Алгоритм революцыи 8-1 Становление новой теоретиче

Гл 8-1
Выписка из книги
Сергей Георгиевич Кара-Мурза
"Ленин. Алгоритм революции и образ будущего".

Глава 8. Становление новой теоретической системы революции

Один из ведущих современных социологов П. Бурдье так сказал: «Собственно политическое действие возможно, поскольку у агентов, включенных в социальный мир, есть знание (более или менее адекватное) об этом мире и поскольку можно воздействовать на социальный мир, воздействуя на их знание об этом мире. Это действие призвано произвести и навязать представления (ментальные, словесные, графические или театральные) о социальном мире, которые были бы способны воздействовать на этот мир, воздействуя на представление о нем у агентов» [46].

Таким образом, политическое действие невозможно, если ему не предшествует соответствующее изменение в сознании людей — и элиты, и массы. Вся история показала, что это условие является абсолютным. Как подчеркивал Бурдье, «политический бунт предполагает бунт когнитивный, переворот в видении мира». Когнитивный бунт — это перестройка мышления, языка, «повестки дня» и логики объяснения социальной действительности. Само по себе недовольство этой действительностью к «политическому бунту» не ведет. Недовольство без изменения в видении мира может лишь бунт толпы, ярость которой хозяева дискурса могут направить в любые стороны.

В другом месте Бурдье уточнил: «Познание социального мира, точнее, категории, которые делают его возможным, суть главная задача политической борьбы за возможность сохранить или трансформировать социальный мир, сохраняя или трансформируя категории восприятия этого мира» [47].

В ситуации революции «познание социального мира» формирует массовое сознание и, далее, действия. Фундаментом представления образа социального мира является целостная картина мира, а познание этой картины с момента появления разума было упорядочено и следовало правилам и нормам. Системы этих правил и приемов непрерывно развивались (или деградировали). Системы этих правил часто называют парадигмами.

Этнологи Н.Н. Чебоксаров и С.А. Арутюнов так излагают процесс освоения «картины мира»: «Человек воспринимает мир не как хаотический поток образов, символов и понятий. Вся информация из внешнего мира проходит через картину мира, представляющую собой систему понятий и символов, достаточно жестко зафиксированную в нашем сознании. Эта схема-картина пропускает только ту информацию, которая предусмотрена ею. Ту информацию, о которой у нас нет представления, для которой нет соответствующего термина (названия), мы просто не замечаем. Весь остальной поток информации структурируется картиной мира: отбрасывается незначительное с ее точки зрения, фиксируется внимание на важном. Основу картины мира составляют этнические ценности» (см. [32, с. 60]).

Для нас, прежде всего, важно то, что в кризисных ситуациях участвует фактор различия в картине мира России и Запада. Это фон наших цивилизационных конфликтов. В последние два века в обществоведении разделялись две идеальные («чистые») модели обществ и государств: традиционные и современные. Раньше иногда различали «варварские» и «цивилизованные» общества и государства, а теперь мода на толерантность, и термины мягче. Современным назвали государство модерна — конструкцию, которая сложилась в процессе череды революций, породившей Запад как особую цивилизацию Нового времени. «Незападные» общества и государства стали называть традиционными. Деление это условно, т. к. некоторые незападные государства уже в XIX в. смогли перенести и освоить западные культурные достижения, важные технологии и институты модернизировались. Но эти инновации «прививались» на ствол своей культуры, и по ряду фундаментальных признаков (мировоззренческих и социальных) эти государства относили к классу традиционных. Примеры: Япония, Россия (затем СССР), Индия.

В Российской империи, с традиционным обществом (85 % населения были крестьяне, люди аграрной цивилизации). Это общество два века переживало кризис модернизации, а к концу XIX века вызрел и произошел открытый ценностный раскол. Противоречия в символической сфере усиливались, но после реформы 1861 г. недовольство и осознание кризиса отношений стали развиваться в нелинейном режиме.

Главное было в том, что менялись представления о справедливости. В прошлом крестьянские бунты и восстания были следствием нарушения помещиками и чиновниками межсословных «договоров», невыполнением их традиционных обязанностей. Крестьяне бунтовали против «злых помещиков» и «злых бояр», но не против самого устройства сословного общества и тем более не против монархии. В 70-80-е гг. XX в. крестьяне зачастую сами вязали и сдавали в полицию агитаторов, которые «шли в народ» и пытались объяснить несправедливость всего общественного строя. А в начале XX в. крестьяне стали считать несправедливым и нетерпимым само социальное неравенство.

Проблема осознания массами объективной реальности и определения привычной несправедливости как зла исключительно важна для объяснения процессов созревания революции. Реформа 1861 г., как она была проведена, «включила» этот процесс осознания, но система «познания социального мира» у монархии и элиты устарела, и диалога с массой не получилось.

Социолог и культуролог А. Г. Ионин пишет: «Обратимся к традиционному обществу… Зарождается сословная структура: возникают различия между крестьянами и ремесленниками, между последними и знатью. Но и здесь социальное неравенство не выглядит и не является проблемой, ибо объективное неравенство в этих обществах воспринимается как часть божественного порядка. Принцип вертикальной классификации интерпретируется как частное проявление идеи мирового порядка — божественной иерархии, воплотившейся в иерархии сословий и каст…

В современном обществе по сравнению с простым и традиционным ситуация существенным образом меняется… Многообразные объективные неравенства не только осознаются как таковые, но и интерпретируются с точки зрения идеала равенства. Поэтому они воспринимаются как факты социального неравенства и становятся как предметом общественного дискурса, так и причиной многих классовых и прочих конфликтов. Возникают — в противоположность теориям божественной иерархии или природного порядка — многочисленные теории социальной структуры…

К задачам исследователя прибавляется анализ социального неравенства (то, что для ученых прошлых времен — магов, шаманов, монахов — попросту не было темой) и путей его преодоления…

Фактическому неравенству был противопоставлен идеал равенства, и с этого времени — с века Просвещения — борьба за равенство стала одним из основных мотивов современной культуры. Впоследствии, во второй половине XIX века, открытие социального неравенства и требование равенства было осмыслено как часть грандиозного духовного переворота того времени» [48].

Так Россия стала ареной цепного процесса когнитивных конфликтов. Вторжение западного капитализма с его инновациями обострило этот кризис. Монархическая власть и элита привилегированных сословий, включая значительную часть интеллигенции, были не готовы к такому резкому мировоззренческому сдвигу. Между сословиями и группами возникло взаимное непонимание по важным вопросам при глубокой дезинтеграции коммуникаций. Социальные, политические и культурные системы стали быстро изменяться, но интеллектуальных инструментов для анализа не было. Привычная парадигма знания об обществе, народе, об интересах и ценностях, понятиях о добре и зле отказала. Была неизбежна революция в сознании, а значит, и революция в познании. В действительности, они — это срезы большой политической и социальной революции.
Аналогично этой проблеме можно считать разработанное в методологии науки Т. Куном представление научной революции, которая начинает становление новой парадигмы. Это — когнитивная инновация, но, как любая инновация, порождает конфликт и сопротивление большинства приверженцев прежней, привычной парадигме.

Казалось бы, смена парадигмы в науке касается сообщества конкретной области науки, но это не так. Картина мира — фундамент и религии, и, позже, идеологии. Когда легитимируют какой-то институт или закон, обычный довод: так устроен мир. В XVII в. произошла Научная революция и возникла научная картина мира. После сопротивления церкви жанры картины мира были разделены, и практически все культуры разделили функции религии и науки — периодически научные революции стали потрясать более или менее крупные части общества.
О. Шпенглер писал: «Кому известно, что существует глубокая взаимосвязь форм между дифференциальным исчислением и династическим типом государства эпохи Людовика XIV, между античной государственной формой полиса и евклидовой геометрией, между пространственной перспективой западной масляной живописи и преодолением пространства посредством железных дорог, телефонов и дальнобойных орудий, между контрапунктической инструментальной музыкой и хозяйственной системой кредита?» [49].

Возьмем пример более наглядный — революцию Коперника. Н.А. Бердяев так определил потрясение от изменения картины мироздания и места Солнца и Земли: «Замкнутое небо мира средневекового и мира античного разомкнулось, и открылась бесконечность миров, в которой потерялся человек с его притязаниями быть центром вселенной» [50].

А вот как излагал мироощущение русского человека начала XX в. А.Ф. Лосев: «Не только гимназисты, но и все почтенные ученые не замечают, что мир их физики и астрономии есть довольно-таки скучное, порою отвратительное, порою же просто безумное марево… Все это как-то неуютно, все это какое-то неродное, злое, жестокое. То я был на земле, под родным небом, слушал о вселенной, “яже не подвижется”… А то вдруг ничего нет, ни земли, ни неба, ни “яже не подвижется”. Куда-то выгнали в шею, в какую-то пустоту, да еще и матерщину вслед пустили. “Вот-де твоя родина — наплевать и размазать!” Читая учебник астрономии, чувствую, что кто-то палкой выгоняет меня из собственного дома и еще готов плюнуть в физиономию» [51].

Такие же потрясения переживает общество, когда вдруг ему представляется его иной образ. Расстрел 9 января 1905 г. («Кровавое воскресенье») сломал хрупкое равновесие: масса трудящихся отшатнулась от монархии, а царь согласился на выборы первого сословного парламента (Государственной думы). В то же время экспансия капитализма и столкновение сословного общества с жесткой капиталистической модернизацией породили противоречия, которые разрешились в России революцией.

Один из самых авторитетных социологов Макс Вебер, изучая и сравнивая процессы развития в обществах модерна и в традиционных обществах, определил изменения форм и структур (инновации) как зародыши появления новых общественных институтов. Он ввел в социологию важное понятие: общество в состоянии становления. Это аналогия понятия натурфилософии, обозначающего состояние вещества в момент его рождения — in statu nascendi. В начале XX в., во время кризиса классической физики и изменения научной картины мира, возникла новая парадигма, «постклассическая». В науке стали различать два взгляда на природу: науку бытия — видение мира как стабильных процессов, и науку становления, когда преобладают нестабильность, переходы порядок — хаос, перестройка систем, кризис старого и зарождение нового. Парадигму науки становления часто называют нелинейной.

Сразу заметим: марксизм, в общем, исходил из принципов «науки бытия» (исторический процесс как этапы состояния равновесия), а Ленин освоил и ввел в партийную мысль принципы «науки становления» (исторические изменения как неравновесные кризисные состояния).

Вебер также выдвинул сильный тезис: идея и проектирование инновации, порождающей новую структуру, in statu nascendi, требует взаимодействия рационального усилия и внерационального импульса. Другими словами, он напомнил, что нельзя описать «население» и общество (человеческие общности) только посредством социальными и экономическими индикаторами — социальное и психическое неразрывно связаны (сейчас скажем, их синергизм).

Этот эффект взаимодействия элементов знали уже в античности: «целое больше суммы частей». А Маркс сказал: «Идея становится материальной силой, когда она овладевает массами». Но что значит, что «идея овладевает массами»? Значит, что идея воздействует не только на разум с его логикой и расчетом, но и на всю духовную сферу людей — чувства, воображение, память, подсознание и др. Это и есть взаимодействие рационального мышления с психикой. Если речь идет об идее, которая овладевает массами, значит, эта идея потрясла множество разных людей, глубоко затронула их разум, совесть и чаяния.

В большой работе «Социальная теория и социальная структура» Р. Мертон разработал концепцию важного класса инноваций — тех, которые создаются в сфере отклоняющего или преступного поведения. Среди них есть особый тип инноваций, присущий меньшинству, — мятеж, который Мертон противопоставляет аномии среднего класса. Он пишет: «Этот тип приспособления выводит людей за пределы окружающей социальной структуры и побуждает их создавать новую, то есть сильно видоизмененную социальную структуру. Это предполагает отчуждение от господствующих целей и стандартов. Мятеж стремится изменить существующие культурную и социальную структуры, а не приспособиться к ним… Для участия в организованной политической деятельности необходимо не только отказаться от приверженности господствующей социальной структуре, но и перевести ее в новые социальные слои, обладающие новым мифом» [52].

История подтверждает, что мятеж — это инновация, которая изменяет картину мира и мышление части общества. А значит, что мятеж развивается быстро и неожиданно, как пожар. Фрэнсис Бэкон даже написал трактат «Очерк о мятежах и волнениях».

Новая парадигма усложняла структуру познания мира — и природного, и социального. Вебер в своих трудах прилагал большие усилия, чтобы не допустить отождествления мышления и бытия. Он подчеркивал, что логическая упорядоченность теории может привнести в познание «утопический» элемент и что историческая действительность в каждой «точке» и в каждый «момент» выступает как нечто уникальное и неповторимое, следовательно, не подчиняющееся никакому «объективному закону». Вера в то, что теория полностью адекватна действительности, затрудняет увидеть важный момент, в который или на миг сложились благоприятные условия для шага вперед, или возникла слишком рискованная ситуация и надо перейти к обороне. Мышление в линейнойпарадигме не позволяет сразу увидеть такие быстрые изменения, и сама функция следить за признаками изменения подавлена.
Здесь сделаем отступление ...



Конец выписки.
Отклик в http://proza.ru/rec.html?2023/09/03/419

.

.


Рецензии
Рец 8-1

Слова из главы :
"Таким образом, политическое действие невозможно, если ему не предшествует соответствующее изменение в сознании людей ... "

И далее ещё достаточно строчек по этому вопросу.

Если же короче - то нужно понимать и историю слова полиЭтика [позже - политика, когда "потеряли" букву Э ( случайно ли ?) ].

Т.е. : если изменишь именно этику "собеседника" - то только тогда :
ты политик.

====

Отметьте, знакомясь с главой :
Насколько много Кара-Мурза ЛАКОНИЧНЕЕ соцыолога Бурдье.

И насколько я лаконичнее Кара-Мурзы.

О чём это говорит ? - о том, что к лаконичности нужно стремиться. Как к подвигу.

.

Георгий Сотула   03.09.2023 11:36     Заявить о нарушении