Глава шестьдесят первая

ФЕВРАЛЯ, 23-ГО ДНЯ 1917 ГОДА

ИЗ ДНЕВНИКА ИМПЕРАТОРА НИКОЛАЯ II:

«23-го февраля. Четверг

Проснулся в Смоленске в 9  1/2 час. Было холодно, ясно и ветрено. Читал всё свободное время франц. [узскую] книгу о завоевании Галлии Юлием Цезарем. Приехал в Могилёв в 3 ч. Был встречен ген. Алексеевым и штабом. Провёл час времени с ним. Пусто показалось в доме без Алексея. Обедал со всеми иностранцами и нашими. Вечером писал и пил общий чай».

О ЧЕМ ПИСАЛИ ГАЗЕТЫ 23-ГО ФЕВРАЛЯ 1917 ГОДА.

«ПРАВИТЕЛЬСТВЕННЫЙ ВЕСТНИК»:

«ВОЙНА.

ОТ ШТАБА ВЕРХОВНОГО ГЛАВНОКОМАНДУЮЩЕГО.

З а п а д н ы й  ф р о н т.
Перестрелка и поиски разведчиков.

С е в е р н ы й  ф р он т.
На Митавском направлении в районе Олай, после артиллерийской подготовки противник повел наступление силами до 2 рот, но нашим огнем был отброшен обратно в свои окопы.

К а в к а з с к и й  ф р о н т.
На Хамаданском направлении наши войска, преследуя турок, заняли 20-го февраля Кингавер.
На Биджарском и Довдет-Абадском направлениях операции продолжают развиваться.
На Сивасском направлений, в 40 верстах северо-западнее Эрзинджана, наши разведывательные части атаковали турок у Мирзонил-Койи и овладели укреплениями. Разрушив последние, взорвав склады патронов и гранат, разведчики возвратились, захватив 33 аскера в плен.
На Саккизском направлении к югу от озера Урмия наши разъезды, по глубоким снегам, продвинулись на 25 верст к юго-западу от Саккиза.

Р у м ы н с к и й  ф р о н т.
Противник атаковал наши позиции северо-западнее Окна и овладел тремя высотами. Наши войска перешли в контратаки. Атаки противника западнее Окна отбиты».

«ТЕЛЕГРАММЫ»:

«З а п а д н ы й  ф р о н т.

КИЕВ. 22-го февраля. «Армейский Вестник» пишет:
«На Стоходе во второй половине дня 17-го февраля противник открыл сильный артиллерийский огонь по окопам нашего сторожевого охранения в районе одного из наших  предмостных укреплений, а также по этому укреплению. Около 7 час. пехота его перешла в наступление и потеснила части нашего сторожевого охранения, заняв окопы последнего. Противник продолжал наступление против предмостного укрепления, а артиллерия его перенесла огонь на нашу основную линию окопов.
В это время подошли наши роты резервов совместно с гарнизоном предмостного укрепления и перешли в наступление. Противник, атакованный с фронта гарнизоном укрепления, а с фланга ротами резерва, не принял удара и отошел на свою позицию. К ночи наше положение совершенно восстановлено.
В районе Свинюхи противник, внезапно открыв сильный огонь минометов, в течение получаса выпустил по небольшому участку нашей позиции около ста мин.
К югу от Брзежан около 2 час. 17-го февраля противник открыл сильный артиллерийский и минометный огонь по нашей позиции. Сила огня регулировалась красными и синими ракетами. Около 3 час. пехота его, силою примерно в батальон, перешла в наступление. Первоначально ей удалось ворваться в окопы первой линии, но затем контратакой частей, занимавших эти окопы, подоспевшими резервами ворвавшиеся на нашу позицию части противника выбиты и положение наше восстановлено.
По приведении возвращенных окопов в порядок нами обнаружено много трупов германцев, а также большое количество ручных гранат и снарядов, приготовленных, по-видимому, для взрыва наших убежищ.
К югу от Днестра и на Карпатах обычная перестрелка и поиски разведчиков». (ПТА).
РИГА, 21-го февраля. Наступившая на фронте новая полоса морозов продолжается. На некоторых участках поддерживается слабая артиллерийская перестрелка и наблюдаются деятельные поиски разведчиков с обеих сторон.
Предпринятый вражескими разведчиками набег на приморском направлении кончился плачевно для противника. Наши сторожевые части во время заметили неприятельскую группу и, нанеся ей значительный урон, наставили ее скрыться.
На левом фланге рижских позиций наша артиллерия успешно обстреливала тыл противника.
Воздушная деятельность протекает с оживлением. Вражеские аэропланы кружились над Ригою, Рижским взморьем и Роденпойсом. Наши летчики совершили ряд удачных полетов в тылу неприятеля, обстреляв бомбами части неприятельской пехоты. Произошел также ряд воздушных боев, окончившихся успешно для нас. (ПТА).

Ф р а н ц у з с к и й  ф р о н т.
ПАРИЖ, 21-го февраля (6-го марта). Официальное французское сообщение от 21-го февраля, 1 часа дня:
«На правом берегу Мааса сражение продолжалось к северу от Корриерского леса, германцы пыталась выгнать французов из частей траншей, вчера вновь отнятых нами; однако, все эти попытки были отражены огнем и контратаками.
Артиллерийский бой продолжается в районе к северу от Дуомона.
Два внезапных нападения, произведенных французами, одно к югу от Лассиньи, а другое в участке Аммерцвиллера дали им возможность взять пленных.
На остальном протяжении фронта ночь прошла спокойно.
Д е й с т в и я  л е т ч и к о в. Подтверждается, что французский летчик сбил германский аэроплан 19-го февраля в районе Орна.
Днем 19-го февраля, отряд британских морских аэропланов бомбардировал станции Бребаха и Сэнт-Авольда к юго-востоку и к юго-западу от Саарбрюккена. Было сброшено 40 бомб, большая часть которых попала в цель.
В ночь с 19-го на 20-е февраля французский летчик сбросил бомбы над станцией и военными учреждениями во Фрейбурге-в-Брейсгау (Баден), а другой над мельницами у Кэля, около Страссбурга.
В ночь с 20-го на 21-е февраля французская эскадра сбросила 3.130 килограмм взрывчатых веществ над авиационным парком в Варэне (департамент Уазы). (ПТА).
ПАРИЖ, 21-го февраля (6-го марта). Официальное сообщение от 21-го февраля, 11 часов вечера:
«Между реками Уазой и Эн были разрушены нашим артиллерийским огнем германские полевые укрепления к северо-западу от Мулен-су-Туван и разрушены казематы и прикрытия к северу от Отреш, на правом берегу реки Маас.
На всем протяжении фронта от Лешамбрет до Безонво происходят ожесточенные артиллерийские бои. Пехотных боев не было.
На остальном протяжении фронта артиллерийский огонь с перерывами». (ПТА).

И т а л ь я н с к и й  ф р о н т.
РИМ, 21-го февраля (6-го марта). Официальное сообщение итальянской главной квартиры от 21-го февраля:
«В течение ночи с 11-го на 20-е февраля неприятельские разведчики пыталась приблизиться к нашим позициям на левом берегу горного потока Масе, против Кампо-Роверо, и у горного потока Масе на склонах Монте-Ченон, но были быстро отброшены назад.
Вчера наша артиллерия продолжала обстреливать неприятельские позиции вдоль части фронта, идущего от долины Травиньоло до верхнего Кордеволе с благоприятными для нас результатами.
У входа в долину Сан-Пеллегрино (Авизио) неприятель предпринял две ожесточенные атаки на нашу позицию на горном хребте Костабелла, но оба раза был отбит, при чем мы захватили еще один пулемет и одно орудие.
Вдоль фронта Юлийских Альп неприятельские отряды минувшей ночью снова атаковали наши позиции к юго-востоку от Вертойбы, но были отбиты, понеся тяжелые потери, при чем нами захвачено несколько пленных». (ПТА).

Б а л к а н с к и й  ф р о н т.
СОЛУНЬ, 20-го февраля (5-го марта). На солунском фронте не произошло ничего выдающегося, если не считать деятельной воздушной разведки. (ПТА)».
 
«НОВОЕ ВРЕМЯ»:

«Его Величество Государь Император 22 февраля изволил отбыть из Царского Села к действующей армии.
Подписал: министр Императорского Двора генерал-адъютант граф
Ф р е д е р и к с.

С о б ы т и я  д н я.
Наши войска, преследуя противника, ведут бой у Сеннэ.
На хамаданском направлении наши войска овладела Асад-Абадским перевалом.
Британские гидро-аэропланы совершили воздушный налет на доменные печи в горном округе Пресбах.
В итальянский парламент внесен проект закона, отменяющего все ограничения в гражданских правах женщин.
Итальянские войска отбросили Германцев с большими для них потерями и заняли высоту «1050».
Шведский король просит членов кабинета, вручивших ему прошение об отставке, остаться у власти и найти выход из нынешнего затруднительного положения.
В Италии объединены все службы и ведомства, имеющие отношение к войне с подводными лодками и к морской торговле.
Залакостас известил французского посла о начавшемся следствии по поводу газетной кампании против Франции.
Австро-венгерский министр иностранных дел вручил американскому послу памятную записку об отношении Австро-Венгрии к блокаде.
В Нахичевани произошел взрыв котла в бане. Ранено 54 человека. На улице убита женщина с ребенком».

ИЗ ВОСПОМИНАНИЙ ГЕНЕРАЛ-МАЙОРА СВИТЫ ГОСУДАРЯ ИМПЕРАТОРА НИКОЛАЯ II  Д.Н. ДУБЕНСКОГО:

«23-го февраля.
Приезд из Царского Села в Ставку.
Государь император отбыл из Царского 23-го днем. В этой последней поездке его величество сопровождали лица, обычно в годы войны при нем находившиеся:
1. Министр императорского двора, генерал-адъютант, граф Владимир Борисович Фредерикс.
2. Флаг-капитан, генерал-адъютант Константин Дмитриевич Нилов.
3. Дворцовый комендант, с. е. в. генерал-майор Владимир Николаевич Воейков.
4. В должности гофмаршала, С. Е. В. генерал-.майор князь Василий Александрович Долгорукий.
5. Начальник военно-походной канцелярии, С. Е. В. генерал-майор Кирил Анатольевич Нарышкин.
6. Командир конвоя его величества, С. Е. Е. генерал-майор граф Александр Николаевич Граббе, граф Никитин.
7. Генерал-майор Дмитрий Николаевич Дубенский.
8. Командир собственного его величества железнодорожного полка, генерал-майор Сергей Александрович Цабель.
9. Лейб-хирург его величества, профессор Сергей Петрович Федоров.
10. Церемониймейстер барон Рудольф Александрович Штакельберг.
11. Флигель-адъютант полковник герцог Николай Николаевич Лейхтенбергский.
12. Флигель-адъютант полковник Мордвинов.
Офицеры конвоя его величества, собственного железнодорожного полка, сводного его величества полка и, кроме того, обычный, небольшой состав чиновников министерства Двора, нижних чинов и прислуги.
От Царского сначала отошел свитский поезд, а затем через час собственный его величества поезд.
Нам предстояло ехать по Николаевской жел. – дороге до Лихославля, затем на Вязьму, Смоленск, Оршу и Могилев.
Мы ехали, как я сказал, в постоянном нашем составе, и я давно привык к моим сослуживцам, находясь с ними в добрых отношениях; жизнь в Ставке любил, а тем не менее с большой тревогой оставлял на этот раз родной город.
Я уезжал неспокойно, да и все были в таком же состоянии.
Предполагали, однако, что поездка в ставку на этот раз продолжится несколько дней и к 1-му марта его величество вернется в Царское.
Весь путь наш прошел совершенно обычным порядком; всюду было спокойно: в городах царские поезда встречались местным начальством.
Станции были пустынны, так как поезд был неожиданный, и никто почти не знал о следовании государя. Только в Ржеве, Вязьме и Смоленске, – народу было больше, и он приветливо встречал царя, снимал шапки, кланялся, кричал «ура».
В Могилев мы прибыли на другой день вечером. Государь был встречен генерал-адъютантом Алексеевым и высшими командными лицами.
Его величество приехал к себе во «дворец», т. – е. бывший губернаторский дом. Мы все разместились по своим помещениям.
Обычная жизнь царской Ставки началась. В тот же вечер я посетил разных лиц, видел много штабных генералов, офицеров, спрашивал, как идут дела на фронте, какие события в самом Могилеве.
– «У нас все по-прежнему, на фронте затишье, спокойно, новостей особых нет», – отвечали мне.
– «Но что делается в Петрограде, по газетам, агентским телеграммам (без цензуры), там ожидают тревожных дней. Предстоят будто – бы волнения из-за недостатка хлеба. А Дума и часть Государственного Совета так же неспокойны… Здесь опасаются, как все это пройдет и что будет дальше…» – спрашивали меня в свою очередь.
Государь находился в обычном своем настроении: ровен, спокоен, приветлив, и к вечеру принял с коротким докладом генерал-адъютанта Алексеева.
Весь вечер мы долго беседовали с К. Д. Ниловым и С. П. Федоровым на тему, о тех сюрпризах и неожиданностях, которые нам принесет будущее: словом, рисовалась нам невеселая перспектива.
Когда я вышел из дворца, в первом часу ночи, тихий мягкий снег спускался с неба, – начиналась оттепель.
У подъезда стояли в своих дубленных полушубках часовые Георгиевского батальона, а в садике, между дворцом и управлением дежурного генерала, дежурила дворцовая полиция; на крыше дома генерал-квартирмейстера ясно виднелись пулеметы в чехлах, установленные на случай налета неприятельских аэропланов, и около них фигуры часовых в папахах и постовых шинелях»(Дубенский Д. Н. Революция, или как произошел переворот в России. АСТ, 2017).

ИЗ ВОСПОМИНАНИЙ ПОСЛЕДНЕГО ДВОРЦОВОГО КОМЕНДАНТА ГОСУДАРЯ ИМПЕРАТОРА НИКОЛАЯ II  В.Н. ВОЕЙКОВА:

«В четверг вечером императорский поезд подошел к станции Могилев. На платформе Его Величество встретил генерал-адъютант Алексеев со старшими чинами штаба, которые произвели на меня впечатление людей, чем-то смущенных. Со станции государь проехал в помещение штаба, где принял доклад генерала Алексеева, а затем прошел во дворец».

ИЗ ВОСПОМИНАНИЙ ФЛИГЕЛЬ-АДЪЮТАНТА ИМПЕРАТОРА НИКОЛАЯ II ПОЛКОВНИКА А.А. МОРДВИНОВА:

«На другой день, в четверг, 23 февраля, поезд подошел к Могилеву. На платформе обычная встреча из начальников отделов в Ставке во главе с генералом Алексеевым – начальником штаба, только что вернувшимся после болезни из Крыма.
Государь обошел всех собравшихся, а затем в автомобиле, вместе с графом Фредериксом проехал в губернаторский дом – «дворец» как его называли.
В тот день я не был дежурным и направился прямо в свою гостиницу «Франция», которая была снята гофмаршальской частью под помещение для лиц свиты.
В четверг, пятницу, субботу и воскресенье потянулась обычная однообразная жизнь в Могилеве, где один день походил на другой, как две капли воды.
В Ставке государь жил в довольно неуютном губернаторском доме, в котором наверху занимал две комнаты: одна служила кабинетом, другая спальней, где, вместе с походной кроватью государя стояла такая же походная кровать для наследника, на которой он спал во время своих частых пребываний в Могилеве. Рядом с кабинетом находилась пустынная приемная зала и столовая, а низ дома занимала часть свиты.
Неизменно в десять часов утра, после утреннего чая, к которому постепенно собиралась вся ближайшая свита, государь направлялся пешком, в сопровождении дежурного флигель-адъютанта и дворцового коменданта, в штаб верховного главнокомандующего, где и занимался с генералом Алексеевым до завтрака, который был в час дня, и к которому, как и к обеду в семь с половиною часов вечера, приглашались все начальники иностранных военных миссий и, по очереди, начальники разных отделов Ставки, а также и приезжавшие в Могилев с докладом министры и чины фронта.
После завтрака государь занимался у себя в кабинете, подготовляя необходимые бумаги для отправки с отъезжавшим фельдъегерем, а затем до дневного чая его величество и желающие из свиты выезжали за город на автомобилях и делали несколько верст прогулки пешком, всегда быстрым шагом, и возвращались к короткому дневному чаю, после которого государь снова направлялся в кабинет для работы или принимал доклады разных лиц, прибывавших из Петрограда или с фронта.
Я не помню, чтобы в эти предпоследние дни кто-либо из министров или общественных деятелей приезжал в Могилев. Настроение в Ставке, обыкновенно более бодрое и серьезное, более «разное», чем в столичном тылу, в эти дни мало отличалось от угнетенного петроградского.
Мне удалось лишь мельком видеть генерала Алексеева к сказать с ним несколько незначительных фраз.
Скромный до застенчивости, мало разговорчивый всегда, он был на этот раз особенно замкнутый и ушедший в себя. Видимо, он еще далеко не оправился от болезни, страдал очень сильно от нее, хотя и бодрился и не бросал даже мелочной работы, которая поглощала все его свободное время.
С остальными чинами Ставки меня и не тянуло говорить в эти дни; – я знал заранее, к каким сетованиям сведутся разговоры, и на какие сплетни будут осторожно, но настойчиво намекать.
Генерала Алексеева, я, хотя знал и давно – еще молодым армейским пехотным офицером, только что окончившим академию – но все же знал очень мало, почти не знал совсем.
Я его тогда же потерял из виду и встретился с ним мельком лишь как с главнокомандующим западного фронта, в Барановичах.
Он и через 26 лет остался тем же скромным, застенчивым человеком, далеким от карьеризма и, как мне казалось, сплетен, к которому я, чувствовал, поэтому невольную симпатию.
Эти основные качества его натуры были, по моему, очень схожи с простотою и замкнутым же скромным, стесняющимся характером государя, и я убежден, по многим признакам, что его величество относился к генералу Алексееву с большей симпатией и любовью, чем к другим, не обладавшим такими чертами характера.
Понимал ли генерал Алексеев государя настолько, чтобы любить его как человека, был ли предан ему, как настоящий русский своему настоящему русскому царю – вот те вопросы, которые я задавал себе неоднократно тогда и потом и как тогда, так и потом, вплоть до настоящего времени, не мог себе с достаточной ясностью на них ответить.
Многое, а после отречения и, судя по искренним рассказам его семьи – очень многое мне говорило «да», но всегда с неизменной во мне прибавкою «вероятно, недостаточно крепко, хотя бы до забвения сплетен».
Генерал Борисов, близкий друг М. В. Алексеева, в частных разговорах со мною уже после отречения неоднократно выражал сожаление, что государь «не сумел с достаточной силой привязать к себе Михаила Васильевича, мало оказывал ему особенного внимания, недостаточно выделяя его, якобы, из других». «Тогда все было бы, конечно, иначе», неизменно, с полным убеждением, доказывал мне Борисов.
Я не думаю, чтобы это было так.
Генерал Алексеев, по свойству своего характера, ничего, наверное, показного не требовал и тем менее домогался. Он даже отказывался от звания генерал-адъютанта, говоря графу Фредериксу, «что такой милости пока еще не заслужил».
Все же нельзя сказать, чтобы к генералу Алексееву в те тяжелые и смутные дни, свита, находившаяся в Ставке, относилась с безусловным доверием и надеждой.
Что-то очень неопределенное, хотя и совершенно неподозрительное, заставляло большинство из нас желать постоянной, а не временной лишь в виду болезни генерала Алексеева, замены его генералом Гурко, обладавшим, по нашему разумению, более решительными качествами характера и более прочно сложившимися традициями, чем генерал Алексеев, нуждавшийся к тому же в продолжительном отдыхе.
Желание это высказывалось неоднократно в наших интимных беседах за последние месяцы, было, конечно, совершенно далеким даже от намека на какую-либо интригу и осталось в числе тех многих платонических пожеланий, которыми мы иногда себя тешили в те дни».

ИЗ ВОСПОМИНАНИЙ ПОСЛЕДНЕГО ПРОТОПРЕСВИТЕРА РУССКОЙ АРМИИ И ФЛОТА ГЕОРГИЯ ШАВЕЛЬСКОГО:

«Наконец Государь после двух месяцев отсутствия из Ставки вернулся туда 23 февраля. Посмотрим, как "верная" Ставка относилась в то время к своему Державному Вождю. "В отношении Государя в Ставке все заметнее нарастало особое чувство – не то недовольства Им, не то обиды за Него. Усилилась критика Его действий, некоторое отчуждение от Него. Кончался второй месяц, как Он уехал из Ставки. Ставка должна была бы соскучиться без своего Верховного, а между тем создалось такое настроение, точно чины Ставки отдыхают от переживаний, которые будились пребыванием среди них Государя и Его действиями. И когда в половине февраля стало известно, что 23 февраля Государь возвращается в Ставку, чины Ставки, особенно старшие совсем не обрадовались, – приходилось слышать: – Чего едет? Сидел бы лучше там! Так спокойно было, когда его тут не было".
Старшими чинами Ставки были: начальник штаба – Алексеев, его помощник – Клембовский и генерал-квартирмейстер – Лукомский. Библейский Хам мог быть довольным своими способными потомками…
Шавельский дальше пишет о той перемене, которую он заметил во внешности Государя: "Как и прежде, Государь ласков и приветлив. Но в наружном его виде произошла значительная перемена. Он постарел, осунулся. Стало больше седых волос, больше морщин – лицо как-то сморщилось, точно подсохло».

ИЗ ЗАПИСОК ГЛАВНОКОМАНДУЮЩЕГО ВОЙСКАМИ ПЕТРОГРАДСКОГО ВОЕННОГО ОКРУГА ГЕНЕРАЛА П.А. ПОЛОВЦОВА:

«Выходит Государь. Он в форме своего 6-го пластунского батальона. Черкеска сидит на нем хорошо, а между тем с элегантностью носить этот костюм не всякому дано.
Пьем великолепную водку, причем замечаю, что Государь пьет очень мало.
Рассаживаемся. Алексеева нет; характерно, что он предпочитает питаться в штабной столовой. Рядом с Государем справа старший из иностранцев, а слева Иванов. Я оказываюсь рядом с румынским генералом. Приходится ему говорить приятные вещи о его стране, когда я столько наводил критики на их порядки, которые были действительно крайне неудовлетворительными, когда они вступили в войну.
Напротив меня сидит отец Шавельский. Заговариваю с ним, стараясь поддержать своего дивизионного священника Поспелова, норовящего получить одновременно и Владимира на шею23 и медаль «За храбрость», но вместо того получившего лишь синодское благословение. Шавельский приходит в негодование и просит меня объяснить Поспелову, что лучшее украшение пастыря это – смирение, а не кресты и медали. Подмечаю, судя по взгляду, что Иванов разговаривает с Государем обо мне.
После завтрака все переходят в соседнюю залу, где меня ставят между окнами у стены, вдоль которой выстраивают тех, с кем Государь будет беседовать. Тут меня подхватывает Иванов и торопливо шепчет: «За завтраком мы с Государем говорили о том, какой вы молодец, а только, если вы теперь будете с ним беседовать слишком… определенно, буду дергать вас за фалды». Государь кончает разговор с Шавельским и подходит ко мне.
Те же светлые, голубые глаза, та же светлая очаровательная улыбка.
Я рапортую по положению: «Такой-то (должность, чин и фамилия) имеет счастье представиться Вашему Императорскому Величеству».
Государь, улыбаясь, говорит, что во время завтрака наблюдал мою дружелюбную беседу с румыном. Отвечаю, что поневоле пришлось, но что воевать у них неприятно.
Царь смеется, а сзади Иванов дергает меня за черкеску. Разговор переходит на дивизию, вкратце докладываю о современном ее положении. Государь говорит: «Да, хорошо работают кавказцы, даже здесь дух захватывает, читая донесения про их атаки. Очень хотелось увеличить дивизию, но совещание главнокомандующих фронтами, наоборот, нашло необходимым сократить кавалерию». На это я скромно заявляю: «А жалко, Ваше Величество, горцы такой чудный боевой материал», – сзади чувствуется очень настойчивое потягивание черкески. Разговор кончается пожеланиями здоровья, успеха и просьбой передать Царский привет кавказцам.
Царь переходит дальше по линии, потом удаляется в сопровождении Воейкова. Мне рекомендуют подождать, пока Воейков не выйдет от Государя, и поговорить с ним. Вскоре появляется Воейков.
Он жалуется на то, что в России всюду растет крамола, я ему выкладываю некоторые свои впечатления о Ставке и кончаю словами: «Пока у вас дела ведутся так, не жалуйтесь, что в России крамола. Крамола у вас здесь».

ИЗ КНИГИ НАЧАЛЬНИКА ИМПЕРАТОРСКОЙ ДВОРЦОВОЙ ОХРАНЫ А.И. СПИРИДОВИЧА:

«В этот день, 23 февраля, в Царском Селе, во дворце выяснилось, что у В. К. Ольги Николаевны и у Наследника корь. Зараза была занесена теми двумя кадетиками 1-го Корпуса, что приходили играть к Наследнику. В корпусе была эпидемия кори. Заболела и А. А. Вырубова. Эта болезнь порвала в последующие дни почти всякую связь с внешним миром (неофициальным) дворца, что очень отразилось на правильности информации Императрицы.
Царица полностью отдалась больным. Моральное состояние Царицы было очень тревожное. Она находила отъезд Государя несвоевременным. Она предчувствовала, что-то нехорошее. Много молилась.  Днем Государыня выехала с тремя княжнами прокатиться в сторону Александровки, где расположился батальон Гвардейского Экипажа. Встретив офицера Кублицкого, пресимпатичного, всегда жизнерадостного, остановились и поговорили с ним.
О происходивших беспорядках Царица не получила никаких официальных сведений. Вечером, повидав у А. А. Вырубовой (на ее половине) Лили Ден, Н. П. Саблина и Н. Н. Родионова, Царица получила от них слухи о том, что делалось в Петрограде. На следующее утро в письме Государю Царица так охарактеризовала их: — «Вчера были беспорядки на Васильевском Острове и на Невском, потому, что бедняки брали приступом булочные. Они вдребезги разнесли Филиппова и против них вызывали казаков. Все это я узнала неофициально». .
В общем, беспорядки совсем не обеспокоили Государыню и она вечером не только беседовала на половине Вырубовой, но и читала вслух Наследнику веселый рассказ — «Дети Елены»,Габертона».

ИЗ ВОСПОМИНАНИЙ ФРЕЙЛИНЫ ИМПЕРАТОРСКОГО ДВОРА Е.А. НАРЫШКИНОЙ - КУРАКИНОЙ:

«Придется провести несколько дней в Царском, пока не выяснится, не попаду ли я в карантин. Отменила прием всех лиц, которых должна была завтра принять».

ИЗ ВОСПОМИНАНИЙ ФРЕЙЛИНЫ ЕЕ ВЕЛИЧЕСТВА АННЫ ВЫРУБОВОЙ:

«Императрица нашла, что у меня появились подозрительные пятна на лице, привела докторов Боткина и Полякова, которые определили корь в очень сильной форме; заболела и Великая Княжна Татьяна Николаевна. Дорогая Императрица, забыв все свои недуги, надев белый халат, разрывалась между детьми и мною».

ИЗ ВОСПОМИНАНИЙ ВЕЛИКОГО КНЯЗЯ МИХАИЛА АЛЕКСАНДРОВИЧА:

«Утром гулял в саду, потом пришли собаки с санями и Бэби на них катался. Сани с пятью собаками приехали из моего бывшего 2-го кавалерийского корпуса, их там обучали, и они служили там в транспорте. Вечером мы поехали в театр — «Модерн», «Ледяное сердце».

ИЗ ДНЕВНИКА МОСКОВСКОГО ИСТОРИКА МИХАИЛА БОГОСЛОВСКОГО:

«С Курсов пешком дошел до Университета. Из Университета отправился к Богоявленским также per pedes apostolorum. Итого исходил в день верст 15, наслаждаясь морозным воздухом и солнцем, начинающим сильно греть. Почувствовал себя очень освеженным. Богоявленский откуда то достал превосходного пива, чем и доставил гостям большое удовольствие».