Золотой дурман кн. 1я, гл. 7 - Коварная ягода

Коварная ягода

…Исследовав западный берег Телецкого озера, пройдя сибирской тайгой, где пихты, кедры и ели чередуются с непроходимыми зарослями кустарника, изыскатели вышли к южной оконечности озера. Там их нагнали Наум и Матвей; стараясь держаться берега озера, они следом за основной группой вышли к устью Чулышмана. Здесь экспедиции вновь пришлось сменить проводника. Им оказался лихой наездник средних лет по имени Кайсым.
– Куда дальнейший путь держите? – первым делом поинтересовался он.
– К истокам этой реки, – указывая на широкое устье Чулышмана, ответил Клюге.
–  О-о!.. Это очень длинная река, и никто из здешних не знает, откуда она берёт начало… На протяжении нескольких дней пути она течёт по узкой долине меж высоких гор, а дальше... –  пожал он плечами.
– Вот туда мы и пойдём, – решительно произнёс Клюге.
–  Труден и опасен будет путь, – покачал головой Кайсым.
– Передай проводнику, – обратился Клюге к толмачу. – Что мы здесь не только для того, чтобы исследовать богатства Телеуцкой землицы, но и пройти по неизведанным местам, составив подробные карты. И намерены дойти до истоков этой реки, а далее выйти к Катуни.
– Тогда нужно немного подняться вверх по течению и дальше по другой реке идти на юг. Я проведу вас, сколько смогу, а там, скорее всего, вам придётся сменить не одного проводника.
– Веди дорогой, которой считаешь нужной, – с готовностью ответил Клюге.
– Ну, если вы готовы – тогда вперёд! – и он, пришпорив коня, лихо поскакал по горной тропе.
Его лошадь, привыкшая к горам, смело ступала по краю тропы, где внизу под обрывом громыхала и пенилась горная река. Лошади участников экспедиции, не привыкшие к таким переходам, часто шарахались в сторону там, где дорога шла по кромке обрыва. Видя это, проводник умерил свой пыл и не спеша поехал впереди отряда, стараясь держаться подальше опасных мест.
– Скажи, Кайсым, а не видал ли ты или кто из ваших людей русских поселений, где-нибудь в этой глуши? – имея в виду староверов, кивнул Клюге на опоясывающую горы зелень тайги.
– Не-е!.. –  протянул проводник. – Слышал только, что разбойничают по горам. А чтобы кто из добрых людей поселиться здесь вздумал… нет, – пожал он плечами.
– Хм-м… – недовольно хмыкнул Клюге, ещё раз бросив взгляд на окружающую их глухомань…
Когда лошадь Игната ступала по краю обрыва, он, ни жив ни мёртв, прижимался к её шее. От страха холодный пот выступал на лбу и скатывался вниз, застилая глаза. После того, как он зарыл самородки, жизнь для него обрела какую-то особую ценность. Оступись лошадь – и не удастся воспользоваться этим богатством. Услышав о желании Клюге пройти дальнейший путь опасным, неизведанным путём, он совсем упал духом. Это были другие горы, совсем не похожие на те, откуда он возил руду на барнаульский завод. Высокие, отвесные скалы возвышались над его головой и стеной обрывались вниз. Узкая тропа – то взбирающаяся вверх, то серпантином убегающая к подножию скал – была противоположностью той дороги, где он свободно проезжал с гружённой рудой телегой. Он с радостью повернул бы назад, если бы был уверен, что найдёт дорогу и в одиночку выберется из этого лабиринта скал – да и кто ему дозволит покинуть экспедицию…
 
А далеко внизу, в узкой долине, голубой лентой блестела река Чулышман, наводящая на мысли, что до её истоков идти да идти…
Пройдя вёрст двадцать до устья реки Башкаус, путники направились вдоль течения этой реки. Зажатая в ущелье, меж высоких скал, она создавала особые трудности в продвижении. Путь изыскателей пролегал и долиной реки, где ущелье немного расширялось, и круто уходил вверх – там, где поток, зажатый между скалами, с рёвом мчался по острым камням. Иногда дорога терялась, и проводник вёл их еле заметными звериными тропами.
Игнатий, как во сне, двигался в растянувшейся цепочке всадников. Единственная мысль – доберётся ли он до дома живым – беспокоила его больше всего. Не так представлял он это путешествие: ему казалось, что экспедиция – это увеселительная прогулка, а  вышло – наоборот. Теперь, когда он стал богатым, этот поход обернулся для него в мытарство, подогреваемое страхом за свою жизнь. – «Какие ещё опасности могут поджидать меня там, в неизведанных местах, для чего мне все эти тяготы, зачем рисковать жизнью теперь, когда я уже состоятельный человек? А что если прикинуться больным?» – пришла вдруг ему спасительная идея.                – «Не потащат же они больного за собой. Наверняка, когда будут менять проводника, меня отправят вместе с ним в селение, а там – упросит инородцев проводить до Телесского озера, где зарыт его клад и… Только как обмануть лекаря?.. А что, если нарвать каких-нибудь ягод? А когда будут ужинать, прилюдно съесть – после чего можно изобразить отравление ими», – от этой мысли он даже воспрянул духом.
Солнце уже стало клониться к закату, когда измождённые жарой всадники вышли на небольшое плато.
– Давайте здесь остановимся на ночлег, – крикнул впереди идущий Кайсым. – Дальше не скоро будет подходящее место – до темноты вряд ли туда успеем… Здесь неподалёку небольшое селение есть – там и проводника можете взять на дальнейшую дорогу.
Клюге, сам уставший от тяжёлого перехода, приказал спешиться и разбить лагерь. Освобождённые от поклажи лошади с жадностью стали жевать сочную траву, фыркая от удовольствия и тряся взмыленными шеями. Совсем рядом из-под обросшего травой валуна бил большой родник и, извиваясь между камней, ручейком срывался с отвесного берега в шумящие воды реки.
Разбив лагерь, путники стали думать о еде. Затрещали брошенные в костёр сухие дрова. Кашевары, зачерпнув из родника чистейшей студёной воды, стали готовить ужин. И вскоре над лагерем поплыл аромат приготовляемой пищи… С аппетитом поев каши с мясом кабарги, добытой в окрестностях проводником, участники экспедиции с блаженством предались отдыху.
После съеденных прилюдно ягод Игнатий действительно почувствовал себя плохо... Согнувшись, он застонал и стал давиться рвотой, затем, схватившись за живот, повалился на бок и, охая, стал кататься по земле. Клюге, выскочив из своей палатки, непонимающе глядел на скулящего Игнатия.
– Что такое?! – подбежал к нему кашевар Наум Данилов. – От каши?.. Не может быть – другие то же самое ели.
– Можа, это от ягод, что он за ужином поел? – раздался голос кого-то из служивых.
– Да… Наверное…, – сквозь стоны жалобно промолвил Игнат. – Я тут по дороге ягоды пособирал… За ужином немного скушал, а после… Ой-ой!.. – застонал он.
– Ну, дык, видать, отравился ты этими ягодами, – определил исполняющий обязанности лекаря Назар Фефелов. – Остались ещё?..
– Ага… – вытащил из кармана несколько штук Игнат.
– Фи-и-и-и!.. – схватился за голову лекарь. – Так ведь это ж – воронец!.. Очень ядовитые ягоды.
– Ч-что теперя будить?!.. – похолодев от страха, жалобно проскулил Игнат. – Это ч-чево – п-помереть можно? – панически промолвил он, почувствовав, как начинает задыхаться.
– Желудок промыть нужно… – засуетился Назар.
– Ты давай займись им, чтобы, не дай бог, не помер, – распорядился Клюге.
– Ага… – кивнул лекарь и, схватив огромный котелок, побежал к роднику. – Ну-ка, давай пей, сколько можешь, пока не вырвет, – зачерпнул он кружку холодной воды.
Игнатий, осушив кружку до дна, посидев немного с отрешённым лицом, вновь со стонами схватился за живот. Назар тут же наполнил водой ещё одну кружку, ещё и ещё. Игнатий не успевал поглощать воду, живот его раздулся, и ему казалось, что жидкость уже булькает под самым горлом.
– Пихай пальцы в рот! – скомандовал Назар. – Вот так! – одобрил он, когда вода под натужными стараниями Игнатия стала выходить назад. – Ну, а теперь укутайся потеплее – и спать. Даст бог, к утру всё наладится…
В опустившейся ночи Игнатий со стоном, на четвереньках заполз в палатку. Завернувшись в тулуп, он не переставал трястись от идущего изнутри холода и страха за свою жизнь. «И зачем я эти ягоды съел? Уж лучше бы со всеми пошёл… А ежели помру?..» –ужасом пронеслось в его голове…
Весь лагерь спал, только охранники, поставленные Клюге на случай непредвиденных гостей – диких обитателей гор, прохаживались вокруг стоянки, да Игнатий не переставал охать… Только под утро он немного забылся.
Разбудил его громкий говор просыпающегося лагеря. В палатке никого уже не было – видать, ему, как больному, дозволили остаться в постели. Открыв глаза, он почувствовал себя в ужасном состоянии – к  вчерашней беде добавилась простуда: голова разламывалась, в горле стояла нестерпимая боль, во всём теле чувствовался сильный жар. Его горло, с детства слабое на холод, не выдержало процедуры: видать, чрезмерно выпитая после жары холодная ключевая вода сделала своё дело. Кряхтя и стоная, он вылез из палатки. Солнце уже поднялось над горизонтом, и все участники экспедиции собрались вокруг костра, где испускали ароматный пар два котла с мясом недоеденной вчера кабарги и отваром душистых горных трав.
– Ну как?!.. Получше? – встретил его Назар.
– Какое там… – сиплым голосом ответил Игнатий.
– Проходи, давай-ка вот горяченького поешь, – пригласил его Мирон.
– Не хочется… – подойдя к костру, прохрипел болезный.
– Да у тебя жар!.. – заключил Назар, потрогав лоб Игнатия. – Видать, здесь не только вчерашние ягоды… Как же ему дальше-то с нами идти? –  вопросительно поглядел он на подошедшего к костру Клюге.
– Тьфу ты! Вот ещё оказия! – выругался тот. – Что нам больного с собой тащить?.. Вот поедет Кайсым за проводником и пусть его с собой забирает. Отлежится у инородцев, а там как-нибудь до Бийска доберётся… Вот ещё что… – обратился Клюге к бийчанам. – Вы в этих краях ясак собираете –
 кто-нибудь из вас понимает язык инородцев?
– А это вон, Мирон Кирьянов научился по-ихнему кумекать, – ответил Назар.
–  Мирон!.. Отправляйся с Игнатом. Необходимые исследования мы уже сделали, а для дальнейшего похода людей хватит.
– Да не надо, – попробовал изменить его решение Игнат.
«Как же с такой помехой забрать самородки», – сразу же сообразил он. – У вас каждый человек на счету, уж я как-нибудь сам…
– Не тебе решать! – оборвал его Клюге. – Поедешь с Мироном. Да… И ещё… – скрылся он в своей палатке. – Это оплата за участие в экспедиции, по пяти рублёв каждому, – протянул он деньги Мирону и Игнату…
После завтрака, оседлав лошадей, они в сопровождении Кайсыма выехали к селению инородцев, а весь отряд остался дожидаться нового проводника…
Небольшой аил затерялся в долине между елями и кедрачом у подножия горы, зелёные луга с сочными травами дополняли этот благодатный уголок.
Подъехав к крайней юрте, Кайсым громко позвал, и тотчас оттуда вышел невысокого роста алтаец. Поприветствовав приезжих, он, отогнав набежавших с лаем собак, повёл их вглубь селения. Остановившись перед ладно выстроенной юртой, инородец откинул полог и что-то громко крикнул внутрь. Высокого роста, богато одетый инородец, улыбаясь, вышел навстречу гостям.
– Он говорит, что рад видеть у себя в гостях русских казаков, и просит пройти внутрь к очагу, – перевёл его приветствие Мирон.
…Несколько деревянных идолов, с медными пуговицами вместо глаз, висели в разных углах юрты, около стен было составлено множество наполненных кожаных сумок. Повсюду были расстелены шкуры, а кое-где они лежали целыми стопами. Плети арканы повсеместно висели на тонких брёвнах, составляющих внутренний каркас юрты. Картину довершал огромный кожаный мешок, висевший на жердях с правой стороны от двери.
Игнатию после поездки стало совсем худо. Закатив н опустился на указанное ему место, еле сдерживая охвативший его озноб.
Из котла, стоящего посередине очага, исходил запах готовящейся баранины – по-видимому, хозяева собирались обедать. Поднимающийся кверху дым не успевал уходить в отверстие в крыше, и сизая пелена расползлась по внутреннему пространству юрты. Смешавшись с кисло-тошнотворным запахом кумыса и араки, этот смог вызывал тяжёлое чувство отвращения у человека, не привыкшего к такой атмосфере. Всё это усугубило и без того плачевное состояние Игната.
Кайсым долго переговаривался с хозяином, то показывая куда-то на двери, то на Игнатия, в ответ на это хозяин с серьёзным лицом кивал головой. Наконец, переговоры закончились, и, хозяин, выглянув наружу из двери, стал что-то объяснять и показывать Кайсыму.
– Да скоро они там наговорятся? – закашлявшись от едкого дыма, умирающим голосом прохрипел Игнатий.
– Дорогу к дому проводника Кайсыму объясняет, – ответил Мирон. – Как я понял, это глава селения – демечи Бакай. Кайсым рассказал ему, что ты очень болен.
Проводив Кайсыма, Бакай с улыбкой повернулся к казакам, но тут же лицо его посерьёзнело, он повелительным голосом обратился к двум молодым людям, тихо сидевшим около стены. Один выскочил из юрты, а другой принялся настилать поближе к очагу шкуры, дав понять, что больной может прилечь. Игнат тут же повалился на шкуры. Внутри всё горело, от слабости холодный пот выступил на лбу, но дышать стало полегче – воздух внизу был почище и свежее. Инородец бережно укрыл его несколькими шкурами и тихонько отошёл на своё место.
Бедолага сразу же забылся: перед глазами поплыли круги, откуда-то из тумана показались горы – и он, из последних сил взбирающийся вверх по отвесному скалистому склону. Но вот картина меняется, и толпа разъярённых людей гонится за ним по горной дороге. Среди стука копыт слышится громкий голос Прохора, который кричит каким-то нечеловеческим голосом. Он нагоняет его, склоняется и леденящими душу гортанными звуками произносит заклинание – тут же раздаётся громкая дробь барабана. Игнатий от страха силится что-то выкрикнуть, пытаясь открыть глаза… Сквозь пелену проступает страшное смуглое лицо, с пеной у рта и большим чёрным бубном в руках. Остановившиеся безумные глаза в упор смотрят на него. Истошный крик вырвался из уст Игнатия, закрывшегося руками от этого видения.
– Ну вот, очнулся… – слышит он голос Мирона и чувствует, как его рука ложится на плечо, стараясь успокоить.
Но видение не проходит, застывшие губы расплываются в подобии улыбки, оно поворачивается и что-то говорит Бакаю.
– Это шаман… – объясняет Мирон. – Бакай распорядился привести к тебе шамана. Сильно худо тебе было.
– А сколько мы уже здесь?
– Да уже к ночи время подходит, – ответил Мирон. – Ты как впал в забытьё и вроде как бредить начал – видать, крепко тебя скрутило.
– Дай чего-нибудь попить, – прохрипел Игнатий.
Мирон окликнул Бакая, и тот налил большую кружку тёплого отвара.
       – Вот попей. Это шаман приготовил какой-то настой на травах, сказал, что поможет – он здесь к тому же ещё и лекарь.
Игнатий жадными глотками осушил кружку до дна, после чего, тяжело задышав, закрыл глаза и впал в забытьё. Мирон намочил тряпку тёплой водой, отжал и, стараясь не потревожить сон, аккуратно положил ему на лоб. Несколько раз за ночь он менял Игнатию компрессы, чтобы хоть немного сбить жар, поил приготовленным отваром и только к утру немного забылся…
Едва только заслышались звуки просыпающегося селения, как Мирон, гремя котлом, направился к неподалёку протекающей речке. Набрав воды, он заодно и ополоснулся, чтобы сбросить с себя остатки сна. Ниже по течению он заметил инородца, расстилавшего вчера шкуры для Игнатия. Тот усердно чистил своего коня, изредка поглядывая в сторону гостя. Мирон подошёл поближе и поприветствовал его. Качкын, так назвал он своё имя, оказался добродушным разговорчивым парнем. Мирон, не раз общавшийся с инородцами, сразу нашёл с ним общую тему для разговора. Подробно расспросив своего нового приятеля о жизни их небольшого селения, он, в свою очередь, ответил на его вопросы, которые интересуют алтайцев, и они часто задают их сборщикам ясака. Оказалось, что до него и его односельчан только недавно дошла молва, что большинство алтайских зайсанов приняли подданство России, и теперь они являются частичкой этой огромной страны. Качкын рассказал, что юрта его здесь неподалёку, на берегу реки, а занимается он шитьём сапог, переняв это мастерство у своего отца.
– Может, зайдёшь чаю попить? – пригласил новый знакомый.
– Не могу я сейчас – времени нет… Товарищ больной лежит.
Распрощавшись с Качкыном, Мирон направился к себе в юрту, где уже развели огонь и разделывали на куски свежезаколотого барана.
Игнатий всё ещё спал. Пламя очага освещало его болезненно-бледное лицо.
Он молча сел подле очага и задумчиво засмотрелся на огонь. Шкура на двери приоткрылась, и в дверях появился шаман.
– Ну, как он? – поинтересовался шаман у Мирона.
– Спит… – коротко ответил тот.
– Это хорошо – пусть спит. Сон для него сейчас хорошее снадобье. Вот этим его сегодня напои, – протянул шаман укутанный в войлок котелок.
И не говоря больше ни слова, покинул юрту… Каждое утро шаман приносил какие-то целебные отвары и поинтересовавшись о здоровье больного, уходил восвояси…
Прошло несколько дней, а состояние Игнатия всё ещё вызывало опасение. Мирон исхудал за это время, все тяготы по уходу за больным легли в основном на него. Но и Бакай не остался в стороне – брошенное в котёл свежее мясо каждый день наполняло юрту аппетитным ароматом. Игнатий изредка открывал глаза, и тогда Мирон поил его целебным отваром и кормил бульоном из баранины. Вот так, в таких хлопотах, прошла ещё неделя, показавшаяся Мирону вечностью.
Для Игнатия дни проносились в каком-то тумане. Иногда сквозь дрёму он вновь слышал леденящие душу заклинания и крики шамана. Стараясь стряхнуть с себя это наваждение, он пробуждался и, попив отвара трав и наваристого бульона, погружался в полузабытьё, чувствуя навалившуюся слабость…
                Продолжение следует...