Туда. Там. Оттуда. Ч. 1

               


                Т  У  Д  А               

 
       Иечку лихорадило. Да и не могло быть иначе: пол-лета со своей макушкой миновали, день рождения близился, а она ещё не выбрала ни дестинацию, ни локацию, как нынче принято выражаться, где она должна была по велению дочери  оказаться в свой день рож, чтобы  дочь избежала необходимости присутствовать на его ресторанном праздновании, на которое обычно приглашалось несколько маминых подруг, которых и подругами-то назвать было слишком возвышенно, поскольку их общение сводилось  в лучшем случае к деньрожденческим встречам, ни к чему не обязывающим, да и только. Тесных контактов, искренней заинтересованности в жизни друг друга у них не наблюдалось, но и совсем порывать отношения не было причин, да и грело, пусть обманчиво, сознание, что есть подруги, поскольку заведение новых в перезрелом возрасте затруднительно, а если такое и случалось, то, как правило, было недолговечным.
 
       Сроки поджимали, а идей всё не было. Незамедлительное осуществление поставленного дочерью условия требовало активного поиска. Как-то раз в вялотекущем обсуждении прозвучало название последней дружественной страны,  не вызвавшее у разборчивой Иечки неприязни или отторжения, но и глубокой симпатии к которой  она не испытывала. Начать с того, что она вообще чуть не стала гражданкой этой страны, тогда ещё не нэзалэжной республики Беларусь.  Красивый молодой офицер, весело отслуживший несколько лет в Венгрии, во избежание отправки для прохождения  дальнейшей службы на далёкий север, решился на отчаянный для мужчины шаг, зная, что женатых  всё-таки воздерживаются от отправления к белым медведям. Видимо, демографический вопрос стоял остро  уже тогда, в году эдак  шестьдесят четвёртом. В ответ на полученное дочерью предложение Иечкина мама  написала неожиданно свалившемуся жениху отказательное письмо, мотивируя его, то бишь, отказ,  тем, что Иечке  на севере будет холодно,  поскольку в ту пору Ия жила на  благодатной Украине.

       Лет десять спустя, когда она, выйдя замуж, обосновалась на шестидесятой параллели, а он, женившись и осевши в солнечном Минске и заочно учась в военной академии, изредка приезжал в холодный северный город-красавец с пронизывающими круглогодичными ветрами и готовыми  обрушиться  свинцовыми тучами, он, теперь уже полковник,  зная о том,  что отвергшая его  любовь живёт в этом городе,  довольно  хмыкал.

       Работая в Интуристе, Ия однажды побывала с группой американцев в Минске, но это пребывание не оставило в Иечкиной довольно цепкой памяти абсолютно ничего, разве что придуманную для него характеристику  – город без лица.
 
       Встреча с первым претендентом на её руку всё-таки состоялась лет десять тому,  и  упоминание о ней содержится  в рассказе автора о приключениях на железной дороге. К тому описанию сейчас хочется добавить ситуацию, схожую с занятным эпизодом моэмского «Театра», когда по приглашению влюблённого графа Джулия приходит к нему посмотреть приобретённую дорогую картину современного художника. Сначала они церемонно пьют кофе в гостиной, затем он ведёт её через анфиладу комнат туда, где висит картина. На пороге комнаты граф с извинениями неожиданно покидает Джулию на некоторое время. Войдя, она с удивлением обнаруживает, что это шикарная спальня, в которой действительно висит злополучная картина. Цель графа становится ясна,  и она уже готова к развитию  отношений, которого она ждала так давно. Понимая, что он покинул её, чтобы облачиться во что-то более подходящее моменту, она тоже собиралась начать раздеваться, когда дверь отворилась  и с невозмутимым видом вошёл граф, немедля приступивший к демонстрации приобретения. А Джулия между тем  про себя хихикала, представляя, как забавна была бы сцена, заберись она к его приходу  под атласное покрывало. Примерно такая же ситуация с таким же концом произошла в снятом Иечкой номере отеля в центре Минска, куда после долгих уговоров ей всё же удалось заманить несостоявшегося  жениха. В обоих случаях дамы стали в уме прикидывать  возраст,  извиняющий кавалеров, а Джулия  к тому же ещё вспомнила о другой направленности графских пристрастий.

       Итак, Беларусь: всё-таки «закордон», не слишком далеко и пока доступна.  Теперь надо найти подходящий санаторий, где будет уютный, красивый номер как год назад в Старой Руссе, где беззаботно и  регулярно кормят  и где можно при желании попроцедуриться.  А главное -- любоваться, восхищаться, наслаждаться, набираться впечатлений, испытывать переживания, в общем, расти.  Изучая карту, Ия наткнулась на явный оксюморон, т.е. несопоставимые слова типа «живой труп», и им оказались «замки Беларуси». Какие в Беларуси замки?  При слове «замок»  представляются замки Луары или Рейна. А тут замки и крепости Беларуси - даже смешно! Дальше больше: узнаёшь, что их там ни много ни мало шестьдесят. То есть некогда было столько, так как большинство не уцелело от времени. Это были средневековые замки и крепости 16 века, затем эпохи Речи Посполитой, принадлежавшие литовским князьям и польским магнатам. Хотя большинство сооружений не сохранилось, но оставшиеся,  великолепно отреставрированные и реконструированные,  поражают воображение. Даже на фотографии.
 
        В конце концов поиск привёл практически к польско-литовской границе, где сегодня очень неспокойно  и  западные СМИ называют Сувалкинский проход самым опасным местом на планете. Окончательный выбор пал на санаторий «Радон»  в лесной глуши,  откуда можно будет кататься  на экскурсии,  удовлетворяя  страсть к познанию  и новизне, например, в Мирском  и Несвижском замках, в Гродно, в Жировичском женском монастыре  и т.д.   В своё время, тридцать лет назад, санаторий начинался как детище нескольких совхозов, и сегодня это государственное учреждение,  волшебное во всех отношениях. Но об этом позже.

       А пока заказаны билеты на самолёт, две ночи в шикарной гостинице Минска, маршрутки  до санатория, где оплачено десятидневное пребывание. Вроде всё предусмотрено. О предстоящем визите извещён полковник, к которому  обращена просьба встретить-проводить туда-сюда-обратно. Чтобы хоть как-то компенсировать несостоявшуюся любовную сцену…

       Накануне отъезда, получив ободряющую эсэмэску о том, что «Минск готов», Ия спокойно заканчивает сборы в дорогу. Но внутренне-волнующееся устройство не знает покоя, и  к десяти часам вечера выдаёт гипертонический криз, с которым удалось справиться лишь с  помощью скорой, так как  привычный арсенал действий оказался  в данном случае неэффективным. Как поётся в известной песне, ввести магнезии сульфат врач был премного рад,  и дело пошло на поправку. А в семь утра подъём, ибо в десять часов отправление рейса. Врач, узнав о предстоящем полёте, отговаривать не стал. Наутро в сопровождении дочери Ия добралась до аэропорта, где всё прошло гладко, хотя посадка получилась довольно жёсткой,   и вновь Ие пришёл на ум любимый вопрос пассажирки, обращённый к пилоту при выходе из самолёта: «Милок, нас сбили  или мы сами сели?»

       Спустя час пятнадцать  в аэропорту Минска Ию встречал полковник с внуком и его машиной. Возбуждённая Иечка трещала всю дорогу до города, успевая при этом глядеть по сторонам, задавая многочисленные вопросы. Гостиница в центре города на улице Интернациональной, ну, там, где она пересекается с Комсомольской, в пяти минутах ходьбы до проспекта Ленина  и семи минутах до главной магистрали -- проспекта Нэзалэжности, то бишь независимости.  И все остальные названия в городе в том же советском духе.

       Полковник за последние десять лет побелел и обзавелся небольшим брюшком  -- жаль, ибо в прошлый приезд он не был в таком интересном положении. По не очень, видимо, благоприятным семейным обстоятельствам, о которых он никогда с Ией не говорил, он не смог провести с ней вечер, но обещал быть завтра утром «как штык из носа» для сопровождения на автовокзал.
 
       Выйдя на ознакомительную-с-городом прогулку и будучи обладательницей синдрома топографического кретинизма, Ия шла по Интернациональной только прямо, пока не упёрлась в великолепный парк, ухоженный до невозможности. Кстати, рассказ Ии об этом путешествии просто кишел словом «ухоженность», которая её, похоже, больше всего и потрясала.  С непривычки.
 
        У города великолепная география: не ведомо, на семи ли он холмах как Рим, только они придают городу особое очарование и загадочность, чего совершенно лишена культурная столица. Чистота и порядок во всём просто ослепительны. Напрасно вы будете с лупой в руках пытаться рассмотреть и найти брошенный окурок, завалявшийся между плиточками, которой выстлан весь город – вы таковой не найдёте. Проверено.

       Наконец Иечка оказывается перед величественным,  вырастающим на холме зданием  Большого театра оперы и балета, к которому поднимаетесь по отороченной полированным розовым гранитом лестнице. Наверху, на площади перед театром, играет красками в вечернем воздухе  цветомузыкальный фонтан,  и немногочисленные гуляющие наслаждаются красотой.

       История Беларуси в общих чертах известна. Территориально страна не очень велика: примерно шестьсот на шестьсот километров. Однако трудно вообразить, что в этой процветающей стране всё создано, выращено, ухожено и т.д. народом численностью меньше семи миллионов Петербурга. Правда, за последние три года, с августа двадцатого произошла  большая утечка населения, но не будем о грустном с самого начала.

        Минуя театр, Ия спускается  к Троицкому предместью – воссозданному живописному старинному кварталу на берегу реки Свислочь. Его уютные улочки и выкрашенные в нежные акварельные тона дома с  черепичными крышами стали своеобразным символом города. Оно очень колоритно, хотя подлинности не ощущается. Змейкой вьющаяся Свислочь,  островок  с храмом посередине, множество неспешно гуляющих, катание на лодках и катамаранах, удобные скамейки, аккуратно подстриженные газоны. А главное ощущение – простор: где бы ни находились, хочется раскинуть руки, мысленно охватывая  всю перспективу. И становится непривычно просторно и вольготно, и душа устремляется в ведомые только ей одной дали…

       На обратном пути  в гостиницу, в  сгущающихся сумерках Иечка топает уже знакомой дорогой  вверх по Интернациональной улице, пересекает проспект Ленина и практически вслух восхищается, любуясь увиденным: дороги, бордюры, велодорожки, скамейки, гранитные урны, кусты, газоны, посаженные деревья -- всё в безукоризненном порядке. Ordnung muss sein -- так и просится на язык эта немецкая пословица.

       Утром более чем скромный завтрак в ресторане, последние сборы, и вот приходит час, а с ним и стук в дверь: полковник ждёт внизу в холле, забыв, видимо, о чемодане. Немногословный как всегда, он ведёт Ию и везёт чемодан  к троллейбусной остановке, что рядом с красавцем-костёлом Девы Марии. Через три остановки они выходят на вокзальной площади с помпезной сталинской архитектурой. Теперь задача в том, чтобы разыскать автостанцию Дружба, с которой отправляются маршрутки, имеющие целью доставку  отдыхающих к входу в санаторий.
 
       Спутник уверенно движется к поставленной цели через подземные переходы по  бесконечным лестницам.  Да, думала Иечка, без такой путеводной звезды она навсегда бы осталась в этом нескончаемом лабиринте! Наконец замаячил свет в конце туннеля,  и они вышли на огромное футбольное поле, на котором то и дело появлялись  разнокалиберные авто. Иечка, которой на нервной почве от этой неопределённости становилось всё хуже, сначала поискала глазами какое-нибудь объявление или на худой конец табличку, но не нашла ни указателей, ни диспетчеров – вообще никого  кроме нескольких человек, маячивших где-то вдалеке. При этом  испепеляющее солнце нещадно палило прямо в Иечкину неприкрытую голову.  Время отправления приближалось, но обещанного телефонным диспетчером белого Мерса в поле зрения не возникало. По жалобному настоянию Ии спутник звонил перевозчику, который без устали требовал какой-то не существующий у Ии код и велел ждать у железной будки, где происходит зарядка авто.
 
       Так они и простояли  там, у будки,  пока время отправления не прошло.  Конечно, Иечка мысленно винила его, но он,  как человек военный,  безропотно выполнял приказ.  А вот если бы он пробежал метров пятьдесят по окружности и добежал до киоска Белпресса  и соседствующего с ним квас-трейлера,  то Иечка бы благополучно села  в белый Мерс  и доехала до пункта назначения за шестьсот рублёв, а не восемь тысяч оных. Увы, всё это она узнает лишь спустя десять дней на обратном пути. А пока на грани инсульта  и истерики она умоляет полковника срочно отправить её как угодно, главное – немедленно.
 
       Вновь они проделывают весь подземно-переходный путь и, наконец,  оказываются  в дверях кассового зала, в  которых стоит Василий,  в доступной форме им объяснивший, что следующий рейс автобуса в три часа дня  (сейчас десять утра), и билетов на него нет, зато есть он  и возможность на нём доехать за два с половиной часа и  восемь тысяч рублей.  Сделав мгновенный выбор между вышеперечисленными альтернативами, Иечка, недолго думая, плюхнулась на сиденье авто и  -- в путь! Немножко обидно было, что полковник не покрыл или хотя бы не предложил материально покрыть её морально-психологические издержки.
 
       В полубессознательном состоянии Ия, наконец, добралась до санатория. Василий, чрезвычайно довольный  прикарманиванием восьми тысяч, даже обещал за обратный путь взять на тыщу меньше. Какое благородство!