая дед не мог вспомнить, когда он хотя бы просто крикнул на неё. Просто там был такой авторитет, что даже прикрикивать не надо было – слово отца закон.

- Меня он тоже никогда не бил, и даже голоса никогда не повышал, просто у него и так всегда был металл в голосе, ему не нужно было его повышать – вспоминал дед – Один раз только высек ремнём, когда я получил двойку, и спрятал дневник, а мама его нашла и всё рассказала папе. Папа меня позвал в комнату, вытащил из штанов свой армейский ремень и сказал:
 - Я тебя сейчас выдеру, не за двойку, естественно, а за то, что ты лжёшь в семье. Двойка – ерунда, а вот семье своей никогда не лги, это твой щит в этом мире, не обманывай его.

И высек, не так чтобы жёстко, но чувствительно, чтобы запомнилось.
Вообще, это я уже забежал вперёд, это всё уже было после революции. Нужно немножко отмотать назад.

В 1913 году, за год до рождения деда, по всей России, а особенно в Екатеринбурге, как в месте зарождения династии, праздновалось 300-летие династии Романовых. И вот, прадеда Семёна, выбрали из многих кандидатов для охраны царя во время празднества. Выбирали очень скрупулезно. Начиная со 180 см роста, что в те времена было прям круто. По программе празднества, Семён, вместе со своим напарником, должен был что-то отрапортовать Николаю, а потом следовать за ним везде, стоять в карауле возле дверей кабинетов, где находился находился царь и т.д.

Причём напарника подобрали как две капли воды похожего на деда Семёна, того же роста, комплекции, и даже бороды велели подбрить максимально одинаково, для пущего эффекта. Типа, подошли к царю два одинаковых чувака, отдали ему честь, круто же?

Всё это снималось на камеры, кстати, и я многократно пересматривал эти старинные записи с празднеств в Екатеринбурге, но так и не разглядел прадеда, среди сонма быстро бегающих человечков.

Оттуда он вынес замечательную историю. Когда уже встретили царя, и они с процессией удалились в кабинет для каких-то скучных разговоров, прадед с напарником должны были стоять у дверей и охранять.

А приезжала царская семья полным составом, даже со старцем Распутиным.
Маленькому царевичу Алексею, естественно, было дико скучно, оттого, что папка там разговаривает с какими-то унылыми дядьками, и наследник престола, голося как сумасшедший, носился по коридорам, в ладно скроенном маленьком мундирчике.
Попутно постоянно подбегал к прадеду и отдавал ему честь. Прадед, естественно, мгновенно отдавал ему ответную честь. На что царевич Алексей заливался хохотом, его  очень смешило, что взрослый бородатый дядька отдаёт ему честь. Он оббегал дворец по окружности, снова подбегал отдать честь, и снова хохотал.

А потом, после нескольких часов разговоров, из кабинета вышел Николай вторый, и спросил:
- Ну что он тут, балуется? Алёша, ну что такое, прекрати офицеров отвлекать! Иди к матери.

Спустя пять лет, тут же, в Екатеринбурге, всех их застрелят в Ипатьевском доме, и царя Колю, и мать императрицу, и наследника Лёшу, и всех всех. Весёлая штука жизнь, правда?

А прадед потом будет рассказывать, что у него перед глазами всегда стоит этот хохочущий мальчик, в мундирчике, отдававший ему честь.
Но самого Семёна с семьёй, в то время, уже не было в Екатеринбурге. По военной дороге, шёл в борьбе и тревоге боевой 18-ый год.

Однажды прадед, в страшном волнении, залетел домой и закричал:
- Быстро, собирайте вещи, только самое необходимое, красные в городе, мы уезжаем, поезд ждёт, через час, быстрее давайте
- Как же? – спросила Александра – А наш дом?
- Какой дом? Дура что-ли? Нет у нас больше дома. Через час нас тут постреляют как собак.

Они бежали, в самый последний момент. Одно из первых ярких воспоминаний деда:
- Мы едем в товарном вагоне, а по полю за поездом скачут на лошадях люди с ружьями и пистолетами, стреляют. Хочу посмотреть, что там такое, но мама прижимает меня к полу и обкладывает подушками. Потом, когда поезд оторвался, мы начали смотреть подушки, а они простреленные, во многих местах и в перьях пули застряли. Современное оружие, конечно, прострелило бы эти подушки, но тогда ещё, слава богу, оружие было послабее, подушки стали надёжными бронежилетами. Иначе я бы уже не разговаривал с тобой.

Когда оторвались от красных, сидя в товарняке, начали думать, куда, собственно, держим путь?
- Сейчас, я так думаю,- сказал Семён. – Будем пробираться в Японию. Первая точка – Сибирь, потом дальний восток, ну, там и Япония, а потом, разумеется, оттуда, будем выезжать во Францию, так думаю, или в Германию, ну а куда ещё?
Сбыться этим мечтам было не суждено. Когда доехали до Новосибирска, поняли, что окончательно опоздали, сибирь уже была красной, и всё было обложено красными, и не было возможности прорваться через кордоны.
- Ну, что – сказал Семён. – Не получается, конечно, можно и рискнуть, но риск слишком большой. Да и, честно говоря, может к лучшему? На чужбине тоже ведь не сахар. План сейчас такой. Я вот уже за время дороги солидно оброс, и дальше не буду бриться. В общем, я обычный рабочий, погорелец, со своей семьей. Все документы сгорели в пожаре. Я сапожник, тачал сапоги, тем добывал свою копейку.
 
Это важный момент, с чего он назвал себя сапожником? Бред же? Современному поколению будет сложно понять. А тут обычная история. Когда он служил в армии, квартировал у одного сапожника. Современный солдат залипал бы в свой телефон, и так и остался бы идиотом, но тогда телефонов не было, делать было нехуй, прадед вечерами маялся от скуки. Смотрит, а этот мужик, у которого он живёт, тачает сапоги. Он сапожник. И дед Семён, охренев от скуки, спрашивает у него:
- О, ты сапоги шьёшь, сапожник что-ли?
- Ну да, сапожник.
- Слушай, мне всё равно делать нечего вечерами, научи сапоги шить?
- Так это, пожалуйста, солдатик, ты садись, да и смотри, как я делаю. А потом, это, можешь кожу брать, и за мной повторять, а я тебе подскажу, как лучше будет сделать.

И прадед Семён, каждый вечер садился рядом с этим мужичком-сапожником, и от скуки тачал сапоги.

Пригодилось же. Они приехали в Новосибирск. Семён был хорошим актёром, согнулся, изобразил какую-то шаркающую походку, и говорил всем:
- Сапожник я, вот ужо, погорели мы, неместные да, вот, да жена с робятишками тама у меня, а что, кормить то надо, жить-то надо? Да пока на первое время где приткнуться, а там, я отработаю, я же всю жизнь сапоги тачаю, и заработаю, а чего нет?

Повесил объявление и стал шить сапоги. Прекрасно шил, клиентская база образовалась. Там грянул НЭП, и Семён умудрился даже открыть свою артель по пошиву сапог. Нанял работников, всё чин по чину. НЭП дед вспоминал как лучшее время жизни.

- Ты немножко не представляешь, что это было такое? – говорил он. - Это вовсе не вот эти вот 90-е, когда мы стали везти всё это китайское говно и жрать заварную лапшу, воняющую дохлыми китайцами. НЭП, это совсем другое дело, сложно объяснить, сейчас уже никто не понимает, какое это было качество товара. Например, мой отец шил такие сапоги, что покупатель понимал, проходит в них до конца жизни. А колбаса какая была? А хлеб какой пекли? В любую булочную зайди, да что тут обяснять, сейчас не поймут. Это лучшее время в жизни. НЭП – был самым лучшим государственным устройством. Жалко Ленин умер. Сталин уже совсем другую сторону взял.

Зажили нормально, все эти рассказы о прочтенных книжках и т.д. относятся именно к этому времени. Разумеется, на людях они притворялись, у семьи была страшная тайна, узнав которую, их бы растерзали. Вот этот мужичок-сапожник был офицером царской охранки. Мерзкой гадиной, которую нужно раздавить, за все его подлые преступления, чтобы жить свободно. А она, эта мерзкая гадина, тварь, тоже хотела жить, просто так. Она даже не собиралась бороться с этим миром, с этой властью, просто радовалась жизни, что теперь может быть простым сапожником, и слушать по вечерам романы Александра Дюма, про так как некий Эдмон Дантес выебал в жопу всех своих врагов. Ведь только это и оставалось.

 Очень страшно, дико страшно было жить под чужой личиной, виновными просто в том, что родились когда-то дворянами.

Сегодня можно связаться со своими родственниками в ФБ или в инсте, а если их там заблочили, то можно найти их в ВК и ОК, а тогда, что произошло?
Дворян заблочили, и если ты хотел с ними связаться, смело мог пройти нахуй. Потому что всё, и никто больше ничего не знал ни о каком конезаводе орловских рысаков. Потому что его наверняка реквизировали, а прапрадеда Игнатия, наверняка, расстреляли. Ну, или ему повезло, он сбежал и где-нибудь притворился конюхом. Вот и всё. И все братья и сёстры нахуй, уже больше никогда, потому что искать их – наживать геморрой на свою же жопу. Просто прошли этап, просто в прошлой жизни все сдохли. А теперь есть моя маленькая жизнь, где я шью отличные сапоги, и у меня жена и двое детей. Всё остальное к чёрту. Не так плохо, как может показаться.

И они жили так, прекрасно, тайно, недолго. Они хотели сохранить свою сущность, свою истинность. Взять хотя бы то, что они никогда не признали новый новый год. Херня какая. Мы никогда не будем отмечать этот абсурд, насильно установленный этими смрадными животными. Понятно же, что настоящий новый год, он после рождества. И на улице они поздравляли всех с новым годом, но дома проклинали этот новый совесткий праздник, а потом, спустя две недели, закрывшись дома, тайно, праздновали истинный, старый новый год.

- Помни, кто ты есть, Саша! – говорил Семён деду -  сохрани нас, время тяжёлое, эти скоты попрали самого бога, но ты сохрани, семью нашу, суть нашу. Не лезь на рожон, бесполезно это, будь хитрым и изворотливым, как я, выживи это главное сейчас.

А потом Александра, внезапно заболела, ну просто заболела, температура поднялась, закашляла, слегла. Болела несколько дней, всё вроде нормально, обычно, поболеет и пройдет. И она даже пошла на поправку, уже смеялась, улыбалась, говорила, что завтра встанет, но, случилось необъяснимое…
Ночью разыгралась жуткая непогода, ветер, дождь, град. Вся семья сидела у постели Александры, она о чём-то шутила, все смеялись, вдруг, дикий удар в окно, и стекло рассыпалось вдребезги. Просто огромная градина разбила окно, казалось бы, но на Александру этот момент произвёл невероятное впечатление. Она дико закричала, захлебнулась дыханием, и будто сошла с ума, перестала воспринимать окружающую действительность.

- Отец тогда крикнул, беги за врачом, Саша, скорее – вспоминал дед – И я выбежал на улицу, в этот ад, по голове колотили огромные градины, а я бежал в этой слякоти, не разбирая дороги, не понимая, куда вообще бегу. Добежал до дома врача, стучал в ворота, он открыл заспанный, засуетился, стал собираться, но когда мы пришли, мама уже умерла. До сих пор не понимаю, что это было? Она просто, одномоментно сошла с ума, забилась в судорогах и умерла, все разводили руками, почему?

Никто так и не понял почему, сие есть тайна великая. А было ей всего 37 лет. Я сейчас пишу о своей прабабке уже пережив её.

И есть у меня ещё гениальная(как я считаю) фотография, где на её могиле сидят мой прадед, двоюродная бабка, сестра деда, и сам дед, смешной худой 16-летний пацан, чёрный от горя. Классное фото, кинематографичное, я бы сказал, чёрт знает, что за безвестный гений его снимал. Оно тяжёлое, но прекрасное.
С Александрой из семьи ушла душа. Как бы, всё осталось так же, просто больше не о чем было. Она всё соединяла, а дальше маячило лишь расщепление.
Дед тогда пошёл во все тяжкие. Связался с какой-то гопотой, буквально, резавшей людей на улицах. Ходил с пистолетом в кармане, но, слава богу, никого так и не убил, не ограбил, просто немножко потусовался среди человеческого отребья, поняв, что нет, это не его.

Ситуация развернула его в противоположную сторону. Его-то хотели воспитать священником. И он был не против, всё детство провёл в местной церкви, прислуживая, а потом и получив уже какой-то первоначальный сан. Понятно, что при советской власти, всё это было не в чести, но его родители свято верили и хотели, чтобы их сын посвятил себя богу, среди этих всех проклятых нечестивцев, захвативших власть в родной стране. А после смерти матери у Саши как отрезало. Он сказал отцу:
- Знаешь, я больше не хочу быть священником, бог мою маму забрал, и я с ним не согласен. Поэтому, думай, что хочешь, а там сейчас открываются курсы пилотов, и я вот туда пойду, хочу летать. И да, может воспримешь как предательство, я вступлю в коммунистическую партию.
- Да, слушай, сын, пожалуйста, - ответил Семён – Новая жизнь кругом, зачем тебе жить старыми установками, живи как знаешь, как отец – не осуждаю, и всегда поддержу. Вступай куда угодно, партия так партия, такая уж жизнь сейчас, что в партию надо. Осуждать не могу, сам сапожником притворяюсь.
Всё пошло по накатанной, дед отучился, стал лётчиком, а прадед Семён продолжал тачать сапоги по заказу.

Он уже привык притворяться даже в своей походке, обзавёлся трубочкой, и спокойно покуривал её, не слишком отличаясь от обычных рабочих мужчиков.
А в 41-м году, за пару месяцев до начала войны, тоже, совсем внезапно, Семён заболел воспалением лёгких. Лежал в больнице. Вроде всё нормально, но не заметили, когда всопаление перешло в гнойный плеврит. А антибиотиков то ещё не было. Поэтому он взял да и умер, здоровенный мужик, всего 52 года.
Дед пришёл в больницу, ему сказали, что ваш папа умер, вот только час назад. Вот мы ему ещё только горчичиник поставили, потом заходим, а он уже не дышит...
 
И уже в начале нулёвых дед отдал мне свёрток.

- Вот тут последнее письмо от отца, и горчичник, который сняли уже с его мертвого тела. (тряпичный такой горчичник, не бумажный, как сегодня, а такая, будто зацементированная временем тряпочка) Когда умру, положи со мной в гроб. В пиджаке же будете хоронить, вот прям в нагрудный карман пиджака и положи.
И я положил в 2008-м году, как и было заказано, причём, нифига не подготовились к похоронам, и я сказал, да наденем на него мой костюм и всё, и туда же, в свой же карман, сунул этот горчичник с письмом. Как символ нерушимой связи поколений.
Это же всё моё.

Есть также фотки во гробах, вот лежит прабабка Александра, вот лежит прадед Семён, молодые люди, по сути. Хотя, я не люблю традицию фоток во гробах.
И начал то я рассказ с мальенкой фотки прадеда Семёна, где он офицер царской жандармерии при параде. Тогда мы её очень классно напечатали и спасли от смерти. Потом дед ещё сделал деревянную рамочку и повесил портрет отца над своей кроватью, рядом с портретом матери, который был ещё до моего рождения.

А ещё у него была тьма каких-то блокнотов, тетрадок, которые я любил разгребать, а он говорил:
Не трожь, там мои документы
- Какие ещё документы тебе? С дуба рухнул что-ли?
- Такие, не трожь и всё!
И вот я там обнаружил старательно вырезанный откуда-то портрет Николая второго.
- А это ещё чо за?
- А это наш царь-батюшка Николай второй!
- Двинулся что-ли, старик? Партбилет на стол клади!
- Да кому он нужен теперь? А вот к этому портрету Николая второго, хочу сделать хорошую рамочку, и рядом с папой и мамой повесить портрет нашего царя-батюшки.
- Дед, с тобой совсем плохо что-ли? Ты за кого там на выборах болел?
- За Зюганова, естественно
- Ну и чо?
- Ничего, коммунистическая идеология - прогрессивная вещь, я умом это понимаю, и никогда не протестовал против неё. Но рядом с папой и мамой, я могу повесить только портрет нашего царя батюшки, Николая второго, который принял свою судьбу и как великомученик был распят, вместе со всей своей семьей. И спроси меня сейчас, в конце жизни, под властью какого правителя ты бы хотел жить, я сказал бы – Николай второй, и точка!
- Мама, слышь, а дед-то сбрендил совсем! Портрет Николая повесить хочет.
- Здрасте, маразм старческий. А я сейчас Брежнева на стену водружу.
- А смеяться не надо, Николай вам всем ничего плохого не сделал – спокойно парировал дед – Справились бы с красной чумой, жили бы как у Христа за пазухой.
 
В общем, отпустило его потом, так и не повесил портрет Николая, а портреты прабабки и прадеда до сих пор висят. Теперь это комната, что-то типа моего рабочего кабинета. Посередь разъёбанного велосипеда, старой тумбочки, немытых стаканов, нерабочего телевизора, поломанных стульев, пустых бутылок, половинки бинокля, спортивных сумок, гитары, одеяла, пакетов от чипсов, дезодорантов, старых дисков, нерабочих наушников, всякой вот этой херни, до сих пор висят портреты прабабки и прадеда, а в той рамочке, где по задумке должен был быть Николай Второй – теперь Владимир Семёнович Высоцкий, я его не вешал на стену, просто поставил на полку с книгами (пыльными). Это уже чисто моя инициатива, поскольку дед Высоцкого терпеть не мог, зато бабка всегда говорила, что он безусловный гений:
- Не слушай старого дурака, - говорила она, - он из ветхозаветных времён, Высоцкого не воспримет, ему до сих пор только Шаляпина подавай, или Собинова.