Арестантка том 3 продолжение из серии Исповедь бли

 


       Плыви, лети, моя судьба.
Пари, сверкай над облаками,
Давно я этого ждала,
                Из сердца вынула я камень.


Утро   следующего   дня.  Варя тихо встала с постели. Босыми ногами по крашенному полу,  медленно подошла к стоящей рядом, у стенки кровати, где беспечно  спали с открытыми ртами её младшие братишки.  Приподняла спущенное  лоскутное одеяло, подоткнула с боков, чтоб не поддувало их, надела на себя ситцевое в горошек платьице и тихо-тихо, чтоб не разбудить мать и сестрёнку, ушла в другую комнату.
   -Как желторотые  воробышки, - улыбнувшись сквозь дрёму, подумала про себя Варюха,  такого беззаботного  детства у меня уже не будет никогда, наверное, и не интересно было бы человеку пребывать бесконечно в беспечном царстве. То ли дело быть большой и самостоятельной, что  хочешь, то и делаешь; вот, как я, например. Сейчас спущусь к реке, на берег, сяду в лодочку и помечтаю.
   Взялась за дверной кованый крючок. Осторожно, чтобы ни скрипнуть дверью, приподняла её. Чтобы  не разбудить мать, безшумно прикрыла за собой, окантованную металлическими пластинами дверь. И  по росе босиком  удалилась из ограды.
   Она не стала развязывать калитку в огороде, завязанную грубыми узлами, а проще  перемахнула резким движением прыжка, через гнилые жерди, видавшие и перевидавшие перемены природных аномалий.  Стараясь не наступить на молодые побеги огурцов, медленным шагом удалялась в  противоположный угол огорода, собирая за собой серебристую и холодную росу на подол ситцевого платьица, которая тут же скатывалась по сильным и красивым икрам ног и сквозь пальцы обратно стекала  в землю.
   Родительский  дом,  чем-то напоминал Ласточкино гнездо графа Воронцова в Ялте, на берегу Чёрного моря, только в меньшем масштабе, да без асфальтированных  дорожек. И аромат ещё не проснувшихся цветов смешанный с таёжными и полевыми цветами, и утренняя прохлада - экзотика не сравнимая ни с какими морскими дарами  природы.
   Там, где стояла Варька, изгородь держалась на честном слове, а левый угол  тоже из вековечных жердей находился в подвешенном состоянии, потому что  каждой весной вместе  со снежной  массой от палящих весенних  солнечных  лучей, от бурного таяния уходила медленной лавиной и часть огорода,  под берег, вниз под воду. Поднималась река в большое половодье, которое беспощадно озверелыми потоками подмывало ангарское ласточкино гнездо, заботливо ухоженное рабоче-крестьянским трудом. 
  Чудо!  Летняя сибирская ночь перед рассветом. Звёзды на небе, потрескивая перед затуханием, бесследно исчезали одна за другой. Некоторые звёзды, по склону неба, падая отражением своим в воду, словно, закипали в воде и гасли; либо безжалостно ударяясь о берег - исчезают.
   Желтозелёные, обласканные лёгкой волной берега, словно материнским дыханием, ожидали, ещё и ещё  наката  ребристых маленьких и сереньких волн.
   Берег оставался после разглаживания водой без единой морщинки на песке, на который, вдруг, неожиданно иногда взлетала рыба из  воды и падала, прося о помощи, жадно глотая жабрами воздух.
-Чем хуже моя река, с её крутыми и обрывистыми жёлто - коричневогоого цвета скалами. С её дикорастущей зеленью, с растением «Заячьей губой», которая издали напоминает  светло-зелёную брошь, и с жёлто-белыми метёлками каменного зверобоя, недоступного никому, вросшего в плитняк на отвесных скалах.
   

            Надышавшись воздухом   прохладной утренней зари; встрепенулась,  как будто ей кто-то под нос поднёс тампон с нашатырём.  Повернув  голову налево на реку, она увидела  медленно плывущую жёлтую ленту из древесины, похожую на домотканую дорожку. Издали, казалась, узенькой полоской, медленно, но всё ближе и ближе подвигалась к красному бакену, намереваясь вместе с бакеном, снести всё на своем пути.
  -Уж как пойдёт эта махина из сотен тысяч кубометров древесины?! Что будет! Что будет?- С бешеными мыслями в голове девчонка  налимом скатилась от своего забора по песчаной круче прямо к своему шитику, в котором был установлен лодочный мотор Л-6, по прозвищу «Топтун», потому что заводился ногами. Газку подбросишь, топнешь и поплыла твоя лодочка, куда тебе надо, а, если что, то и свечечку подчистишь, зазорчик убавишь, прибавишь – по закону техники и плыви себе спокойно. Только вот  матушка- река  своенравная, строптивая, не любому по характеру.
  -Варька-а-а! Воротись, сучка меделянская-а-а-я-я! Я кому сказала-а-а-а! Утонешь, домой не ворочайся! Я кому горю-ю-ю-ю!?
   Варька не слышала тревожного голоса,  проснувшейся, матери. Всем нутром она была там, на том берегу. Мысль пульсировала: «Скорее-скорее, ещё быстрей, ещё быстрей! Ещё немного! Ещё чуть-чуть! Она движением корпуса своего тела  по ходу  лодки подталкивала моторную лодку в помощь оборотам мотору, сокращая  время и расстояние. Она спешила немедленно спасти красный бакен, но зацепившись за подводные камни лопастью мотора, лодку-шитик резко  развернуло поперёк течения.
    -Всё!  Пропало всё к чертям! И где этот батя?! Опять с похмелья! Никак не угомонится. И что же он не выходит на берег-то, ****ский твой рот, а? Нужно же спасать красный бакен! Он же основа всех основ. Плот уволочёт его за собой, а тут ещё мотор что-то забарахлил, не поддаётся убеждению.  Милый, миленький мотор, да пойми же, надо! Надо же, глянька, там ещё один плот тащится. Вас что прорвало, что ли, как на грех, какой, а?
     Варюху быстрым течением сносило от красного бакена. На какое-то мгновение  растерявшись, она просто не знала что предпринять.
    -Господи! Свечу, наверное, захвостнуло волной от резкого поворота шитика! Делов-то на копейку, но, если б я школу механизаторов прошла, легче бы было разобраться в вашей технике. Бестолковая недоросль и только, а всё туда же,- наговаривая себе под нос, ругала себя, на чём белый свет стоит по-деревенски. Свесила тело через корму, пригляделась, цел ли мотор от соприкосновения со скальным грунтом,- слава богу! Мотор целёхонек. Ты, свечка поработай-ка, а ты старушка подсушись.
   Положив свечу в кармашек ситцевого платьишка, сильным и резким движением надавила на педаль «Топтуна» и мотор заревел, как будто новенький.
   Отнесло  порядочно, можно сказать поравнялась со своим домом. И только  тут Варюха увидела свою мать, метавшуюся по берегу, словно  курица за утятами.
  -Сучка, я кому сказала, воротись, причаливай к берегу! Там отец и без тебя управится! О-о-о-х вернёшься домой, уж я те всыплю, гадина, такая, токо приди мне домой! Токо приди! Утонешь – домой не являйся!
    -Да где же твой, батя, мама?  Он же опять с перепою, наверное, спит? Пора бы уже бакен снять, его, видишь, нет!  Видишь, нет! - Махнув рукой в сторону берега, где ходила взад и вперёд её мать, которая беспокойно махала в сторону уплывающей лодки.
   Обязательно нужно спасти бакен и я это сделаю, осталось совсем немножечко, ещё чуть-чуть, иначе  угроза нависнет  судоходным  посудинам,  и тогда неминуемые человеческие жертвы.
  На этом участке судоходства, каждый год весной тралили дно реки  рабочие техучастка  и каждый год весной снова в ледоходную пору снова появлялись подводные камни. По зиме камни изыскивали, обнаружив, взрывали, дробили их так, чтоб  не было препятствий.  Фарватер иногда достигал местами, не более сорока метров  шириной; и вот за такой участок приходилось бакенщикам отвечать головой.  Потому и Варюха чувствуя, что отца нет на рабочем месте, опрометью сбежала в помощь ему.
    Вспомнив, как в период  зимы велись  взрывные работы, где вела хронометраж.  Шила мешки из марли длиною от пяти до двадцати пяти метров, в них засыпался тол и с помощью бикфордового шнура производили взрывы. Ей вспомнился случай, где при взрывных работах погиб молодой мальчишка, который только что демобилизовался из Вооружённых сил Армии и  только-только  отыгравший свадьбу.
 Брызгами весенней строптивой реки, сковывала холодная изморозь. Страшные воспоминания и трепет, что может, не уложится в короткий промежуток времени в буксировке красного бакена, сокращали время.
Варька была уже почти у цели. Держась одной рукой за веху, другой рукой снимая бакен с привязи и прицепив его за корму на полных оборотах мотора, потащила его на берег. Стропы бакена упрямо впивались  в холодные волны реки, сопротивляясь бешеному её течению.
    - Не делай этого! Не делай-ай-а-а-ай! Сомнёт! Сомнёт,  же я те говорю!
Бросай его, удирай немедленно!- Кричал отец с  берега.- Убью! Размахивая кулаками в сторону дочери.
   Страшные угрозы отца доносились до её ушей, и эхом  глухо относило,  в горы с глухой тайгой:
-  «Не дела-а-а-а! Утоне-е-е-е!»
 Осунувшаяся  от устали и волнения не меньше, чем её родители,  она всё же, привязала бакен за большущий камень, Причалив лодку к берегу,  решила заглянуть в домик бакенщиков. Это было местом  пребывания,  ночлега и укрытие от зверя непрошенного.
   Не успела Варя пройти и полрасстояния от берега до избушки, она увидела, как другой плот подходил  к красному бакену.
«Да, правда, говорят: тот счастливчик, кто родился в рубахе»,- подумала она про себя, наблюдая, за сплетёнными брёвнами в металлические квадратные скобы, за тросами и за тихо беспечно спящими матросами, сопровождающие на катерах плоты.
   Триста лошадиных сил! Во, махина так машина! Вот бы нам сюда, такой катер! Ну, хоть бы чуть поменьше. Только вот не пойму? Что за ответственность такая? Такой опасный участок «Крутая шивера», а у них и волосок не дрогнет, а тут себе места не найдёшь.  Никогошеньки на палубе, это хорошо, что погода почти безветренная, а если б?
   Тем временем  искусно уложенные пучки деревьев из разных хвойных пород,  как бы упираются, бороздя пучину холодной воды, ни хотят подчиниться могучей технике совершенства. Они не хотят и всё;  им туда не надо. Плоту хочется плыть по течению русла реки напрямик. Интуиция не подводила ещё никогда; её внутренний страх подсказывал: «Не разбудить ли капитана на катере, но чем? Ружьё на берегу.
Это же решётка капитану, если он забуровит на Косую мель. Может, как-то подать знак присосавшимся улиткам,  спящим на плотах от сладкой похмельной неги?  Ну, надо же? Ни каких признаков жизни! Они, что там повыдохли, что ли? Как  сговорились сразу на обоих  плотах, наверное, юбилей какой-нибудь отмечали. Но причем здесь юбилей? Перед, такой шиверой капитаны всегда на палубе, либо в рубке, как то себя обозначат. Перебросятся шуткой, кинут въедливое словцо, хоть стой, хоть падай. Я уж готова не цензурное словцо принять, лишь бы понять, живы ли там они? И вот что главное: ни на одном катере, ни ползучего, ни стоячего живого человека.
   Мысль  сверлила и сверлила, не давая покоя ни на секунду; что-то должно случиться не поправимое. Она понимала одно, что самостоятельно плот никак не сможет обойти остров, и  может врезаться в остров без помощи отводки катерами; капитаны  беспечно, видимо, храпели без задних ног от похмелья или их кто-то убил. Здесь третьего варианта не дано.
   Вдруг, гробовая тишина была взбудоражена неким человеческим голосом.
Только  с какого катера? Не поняла и чей это голос? Можно сказать, она голоса  различала друг от друга, как деревенских парней.
    - Вот это по-сибирски, вот так молодчина!- Послышался ораторский голос с одного из сопровождающих катеров, прилепившегося в конце плота.
От неожиданного зычного голоса вздрогнула, и, оправившись от тишины, как будто нырнула в холодную пенистую воду, взбодрилась.
- Слава Богу! Обнаружились, наконец-то хоть один голосок подал,- подумала она  – Эй! Вы там на борту! А чё вы склёшшились, что ли? Почему нет катера впереди ведущего? Вы же сейчас врежетесь в остров! - Указывая левой рукой в сторону Косой мели.
  - Не твово ума дело, дюймовочка! А где Степан Петрович, Савелий Платонов? Они что старые сукины отростки,  кореньев  белены объелись, а ли как? - И опять наступила гробовая тишина. Ей показалось, что разговаривает так громко сказочное приведение горного эха, как гром над головой прокатилось у неё неожиданно, а за громом немедленно посыплются стрелы молний. Ей стало не совсем уютно в лодке. Опять послышался тот же голос с прерывающимся смехом:
    - Чё, ни хошь говорить со мной? Давай рыбы, стерлядку только, а я те горючего солью. Чё притихла? Не хошь горючего, тогда примай ещё одного дурака,  та дорожка намного длинней нашей. Чё, испужалась? Смикитила, а ли, как?
    Варька догадалась. Быстренько переоделась в спортивную форму в шаровары чёрные из саржевой ткани и в летнюю светлую кофточку. Они лежали у неё в самом носу лодки, так на всякий случай. Бывает, что одежда взмокнет и находится на реке в  мокрой одежде совсем не приятно.  Сменная одежда пришлась, кстати, потому что при резком повороте лодки волна её окатила от головы до ног. Сушиться было совсем некогда. Обувь  в лодке  была,  но совсем ни к чему, поэтому она постоянно находилась босиком.
   Не доходя до избушки, имея при себе вещьмешок, как неприкосновенный запас, изъятый из шитика  с одеждой, она переодевалась за густым кустом черёмухи, стараясь быть не замеченной посторонним глазом.
    - Ага-а-а, вижу-вижу,- произнёс человек  сиплым пропившимся голосом, а река  по ряби волн передавала чистые звуки, словно из радио эфира.
  - Да пшёл, ты, что ты видишь своими хмельными шарами, тебе пизурок поднеси под нос и того не отличишь от воды.
Бакенщица  стыдилась брошенных фраз, которые проскальзывали мимо её ушей;  Ей предстоит испытание на прочность знания, имеющуюся силу не по годам, и отвести максимум  надвигающейся беды. Девушка беду чувствовала всем своим нутром: Что-то должно произойти, но что именно она не могла предугадать.
  В лёгких шароварах, продуваемых утренним ветерком, босоногая она, повернула в обратную, к лодке. Отцепила бакен от кормы, а образовавшуюся петлю между створами бакена и лодкой накинула её на огромный камень, предварительно сняв петлю  лодки с этого же камня. Столкнула неуклюжий свой шитик, топнула ногой по педали мотора, и он заревел, как будто от боли: «Ну, что ты меня обижаешь?»
  - Ладно,  не гунди! Вот управимся, тогда смажу я  у тебя под мышками, чтобы не ворчал, а сейчас за работу. Немного осталось, потерпи дружочек.
Девчонка наговаривала своему мотору как заклинания, чтобы ничего не случилось. Она находилась в такой стихии и могла быть в проигрыше с природой и объектом медленно ползущим на неё.
    - Эй, Варвара! Отступись ты  от этой деревяшки, отступись! Погибнешь ненароком! - Доносились голоса уже  не с плота, но она их почти не понимала.
   Первый бакен она сняла и вела бечёвкой  через реку напрямую, а второй бакен куда уж её снесёт - это было для неё не главным, лишь бы бакен был на берегу. Для отчёта перед начальством; они ведь так просто не отпустят, если не дознаются, почему идёт перерасход  материалов.  Вторая попытка в сохранении бакена, нужно было плыть снова против течения, так как, если добираться напрямую поперёк реки, то бакенщика неимоверно снесло бы,  как  и во время переправы первого бакена, где-то приблизительно метров сто-двести.               
   «Как ни старайся всеми лопатками, я не успею - это исключено, нужно предпринимать что-то экстренное».- Но что нужно было предпринять? Ей не приходило в голову, как не пульсировала кровь от головы до пят; не находила выхода из положения. Варька тогда от безысходности положения берёт курс в обратную, по диагонали, с берега на домашний  берег, и если она его не успеет  отвязать, здесь расчёт во времени должен быть точным, то плотом его обязательно сорвёт. И если его подомнёт, то бакен раздавит в щепки, а  если нет, то его поднесёт, возможно, с вехой  на одних деревянных стропах. Эта ситуация будет также неисполнимой для  неё. Щепа от строп, неимоверной силой подхватят и ситуация  станет неуправляемой.
   Бывает так, что не понятно, кто на чем едет, то ли веха на бакене, то ли бакен на вехе, как баба Яга на метле. А вода на Крутой шевере бьёт от противоположного берега со стороны  избушки, в правый берег от левого, поэтому, если его сорвёт одного без вехи, то он приплывёт прямо в руки Варе: «На меня, лови и вяжи». Но не нужно забывать о том, что «Крутая шивера», как и «Впадинская» - это есть пуд соли поглощаемая вместе с водной стихией за рабочий сезон. С двадцать пятого мая  до половины  октября, начиная путь от верхнего красного, вверху по течению и кончая участок нижним, белым бакеном означающий мелководье, судоходство запрещено. Красный же бакен обозначает глубину, он то и показывает границу судоходства, то есть там за пределами его уже нельзя:  там камни или  случайная коса гребня невидимых скал
   Во время рыбалки с отцом на стерлядь, изучив кротчайший путь через пенистые гребни  бушующих волн между камнями.  Однажды, она предложила изученный путь отцу;  между,  которых, можно было бы пройти без мотора.  Между камней отталкиваться шестом, либо ногами придерживая лодку рукой. Отец отверг дочерино предложение,  Сегодня этот план ей, как никогда пригодился, хотя этот приём был очень рискованным; было страшно в одиночку  принимать рискованный  вариант. Но, чтобы как можно быстрее достичь цели,  другого исходного варианта не нашлось.
Рискуя собственной жизнью, девушка, доплыв в отведённое ей время до бакена, и не  прикоснувшись даже рукой  к креплению бакена, как вдруг, она услышала  страшный треск, раскатившийся по горам. То ли гром громыхал, да небо было ясное, то ли деревья валились, выворачивая их с корнем, да ветра буйного не  было.
Ничего, не соображая, её как будто оглушило громом. Обернувшись в полуоборот к проходящему плоту, она увидела, как самопроизвольно отсоединяется  ведущая головка от основного много кубометрового плота. Варя, находясь на значительном расстоянии от проходящей ленты из хвойных деревьев, ей ни что уже не угрожало на первых порах.
    - Да-а-а, - подумала она про себя,- мои предчувствия были не напрасны. Надёжно верила  и в то же время волновалась, чтобы сплавщики не сорвали её детище  с гнезда вместе с вехой. И тут не на шутку задумалась, как же ей теперь самой то отсюда выбраться. Ей казалось, что перепутала уже свой новый изысканный фарватер, протекающий мимо огромных валунов. Вдруг, она увидела тот заветный камень, на котором, когда-то сидели вдвоём с отцом.
   Не понимала, что делала, но надеялась, чтобы как можно быстрее  обойти второй плот, который издал страшные  громыхающие звуки. Поставила малые обороты мотора и с помощью шеста вместо руля перебиралась ближе и ближе  между  валунами, которые не менее двух метров  в ширину и длину. И всё-таки  достигнув своей цели, правда, не стала огибать  или идти наперерез плоту. Она просто  отвязала бакен и повернула к тем же валунам, нашла острый как обтёсанный камень, накинула верёвку на створину бакена, привязала лодку к нему же и сидела, выжидая, когда протащитьса эта громадина с лесом. Получилось не совсем просто, но пришвартовалась надёжно и удобно.
   Варька запела песню в собственном сочинении на мотив «Куда ведёшь, тропинка милая», а сама пела: «Тропинка страшная», имея в  виду плот. И тут она обомлела, когда увидела отца спускавшегося с бугра от бакенской избушки. Отец материл её, на чём белый свет стоит, а с катера материли отца в защиту бакенщицы. Для кого-то она выглядела сегодня героем дня. такую провернула работу, не упустила не одного бакена и ещё ко всему ставила их на место для прохода  другим суднам, в том числе и  теплоходу с огромным количеством пассажиров. Управившись со всеми делами, решила отдохнуть какое-то время, в камнях, вспоминая прошлые дни, прожитые, когда-то в этой же самой избушке:
«В бакенскую  избушку глубокой ночью  кто-то тихо постучал.
-  Стёпа, как ты думаешь, кто это может быть?
-  Где?
-  За дверями, конечно. Где же ещё?
-  Спи, старушка, тебе мерещатся уже, всякие звуки.
-  Нет-нет! Кто-то ходит по снегу под окнами, слышишь, нет?
-  Будет тебе брехать-то, не то и детей подымешь ни свет ни заря.
- Зря, ты, так Стёпа. Хоть и тайга, бдительность никому не мешает.
- Ни хошь,  не спи, а мне не мешай. Завтре на работу пойду с Варюхой.
- Это ещё, зачем девчонку за собой тащить?
- У меня мысля пришла, новое дело придумал.
Вспоминая прошлую жизнь  представила себе, что она опять находится в этой же избушке, но в одиночестве и  чуть не закричала от испугу между валунов на весь лес.  Ведь слышала же она, что её мяском хотели  поживиться. Страх её так одолел, и вместо того, чтобы, что-то сказать родителям, она глубже  начала прятаться между камней.
Вспоминая  родительский разговор долго не может выйти из оцепенения от ужаса .
- Ты, знаешь, что я придумал, - снова начал, было, разговор отец.
- Говори, сам заставляешь спать, и опять предлагаешь слушать.
Зачем тебе Варька в лесу нужна?
- Я вчера лесину свалил. Такая огромная стройная лиственница.
- И что из этого? – недоумевала  мать.
- А то! Знаешь, скоко там серы?
- Не городи тень на плетень. Куда сплавлять то будешь продукцию? В деревне сами не плохо пасутся на сере.
- Энто по твоему мастерству. – Настойчиво продолжает предложение к дочери. -  Варвара насобирает, а ты истопишь в печи. Вот тебе опять рублишко будет. Карман-то он не пропорет.
- Это, что ты хочешь на Варьке отыграться? У самого ничего не получается, так что ль? Нет, муженёк, боюсь я её отправлять с тобой.
- Энто пошто?
- Не детское это дело. По брюхо сам лазишь по снегу, а ей и подавно будет по уши. Вот как лето подойдёт, тогда уж и посмотрим.
Неожиданно Варя высунула голову из-под одеяла.
- Господи, неспокойное дитя, а я то думал ты спишь?
- Мама правильно говорит. Мне самой-то не вылезти из снега, я тебе и там надоем. Буду постоянно просить, чтобы ты мне руку подал.
- Да и то, правда, кака уж там будет работёнка, если тебя на прицепе только и держать. За тобой глаз да глаз нужен.
- Ещё чего доброго намёрзнется, простынет. Врача тут нет.
Не спал и Семен Он также присоединился к разговору старших.
- Чуешь, собаки не спокойно себя ведут? - Ещё раз дала понять  мать
- Да это они так, между собой переговариваются. Никому не хочется с краю лежать. Меняются местами, вот и грызутся. Имя что, грызись да грызись. Да и голод не тётка. С голодухи они больно злющие. Близко не подходи.
- Ладно, ребятишки, спать, так спать. До утра ещё далеконько. Мне, может и правда, померещилось. Тут в эдакой дыре всё передумаешь, порой бывает не до еды.
- Вот и правильно, мама, кушать то всё равно нечего. Лучше кушать не захочешь, соблазняться то нечем.
- Ух! Не девка, будет, вырви глаз.
- В кого она может быть такой? – вопросом на вопрос ответила мать.
- Ничего особенного, девочка, как девочка. Вырасту, хорошей женщиной стану. А сейчас пока с вами одна нервотрёпка.
- Ты, вот поговори у меня ещё! Не поленюсь в кальсонах подымусь, тогда увидишь ни женщину, а кузькину мать.
Варенька не вступала больше в разговоры родителей. Подумала: родителей всё равно не переспорить.

- Тогда ты готовься в лес! – шепнул на ухо отец матери.
- Я?  Это уже другое дело. Из меня толку там больше будет. Серы наколупаю и тебе что-нибудь помогу.  Варвара голушки нам сварит.
- И заодно, мама, ножик, что в деревине воткнутый, спрячь подальше. Он там вам сегодня не понадобится. Или, постой, им как раз удобно можно будет ковырять серу.
- Это ещё, какой нож?
-Притворяйтесь, притворяйтесь, как будто вы ничего не знаете? Сами придумывают, а потом в кусты, как будто ни в чём не бывало. Вот серу продадите, и мяса вам будет, столько сколько надо. А с меня, где сядете – там и слезете!
- Ты, что ль ей чего наговорила, мать?
- Это твои выдумки, а не мамины. – Варя бесстрашно вылезла совсем из одеяла. И рассказала родителям всё, что слышала ночью.
- Ты, лунатик, придумываешь что попало. – Отец соскочил с топчана, на котором спал. Направился  к Варваре, да почему-то передумал.
-Заживо утопишь за решётку! Я без году неделя оттуда! Ты, хоть, понимаешь, что мелешь своим помелом.
- Папа, а я тоже лунатик? Когда вы с мамой говорили ночью шёпотом, мы не спали, потому что нам кушать хотелось. И собаки своё говно уже три дня как едят.
- У нас от страха аппетит пропал. Вот что, папочка!
- Надо отсюда сматываться, ребяты, ваша взяла. Как токо река пройдёт – нас тут как не бывало! Маханём обратно туда, откуда приехали.
- А Варю с собой тоже возьмём? – Спросил средний брат.
- Нет, на съеденье волкам оставим, а то не слушается нас.
- Пока вы собираетесь, я отсюда первая удеру.
Вдруг,  в окошко кто-то снова постучал. И это уже не были призраки.
Стучал кто-то действительно. И собаки рвали на них  на чём свет стоит. Отец накинул на себя однорядку, брючишки, прихватил ружьё. Подошёл поближе к окну; никого не было видно.
- Что за чертовщина? С ночи спать не дал и теперь не уснёшь. Почему-то и собаки перестали лаять».
« Брр!  А ведь не дрогнула бы у него рука  убрать меня на мяско. Как он говорил матери, молоденькое, мягонькое. Я пробовал человеческое мясо в лагерях смерти. Съел по незнанию, и потому умер тот человек, которому предназначалось это блюдо".
 Варя лежит между камней и со слезами вспоминает, как, проснувшись рано утром, она   обнаружила, что топчан был пуст.
И в доме тоже никого не было. Тихонько приподнимаясь с постели, хотела заглянуть за дверь на улицу, где родители, как  Сенечка  спросил.
- Варя ты куда?
- Ой! Я думала ты спишь? Лежи, я мигом оденусь, выйду на улицу, посмотрю, где они? А, ты, давай лежи, не поднимайся, не то ещё и Павлика растормошишь. Кушать попросит, а что давать то ему? Он же маленький у нас. Ему не докажешь, что есть нечего. Ему всего одиннадцать месяцев, а тебе уже четыре года, ты уже  взрослый. Мы с тобой потерпим.
- Вдруг они нас бросили?
- Как бросили? – Варе стало страшно между камней даже спустя годы.
- Вот и  я подумала тоже самое. Они, конечно, бросить нас не бросят, а вдвоём могут уйти в деревню за продуктами. Маме же тяжело одной на себе тащить тяжесть. Ладно, ты лежи, я посмотрю.
Не успела Варя накинуть пальтишко на себя, оглянулась, увидела младшенького братишку сидевшего в одеяльце. Он не умел ещё говорить, кроме слова мама, папа, дай, кака – какать. И то, слава, богу.
- И ты поднялся?
- Угу! – Павлик протягивал ручки к сестрёнке. – Писи! Писи!
- Поняла, поняла! Тьфу ты, господи, в рукавах запуталась!
Павлику, по-видимому, было невтерпёж, поднялся на пухленькие, короткие ножки и трясся всем телом. Его питилюль трепался во все стороны, разбрызгивая каплями мочи на постель.
- Давай, иди ко мне! Посажу на горшок, пока сидишь, я погляжу маму, где же они запропастились?
- И я с тобой! – Кричал Семён
- Ну-ка, сиди за старшего! Я кому говорю, сиди!
Семён не слушался сестры. Варя выскочила на улицу без головного убора.
- С вами скоро на мороз будешь выскакивать, как мать родила!
Она посмотрела с крыльца по сторонам. Нигде родителей не было видно. И даже не было слышно собак. Варя не на шутку встревожилась из-за отсутствия  старших в доме. Ей показалось, что теперь не только она одна сирота, но и её  младшие братья. Вернувшись в избу, начала успокаивать братьев. Они то и дело спрашивал, где мама и папа.
- Как ты, думаешь, Варя, они, правда, нас бросили?
- По-моему, это только ты так думаешь, Сенечка. Я соображаю по-другому.
- Разве, ты не слышала, как папа говорил, что брошу вас ко всем чертям
Как, ты, думаешь, черти здесь бувают, Варя?


- У чёрта своих до чёрта, мы им лишние рты. Лучше вот я вам сделаю тюрю.
- А, что это такое?
- Молочка вам приготовлю. Вот и тюря будет с сахаром. А вы лежите. Представьте себе, будто я ваша мама.
- Тогда, где ты папу возьмёшь?
- Ты будешь за папу!
- Значит, в куклы поиграем, да, Варя? А помнишь, как мы в детском садике с тобой на одной кроватке спали. И за одним столиком сидели, кашу манную ели. А потом ты потащила к воспитательнице и оставила меня.
- Ты хороший уросник. Ты только и думал, чтобы я с тобой играла и в садике.
- Ты ведь тоже была в садике.
- Да, я тоже была там, и где только меня судьба не качала? Жаль, что камни не укачивают и не позволяют  забыться о прошлых годах»
  В горах, где-то опять бабахнуло.


- Неужели это папка злобно забавляется ружьём? Что такого я для него сделала, чтобы столько времени носить в себе зло.
Оскорблённая девушка, нецензурной бранью отца, перед  пострадавшими на катерах людьми,  сегодня  не дала себя в обиду. Она умело обвела лодку меж камней и так же спокойно направила нос лодки в сторону дома, вывела её из опасного русла, убедившись, что впереди нет камней, подбросила газку и поплыла в нужном направлении.
На пригорке деревенском собрался весь народ. К  толпе зевак, запыхавшись, бежит, торопится председатель колхоза.
- Что здесь происходит? – Схватившись рукой за левую половину грудной клетки, бывший фронтовик, покалеченный войной, спрашивает Илья Иванович.
- Да вот – Не зная, что ответить  парень повернулся лицом к председателю. - Видите, что твориться?
- Коровы на ферме мычат, не кормленные, повидимому ещё, а, вы здесь прохлаждаетесь! Марш, все по местам.
- Илья Иванович,  - обратился пожилой мужчина к председателю. – Не всегда к месту ваши маршруты и  приказы. Надо бы и здесь помозговать, как девке помочь.
Илья Иванович привык к повседневному продвижению плотов по реке, вначале не обратил внимания на реку. И не понятно было  для многих,  почему он так сказал:
- У каждого своё. Всякий труженик хлеб зарабатывает, чем может и как может. – Сам старательно всматривается в свой берег реки и ничего необыкновенного не находит.
- Ничего себе даёт!
- А, что опять, что ли утопленник?- Илья Иванович, опять по привычке полез в нагрудный боковой карман за валидолом.  Не успела, матушка разродиться ото льда, как уже поглощать начала. Так что ли? Молодёжь, кричит в подмогу Варьке:
- Давай, Варюха, давай, топай быстрей оттуда. Ведь подомнёт же!
Только, через четверть часа, председатель понял, зачем стоит на косогоре половина его колхоза тружеников.
- Ага, и я за  тоже самое.
-Вот деваха, во, даёт, стране угля.
- Хоть мелкого, но до локтя!
- Эх! Фотоаппарат бы сейчас сюда. – Мальчишка метался, соображая, где взять фотоаппарат?
- Нет, парни, я бы так не смог!
- Это почему бы ты не смог?!
- Потому, что бы не смог, даже спуститься с горы в реку к бакенам в такую бушующую пену волн.
- Ведь утонет жа она! Ребята!
- Чем ты можешь ей помочь?
- Сейчас ничем помочь нельзя. Ей теперь только можно навредить, товарищи, -  Подавая руку сельчанам, сказал председатель колхоза.
- Кто там в неё палит? Не отец ли уж?
- Кто, как не он?  Только на это и может.
- Не скажите, он мастер своего дела, настоящий именитый охотник.
- Ага,   в душу на воде стрелять разве  утка сидит в лодке и плавает?
- Она хотела как лучше, помочь, наверное, отцу с матерью? Смотрите, по ходу лодки по воде дробь со свистом и шипением врезается в пучину  строптивой реки.
- Не смотря на то, что лодка её личная, всё-таки повинуясь угрозам отца, Варька привела и  поставила шитик на место.
- Вот что значит, чувство ответственности перед родиной и чувство повиновения перед родителями. В частности перед отцом. – Председатель  переживает за девчонку.
- Выходит по Тарасу Шевченко: «Я тебя спородил, я тебя и убью!»
- Не говори, лишнего. Ведь не убил же, значит, так хотел. – Защищает Степана Петровича председатель. – А вообще-то славная  девчонка. Геройский поступок совершает. Надо к награде представить.
- Мешком муки. – Хотел возразить или поддержать бригадир МТС.
- Чем богаты, мешок муки для её семьи это находка.
- Кто-то, пыхтел, а кто-то рости…
Каждый думал в эту минуту о Варе, по-своему. И каждый примерял поступок её   и меру действий  на себе.
   Мария Григорьевна, по всей вероятности не прочувствовав опасность дочери  над водой при пальбе из двустволки, встретив на берегу, орала, махала руками в защиту отца.
  -Зачем не осталась там, на том берегу? Ему лодка нужна позарез! - Кричит и доказывает  мать.


- А как же я, мама? Смена отцова, а лодка на домашнем берегу тоже позарез необходима! Как он туда на Крутую шеверу попал? Вот и пускай выбирается, как хочет. Разве я ни то же самое сделала?! Он ведь пропьянствовал, а я ему пришла на выручку. Ты, зачем и  почему его постоянно выгораживаешь? Ты оформлена, а я за тебя монтулю и всё не так! Всё не по-вашему, значит, так что ли? Ты бы радовалась, что за тебя есть, кому работать, а я вот, видишь, вечером опять на работу в колхоз. Вечером моя смена в телятнике. Поэтому и лодку привела с собой. Иначе, как же я могла вернуться на берег? Вы безпартейнаи, у вас пачпорта! Хочу роблю в колхозе, хочу - не хочу и не пойду, а у меня один комсомольский, как арестантка беспачпортная, дальше района не шмыгнешь от вас. Да и то в районе, без паспорта никуда не берут на работу. Вы захотели и сорвались как альбатросы, а я привязанная за оба крыла. Мне шестнадцать, я не имею права распоряжаться сама собой.
Один выход, что за пьяницу замуж выйти.
    - Энто ишо  чёй-то  выдумала?! Ты, поштой то мне выговаривашь-от? Пошто упрекашь нас за то, что сделала, ни сделала?Я те покажу замуж, косы то все повытереблю, тогда узнаешь и замужество,  и холостяцкую жизнь. Ой! Чтой то щас будет! Ты же, знашь, какой отец твой? - Мать сбавила окрики на пол тона  ниже.
    - Знаю, знаю твоего ненаглядного, наверное, весь патронташ выпалил мне вдогонку. И тут мне повезло. Не то, так и, знай, списали бы, как утопленницу. Любовался, как дочь орудует орудиями труда с бакенами да с лодкой. Не утонула - в рубахе родилась. Так дай же думает:  пока в камнях сидит,  по камням врежу, а,  если, б? Что мало в плену отсиделся от звонка до звонка.
    -  Ох, и дура же ты набитая и как у тебя язык-от поворачивается на родного отца то, так  молоть помелом.
    - Хорошо. Патроны ты набиваешь!? Вот и посмотри сколько осталось в патронташе их. Мне свидетелей не надо я на своей рубахе испытала. На-ка, погляди, сколько в ней дыр то, вся в  решето. Что ты на это скажешь, а?
А во-о-он, глянь-ка на плот, где головка, а где сами брёвна? А, если б это было на нашем  участке шестикилометровом, а?  Что ты скажешь мне на это?
Ведь прискреблись бы и ни чего бы не доказали. Я себе хлебушко то заработаю, а ты сама то сможешь, да свою араву прокормишь – нет, без тяти? Ведь пока мы здесь живём, ты не одного  дня не выходила на пост, а по кадрам то числишься рабочей постовой. А кто за рыбёшкой то плавает? Ты что ли? Опять же поезжай, Варьча!  Варюха, замени меня, у меня ноги  больны. Ни за черемшой, ни за ягодкой, ни за рыбёшкой. Варька у вас,  что кочерга в печи; все углы заметает вместо метёлки. Вам от моей помощи никакой, правда, - нет? Так отпустите меня на волю в город. Я там петь буду! Людей увижу, себя покажу и вас прославлю, а если нет, то выйду замуж  за коротышку. Зарегистрируюсь и сбегу от него, а пачпорт получу.   А теперь глянь-ка налево; видишь, пассажирский идёт и бакен не на месте.  На место первого бакена я сама стану на якорь, вот только заправлю бак горючим и поплыву назад и всё будет отлично, а батя пусть отстреливается; пусть с  себя грешки снимает, делает показуху, что у него дочь моторную лодку отняла и укатила в неведомое танго. А теплоход пройдёт безо всякого чрезвычайного происшествия.
    - И я с тобой!
    - Нет уж! Сегодня деньги не дают. Надо было утром со мной, а не сейчас. Что в героини записаться хочешь? Ты ведь, когда тебе надо, за батей наблюдать, ты не проспишь, а как по делу обязательно призапаздываешь, а в оправдание: «Проспала». Это ведь чисто ваша родительская работа  по закону. Вы работаете, потому что вы оформлены, по крайней мере ни я. Моя трудовая профессия движется по колхозному стаду, куда вы же меня и забросили и не хотите мне помочь сбежать от стада. А теперь вы один из одного окна наблюдает; второй из другого окна другого берега, а в награду за доблестный труд свинцовые горошины в виде гостинец.
   Мария Григорьевна всё ближе подходила к шитику незаметно, как бы между разговорами. Дочь этого движения не упустила из виду.
    - Не собирайся со мной;  я на тот берег не поеду, и лишний человек на борту только может навредить. У него есть лодка казённая с мотором  Л-12, вот пусть заводит, и, если решится ставить бакен на место, то пусть ставит. Я к нему не подъеду ни на милю больше никогда. Я помню, как он меня оглоушил веслом совсем ни за что ни про что. За то, что  чаубыш из рук ушёл. А я то здесь, причём была? Только потому, что багор сам же выпустил из рук, а руки порезал плащами  рыбы? Знаешь, как надо было тогда с ним поступить? Нагляделся  в плену издевательских выходок, а над детьми практикуется. Варя, расстроенная выходками отца, не знала, как поступить с матерью, то ли её взять с собой, то ли нет.
    - Встречу, провожу теплоход, заеду за бакеном и пущу вдогонку разбитому плоту своё судно.
  - Ты этого не сделаешь!
    - Всё равно, если б не я, бакена вообще, как и не существовало бы. Отец подумал бы,  как её матушку хлестать и надо ли вообще её глотать.
  - Ты этого не сделаешь!
    - Нет! Я могу и сделаю! У меня тоже есть принципиальный характер! Сколько можно надо мной измываться.  Я ведь даже и не подумала утром о такой ситуации. Просто так встала с постели, хотела сходить во двор, снова вернуться в постель.   Подумала, о каком то кошмарном сне. Скорее всего из-за ужасного сна проснулась. Жуткий уж больно был сон, страшно пересказывать.
  - Расскажи, я объясню к чему бы весь этот кошмар.
 Мария Григорьевна переводила сны по просьбе односельчан к добру или несчастью и как в руку ложила. Правда, о снах, которые говорили не к добру, отводила разговоры совсем на другую тему. Она и семье не рассказывала, но только ожидала какого то непредвиденного обстоятельства; ходила, вздыхала, выходя из двери на двор, со двора в дом; постоянно: то и дело ходила от окна к окну. Домочадцы уже догадывались о её предчувствии и не пытались помешать её размышлениям. Дочь  прекрасно понимает, что незаслуженно крепко обидела мать, однако  и её надо понять, что хоть и маленькая ростиком, метр пятьдесят пять, шестьнадцать лет - это уже личность. Она решила давать сдачи, несмотря тоже на личность. Ей это удавалось. Особенно поговорить об отце,  когда его не было в доме. Ей было противно, как  мать возиться с пьяницей, отцом четверых детей,  в их же присутствии.
  - Мама, ты зачем вчера так поступила?
  - Как я поступила, когда? Ты что  опять сочиняешь?
    - Вот те, на! Я?  Опять же я сочиняю!? Мама, да ты сама  подумай, что ты с отцом творила, ты его боготворишь! Ты ползаешь вместе с ним на карачках, заглядываешь ему в морду; не плывёт ли из его рта пена от перепоя. Ты за него беспокоишься, я прекрасно понимаю, он сутками ползает  по полу и ты за ним!  Хороша картина Репина «Приплыли!»
- Кто приплыл? Отец, уже дома?
   Мать изменилась в лице. Оно стало  пунцово-красным и, как бы сразу налилось водянкой. Не понимая, что имела в виду её дочь, потому что  все процедуры с отцом уже вошли в её привычку, и, казалось, всё, что она не делает, так и должно быть.
- А им то, каково, детям младшим, Пусть я старшая  переживу,  немного осталось; вспорхну и улечу; какая разница, куда лишь бы не видеть такой пошлости.
- Ты это о чём? Ух, ты безстыжая такая! По ночам то спать надо, а не подглядывать за родителями! - Мать резко сдвинулась с места и рукой ударила по лицу.
- Спасибо, мама, и за это.
- Надо  ж было такую гадину выродить мне, а? Ну, надо же такой уродиться?!
  - Да уж, конечно, не богу свечка - ни чёрту кочерга. Не об этом ли уж ты хотела сказать? О какой ночи ты сама намекаешь? Ты вот лучше объясни, зачем ты вчера жевотину ела отцовскую? Вот о чём я хочу надпомнить  ещё раз. Хорошо детей не было младших в доме, кстати, а за это время чуть твоя дочка младшенькая не утонула. Вот бы за кем тебе следить нады! Люди добрые успели, спасли. Она из лодки  опрокинулась. Ведь ты же не работаешь, следить бы надо за детьми, а не за пьяницей, который издевается над всеми нами. Надо же, а? Нажуёт жвонины и спрашивает: - «Мария, ты, меня любишь?» И ждёт твоего ответа скарчегая зубами. Ответа не поступило. Он поднимается на колени, и продолжает ждать ответа. Мне так хотелось крикнуть: «Мама, не делай этого!» Ты же дала понять, что  любишь его. Он тебе нажевал, положил в твою ладонь и ты сделала это! Как ты, думаешь, приятно жить с такими родителями мне, например, когда я уже совершеннолетняя? Что ты теперь прикажешь делать мне после всего увиденного? Кого  ты больше любишь, нас, детей или эту пьянь? Нет-нет, не задавай мне больше вопросов; это я тебе отвечу: Ты больше всего любишь деньги отцовы и мои. Ты же не любишь работать, когда мы были маленькими; нас кормили собачатиной, белкой, бурундуками, рыбёшкой. Вы даже с отцом картошку то не хотели выращивать. Люди коров держат, а вы надеетесь, чтоб вам господь  Бог с неба свалил. А теперь вот и я сгодилась, подросла, слава Богу, второй карман каждый месяц набухает, да плюс ещё от колхоза медку, мучки на трудодни зарабатываю, И всё домой-домой, а на платьице, ты мне  выделила? Да чего уж там говорить?  Я обещанным должна быть сыта, малолеток обшила, обвязала, а мне кукиш.
   Варюха  растёрла рукой слезы, выбежавшие от обиды после подщёчины матери.
  - Согласись! Ведь ни за что ни про что ты меня опять ударила. С двух фронтов нападаете неожиданно, один веслом по шее, другая по морде, как цыган коню, а так наперёд, чтоб не повадно было. Вот уже и трассирующими врезал. Правда, жалко платье, не так ли? А тебе меня  ни-ни, ни боже мой, это уж точно. Да что там говорить, самая лучшая защита нападение. Я ведь догадываюсь, зачем теперь то тебе надо со мной плыть на ту сторону. Ой, как догадываюсь, мамуля. Тебе дочь по хрену - всё до лампочки!
  - Ты, как с матерью разговариваешь? – Мария  тем временем перебросила правую ногу через борт шитика, держась левой рукой за уключину.
- Давай-ка, сплаваем к отцу, как он там после всего этого шума.
  - Не бойся, с ним-то всё впорядке. Ты свои лучше нервы побереги, ишь как зубы твои стучат. А мне там делать теперь нечего; не то последний патрон очистит. Я ещё пожить хочу. Он ведь фашист, а ты всё обвиняешь войну, что энто она таким его сделала.
  - Да война  его таким сделала. Он совсем не таким был.
  - Свежо придание, но верится с трудом. Сколько ты до войны с ним  прожила? - Варька с обидой и  укором глядела на мать, перебиравшуюся в лодку.
    - Полтора года, милая моя, доченька.
  - Ой, ли, полтора ли?! А до меня какой  Кольча у тебя родился? Или Валька?
  - Не будоражь прошлое, Варвара,  не вспоминай прошлое, но знаю,  он был не таким. Он был отличным парнем.
    - Мужиком в двадцать девять лет, разженя дважды  из-за чего первая то и повесилась. Поговаривают, что это и есть моя мать. Добрая, голосистая, певучая девка была.
  - Кто энто тебе такое сказал?  А, ну-ка, говори! Тут уж, ты у меня точно получишь! Родную дочь кто-то выдумал у меня отобрать.
    - Мне, зачем такие вопросы задаёшь? Я ведь только слухом пользуюсь. Это  вам лучше знать. Дела мои - потёмки.  Тебе нужна ни, как дочь, а безотказная рабыня. То ли дело ни одевать, ни обувать; норильчане содержат меня, но не вы! А в интернате, как я жила? Ты хоть имеешь представление? Ты хоть одну сушку загнула для меня? Мне перед ровестниками было стыдно! Все спят, а я в чужом дворе навоз чищу, дрова укладываю за  кружку молока, да за кусочек хлеба ржаного. Да вечера прихватывала, чтобы картошки ведро заработать. Соплякам-то было не понятно, чем я зарабатывала. Только успевала отмахиваться, оправдывалась, доказывала. Ты ведь за всю учёбу не появилась ни одного раза, не навестила, как там твоя доченька поживает. Что жуёт, что носит, как учится? Да и вообще-то, по правде говоря, прихожусь ли я вам роднёй? Все об одном  толкуют…
  - Чё энто ты обижасся? Не слушай никого вот и всё. Сухо гомно к стенке не примажешь, как его не втирай. Ить по всем чертам видно, ты девка ишо; и чё тебе ерепениться,  да прислушиваться, ты сама  о себе лучше знашь, поди-ка?
    - Да, мой пачпорт налицо! Я то про себя всё знаю! Токо, вы, хто?!
Варька резко толкнула, едва приткнувшийся к берегу, шитик. Топнула на педаль  мотора, он послушно  затарахтел. Не оглядываясь назад, по-прежнему доказывала что-то матери. Доплыв почти до середины протоки, Варьку насторожило: Мать почему то молчала. «Господи, не захотела ли она тоже покончить жизнь самоубийством - утопить  себя». Варька боялась повернуть голову в сторону  кормы.  Сама она сидела на кокурках подле мотора. Должен быть разговор слышен между ними; на воде   акустика отличная. Может, мать не хочет со мной говорить. Разные мысли закипали в её голове. И тут она вспомнила сон, не рассказанный матери.
    - Мама-а-а-а-а! - На всю реку закричала Варька, увидев, что матери в лодке нет. От нервного потрясения рука то и дело дёргала рулевое управление лодки то в одну сторону, то в другую, то влево, то направо. Лодку сотрясало  как будто при начавшемся землетрясении, нос лодки принимал положение  головы гусака при защите  гусят от  сокола. Её задирало так, что вот-вот  казалось можно вывалиться из  такого прочного и удобного шитика.
Степан Петрович соорудил  лодку широкую из осины, чтобы можно было ходить по ней, как у себя в доме, чтоб не давала сильного крена с боку на бок. Высокие её борта служили для подъёма груза. В сильную разыгравшуюся погоду, при хороших волнах на ней плыть очень опасно.
    Матери  на берегу не было.
    - Какая же я сволочь перед матерью? Какая же я дрянь, божья заставила  её кинуться в воду? Тогда и мне нечего делать на этом свете!  Всё равно безпаспортная некого искать и некому. Нужны ли мы этому пьянице? Рыбам наслаждение;  какой-то толк от  меня им будет, а младших детский дом вырастит. Я там до семи лет жила намного жилось лучше, чем с родным да пьяным дебоширом. У всех отцы как отцы, все воевали, многие вернулись, но ведь не изгаляются над своими же родными, а этот черт знает, что вытворяет. Всех детей учат, а мне и паспорта не хотят подарить. Не хочу  я жить и точка!
    Поднявшись во весь рост, Варька слушала  сама себя с открытым ртом, как эхо раскатилось над горами: «Я жить не хочу-у-у-у-у-у!»
   И тут же следом за Варькиным эхом раскатился между скал  по другому берегу глухой  выстрел.
   Не помня себя, как она очутилась на месте красного бакена; встала во весь рост в лодке и бросила якорь в ожидании пассажирского теплохода.
Таков закон: «Нет бакена, становись вместо  него сам бакенщик».
   Тем временем, Степан Петрович сталкивает лодку у бакенской избушки без мотора налегке, поплыл на перерез к дочери. И, как только теплоход поравнялся с красным бакеном, посигналил дюймовочке. В знак приветствия и она им ответила тем же: «В добрый путь»! Размахивая красной косынкой, провожая широкой  счастливой улыбкой на прощание, уплывающим пассажирам, на теплоходе.
- А у тебя, папаня, ничего не  получиться - попробуй, догони-ка?!
Варька подкинула газку своему дружку и поплыла к ребятам, что рассыпали плот. Ей показалось: Мария Григорьевна стояла подле огорода вместе с деревенскими  жителями,  рассуждая о происходящем на реке. Она долго присматривалась, узнавая знакомые черты лица, но всё было под сомнением, потому что слёзы давали о себе знать.
- Зачем, ну, зачем я нагрубила ей, ведь ей тоже совсем-совсем  не сладко.
               
Чрезвычайное происшествие.

- Привет, Варюха! Что с нами  горевать плывёшь или от отца за наши спины чешешь прятаться?
- Ещё чего не хватало.  - С внутренней обидой пробурчала Варька. - Отец такой, что и вас вместе со мной сметёт. Ему под горячую руку и медведь не страшен. Я то ладно, а вот  что вы то будете делать?
- Начальство ждём снизу, - с сухой горечью в душе ответил высокого роста, сухощавый, но жилистый капитан с прокуренным голосом.
- А чего их ждать? Вам то легче по течению к ним добраться, даже самосплавом  уже, где были бы.
- А, ты, чего здесь,  за нас болеть притащилась? – С явной не скрытой злобой сквозь зубы, процедил толстый  с обросшей  косматой головой и отвисшим брюхом мужик, в изрядно потрёпанной тельняшке.  - Иль позлорадствовать, так, мол, вам и надо.
- Да, что, вы, мужики, мне от этого какая  польза, от злорадствования? Я наоборот переживаю за вас. А что там свободного пути нет? Там,  за островом, где головка оторвалась?
- Она, что курица, чтобы ей голову отрывали? - Опять вставил своё словцо тот же самый растрёпанный  и жирный мужик.
Варя его сразу в душе возненавидела, за въедливые придирки, ещё, когда она переодевалась за кустом черёмухи.
- Курице голову отрубают,- злом на зло ответила и Варя.- Нет! Мне не понятно, что вы теперь  будете делать?- Опять же по наивности из любопытсва  допытывалась она.
- А ничего! Чефирбак  заваривать будем, рыбёшку ловить вон в вашей Чёрной речке. Что нам остаётся еще робыти? - С девчонкой заговорил шкипер, в руках у него огромнейшая тряпичная метла, которую шкипер макал в воду, поднимая; повозит ею по палубе и снова тащит, как будто она  не подъёмно тяжела
Она замолчала и решила вопросов им больше не задавать; народец то  на катере битый, собран со всего света, а кто и из мест лишённых свободы. Они, в основном,  лесосплавщики сопровождающие плоты. Её мотор работал на медленных оборотах. Не понятно было продолжать с ними разговор или нет, или просто поддать газку и плыть в неизвестном направлении. Самочувствие её было настолько разбитым, что вряд ли какие доктора припишут точный диагноз. Росинки во рту не было, хотя тормозок с продовольствием прихватила с собой. С вечера его ещё не вынимала из  будочки, что была вмонтирована в носу лодки  под замок.
- Ты чего приутихла, красавица? А, ну-ка! Подчаливай к нам  поближе! Гляди, отец, как машет своими маховиками, пердячим паром, а чешет хрен догонишь, Ты давай-давай сюда поближе, лодку привяжи за наш катер и прячься у нас. - Добрым расположением духа предложил вариант спасения от отца, красивый лет сорока русоволосый мужчина, с  красивой улыбкой и белыми, как снег зубами и с голубыми глазами. - Ты, дивчина, нас не бойся, Мы тебя в обиду не дадим извергу. Эт-т, что точно твой отец?
- Угу! - Качнула головой Варя, испугавшись отца.  Он был на близком расстоянии и мог пальнуть без промаха. Она заметила, отец продолжает преследование с угрозами в её адрес, размахивая кулаками
- Говно, а не отец!  Ты его не очень  побаивайся.
- Не очень то, но всё-таки бояться надо, так, нет?
- Кулаком грозит слабый, кто   пальцем грозит  - того  надо остерегаться, - продолжал всё тот же  мужичок с белыми зубами.- Так фашисты не поступали  особенно со своими детьми. Сколько же тебе лет то?
- Семнадцать.- Залившись румянцем, от обмана перед чужими людьми, ответила  дивчина.
- Ничё годки движутся, ты, гляди-ка, он и впрямь сюда прётся. Ему чё  здеся нада? Ну, падла, ты у меня схватишь, точно?! – Закричал третий мужик, не ввязывающийся ни в чьи разговоры. Встал во весь  рост и тоже встречал Степана  Петровича машущими кувалдами.
- Иди-ка, иди милай, я тя тут же урою. Кака разница, за что тянуть лямку, семь бед - один ответ. Короче, Варюха, отчаливай на своём корабле вокруг острова сокровищ и домой; мы тута с ним  побормочем. Ишь, ты, сука, за чей счёт марку  доржит. Плыви! Я кому сказал?! Плыви!  Не тронем мы его, токо так побормочем по-мужски. Он у тебя ещё не пенсионер?
- Ему далёко ещё до пенсии, - Тихо пробормотала сквозь слёзы дивчина.
- Значит, сильно хочет, мы ему поможем получить пенсию, - зло сцыркнул слюну шкипер.
Она знала характер отца. Только она может отвести и эту беду, если немедленно удалится от злополучного катера и его коллектива, ожидающего с минуты на минуту высокое начальство из района, и возможно из края на вертолёте. Она знала, что как только отчалит от них, отец тут же причалит лодку и уйдёт  по Чёрной речке, там у него стоят перемёты на тайменя. Поймает, угостит мужиков; взамен ему нальют бензинчику, Очень боялась за отца, как бы его не поколошматили.  Считая себя виноватой перед отцом, однако, его отсутствие на посту  не снимало  ответственности за всё происходящее. Это отцово и материно дежурство.  Она  работница колхоза, на её ответственности были телята -  колхозное достояние.  Благодаря тому, что она в отгуле  решила время потратить на личные дела. Однако,  ход событий не дал ей такой возможности  из-за отсутствия отца на посту. Вот только,  где он находился, чем занимался - это знает только он один.  Не предполагая, что у отца нет горючего, и не может себе представить, почему отец машет вёслами, но  без  мотора.
     Размышляя, ей, казалось, как будто ничего не произошло, да и что собственно такого произошло; сама похозяйничала  одна за двоих, страху нагнала родителям своими действиями в одиночку? Ну и что здесь такого? Со мной ни чего не случилось, а, главное, судоходству не навредила, Даже ещё благодарность вынес теплоход сигналом. Зато мой папаня свинцом вдогонку, ему это удаётся не впервой,  И всё-таки она боялась за отца, чего бы худого не произошло между сплавщиками и катеристами. И ещё подумала: «Это он передо мной так выкобенивается, угрожает, перед мамой; слабее себя нашёл вот и всё. Правильно мужик сказал, что слабый машет кулаком – сильный пальчиком грозит.
Варька обогнула остров с северной стороны, вылезла из лодки, развела костёр, зажарила стерлядки кусок, изъятый из  неприкосновенного запаса от вчерашнего дня, достала огурец солёный, потому что стерлядь не просолилась ещё. Сплавщики, ребята  выручили её хлебом, солью, сахаром и кофе. Теперь вместо кофе она запивала водой из реки, зачерпывая консервной банкой из-под  мясной тушёнки. Она не представляла себе, что такое кофе и потому не решилась открывать банку.  Оставила её на позднее время; отведают вместе с родителями и младшими братьями и сестрёнкой. Запивая сухой паёк из реки  вместе с обильными слезами: «Я то про них думаю, а они по-прежнему не забывают махать кистями и кувалдами».
            Не выдержав одиночества среди кустов ольхи на берегу острова, затушила костёр водой. Спустилась к лодке, подремонтировала мотор, поговорила с ним, как с другом, топнула левой ногой.  Мотор  глухо, как бы  чем-то не доволен  зарычал. Она быстро из середины лодки побежала в корму, запнувшись за аккуратно уложенные перемёты, перекрытые от людского глаза, взялась за руль и отчаянно поплыла вдоль берега острова.
Кругом ни души. По-хозяйски по деловому рассуждает она:
«Может здесь где-то кинуть перемёты, один дальник, второй перемёт. Правда, здесь, наверное,  стерлядь не водится.  Может таймень попадёт на дальник».  Ещё  несколько минут подумала и решила: «Место для меня не знакомое, мель обширная; могут  пешие люди, зайти по колено в воду и вытащить. А уды да верёвка, это брат, дорогой товар, дефицитный, только через красную рыбёшку можно раздобыть. Нет, не буду я этого делать, если надо пусть отец сам закидывает куда хотит, хоть к чёрту на кулички».
Домой ужасно не хочется; сидела и размышляла: «Куда  изчезла мать? Если она нырнула  в воду, то лодку в первую очередь бы качнуло и оттолкнуло – это первое,  Второе: плеск воды, это же не иголка падала, а грузное тело  - это третье. Кругов то на воде не было! Это четвёртое». - Варька обрадовалась своей вычислительной смекалке. –«Пока я держалась за уключину  и отталкивала свой шитик; она тихо, незаметно для меня вышла сама на берег. Да ещё и потому, что я ей объяснила: денег там сегодня не будет; ей там делать нечего, так как плавлавка ходит два раза в месяц строго по числам  Она обеспечивает промышленными и продовольственными товарами своих работников  водопути во время выдачи аванса и получки».
Варя снова перешла  мыслями к отцу. Прокручивая всё за и против, подумала с одной стороны: «Зачем он будет плыть на вёслах пусть даже и по течению, ведь у него нет возможности  вернуться обратно под скалой самостоятельно на вёслах? Это совсем не реально ни для него, ни для меня, потому что мой мотор не потянет  под этой скалой. Там крутой слив воды, наподобие, маленького водопада  под навесной скалой. А, вот, видишь, ты, кажется, издали безобидный и невидимый издали ан, нет! Не тут то было. Лодочный мотор  подвесной  «Москва» и тот буксует на этом перекате. Жалко папку, родителей не выбирают; пей да прикусывай уж, чем угощают. А может у них сговор, какой? Прозевал  капитанов, горючкой не загрузился. Может у него уже  стерлядочка имеется?!  Он их угостит, а они его на катерочке  и подбросят к бакенской избушке, другого выхода у него я не предвижу. Что уж тут поделаешь, если проспал?  С  кем  чего не бывает? Вот они, факт, что проспали; головка у них оторвалась, а у отца на плечах ещё держится, если б не держалась, кто бы мне кувалдами  размахивал  вдогонку?
Хватит гадать на кофейной гуще. Надо точно докапаться, каким-то способом, почему такое ЧП?   Ведь потом у них, как у змеи ног не узнаешь. Ну, хоть, малость!  Я ведь ни кому не расскажу, за ложные сведения карается  законом».
            Вернувшись в конец островка с шестом в руке,  она решила подойти тихо к бедолагам, проспавшим Крутую шиверу; и пробираясь мимо кустов ольхи, хотела убедиться там ли отец, приблизился ли он к катерам, причалившим  подле острова?
Как так могло случиться, что передняя головка плота отсоединилась от основной массы леса, и как бы разодрало плот, основной мешок, то есть корзину содержимого. Лес под натиском быстрого течения, словно, вытряхивало  из корзины, как  змеи ползущие друг на друга; подминают всё на своём пути. И как  ни старались капитаны, как ни  притормаживали первую головку, что находится ближе к катеру; и даже придерживание опытными водителями  речных  кораблей с помощью двух катеров, мастерами-капитанами оказались бессильными.
Варька плыла по правому берегу острова  и сожалела о том, что картина страшного  чрезвычайного происшествия не была ей представлена полностью налицо. Ей  хотелось видеть всё до мелочей, но, увы! Густые и высокие заросли кустарника не позволяли доподлинно разглядеть картину случившегося.   Приблизившись, на расстоянии слышимости  диалога  между двумя  работниками речного транспорта;  случайно  сквозь редкий кустарник она заметила двух мужчин с этого катера. Один молодой, лет сорока склонил голову до колен, обхватив её руками, иногда мотал ею из стороны в сторону.
Другой чертил, видимо, что-то вычислял на жёлтом мелком серебристом  песке  прутом  из ольхи.  Это происходило чисто механически в такт пульсирующей мысли. Что там   изображалось, Варьке не дано было понять: «Наверное, это был логарифмический и точный подсчёт определения случившегося»,- тоже решила про себя.
Четверо мужиков бегали  по острову, среди старого бурелома от непогодицы   в поисках сучьев  для  подновления костра, потому что костёр еле-еле теплился. И каждый из них посматривал в сторону сидящих  двоих у костра.
Первый, немного отделившийся от троих,  спрашивает, как бы самого себя  вслух:
-Что же будет теперь?
   Второй:
- Да ничего не будет! Поднавешают  выговоров, спишут, и премиалку хрен увидишь,- нецензурной бранью выразился и сплюнул в песок.   Третий:
- Как это? В каком смысле? У меня жена, четверо короедов.
   Четвёртый: - А я ни хрена не боюсь, для меня зэковская  койка из частика десять на десять, матрац и одеяло согреют мою душу, может там оттает.  Да не  ссыте, вы, хлюсты!
Слушая сквозь кустарник, Варя не понимала отдельных слов, в каком красноречии они сказаны и с чем их  едят, но продолжала подслушивать.
- Мы то здесь при чём? – Продолжал разговор четвёртый,- Ты пил вчера? Тебе кто подносил, нет?!  А, то-то же! А вот они то, наше командование до усёру  нахавались. Ну, чё, не правду сказал?  Пустили плот на самоопределение, перекрестили, на бога понадеялись. Плывёшь - плыви, господь с тобой.  А это ведь, как говорят: «На бога надейся - сам не  плошай».  Да, ещё ко всему прочему за баранкой сидят в основном комсомольцы пратийные, им как с гоголя вода, а не тюрьма. Партейных не судят. Понял, нет? Ты тут корячься, а  они по-новой в постель, а по утру опохмелятся. Хорошо, если под статью не подведут, вот так, милок, у нас и бывает. Да-да, они получат своё. Вот, ты, что получишь после всего этого? Не знашь? - Не понятно к кому обращается бывший освободившийся, обнимая, огромными ручищами пышную охапку хвороста, - а вот  я  знаю, милый мой, знаю: руб копу, да хрен в жопу. Нам ведь, как говорит начальство: «Как потопашь по яйцы в снегу, так и  полопашь».
Варюха, настойчиво подслушивая разговор четверых, не ожидала, что ей придётся услышать изысканный тюремный лексикон. Она то и дело закрывала свои уши ладонями, но из-за любопытства к аварии  нельзя было их закрывать. От проникновения нецензурного лексикона от головы до пят от стыда начали гореть щёки, так  что, кажется, она проглотила большущую варёную картошку и не может её проглотить, потому, как бы горло сжимало, а щёки всё больше и больше раздувались от температуры.
Молодой парень, повернулся  вполуоборот к мужикам, но полностью спиной  в сторону Вари, принял позу сидящего человека, на маленьком стуле, оголил ягодицы  оправляясь по нужде. Второй рядом с ним постарше стал лицом к Варьке,  и  тоже вполуоборот к сотоварищу, что-то вынимал из переднего кармана, а затем и он начал справлять нужду по-маленькому.
- Господи-и-и, этого ещё мне не хватало! – Зажимая рот ладонью. - Только бы не засмеяться. Не буду! Я смогу. Здесь плакать надо. Только бы, главное, не кашлянуть. - На днях чуть призастыла на пастбище с телятами. Затаив дыхание, закрыла лицо руками, раздумывая над тем, чтобы мужики не двинулись бы в её сторону. И тут же она твёрдо усвоила: «Да, что им хочеться  рассматривать фикалии, нюхать диффузию»?
Принаклонила ветку тальника она увидела, как два мужика стояли рядом вплотную друг против друга и до посинения что-то доказывали, сопровождая нецензурщиной каждое полуслово. Один другому грозили кулаками: «Вот это да-а-а!  Вот это картинка. В кино такое не покажут – это уж точно!».
Один другому грозит кулаком, сплёвывая харчки  на землю.
-  Молчи, понял?
-  Конечно, не моё это дело.
- Не догадывался даже. Не видел, понял, нет, дурак? До меня, уж точно не дошло бы это дело.
- Муд-дак я! Перед сопляком проговорился. Мотри мне. Не то эвот Ангара многих свидетелей похавала.
- Какие они всё-таки засранцы! Собака оправиться и  та  старается после нужды большой зарыть свои метки, а эти,  - голова  от вони закружилась, задушит аллергия и тогда точно зачихаешь, хоть бы они скорее укатили отсюда, - ворчала Варя за кустами.
- Скоро мы оторвёмся отсюда?
- Угу,- закручивая  козью ножку из самосада; тряхнул головой один из них. - Как бы не так. Ты ж не в стороне был, слышал радиограмму «Рубильник» подал  то ли в край, то ли в район свой, где мы работаем.
  «Рубильником» называли одного из мастеров бригады или капитана на толкаче. Так и подсмеивались над ним: «Тягач не вытянет – вытянет Рубильник». Двойная силища  будет, то можно и пердячим паром тянуть. Вообще «Рубильник» надёжный опытный водила, но как он мог здесь опрофанится? Здесь что-то кроется.
- Докапаются, если захотят.
- Ага! Значит, рубильником называют капитана какого-то, Ну, да и чёрт с ними; неважно это всё для меня.- Дальше для неё началось самое настораживающее. Услышав своё имя, лодку, дедом кого-то называли. По  всей вероятности  имя деда фигурировало, как её отец. - Ну, уж нет, вы нас с дедом на храпок не возьмёте.
- Давай-ка, пройдёмся вдоль острова, да обсосём свои планы. – Двое направились вдоль острова. – В ту степь песчаную,- сказал один из них.
Они пошли в ту степь, как предполагали два мужика, где находилась бакенщица.
- Зачем они туда пошли, где меня нет? Что им от меня надо? Может, пошли проверить, нет ли посторонних, свидетелей их разговора. Я была свидетель и есть, но я ничего не поняла из-за их вонючей атмосферы. Я не поняла, за что один другого хотел отдать в жертву реке. А, если они не станут разбираться; поняла - не поняла, тогда из троих  двое будут жертвою воды. Вот, влипла, так влипла. Побоялась отца, а этим проходимцам доверилась. Где выход из положения  и что делать? Этот вечный вопрос  стал, кажется, тупиковым вопросом и для Варьки. У неё начало распирать виски до боли, до головокружения. В голове всё  кувырком. А мужики всё дальше удалялись в конец острова, но водная акустика по-прежнему доносила разговорную речь двоих.
- Второй: - Да, брось, ты-ы-ы,- донёсся голос  освободившегося человека из тюрьмы.
- Первый: Да, что брось-брось! Бакенщики здесь не причём.
- Второй: Как это не при чём
- Первый: Да, ты, понимашь хоть,  веник то  остался.
- Второй: Какой ишо такой веник?! – заорал тот, что постарше мужик.
- Первый:  А, ты, рассчитывал:  к каждому плоту поставят тебе кадило и светило? Наподобие веника, ты, и этого не понял? Во-о-он, вишь, пучок мотается издалека, вот это то, как раз твой указатель. Вот и прись, как на похоронах, чтоб ты никого и тебя никто. Здесь  ить тоже есть правила дорожного движения. Должны быть овцы целы и волки сыты.
- Второй: Водная дорога,- поправил младшего старший и спросил, - а нас то кто здесь может?
- Первый:  Нас то?  Каждый, партия сказала: Действуй,  ты  ответить не успеешь.
- Второй:  Я тя не раскушу.
- Первый:  Я те не консервная банка, Её тебе не раскусить, да и не к чему её кусать Тебя жрать будут, дорогуша!
- Второй: Да, ты, хошь договаривай, чтобы понять.
- Ты всё умничашь, поймёшь и ты скоро, Ты я вижу: трусоват, парнишка, демагогией занялся. Кого, учить, вздумал? Зэка учить-токо портить, я ить Крым и рым, и медные трубы прополз. А что это у тя колени  затряслись? Да не ссы, ты, это я сработал. Понимашь, нет?! Скоко ты авансом получашь? А зарплаты то тю-тю, навезут те водки в лес на месяц, а закусон? Ты закусон видал? – Мужик вытянул руку по локоть, оголив её,  показал молодому. – Накось выкуси! Хватай за жопу сахатого, если те в зубы не даст – тогда ты сытый. Эдак, то я ужо три года вкалываю;  Освободился, от звонка до звонка отсидел; думал немного подзаработаю, баруху найду, короеды появятся – живи не тужи, да не судьба, видно
- Это почему же? – Молодой мужчина  нервничал, явно начал выдавать себя  перед освободившимся мужиком, как  за свидетеля.
- Да, не  ссы, ты, не ссы  всё на себя возьму. Вот токо сходим до Варюхи, попросим, чтобы она нас вниз по течению докинула, ну скажем до Панькино, а там и  в крайцентр  доберёмся.
- У нас документы в посудине, там и вещи остались. Хорошо. Вот только я сбегаю: заберу всё своё и твоё, тогда я согласен  бежать.  Только вряд ли  эта деревня согласится. Я с тобой полностью согласен. Они  ить, что кизяк прилипают к ней,  ни чем не отмочишь.
Еле-еле доходило до Варьки, порой целые фразы пропускала мимо ушей. Но главное она улавливала и сама сопоставляла, что к чему.
 Молодой хотел, было, повернуться да бежать в обратную к катеру «Гремучему» за документами, как второй его спокойно придержал; медленно продвигая руку в карман.  Мужчина сорока лет и впрямь испугался, подумал, что его напарник двигал рукой в карман за ножом. Второй же внимательно следил за его выражением  сменившего лица в краске, и тоже внимательно изучал все его движения, на что же парень способен. Молодой хотел, было, отвести руку на всякий случай, которая медленно ползла в карман, да не успел. Рука  бывшего зэка быстро вскинулась вверх птицей, которая тут же замахала крыльями. И  мужчина  увидел  своих родных ему людей: фотографию сестры с трёхмесячным ребенком на руках, военный  билет, паспорт, свидетельство тракториста.  У него помутнело в глазах от недосыпания, волнения  от пережившего и не совсем решённого вопроса,  как с ними поступит начальство, да ещё этот баламут устраивает игрища. Он рысью кинулся,  отобрать документы, да не тут то было.
- В таких случаях, сопляк, надо быть бдительнее,- сказал второй, - и снова попробовал положить документы  себе же в карман.
Хозяин документов снова ринулся отобрать  своё единственное состояние, однако, ему и на этот раз не удалось.
- Где командировочные? Тя кто просил шарить по тумбам, по карманам, ты, знашь,  как это называется?
- Приблизительно знаю, сам в зоне старостой был,  за порядком наблюдал. Ну и что?
- Где командировочные? Я тя, спрашиваю! Я хотел  их отправить домой матери. Себе прибрал? Отдай документы, сестру с ребёнком! Зачем они тебе?  Там,  на фотографии адрес новый её; квартиру получила токо что.
- Ничё скоро сам к ней доберёшься, если рыбы не съедят.
- Дай закурить! - Молодой потянулся дрожащей рукой к старшему по возрасту за папиросой Беломорканал, никогда не держа папирос в руках  спичкой прижёг себе пальцы и губы.
- Ты что пожалел целую папиросу для товарища, чинариками  угощаешь?
- Ты ж не куришь, экономить надо, как знать скоко мы ещё проплутаем.
- Никуда я с тобой не пойду, ни на какой грабёж, ни на какую афёру, Мы с тобой люди разного сорта. У тя своя дорога, у меня своя. У меня мать, сестра, ты, это понял? Думашь я ничё не понял, твоей  затеи не  раскусил? Не-е-эт, браток, я давно это дело раскусил, да помалкивал; микитить то я могу ишо. Ты за пацана меня принял, за оскарблённого сопляка, униженного тобою. Нет, браток, извини, подвинься, мне с тобой не по пути. Ты, думашь я не понял, что ты цепи спилил у тормозящей головки?
- К-какие головки, какие цепи, ты, в уме?!  Цепи то по дну шарят.  Что я тебе человек-анфибия, что ли? - Видавший виды, мужик ни сколько не смутился и не испугался  услышанного от коллеги.
    - Я видел, как ты пилку по металлу после окончания «своей деятельности» выкинул за борт. Деятель тоже мне нашёлся. Ты кольца до конца не допиливал  и знал, что такое сечение, такая мощьная сила не совместимы. Ты даже рассчитал, где это должно произойти, да-да, именно, на этой шивере. Но ты немного ошибся, девка  оказалась посмышлёенне тебя, да попроворнее. Ты знал, что за нами могут пойти пассажирские катера, кстати, за нами, как раз шёл теплоход. Ты хошь представляешь, что могло бы произойти с пассажирами, а? Нет, ты, не воспитуемый преступник живёшь, хлеб жуёшь на свободе, чё те ишо то нада падла, а? Подлец, ты! Вот кто, а не человек. Ты, хошь представляешь, что было бы, если б не Варюха?
- Я то давным-давно всё это представил. Ты, вот лучше свой член к носу приставь да поводи им вокруг своих ноздрей. Тогда узнашь, чем он пахнет. Запугать меня этим решил? Пуганая я ворона, но, извини, кустов не боюсь, - повернув голову в сторону, именно туда, где притихла Варька.
По ней пробежал холодок, как будто её  облили  прохладной водой, вдруг, она обмочилась по нужде. «Ничё, не впервой по необходимости, река выполощет и обсушит». Поняв не доброе дело, куда она влипла,  кусая себе  губы, язык  прижимала до боли. Сквозь кусты она видела свалку двоих мужиков: Зачем мне надо было следить за какими то проходимцами, накаркала беду на свою голову. Вот ведь как бывает, и правда говорят, чтобы снам верили. Ну, так как же не верить, если сон как в руку лёг. Будто плыву-у-у, в каком то грязном болоте или уж в воде, да в такой холодной, спасу нет. И ни откуда,  ни от кого помощи, как закричу от сотрясания волн воздуха, тяну, руку протянуть нельзя  было, какие то палки мешали, их и не убрать и не выкинуть. Прямо тут же стало потихоньку засасывать, то ли закричала, то ли нет, но страх то пересилил, и заставил проснуться. Как плохо, что я не доглядела сон  на кровати. Тогда, наверное, ничего бы не случилось, а вот сон то бы и подсказал, чем беда закончится.  Наверное, и до меня доберутся, унюхают, что собаки, им ведь посудина нужна, а меня,  как свидетеля за борт, как Емеля Пугачёв свою персиянку- княжну.
В драке у одного из них выпал свёрток с чекушкой водки и не большой кусочек солонины из стерляди. По-видимому, мужик, что мог прихватить, так на всякий случай, то и унёс в кармане за пазухой, чтоб другим не было заметно.  У Вари не на шутку волос становился дыбом. Она не заметила даже того расстояния, на которое  приблизилась рядом с ними. В глазах становилось мутно
- Ладно, подурили и будет. На тебе твою красавицу сестру и ребенка. Капля воды – сестра. Давай, долбанём за мировую и расслабимся,  дальше к Варюхе почешем. - Старший по годам, почему то всё чаще и чаще посматирвал, именно, сторону, где притаившись в кустах, сидела бакенщица.
-Как, ты, думашь, почему она к нам приплыла? И ли уж ненароком тя  заприметила, а?  Они ить девки-то липучие, да ты и парень то не плох сам собой. Вот и пользуйся  моментом, кровь молода, кипуча, в  лесу  девки штабелями не валяются.
- Цыц! Не то может  услышать. Я и сам не знаю, в какой она стороне. Может, задремала, умаялась, она, а ну-ка, провороти такую работу. А может и спит в охряпку с вёслами  из-за страха от отца. Вот вражина и как таких, пуля  не подкашиват.
- Да, парень, правду говорят: «Говно в огне не горит и  в воде не тонет».  И мы такие же, ничем не лучше ведь и , правда, говно? Может и нам повезёт, как  Степану  Петровичу   на войне. Задумали – сбудется.
Молодого мужчину всё более заметно начало лихорадить, а чтобы успокоить свои нервишки, он согласился выпить с напарником.
- Ладно, давай выпьем за мировую,- сказал «пацан».- С этого и надо было начинать. А вот к девчонке  я точно не пойду; режь на куски ни-ни. Мне у неё делать нечего, я ей в  отцы гожусь, а ты  в дедушки.
- Муд-дак, ты,  и дурак, да разве я о девке подумал?  Мне лодку надо, нам с тобой обоим позарез падла, нада, - черканул по горлу большим пальцем бывший зэк.
- А её куда? – Заволновался молодой напарник.
- Попросим, чтобы вышла по-хорошему.
- А если не выйдет по-хорошему; отцу родному  отказала в лодке.
- Силой возьмём, рот  кляпом заткнём и через борт, как княжну турецкого султана.
- От тебя это ожидать можно, только, как ты это сделаешь, не представляю? Я, что труп уже  по твоим понятиям или как? Старый хрен не посмел к  нам плыть, может быть, было бы и к лучшему. Забрал бы своего птенца. Не мог же он её убить ни за что, ни про что. Ить всё же кровь родная.  У молодого мужчины стучали зубы о края  консервной банки; содержимое банки он почти вылил на землю.
Варька  поняла. Отца рядом с катерами уже не было. Отец не поплыл за ней на вёслах, только потому, что она бы не позволила догнать себя. Он отлично спустился самосплавом по фарватеру по быстрому течению. Если б он застал её даже сонную в лодке, то всё равно из затеи его ничего бы не получилось. Стукнул бы один раз веслом, но не до смерти же. Взял бы на прицеп свою лодчонку с мотором «Л-12» и через фарватер от острова на свой берег. Там течение тихое, ровное. Как бы отец не оскорблял мою лодку домовиной, но всё же без неё не может обойтись. Она действительно домовина; ходишь по ней как по половицам дома, лодка стоит себе невозмутимо и даже не качнётся.
             Ответственность за сегодняшнюю смену полностью лежит на Степане  Петровиче: за плоты, за пассажирские  судна, за грузовые товары, предназначенные для поставок по северным районам леспромхозов. Фарватер подведомственный сегодня только ему одному постовому,  отцу Варьки.
Он отчаянно сегодня махал, крестился, молился, взывал о помощи бога, чтобы уцелела веха, так называемый веник, закреплённый на конце длинной  жерди  из ели или сосны. По ночам опытные капитаны судоходства высвечивали прожекторами метёлку. Если случайно  бакена не было на месте, то его сорвало волнами, ветром при ненадёжном креплении, либо его смял плот.   Третий сменщик постового объекта почувствовал беду, отложил домашние дела, решил проверить своё рабочее место.
Нижний бакен белого цвета, который Варька не успела поставить, отец и Савелий вдвоём поставили. Не смотря, что день бакен должен быть на своём месте. Изо всего случившегося младший рабочий не понял, почему Степан  Петрович сидит на берегу, взявшись за голову руками.
- Чё, Степан  Петрович, с похмелья головушка не даёт покоя?
- К-кой там похмелье, давно начинать по-новой нады. Я её убью! – Грозя кулаками в сторону Косой мели.
- Ничё не пойму! За что? – Спросил  Савелий.
- Поймёшь элеф с моё проживёшь, да ещё такую вот вырастишь,- сам показывает рукой в сторону острова,  к которому причалила Варя.
- Я то знаю тя, дядя Степан. Ты токо и умеешь угрожать кулаками, Она то вона кака, ты с похмелля валяшся здеся в лесу, а она-то ночесь токо звёзды начали затухать, таскала бакена  неподсильныя, как мурвьиха яйцы из изуродованной кочки. От одного бакена да к другому. Ладно, ты больной, а  тётка Марья? Она чё выболела? Четвёртай постовой, элеф нельзя рабёнку помочь, ить дитё ишо, а смышлёенна да трудолюбива спасу нет. Вижу, как вы над ней изгаляетеся. Она всё правильно сделала, убрала бакен нижний. Верхний-от не за вся срыват, но ты сам подумай-ка, почём ей знать ваши дела, а рабёнку угрожать не дам. Тут  опеть по рации передали ишо,  будет восемь плотов, вот я и пришёл к вам на помощь. А к Варюхе то не протягивай лапы не отцовское энто дело, нече руки то распущать.
- А, ты то хошь знашь, где она сейчас?
- Да, как не знать то!- Савелий  увидел в лице старшего бакенщика перемену на хороший и добрый настрой,- эвон она, то ли спит, то ли кого подстерегат. У неё нет постоянства: то она в лодке, то за лодкой, то в кустах поштой, была в конце острова. Потом заглушила мотор, а дале ужо на шесте по берегу перебиралась. Мы с баушкой лупили глаза в бинокль, да разлеф  за ёй угонисси.  Вон тама и припухла, видать учуяла кого-то.
- Да, что она те собака чуять то? – Отец пошёл в защиту дочери,- Ну-ка,
свези меня к ней. - Попросил  Степан  Петрович .
- Э-э, не-е-т! Она от тя  и оттэль сбежит. Элеф, что  я сам один к ней смотаюсь. Токо  давай  ладом  узнам, правда ли будет восемь плотов, да ишо поговаривают: начальство како-то прибудет скоро. Откель не знамо. Поставив бакен,  определяющий фарватер, довольные постовые рабочие  поплыли на Савельевом  моторе, заодно прихватили  и отцову лодку. Вообще то эта лодка  общественная, то есть государственная, передаваемая по смене. Привязывая лодки, чтобы не  отбило от берега, Савелий  поведал о том, что ему хорошо было видно со двора его дома.
Дом его стоит на самом высоком месте в деревне, чего Степану Петровичу  не видно из-за скалы, из бакенской избушки. И ещё он сказал, что разорвало плот по частям. А брёвна громоздятся повсюду: и по острову, и вниз по течению штабелями, и  в разнобой. Поговаривают: срочно придут тяжёлые катера, для очистки фарватера иначе другим проходу не будет.
Степан Петрович стал бледнее стены известковой.
         - Савелий, на понюхай, да не был я пьяным, не был!  Вишь, тут кака ситуация.  Петрович немного призамялся, раздумывая сказать не сказать, если сказать то надо будет поделиться, а тут самому жрать нечего.
- Я сахатого завалил, Савелий, чуешь нет?  Ведь семья же. Рыбёшку добудешь на горючку нады, а нам то много ли выделяют бензинчику? Всё по норме, кака тут мать её ити норма? Эвон оне прут и прут, а тут хошь на сраке выезжай. Эвон вишь стоит друндулет Л-12, он ведь тоже жрать просит, так ни за что не тронется с места. А начальство то наше ишь, как раскатываются на двух москвичах сразу. Москвичи оне ить о-о-о, как лопают. Я уж и на дочь взбеленился из-за недостатка. Тебя ж постоянно дёргать не станешь, ты отмунтулил смену – свободен, а я за двоих должон, один  как перст. Я бы и не подумал, что она такую оказию сообразит за меня. Я там с животиной вошкаюсь, а она тут  с бакенами.  Конечно, слышал гул мотора Л-6, думал какие проплывающие, на неё то ни по чём не подумал. - Почесав   взлохмаченную кудрявую шевелюру, годами не ухоженную  Степан  Петрович тяжело вздохнул. - Со злости я на неё так възерошился, со злости, не нады эдак то с отцом.
- Ага, с отцом не позволително, не нады значит, а с дочерью можно?! - С криком начал было наступать на своего сменщика Савелий  в защиту Варюхи. Ты на таком участке оставил водную дорогу без догляда. Не гоже это – не гоже, ты опытный мужик в энтом деле, через Варюху, как-то надо было бы сообчить раз такое обстоятельство у тя случилося. А следуюшшай раз глядишь,  и я завалил тушку и  поделился бы стобой.
- Дык, понимашь, без лицензии же я. Ты то ить, какой  замкнутай. От тя и слова не выковарчуешь. Всё тайком да про себя. Я ить не люблю в душу без спроса влазить, чужа душа  она ить тьма кромешна. В ней ить несколько дверцев, да ишо мотря каку откроешь. Не то мотри и в лоб в раз закажешь.
Петрович понимал, к чему клонит Савелий, не стал откладывать в долгий ящик. Он завёл разговор прямиком, не потому что виноват, а потому что коллега всё равно, бы, как-то догадался о заваленном животном. Он прекрасно понимал, что сменщик  никогда не выдаст сотоварища. Ему хотелось  затарить все посудины мясом, чтоб на долгое время хватило семье.
 В летнюю пору не так-то просто можно было завалить животного, однако, старому охотнику и рыболову это удавалось почти без труда.  Делал засады, ямы из которых трудно  выбраться животному, и тут он его  пристреливал. Ну, конечно, ещё есть секреты, которых он никогда и никому не раскрывал, знала  лишь одна Варька, но та по молодости лет не особо в них вникала. Он очень много добывал  четвероногих, как лося, так и медведя. Не зря же его величают медвежатником.
- Слышь, ты, Савелий, давай-ка, ты,  иди-ка сыми шкуру с него, у тя живей получиться, Ковды я без напарника, то  у меня Мария энтим заниматься. Тушка то лежит там, где моя клёпка была. Лето ить махом сопрет мяско то, да и начальство не ровен час припрётся, тако дело сам понимашь. - Петрович поднёс палец ко рту. – Мотри мне и, чтоб мне ни гу-гу, никому, понимашь, нет? А где капитаны, оне ить уплыть не могут без начальства? Да ить, ты, думашь я  не переживаю за дочь? Певра она у меня, войну всю ждала вместе с Марьей. - Петрович невпопад задавал и задавал вопросы своему сменщику, а в душе он переживал за дочь.  Что там с ней, не затёрло ли её брёвнами?
- Давай-ка, смотамся за Варькой. Чую,  в беде она какой-то? Чего энто она там прилипла, без дела она мышковать не станет, знаю, я её. Заподозрила, чего-то вот и всё;  не оторвёшь тепереча её  оттель,  пока  все  ухожья  не просмотрит. Оно ить, мотря,  какие, ухожья, не то и в лоб могут дать, а то ишо чего хуже. Есть у меня ишо бочок бензина; оставляю на вскай случай, не доживать же до последней нитки, не люблю я энтого. Надо договориться  с  работниками  сплава, отчего это у них всё произошло?  Давай смотамся, а?  У тя язык то лучше подшит, чем у меня. Чего тянуть  резину? 
Молодой сменщик раскатился заразительным смехом так, что   Петровичу невтерпёж, было и тоже слегка заулыбаться. Ему  вовсе не до смеха.
- Петрович!  Если я умру от смеха, то  ты пжалста  не смейся надо мной, как я над тобой. Ты ж сказал, что у тя нет ни грамма горючего, ведь только-только сказал. Разве это ни есть тот самый случай, чтоб не черпать на вёслах? А на что же ты рассчитывал вернуться обратно, если  б  я к тебе  не подмахнул? Что на господина «случай» надеялся?!
- Ни хрена, ни на кого я не надеялся!  В бешенстве  из-за  Варьки столкнул лодку  с берега, а теченье то ить сам знашь како, подхватило и понесло,  вот я и орал на всю реку-матушку, хорошо,  что не забросило на камни. Мудак я, Савелий, не так ли, а? Старый хрен совсем из ума выжился.
- А палил то в кого, в лосёнка, а ли  как? Э-э-эх, ты, Петрович, Петрович  цены тебе нет, а свою цену я тебе  давать не имею права.
- Давай, всё же смотамся к Варьке!- Настойчиво и упрямо потребовал старший бакенщик, - ить душа то не каменна, человек ить я всё-таки, переволновался   за неё. Слышал, как она из лодки орала: «Жить не хочу!» Горы трещали от такого взвывания, а у меня и голова без памяти стала, не знамо что делал. Ты, гришь спит она там, что ли?  То за лодкой, то под лодкой, то в кустах каких то. Их ить архаровцев  скоко там. Я ить и сам бы туда смотался раз уж ты тут  в мою смену на посту. Да не ручаюсь я за себя!- Петрович стучал себя кулаком по груди. - Не ручаюсь! Ты, понял? Нет?  Я всю войну прошёл, в плену навидался всякого, мне жизь хана, если с Варькой, что случится.
- Ты, до войны случайно не артистом служил, Петрович? – Савелий    ещё громче рассыпался смехом. Потерпи, дружок, никуда мы теперь не имеем права отъезжать с рабочего поста. Приберёмся, выгрузим тару из-под  зелёного змея, полы промоем по- палубному, чтоб быстрее получилось, а вода щели найдёт, зато свежее в нашей халупе будет. Хвои приташшим, берёзку поставим эвот  в энто ведёрко. Спросют: «К чему бы энтот порядок?» Скажем: «Святая троица на носу».- Савелий не забыл надпомнить. - И у твоей дочери скоро день ангела.  Обкарнать твою лосиху  мы ещё успем. Свежее мяско, я не шибко люблю засаливать, пахнет уж больно не хорошо, а вот  как полежит немного, ну  скажем с полденька, вот товды и мяско  что нады. так сказать, значит, по-нашему. Главное, чтобы муха на неё не наплевала. Пальчики оближешь, когда сваришь. Я те точно говорю, учись жить по киржацкому обычаю. И рыбёшку точно так же оформляй на зиму, не то болотом будет мразить.  Ты,  уж Степан Петрович,  прости  меня. Я  ить точно думал, что ты загудел опеть.  Подумал, что не к добру всё энто, вот и причалил напротив тебя  к берегу, к которому  тя прибило. Э-э-эх, ты, буйная твоя головушка!  Наверное, потому ты так и зверя смаху берёшь, он на тя, как зарычит, а ты ему раз и на лопатки яво. Ты, Варюху то не ругай, отец. Она сегодня у нас молодчина, не кажнай мужик эвот энто всё осилит, а она  здюжила, не подвела.
Расчувствовавшийся отец, предложил  дочерину руку и сердце Савелию, который очень и очень ждал этого предложения.
Дядя Степан, ты случаем не из северных народов будешь?
Старый бакенщик тщательно полоскал по-палубному пол бакенской избушки, удивлённо поднял глаза на сменщика.
- А чё разлеф видно по мне? А  откель ты знашь? Я вроде бы никому не сказывал ничё о себе.
Савелий понял, что попал в точку; старый охотник из северных народов, и почему-то ему стало совсем не приятен разговор на эту тему о сватовстве.
- Петрович, сейчас не к месту и не ко времени энтот разговор, я ишо с Варей не разговаривал нащёт энтого, а ты ужо  встреваешь. А-ну, как она запротивится, что тоже под дулом попрёшь её ко мне в постель? Нет уж, ты, обожди. Энто дело наше. А на нет и суда нет. Она об энтом не знат, что я на неё глаз положил, она хозяйка сама себе. Я в её просторы не хочу встревать, как гром среди ясного неба. И ты ей об энтом помалкивай. Щас нады говорить об чём-мить важном. О работе нады думать, о такой ситуации, какая у нас получилась.
Довольный неожиданным предложением отца Вари, Савелий   не знал, куда себя положить, поставить, он ходил из угла в угол.
            Старший1 сменный бакенщик  тоже был доволен тем, что тоже попал в точку насчёт предложения руки дочери.  Насвистывая сверчком, за печкой, заканчивал работу шкипера по дому, Степан тяжело и устало выволок крапивную тряпку за порог избушки, забросил её, куда подальше в кусты.
-  Как же оне её тягают, туды её к чертям.
-  Ты куды её закинул, тряпицу-от?
-  Эвона, тама! – показав рукой в кусты,  бакенщик.
- Ты, мать, старый пердун, что себе позволяшь, а? Элеф я напасусь на тя энтого хламу? А ли последний день ноне живёшь. Я  у бабки спёр мешок-от!
Тем временем Мария Григорьевна, упрашивала председателя колхоза, чтобы тот каким то способом помог переплыть на противоположный берег к мужу. Однако, Илья Иванович ей отказал; он ходил по берегу выкуривал папиросу за папиросой, не знал, что делать, куда ему пордаться? То ли на тот берег, то ли у себя в колхозе много дел.
- О чём можно говорить? О чём просить, кого-то?! У всех везде всё впорядке,  никакого  ЧП, а  у вас? – Ругался председатель колхоза.
 На сход в избушку он приплыл, хотя  это стоило ему труда. У него был единственный вопрос к бакенщику смены:
- Как же так ты мог проспать?! На тебя это совсем не похоже, я тебя рекомендовал, на тебя понадеялся. Да-да не похоже совсем!
- Не похоже, говоришь, не похоже?! - Не сдавался и Петрович, - да-да не похоже!  А, ты, накось, выкусь, да встань на моё место, да порули вот энтими баранами! – не понятно было, к кому он обратился, к каким баранам .- Воевал, не воевал, партбилетом огородился, а с нас таких без ремужных ответ хошь спросить? Найди-ка, ты, таких, безмозглых дураков, чтоб  собственной горбушкой мантулили, Ванька,  дурак-от, он  вкалыват. А, ты, элеф умный такой – Петровича  затрясло, как в лихорадке.  На! Примай пост! А я ухожу! Я никакой аварии не совершил и не х-х-рен тут устраивать трагедию! Я на своей собственной сраке никуда боле не тронусь. Ишь, пондравилось, знают, что рыбёшку добывам, обходимся, значит. А экономию горючего себе прикарманивают.
Петрович разошёлся не на шутку, и казалось близко не нужно к нему подходить – убьёт. - А элеф  оне запились!- Продолжал он,- то мать их ети то, не знам што делают, так вы с них и  вздёргивайте! Бакенщики тута не при чём. Хошь  щас увольняй, да, ты, ишо меня и не оформлял на энту  работу. Да, что, мать её за ногу, щас заберу шмутки и на тот берег, к жене под подол. Так то  оно покойне  будет, а зимой опеть на медведя кинусь, он ить боле понимат, чем вы тута  с красными обложками…
- Ты мне,  Петрович, обложками не попрекай. Не ты мне их выдавал. Я их получил за добрые дела.
- Знам мы ваши дела; не успела война отгреметь руку на ремень да к бабе под бок.
- Ты бы Степан Петрович клыки-от за губами-от придержал ба, если ба не твоя Мария  не жить ба те тута. Человек она у тя по сравненью с некоторыми. Ты эвот лучше скажи, элеф не хошь работать на энтом посту, то я те работёнку подыскал по твоему разуму, сезонную. Я Марии намекал уже. Не то ты и девку угробишь на  бакенах-от. Она безотказна у тя, что наш колхозный военный жеребец,  передыху-от не знат. А поменяшь профессию, глядишь, и семья в сборе будет и Варьке легше станет. Без подсобных-от работников тама не обойтись. Знаю: учился ты на энто дело. Может, глядишь и на ноги производство поставишь. Не то расхватали добро государственное за время военных действий  и спросить не с кого.
Илья Иванович, не держал зла на людей, что  прошли через горнило войны; понимал, что и сам порой срывался; рад бы закусить язык ко времени, да  не всегда получалось. Порой из-за не сдержанности его, люди уезжали из насиженных мест в поисках новой работы
- Давай, обмозгуй с женой-от, доброе дело предлагаю. Надумашь приходи, да не робей, ни боги горшки обжигают. Ты мужик честнай. не воровитай; да пока ни кому не сказывай, не то, пока,  то да сё последнее растянут под шумок-от. Токо мотри, энто дело с нового сезону начинать нады. Сезон-от на энтом месте отмунтулишь, не кипятись пока, потом ко мне переберёшься.
Председатель  колхоза долго уговаривал  бакенщика и сомневался, пойдёт или нет на такой соблазн муж Марии Григорьевн.
- Ты, куришь, нет? -  Спросил  Петрович бывшего фронтовика.
- Войну прошагал, некогда было учиться закуривать, извини. Так бывает изредка, когда сильно бываю злым
- А я плен пять лет отмунтулил от звонка до звонка – не дали путём затянуться, вот иногда мохом  зло срываю.
- Тогда не стоит и привыкать к махорке.
Председатель колхоза вышел из бакенской избушки на берег, к своей лодке.
- Так, ты, подумай над моим предложением,  Петрович!
Дёрнул за шнур мотора  «Москва». Мотор  безшумно загудел и понёс хозяина на родной берег своего колхоза.
- Правду говорят:  «Нюрка, ты, поди-ка, устала идти бечевой, не то накось, задися в лодку, да погреби». Эвот вместе же почти вкалывам у меня зарплата - у него трудодни, что разлеф выдают такие моторы за трудодни. Ить приобрёл же на какие-от шиши. А я и рыбку добываю, и  зарплату шшитаю кажнай месяц, а вот сгрести в кучу на мотор «Москва» ни каких возможностев не имею. Да, что уж, мать их ети то, что я всю добычу пропиваю? Хто ба содержал тогда короедов?
Бакенщик, проводив председателя колхоза, задумавшись над вопросом, поднялся к себе в бакенское зимовьё. Савелий, копошившийся в своих рыболовных снастях, не замечая,  напевал  себе под нос.
-Ну, чё теперь будем делать? - От неожиданности Савелий вздрогнул.

У  смерти   на краю.

После драки мужики  выпили, закусили, чем бог послал. Старший сплавщик хлопнул  салагу по плечу:
- Ты, что думашь я не заметил, как ты наблюдал за мной?  Слушай, пацан, тот, кто хочет  быть верным себе, друзей  не  имеет. Вишь, третий пошёл  с нами за хворостом? - Он показал в сторону пальцем, откуда валил дым столбом, - вишь уже и дым столбом, поди и уху сварганил для всех. Он набрал  и обратно, а, ты, Варвара, куда прёсся?  Не я тебя взял в напарники  в кусты. Ты ведь классный  повар и  мог бы остаться там уху варить. Ты сам себя подвергаешь опасности; любознательный уж больно, как я погляжу. У  тя  мама там ждёт не дождётся. Давай-ка шагай вперёд, да иди  по тропочке, чтоб хрусту мене было,- по-отцовски поучал старший сплавщик млашего.
- А-а, чо боишся Варьку разбудить? Да, я щас как заору на всю вселенную, всё   одно не выспится за это время, знак подам, что мы здеся. Гляди, уже и просвет в кустах появился. Я тебя не пойму, ты  точно хошь посудиной завладеть, тогда нашто тебе  Варюха. Ты  ведь не плохо в моторах разбираешься. Давай оставим её на берегу, а сами, в лодке до вечера проторчим. А там можно и самосплавом, чтоб никто не усёк нас, беженцев. Зачем тебе лишний груз в посудине? – Один другого донимал вопросами.
- Ты, что не живой, ты от бабы, из-под тёплого одеяльца выполз? Вишь, какая она смачная, губки то пирожком видал? А сисочки то? Прям руки так и горят, и чешутся. Тут я ещё кое-что для неё прихватил с собой, - он вытаскивает из-за пазухи коробку шоколадных конфет «Буревестник»,- а нам с тобой, во!
Он снова вынимает, но уже бутылку закупоренного чистого спирта. И что-то быстрыми   движениями шарит-шарит за пазухой, но ненаходит. Мрачность лица старшего сплавщика, явилась для молодого рабочего удивлённо страшной неожиданностью  - он побледнел:
- Так это ты задумал ещё в катере?  А, ну-ка, говори!
- Эт-то, ты, говори! Ты, взял? - Старший схватил молодого за ворот рубахи.
- Кого взял? Что взял? Нож, что ли?
- Если  б только  нож.
- А, что если не секрет?
- Щас поищу, нож вот он, - он из-за голенища вынимает финку, на солнце блестнул, один лучик перепал и Варюхе. Глаза молодого сплавщика  ослепило от яркого излучения, а душа окаменела от увиденного.
Понимая, что они уходят всё дальше и дальше от неё; она не сможет разобрать их разговор. Она внятно услышала, что нужна им она сама, а лодка для бесследного исчезновения по воде, где ни одна собака не возьмёт след. Увидев финку, у Вари сердце сжалось, как будто под каким то прессом, а дыхание перехватило от страха. Не за себя, почему-то, а, именно, за молодого парня, у которого, где-то, там его ждёт молодая и красивая сестра с ребёнком и мама. Она переживала, что этот «сопляк», которого так называл бывший освободившийся  заключённый шёл впереди его под страхом смерти, как под гипнозом. Много было Варе не понятно, потому что расстояние уже увеличивалось шаг за шагом. Одно поняла, что они жили где-то там, в лесу, в общаге, вместе работали вдали от своих родных и знакомых.  У каждого по-своему своя судьба забросила их в этот край таёжный, в который не летают даже самолёты. Молодым и пожилым нужен позарез заработок, каждый из них мечтал, как можно скорее вылететь из тайги на родину. Многие приехали из средней полосы России. 
- А, как же  калачи у нас тут на кедраче растут. Всё для приезжих! Варварить приехали и только, эвон скоко деревьев сгубили, то ли ещё будет, дай токо им волю. Ну, зачем он пошёл  в глубь, на край острова, в энто болото? И чего не хватятся там мужики? Знают: ушли давненько; знают, что, наверное, не спроста разборки устраивают. Неужели никого над ними нет старшего-то ещё? Ведь один взмах  и зарыл, а там поминай, как звали. Уже сколько время прошло?! Мне самой и то уже надоело за ними наблюдать, как за малыми детьми.- Глянула на часы, вспомнила, они сегодня утонули в воде вместе с ремешком.  - Ох!  Задаст мне мать сегодня трёпки, как хватится, часов то нет. Уж и всыпит мне маманя, куда бежать буду? Уж не согласиться, ли   плыть с этими архаровцами.- Варька с иронией  улыбнулась.
Она шла за ними; порой останавливалась, как вкопанная. Ноги влипали; грязь сочилась меж пальцев. Грязная,  шаровары парусники из саржевой ткани разорваны  в клочья и ремонту не подлежат.
- Увидит мама и за это влупит по первое число. Но что делать? Что делать с тобой Варюха-горюха? Куда ж ты то влипла? Вот бы отец приплыл, как раз бы впору его угрозы пригодились. Так нет же, когда не надо кулаком машет, а тут и нет никого.
Прокручивая все варианты; решила вернуться назад, в лодку. Идёт по берегу острова ругает себя, на чём белый свет стоит. Варе стало  понятно, что плот был распущен преднамеренно людскими руками, которые его же и собирали в корзины, подпилив цепи, скобы, и может быть тросы. Так ведь рискованное это дело, натянутый трос может и в обратную дать, отомстить как бы. Так нет же, ведь никого не прибило, а может, тросы-то не тронуты – всё сработано для ослабления плотов. И надо же, как подрасчитали, именно, на крутой шивере. Вот головотяпы,  по-другому их не назовёшь.
Из разговоров этих же работяг, она поняла, что и не один такой плот идёт. Где-то на такой же подобной шивере произойдёт точно  такое зрелище, если не пострашнее.
«Вот бродяги, куда ещё хуже то? Здесь ширина  от берега до берега всего один километр девятьсот метров вместе с камнями. Вот сволочуги то, а»? – Не шутя, по взрослому ругала Варька проходимцев.
Из-за крутых поворотов реки, да из-за крутых изгибов самой шиверы; плот разбросало,  нагромоздило, что специально техникой так не уложишь. Техника укладывает торец к торцу, а здесь река-матушка похозяйничала по-своему; уложила  торцами брёвен хаотично к поднебесью. Полсотни,  каких то метров ширина фарватера, благодаря случаю, горы леса не  заторили фарватер.  Может это и не так страшно покажется другим, но Варе это кажется страшным кашмаром.
Вот,  какие невзгоды принесли эти нехорошие людишки-варвары,  ради собственной корысти, можно ли доверять таким уродам государственное добро. Ведь здесь не только распущенный лес страдает; страдает в основном  русло реки, рыба. Берега, обложенные  брёвнами,  издали смотрятся, как будто натянутая тонкая-тонкая восковая нить. Когда они плывут самостоятельно, и их никто не подгоняет; брёвна сами цепляются за любой уступочек и врастают в них, если не дадут команду очистить берега от хвойных деревьев. Вот что принесло вредительство одного, двоих нерадивых, только за то, что  партия сказала: «Надо!» Но за труд лесникам-работягам  привозили  водку  в  лес ящиками, а закуску, что сам в тайге найдёшь. А ведь надо и план выполнять и зверя добыть на прокорм. Рябчик, белка, глухарь. Тайга щедро расплачивается с труженниками, а мы  расплачиваемся  безобразием.
Правильно ли Варька расслышала, но она оцепенела от услышанного: «Нет! Не может быть!  Это мне показалось, то ли семейная парочка на этом же плоту с ними сбежала, то ли их замуровало  плотом обоих? Это же страшно, как! Да ещё была она, жена беременная. Они жили сами собой. У них денег всегда хватало от получки до получки  и ни кому не занимали. Такой коммунизм в общаге не по душе был многим, либо ты с ними, либо вон  на все четыре стороны! А, ты, иди, теперь докажи, где они? Брёвнами перетёрло?  Щука, налим растаскают. Не захотели жить сообща как все; не хрен в тайгу лезть было. В тайге медведь хозяин, здесь белых ворон  не любят. Не хотелось верить, наверное, не так поняла, а, может, они тайком сбежали и на другом транспорте отчалили? Чего тут трудного, поставили бутылку; любой на пассажирский  теплоход оттартает их.
Слушая разговор молодой сплавщик, казалось, тоже одубел от услышанного, точно также, как и Варька. Однако, как увидела она;  молодой зачем то согнулся и что-то искал вместе с напарником в траве. Не похоже, чтобы он, чего-то испугался. Или уж просто маневрирует перед своим напарником.  Они что-то ищут, но никак не могут найти. Удивительно, как молодые петухи головы вниз-вверх, вниз-вверх вот-вот сейчас наскочат друг на друга. Нет, они что-то серьёзное потеряли и ни как не найдут, но что? Варьке ничего не видно и не понятно. Тогда они постараются вернуться на старое место борьбы. Варьке показалось, что  старший ищет на полусогнутых ногах, а молодой ползал на четвереньках перед старшим своим сотоварищем, как провинившийся. На острове трава всегда выше пояса человека, поэтому так просто сразу не различишь. Может быть, человек просто наступил в ямку и  тут же он становиться намного ниже второго рядом стоящего. И Варьке казалось, что второй вот-вот долбанёт его по темечку  сзади,  чем попало.
Но время заинтригованно тянулось, как будто специально затягивали не состоявшуюся игру. Кажется, они искали то, чего  никогда ничего не теряли. Со стороны смотрелось, как молодой петушок не смотря, что у него голова ниже напарника;  он по молодости лет быстрей взлетит и кинется  на старшего товарища.
И тут случилось, о чём она приблизительно догадывалась. Не успела моргнуть, как молодой сплавщик, которому надоело ползать, униженным  и оскорблённым  за слово «пацан», буквально ринулся   на страшего рабочего по лесосплаву и  опрокинул его навзничь. Тот  оробел, а молодой выхватил  финку из-за голенища  и выбросил её в сторону Варькиной лодки, как будто это была специальная договорённость между  молодым парнем и Варькой.
- Вот что я хотел с тобой сделать! Если уж ты такой шустрый, то давай-ка бить морды  друг другу на равных, как на ринге без правил и без финки - кувалдами. Финкой и я смогу, порнул, как барана  и пошёл догонять следущего. Не так ли, а?
- О, да, ты, малый спортсмен оказывается? – Со страшно выпученными глазами, налитыми кровью, лёжа на лопатках, задыхаясь, спрашивает.- Что тя сюда заташшило?  Научишь?
- Ты кровавый зверь, ты слабак от  чефирбака и от курева и старый по годам, - сидя на повергнутом, на его животе, молодой мужчина брезгливо воспитывал старшего,- ты ничего не терял, ты, меня сопляка испытывал, на что я гож.
- Как это ничего не терял? – Лежащий мужик на лопатках попытался, было вырваться из плена.- Это ты их выкрал, твою мать!
- Нет, уж сначала ты свою, до моей тебе, как до локтя. Я тя щас свяжу и сдам в милицию или уж хотя бы этому начальству, которых ты ожидаешь нервно.
- Давай, пороемся на старом месте. Может там, где выпали, когда кувыркались. Мне не привыкать, пойду под конвоем. Под конвоем, ты меня понял, нет? Сам по своему желанию, я, конечно, сдаюсь, но только под твоей личной охраной.
- Зачем ты мне нужен, мужик?- Брезгливо сцедил  слюну молодой сплавщик в сторону лежачего на лопатках.
А Варька тем временем уже возвращалась, не спеша, подошла, к своей лодке.  Что-то с блеском мелькнуло у неё над головой, ослепив её глаза. Как охотничья  и преданная своему хозяину собака, не остерегаясь, побежала в сторону, где мог упасть предмет. Нашла быстро «Подарок» и снова вернулась в свою лодку под шумок кувыркания. Теперь она точно поняла, что  обезоружила задиру и хоть чем-то смогла помочь человеку,  защищавшему свои права.
  - Ну, и молодчина мужичок, знает свою сноровку и силу. - У Вари, вдруг,  появилась далёкая какая-то, сердечная и сладкая, и в тоже время бескорыстная   ревность  к женщине на фотографии, которую она  не видела издали. Вот, счастливая  женщина. За неё есть, кому постоять. А тут родной  отец нападает. Чуть, что из-за матери на меня кидается, как собака.
Не отдавая себе отчёта, она снова готова была прокрасться через кусты, и наблюдать, как ангел хранитель; мысленно  диктовать и дирижировать на расстоянии, и как уловчиться, спастись от опасности. А главное, как отвести его  вообще  от назойливого, опасно придирчивого человека. Она и бывшего заключённого-то в душе не ругала. Ведь жизненные пути, неисповедимы, где найдёшь, а где и потеряешь. Каждому уготована своя судьба. Ведь не родился же он с таким характером. Бывает и своя семья калечит людей. Папы, мамы   пьют, а  с  кого же брать пример: с кем поведёшься того и наберёшься. От тюрьмы и сумы никогда не надо зарекаться. А в тайге тем более складываются такие обстоятельства, если за себя не постоишь, медведь поможет сломать хребёт любого человека, в тайге он хозяин.
Из разговора двух неугомонных мужиков об  изчезновении двух людей, она также ничего не поняла. Но, если не убивать, то зачем носить при себе такое страшное оружие, даже на протяжении  времени лесосплава. Может, как работал в лесу - забыл?
За пересеиванием иллюзий девчонка совсем забыла про бдительность, про страх за свою жизнь, о самосохранении. Ведь она, именно, третий свидетель, увиденного происшествия, и услышанного у неё на глазах. Плот, драка, нож, попытка овладеть её судном, а возможно и ею самой. А дальше  что?  Дальше то? - Пульсировало у неё в голове.
Мужиков не было слышно, притихли.
«Наверное, договорились по мировой»,- подумала она, как вдруг, её глаза, как будто остекленели, стали неподвижными, как ветровое стекло кабины, по которому струиться большим потоком дождь. Протерев глаза, они, видимо, от усталости  начали тускнеть, как  показалось Варе; отчётливо увидела  фигуры людей, тех самых двоих  на  том же самом месте не далеко от её лодки.
- Где документы?! – Заорал  страший сплавщик на молодого.
- Ты же сам мне показывал мои  и  свои документы! - От страха за  утрату документов,  молодой тоже не стерпел и закричал на него.- Моих тогда значит, тоже нет?! Так, что ль? Ты, что меня, как сопляка, за нос водишь? Испытывать меня вздумал, так, что ль, а?  Сейчас начальство соберётся, непременно, и милиция прибудет тут как тут, а ты развёл тут, понимешь ли какую то затируху!  Отдавай  все мои бебики и пшёл ты ко всем чертям! На какие вши ты собрался  удирать тогда, если  нет у тебя ничего в карманах. На закрошках у этой дивчины?  Не дам я тебе её в обиду! Не дам, ты, это понял? Нет!? Тогда поймёшь. Ножом то ты можешь  работать; поводил перед моим носом, подержал  в страхе и будет. Теперь его нет. Поди-ка, поищи!  Может, пригодится ещё, а я тебя тут покараулю. - Молодой мужчина всякими неправдами хотел избавиться от навязчивого человека. - Тебе её как своих ушей не видать, если только через  стекло камеры,- показывая, вытянутой рукой в сторону  лодки  причаленной на берегу острова, по привычке, в какую сторону махать руками.
Варюхино сердце охладело, как будто остановилось,  в висках застучало. Она подумала, что её заметили: «Что делать? Ждать успитка от  господа бога?  Надо повременить чуток, может это совпадение? Подумаешь, ну, взмахнул рукой, ну и что тут такого? Пусть себе машет на то и руки, как у птиц крылья. Разве можно запретить кому-то?- Умом и сердцем призывала к терпению себя Варька.
Тем временем мужики упали на траву и катались от смеха.
- Дураки, да и только, что с них возьмёшь? С дурака и спрос короток. А может быть они товарищи? Только, как это понять их  - одному лет под пятьдесят, другому немного за двадцать, наверное. Какие же это друзья?
Одураченный «сопляком» старший по годам мужик,  резко прекратил смех. А молодой вынимает из травы документы и деньги  товарища, опечаленного из-за утери. И  таким же движением руки  молодой вынимает документы и деньги, называемые командировочными  из-за пазухи. Командировочные действительны только до пункта назначения при передаче плота другому ответственному представителю.
- Как это? Не понял.- Разинув рот, не двусмысленно спросил старший. Они у меня вот здесь на поясе,  под рубахой были! Я знал, что оттуда  они никуда не денутся. Не понял, как это у тя получается, объясни! А?
  Мужик зверем наскочил на молодого парня.  Он хотел его ударить. Ей, казалось, что они   обои были в дупель пьяны, потому, что видела: они спирт посасывали прямо из горлышка на ходу.
- Ты чо, мужик?  Да успокойся,  прижми зародыши, не то ить выведешь меня из терпения. Я ить не пальцем деланный и не шилом бритый, могу и постоять за себя. Нарочно  подкусив старшего, тем, что он болел в детстве оспой и выглядел бритый шилом, а потому никогда не брился. Лицо было всё исколото шрамами. А по носу, будто моль проехала, проточила  борозду.
- Нет, ты, объясни, как это у тя получается? Ты, что щипачём служил там, в  Москве?  Или как?  На хрена, тогда припёрся сюда под брёвнами спину гнуть и на материке жил бы безбедно.
- Романтика позвала, разве, кому-то запрещено подышать таёжным воздухом? Никакой я не домушник и не щипач!- Резко, отдёрнув, руку старшего сплавщика  от себя.- Да чего, ты, прёшь-то, словно, на буфер. По сравнению с кем-то я оч-чень мирный мужик.
- Нет, ты, объясни, как тебе  удалось тогда вытащить ценности  из-под рубахи? Две пачки сразу, это же невероятно,  не обнаружив себя в грешке, но факт-то налицо.  Из тебя  золотой вор получится. Поплыли, я тя в крае познакомлю, ты у него правой рукой будешь.- А сам, как бы не  заметно для молодого, повернул направление в сторону берега к Варе.
Она это прекрасно видела, привыкая к обстоятельству, потому что  у неё другого выхода не было.  Пришлось выжидать ход  непредсказуемых  действий. Лодка у неё на полной  готовности;  топнул ногой и друндулет поплыл. Только она одно не предвидела, что на стационарном моторе по такому заводью далёко не уплывёшь, так как протока почти вся заросла травой. По правому берегу реки  между островом и берегом  место было не судоходным.
- Я тя третий раз спрашиваю,  как так у тя получилось; у меня, у зэка-рецидивиста  вытащить документы, а?
Нагнувшись, поднял старый обрезок консервной банки налил себе и парню.-Надо бы за водичкой сходить  немного осталось.  Пойдём,  прополощем едало; пить хочется, горит душа  страшно.
- Ты спрашиваешь, как я  у тебя вытащил документы? Да  ссать против ветра не надо, как это понимать? Ни мне тебя учить, деньги с документами в карман  кладут, а  не  в «Швейцарский банк», как бабы  в лифчик. Ты пояс то расстегнул; они у тебя и выпали на землю. А я  тебе  в затылок глядел, оправляясь.  Ты нужду справил и пошёл, а я увидел и подобрал.  Как благородно с твоей стороны: ты денюжку мою не отделил от моих документов.  Спасибо тебе за это. И не приурочил к своей пачке документов и за это спасибочка.
- Ну, а мои то документы то, как оказались у тя?- Придирался мужик к  напарнику.
- Надоел, ты, мне хуже горькой редьки! Привязался, как банный лист к жопе Как-как! Было как, да свиньи съели. Ты за голяшку, за ножом, а я за документами, думал успею. Ты нож то с первого раза не вынул, пожалел, видно, меня, Не так ли? Так, вот я тебя не пожалею. Пойду и сдам в милицию. Ты сам, как на это смотришь?
Работник лесосплава отступил на шаг, стараясь, как бы лучше разглядеть издали старшего товарища. Выпрямившись во весь рост, он увидел вскользь, у подножья кустов приткнутую лодку к берегу, а в ней, сгорбившись, сидел человек. Жар хлынул к лицу, в висках застучало.
- Неужели это Варюха?  Если она всё слышала? Тогда этот падший человечишко достанет её из-под земли. А что? Он видел её и оттягивал время до ночи. Два варианта крутилось в голове:  «Видел – не видел. Так да или нет?»
Молодой решил проверить старшего рабочего:  «Видел  или нет, он Варьку? Взяв за рукав его,  подтянул к себе. Тот хоть и пьян, но подчинился, сваливая молодого под себя. Это, как раз и нужно было молодому парню.  Они о чём-то пошептались, наверное, всё-таки  завладеть Варюхиной лодкой для осуществления плана. Поднялись, обняли по талии друг друга и зашагали в сторону, где находилась маленькая бакенщица.  Один шёл по тропе; другой не вмещаясь в тропу, шёл, как медведь, подминая под ногами  мягкую высокорослую,  шелковистую траву.
Всё дальше и дальше удалялось пьяное мычание мужиков
  - Шумел, как мышь, - орал старший
- Господи, да что же это  такое происходит? Они, что маятник у часов, то туда, то обратно.
Старший работник лесосплава поверил  молодому и поддался настроению его. Он то, как раз и думал, что Варька там, где-то, на конце острова. И она тоже, как маятник, куда мужчины,  туда и она. Она поняла, что молодой мужчина опять отводит беду от неё, уводя старшего дальше и дальше, в глубь острова.
Варька решила воспользоваться моментом; прилегла на поддоны в лодке, заложив руки за голову:
- Какая красотища! Когда бы я смогла всё это увидеть?  С утра вроде бы предвещал дождь, а теперь надо мной плывут белые  пенистые облака, как будто это пух вытряхнутый из подушек домохозяек, подхваченные воздухом и унеслись в поднебесье. Иной пух смотрелся немного сероватым, наверное, были старые подушки? Да-а, они ещё и в воде вздумали купаться, догоняя друг друга на перегонки. Там в небе им больше простору, а на воде им места не хватает. Облака упираются в берега и исчезают бесследно. Только вот жаль брёвна в  воздух подняться не могут, как эти счастливые облака, иные похожие на птиц. Вот и рыбёшка заиграла, подпрыгивая высоко над водой. Знать к дождю, старые люди так говорят. Ты, глянь-ка, на неё?! Она торпедой понеслась, бороздя по поверхности воды. Да, это же хищница, щука?! Вот это,  да-а!  Такая, с десяток враз в рот  заложит.
Жирует, а что ей не жировать? Здесь тихая заводь, судоходства нет  никакого, только я им тут немного помешала. Вы уж простите меня; я у вас тут не частый гость, а может первый и последний раз я здесь. Да вообще то, как сказать, может отцу подсказать да перемёты кинуть в свободное от работы время. Только жаль, что у нас график с отцом скользячий: я на работе, отец дома, он на работе я дома. Да ещё вот я тут много времени у себя отняла по-пустому делу, гоняюсь за этой шпаной, как за мальчишками. На фиг бы мне они сдались шоркать лодку по мели.  И всё-таки, какое красивое местечко?! А хмель то, как расцветает, душистый такой. А кислица то, как ядрится, я те да-ам. Поговаривают, будто медведь здесь поживает, на острове  на этом. Ну, да бог с ним,  каждому своё: ему пень да колода, а мне скатертью дорога. Он  ведь умнее умного человека, его не тронь и он тебя не тронет. Рявкнет, как надо так, для пригрозки, так, что  кровь от испуга судорогой свернётся. Он повернётся,  и пошёл сам себе, а ты отходишь полчаса от его страшного рёва. Да при чём здесь медведь, мне с отцом никогда не страшно. Если он увидит меня, медведь он не подойдёт даже и близко, если б я беременна  была б, да если б сам  медведь мужского пола был, вот тогда бы он попросил моего разрешения прежде, а потом бы непременно увёл   с  собой. А так? На фиг я ему нужна.  Легенда ходит, как будто, когда-то в здешних местах медведь на беременной женщине женился и держал её у себя в берлоге зимой. Когда снег сошёл   он ушел на охоту, а женщина молодая с ребёнком на руках искала ягоду по лесу и тем самым выживала. Нашли её всё-таки обезумевшей.  Отец может поговорить, да ещё как может, ведь он в прошлом году  напротив острова, на берегу поймал медвежонка и не вернул его родителям, а  сдал чужаку какому-то. Он непременно может оторвать ему уши. – Варюхе стало самой смешно, как она разговаривает сама с  собой, как старая бабка на печи. Её так потянуло ко сну, глаза слипаются, рот то и  дело тянет в разные  стороны, не успеет закрыть его, как  снова  тянет  до облаков,  хоть бери дратву да зашивай. 
      Не дело это, подружка, проспать всё можно и дело пойдёт насмарку. Она привстала, оперлась на локоток и призадумалась о матери, волнуясь за родителей. Прошло не много - не мало времени, где-то семь - восемь часов.  Представила, как у матери на нервной почве зубы  стучат, и слова вылетают не впопад, и не те иногда, какие надо. Ей стало невыносимо больно за мать. Бедная мама я знаю, как тебе нелегко, но и меня тоже понять нужно. Так и хочется закричать: «Мамочка, выручи меня отсюда, из этой криминальной ситуации. Ведь я же хотела, как лучше! Но мне ещё рано самостоятельно выходить из тени. Чего доброго, не ровен час,  одна не справлюсь. Рано ещё. Надо выждать  время  прохождения пути по расстоянию пьяными шаромыгами. А это  пройдёт не менее часа». - Сидя в лодке, размышляя про себя, сквозь дремоту выжидала время.
 Она вспимнает  своё детство, как добиралась точно также,  только в ночь на стружке с одним двуручным веслом в шклу-интернат. Вот уж где было детство так детство. Безответственность  за себя и пред родителями. И тоже была такая ситуация, что в ночи крались ко мне убйцы, мои бывшие соседи. Ох, и везучая на всякий криминал, ты, Варюха-горюха. Ну, вот, что тебе, именно, от них надо? Если я здесь нахожусь, - отвечает себе бакенщица, - значит надо! Я зря ничего ни делаю и никогда!
Прошёл катер. Пролетела дюралюминиевая лодка с двумя  навесными моторами «Москва», прикрепленными на корме. По звуку моторов Варя сразу отличила, что это милиция, потому что ей с отцом не однократно приходилось удирать от погони за ловлю красной рыбы.  Варя одарённая музыкальным слухом, безошибочно определила  количество  человек, сидящих  в «дюральке». В лодке сидели четыре человека. Тем более она их узнала по голосам, это были из  Районного отделения милиции.
- Вот, самое то время, кому пожаловаться, чтоб   выйти  из  сложной ситуации».- Подумала  она. - А надо ли это делать?  Ну-ка, если я больше напорчу? Бывает и кашу маслом тоже портят. Приторно будет, если передозируешь.
Варя выжидала время уже по другой уважительной причине, на неопределённое время, забыв о «Своих друзьях».
И, как только, тогда она отчалит свой шитик и непременно поплывёт домой, через заросшую травой протоку. Домой, на берег, где ходит её мать.  Она не верила в страшную и жуткую  картину об исчезновении её матери  в никуда. А, значит, надо немедленно возвращаться домой вкруговую, опять до конца острова, опять отталкиваться шестом. Течение такое пассивное, что действительно легче идти бечевой или шестом. Она здесь среди кустов, совершенно одна. Кто поможет ей в этой теореме? Варька чертит на песке схему крепления бичевой. Например: один сидит в корме, с веслом; управляет, чтобы лодка не уткнулась в берег, другой тащит лодку верёвкой. Точка «А» в носу лодки; точка «С» прикреплена к уключине,  на что надевается весло,
«АС» - есть основание треугольника. «АВ» - есть одна сторона натянутой верёки.
Сторона «СВ» - вторая сторона верёвки. Точка  «В» - вершина треугольника бичевой.  За неё  и держится человек, что называется бечевой.
Но Варя то одна, ей не на кого надеяться, да и  верёвки у неё нет, поэтому остаётся один  выход; взяться   за уключину и вести  лодку, как козу за рога.
Она решилась идти, не докладывая начальству, об услышанном и увиденном, ни  её это дело, ей надо непременно домой, там её ждут родные.
Где-то, в уголке девичьей души начали появляться слёзы. Сдавило дыхание, и, вдруг, как прорвало. Со всех отверстий пробился родник. Из глаз покатились слёзы янтарём, из носа жидкость. Варька сидела, сматывая от кулачков до локтя содержимое головы. Руки, лицо  грязные  от слёз  и  песчаного ила. Она представила, что войдёт в воду на длительный промежуток времени, а это, значит, на всю жизнь остаться ревматиком.
Да, ну, их, что будет то и будь!  С вечера росинки не было во рту! Пить хочу! – Варя брезговала сырой воды, потому, что видела, как, однажды, у берега был прибит волной не живой человек. С бакенами намаялась изрядно. От одних беглецов натряслась, как пуганая ворона. Что дальше то? Мужики, поди, уже у цели? А я за них переживаю. Да на к-кой чёрт мне нужен тот  ещё, второй  старый хрен! У-у! А всё туда же. Нет, мне молодого до смерти жалко. Что-то с ним будет впереди?  Вот дурак  связался со старой клячей, на нём не спашешь и груз не утянет от чефирбака. Так только для отмастки. И что он там делал в этом лесу? Один пьёт – трое вкалывают. Так ведь у нас уравниловка, работаешь, не работаешь, наряд общий на всех один. А кто попивает с начальством, тот  ещё больше  отхватит в карман.
Снова мыслями вернулась к мужикам.
- Мужики, наверное, уже дошли до берега? Хватяться, а меня там нет. А если  молодой мужичок  узнал меня в лодке, то непременно отведёт старого от меня, или уж, поди, отвёл  на тот свет, отведи господи его от такого преступления. Если только самозащита, тогда ладно, простить можно,  я так думаю. Ну, что, Варюха, рискнём до дому? Хватит жир выпрягать на солнышке! Повялилась и будет, хорошего по маненькой надо бы иметь. Времечко подгоняет, поразмышляла и будет, другого варианта не  дано, судьбу ить не объедешь - не обогнёшь». Варя спихнула лодку на воду подальше, встала во весь рост, не заводя мотора, потому что намотается на винт трава, взяла шест и пошла по тому же пути, откуда совсем недавно протолкалась три километра, словом назад.
Не слышно было ни пьяных голосов сотоварищей, звуков мотора тех, что прибыли на расследование происшествия, лишь только потихоньку начал заигрывать тёплый ветерок, принося за собой свежесть ядрёной воды. Там, на мели волны то заплывали, то скатывались назад, образуя мыльную пену, прихватывая  за собой бестолковых мальков рыб. Там, где немного глубже, волны становились суровее, серьёзнее, и покруче.
- Мне туда не надо, там опасно. И это называется дочь, удрала от отца, А дальше то  что? Перед тобой не ведомое, пока не достижимое, а там перед тобой родная деревня: коровы ходят помыкивают, домой скоро пойдут, свиньи свободно шляются по деревенской дороге, в лужах валяются в густой грязи. Это по ихному свиньи моются. Дед Захар вон в окна стучит, на работу созывает, предупреждает на завтрашний день,  кому куда идти и во сколько часов. Ишь, стучит бодожком по переплёту рамы, знак подаёт. Иным и говорить не надо, сами знают, куда и когда на работу выходить. А других вытаскивают до обеда, да так уж у деда силёнок моральных не хватает, махнёт рукой  и скажет: «Иди, ты, к лехаму». Так выражается дед без матерных слов. А вон бабка  зачерпнула воды из речки «Кипрушки», отнесла и опять вернулась с двумя вёдрами  пятнадцатилитровыми на коромысле.
- Куда, ты, старая, да ведь не вытянешь же ты в гору-то?! Не  уж то в колхозе лошадки поздыхали, что старухе воды привезти не кому?  Ну, дядя Захар, приду, ворочусь уж я домой и  наддам тебе жару! Везёшь на телятник, вези и домой, к бабке. Уж разберусь я с тобой;  есть у меня к тебе дельце серьёзное по производственной необходимости, если надо и домой приду. Варя размечталась, потому, что в  колхозе она имеет ещё  одну должность весовщика, но это во время уборочной кампании, осенью потому, что телята в загоне; за ними она ухаживает только  в летнюю  пору. Когда они подрастут,  сдаёт мужскому персоналу, так как с большими  телятами она не может управиться физически.  И ещё она подрабатывает, ворошит хлеб осенью, чтобы он  не загорелся от влажности.  Заработок её равнялся  приблизительно мужскому заработку  на сорок два,  сорок пять трудодней в месяц. И это притом, что за должность весовщицы она получала от МТС. Так было в прошлом году. Девчонки и мальчишки её возраста страшно завидуют. Она  в почёте в колхозной организации.  Кто же виноват, если начальство предлагает  идти, кому-то ворошить хлеб, не хотят - тяжело. Весовщиком:  боятся складывать числа. А у Варюха всё, как под метлу получается, что не подавай, ни от чего  не отказывается. Её и почётной грамотой награждают ежегодно, в комсомол рекомендацию дали, не ведая о том, что она уже была принята давным-давно в школе. Хорошо, что так сегодня совпало, что я сегодня на телятнике не работаю;  за меня подменная  сегодня работает какая то приезжая, а мне выходной  дали, чтобы отоспалась, отдохнула.  Не то говорит начальство: «Оскомину набьёшь от работы  и схлюздишь, сбежишь, тогда вообще работать будет некому». Хорошо, что  я  сегодня выходная. Телята  сытые не кричат и у меня сердце на месте.
За беспорядочными мыслями то об одном, то о  другом, с  пятого на десятое,  Варька не заметила, как оказалась в конце острова. Как ни говори любое течение, пассивное или быстрое, всё-таки помогает  двигаться  быстрее. Вон,  какие  плоты  доставляет  из края в край без помощи техники.
В  зарослях  травы  на  протоке лодку несло почти незаметно. И даже ветер, который будоражил по середине реки плавное  её течение, не в силах был раскачать хоть как-нибудь. Варя запрокинула голову, лицо её обдувало  ветерком,  а из бездонного  светло-голубого   неба солнышко  нежно  улыбалось ей,  и тысячи золотистых нитей осыпали её до самой воды.  Так она  стояла неподвижно неопределённое время, а лодочку несло потихоньку и покачивало  бьющимися волнами рябью; лишь иногда нет-нет да с угрозами ударяло сердитыми волнами,  образовавшими от проходящего судна по реке с торца острова.
Вдруг, она услышала  какие-то  странные,   обрывистые слова и стон. Варя прилегла осторожно в лодке - прислушивается.  Эхо повторилось снова: «Уходи, Варюха, уходи, плыви скорей, как можно дальше».
Через  мгновение  Варя  увидела  человека, прыгающего  с бревна на бревно. Он бежал, падал, поднимался во весь рост  и  снова бежал.
Кора, набухшая от воды, не   давала  ему уверенности твёрдого ощущения под ногами, чтоб  человек мог зацепиться и хоть минуточку постоять. За счёт энерции бежал, если кора его не подводила.  Видно было по всему: человек  бежал в сторону молодой бакенщицы.  Брёвна  громоздились сзади его всё выше  и выше. Варя  не  понимала, зачем он всё это  делает?  Куда бежит? Ведь брёвна вот-вот его раздавят, как букашку! Он бежит совсем в  противоположную сторону от своих  лесосплавщиков. Она поняла, человек бежавший ей на встречу, был  никто  иной,  как тот самый задира к молодому лесосплавщику. 
- Ага!  Значит,  ты его - того?  Мужичка то, а теперь бежишь за спасением своей души ко мне?  Утопающий за соломинку хватается, а ты за лодочкой ко мне?! Не выйдет, дружок,  у  тебя ничегошеньки!  Все под Богом ходим  и  Бог  тебе  судья.  Ты от меня только  успитка получишь не более  того. – Решительно  начала грести вёслами, чтоб избавиться  от  бегущего  к  ней человека.  А голос,  как показалось, вторил ей одно и то же:  - Уходи, Варя!
Делая взмах вёслами, приостанавливалась, прислушивалась, внимательно разглядывала  каждый  кустик:  тальника, ольхи, черёмухи.  Ей  показалось, что там, на берегу острова,  рукой подать, и кто-то шевелится, видимо, он же просит о помощи. Подтащив лодку, рядом  с  песчаной косой, которая упиралась в берег острова клином, в то место, где барахтался человек.  Варя увидела знакомого «Пацана».
- Хорош  пацан, ему все сорок лет дашь. Лицо избито  до неузнаваемости, конечно, если  б Варя не видела его раньше, то она бы ему сейчас определила  все шестьдесят  годков, а так остаётся только сожалеть  и надо чем-то помочь ему. Нет, это был совсем другой «Пацан-слюнтяй», как называл  бывший его сотоварищ.
Лицо избито,  в гематомах, выбиты два зуба;  он еле-еле шевелил языком от боли. Варя  по брёвнышку добралась до небольшой  свежей выкорчеванной бревном впадины, в которую стремительно бил родничок   из-под тех же, навороченных брёвен. Родничок постепенно превращался  в хороший и приличный ручеёк, обещавший  затопить впадинку, где примостился   пострадавший человек.
Она подошла, постояла минуты две, подбоченясь, положила руки на бёдра, стояла и не знала, чем она в данный момент может ему помочь.
- Миленький, ты, мой!  Как же тебе угораздило заползти в такую  грязищу?  Бутылочку то, поди, всю  дососали  или нет?  Твоего  то напарника  э-эвон где, белая горячка мучает, видать от безделья   брёвнышки считать вздумал, да орёт ни по-человечески  и ничего-то  не понять. Правда, говорят, не рой яму соседу – сам в ней окажешься. Э-э-х-х, вы, мужики, вы мужичьё, цены вам нет. Не знаешь, какую за вас  цену заломить, а всё туда же. Мы мужики, только бы нахрюкаться  да  поблевать, а остальное море по колено.
- Ну, что поросёнок, помогать тебе или как, сам вынырнешь?
- Гм. Гумм.
- Здесь нет такого магазина. Он в Москве стоит ваш ГУМ.
Варя  взялась  за  ворот  серого  пиджака,  потянула  на  себя; сама тем временем скатывалась,  в лужу.  К неожиданности  Вари,  ворот  оторвался,  и  она совершенно растерялась.
- Мы, так с тобой не договаривались, мужичок. Как же мне,  миленький ты мой, помочь тебе? – От растерянности пустила  слёзы,  вытирая их воротом  оторванного пиджака,
- Фу!  Какой,  вонючий! -  обозлившись,  выкинула его в кусты.
- Ладно, полежи немного. Я что-нибудь придумаю, только вот ничто в голову не лезет, как и чем тебе помочь. Ты ведь добрый увалень. Завалился, а тебя тащи.  Мне своего отца не приходилось вытаскивать из такой ситуации. А, тут вот,  на тебе!
Подожди, я свяжу полы твоего пиджака.
Варька придумала. Решила  связать полы пиджака и за связанные полы рабочего костюма вытягивать. Потащила  с таким усердием, что сама снова  скатилась в эту же  лужу, ноги её тоже незамедлительно начало  засасывать.  Она немедленно выкарабкалась.  Сидя на краю лужи с водой,  снова  заплакала.
- Господи! Да,  что  же ты за  боров такой?  Ты  сам  то хоть немного  пошевелись,  ну  хоть  чуточку. Завалился, как бревно, а  тут таскай  тебя!  Ты,  что  раньше, чем попасть разве не видел этой ямы? Не видел, да,  этой помойной ямы, что ли?  Ведь  день, то какой  на  дворе, вёдро.  Нет, чтобы на травке полежать, у тебя вкусу нет. Ну, точно свинья свиньёй!  Чего, ты тут смакуешься, не знай чем?! – Она причитала  и ругала его, на чём белый  свет  стоит  от бессилия.    Совершенно растерявшись, не  знала,  чем всё-таки ему  помочь.
- И  я  тоже хорошая безголовая штучка, лезу  туда, куда сама не знаю, сую свой  нос  вечно, куда меня не просят. – Варя бурчала себе под нос, рассчитывая на диалог с пострадавшим.
Вдруг, она услышала слабый  голос пострадавшего:
- Варя, оставь меня, уходи подальше  к тем, что приехали. Беги отсюда, как можно скорее, мне уже всё равно, а ты молодая ещё не жила. Убьёт, как свидетеля.- Мужик еле-еле ворочал губами, говорил отрывисто. Варя понимала, о чём он говорит.
- Потерпи, миленький, потерпи!  Я что-нибудь придумаю. Вдвоём легче и смелее погибать. Ты только немного потерпи.  Я  не могу тебя здесь оставить, тебя сестра  и мамочка дома ждут. Я   щас, миленький,  я  щас!
 Ей  пришла  в голову идея, которую они вместе  с отцом  неоднократно  использовали. Растирая слёзы  пополам  с илом,  побежала  к  кустам, где неожиданно для себя  увидела хорошую  орясину.
– Вот это будет самое то, лишь бы дерюга его выдержала. Неет, дружочек, даже и не подумай, чтобы я тебя здесь оставила на съедение волкам, которых здесь никогда не бывало. А там, чёрт знает, может, на падаль появятся и волки.
Притащив с собой огромную палку, она сначала рассмотрела костюм рабочего.  Вроде бы  с виду новая, но дерьмо дерьмом. Надо же такую спецовку  выдают, или что медведь хозяин - всё спишут на работяг. Ох! Ты, миленький, я щас!  Ещё  и этот вариант попробуем.
Ещё раз сходила зачем-то в кусты, вернувшись, начала присматриваться к дыханию человека. Человек лежал бездыханным.
- Ты, живой, а?  - Ответа не последовало.  Варя испугалась. Тормошит его за спецовку изо всех сил. Человек без движения.
- Нет, ты, чо притворяешься то, а?  Я чо с тобой  в  куклы играю или жизнь тебе спасаю? Он ить щас вернётся, обоих нас укокает, Ты, чо придумал, тварь такая, умирать, что ли? Тогда и я отсюда никуда не уйду!  Пусть медведь меня съест; он говорят здесь проживает, а  с тебя  первого начнёт,  потому что свежее мясо он не жрёт, он падаль только ест. Представляешь, что он с тобой сделает, нет? Это на моих то глазах? Он будет тебя рвать, а я как глупая от испугу глазами ёрзать в своей куруглой орбите
Человек не подаёт признаков жизни.
- Ты, хоть понимаешь, нет?! От тебя он перейдёт ко мне, затем он мне скальп сначала снимет, чтобы я глазами ни хлопала. Он ить страх, как ненавидит, когда ему в глаза смотрят! Схватит лапищами от глаз и назад до макушки. И всё из-за тебя!  За то, что я  с тобой здесь так долго вошкаюсь.
Мужик медленно пошевелил головой сначала в одну сторону, потом в другую сторону.
- Вот давно бы так, хоть как-то подал признак жизни. Ты думаешь ни страшно с  покойником стоять, а сзади остерегаться четвероногую псину? Ты, надейся на меня. Я очень сильная, не гляди, что от горшка два вершка. Ты, мужик крепись, я  же вытаскивать взялась тебя не на то дель. Только, вот боюсь: опять что-нибудь у тебя отвалится. Да, да вдруг, ещё чо-нибудь отвалится, ты с этим делом не шути.  Тогда ты со мной будешь вошкаться. Правда, у меня нечему отваливаться, а там, кто его знает, может, что-то под руку и попадётся, что может отвалиться.
Человек невольно растянул губы, стараясь улыбнуться. Варя определила точно, что у  него не хватает  спереди двух зубов.
- Вот, так, правильно, улыбайся во все щёки, когда человек смеётся, ему жизнь прибавляется лет так на пять. Зубов, говоришь, не достаёт? Так ничего и это дело поправимо. Ничего, дружок, зубы  не губы,  с фиксами походишь.
Варя, обхватив подмышкой, увесистую вагу, подсунула  острый её конец под узел  серого пиджака, отошла от ямки, где лежал  человек,  и о край выступа ямки,  на другой конец жерди стала потихоньку нажимать.  Узел связан был слабовато;  опять к  неожиданности  Вари свободно развязался.
- Не мучайся, Варя,  уходи, время не ждёт, он всё равно доберётся до нас,уходи,
- А-а, ожил? Не-ет, я тебя не оставлю, Я щас за камнем  сбегаю, приколошмачу гвоздём хорошенько твой узел к этой орясине и тогда будет уж точно крепко.
Варя побежала в лодку за гвоздём; попутно отыскивая увесистый камень.  Жердина, которую принесла  Варя, была приблизительно метра четыре, от неё, а  сзади, от ямки, где лежал человек,  находилось небольшое  полусгнившее брёвнышко, сваленное когда-то ветром,  либо принесённое во время ледохода.
- Ну, вот  теперь то я с тобой повоюю, ты от меня не отвяжешься, дружочек. Непременно, я тебя отсюда вызволю, как бы ты не сопротивлялся; не гляди, что я молодая баба.
Мужик опять подал знак улыбкой, видимо, ему показалось смешным, что Варька назвала себя бабой.
- Чё ржёшь, мой конь ретивый, чо головёшку опустил, не потряхиваешь гривой, не грызёшь своих удил? А ли я тебя не холю? У тебя, где руки то?  Ты бы их подставил немного под палку, не то буду тебе давить  на брюхо. Резонансу  никакого не получиться, а то ещё чего хуже получится. Печень пропорю, и отжил мужичок. Мне же   пришпилят статью за хулюганство, как за неумышленное деяние  перед немощным уродом,  находящийся в беспомощном состоянии, и не способен оказать сопротивление.
Варя  начала вбивать  гвоздь камнем  в жердь  сначала на земле, чтобы  не сильно отражалось на теле  человека, потом   завела вагу между животом  и узлом серого пиджака
- Ой!  Что я делаю?  Наоборот надо, пиджак надо было положить на вагу, а я что? И, правда, чуть не  запузырила тебе в живот гвоздём! Вот натворила бы кошмару?!  А, ты, то, чо молчишь, немой что ли? Не видишь? Перебросив узел сверх палки, без труда и боязни пригвоздила вторым гвоздём узел.
- Вот, так то будет надёжнее. Ну, чё?  Готов  к эвакуации?  Я, как скомандую «Вира», ты руки  то освободи  немного. Где хоть они у тебя  приклеены? Ну, ты даёшь, ты чо там держишь между ног то? Не бойся, теперь уже не улетит твой скворец, пока я ещё за этим смотреть стану. Поди-ка, не можешь расстаться с ним?
Или руки одеревенели от не удобного положения, ох уж мне эти мужики.  Ну! Дружок, вира! Сколько могу, столько и попридержу орясину, а ты помогай мне немного, как руки отойдут от мурашков, легче будет, поверь мне.
Варя   медленно, из стороны  в  сторону водила вагу через бревно, и тихо поднимала её  вверх с живым грузом.
- Ты только не ерепенься, мужик. Не то пошевелишься противу ветра, сдует, как пить дать. Мой вариант должен сыграть нам на руку.
 Вариант удался. С мужичка скатывался жидкий ил, только ноги его были неподвижны, одна рука тащилась, как будто перебитая. Тогда Варя  завела рычаг подальше  на полметра, придерживая слегка, боясь, как бы рычаг не соскользнул с бревна. Потому, что снова надо будет потрудиться по укреплению спасающего паренька.
- Вот так! Так, так, отлично, хорошо, миленький, ещё немножечко. Ещё чуток, я вот заведу орясину  чуть подале - и ты на сухом месте окажешься. Ты только не шевелись, не то, как  муха после весенней спячки на стекле зашевелишься и брякнешься опеть в лужу. Теперь уж тут то и без твоей помощи обойдусь как-нибудь. Пользы то от тебя, как от козла молока в данный момент. Мне бы тебя, чуть-чуть на сушицу вызволить. Ну, хоть бы  краешек её задеть, а там я тебя двусоткой гвоздём пришабашу к земле. И ты у меня уже никуда в обратную не скатишься, милок. На земле то я с тобой уж повоюю. Я тебе такую баню устрою. Не обессудь, если, что, и без веничка пока обойдёмся.
Варя, меняя ноги, переходит с места на место осторожно шаг за шагом выводит жердь  от  берега, в сторону острова, где край ямы с водой с правой стороны  казался покруче и посуше.
- Вот так, миленький, так. Ещё чуток. Я ить сама ни жива, не мертва, дыхнуть боюсь на тебя, не ровен час, свалишься.
Вдруг, неожиданно для неё жердь в каком то месте захрустела.  Варя набралась смелости и тоже рискнула сделать рывок в сторону крутого откоса ямы.
- А ****ский рот, двум смертям не бывать и одной не миновать! Терпи, сынок, не зная, что сказать пострадавшему. А-а-пп! Ну, вот и всё!
Тело мужика перевесило середина на половину. Ноги остались в луже, а туловище на суше.  Сплавщик почувствовал себя, как бы освобождён от обручей.
- Это уже полпобеды, милок. Тут то я над тобой покырмую по-хозяйски. - Ухватив мужика за край серого пиджака,  потащила его из ямы.
- Ты, мужичок, немного хошь мне подсобляй, ногами отталкивайся чуток. Ты ведь уволень такой, что не осилить мне тебя, однако. Орясина  ить теперь мне не поможет, брёвен  ишь, вокруг нас нету. Давай, понемногу хошь помогай.
Мужик только помотал головой и опять ушёл в себя без разговоров.
- Вот ведь какой молодец; уселся на мои плечи? И что я теперь с тобой делать должна, а? Ага, подожди, я щас сбегаю в лодку притащу  якорёк, там он у меня лежит. Наделаю ступенек, буду в них упираться и тебя все же вытащу.
Вся измазанная и в слезах, Варя то и дело шмыгала носом.
- Неужели я простыла из-за этого сорванца, да ладно об этом потом.
Наковыряла в песке ямок, принялась за прежнюю работу. Дело сдвинулось с мёртвой точки. Сантиметр по сантиметрику, вытащила его всё-таки за край ямы;   положила его на боле менее подходящее сухое место.
 Вода через несколько минут  заполнила яму до краёв. «Закон природы и здесь существует», - проговорила девушка про себя, - «Свято место не бывает пусто».
 Взяла ведро с водой, которое тоже прихватила из лодки и окатила мужика, чтоб хоть, как-то смыть с него грязь.
От  неожиданности  он снова заговорил.
- Варька, уходи-и-и. спасибо за помощь, но ты должна уходить, Он знает, что ты здесь.
- Я тоже знаю, что он здесь.- Настойчиво кивая, как бы потдакивая ему.
- Мы думали, что тебя затёрло брёвнами спящей. Он ищет выход на лодке между брёвнами.
- Я видела тоже,  он  чего-то ищет, да вряд ли он его найдёт  для себя без лодки.  Он мечется  по бревнам, как рыба на нересте. Брёвна снимают с себя кору и без сожаления отдают ему; он вместе с корой частенько соскользывает в воду, выкарабкивается и опять бежит. Да, он, наверное, одичал уже от гимнастических  упражнений, всё  похмелье  улетучилось. Ты не мог ему дать сдачи то, что ли?
- Не ожидал я, Вот этим же самым колом он меня неоднократно и вырубил. А потом. - Мужик еле-еле переводил дыхание от боли и продолжал рассказывать дальше, - Он меня пинал, куда попало. Я же был лежачим, он ещё был вооружён обрезом.  От испуга перед оружием лежачим, я, конечно, не мог  дать сдачи. Когда он меня пнул по почкам, я уж тут сам скатился в эту яму. В ней воды ещё не было. Откуда она взялась - не представляю.  Я притворился мертвым, чтобы он больше  надо мной не издевался,  а  он сел на это же  брёвнышко, что под тобой и долго плакал;  я чуть-чуть не закричал: «Так тебе и надо!». Мне один уже конец, а тебе впереди кара, но он тут же соскочил, схватил  это бревно, а я думал, что он меня хотит  добить. Он   брёвнышко  это закинул туда, где ты его и подобрала.  Он, ещё помню, начал зло срывать  и  зверем копытить  землю.  И тут он увидел тебя, обрадовался, что ты плывёшь: «На ловца  и зверь бежит», - сказал он. И  побежал в кусты, чтобы ты его не обнаружила, пока ты плывёшь до той косы. Видимо, он бегал по брёвнам, точно, высматривал свободную дорогу от нагромождения. Он хотел оставить нас обоих здесь, ему   лодка нужна.  Деньги он мои забрал, да не все, а документы отдал, кинул, как собаке кусок в яму.
Варе показалось, что мужичок засыпает.
- Эй! Ты, парень! А, ну-ка, не спать! Я чё тя охранять стану пока ты выспишься?  Я сама  с пяти часов  на  ногах, с тобой повозилась; последние силы на исходе, а ты как младенец прекрасный под опекой материнской. Мы  с тобой так не договаривались, ты это учти! Ты вот лучше помогай-ка мне; я тебе приказывать буду громче, чтоб не заснул и выполняй мои требования. Понял, нет?
- Знаю, всё видел: с раннего утра толкёшься  на реке. Ты, молодчина, а вот отец твой говно.
- Ну-ну! Ты чё прёшь, на фронтовика!?
- Он у тебя  ни  к  чёрту не годен. – Продолжал, спасённый, мужик, - если б не ты сидеть бы ему лет с десяток, а то и вышка ему светила.
- Ну-ка, ты, чё наговариваешь на моего отца?! Он и без того отбрякал от звонка до звонка кандалами, два  раза сбегал из плена. – Варя решила уйти от  неприятных ей разговоров.
- Ты, как себя чувствуешь, мужик? Сам-то дойдёшь, доползёшь ли до лодки или мне тебя тащить? Я ведь на силёнки свои не особо то надеюсь, а, значит, ни какого расположения, на меня не надейся. Если тебя воском натереть или мылом окатить, глядишь, бы поехал, как по маслу, а так у меня  с собой для тебя ничего не припасено, извини, браток.
- Не знаю я своих сил, Не имею понятия, чем смогу я тебе помочь, а жить так ужасно захотелось.
- То-то же, захочешь, гору свернёшь. Давай, попробуем, где сам, где я тебе помогу.
Но мужичок не идти не мог и не ползти. Варька, словно фронтовая медсестра на поле брани.  Тащит  сорокалетнего мужика, перехватываясь руками за полы пиджака, то за ворот  рубашки, который   ещё  уцелел.
Ничего, потерпи, до воды немного осталось. В грязи побывал, теперь в воде поплаваешь. У меня ведь всё может случиться. В  воду затащу, легче станет и мне, и тебе, особенно мне.
- Что  от этого изменится, тяжесть она и есть тяжесть, не убудет  и не прибудет.
- Тело, погружённое в жидкость, выталкивается вверх  с силой, равной весу жидкости, вытесненное этим телом. Ты, знаешь старого чёного Архимеда?
- Ты с кем разговариваешь? Я,  кажется, оглох на одно ухо.
- С  телом, погружённым в жидкость,- сквозь слёзы пробормотала Варя. Ещё рывок, ещё разочек, миленький, вот  так  и  потихоньку докарабкаемся.
- Варя сама, как бы цеплялась пальцами  ног за илистый песок, а сорокалетний мужичок помогал ей другой более, менее здоровой ногой.  Правая сторона его была, словно, парализована.
- Ты, следи за собой, пока я лодку на воду столкну, не то хлебнёшь всякого говна, потом откачивай тебя, она ведь иловая с песком пополам.  Подтащив лодку поближе; не знает, как теперь ей затащить, избитое тело мужика, и погрузить в неё.
Поразмыслив, опять вспомнила опыт родительский, когда они затаскивали двадцати  ведёрную бочку со стерлядью;  наловили, засолили, приготовили к зиме и переплавляли бочку с рыбой   с одного берега на другой, до дому.  Там у них имелись под руками доски по два метра, а у неё ничего, кроме  поддонов.   
- Без рыбы и рак рыба, - бормотала она про себя,- будем действовать тем, что бог послал. Так, давай-ка, помаленькой я тебя буду кантовать, сначала боком, затем потащу вперёд ногами. Варя, выбившись из сил, приостановила действия.
- Подожди меня я в кусты сбегаю, вода волю захотела. Я же не железная, целый день карпеть и наблюдать было за вами. Я придумала план действий. Я сейчас тебя на поддоны уложу, как кирпичи. А ты только мной будешь командовать
  Вытащив   два поддона из лодки, одним концом поддона закрепила за лодку, другой  конец поддона опустила  воду.  Затащила мужика  на поддон, но  не рассчитав крепление зазора между лодкой и поддоном, конец его сорвался и упал  в воду. Варька опять заплакала.
- Что мне с тобой делать? Силы у меня  уходят напрочь.
- Ты, мой приказ можешь выполнить? Я  приказываю! Уходи, отсюда!
- Ты, потерпи, миленький, ещё немного! Это у меня математически не здоровая башка, виноватая;  мне надо было не просто положить поддон   на борт лодки, а закрепить его за поперечину поддона, Тебе, больно сильно? – Варя рассматривает лицо, побитого парня.  Холод  её  пронзил   от головы  до  пят.
- Что он с тобою сделал сволочуга, проклятая сволочь, а?  Ничего, главное теперь смерть от нас отступила. Живы будем - не помрём. Давай-ка, ещё разок попробуем, ты, только на всякий случай морду, то свою побереги, а? Не ровен час ведь, ещё и я могу добавить. Когда я буду тебя поднимать одним концом поддона  в лодку, ты на всякий случай руку то не подставляй.  Не ровен час, прижать могу, запищишь маму. А,  когда я тебя буду вытряхивать с поддона уже в лодку, зажмурь глаза крепко-крепко, сожмись в кусок материи и падай, куда уж тебя земля примет. Главное, братец, ты голову под удары  не  подставляй, у меня  руки то не гориллы. Я ведь боюсь дышать на тебя. Я  сейчас попробую поддон  приподнять. Изведаю,  чего ты весишь, поди-ка, не  куль муки, а поболе. Я  тебя щас, раз  и  в  лодку.
Варя, кряхтя и тужась, изо всех сил, не подавая вида, что силёнки то уже на исходе, еле-еле приподнимает поддон с мужиком выше уровня бортов лодки.
- Ой!  Господи, с  первого  раза  не получилось!  Груз  удержала  вместе  с поддоном, но  второй конец взыграл и скатился  с борта, видать, опять запасу мало дала.   
Мужик бац, да и угодил опять под лодку,  и  поддоном его же его почти  прикрыло. - Ну, ты прям, как мешок с говном ни к чему не приспособлен.
-  Уходи, Варька, уходи. Брось меня здесь. Может, одыбаю и сам приплетусь?
  - Ага, как бы не так. Меня тогда из комсомола вытурят, как старуха головёшку, у которой не догорает со всеми дровами. Ты,  мужичок, потерпи немного, потерпи, родной. Немного для испытаний времени осталось, ведь когда-то мы должны прийти к общему знаменателю.  Уравнение  не сразу даёт результаты, пока этот несчастный  икс отыщешь, уже и перемена кончается, у нас  с тобой времечка  ещё много. У нас с тбой всё должно получится.  Ни одна перемена начнётса и закончится. - Варя приложила ухо к телу мужика.
- Ты дышишь хоть  или нет? От воды то, поди, околел?»
- Дышу, родная, дышу.
- Вот, и,  слава Богу, без подвенечного платья и фаты; мы уже  и  роднёй стали, - Варе стало приятно, что её мужичок родной назвал.
- Дышу, валяй, хуже этого не будет. У меня, кажется руки  и ноги перебиты, когда это он успел меня так отетерить? Я бы и сам себе помог, если б не инвалидность? Наверное,  от боли вырубилось сознание, очнулся, а  тут ты, откуда-то взялась. Мы так и подумали, что тебя брёвнами затёрло. Запереживал уж больно я из-за тебя.
Слушая разговор  незнакомого молодого мужчины, Варя старалась не упускать возможности, в каком положении он находится, снова  вытащила мужика из-под лодки.
  - Ты бедный, такой мокрый, грязный и  сопишь ещё себе под нос еле-еле. Может тебе по-большому хочется. Так давай тужься, а я отвернусь. Ить говорят, что естественно, то не безобразно. А помаленькому, если, так вали прямо в штаны, никакого греха здесь не предвидится. Вода все запахи уничтожит. Давай, валяй пока я  своим задельем связана.  Щас опять оттащу поддон из-под лодки, поставлю с запасом более того, что было; так с запасом на ладонь за борт лодки и за рейку, что  скрепляла доски. Выворочу тебя на прежнее место, приблизительно на середину поддона, снова возьмусь за края и  начну приподнимать всё выше и выше. Если лодка немного начнёт крениться,  ты не бойся, значит так надо. Ты, главное, будь мужиком терпи и только. Немного уже осталось. Взяв мужчину за край рабочей куртки, кое-как затащила его на поддон, взялась за противоположный край поддона, медленно не смаху начала поднимать край поддона с мужиком. Как по заказу, лодка начала кренится, помогая Варе превозмочь тяжесть перед собой.
- Ты, главное терпи, ты же мужик всё-таки. Ты не бойся лодка моя не стружковая; шитиком сделана, я в ней как по дому хожу  в любую погоду. Не перевернётся, не бойся. Тут главное  нужно самообладание  и терпение. А я уж постараюсь дальше своего шитика тебя не вытряхнуть. Та-а-а-к, родной, держись, ещё, ещё немного! Имей мужское самообладание, если что падай мячиком, а уж на худой конец, мешком с отрубями  Лицо, дяденька, лицо, лицо береги!
 Варя наговаривала с мужичком, как умела, успокаивала и обнадёживала, что она его уже теперь не оставит одного. А мужичок  благодарил её лишь одной неказистой улыбкой избитого лица.
- Всё путём, дорогая, всё путём, хуже не будет теперь то уж. Теперь, давай, рви когти; вернётся - нам хана будет обоим. Знаешь, как жить захотелось после твоего подвига.
- Чего, чего, но когти я рвать не собираюсь. Я на досуге их зубами обгрызаю, так, что имей ввиду, сочетаю приятное с полезным,  теперь мне не до твоих ногтей.
- Да, не мои когти, рви, свои! Ноги в руки и вперёд!
-Ишь, ты, как заговорил? А, может, ты меня испытываешь? Решил издеваться надо мной? А я тут с тобой, как пигалица, доверившись.
- Что, ты, Варенька, ну, зачем такое понятие в тебе родилось?
- Ни дать, ни взять мешок с говном упал в лодку без шума и без увечья.
С трёх попыток Варе удалось загрузить пострадавшего. Она подобрала второй поддон, намокший весит приблизительно около пятидесяти килограмм, не пригодившийся ей, уложила, как положено  на место. Оттолкнула свой шитик и взяла курс прямо через заросшую травой протоку. Здесь никогда не бывает судоходства, кроме, как личного транспорта, либо транспорта колхозного. И даже  ни одного брёвнышка не было видно на протоке. Миновали они её лишь потому, что течение било совсем в противоположную сторону, и ещё потому, что сильное разрушение плота пришлось на конец острова.
На этой протоке лишь одни любители рыбаки здесь ловят  щуку своим хозяйкам на пироги; бывает, что надоедает стерлядь, то и  окунь на холодец  прекрасно устраивал хозяйку, и  мясистый налим тоже приходит в аппетит особенно по весне с первым ледоходом.
- Ты, Варя, мотор не заводи, не то намотает на винт, нырять придётся, бог знает какая здесь глубина, а мне терять тебя не хочется.
- Что значит, живы будем – не помрём. Вот уже и советчик появился, а, когда, трудно мне было, от тебя слова не добьёшься.
- Было дело, Варенька, было. Я буду помнить твой каждый шаг, каждое твоё движение ради моего спасения. Ну, ты и матершинница народная, где ты такого набралась. Что ни шаг, что ни движение беспомощное, то к богу обращение.
- Знаешь, правду говорят, с междометием, как-то легче получается и быстрей.
Мне бы не стоило скромничать перед мешком потрохов, сразу бы с этого начать надо было.  Какой бы ни был, а ить всё-таки мужик передо мной валялся.
- Прости, сказать мне на это тебе нечего.
Доплыв до середины протоки, она обратила внимание на реку вниз  по течению.  Бегущая вода встречает преграды на своём пути  из брёвен. Бьётся, пенится, получает такие препятствия, пожалуй, сложнее, чем о сглаженные камни на шивере. А тихий песчаный мыс острова  огорожен и завален хаосом деревьев из разных пород. И не  видно чистого фарватера для транспортировки  грузов. Это так казалось Варе, что в конце протоки, её  просто-на просто перегородило, а вот берега то уж точно окаймило жёлтой полосой ожерелья из  хвойных деревьев  на необозримое  глазом  расстояние.
Плывём  с тобою я и ты
Нет более печали,
Доплыть до берега мечты
          Чтобы  волны нас  не укачали.
Девушка довольная, что всё обошлось благополучно, напевала свою собственную песенку.
- Варя, - сквозь стон прошептал мужчина, -  мы, где сейчас плывём?
- Молчи,  Николай, осталось совсем немного, уже протоку по траве прошли.
- А, где  этот?  Он нас не догонит? – Через бредовое состояние спрашивал  и спрашивает  Николай.
- Я, думаю, нет. Этот уже не догонит, ему хана. Когда я прислушивалась к тебе, жив ли ты?  Этот бегал по брёвнам и взывал о помощи. Он скатывался  с брёвен, барахтался между ними, кое-как цеплялся,  вставал и  снова бежал.  Он видел, что я  с  тобой  возилась  на берегу, и потому бежал в нашу сторону. Мне его  тоже стало жаль, почему-то. Не могу объяснить почему, а жаль и всё, наверное, чисто по-человечески. Всё может быть, он, чувствуя свою приближающуюся гибель, осознал  свои  проступки  совершённые  и будущие  преднамеренные. Я тем временем смотрела в его сторону, сильно переволновалась, и думала, ради бога, скорее бы тебя из ямы вызволить и, как можно бы быстрее отчалить от берега.  Вот потому, я тебя дважды роняла  с поддона. Переживание да силёнка на исходе – всё к одному. А потом уж,  когда  я тебя кувыркнула  в лодку, осталась довольная своей работой, разогнулась,  глянула, а его и след простыл. За ним ползла гора брёвен, а потом,  как-то сразу всё сравнялось.  Всё может быть, может и живой окажется, но мне, кажется, что мы все ходим под богом; он видит, кого обидеть. Может, Бог то и сравнял его вместе с лавиной леса. Не знаю, Николай. Не знаю, дай, Бог, чтоб и он остался жив, но я, например ему в данный момент ничем помочь не могла. Пусть меня Бог за это простит; Я ить не могла просить у него две горошки на одну ложку; мне б самой кто помог дотащить тебя до медпункта. Сейчас переплывём на вёслах  травянистую протоку, а дальше придётся шестом толкаться. А, ну-ка, три километра  поотпехивайся - всё в мыле  будет.  Да, когда ещё дотолкаемся, ты поди-ка шамать хочешь, Николай?
Николай лежал молча, глядел в небо и о чём - то думал о своём.
- Этот, как-то рассказал совсем не понятно,  что за парочка, про мужа  с женой. Может это мне так для пристрастки, чтоб я струхнул перед ним и взял на себя, чтоб  отобрал у тебя лодку, а тебя оставить здесь на берегу, конечно, побаловаться тобой задумал. Ты,  учти, я бы на это не пошёл. Как подумаю, что у меня такая же  сестра красавица, как ты, ни-ни я бы этого не позволил. За него не ручаюсь. Он отсидел более десятка лет, ему, наверное, всё равно с кем забавляться. И всё же, как подумаю, что эта парочка, возможно, замурована в брёвна; дрожь пробирает, и согреться не могу. Толщина плота достигает порой до двух метров, где же сразу хватишься, да вообщем то никогда и не подумаешь  о таком зверстве.
- Зря мы думаем плохо о зверях. Его не тронь, он обойдёт тебя стороной и глазом в твою сторону не поведёт.
- Как ты думаешь, почему они, такие избирательные звери? На кого нападать, на кого нет.
-  Скажу.
-  Ну-ка, выскажи своё мнение, Варенька.
-  Чудной ты! Они же за деньги не работают, и бутылку не делят.
-  Не смеши, Варенька, больно смеяться.
- Да это правда,- вздохнула Варя,- не рой яму - сам окажешься в  ней.
- Варя, откуда ты узнала моё имя?
- У тебя же документы! Они были в кармане заложены, когда я тебя брала за ворот пиджака, вытаскивала когда, схватила за нагрудный карман с клапанами. Пуговица не выдержала, оторвалась вместе  с  клапаном, в руке чудом  оказались документы твои. Фамилию не запомнила, а имя запомнила твоё.
- А его имя как узнала?
- По расчётному листу;  в твоих документах был.  Ты уж извини я ведь ненароком лазила в документах. Хорошо, что так получилось, что не разорвала вместе с планкой кармана. Они рассыпались, я их стала собирать. Долго ли тут увидеть  фамилии двух людей. Возможно, я наугат сказала, но для меня какая разница? Горшком легче назвать, в печь то я всё равно тебя совать не собираюсь. Так хоть легче общаться, а то мужичок, миленький. Какой же ты мне миленький, впервые тебя вижу в упор. Ты, уж извини, в чужом бельишке я не люблю рыться, противно как-то даже. А про бабу твою я через кусты расслышала. Этот сказывал, что  красавица она у тебя, а дитё на тебя похоже. - Варя; нарочно задела вопросом Николая, точнее узнать о красавице
- Это сестра моя,  не жена. Родная сестра, Надей зовут, как и нашу общую подругу.- То ли Николай оправдывался перед Варей, то ли правду говорил, увидев молоденькую девчонку один на один.
Девушке в данный момент было всё равно, холост он или женат
- Зачем мне всё знать про вас обоих. Моя обязанность состоит в том, чтобы доставить тебя в лазарет и всё. Если я тебя оставлю здесь, то мне тоже будет турьма. Правда, по расчётному листу, если поразмыслить, то выглядит, вы не плохо заламывали, как я посмотрела. Аж, до тыщи рублей в месяц.- Девушка поддерживала разговор с Николаем с пятого на десятое.
- Ага, не плохо  на бумаге! А так в основном спиртом с нами разнековались да консервными банками и галетами. Хлеба то свежего видом не видывали, и ещё должниками оставались. Русский то мужик что, пока всё до донышка не высосет всё, что подбросят от бутылки не отойдет. Сгорают  в бараках и на рабочем месте.
- И ты с ними?  Вроде, на тебя это не похоже. Я же видела,  как ты объегорил этого. Он сосёт из горлышка, а ты из обрезка банки консервной. Ты банку выкидываешь, а из банки содержимое льётся.
- Попал  в волчье стадо?  Вой и ты  по-волчьи; у нас белых ворон страх, как не любят. Новички сразу перевоспитываются, приезжают из Армии кровь с  молоком, а удирают фиолетово-красные.
-  И что ты снова вернёшься в  волчье стадо?
- Ой-ой! О-ёй!  Что-то у меня захрустело в боку; немного пошевелился. Не уж то рёбра переломал, сволочь такая!?
- Это я тебе их переломала, когда через борт кинула, до этого ты не заикался об этом. Говорила: держи голову,  лицо особенно, у меня ведь ни десять рук. Ты же не транспортабельный, за тебя негде было взяться даже: там нельзя - тут нельзя, нигде нет живого места. Что это за драка такая? Разве на рингах так бьются?
- Я с ними не пил, но свой пай  ставил.  Им так  и  так  не  угодишь. Не пьёшь – значит, начальству  цацу лижешь, закладывешь, значит. Вот я  и решил удрать домой, в Подмосковье.  Взял документы под честное слово; копию снять, как бы в центре, где будет возможность.  Отдали все документы, поверили в то, что у меня ещё остался хороший  заработок, правда, ещё и командировочные выписали,  как всем  поровну. Расчитывал,  что  хватит мне до  дому, а  тут вот так получилось, сам утоп  и  мои денюжки  утонули.  Куда мне теперь без провизии  и  шагу не шагнуть.  Правда, у  меня кое-что  в портянках  засучено, в голяшках.  Ты уж Варя проследи за этим, а то начнут стягивать сапоги; могут помочь стянуть последние гроши. Думаю, что мне их тоже бы хватило до дома, однако, теперь только пойдут.  Поди-ка,   взмокли деньги то?  Ну, ничего  высушу, где заночую.
- Правильно  сделаешь, если  не  вернёшься. А жив, здоров будешь, зубы подремонтируешь, фиксу золотую коронку, значит, вставишь, сейчас так модно. Ты только  жене не рассказывай, ни  к  чему ей это знать. Близко  к  сердцу примет, переживать будет.
Варя снова упомянула о жене, чтобы больше о ней узнать.
- Она же  во  рту,  у  тебя  не станет капаться, конечно, нет. Вот и  помалкивай. И меня там не будет – я  не расскажу. Да,  если  б и была, где поблизости; сам, наверное, поймёшь мой язык  не  помело. Мы люди таёжные - не  любим, трепаться попусту.
- Ты хорошая девчонка. Я это понял сразу, как  увидел  тебя, как ты орудуешь  с  баканами. Ты думаешь с  фиксой – это  модно?  Наверное,  дороговато  обойдётся мне за золото заплатить. Если, что, я пойду на разгрузку вагонов, подремонтируюсь, потом уж  и до мамы  причалю; хватит болтаться по белу свету. Только, когда  я доберусь?  Руки, ноги  он  мне  изрядно  изувечил, чтоб  его  рыбы  съели.
- Едят уже,  не  переживай.
- Это точно?
- Точнее уже некуда.
- Я боюсь, если он жив,  останется,  может и  ко  мне нагрянуть, адрес  то он мой знает. Специально интересовался и записал себе в блокнот.
Николай  успокоился, начал  дремать. Варя, не замечая его иссиня  грязной улыбки, продолжала  с  ним  ворковать.
- Ты   думаешь,  я б  с  тобой возилась так долго, если  б видела, что он вот-вот доберётся до  нас?
- А, что б ты предприняла?  Меня бы оставила так вот, ему на его попечение? – Николая, почему-то передёрнуло, так что лодка закачалась.
- Не знаю,  что бы я  предприняла, но думаю, первое, чтобы я предприняла, так только  со страха, топнула бы ногой по педали, завела бы мотор и потащила бы тебя  по воде на буксире вон до той косы, а потом бы откачивала из тебя воду. Это я точно  говорю. Ты задал такой неожиданный вопрос, что я теперь долго буду думать, как бы я поступила  с тобой? Или уж, наверное, мне так кажется, приказала быть мёртвым, притвориться значит, сама бы дала дёру через кусты  к начальству поближе. Не гляди, что я  маленькая,  я  бегаю быстро.  В седьмом классе на значок «ГТО» сдала, второе  место занимала  по  школе.  Хотела  быть спортсменкой по бегу, да по росту не пришлась, меня, говорят, в толпе бегунов не  заметят  и  затопчут, к чёрту. Вот я  годилась только пока  в телятницы. А по комсомольской путёвке   в другую глухомань  направляли  свинаркой. Я отмантулила полмесяца и сбежала  оттуда без всяких командировочных. Ты, знаешь там такой большущий хрячина?  Я, бывало, как увижу его мордень; у меня от его вида ведро с поилом на неровной системе наполовину выплёскивалось из рук. Плохая из меня косомолка, если удрала, поручения комсомольского не выполнила; а вот по  тайге ходила одна,  как  перст пятнадцать километров, ни кого и ничего не боялась. А вообче то вру; знаешь,  как жутко  было, зверь кругом,  а  я одна, без ружья.  Меня отец каждую зиму учил стрелять из тозовки, потому я  в  школе и по  стрельбе занимала  второе место. Может   быть, я заняла  бы и первое место, так, понимаешь, нет?  Раз дадут  в  школе стрельнуть без всякой подготовки, так сказать отвёл очередь  и  всё. Охотилась то  я  сотцом всего лишь в зимние, да  в весенние  куликуны. - Варя  засмеялась над словом  «Куликуны», так говорила её бабушка.  Хотелось бы   рассмеяться и Николаю, да неизвестная общая боль не позволяла ему даже улыбнуться. Хорошо что он ещё мало - мальски выговаривал слова.
- Ты куда меня везёшь?  К себе  домой?
- Зачем?  У меня дом  не лазарет,  Да  и батя  мой сам  видел какой.
- Не  обижайся, Варя, фашист  твой батя!  Добей меня за это, я всё равно буду твердить, что  он из колонны немецких фашистов.  Они  в  своих  детей  не стреляют.  Гитлер только свою семью  сам  уничтожил.  Каким  бы  пленным  он  не был,  но  чувство  отцовства должно  присутствовать.
Варя  заметила на  лбу Николая  испарины. Капли потекли  по  щекам   у носа - это признак  слабости.  Бледное, исхудавшее  лицо,  не  смотря  на его молодость, смотрелось  сероватым  оттенком.
-  Потерпи,  дружочек,  потерпи. Скоро докарабкаемся,  не могу я плыть здесь на моторе, за косу цепляться станем, винт сорвём. Спешка нужна только для  ловли  блох, а  я  хочу доставить живого так сказать  и невредимого тебя, человечка.  Слышишь, собаки  почуяли?  Деревня  вот-вот  рукой  подать, полтора километра осталось.  На  шесте  далёко  не упрёшься, да  и у меня мозоли кровавые уже появились, я и так-то  шест придерживаю почти сгибом руки.
- Куда, ты,  меня хочешь  сдать? – Нетерпеливо  снова спросил  Николай.
- Горе, ты, моё луковое!  Не боись, не на съедение  же волкам, потому, что они у  нас, тут не водяться. Мы  имеем при акушерском пункте отличную медсестру, бывшую фронтовичку. При необходимой  надобности она и прооперирует, если  нет сложностей. И роды принимает так, что замучаешься смотреть.   Мы  своих  молодух за границу, я  имею, в виду, в  район не отпускаем.  Она у нас мастерица, от  скуки  на  все руки. Представляешь  фронтовую медсестру к   нам,  сюда,  в  тайгу запереть. Нам то оно,  конечно,  благо. А  вот ей то, каково? Ей бы дальше развиваться надо, понимать бы ей там надо. А  что она  здесь почерпнёт?  Вот разве, что  у тебя найдёт занятие поинтересней. У  тебя широкое поле действий  будет, везде болит. Не  будет  знать с  чего начинать. Ты, главное, только терпи, она  в обиду тебя не даст,  поверь, мне. Умертвит на первое время. Стерпи только, она тебе поможет, а про денюжку, ты тоже умолчи,   с  тебя никто про них не спросит. Медицина то у нас бесплатная  и кормят отлично. Это  я тебе говорю про то, если  тебя направят  в  район.  А  если здесь станет  лечить, то ещё лучше будет. Мы  тебя коровьим молочком так отпоим, как помидор красный будешь выглядеть. У меня хоть коровёнки  нет; я по соседям порыскаю разок другой, они тебе сами тогда без подсказки будут носить. Люди таёжные очень добрые, я имею, ввиду, корневое  население. Приезжие  это, конечно, сброд, сколько  приезжих, столько и характеров.  А  местные  то они друг на друга  похожие   по  геннам урождаются.
- А ты будешь приходить ко  мне? – Спросил   повеселевший  Николай.
- Конечно-конечно,  я буду у тебя   сестрой  милосердия. У нас есть медсестра, она  помогает нашей акушерке  Татьяне  Сергеевне. Я уж буду на  подхвате: снабженцем или сестрой-хозяйкой, что купить  тебе, может что-то постирать, отутюжить.  Стерлядочку-то  уж точно принесу. Ты, знаешь,   какая она вкуснятинка, нет?   Да-а, вот, как  принесу - узнаешь  тогда, - Варя прекрасно понимает Николая,   в искушённости  лакомства  по стерляди.   Поэтому заводила его, чем  могла,  лишь  бы он  не думал  о болезни.
Акушерка лет пятидесяти, круглолицая, безбровая с ярко выраженными голубыми глазами,  без ресниц. Опалёная, войной, но с  доброй  и  нежной,  приветливой душой и улыбкой. Её улыбочка сразу развернёт к её расположению, к её широту души.  Волос каштановый природный, мы её так  и прозвали: «Каштанка», шутя, любя, нарочно. Она, конечно,  знает своё прозвище, и сказала однажды: «А, что? Мне нравится Каштанка. У нас  в отряде была Каштанка, мы  с  ней  в  разведку не один раз сходили.  Подорвалась она  на мине. Моё  прозвище долго будет напоминать  о  ней».
- Я, Варенька, уже предрасположился к ней по предложению  твоей аннотации  о ней. Твоя душа и сердце мне уже о многом сказала, так что не волнуйся за меня.
-  Ты, знаешь, если, что  ты  не сердись на неё.
-  Почему  я должен на неё  сердиться, ведь я  её ещё  в  глаза не видел.
- Ты, знаешь, уж оч-чень она лается, - Варя посмотрела по сторонам, как будто это было совершенно секретно. Безвредная такая, спасу нет, но лается. По всем швам утюжит за небольшую провинность. Так что ты это учти.
- Вы случайно не сёстры от одной суки? Ты, хоть помнишь себя, как ты меня материла, когда я неоднократно сваливался с поддона? Тебе матерок, придавал силы и смелости, так, нет?
- Когда такое было?!
- Не давно, с полчаса тому назад.
- Ооо! Так ты это из головы выбрось! Деревня наша вся такая, без междометия никуда, так, для вводного словца немного загибает. Вот и я так тебя подготавливаю   на всякий случай.
Варька, не обращая внимания на замечания  больного о непристойных выражения: -Живёт она с мужем, инвалид он у неё;  без ног он, как Алексей Маресьев, ходит на протезах.  И, кажется, рука у него инвалидка. Зовут просто Иванычем.  Словом, не тужи. Прозондирует тебя со всех сторон наша  Татьяна  Сергеевна; может  и оставит  в акушерском   пункте, если посчитает нужным, а уж, если, что? То на себя не возьмёт большую ответственность. Сидеть  то тоже  никому  не хочется. У нас имеется три местокойки, особенно для рожениц  и  для экстремально больных, например, как ты,  неотложка,  для не  транспонируемых  пока.  Летом в  район переплавляют на карбазе, на лодках. Зимой на  вертолётах  или на лошадях,  если нет воздушного транспорта. Конечно,  семьдесят вёрст  хорошее расстояние, да вот куда денешься?  Зимой тулупы надеваем, на ногах онучки из собачатины или из медвежатины, словом,  у кого,  что  есть тем и рады.
Долго слушал  Николай Варю, даже в сон не клонило. Уж больно интересно рассказывает  она про своё житьё-бытьё. Про охоту  с отцом, о рыбалке  с ним же  и подумал: видимо,  не такой уж и плохой у  неё отец, если жизненной практике обучена,  он поворочался  и  спросил.
- Если там роженица  будет, а меня тогда  куда?
- Вместе с роженицей стонать будешь. Роженице станет легче. Крёстным отцом  станешь. Имя   собственное наречёшь, плохо, что ли,  память о себе оставить? Ей цветы поднесут, правда, полевые, зато аромат то какой и тебе приятно будет. Да не бойся, ты!  Нет пока ещё  у нас таких на примете, разве только с  предгорьев Ангеры, если  подбросят? Это ведь дело то не шибко хитрое.  Прихватит, если, то считай, кричи, караул. Ни  куда не денешься; отворяй  ворота выпускай на волюшку человечка, а то сиди там  взаперти, как  арестанец девять месяцев. Все мы там побывали  и условия одинаковые создавали, а вот как вылетел на свободу, то какая уж тут свобода? Кому всё, кому совсем ничего. Я вот, например, под поездом побывала. В свёртке нашли, кому-то, стало быть, не нужна была, а потом  в  детский дом  спихнули до семи лет.
- Ты, детдомовская, что ли?
Варька не слышит вопроса и продолжает аннотацию потерпевшему леснику.
- Так что ты шибко  в голову то не бери. Одна собирается рожать так это осенью будет.  Ты, что до осени намерен расположиться здесь?  Нет, браток, постыдись!  Семья, дом,  дети тебя ждут далёко-далёко
- Варя? Откуда у тебя столько опыта, не  смеёшься – говоришь.
- Ты, то, как сюда припёрся, - продолжала девушка допросы,- за  какие грешки сюда  тебя сослали, ты, мне вот  что ответь, да ещё жену  с дитём притаранил на мошкару такую?
- Да нет у меня жены!  Повторяю - это была в гостях у меня моя сестра и прожила почти полгода. Наша мама проводила её ко мне; проверить, как я здесь пристроился.  На первых порах ей здесь очень понравилось, а потом, как стали приставать женишки из не столь отдалённых мест.  Решила срочно уехать. Она  тоже здесь родила, в сибирских краях. Тоже на вертолёте перевозили её и младенца, в дороге у неё случилось. Груз привозил вертолёт, а она улетела попутно с ним.  В районку захотела смотаться, провериться; хватит ли её времени до Москвы доехать с животом. Грузчик принял у неё роды, тоже дал ребёнку своё  имя «Тимур».
- Тимур, значит, был уже со своей командой, диктовал свои условия и действия по разгрузке товара? Товар то оказался бесценным, не так ли, а?
- Я тоже тогда поволновался за них. Мороз был страшный, более сорока. Думал, застудят  ребёнка. Её поместили в тулупы, ещё как доехали  с комфортом. А уж обмывать то пришлось приглашать крёстного, сам  он не поехал. Пришлось ехать самому  с подарком. Сестру  оставил до определённого времени, повышенная температурка была. Назад  кто  станет с  таким комфортом доставлять, вот и жила у этого же крёстного, а у него самого четверо было. Ничо, всё хорошо обошлось, хороший попался крёстный простой и приветливый,  главное не скупердяй.
- Я же тебе говорю, народ Сибири жёсткий, но не жестокий.  Особенно, когда человеку необходима помощь неотложная, копейки  с тебя не возьмут. Ещё  сами в дорогу наложат чего надо и чего не надо. Вот такая у нас добрая  душа, у Сибиряков, чувство коллективизма оч-чень развито.  Ты, знаешь, а вот Татьяна то Сергеевна наша акушерка не позволила бы отправить в такой мороз к гинекологу, ни-ни, ни, боже мой. Она всё сама.  У нас она классная  фельдшерица,  она  бы  не  позволила  мотаться  в  вертолёте.  Только так!  Сама приняла  бы  роды,  по заднице  бы так младенца отхлопала, если б он  признаков  жизни  не подавал.  Она  сама  и  пупок перевязывает.  У  неё лёгкая  рука  грыжи не бывает.  Так, что, если что,  я за себя не переживаю.  И тебе отрежет, что надо и снова пришьёт, то чего не было.
Николаю было больно и смешно. Он решил поинтересоваться: «Замужем она или скоро выскочит замуж» Уж больно практичная деваха перед ним стоит.  Она  с  гордостью рассказывала  и рассказывала про свою фельдшерицу «Каштанку», называя одним словом «Классная».
- Ты,  дружок, так и не рассказал, каким ураганом сюда тебя занесло. Попутный ветер у нас бывает только по реке; мы успеваем натягивать  паруса только летом.  Чо  молчишь? Рассказывай, язык,  поди,   без костей  не  перебитый.
- Стыдно  и  говорить  даже.
- Это  почему  стыдно?  Ты что  разбойник, вор  или грабитель  какой?
- Тунеядец я! – с горечью выпалил сквозь  выбитые губы.
- Это как понимать, тунеярец? - Впервые услышала Варя  такое  слово. - Впервые  слышу, ну-ка, повтори!
- Не  тунеярец, а  ту-нея-дец, - Николай  по слогам тихо сквозь беззубый рот процедил, ту-нея-дец.
- Это, что профессия такая ещё есть? Да? – Переспросила  девушка.
- Да! Это профессия по безработице. Человек, который нигде  не  работает, три месяца и более. Из Москвы таких просто-напросто выкидывают, даже   из Московской области за сто пятый километр..
-  Господи, твоя воля; им чо земли Московской жалко? Как это выкидывают людей? - Снова  переспросила  Варя. – Прямо из собственного угла, что ли?
- Выписывают, садят в вагоны по госбилету и  тю-тю в  края: сибирские, сахалинские, калмыцские,  колымские.
- Вот это да-а!  Вот  это  делишки!  И прям  без  суда  и следствия?
- Да, как видишь, видимо, так. Я перед тобой по иронии судьбы, оказался здесь мучеником. Если б не тунеядство моё, я бы здесь не оказался.
-  И кто же  в этом прав, кто виноват, как ты думаешь?
- Ничего я теперь  не думаю! Время безвозвратно пролетело;  годы, что кобелю под хвост затолкал. Теперь  ни жены, ни матери  рядом и не сестры; одна вот только ты тут у меня, и то волею  судьбы, бог послал мне тебя  в подарок  к жизни. Сколько  я проживу после этих побоев, чтоб его рыбы сожрали. И столько  помнить буду только тебя
У Николая  ручьём потекли по щекам слёзы, оставляя след тельного цвета.
- Если б  мамочка моя была  со мной рядом, что бы она мне сказала? Наверное, чувствует она мою беду, не спит, ходит от окна  к окну.  Мамино сердце чутко вещует беду.
- Ты, расскажи, как это всё случилось, что ты оказался, именно, здесь?
- Ничего особенного в моей жизни не случилось. Просто мы три друга закончили десятилетку. Нас красиво проводили школьные друзья  в  ряды Советской Армии, красиво встретили из Армии. Служили мы  в разных краях:  Один  в  Краснодаре,  второй  в Узбекистане, а я оказался волею судьбы  в Сибири, точнее сказать, в Иркутске.  И как ни  странно вернулись мы все трое в одном месяце, на одной неделе. Отгуляли  встречу шикарно, было на что; мы перед этим вагоны разгрузили.  Договорились  с друзьями отыграть свадьбы в один год, в один  месяц  и  в одно число. Не правда ли Варя, какие мы были счастливые?!  У всех у нас была  одна наша школьная невеста.  Мы были все трое  в неё влюблены, да парни понимали, что она из-за меня сильнее страдала.
Николай приумолк, видимо, не хотел сердечко своё  тревожить. Повздыхал и снова начал впадать  в дрёму.
- А дальше то, что было? Что свадьбы не было у тебя, а у них была, да? Ты, что притих на самом интересном месте? Чтоб меня окунь проглотил, что это я к тебе сегодня привязалась!
- Словом, после  Армии мы решили погулять, отдохнуть месяц, другой из расчёта по три месяца  на каждого, потому, что нам полагались отпуска  после службы по вредной категории.  Каждый из друзей служил в ракетных  войсках, а это тебе ни хухры-мухры – вредный цех.  Всё как надо мы выполняли действия по военному уставу. Отдыхаем три месяца,  как положено  по уставу гражданского уже закона. Вдруг, к нам троим в один день и час приносят снова повестки, уже не из военкомата, а  из  Отдела Внутренних Дел. Родители наши в шоке, у меня, правда, мама одна без отца. Все  в голос: «Чего, вы, где набедокурили?» Мы сами в шоке,  родителей успокаиваем: «Пойдём,  узнаём,  в чём дело». Все трое являемся в милицию; нам, с бухты-барахты, предъявляют документины  на  выселение из  Москвы,  с определением  постоянного места жительства каждому из нас. И как обидно то, что всем нам уготовано было разное место жительство.  «За что такое наказание?!» - Спрашивали мы, но с  нами никто даже разговаривать не хотел. Дали срок три дня на сборы, на прощание с родными.  Определили места в «Купе», если это было  можно назвать купе: общага – вагон. Докатили мы  с  друзьями   до  развилки Тайшет – Абакан, На прощание хорошо дерябнули.
Николай опять замолчал.
- А дальше то, что? Дальше?  Поди, упились до поросячьего визга и набедокурили?  Так нет?
- Какой там, набедокурить? По пьяни мы нарыдались, как бабьё, прозевали своё время на следующий транспорт. Нам билеты то были оформлены до самого  места жительства  бесплатно. Мы проштрафились, значит, каждый добирался своим ходом; кто, как мог и на что мог. Мне маршрут достался, как сама видишь, очень  и  очень сложный;   тем более  в зимний период к  вам добираться,  путь не из лёгких. Сопляки, мы не сумели отстоять свои права на свободную жизнь при родителях. В родных краях, где родились, выросли,  возмужали, там хотели мы корни пустить. А теперь вот не знаем, что получиться из нашей жизни.
- А жёны,  тоже  с вами в такую даль пустились? Или у вас их не было?
- Это, конечно, с их стороны  был бы геройский поступок. Но такое испытание делить нашу судьбу с ними,  им было бы не под силу.  Особенно, как мою судьбу, не выдержав трудностей, она кинула бы меня. Времена декабристок уплыли давно  Уехала бы домой, в Москву без моего совета. Моим друзьям легче. Один живёт  в Норильске, осуществляет свою мечту. У него руки, голова хирурга; ходит  на вечерний факультет, работает уже медбратом, а до этого работал, как он пишет токарем на заводе. Ага! Всю жизнь он мечтал быть токарем, как бы не так. Умная голова у него, уж до чего умная, спасу нет! Такие логарифмы, бывало, преподнесёт, никогда не разгадаешь.
- А, ты, кем бы хотел быть? - С огромным интересом спросила Варя.
- Я то?
- Да, ты, конечно, кто же ещё?
- Я хотел быть большим архитектором! Переустраивать, достраивать мою малую Родину, Москву. - С гордостью ответил Николай, и глаза его засверкали. Варя про себя подумала, а вслух выговорила.
- Наконец-то, взяла я тебя за живое местечко. Хватит горевать, пассивным будешь, так скоро не поднимешься. Когда мозг работает, да ещё сердечко  здоровёхонькое – жить можно.
- А третий, кем хотел быть, ваш друг, мы про него забыли.
Варя  задавала и задавала вопросы своему собеседнику, чтобы он не засыпал, не замыкался  в себе, а сама тем временем изо всей силы работала шестом, отталкиваясь, всё ближе  и ближе сокращала расстояние между островом и  спасательным пунктом, называемым фельдшерско-аккушерским.
- Третий, говоришь? -  Как бы сам  задал вопрос  Варюхе,- третий- то, он  до Армии был маленьким музыкантом, в  школе музицыровал, в Армии был уже хорошим музыкантом. У него семилетка   музыкальная за плечами. Получал в один день почти два аттестата, по музыке и за среднее образование. Все думали: далеко пойдёт парняга. А тут, видишь, вот,  как оно вышло. А теперь он живёт, в каком то селении, под  Абазой, за Абаканом, южнее. Пишет он маме, спрашивает обо мне. Наверное, обижается, что я не написал ни одного письма. Не о чем было писать. Это был мой первый и старший дружок. Он годами старше меня не много.- Николай задумался.
- Э-э, братец! Он там музыкантом никак не станет. В леспромхозы его затолкали: Правда, ещё есть горнодобывающий рудник, шахты значит, Где  ещё хуже с дисцыплинкой, а насчёт картошки дров поджарить, куда там? Намного легче,  чем у нас.
- Ты, Варя, о чём  это?
- Да, всё об одном и том же. Там легче с поставкой выпивки, потому, что  какие ни есть, а дороги имеются. И пешком можно, на тракторах, грузовиках, машинах и самолёты летают регулярно. Нет, соврала, Николай, самолёты туда ни в коем случае не летают. Посадочной площадки для самолётов нет. И водный транспорт в глубоких селениях отсутствует.  Там испокон  веков леспромхозы, как и у нас. Правда, у нас, здесь  называются  леспромхозы  молодыми. Только-только осваиваются лесосеки, а уж, гляди, сколько деревьев  погубили, варвары.  Не-е-ет, он там музыкантом не станет тоже, как и, ты, архитектором;  точно, как и я не стану певицей. Нам, друзья, из глубинки выкарабкиваться надо всеми правдами и неправдами. Захряснем здесь, куда уж потом и думать о своём будущем? Вообще то, если твой дружок так сильно склонен к музицированию, то кто же ему может помешать играть на инструментах в клубах. А это уже есть развитие совершенства, дур-рак будет, если закинет музыку. Ох, и дур-рак, меня там, рядом с ним нету! Я бы не позволила ему забросить мечту.
Варя заволновалась за того парня и даже забыла про шест в руке, что у неё был.  Выпал и уже отплыл от лодки; ей пришлось вылезти  из судна  и пойти за шестом; хорошо, что течения быстрого нет.
- Нет, он пошёл по другой отрасли, он теперь шахтёр. Мама писала:  на доску почёта  попал. Короче, все оказались не у дел. Я то, конечно, у дела, видишь, лежу, отдыхаю, загораю на солнышке  в робе. Мечтаю, в  санаторий попасть  и пожить безбедно; за счёт казённых харчей и свои подэкономить. Не дурно, правда, Варюха? Варя молча пыхтела, как паровоз, отталкиваясь шестом,  приближаясь всё ближе к родному  пристанищу.
Оба они замолчали, потому что, каждый думал о своём коротком  пройденном пути жизни и мечтал, наверное, о будущем. Разговор не клеился долго. Николай  заговорил первый.
- Варя, я удивлён твоим знаниям, откуда ты всё знаешь, понимаешь, чёрт подери, а я москвич и то ничегошеньки не понимаю. и не знаю.
- Москвич, очень громко сказано. Что ты мог знать, молокосос, если  вы задаётесь только московскими улицами. Такие, например, даже песня сложенная: «Переулок на Арбате», «А я иду, шагаю по Москве». Ваши заезженные улицы, истоптаны веками всякими  войнами. Напалеон был в Москве?  Был, нечисть поганая, из-за него Москва была сожжена. Да и вам молодёжи одна дорога только школа да московские улочки,  «Улочки московские» Варя прежде, чем сказать про московские улицы, начинает с песни.  - Нет,  то ли дело песня: «Марчук  играет на гитаре. Марчук играет на гитаре и море Братское поёт»  То ли дело, прежде, чем думать, а тем более что-то спеть о тайге, надо пройти серьёзное расстояние от московских улочек до будущего Братска. Вот это люди, я понимаю, а что вы московские парни, мамины сынки и не более того. Прежде, чем запеть про братское море, нало было его выкопать, соорудить эстакады и более того… До будущего котлована надо было добраться, выкопать его собственными руками, всё прочувствовать
- Вот уж не дать, ни взять, ходячая энциклопедия. Мне ли с тобой тягаться в знаниях, откуда у тебя всё это? – Николай серьёзно задумался о девчонке. – Жаль, что я тебя намного старше…
Варька не заметила сожаление  Николая о разнице возраста.
- Как откуда? Нас родители таскали не по московским улочкам. Двадцать восемь ПМЖ сменили. От Финляндии до Норильска и от Абакана  до Кубани  поперёк накрест лежащие дороги. Представляешь, по каким я улочкам топталась. И не просто топталась. С орудием труда в руках. Где они пашут, колымят, там и я с ними, как старшая в роду из детей. А теперь, короче все не у дел.
- Да, Варенька, у всех мечта накрылась, медным тазом,  как брёвнами накрыло  того беглеца. Жёны  их сбежали в Москву, к мамам. Хорошо, что я один рыдать не по кому, а, значит, и заботы лишние по боку.
- Ну, ты, братец, и сказанул. Кто тебя брёвнами укрывает; теперь твоя гора брёвен далёко позади. Плохо, что не можешь увидеть сам.- Варя села на лавочке, в лодке, отдохнуть и поговорить с попутчиком. Лодку запутало в траве, поэтому ни какой опасности не было, что их снесёт. - В чём же дело? Документы  в зубы и тю-тю. Кто вас здесь привязал? Вы свой срок  ссылки отмахали, отработали,  три года не малый срок – всё по закону. Денег тебе хватит, вперёд, и  с  песней  до Москвы майской.
Варя  с огромной завистью к больному и немощному, о том, что он совершенно свободен; может в любое время покинуть эти жуткие, глухие не заселённые края.
- И куда теперь ты думаешь удирать?  В столицу нашей Родины, Москву или до своих друзей, товарищей?
- Не-ет! Нет, я не могу в Москву  вернуться.
- Почему? - С огромным  любопытством, нагнувшись к Николаю,  спросила   она больного.
- Документы забрал,  не заполненные, о принятии  и   об увольнении. Москва, таких не принимает, когда документы не впорядке.
- Фу-у! Эт-то  чепуха!  Доберёшься   до  дому, пиши срочно заявление  на  увольнение. Причину  укажи какую-нибудь,  ну, скажем,  жена забеременела, или   что там ещё можешь придумать. Сам-то поворочай мозгами. Ты ведь уже  не маленький ребёнок, чуешь, как она вами крутит? Жизненный опыт, какой-никакой присутствует. Да  ещё  не забудь прихватить справку о болезни, что ты кантовался  в больнице. А если,  где застрянешь  в  больничке; не задерживайся,  пиши прямо из больницы заявление об увольнении. У тебя прогулов  не будет и тютелька  в тютельку стаж  непрерывным будет. Ты ещё  вдоволь сумеешь отдохнуть и у  мамы  под крылышком.  Когда они,  наши леспромхозовские  кадры получат твоё письмецо, диву дадутся, скажут: «Во, как!  На плоту и прямо  в Москву въехал?» Плот идёт очень долго до места назначения, скажем до Игарки,  а от  нас конверты  летят  только  самолётами.  Запроси  у  них сразу книжку трудовую, мол, без трудовой устроиться не могу. Это дело подсудное; держать они  её  не имеют права. Выбрось из головы ты всякую мутату. Это мелочи жизни. Ты о другом лучше подумай хорошенько.
-Трудовая то у меня  на руках, я же говорил, что взял  её на всякий случай. Голова то не  скумекала оставить её там.
- Фу-у! Не  горюй!  Это даже ещё лучше!  Ты,   пока тут лежать будешь, прохлаждаться, трудовую книжку верни назад с этих же мест, быстрее доскочит. Это первый вариант. А по второму варианту лучше не отправлять. У тебя там записи, поди-ка, ещё и нет. Ты по прибытию запроси-ка лучше справочку с места работы.
Варя задумалась и  спохватившись, сказала:
  - Нет! Николай, первый вариант удобнее. Пока лежишь в больничке, срочно отошли трудовую книжку в кадры, по месту работы. У тебя там деньжата остались, наверное, и характеристика не плохая впишется. Ты отдай-ка адресок медсёстрам; они тебе всё обтяпают, с твоих слов. Обскажи всё подробненько, только не об этом дураке, как ты попал в больничку. А вобщем то и писать бы ничего не надо: больной есть больной. Им то, какое дело до твоего здоровья? Ведь ни мать же родная. Поди-ка не оставил ты там зазнобу в этом захолустье? - Варя всматривалась в глаза Николаю.-  Я тебя, спрашиваю или кого!? – Грозно крикнула она.
Николай молчал.
- Хотя ты прав, кто я такая, в душу со своими вопросами тебе суюсь, ладно не говори. Только вот насчёт трудовой книжки обязательно по первому варианту сообрази, потому, как приедешь в Москву, по справочке тебя на работу нигде не примут.- Варя снова взглянула  в уставшие глаза Николаю.
-  Умаялся мужичок не до справки и не до трудовой ему нонче. Или уж давай мне трудовую книжку я тоже не оробею отправить, этот вариант куда вернее будет. Я с уведомлением пошлю. Всё известно будет: кто получил и когда получит. Я тебе по рации сообщу в больницу об этом. Понял-нет?
Варя не знает, о чём ещё говорить с инвалидом. – А он  молчал и только изредко вздыхал, а слёзы катились и катились по его щекам. Она задумалась о документах;  какие же документы прихватил утопленник? Не его  ли это были?
- Николай, а, какими трёс документами тот шагающий по брёвнам, уж не твоими  ли?
- Нет! Не мои, его с собой, мои за пазухой должны, быть под рукой.
- Вот, и, слава Богу, если слёзы катятся, значит живой ещё. Ты меня до ужастиков то не доводи. - Увидев улыбку Николая, Варя  приказала ему не молчать; больше говорить, говорить и говорить,- мне же страшно одной то!
Тебя, если, что дальше района не отправят.  У нас специалисты-медики очень сильные, толковые. Они  у нас  по пятьдесят восьмой статье отбывали. После смерти И.В. Сталина, в тысяча девятьсот пятьдесят третьем году, некоторые после смерти со временем были  реабилитированные. Здесь  не  только  медики сильные и музыканты имеются, я даже в одного пердуна ссыльного втрескалась, так  что уши и щёки излучали светоотделения. У него  внуки  уже  такие, как я годами.  Наверное, всё  потому, что музыка всё-таки связывает  людей;  я ведь тоже хочу быть певицей, мне ведь всего ещё ничего годков-от. а уже побывала  на радио, песню исполняла: «Куда ведёшь тропинка, милая?» Слышал такую песню, красивые слова? А мелодия-то, какая, прямо  так за душу дерёт из-за милого.
- Из-за этого «Пердуна?» - Николай ревниво переспросил, - из-за старого?
- А-а, значит, ты не спал? Ты меня слушаешь, о чём я говорила? Всё молчал-молчал и, вдруг, как про пердуна заговорила, так сразу уши оттепенились?
- Что вы за народ,  девчата? Заиграл, запел, так сразу же втрескалась.
- Ну, ты, даёшь, Никола, сразу уже  и подковыривать начал, зачем так  то?
Ладно, давай  ближе  к делу, а то вон уже и косогор приближается. Не успею моргнуть глазом, как она тебя у меня отберёт. Она не только  младенцев отбирает  и старыми не брезгует.
- Вот бы никогда не подумал, что меня в двадцать лет с не большим  присоединят к старому поколению. Неужели я так плохо выгляжу, а Варенька?
- Я не присматриваюсь, к тебе. Мне не до того, чтобы разглядывать морщины, на твоём лице, притом, что  у не знакомого человека.
- Ха-ха! Ой! Варя, хотел рассмеяться, да морщины треснули,  разошлись по швам. Не смеши меня, Варенька. Лучше ругай больше; у меня швы будут от твоей грозы сужаться.
- Ты понял, о чём я намекала по поводу твоей трудовой  книжки? Давай, не тяни  со временем, всё как штык будет сработано. Даже в свою деревню её переведу, а из деревни тебе, в Москву, ясненько?
Николай посучил ногами, поёрзал-поёрзал, поморщился, хотел, что-то Варюхе  ответить, да воздержался. Сказал  несколько слов только о работе своей.
- Не выписался  я  в леспромхозе, и с военного учёта не снялся.
Чувствуя скорое  расставание, Варя говорила и говорила и всё невпопад.
- Тебе трудовую книжку вышлют. Не беспокойся за неё.
- Она же  у меня  на руках, Варя.
- Ах, да-а? Всё  в голове переплелось. Ну, у тебя  голова то на плечах, так используй её  по назначению без подсказки, если что, можно трудовую  не отсылать. Нет,  подожди, какая  у тебя  на руках трудовая?  Ты, что до Армии работал  уже? Словом так, какая мне разница работал, не работал. Запроси тогда справку с  последнего места работы. Вышлют. Никуда не денутся. Значит,  трудовая книжка тебе вовсе не нужна. Не морочь  себе и мне голову. Желательно тебе бы лежать на больничной койке только не в наших краях, а там у себя,  в  Москве.
- Почему, ты считаешь, что где-то лучше?
- Москвичам всегда, там  удобнее, потому что центр и уход за больным намного лучше. И случай чего лекарства доступнее, чем здесь в глуши.
- Возможно, ты права, Варвара Степановна. Какая ты взросла со своими мышлениями. Диву даюсь, а применить себя к тебе не могу.
- Как это применить? Ты к своим всё-таки применяйся поближе.
Варя продолжает советовать, что дальше делать по случаю выздоровления и по случаю возвращения домой к маме.
- Это всё понятненько, Варюша, всё я понимаю. Только вот, кажется, я уже привык к тебе.
- Ты перекрестись, на всякий случай. Когда, кажется, то руки сами собой произвольно двигаются ко лбу. А потом, вот так ведут пальцы, вот так, вот так.
- Ну, ты, оказывается ещё и садистка. Сначала меня мордой в поддон сунула, а теперь после всего прочего, заставляешь меня крещением заняться. Руки то мои не способные делать произвольные упражнения.
- Чего ж ты тогда там помогал мне, как мог?
- Так вижу, ты ещё соплячка, а мужика выручаешь. Зачем я тебе был нужен там?
- До тебя не дошло ещё зачем?
- Нет. Не дошло и даже ни сколечко. Глупая девчонка и всё; уцепилась за меня, посчитала, ну хоть за мёртвого бы да замуж выскочить. Цеплялась так, что даже ворот у спецовки оторвался.
В какой-то момент, Варька остолбенела и так была озлоблена, что готова была немедленно бросить незнакомца.
- Ах, так! Девчонка, да ещё соплячка!? Ну и чёрт с тобой лежи ты здесь, загорай до морковкиного заговонья. Чёрта с два кто к тебе подойдёт. Будут видеть, а не подойдут. Разве есть на свете ещё такая дура, как я. Грыжу себе наживала, а тебя вытащила. Когда бабы угождали мужикам, ты скажи мне? Только что в постели, в обнимку.
- Варвара Степановна, ты, что была замужем или ещё замужем? У меня язык не поворачивается говорить о таких вещах, а ты тут приподносишь теорию семейного сутяжества. Ну и ну, Варвара Степановна, не ожидал я от тебя такого. А впрочем, мне тоже без разницы, сегодня здесь, завтра там. Одному удивляюсь: Девчата в глубокой дыре, грамотнее московского жителя, например, как я.
- А я тебе уже сказала, что такой молоденький москвич сопляк, а ещё возомнил в себе хорошего знатока. И говорит обо мне так; надо знать человека, а ты проходимец, а не тунеярец. А ещё доказывал какому-то  проходимцу, подобному себе. Вот и доказал себе на шею. Правильно, говорят, кошка скребёт на свой хребёт.
- Ты своей репликой меня оглушила, не даёшь слова сказать. Ну и времена пошли, девчата из глубинки, девчата из глубинки. Я как приеду домой обязательно расскажу о тебе своим московским девушкам, какие есть и живут в Сибири.
- Ты, считаешь, мне позорно будет перед ними? Ни хрена не опозорюсь, так и знай. А про постель сказала,  так у нас все женщины говорят такое выражение. И что тут такого? Помелом то мели Емеля, а край знай, чтобы мусор не выбросить из корзины в чужой огород.
- О, господи, Варька, а я то подумал. Нет, не буду говорить, о чём подумал.
- Думает боров на свинье, и без слов, а ты боров в лодке. Тебе ещё рано об этом думать, понял, нет?
- Варька, прекрати!  У меня нет сил смеяться. Даже что-то лопнуло  там за спиной. Ты, говоришь, а сама не смеёшься.
- Над тобой, что ли смеяться? Ты уже и без меня смешон хуже некуда. Мама надеется, что с сыном всё в порядке, а он тут  разлёгся и на женских плечах выезжает.
- Да ещё, как боров в лодке. – Добавил Николай.
- Довольно поговорили, пошутили и дальше поплыли. Я немного тоже  переборщила, прости, но зато отдохнула. Гляди, косогор обступила молодёжь деревенская. Ан, нет, чтобы сбежать с него, да помочь мне или хотя бы поинтересоваться над, чем это я пыхчу и с кем дело имею. Вот она, какая молодёжь наша. А, ты, на всякий случай, что тебя не касаемо, ты близко к сердцу не принимай и всё. Лежи себе полёживай камнем. Только вот подумывай, насчёт  военкомата, приди, доложи, что вернулся. Справку о болезни покажи или бюллетень; военкомат  сам запросит сюда и поставит тебя на воинский учёт. Да! Ещё, гляди,  чтоб за бюллетень тебе оплатили. Если  в нашем районе закроют бюллетень, то не тяни резину, сразу отправляй его  в  свою организацию и указывай  не Сибирский адрес,  а  мамин, московский.  Значит, чуешь,  нет, о чём я говорю? Запоминай ладом, мы уж  тут с тобой, как бы сроднились, а там, глядишь, постесняешься,  у кого спросить.
- Конечно, и непременно,  всё сделаю, по твоему совету и  спасибо тебе за всё про всё. Может, когда ещё свидимся, земля то у нас треуголка, в каком-нибудь углу, да встретимся. Ты такая вездесущая, завидую я твоему будущему супругу. Он у тебя будет, как котёнок за пазухой или птенец под крылышком у наседки.
- Не-э-э! Все, вы, мужики мечтаете о таких девчатах. Мне такой ни за что не про что,  не нужен.  Я сама бывшый птенец детдомовский, я бы тоже  хотела пригреться под крылышком у собственной матери, такой родной, и ласковой. - Варя очень тяжело вздохнула.
- Ты чего так тяжело вздыхаешь, голубка моя?
- Ты, знаешь, что-то с трудовой книжкой и твоим военным билетом, паспортом я так из нашего разговора ничего не поняла. Только одно думаю и думаю, что не последние секунды находимся вместе. Будет у нас ещё время выкроем для этого  разговора..
- Варя, - Николай хотел ещё что-то сказать, не получилось,  потом вспомнил. - Ты деньжата вытащи у меня из сапог.
- Никуда твои купюры здесь не денуться, я не имею права снимать сапоги с тебя. Наша  классная акушерка сообразит сама на все пять.
За разговорами молодая бакенщица не заметила, как заплыли за поскотину, осталось только на косогор подняться и до медпункта совсем рукой  подать. Не успела приткнуть свой шитик, и  накинуть верёвку за камень, как набежала ребетня.
- Ой, Варюха, ты откуда такая чумазая, вроде по воде плыла? Грязная, одежда изорвана, мать то задаст тебе теперь трёпки. Кто тебя мучил? Замызганная невтерьпёж
- Тихо, ребята, человек  в лодке.
- Ой! Дай-ка посмотреть, глянуть хоть одним глазком?! Пьяный, поди, какой чувырло. Отмоешь, отстираешь и в жёны возмёшь. А отца-то хоть спросила? Он ить токо что с бугра сошёл, всё тебя высматривал, вместе с твоей мамашей. Ну и гадючка она у тебя. Таких искать по свету, да не сыщешь днём с огнём.
- Варя, наклонись ко мне, - У  Николая, как показалось Варе, появилась ревность и к ребятне,- я что-то хотел сказать, да не успел.
Варя,  отстранив ребятишек подальше, от лодки:
- Видите, по секрету хочет говорить, значит, не подслушивайте, не хорошо быть наивными,
- Что, ты, хочешь сказать?- Снова наклонилась к  больному мужчине.
- Ты  не видела того  вообще. И не знаешь, как его звать, поняла?
- Чего уж тут не понятного? Конечно-конечно, не видела и откуда мне о вас вообще то знать.
- Даёшь,  слово?
- Тебе, какое, пионерское?  Извини, я ещё не оформлена  в комсомол, так визуально  именуюсь   полупартийной.
- Я знаю,  ты подслушала наш разговор.
- Ну и что из того, что подслушала, с пятого на десятое или как? И о чём он был, Коля,  не помнишь?
- Понял.  Я ножа  не видел  на острове.
У Николая лицо зарумянилось слегка, как только Варя сказала слово, Коля. Он немного расчувствовался и пустил капельки по-мужски нечаянных слёз
- Им рыбы чистят шкуру того самого. Нет смысла и водолазам ползать под водой. Там, наверное, брёвнами всё  перепахало и костей то не соберёшь.
- Тоже понял, умничка.
- Я себя знаю, будь спокойным. Время уходит, разговор заканчиваем.
- Ой, Варя! Проговоришься, тот самый на дне, а я на суше, ни семьи не видать, ни мамы, ни волюшки и так,  не дай бог никому, отмахал топором в леспромхозе ни за что, ни про что  смолоду лет. И всё по  вине тройки. Им ведь, что  в голову взбредёт. И тебя затаскают ни за что, ни про что, молчи лучше и спокойнее будет. Не видала, не слыхала ничего.
- Не видала, не слыхала  ничего, как мой милёночек к окошку подошёл,- вдруг, ни с того ни  с сего затянула она песню.
Николай понял: песня сопутствовала  содержанию их разговора.
- Я тебя вытащила из брёвен. Ты, как мог, карабкался, а я помогала.  А тот самый, которого я не знаю имени, решил сам самостоятельно перебежать реку, да не справился  с управлением; под брёвна угодил; пить меньше надо было ему. Горло то, что сарафан, без гузна и без дна. И река не поскупится, пей себе в волюшку. На казённые  харчи и уксус сладкий. Да, и вообще-то, что тут особенно у вас, именно, произошло? Кому, какое дело, Коля? Ну, подрались, покарябались, а затем каждый пошёл своей дорогой. Ты с пьяну угодил в яму на берегу; яма образовалась от  брёвен, и если б ни я, то тебе бы была хана. Не так ли? А твой напарник, гамно, как отец выражёвывется, кинул тебя, пошёл другим путём и угодил, возможно, между брёвен. А брёвна ни кому не дано осилить ни трезвому, ни пьяному тем более, да ещё где? На воде! Чего тут хлюздить, спрашивается? Всё другое дело, какое было у вас там ни твоего ума дела, а тем более моего и подавно нет ни какого дела. Я человек третья случайная сторона и в свидетели я к вам не берусь записываться.
- Какая ты, умничка, ты,  уж Варенька, прости за  всё. Спасибо, за спасение моей души. Не то б не видать мне ни дна, ни покрышки; залило бы водой и утромбовало бы брёвнышками, это уж точно. Про зека то ещё, как сказать, где он?  Всякое может случиться, возможно, успел выпрыгнуть, куда, а вот мне  точно была бы хана, если б  не ты. Спасибо тебе, теперь я уж мёртвым не стану, это точно. Я очень живучий, как коты, они всегда выживают, если рука человека не сгубит их.
-Эй! Ребятишки, зовите нашу медичку, Татьяну Сергеевну. Да живей! Здесь мужик немощный, в лодке прохлаждается, придавленный брёвнами. Ничего, Коля, что я так над тобой подшучиваю?- Спросила Варя.
- Давай, валяй, не много осталось, скоро увезут;  ещё соскучишься по мне. Таких бедолаг раз-два и обчёлся.
 Варя перевязала лодку поближе, под огородом  фельдшерицы,  но, заметив родителей, она решила покинуть пострадавшего, чтобы  отец и мать не настигли её  с чем попало в руках.
- Я тебя оставляю, скоро подойдет наша «Классная», прощай, не то долбанёт еще чем-нибудь; вместе уляжемся в роддоме то нашем.
- Не уходи!- В приказном порядке сказал Николай.- Не имеешь права оставлять меня одного! Родители тебя не тронут, потому, что не имеют на это никакого права, на избиение своей дочери, да ещё какой, героя дня! Ты, хоть представляешь, что ты сегодня совершила? Да и вообще, что ты понимаешь?  Не уходи, я сказал! - Николай забыл о своей боли, хотел, было подняться, да не тут то было. В руке и в ноге что-то кольнуло сильной болью; он принял прежнее положение, лежать на поддонах лодки до прихода скорой помощи. 
- Не уходи, Варя, я прошу тебя, останься со мною, до прихода медички, мне так легче будет. Ты для  меня живительная сила. Всю боль снимаешь, когда из глаз сыплются искры, но, когда ты рядом, я этого не замечаю.
 Варя, затаив дыхание в ожидании родителей. Они всё ближе и ближе спускаются уже напрямую от огородов, по наклонной, прямо  к лодке.
- Ой! Ёй-ё-ой! Что щас бу-удет, отец вот уже рядом пять шагов.
- Где надо не струсила, а тут отца испугалась?! Пусть только тронет, я встану, разберусь по первое число, не повадно  в будущем станет. Не боись, я сказал!
С горы бежала на всю свою мощность медичка  с саквояжем, со всеми приборами и мензурками наготове. Этого у неё не отнимешь, у неё всегда готовность номер один, а за ней не спеша, осторожно переставляя протезные ноги, шёл её муженёк-фронтовик дядя Ваня.
Конечно, Варя понимала свою ответственность; она не имела права отходить от больного. Ей надо сдать по всем правилам неотложной  помощи, то есть  до прихода медицинской помощи, пока не сдаст  больного врачу. Она должна была доложить врачу приблизительное происшествие  с больным, которого она почти ничего не видела; только со слов  самого больного догадывалась. Где его нашла? Какую помощь оказала?
Варя завидовала медичке в белом халате.  Она  может помочь ему.
«А я чем могла ему помочь? Только то и есть, что выгрузила из грязи, да в лодку заворотила. Может, ещё больше навредила, когда он мячкнулся всей тушей в лодку. Я же говорила ему, чтоб он придерживал свою макидру, он же, как уволень сопел, сопел, а мне то от него никакой помощи. Бедная наша медичка, как хоть она то выдержала всю войну, таская таких,  увольней с поля боя. Сегодня тепло солнечно, а она зимой и летом, в дождь и снег, наверное, потому и детишек у неё нет. Простыла в сапогах да в коротенькой юбчонке, да в тюбетейке в лодочку. Ничего-о, от одного раза со мной ничего не станет. Я ух, как закалённая, а грязь то я живенько  отскребу; мордой в воду и грязь откиснет».
Отец с матерью почти подошли к лодке, где стояла толпа детей; взрослые были на рабочих местах. Варя не выдержала сурового взгляда отца, нервы её сдали и она, как закричит:
- Сколько может продолжаться? Когда я перестану бояться родного отца? Люди, добрые  подскажите же моему отцу! Сколько ни делай всё не так! Всё мало! Ночами не спи, за беременной коровой следи, шпану обстирывай, за ней же следи – всё как на блюдечке, а на меня вечно зверем смотрят родной отец и мать. Вечно, какое то недоверие. Всё мало-мало, как в помойную яму!
- Это ты на кого так? - Спросил Николай.
- А на кого же ещё, как не на отца родного. - Подбежавшая медичка,- ответила за Варю - Она за словом в карман не полезет, от себя отсыплет  и  другого выручит.
- Молодец, она ни зачем в карман не полезет, черепок у неё работает, дай бог, каждому. Трудно ей здесь, в город бы надо ей сбегать, песни петь, людей радовать.
- Да-а, она у нас солистка телятника, Первое место заняла  за песни на радио,- поддержала медичка Николая, - по утрам  в пять часов только и слышно её голос. Уедешь в город - я не услышу твоих песен. с утра пораньше. И Татьяна Сергеевна, вдруг, запела чистым высоким  сопрано.
«Фа-фа-фа-а-а, лист зелёный спелой груши, Ляна.
      Фа-фа-фа-а, я в бригаде самый первый, Ляна.
    Мы все трудимся, как наша, Ляна.
      Первая девушка в колхозе  Варя - фа-а-а! 
Я её песни все наизусть выучила. Да, как  же не выучить то? По утрам все спят, а мне на свежие мысли все сольные песни  вмещаются. Ваня   мой и то поёт с ней по утрам. Если, как не слышно её голоса, мы с ним  в тревоге: не случилось ли чего. Вот и сегодня мы не слышали её песен, так и подумали: что-то с нашей Варюхой приключилось? Но уж такого мы не ожидали. Когда соловей  перестал песни на заре петь, мы вышли на берег с Ваней и наблюдали: что же наша Варька вытворяет? Какие, финтибоберы выкамаривает с лодкой, да перед плотом, волос дыбом стоял. Это же борьба похуже, чем я видела на фронте. Здесь  быстрина, волны, плоты, а с другой стороны в неё палят, и кто, вы, думаете? Родной отец, вот уж никогда бы я не подумала так о родном отце, никогда, извините меня за такое ругательство к вам, Степан Петрович, извините! Вы не достойны такой дочери! Не дос-той-ны, вы поняли меня? Мы, воевали, защищая, наших детей, а вы в мирное время в беззащитного ребёнка решили попасть!  Вам, что мало пришлось пострелять, Степан, а? Э-э-х, вы-ы?  Ещё мужик - отцом величаешься. Да я бы  с таким отцом рядом за стол ни села жрать, даже если бы сильно захотела. Беги, дочка, в город, беги, зачахнешь с ними! Пусть они без тебя развернутся со своей шпаной. Ты хоть хорошо с ними питаешься, а? То-то же, молчишь, ну и молчи, покрывай отца, он ведь поди-ка родной тебе?
Варя долго стояла  подле лодки с Николаем, слёзы её катились ручьём, щёки снова стали такими же размазанными грязными руками. Она молчала, потому что была бессильна, что-либо сказать.
- Чего молчишь, Варя? Скажи хоть слово, в город её дядя Степан отпустите, Не пропадёт она без вас, человеком станет большим. Я бы, конечно, тоже  с таким отцом в одной келье жить не стал. С детства травмирование детской психики, лунатиком стать можно.
- Она уже лунатик, - сказала Татьяна Сергеевна,- такие финтибоберы  по ночам выделывает, выйдешь подышать ночью свежим воздухом, неожиданно видишь, её действия  даже душу коробит.
- Ведь убьётся же! По брёнам нового дома ходит, как циркач по канату. А у хозяйки, бывало, училась в четвёртом классе, по килограммовому калачу ночью в раз съедала. Лукерья думала крысы завелись, не успевала настряпаться, пришлось в квартире отказать ребёнку.
Отец Варьки стоял безмолвный. Мать, Мария Григорьевна была ни жива, ни мертва;  она  услышала впервые о  том, что дочь  их  лунатик.
- Я  не могу  уехать.- Сказала Варя.
- Почему? – Спросил Николай.
-  У нас местность не паспортированная, а без паспорта куда я?
- А  у  родителей есть? - Снова спросил  больной.
- Конечно, есть. Они, рабочие, по договору, а я колхозница. Замуж выйду,  за городского. Зарегистрируюсь,  тогда  и паспорт у меня   появится.
- А есть такой  на примете? - С ревнивой  завистью опять спросил Николай.
- Колхозных парней много, да на черта они мне, пьяницы да тунеярцы.
- Погоди, поправлюсь, заберу тебя  в Москву.
- Ага! Жена встретит, чем ворота подпирают?!
- Я же не собираюсь на тебе жениться. С мамой познакомлю, в училище искусств устрою, с таким талантом, как ты вне конкурса проскочишь. Прописка будет это уж точно. У себя пропишу. Живи, учись и радуйся. Ты для меня много сделала. Я тебя тоже должен  хоть чем-то отблагодарить.
Медичка не долго выслушивала вопросы ответы, попросила посторонних удалиться, в том числе  и Варю.
- Товарищ медсестра! Не надо её гнать. Пусть она только отвернётся, но никуда  не уходит. Варенька,  не уходи!
- Молодой человек, она ваша жена?
- Нет-нет! Что, вы?
- Тогда в чём дело, молодой человек?  Теперь я  над вами начальник. Она мне вас  сдала почти под расписку  в  естественном виде, какой вы есть.
Татьяна  Сергеевна задорно  подмигнула,  и Варе стало светлее на душе.
- Что, обязательно быть только женой? Она мне больше, чем жена. Жена изменить может;  Варя не предала, не остановилась перед трудностями. Вы бы видели, как она со мной возилась, вытаскивала меня, засосавшего в яму с илом полуживого. Фронтовая медсестра  и  только, точно-точно, как вы. Она много рассказывала о вас, Татьяна  Сергеевна.
- Представляю, поговорить то она любит, а теперь  подсоби-ка, мне  Ванечка, раздеть больного,- обратилась  Татьяна  Сергеевна к своему не заменимому помощнику, супругу.- И всё же прошу, женский пол удалится на некоторое время.
Медичка начала прощупывать,  простукивать и прослушивать больного с головы до ног. Поднимала и опускала руки,  ноги. Правая сторона была  недвижима, рука и нога  похрустывали  через боль и стон Николая.
Как же тебя угораздило застрять между брёвен, но оказался в яме на берегу? - Спросила  подозрительно медичка
- Как-как? – Вставила своё слово спасательница.- Брёвна точно сито. Добро тонет, а говно  всё на верху остаётся.
В атмосфере по горам эхом покатился заразительный смех всех присутствующих рядом с Николаем.
- Ты, чо дочь разлеф можно так оскорблять человека?  Ты ить ишо не знашь его, ему и без того  больно, попросить бы извинения нады.- Заступился было отец  за Николая. - То, что ты спасла ему жисть, не даёт тебе права его оскорблять, дочка.
            Слово «дочка» Степаном Петровичем было так подчёркнуто, что никогда не подумаешь  и  не поверишь в его дерзкие и хулиганские поступки.
- Во-он! Поглядите, два плота разбросало!- Обратила на себя внимание мама Вари, долго стоявшая в стороне ото всех безмолвно.
- Ну, скажем, с этой диверсией разберутся  в скором будущем,- добавил дядя Ваня.- Там, на том берегу давненько поднаехало начальство. Не спроста, видно, всё это. Заставят брёвна собрать по берегам, сплотить,  и отправят  к месту назначения.
- Ну, что парень? Переломов у тебя нет. Есть вывихи:  на плече и на ногах. В этом я тебе помогу, или тебя лучше  в районку направить, а? Там стационар, отремонтируют, на ноги поставят.
- Пожалуйста, дёрните  мне, за что требуется;  я молод, выдержу и ноги, руки станут на место, правда, голова кругом идёт, кажется, облака надо мной  повисли и не с места, всё вокруг да вокруг меня  до тошноты даже.
- Вот-вот и я про то же, тебе надо обследоваться в стационаре, сыночек,- Татьяна Сергеевна ласково обращалась со своими пациентами: сестричка, братик, сынок, дочка, папаша, мамаша. И от этого больным становилось легче: теплее и уютнее.
- Нет! Не хочу я никуда? Здесь под кустом, но с  вами, Татьяна  Сергеевна, оставьте меня здесь? Ну, пожалуйста, а?
- Не могу, сынок, не могу!  У тебя нарушен вестибюлярный аппарат. Знаешь такое? Проходил перед Армией комиссию? А ведь это может привести к непредсказуемым последствиям. От того, что ты молод тебе надо во время помочь. Всё дело ещё в том, что у тебя гематомы на голове - это диагноз не из легких вариантов. Я здесь прозондировать не смогу, а значит, не смогу облегчить твою участь. Немедленно, завтра в стационар отвезём тебя на самоходном карбазе; попутно с заготовителями продовольственной программы. Тебе здорово ещё повезло, а мне тем более, не плыть на своём моторе специальным рейсом. Если бы ты не заикнулся о своём ухудшающем здоровье, я бы ещё подумала, а так, собирайся молодец.
- Варя, ты анучки то мои прополощи, пожалуйста,  и всё, что есть, там прибереги у себя.  До отъезда еще успеют высохнуть.- Варя поняла, о чем завел разговор Николай, подхватила  его идею и попросила  помочь снять сапоги  с него.
В  портянках, умело закрученных, была  спрятанная заработная плата. Медичка заметила сокровище больного, приказала  мужу составить опись ценностей. Сама засвидетельствовала, положила ценности в медицинский саквояж
- Вот так, мой мальчик, никуда твои ценности не денутся. Выпишешься из больницы; тебе вернут тоже по описи и под твою расписку, о том, что ты  имеющиеся документы и деньги получил  столько, сколько было у тебя по описи. Так, что переживания твои напрасны. Тебя будут содержать на всём государственном содержании  до полного выздоровления. Передавай маме привет и заранее скажу:  я за тебя рада, что так легко с тобой обошлись скверные брёвна. А, ты, Варюха-горюха, принеси чего-нибудь ему перекусить, но прежде умой ему прекрасное личико. Ему ведь сорок лет не дашь, он куда моложе выглядит. А Ваня мой подбросит ему свою одежонку, с молоду ещё завалялась. Не выкидывали, думали, пригодиться ещё куда-нибудь. Вот и сгодилась. Ночевать придётся прямо на берегу, подбросим тебе помягче постелёнку, а завтра унесём. Молодёжь с тобой здесь побудет, они ведь всё равно не спят до утра. На двор по нужде - помогут мальчишки. Ребята у нас боевые, будущие защитники. Это им от фронтовой медсестры комсомольское поручение. Надеюсь на них, как на саму себя. Не подведёте, комсомольцы?!
- Конечно, нет! - Хором согласились мальчишки, мы ему тут пионерский костёр, коллективный ужин приготовим, а заодно и поневодим, родители просят.
К Николаю  подошли отец и мать Вари.
- Николай, это ты, что ли?  Как это тя угораздило? Знаю  этого парня, третий плот провожат. А напарник то где?
- С моего плота? Там, на острове уху  варит. А с другого, я их никого не знаю. Не знаю их вообще никого.  Зачем мне всё знать, меньше знаешь – спишь спокойно.
Подогнали дроги, тихо уложили парня, повезли на излечение в фельдшерско-аккушерский пункт.
- Ребята, договаривались же, что меня здесь, на берегу оставят? - Возмущённо спросил Николай.
- Переиграли, поступил приказ председателя колхоза приютить человека, как  полагается. Он беспризорный, что ли?  А, вдруг,  непогодица? Так что умное предложение во время сказано. Мы хоть в клубе потопчемся, если дождь будет.  Давай, ребята, поможем мужику выкарабкаться. А - ну, подходи! - Скомандовал старший по годам  веснущатый мальчишка.  Парня повезли на излечение в медмункт.
- Я тебя имею право держать только не более десяти дней. Не дай бог, если появятся осложнения; я в ответе за тебя не в  меньшей мере, с условием, если тебе будут приносить харчи.
- У меня деньги есть. Я голодный не буду, не сяду на шею Минздраву. Мне Варя будет подбрасывать из магазина продукты.
- Да-а, как ни как, одной селёдочкой по рубль тридцать,- сказал отец Вари. Правда, пряники ещё можно прикупить. Да, что это мы заговорили о нужде, разлеф деревня оставит голодным мужика. Я стерлядочки подброшу, молока, правда, у меня нет, так эвон их скоко бурёнок  ходит. Не уж то обеднеют от поллитра молока. Не-е-эт, братцы, в войну людям не давали помереть, скоко, как война то прошла? Лежи, Николай и ни об чём не задумывайся, лишь бы со здоровьем было всё благополучно, а с голоду ни-ни….
- У меня есть деньги,- оправдывался Николай,- могло быть ещё хуже, если б не ваша дочка.  Варюша, я тебя никогда  не забуду. Ты для меня целый мир. - Он сказал так громко при всех, что у девушки сквозь грязное лицо появились румянцы похожие на спелые яблоки.
Отец тем временем столкнул Варину лодку-шитик на воду, увидел прикрытые огромной мешковиной снасти:  дольники,  перемёты  и сеть для ловли рыбы.
- Когда она это всё успела? Я и сам хотел сегодня вытащить из воды, подремонтировать снасти; наточить уды особенно неотлагательное дело. Вот кака она  у  меня, - виновато, тоже громко впервые  похвалил  свою дочь.
- А ведь она из-за твово дурацкого характера может сутками не появляться  в родном доме. Может  и впрямь ей помочь уехать  в  город? – Не смело обратилась с разговором к отцу Мария. - Пущщай    самостоятельно пробиват себе дорогу?
- Ушлая уж больно она! - Пригрозил отец матери пальцем. -  Вся  в тебя тварь!
- Ушлые  не гибнут, не пропадёт, а ей в город надо. Что это семилетка? Пусть бы и дальше продолжает образование. Пойдёт на работу, вечером десятилетку закончит, а  там, глядишь,  и выше до чего-нибудь доберётся. Глянь-ко, чужой мужик обещат  в люди вывести. Нам то стыдобища  кака будет, не уж то отец с  матерью для неё ничего не  стоют?  Нет, Стёпа не гоже это  с  нашей то  стороны, не гоже, я так думаю.  Заимели дитё образовывать надо.
- Я т-те, так образую, вот приди-ка токо домой! Я т-тя уж точно образую, на зад-от   вряд ли сядешь. Бушь стоя нужду справлять и ногой отталкивать! Ты знашь чо, старуха, ты шуруй-ка домой лучше; скот кричит  обряжатся нады. Вот  ваше бабье дело како, а  с  ней я сам побормочу.
- Не-е-эт, Степан, на кулаках баб далёко не оттартаешь, с ними повежливей бы нады.  А Варька то у нас коленкор особливый. Жисть то она лучше нас  с тобой понимат.  Не рожала, а ить глянь-ка, как за братьями и сестрой доглядыват, лучше меня. Меня ить зависть порой забират. Оне ить её  то лучше примают. Неплохо  варит еду нам. Потужила я, что давеча не отдали мы в тушканий -от сельсовет. Председатель то ишь, как упрашивал нас, чтобы девку отдали  к  нему работать, видать тоже определил - не пуста голова  у неё. Не пуста.  Энто мы с  тобой комолые, нам бы  с  молодёжью-от в ногу переться нады, А ты всячецки кулаками разгребашь её от молодёжи . Не гляди   што  шестьнадцать, а  уже   бы  в  начальствах ходила. Деревни-от  рядом, далеконько ли тут? Рукой  ить  подать, кажыну неделю бы наведывалась к  нам,  по выходным-от.
- К-кой там  начальство, мать?  С  бумагами  вошкаться, грамоту нашла?!  Так  и прокапатся всю  жисть  в  разборках жалоб: хто кому морду набил, кого собака укусила, кака то соседка своим забором перешагнула  к  суседу, кому-то двор  подрядить – Нет, энто не  её дело,  ни Варькино. Пущ-щай за своим скотом ухаживат, нече на чужой-от двор  рожу воротить. – Отец всё больше и больше кипятился, того и гляди пригвоздит веслом свою половину. Зная  характер мужа, Мария вышла из лодки и продолжала всё тот же разговор.
- Дык, ни ей же решать, хто кому огород  станет городить, отдаст гумаги председателю  сельского  совета, а он на обчем-от  собрании  вынесет судьбу ябеды.  Советска  власть решает  все  дела, а  не  наша Варька будет решать. Я  ить тоже понимаю, что ишо нос  не дорос ей  до энтого.  Но  и она  тожить  не пешка, раскумекат   ковды-нибудь; не боги горшки обжигают.  Её  из-за  почерка берут  туда, в Сельский-от   совет. - Настойчиво внушает  мать отцу. Она  ить  у нас  не балована. Ладно, уж,  что было, то было. На её теперь место взяли каку то говорят  деваху. Огромна  бабища, вот  та  может руками развести  чужу-от беду,  а что наша  маненька  ишо ростиком-от, ковды-нибудь дорастёт и она барьер  перескочит. Сами виноваты, а тепереча  чего уж там говорить, близок локоток, да не достанет язычок.  Нам  ить самим не нады  робеть-от, и  я  тожить хороша  параша;  обхватила её су  всех-от сторон, думала  век при  себе держать стану.  Дочь-от и правду говорят:   Отломанный кусок - хороша да  не наша.
- Ты, старуха, обожди,  Тут вот Савелий, наш сменщик, руки Варькиной просит. Ты, как на энто смотришь.
- Дык, ить  ковды мне  было ишо глядеть-от,  впервые слышу от  тебя. Дык ить разлеф она кинется на эдакий-от рубильник. Ты глянь на свой нос и глянь на его рубильник.  Не-е-э, Варька наша дура, но не така уж, чтобы повесится на эдакий-от рубильник. Да и я  будь на ее месте девкой, стороной за десять вёрст обошла бы.
- Да чо те рубильник-рубильник, к старости-от все друг на друга походют, поменьшеет.
- Ага! Если  колом пуще  не вымахат. Тебе  бы токо горло  налить, об остальном ты не думашь. Ты что сдурел экую деваху похабить. Да и  вообче с чой то ты разговор-от  начал? Ты, у  Вари-от старый хрен, спросил? Она  у  тя  спально место занимат, а ли,  ка-ак?  Она твой хлеб ест?  Уйдёт из дома за рабятишками смотреть некому  будет.
- А, ты-от  на што?  Ты уже остарела?
- Дом беспризорным станет,- продолжала   мать. Мы же  с тобой  горя не знам, кинем  балаган и хто куды, а она у нас как веха пароходска, знат куды  вывести: стряпат и стират на детей. Приезжжам домой-от, как к родной матери.
- Марея, да пойми же ты! Девка школу закончила, куды её теперь, она ить грамотнее Савелия-от. Так возьмёт  в руки хозяйство, а оно у него не малое и заживут кум королю. Куды же её ишо боле-от деть?  И пачпорта  не нады, нашто он ей. А элеф потребуется, то и он может её вывести в люди,  государственной станет, а пока подумает пущай, колхозницей ей быть или государственной. Пущай выбират: другого  выхода тута не будет. Ну, пущай за Сержа; он ить ни чем не лучше Савелия, правда, на рожу смазливай, дык, ить с красоты воду хлебать не станешь. Не дай бог, Марея, Серж-от  вымотат всем жилы и высушит наизнанке. Ты наоборот держись мнением подале от такого счастья. Вот именно, Варька, как раз и не пара Сержу.  Правда, пришёл тут  ишо один из Армии; так  и щеголят перед Варюхой-от нашей, так  и щеголят своей армейской формой, видать тем и богат, что даже переодеться не во што. Ой, гляди, мать,  за  Варькой-от в оба. Но парнишка из Армии трудолюбивый, так машет руками-от на покосе, скирдует, как хороший мужик заправский, как быдто имет большо хозяйство. Вот бы ишо каков вариант приглядеть бы нам  с  тобой, мать, нады.  А Варьку-от  не нады от себя упущать, не нады. Найдём мы ей и в колхозе пачпорт. Савелий-от хошь год да отслужил ему тепереча   семью создавать нады,  сурьёзнай он мужик.
Напрасно с  настойчивостью Степан Петрович наступал с предложением к жене. Мария Григорьевна была настойчива по-своему; ей было жаль отдавать дочь за неуклюжего по фигуре, почти два метра ростом и не красивого по обличью с большим горбатым рубильником. Он смотриться так,  как будто на лице между глаз огромный сухой сук с двумя отверстиями, отшлифованный великим мастером.
- Ага, о каком то мужике подумывашь, об своей дочери зачем думать?
Ты, хошь  подумай и представь себе идёт по улице пара: «Гусь да гагара».
- Ладны, не бум говорить о Савелие. Поговорим  о том, што из армии токо что  пришёл: А хто его, мать знат, каков он парень-от? Я с нём не сталкивался, а с  энтим роблю.  Ну, вот второй-от, как ты думашь, нужон он нам? Настояшшай обормот:  гуляшшай по бабам, молод, а гляди-ка, что вытворят. У матери всё подчистую выгребат и токо бы выпить. Разлеф достойна наша Варька экого-от жениха, а ****ишша-от какой, всех баб перепортил.
- Чего уж баб портить, коли оне уже давно испрчены. Ево ба в наш колхоз производителем, еслиб  был ба он скотиной.
- Нет, Мария, и туды не пойдёт; ёмкостью не вымахал, на сверчка похож. Да-а, мать, выбор-от для нашей  дочери не велик: один красивай да ленивай, второй сивай не красивай, и правду ты говоришь,  не с корягой  же екшатся. И всё-таки я не против, был ба, если  она выберет Савелия. Ломливай мужик, не пропадёт она за ём.
- Ага!  Значит, ты всё-таки туда глаз бросил, где жирным лакомством стол всегда накрытый,  о нём, значит,  всё печёшься?!  Ему семью создавать нады! А Варьку в дерьмо киржацкое хошь запрудить? Ты, погляди-ка, как они живут? Ни они  в люди и  не  к ним люди, огородились паскотиной, ни  с одного богу не подступисся. Тьфу! - Мария Григорьевна  сплюнула себе под ноги в лодку.-  Не нравится мне вся ихная богодельня.
- Э, не-е-эт, Марея, не скажи так. Не плюй в лодку-от, ходить ишо придётся тебе тута. Ты, приглядись-ка,  как они своими дворами-от живут. Друг ко дружке притираются, а элеф нады кому-то, что-то помочь, гляди всёй гурьбой налягают. Савелию дом-от каков за неделю отгрохали?  Заходи  и  живи!  А у красивого-от што? Одна мотня издали виднеется,  и та  треснута по швам. Зашить ба не мешало маме-от его, так ить и та с курилом ходит напару  с сыночком. Обои стреляют по дворам: один сверху деревни, другой снизу, хто боле перехватит. Разлеф можно о такой родне мечтать?- Отец старался, как можно лучше донести до своей жены, чего и кого достойная их дочь.
- Ты приглядися, как оне праздники встречают и провожают. Ходют из двора  во двор по три дни  к кажному,  а какие они песни поют? Вот ба наша Варька бы, где пригодилась в певчие. Равных ба ей не было и компанию ба обновила. Цветком ба выглядела  среди старух-от  и  обрядил ба он её в лепестки нарядные, как  в жарок. Оне ить богатые люди, а тебе и на стол-от поставить нече,  да  и ходют к тебе хто?! А ни хто!  Вот  и возьми нас голозадых, сравни  с  имя.  Да элеф  Савелий-от услышит нас об чём мы тут спорим; сравнит  нас  со своей зажитостью, плюнет  и отойдёт сам  от Варюхи-от. Время-от, Марея, не нады упущать, энто те мой совет - не нады, подумай крепко.
Двое родителей забыли про домашний скот, который подаёт голос во всё горло. Мычать, визжат, лают, и хрюкают – Стоят в лодке, спорят о не сбыточном явлении.  Которое  всё зависит от Варьки
- А хто виноват?  В доме-от  хто хозяин? Как ни латай дыры, как ни натягивай заплату, тут прихватишь, а там оттопырится, щель видна. Я ить своей-от  шкурой не могу залатывать наши  с тобой  щели.
- Вот-вот и я об том же, хозяин виноват, а как же,- Ласково склонившись над своей жёнушкой Степан  Петрович, уговаривает её, чтоб она согласилась выдать Варьку за Савелия, который тоже сном духом ничего не знает о желании Варькиных родителей.
- Ты, погляди-ка, ручишши-от,  какие у него? Сохатого свалит одним ударом без ружья.
- Вот-вот и я об том же. Ты, ружьём пужашь дечонку, а энтот кувалдами напужат так, что не сыщет, и  не буэт знать углов, куды бежать.
- Дуры, вы, бабы, ох и дуры! Да разлеф такой-от посмет тронуть нашу дочь. Такие, токо на руках и носют.
- Ага, я же те говорю на кулаках, как покажет свою визигу, насмерть испужат прикинется к земле и не откачашь. 
 Степан Петрович так расхохотался, стоя  в лодке, что перемётная доска соскользнула  с бортов её, а Мария завздыхала от бессилия и тоже засмеялась.
- Визига мужиков, тем и хороша, если токо они её увидют.
Мария Григорьевна сменила пластинку, покраснела, отвернув лицо от мужа
- Чем плоха я хозяйка  в избе? Я углы те согреваю, а ты всё ташшишь и ташшишь из избы, как энтот твой, красавчик, производитель Вы, что  от одной матери на свет-от появились. Одна быват надежда  на рыбу, так ты её тут же пропивашь  с дружками.  Токо катеришка приплывёт, так её тут же сбывашь на чекушку, разве энто хозяин?
- Уж не, ты, ли смахивашь на энтого  мужика с тремя короедами, а, старушка?  Ковды это я то пропивал?  Ковды энто я ташшил рыбу из избы, а, ну-ка, сказывай, ковды? – Отец перегородил жене дорогу, угрожающе глядел на неё усталыми и злыми глазами.
- А што, нет што ли! Разлеф такого ни ковды не бывало? Токо поймашь один- два хвоста, уже трясёшь перед катерами, а тута и пожрать-от нече.
- Так я же на горюче рыбёшку-от меняю! Дура, ты, дура баба!  Разлеф я на вёслах-от наскребусь  по воде-от за той же рыбой. Техучасток-от много нам выделят  бензину-от, много? -  Петрович уставился глазами в глаза своей жене по- страшному и ядовито. Жена  решилась выйти из лодки.
- Да-а, по камням да на  моторе, а как мужики-от плавают без мотора, как? Подплывут тихо, посмотрят и опеть  в воду  снасти опущают, а ты токо и сушишь их, токо и сушишь, смотреть тошно и  не охото. Они улов и  в рыбзавод. Улов и в край на катере, а ты? Одним хвостом машешь и машешь перед имя, смотреть противно. Отец чуть-чуть было не схватил весло, да Мария догадалась по взгляду мужа, отбежала, куда подальше, чтоб не прилетело весло сварливой бабе по затылку, что не раз уже прилетало и ей.
- Мне ить как их не сушить? Хребтина-от из твоих чулок сплетенная; на одних узлах токо и дёржится, а у них-от, глянь-ка,  из капрона аж  в глазах сербит. Капрон-от вечный, токо, то, что посмотреть, чтоба травы не намотало или рыба не подохла на крючке. Я ить токо тебе  не сказываю. Уже прикупил за рыбу верёвки капроновой аж на четыре перемёта. Делать ба нады, да времени нет. Ты у меня мастерица нащёт энтого, давай, примай метраж.  Давеча один пообещал нитки на поводки, тожить капроноые. Пробки от шампанского нам Варюха припасла с помоек ресторана, пока в Норильске жили спасибо ей. Тринадцать лет было, а как кумекала – хозяйка, вся в отца. Ишь, кака от неё помощь-от?! Ить не догадывался даже откуда взять, а она скумекала. Ты  мне Савелием все  глаза  промозолила. Савелий  такой, Савелий  эдакий, а  я всё у тя ни богу свечка ни чёрту кочерга, так что ль?
- Ну, дык, ты,  и учись у  эдаких-от,  как  Савелий, а  кабаниха его родная бабка  ишь, чо вытворят, така  рукодельница мастеровая;  в сказке не опишешь,  так выделыват холсты, а половики какие ткёт, диву даёшься.
- Что ишо  придумала? Чтоба  я ишо тебе половики да онучки ткал?  Ты,  старушка, доерепенишься, брошу я тя с твоей оравой.  Бушь одна с имя в аду кипеть, а меня поминай, как звали, без горючего да  на вёслах я те ни  Костя Ерёмин, у меня грыжа да гиморой от войны осталися, а  на Советску-от власть я клал всё  с прибором, чтоба на неё так пахал, как энтот старикашка. С  меня хватит мантулить,  не то  и до яиц доберутся и там определят грыжу. Всё старуха, баста!  Я  с себя полномочия сымаю, буду увольнятся, а то, как что случись, Ванька-дурак виноват, а все  в стороне.  Сёдни вот, например, Савелия смена, как быдто знал, что аварии быть. Ни покосу, ни сенокосу,  рыбу  не сплавлял, прихворал, а я тут пуп рви на себе. - Отец показывал рукой на тот берег, водил пальцем, что делает его сменщик.-Хитрюшшай, мужик,он
- Хто тебе виноват,  элеф ты такой бесхитрашнай, я что ли? Ты где сёдни пропадал?  Говоришь, всё твоим хребтом делается?  А дочь свою вычеркивашь из жизни,  элеф бы не она, чаво сёдни было б?  Тюрьма тебе и  токо. Савелий в дом, а  ты из дома!- Мария  с пятого на десятое перебирала разговор, как бы  больнее ущипнуть  мужа.
- Ты, старушка поговори мне ещё.
- У  тя хорошие снасти! Из каких, энто ишо чулок-от ты ишо придумал, скажи ишо кому-нибудь засмеют, курам на  смех, не врал ба уж при мне тут. – Продолжает доказывать Мария. - Сам придумал эсперимент, сестра выслала  из Норильска поношенные капроновыя чулки, ты  ить нам не дал примерить даже, а теперь на меня Ваньку прёшь!  Чулки-от все и заправда на дольниках да на перемётах смотаны. Дык, ить опеть же чо  врать-от, что из простых-от чулков. Она ни одного носка и ни одного чулка не выслала простого – всё капроновыя. Врать-от, как сивай мерин стал, где ты эдак-от научился? Не уж-от от  плену в наследство всё досталось?
Дело доходило до того, что Стеапан  Петрович, вот-вот навёрнёт жену веслом.
- Ты меня не чепляй  пленом!  Не то ух, как врежу, быстро опленю и дом забудешь, где находисся. Враз  в шарах-от задвоит, не бушь в каку сторону кастылять.- Степан  Петрович всё больше и больше выходил из себя  на свою старуху. У него помутнело  в глазах. Он всё-таки не сдержался, запустил в жену перемётной доской. Та, ухватившись за ягодицу и покондыляла к себе во-свояси.
- Давно бы пора покондылять,- не понимая того, что он  тоже не подарок, больно угодил  по бедру  своей жёнушке.
- Я те сети сама вяжу - не покупашь. Проку от тя ни какого, куда девашь рыбу не знаю. Люди лето поработают на бакенах, не лазют  зимой в прорубях-от. Ни одного мужика не увидишь зимой у проруби, а ты токо и скорчегашь нартами-от по льду за ельцом. На што она така нужна костлява?
Поднимаясь выше в гору, дальше от мужа, Мария старалась высказать всё до последнего, что накипело у неё на душе.
-  Бушь ишо рыбачить зимой - ешь её сам, не стану тебе её чистить, как быдто мне другой  работы нет без неё.  Ковды мне ишо половики-от ткать по двухведёрному тазу приносишь домой из проруби, а, ну-ка, пошарпай-ка её мелочь-от экую. Сам чисти! Не буду чистить, и жрать не стану!- обернувшись,  Мария доказывала мужу на всю деревню.- Или уж тако дело сам домой не приходи, элеф стерлядь домой не ташишь. Пирога дажить не из чего сварганить, а всё туды же, Савелий, Кеха, что оне мне? Стыдобища-от кака, проку от тя  нет  и токо. Они запасутся бочками стерлядью и зимуют, как ведмеди  в берлоге. Энто токо подумать по пятнадцать вёдер в зиму? А тут зубами шшёлкашь. Ссыльнаи  и те научилися рыбу доставать из воды.
- Маша, не береди рану!- Кричал ей  в след муж,- нас из-за энтих ссыльных  эвон скоко погубило, а ты имя  мне  в  морду  тычешь?! - Всех перешшелкаю, как куропаток, элеф ишо про них помянешь, Выгоняшь, значит мне хана, всё одно не жить по-человечецки. А может быть я из-за энтих гадов и горло-от заливаю, Молодость сгубили, полжопы вырвали, гиморой нажил, грыжу у них жа, а ты ишо мне  имя  в  морду  суёшь.  Уж не завела ли, ты, кого из энтой епархии. Убью, стерва!  Токо. дай лодку поставлю на место.
Степан не унимался, говорил про себя, не заводя мотора, отталкивался шестом, как и Варя до своего  места на берегу, под его усадьбой.
- Я ить от звонка до звонка гремел цепями из-за энтих фашистов, а потом уже и костями гремел не лучше цепей, тридцать три килограмма было во мне. Разлеф оне такого меня призывали на фронт?  Нет, не такого, я был под девяносто килограммов, а ряха,  кака была?  Во-о!- Бакенщик хотел  показать кому-то свою ряху, да забыл, что в руках у него весло. Оно выпало, Степан  за ним наклонился, да не расчитал  расстояние весла от лодки, сам за ним неожиданно выпал. Ухватившись за борт лодки, закричал.
- Помогите! - Но справился так же неожиданно сам; ноги его доставали до дна, правда Варюхино весло уплыло до самой паскотины, где и остановилось, так как изгородь из жердей служила  для деревенских детей бассейном, ограждением  от  несчастного случая для купающихся детей.
- Не-е-эт, Марея, ты,  меня не замай лучше, - не успокаивался бакенщик,- ты, же знашь, я те рассказывал, как  в сорок пятом нам открыли воротья в концлагерях, наши «помощнички», мать их за ногу, выжидали пока наша армия силу потерят,  а тут на-кось, выкуси, не тут то было! Наши  в Берлин-от вошли, почуяли, что наши гнут вот и оказали нам помощь, но спасибо имя и за энто, не то ба не видать тебе Степана –дурака, как своих ушей. Не-е-э, Марея Григорьевна, ты меня лучше обойди стороной, не докучай, ковды я в нервенном  духе. Мне  ить всё одно: Пан так пан – пропал, так пропал, амба мне и те будет. Я  за себя не ручаюся. Ты, поняла меня? Я тя никому на свете энтом не оставлю. Не поймёшь, последнюю сахатину пропью, хошь душу утешу. Я сказал:  пропью!  Пропью и точка! Не  то што ба щели лотать  нечем будет, клином в жопе  не стянешь  в  кучу! Я, т-тя проучу,  Кузькину мать! Отвыкла без меня, храброй стала? Обожди, милка, завтре же сахатины не будет! Отвезу всё на катер, как собаки расхватают экую жратву-от.
Степан  говорил про себя,  не замечая  жены, что стояла за изгородью в своём огороде; откуда  по песку скатилась  дочь, стремясь, как можно быстрее прийти на помощь своим бакенам. Эхо доносило до жены сплошную вульгарную брань и оттого у матери ещё сильнее стучали зубы даже при  сжатых губах
- Откель она у тя?
- Оттэля! От верблюда!- Испугавшись неожиданного вопроса жены, откуда она сама то появилась так близко, - Степан немного подобрел характером.- Ты, мать,  чо туда забралась? Поди-ка, смеялась, как я тонуть начал?  Эвон, скоко их понагнали, тони Стёпка, я за  другого  выскочу. Ты, чо  не знашь, что на  работе  я как лошадь, никовды  не просплю?  Вишь,  меня нет, значит что-то не то, значит,  и тебе быть нады начеку, прыгай  в лодку  и к бакенам. А ты вылупилась на Варьку и орёшь: куды да куды. Мне тама,  как на  ладони всё было видно:  плоты  и теплоход. Я тама  сахатого загнал. Ну, думаю, ишо метров триста и он мой?! Из-за  него  Гусара подкосил. Да хрен  с ём пущай под пули не лезет, будет знать,  как охотится  за  четвероногими.
- Ты, что-о-о? Собаку убил?! Изверг, несчастнай! – Мария Григорьевна  побледнела, вцепившись за  изгородь  руками,  стояла, еле-еле приходя  в себя. - Нады ноне подале от него находится, чем чёрт не шутит, пока бог спит?  Не знала, что ты вернёшься таким зверем, отродясь, ба не ждала тя  с фронту-от.  Так, ты, убил собаку? - Снова переспросила  жена.
- Нет различать стану в кого попадать?! - Кричал  в бешенстве  бакенщик.- Вроде того, ну и корову с детёнышем рядом,- виновато объяснял Степан, - жалко дитёныша,  рабёнок ить ишо. Сам подскочил под пулю.  На войне  ить не  спрашивали белай аль ты краснай; замешкался среди стада - лупят всех подряд и малого и великого. А тут  ишо увидел:  плот поравнялся с бакенской избушкой, чёрт бы  его побрал, а потом ишо, ишо. Ну, думаю:  хана мне сегодня и ни  с того  ни  с  сего запел: 
    Последняй  нонешнай  денёче-е-ек,
    Гуляю  с  вами  я, друзья,
    А  завтре, рано, чуть светочек,
    Заплачет  вся моя  родня,
     Заплачет мать моя родная,
     Заплачет красавица жена».
- Ты,  чё плетёшь, старый, ты,  хрен?! Кака  родня? Кака  жена?  Ты же опеть  с перепою! Дуй домой!  Я надцежу те кружку браги, опохмелисся немного. Она  ишо, правда,  молода. Всего два  дни  бродит.
Куда девалось зло на старуху, когда Мария Григорьевна, объявила, что  у неё в заначке есть медовуха. Он и шутки бросал не впопад, и  бок ущепнёт, заигрывая с женой.
- Ни чо, старушка и энто сгодится свеженинку омыть. Вижу: плот-от сравнялся  с  бакеном, - продолжал Степан, не зная с чего начать  разговор, услышав про медовуху. -  Вот-вот бакен-от затрёт, а  Варьку-от не  вижу. Я бы и не подумал, что она могёт быть тама,  чтоба она могла рвануть  в энту оказию,  ить девчонка  ишо, а  смышленая тварь. Моя бы воля,  я ба ей орден повесил на шею. Ковды  я выскочил из лесу-от, думал  на вёслах опередить плот-от  и бакан сыму. Глянь!  Бакан-от тут, как тут и белого бакена нет на месте за шиверой. Я тут, знашь, Марьюшка, равновесие потерял над собой.
Степан стоял под  крутым берегом, перед женой, размахивая,  рассказывал, что  видел на том берегу, и разводя руками в разные стороны.
Гляжу, второй плот  ползёт, где должон бакен-от стоять, ни чё нет. Слава богу, что веху-от пароходску  не сташшило плотом, а Варьку-от  нигде  не обнаружу? Да  я  и  не подозревал, что  она, где-то должна быть тама!?  А тута  вижу: сидит на вехе пароходской и отмахиват теплоходу, а  энти, как дураки ей прощальнай сигнал отгудели  и тожить отмашку дали. Вот ить, какие твари, друг друга  с полуслова поняли, а я тута,  как собака на привязи!  Бензина-от нет, на таком-от друндулете тяжелом  разлеф можно управить  веслом? Я так и  не понял, откель Варюха прискреблась  к бакену и зацепилась за веху.
Он рассказывал  жене и сам себе задавал вопрос:
- Не уж то она перебралась через шиверские камни?  Да, видимо, так:  пока я тута бегал, она  между камней переводила свой шитик. Разлеф  я мог подумать, что она  на энто решится? Ох, старый, я хрен! Она однесь предлагала мне сократить путь от дому к бакену, а тама и через протоку в бакенску избушшонку.  Ни девка - оторви  голова!
- Ну, чо дале-от?- Измученная жена, прошедшими действиями дочери  и  мужа, простившая душой  и сердцем бывшего фронтовика звала его домой.
- Хватит молоть-от, язык-от без костей, сама всё видела, свидетелей  не нады. Поди-ка, голоднай, как собака. Правда, за кобеля-от тя  и кормить не стоило бы, Хорошай кобель-от был, умница, всё понимал. И правду говорят:  гомно-от  в  огне не горит  и  в воде не тонет,-  сказала тонким намёком своему мужу. Но  Степан  на этот раз смолчал от предвкушения медовухи. Давай-ка,  сначала снасти-от попрячем, не то не ровен час, могут хто-мить нагрянуть с проверкой-от. Тожно уж отсыпайся, смену-от, поди-ка, сдал  Савелию?
- Принял, слава богу, сдал! Тепереча три дни буду снасти гоношить из нового материала. Покеда на выходных, глядишь, и обновим их, забросим. Я тута с Варькой-от новое местечко присмотрел, хорошо попадат, да эвот верёвки-от гнильё, так  и думал, что ковды-мить оставлю их на дне. А чо, старушка, мало-мальски да кормилися.
Степан с хитростью так и эдак,  да потихоньку подъезжал  к своей тридцатипятилетней «старушке». Снова и снова возвращался к пережитому дню.
- Гляжу:  Варька на первом бакане сидит. Ну-у, думаю: всё  капец  дочери!  Я даже  не заметил   в сумашествии-от, что низовой-от бакен стоит на берегу. Даже не мог подумать, что энто орудует наша  с  тобой дочь. Ковды подошёл громадина, втрой-от плот, на север-от глянул:  У меня волосы дыбарём встали, ноги холодеют, приковало к землишше-от,  как в концлагере  с цепями  на ногах. Крыльев  нет   и голосу нет, как во сне, будто хошь крикнуть, а те кляп  в горло сунули, хошь бежать, а те ноги сковало цепями. Хотел догнать, но ково догонять не получается, словом, даже  не поверил, что я уже отвоевал  и на свободе. Одно было на уме: пять лет лямку оттянул, один  рабёнок был, а  щас их ишо  трое, Варьку-от  в сщёт уже брать не нады сама себя прокормит, а энтих? Думал, переживал:  скоко  дадут, элеф теплоход залетит на  шиверу?  Бакен-от стоит на берегу, я его в упор  не видел, глаза застилало от слёз. От эдакой-от беды умом рехнуться можно, думашь легко было тама ожидать ежедневно топку вперёд ногами?
И тута точно расстрел. Я ить военнопленный с пятилетним стажем,  с нами такими партия-от не чикается; щелчок и ты безвестно пропашшай.
  Мария Григорьевна  прекрасно понимает своего мужа и его характер в отдельности. Припрятав снасти  в косогоре до вечера, лодку примкнули Варькину  на замок, чтобы  куда снова  не укатила на ней  и, простив друг другу обиды, карабкались напрямую по склону, по тропе, через огород до дому.  А дети младшие уже ожидали их во дворе, но Вари дома не было
- Не уж ли капитан теплохода глупай?  Веха-от стоит на месте, знает, что плот  за  плотом  идёт, у него  и скорость была така со скоростью реки, шёл самосплавом, - успокаивала Мария мужа, и конечно, ей было очень жаль  его. Молодой испытавший ужасы плена, о которых он после окончания войны рассказывал, не каждый такое, мог вынести.
- Поверь, жёнушка, - снова начал рассказывать  он, - поверь, ничего  не  видел: ни веху пароходску, ни бакена, одна была мысль - мне расстрел. А  ковды увидел  Варьку-от  в  камнях сидит, то ли  выплыть  не может, то ли ещё  чё, а  мне мотор нужон?
- Я  тя,  так  и  не пойму: то Варька  сидит  в камнях с лодкой, то  она  на вехе висела,  собирашь  всяку  чепуху?  Мотор-от Варькин,  разлеф  можно  на её  моторе работать  по шивере?
- А что он прогулочнай?
-  Как  видишь, она  не прогуливалась.
-  Воще,  я  не ожидал от неё, молодец, не подвела отца, а тама  хто её знат, ить она  как-то предлагала мне энтот же путь, умница  моя  дочь.
- Ага, умница? А  зачем  стрелял  товды  в  неё?  У  тя   ковды  злость, ты  ни  чё  не видишь  перед собой: дочь или собака, всех на одну мушку прихватывашь. Как энто у тя получилося враз: сохатого, собаку  и дитёныша, ты хошь помнишь, Степан?  Времечко-от летнее, ладны  во-время наста, провалилося животное – на меня доканывай, а тут ить лето?  Я не пойму, как энто всё у тя получатся.
-  Поймёшь  ковды-мить!- Бакенщик был перед женой как на допросе,  ударяя себя  по груди кулаком, доказывал свою  не виновность  перед дочерью - Да не стрелял я  в неё!  Не  стрелял, понимашь, ты, энто или нет?  Не стрелял!
-  А дробь-от  в лодку  как попала?  Пошто  борта-от  в дырах?
- Да руки  тряслись, понимашь, нет?  Руки, мать их,  крюки несчастнаи. Я ковды выскочил из лесу-от на бугор, вижу:  капитаны   спят  или уж опеть пьяные  были?  Я хотел  в  воздух выстрелить, думал,  разбужу я их, мать их, энтих  катеристов-от, за  ремень-от запнулся, он отстегнулся  в погоне  за  сохатым-от, ну, видать, выстрел-от и прошёлся  по ком  попало. Это  в  правилах бакенщиков давать предупредительные выстрелы, элеф что,  конечно,  с  моей  стороны  надо было выстрелить  в воздух пораньше,  до  первого красного бакена, предупредить, чтоба  все  были  готовы  к  шивере-от.  А  в  Варвару, мать, ты что-о-о?  Разлеф я  изверг,  какой? Она ить моя кровинка, певра  она  у меня.
- Ну-ну! Мели Емеля, твоя неделя. Сказочник из тебя не плохой получается. Охотники заслушиваются, а нам врать не ври!
- Ты,видишь, што  получилося? Оне  как плыли, так  и плывут.  – Степан Петрович, не обращает вниманиея на насмешки жены, доказывает своё видение и действия. - Поди-ка, пьяны в  стельку, имя што, несёт  меня  река за крутыя берега, ну и неси, ты, матушка моя,  родима. Куды -мить да вынесешь. А тожно близко локоть да не укусишь. Неси, мать её за ногу! Не-е-ет, Марея, я  в  Варьку  ни как  не мог стрелять? А вот  случися, элеф дело  до суда дойдёт,  не докажу, ей бог,  не докажу!  Ить  и ты  на меня  извергом смотришь,  вижу,  я, Марея,  вижу. А  уж элеф родныя  не доверяют,  к  какому господу богу обращатся, я  и сам не знаю? Ты, мать, глянь, на  тот берег причалили  и разбираются  тепереча,  поди-ка, хто  прав, а хто виноват? Я так рад  за нас и до сих пор поверить не могу, што моя дочь от тюрьмы меня огородила. Я бы  никовды  не подумал, что она привяжется  к  вехе пароходской  под «Крутой  шиверой»  и будет  стоять вместо бакена,  встречать пассажирский  и  давать отмашку. Тепереча доказывайте  друг  дружке, - бакенщик стоял на бугре, в своём огороде и смотрел из бинокля  на «виновников», чрезвычайного происшествия, - Мать твою так, плохо, што  не слыхать   через бинокль,  о  чём они говорят.  А, на-кось, выкуси! Моёй  вины тута нет! Бакена  на  месте, теплоход прошёл благополучно, дажить ишо и Варюху поблагодарил  капитан сигналом  за её действия.  Должны, и  заслугу каку-мить ей выдать, дочери  нашей.
- Кака там  заслуга?  Оне,  поди-ка, начальство-от сами  в угаре от происшествия, не  знают  об чём подумать, может  апосля,  ковды-мить и додумаются, элеф наша  Варька-от  работать ишо тама будет?  Ты, слыхал,  отец, о ней уже как-то поговаривал наш мастер техучастка, сымать  её хотят  с энтого участка, росточком-от, говорит,  не удалась, по технике безопасности  не подходит к  энтому посту. Хотят другу работёнку предложить. Не хочет   начальство  за неё отвечать и баста. А тепереча  подумай, из-за твоих выходок и твово характера, она боится домой возвращатся. Точно  с бухты барахты, посватает какой-мить прощелыга, такой, как Егорша Варварин  и удерёт  из дому, лишь ба не слышать угроз отцовских да пьянку. Ты хошь  помнишь, что вечорось устроил?
- Отца боится?  Товды  напорется на другого. Вот опеть к энтому же вопросу  и причалили. Савелий -от,  чем  не жених?  Отслужил старательнай, ведь опередит Серж  и баста, такия  не ротозеют. Не поздря у него фамилия Проходимцев. А, што? Он гол, как сокол; выпить любит  не меньше мово, лодырь красивай?  Да-а-а! Энтого у нево  не отымешь! Лоды-ы-рь спасу  нет,  уж со мной-от  никак  не сравнишь. Мать-от полуголодная, голой задницей-от без трусов. Сидит на кошме зимой на снегу и бревно пилит двуручкой,  чтоба хлёбало ему же сварганить, а он нашвыркался  и опеть по деревне, да по бабам. А чо, ждёт, ковды наша подрастёт?
- Ладны, энто  дело  самой дочери, пущай  она  сама свою судьбу  выбират, а может, выздоровеет энтот пострадавшай  да  в  Москву  её  с  собой уташшит, чем чёрт не шутит, пока бог спит. Пущай сама думат о самоопределении на будушшую-от жисть,- и уж хотела пойти дальше во двор, да опнулась, ей отец перегородил дорогу,
- Ой, штой то мы Варвару-от  не позвали домой?- заволновалась мать.
-  А разлеф домой зовут? Она  што  дороги не знат до дому?  В  лесу-от знашь, как она определят дорогу к дому, лучше  меня. Энто ить моя грамота ей дана.
- У ней щас мысли  на растопырку, идти  или  не идти домой  к такому отцу. Вишь, где она щас  сидит:  ни  домой  не идёт, ни  в лодку, ты ж её   шитик-от за  собой утащил, да ещё  и замкнул  вдобавок, не доверяшь, значит, ей, так,  поди, думат  она. А  тут ишо энтот мужик пообещал: «Выздоровею, домой к  себе  к  матери увезу»,  в  Москву, значит.  Устроит  в училише музыкальное, прописку  московскуя выдаст ей, вот  ить как получатся-от? Даже  профессию каку-то обещат ей. Знамо дело видать пондравилась наша девка, горы обещат ей. Вот ить, как чужи люди заботются, а нам  всё  нековды до своих щенков-от добратся. Ты, хошь, Степан, знашь  энтого мужика, которого повезли  в медпункт-от?
- Да откель мне знать-от всех?  Оне сёдня одни, завтре другие  проплывают мимо; покажешь имя хвост рыбы вот и всё знакомство.
- Ты, же говорил  с  им, как со знакомым, даже  по имени его назвал?
- А чёрт его, мама,  знат, может просто наугат,  или так услышать успел от кого. Да  сама Варя говорила его по имени, вот, наверно, и всё знакомство. Нет,  я его совсем  не знаю, мать.
У Степана Петровича, губы затряслись. Он  не  знал, как поступить: то ли повернутся  к  дочери, то ли сесть за стол без неё, как-то совсем будет не по-отцовски. Стыдно, как-то  сразу стало, домой  не позвал,  а кричать - людей стыдно. 
Деревенская молодёжь сегодня видела  Варю героем дня, а отца видела, как покушавшегося на жизнь собственной дочери. В деревне всегда бывает тихо  и мирно, поэтому и в голову никому не пришло, чтобы подать заявление участковому на соседа, а тем более на собственного отца.  Был, правда, в деревне один такой, что гонял, избивал свою жену, но к нему  в душу никто не посмел вмешаться, иначе будет плохо.  А побитая, униженная и оскорблённая жена, проплачется своим двойняжкам  в утробе, на том и успокоится, простит и дальше жить продолжают.
Разве  Варя может подать заявление на отца родного? Да никогда  у неё  не поднимутся руки на это. И участкового в деревне  не держали, своим судом, сельским сходом дела выправляли, так что виновник «торжества» уходил  со схода, а рубаха  на нём была хоть выжми. Это совесть вместо жира выпрягалась десятью потами; уходил  и забывал до следующего раза.
Был  в деревне такой случай:  на святки перетаскала дрова молодёжь от одного двора  к другому все сорок кубометров.  А к кому перенесли то?  Всё  к той же безобидной Макриде Амвросимовне и свалили на неё, что это она всю ночь не спала и воровала дрова у соседа через три двора; вязанкой  на себе таскала. Ну, кто же поверит в такие паранормальные чудеса, чтобы  худенькая, маленькая старушка, которой под семьдесят лет всё это могла  проделать? Вот и решили: наказать зачинщика, просмешника всегда  и во всём. Вынесли  решение, чтобы он  оставил  поленницу дров инвалидке старушке, а своей бабушке он привезёт дрова из лесу, Не хорошо обижать тимуровцев за проделанную работу. Они славно потрудились, привезут дрова хлыстами из лесу, перепилят, а тимуровцы аккуратно уложат дрова   в  поленницу на прежнее место, где и были. Так дрова «По щучьему  велению», по воле колхозного схода остались у безобидной Макриды Амвросимовны.   Вот такие дела разрешались деревенским сходом, чтобы было  неповадно другим  в следующий раз.
А по части  бакенщика, кто знает, кто виноват в этой истории? Стрелял ли он  в дочь? Не стрелял - это ведь доказать надо. Он и  в самом деле  не стрелял, так получилось, слава богу, что все  живы  и здоровы.
Варя, сидя,  у покосившегося, покрытого мохом забора  из жердей, сидела  очень  долго думала о будущем. Она  не отзывалась  на окрики родителей, которые звали её домой. Опостылел ей родительский уголок. Обхватив голову  руками, лицом между коленей, она  просто не знала, что предпринять, чтобы  никогда  не появляться  в доме отца, потому что так дальше продолжаться  не может.  Она  не жалела ни о чём, что провела  много времени, спасая какого-то тунеядца от неминуемой гибели.  Не задавалась перед своими сверстниками, когда её назвали героем дня, считая, просто выполняла обычную работу родителей, которые, где-то задержались по каким-то особенным причинам.
Она видела  перед собою неминуемую собственную гибель, кое-как хватаясь неокрепшими руками за пароходскую веху, которая могла  в любое время сорваться  с  якоря, подставить ей подножку и опрокинуть её  в водах бушующей реки. Не было страха  у неё за свою собственную жизнь, но почему-то  переживала до боли  в сердце за «тунеядца», неустанно наблюдая, за двумя «проходимцами» и считала, что-то должно произойти  непоправимое у неё  на глазах, чего она никак не могла допустить.  Выстрел из  ружья дробью по лодке тоже  наводил Варю на размышления. Тут  она вспомнила,  отец однажды на пасеке, под окном  омшаника, у своих детей  на глазах убил из ружья пулей добрую охотничью собаку.  Гусар  не пошёл  с  ним  в лес, потому, что подруга  Гусара загуляла, завлекая за собой других собак. Отец  и  Быстру  за это убил. Она  боялась отца за его  непредсказуемость  харарактера. Высушив кулаками слёзы  по  щекам:
«Стоят  ли  того мои  слёзы, если  подумать? Сколько было бы слёз, если б не разбудил меня  мой сон, и  если бы  не  стала на место бакена сама с тряпкой  в  руке, рядом  с  пароходской вехой?  Что  было  бы отцу?  Как  подумаю:  жалко?  Ни чуть, ни сколечко отца. За что любить его?  Почему мама  глотает его жванину из пьяного рта?  Зачем он вместе со своим братом  гнались  с  ружьями  за мной и за моей двоюродной сестрой Анькой, паля из ружей по нам? Мы несовершеннолетние бежали  сломя голову, продираясь сквозь малинник, спасались от жестокостей отцов, порезав себя  малиновыми кустами:  руки, ноги, шею  и  только лишь за то, что не сели в лодку  с пьяными отцами, с их ружьями.  Прежде чем бежать от отцов мы  с  сестрой получили допинг веслом каждая.  Им не удалось нас уговорить плыть с ними столь длинное расстояние ещё и потому, что у них  в корме лежали две бутылки «Пшеничной».  Или бежим, или нам всё равно хана».
Вспоминала  Варя  уговоры сестры за забором своего собственного  огорода.
- Не  может быть,  чтобы  мама  не видела за кого выходила  замуж?  Быть того  не может, чтоб так война изуродовала человека, чтоб  не отличать плохое  от  хорошего.  Варя  не знала причину отсутствия отца  на рабочем  месте, но она знала одно, что отец всегда был исполнительным.  Никогда: пьяный  или  трезвый  на работу не  опоздает и считает для себя позором не выйти  на работу вообще. Если отец  на работе,  то работает со всей отдачей сил, на  все сто процентов, за что его уважали  на производстве.  А ещё она знает, что отец всегда до обеда в полупьяном  состоянии от вечернего перепоя, но всё равно  всегда работает с полной отдачей сил. Только вот  за что начальство его терпело ей  это не понятно  по настоящее  время.
Варя слышала из отрывков фраз при разговоре с родителями на берегу:  Сохатый где-то завалился, что-то  с кобелём  случилось, то ли косой кто-то его подкосил;  надо сосватать Савелия на Варьке. Для неё это было совсем не неожиданностью, так как  он сам на левом  берегу сделал ей предложение, но она не поняла: это было  в  шутку  или  всерьёз  стать его  женой  и дала ему дерзкий ответ: «У тебя нос уж больно великий!»  После чего Савелия  прозвали рубильником. Но рубильник всё равно подходил  к  Варе, настойчиво  добивался  её руки. Упрашивал её  родителей. Те отвечали: «Иди, и сам договаривайся  с  ней», так проходил Савелий  вокруг да около её избы больше года, ничего  не добившись, отошёл он от девушки. Не за что было его ненавидеть, и нос  был просто  ни при чём. Варя ко всему ещё прочему ненавидела его за его огромный  и неуклюжий рост, с медвежьей походкой. Она ему  равнялась точно по грудь его самого: «Ну, какие же мы муж и жена;  ты дубина, а  я пенёк против тебя, извини, Савелий!»
Однажды она его подкусила так, что он ей тоже  ответил: «На мой рубильник у меня есть, что повесить, пожрать, по дворам  не стану ходить объедки собирать!  Вижу, ты глазки то свои настроила  на голомудого, гляди,  как бы сама  с ним не осталась голозадой».  После чего Савелий отстал от Вари и женился на любовнице Сержа. Варя очень жалела Савелия, за что он свою голову запихал в ад кромешный.  Через полгода их свадьбы, его молодая жена меняла любовников как перчатки, пока он на работе, сама же она была оформлена с ним на одном посту постовой рабочей. Он за неё пахал  и за  себя, но та пахала с геологами под звон бокалов, закуской  стерлядью,  добытой самим же Савелием. Одежды он ей привозил заморские, доставал по заказу с плавлавки. Была она первой красавицей  в одеждах, но на лицо выглядела отвратительно. Скула лица была более, чем квадратной, нарочно так не выстругаешь топором. Лоб выглядел, словно, столяр нечаянно обрубил от бровей глаз под сами корни волос до темечка,  с большими залысинами. С большим восточным разрезом глаз, что казалось, будто она  в них ничего не может видеть  и тёмная кожа лица, будто она только что вернулась из стран восточных эмиратов. Детей у неё никогда  не было  и  не будет по диагнозу врачей.
Все задавались вопросом: «Где он такую, выкопал, за что же он такую отхватил?  И  тут же себе давали ответ:  «На  зло Варьке!»
Ответ был найден. Однажды,  в деревню приехали артисты  из района с класными номерами, глаз было не отвести. Танцевала, плясала восточные и русские танцы эта самая женщина под собственное сопровождение под гитару. Она поразила весь деревенский зал своим выступлением. Варя от зависти  и досады: почему не она  на её месте, расстроенная вышла из клуба, называемым «Избой-читальней», хотя она знала, что нисколько  не уступит ей своею артистичностью и исполнением романсов и песен, правда, с пляской у неё затруднения, потому, что её жанр драматические напевы.
  Призадумавшись, она очень жалела  Савелия  за проступки его жены, и  жалела, что не стала его половиной; ведь всё равно  я арестантка, беспаспортная, кто меня отсюда выпустит без документов? Надо же, как  судьба водит за нос человека? У неё носа нет совсем, маленький широкущий, приплюснутый;  Были бы  на носу у него  глаза, не надо было бы голову клонить, чтобы что-то увидеть  на земле.
Проклятые носы, как подводят человека  и ломают судьбы; он хороший, трудолюбивый, честный однолюб, а она  всё наоборот вся ни к чёрту.  Мама хорошая – отец  ни к чёрту!  А  какая была бы пара я  и он?  О чём теперь говорить? Он  уже второй раз собирается жениться, а я ещё и не думаю. Вот так вот! Бы  мешает всем. 
Время подпирало к вечеру, а она всё сидела под забором в лёгком летнем платьице, которое лежало в носу шитика, изрешеченном дробью. Нежный ветерок ласкал ей лицо и волосы.  Варя не боялась застудиться, потому что заморозки  давным-давно отступили; черёмуха уже почти отцвела, значит быть нынешним летом ягоде. А солнышко, словно, с горки неудержимо  катилось за лес, за  которым  еле-еле виднелась полоса заката всеми цветами радуги.
Птички-щебетуньи, кажется, тоже спешно  изчезали в укрытие  на ночлег, лишь некоторые, там и тут находя, что-то съедобное набирали  в  свои клювы; видимо,  спешили накормить досыта  не наевшихся  своих наседок; А те терпеливо высиживали будущее потомство,  почти не слетали, боясь застудить тёплые насиженные гнёзда.
Тёмносиняя вода в реке рябит, смахивая на чешую  больной  рыбы – сороги.
Низовой ветерок придерживает плавное скольжение мусора от хвойных деревьев по воде, направляя его по своему усмотрению. Он в основном прибивает к берегам, образуя не проходимый затор к причалам, где причаливают рыбаки лодки. Особенно затруднительность создавалась из коры хвойных деревьев. Рыбаки по утрам прежде, чем столкнуть свои судёнышки на реку, тщательно очищали прибившуюся кору и сжигали её на костре. Так постепенно, не мытьём, так катаньем вода у берегов, принимала надлежащий вид.
Нет, худа без добра! На радость деревенским жителям набило брёвен под берег  перед самой деревней. После того, как доставили  пострадавшего,  по приказу самого же председателя колхоза; труженники мигом очистили берег под косогором для личных нужд в хозяйстве. Распиливали, разваживали всем по дворам, так что не было ни кому обидно. Каждый двор запасся дровами не менее, чем по пятьдесят кубометров дров. Сработано всё было в тайне от высокого районного начальства и  выше. Даже колхозный двор не остался без дров, что освобождало  от дум   председателя  колхоза
Время подходило к утру;  росистая свежесть ядрила, а Варя спала.
-Варвара Степановна! Проснитесь! - Послышался  голос Татьяны  Сергеевны, сельской  медички,  сквозь сон спящей у забора,  на траве.
Мы думали, ты домой ушла, а ты во-он, где примостилась! Зачем так-то?
Медичка была возмущена поведением  девчонки; почему бы не пойти домой?
- Что  за персональность такая  ко  мне, Татьяна Сергеевна?
- Иди-ка, ко мне, посмотри какая завязь  на помидорах? У нас  такого чуда  с Ваней никогда ещё  не было.
- Татьяна  Сергеевна, я  не завидую, но всегда,  каждым  летом прохожу мимо вашего огорода и наблюдаю, и думаю, как бы мне такие зрелые получить помидоры на корню, как у вас?
- Знаешь, это ведь ещё зависит от сорта районированных  семян, да ведь ещё мы  с Ваней их сначала ранней весной вынянчиваем их  в парниках из навоза. Привозит нам колхоз навоз. Мы  делаем гряды из него, в грядах делаем  лунки, а потом уже туда засыпаем землю, чернозём. Со всех сторон навоз горит, создается  микроклимат, и помидоры растут на благо нам. Потом мы с  Ваней уже  с бубенчиками  зелёными высаживаем  в открытый грунт. Помидорам ничего  не остаётся, как только подчиниться, приспособится к температурному режиму в открытом грунте. А вообще то помидор, что сорняк. Дальше его только поливай, рыхли;  удобрения я считаю совсем для них не нужно, может  ведь передозировку растение получить, а это для нас совсем  ни  к чему. Пока помидор находился  в парнике,  он столько получил полезных ему витаминов, то со сторицей выдаст эти же витамины и людям.
- Да-а, мы ведь порой не смотрим, что сажаем; плюнули, как моя мама  и хотим чтобы, что-то выросло. Она ничего  не  умеет по части  огорода.
- Не  хочет. - Сказала  Татьяна  Сергеевна, - не хочет человек, значит, ничего не получит. Всё живое  на земле любит ласку  и  уход за ним.
- Да-а, вы правы, Татьяна Сергеевна, вы правы, - Варя  тяжело вздохнула, добавила, - особенно  моя  мама, не успеет, помидор  с яйцо куриное вырасти, так она  сразу тащит отцу на стол. Ведь зелёное  еще, но  уже  на  столе  красуется. Мы  не  имеем  понятия, что  такое красный  помидор. Ему  аглоеду только  пропивать.
- Ну-ну!  Не  надо так  говорить на  отца, - ласково ухаживая за своими питомцами, отчитывала медичка  Варвару, - я  запрещаю так говорить об отце фронтовике. Ты ведь не знаешь, что он там пережил.  Не знаешь. Ты думаешь  у  меня хороший характер?  Мне должность  не позволяет быть черствой;  с  людьми  я работаю,   деточка,  с людьми. Ох,  и повидали  мы  с  твоим отцом много горя.
- А я что хуже людей?   К какому классу животных отношусь  я, что так  ко мне относится мой собственный отец-фронтовик? Почему у моих сверстников отцы как отцы?! Отец Шурки Безруких тоже воевал, даже больше чем отец.  Семь лет  прошагал  от Дальнего  Востока  до Берлина.
- Наоборот, от Берлина до Востока, - поправила Варю  медичка.
- Пускай наоборот, расстояние одно и тоже, - продолжала защищать себя Варя, - три серьёзных ранения у него. Полруки нет, а не замахивается вёслами  на детей  и  не целится  в них.
- Наверное, потому  и  не замахивается, что рук то  у него нет. Знаю, я этого человека,  знаю, жестокий он  по отношению  к жене. Да-а, детей он  не трогает, но как страдает его Марфа  Авдотьевна.  Скрывают  от детей, он при детях её не бьёт.
- Но он любит своих детей! Понимаете, любит. Скрыть этого не возможно. И сами ребятишки рассказывают много о нём.
- Значит, не  хватает у этого  человека любви на всех поровну.
- Я тоже хочу  жить, как все. Отводить праздники, как  все. У  людей  в праздник столы явств,  а у нас одни мандыбуры.
- Это, что ещё  какая, такая закуска бывает?
- Да,  самая  распространённая! - Засмеялась  Варя, - Не уж  ли, вы, то никогда  не ели такую закуску, фронтовики?!
- Нет!  Мандыбуров я  не встречала,- не знала медичка, как дальше себя вести, то ли смеяться, то ли  вообще прекратить разговор о  неизвестных ей мандыбурах.
- У нас не  бывает на  столе стряпни всякой. Мама не искушённая  в этом  женском деле. Всё на скорую руку:  поставит на стол неочищенную, в одежонке картошку  в два кулака  да рыба стерлядь, ну, или там скажем, зимой  с ельчиком  целую чашку  на всех, кто сколько слопает. Нет, не видим  мы разных, там хрюкаделек, вроде мама из большой богатой семьи, а ничего не умеет.
- Ну-у, Варвара, ты разговариваешь  со мной на  каком то другом  языке. Надо  взглянуть  в словарь Владимира Даля, иначе  с  тобой глубоко можно зайти и не выйдешь из такого лабиринта. Чего  доброго и загремишь  туда, где  Макар  телят  не пас. А это, что ещё за закуска такая?
Варваре стало очень смешно, смеясь  от души  над своей «подругой» медичкой, которую посвящала в чисто простонародные деревенские изречения. Татьяна Сергеевна не местная. Она откомандирована в  сибирские поселения из центральной полосы России после войны, проработала, первоначально на Колыме. Но по  состоянию её здоровья перевели в Варькину деревню.
- Фрюкаделки? Это, что-то из риса  с  мясом соображают.
Тут последовал такой заразительный и громкий смех обоих «подруг», что куры,  посетившие не по случайности огород медички, приняли  взлётное положение. От неожиданного испуга, они даже  не сумели так быстро зацепиться за жерди, перелететь их. Мешком с содержимым упали и поползли в густую траву, спрятав там головы.
- Вот, видишь, Варюха, куры  и те парализованы от страха, Видишь, забились  в огороде, под забором?  Это на нервной почве. Это птица, а мы  с твоим отцом повидали войну, будь она трижды проклята. Отец твой пробыл  в плену пять лет. Это ровно пять лет; он изо дня в день ожидал  смерти. Это человек в тридцать то лет, уму не постижимо. Мы были с мужем в разведках и не однажды; нам было ещё, как-то интересно: приведём языка, не приведём. Мы  о  смерти ни одной минуты  не думали. Мы думали: Победа  будет  за нами!  Кровь в мозги поступала, по жилам бурлила, адреналином захлёбывались, потому что у нас определённая была цель - 

выполнить приказ. А твой  отец, чем жил? Только одним, что  сам занимался ремонтом печей для сжигания  по приказу  фашистов  и  сам этого же ожидал. Не-е-эт, Варвара Степановна, терпи, учись стряпать хрюкадельки сама.
Татьяна Сергеевна  снова засмеялась над хрюкадельками.
- Ты, приходи-ка, ко мне как-нибудь, будем учиться вместе, как ты говоришь ворганить, а  потом, ты и родителей угостишь своим  искусством. Поговариают в деревне, отец сахатого уложил? Вот и я прикуплю немного. На первый так сказать случай свеженинки попробовать.  На Колыме то я в основном олениной пользовалась. Попробовать,   в  чём отличие оленины от сахатины.
Варя сменилась краской  в лице; на какое-то время задумалась: «Как это она ничего не знает про свеженину, а деревня уже говорит?  У отца нет лицензии на данную добычу, и как это ему удалось летом свалить одному такого животного. И тут, она  вспомнила  разговор матери  с отцом, что он  не был пьян, что выстрелил по случайности  в сторону Варьки. Бедный  Гусар, это же его отец пристрелил. Умная псина была, на такую смерть готова была пойти со мной. Мне то помогали спасением жизни, а Гусару никто не помог. Сам выплыл. Наверное, не  пошёл  с ним  на добычу в лес. Вот и ухайдокал?»
- Ты о чём, Варвара Степановна, думаешь?
После   смеха  Сергеевна  увидела Варю плачущей навзрыд.
- Лечить девочку надо и немедленно, смех  и слёзы говорят о нервном потрясении человеческого организма. Варенька, припишу-ка, тебе  бромчику, димедролу. валерьянку.               
- Ага, отец всё выхлебает, - вытирая слёзы кулаком,- от него ни в какой угол, никуда не спрячешь.
- С тобой  не  соскучишься, - Татьяна  Сергеевна снова засмеялась, стараясь хоть, как-то и чем-то успокоить девушку.
- Это же капли и не приятный запах имеют.
- Разбавит  и выхлебает. Он однажды, да  и не однажды, а несколько раз так бывало.  Нечаянно разольют на пол брагу; мама берёт половую тряпку, чтобы стереть, а он её отталкивает, сдирает наволочку с подушки,  промачивает,  отжимает в эмалированную чашку  и выпивает. Мама ему кричит: «Степан, что ты делаешь? Брага-от ишо  не выходилась, бурчать будет, на сердце плохо станет!» «Ничо-о,- говорит,- тама всё  за одно прокваситься  и доработат».
Поморщившись и передёрнув плечами, Татьяна Сергеевна неожиданно для Вари спросила:
- Когда окончилась война, ты помнишь?
- Помню! Я всё помню! Отца ждала, как бога. Изучали по книгам, но  про такое  издевательство  над детьми нигде, в книгах  я не читала.
- Какой год нынче, Варя?
-Тысяча девятьсот пятьдесят седьмой, кажется, или шестой? – Не уверенно ответила девушка, - ну и что из этого дальше?
Медик молчала, не знала, что ответить на посыпавшиеся  вопросы, лишь только  вздыхала и качала головой, как бы, поддакивая Варюхе.
- Детей плодить умеют?  Им  любовь, а нам, детям горе.  Недосыпание, недоедание и не донашивание одежды.  Я два года не ходила  в школу. Как все дети, два года?! Вы, хоть представляете, что это такое  для меня, для ребёнка вообще – это зависть  к другим детям, - это ненависть к родителям, впитавшаяся  вместе с молоком матери. Ладно, уж там, по каким то причинам не отдали  в школу. А какие  вопросы можно предъявить к мамаше, которой одежды высылают из Норильска, специально для нас, для детей, обноски от двоюродных братьев  и сестёр:  мать  не даёт ни одного разу даже примерить: « Успеете ещё,- говорит, - износите!»
 В результате мешок протух, сгнил. Придерживается мнения отца: «Не надо, - говорит, - обряжать их сильно не то, избалуются ишо».
Вот  и добаловали:  мотались по трущобам, а я за выродками смотрела   в полуодетом состоянии;  ни  поиграть выйти  с другими детьми, и в школу не отпускали.  «Вот, - говорит, - тебе дети, играй  с  ними!  Вот тебе школа!  Я  в  семнадцать лет  в школу пошла в первый класс, в ликбез какой-то. Выучила все семь классов, ещё  и пионервожатой была на Центральном прииске. Ты, ить  бошкавитая, выучишься ишо».  Это она, мама, на меня так сказала, что я бошкоавитая. Я очень скучаю по детдому. Там  я в шесть лет пошла  в первый  класс, училась  не плохо, Помню свою первую учителку, Фаину Павловну,  она моя двоюродная тётка, теперь правда, я о ней ничегошеньки  не знаю, а как  бы  хотелось её увидеть и проплакаться в её ладони. Какая она была и есть человечная. Мы  с  ней были на равных, то есть понимали друг друга  с полуслова.  Как вырвусь  в город, обязательно  её найду, потому что ещё она и мой первый песенный путеводитель. Я все песни военных лет выучила  через неё.  Я каракули  за первый класс забыла, как чертить!
- Теперь  то ты  помнишь, знаешь, как их писать, ты теперь  и математику  с русским языком отлично понимаешь, как решить и  сочинение  написать. Закончила  семилетку  не плохо,  с одной тройкой, это уже  о чем-то  говорит. Права, твоя мама сказала. Ты  бошкавитая.  Почти прошла  по  стопам  матери, к семнадцати годам закончила  семилетку, уже отлично. Нет, Варя, ты  на отца  не нападай;  пленные  бывшие все, как один боятся власти, чтобы их не сослали, куда  подальше.
- Это ещё-то, куда могут  сослать его? - Растерянно  спросила она. – Дальше  и глуше этих мест, наверное, уже  не бывает. По собственному  желанию   забрался  сюда, в  тайгу, вот и пусть прохлаждается по тайге, но только без нас..
- Бывают, есть  места ещё поинтереснее, похуже здешних, милая моя, дочка.  Там, где  в  данный  момент отбывает  ссылку знаменитый певец Козин, прости, имя его  забыла, - Татьяна  Сергеевна смущённо из-за  забывчивости великого певца России жестко потирала  крутой лоб и между бровей, - господи, прости  меня, забыла и всё тут.
- Вадим Козин, - подсказала Варя.
- Ну, да ладно. Козин простит. А  Георгий  Жжёнов актёр знаменитый,  тоже в отдалённых местах отбывал. Так, что власть не глядит на это, что человек прижился  и ему здесь нравится, она  с нами, наоборот, по своему усмотрению  поступает.
- Я ни хочу знать, как поступает  с вами власть! - Топнув ногой, Варвара не согласившись с медиком, решила уйти. - Здесь получается власть  над властью: над детьми родители, а над родителями бог? Так, что  ли? Эмоции прежде всего надо бы попридержать, а то распустили, как выпрягшаяся лошадь свои поводья и всё тут. При чём здесь плен, Колыма;  я его ждала  с войны, как бога  с небес. Я не  знала, кто такой  мой отец, а он, глядите  на него, спустился с небес, как говорят – нарисовался не сотрёшь. Молиться  на себя заставляет, если что, за  небольшую погрешность веслом да по уху.  Я от них никогда  не слышала слова дочка,  а тем более милая моя, вот, как  сейчас  вы только, что сказали, знаете, как теплом  меня обливает это словцо. На них пашешь, подобно лошади, а они недовольны её характером,  орут: «Пошла-а-а! Ну, давай, быстрей, кляча-а!»  Да-да! Так  со мной обходятся мои родители, свидетелей  не надо, вы сами видели сегодняшним  утром концерт.
- Варя, зря всё-таки ты на отца обижаешься. Он очерствел за время находящееся в плену,- подхватил  собеседование  дядя Ваня. Я против  твоего соображения; тебе его надо переосмыслить  и подойти  к отцу  с другого боку, самой немного бы обмякнуть надо. Категоричность  и чёрствость откинь, куда подале, мы ведь мужики  ласки женской тоже не видели за это время, а уж материнской тем более? Так, нет, Танюша? - повернувшись  в полуоборот к обеим женщинам, обратился к своей жене  Иван. Для него  не привычно слово дети, ему нужна адаптация.  Ты, Танюша, объясни, наконец, этой взрослой женщине медицинским термином; я больше  не могу толковать  с  ней  ни о чём.
- Зачем тогда  ораву плодить, после войны нас ещё трое! Всего  четверо нас! – Тоже  не сдержалась Варька  и закричала, больше всего, задавая вопрос себе, но чтобы услышали, другие, - Поверить  в самого себя, что он отец, производитель?  Бык в колхозном стаде стоит из одной кормушки комбикорм ест; не отгоняет ни младших, ни старших. А, вы,  обои, спросите: как пришёл отец с войны, стыдно сказать, сидели мы, дети, за одним столом  за эти шестнадцать лет, хотя бы по праздникам?  Не уж ли не мог за это время взять в голову, так сказать  адаптироваться к детям?   Стряпают нас, как бублики, лишь бы ночью хорошо было, а утром  господь бог позаботиться.
- Варвара, ты, Варвара! – долго молчком слушала Татьяна Сергеевна собеседницу,- да откуда тебе знать, что хорошо, что плохо ночью?
- Благо, что в Норильске подавалы не плохо живут. – Это сегодня, а завтра, опять на господа бога надейся.- Продолжала наболевший вопрос Варвара. - Как в библии сказано: «Не думай о завтрашнем дне», так что ль? Ага, бог поможет ногами  к шее. Да производители они и только. Правда, не знаю: какая порода из нас получится. Может, задались целью:  Через войну много погибло народу. Навёрстывать решили мои родители, как  по молоку, мясу, яйцу, шерсти?  По призыву Партии и Правительства, Никиты Сергеевича Хрущёва: «Даёшь детей и шерсть!» А папы мамы говорят: «Партия родная, - есть!» Анекдот такой бродит, как призрак по деревням, чтоб молодых не выпускать из деревень. Э-э-э-х! Родиться бы мне пацаном!? В Армию и до свидания дом! Ну, а мне от этого не легче. Везде яйцо и молоко, а у них козы даже  не имеется, всё ходим да попрошайничаем; поллитра молока на ведёрный чайник, для аппетитчику  «мамина поговорочка».
Долго прислушивался к разговору Варькиному  муж, стуча костылём по земле, грозно закричал:
- Ты! Ты, скажи мне ещё такое про фронтовика!  Я-я, т-те  ещё добавлю вместо отца!   Ишь, ты, на родителей, такое, прёшь?! Да, я  тя  щас, вот излуплю этим вот костылём за отца то.
- Извините,  дядя Ваня!  Я уж пойду, однако. Не боюсь я вашего посоха, если об меня отец вёсла ломает, то ваш посох слабак. У вас же детей нет, и не было, видно, вам этого никогда  не понять.
Варя  не понимает, что больно уколола,  человека  как тупой иглой. 
Медленно, удаляясь в сторону своего дома от двух собеседниц,  дядя Ваня  разочаровался в сегодняшнем герое дня.  Оставляя  жену одну  в огороде со своими напряжёнными мыслями, Варя тоже направилась не торопясь, сама не зная, куда ей идти. Но домой идти она отказала себе навсегда: «Не могу смотреть, как мать потакает отца, съеданием его жванины. Он не только надо мной кырмует, он издевается и над матерью его собственных детей».
- Варвара! Не торопись, успокойся, вернись!  Я ведь не за этим тебя звала; ты, зря обидела  мужа.
- Вот и вы туда же со своим веником, кого-то, хотите обелить, а я как всегда в грязи купаюсь.
- Нет! Стой,  не уходи, я тебе всё объясню. У Вани дочь и сын были, остались только  на фотографиях.  Их фашисты  в дому сожгли. Жену через казнь сгубили, расстреляли они её гады. Она была тоже медик на фронте.  Попалась им  в руки, когда раненого тащила, сама изнемогала от ранения в бедро, так   Ваня рассказывал про неё. Теперь  я, вот  рядом  с  ним, не знаю: заменила  или  нет,  ему его семью? Вот, доживаем двенадцатый годок. Он инвалид первой группы  и я тоже далеко не отстала,  инвалидка второй группы.
- Нет, я думаю, заменить невозможно родных ему  людей, это так  для  вставки  к жизни, как вводное слово, в русской  литературе. Разве это много двенадцать лет и за это время   заменить, это значит  забыть их.  Вот  приглядитесь-ка, иногда  к нему: то он в потолок глядит  и долго не  разговаривает с вами, то он сопит  себе под одеялом, притворяясь будто  спит.
- Ну, Варюха, ты даёшь!  Ты будто сквозь стену  видишь, что  у нас делается  в избе. И  вообще рассуждаешь, как пуд соли  съела за свои  шестнадцать.
- Не точные данные подаёте. Больше съела, Татьяна  Сергеевна, больше; я вас уверяю  взвешивать не надо. Я себя пересолила, потому и противоречивая. Вы одно мне доказываете, а я своё. Хлеб я  ем, ой, как подсаливаю, иначе  в горло  не лезет. При  таких родителях смоченный хлеб квасом  тоже не лезет, а потому и домой  не тянет. Жаль мне  и вашего мужа; вижу,  добрый дядя, да воспитателем  бы я  его в детское учреждение ни в коем случае не взяла,  а потому  извиняться перед ним  не стану. Он  ведь  не пожалел меня, когда грозил посохом  за  отца. Правильно:  ворон ворону глаз  не выклюнет. Жалость - это сестра презрения, но, и  презирать я его  не могу.  Доля вины  в гибели его детей  лежит  и на нём, я  это вижу  по его  глазам.
- Слушай, Варька, ты, что бредишь?  Какая вина, в чём его вина?  Ты так  говоришь, как будто  вы жили,  когда-то  с  ним рядом,  двор  во  двор.
- Права, Варвара, права, вина  на мне   за гибель детей лежит все цело и полностью, - вернувшись,   муж  потрепал по плечу Варьку, - ты,  как  в воду глядишь  и безошибочно вносишь данные, тебе прорицательницей не мешало  бы быть, колдовать, в карты ворожить, как твоя мама. Не пробовала? –  Дядя Ваня  со злостью  спросил собеседницу жены. - Не по  годам, ты, Танюша себе её  в подружки выбрала.
- А что?  Мне  с  ней интересно, развитая  с эрудицией
- Слишком  развита! Дальше  некуда?!  Сквозь стену проползёт, но выведает,  Это  уже через чур, а вот про гибель она точно сказала и нет мне прощения! Я об этом тебе когда-нибудь расскажу подробнее, а, чтоб Варюха  не размышляла  попусту, расскажу сейчас. Эвакуировал детей своих из села последними. Мой дом стоял крайним. Да пусть простят меня на том свете, кому  я не сумел прийти на помощь первым.  Дядя Ваня  поднял глаза к небу и долго-долго стоял молча,  ни  с кем  не разговаривая.
- Ну, вот?! Видите его? Знаете, о чём он думает?  Да о семье,  уважаемая, Татьяна  Сергеевна, о семье. Заменили вы ему его семью? Нет и нет!
- Не  имею права  на ревность, не имею я на это ни к-какого права. Они это заслужили. Это его ангелы, и если б не они, он не остался  живым.
Обращаясь к небу, Иван, стоял, словно вкопанный по колено в землю, не шелохнувшись и не сдвинувшийся с места, пока  «подруги» наговорятся.  Повернулся, вытер  с лица потоки слёз:
- Простите, меня, женщины, простите. Варька права.  Прости  и ты, меня, Танюша, без тебя  я  в этой  жизни ни что. – Иван без стеснения, при Варюхе поцеловал жену  в щёки  трижды  за своих детей  и жену, расстрелянную фашистами.
Варя с завистью глядела на умную, добрую семейную парочку;  решила им не мешать  и удалялась в том же направлении, куда хотела идти в первый раз, но фронтовая парочка  снова её остановила.
- Варя, я опять же тебя прошу, останься!  Я вовсе не за тем тебя вернула, чтобы поднимать  семейные  загадочные вопросы.
Как бы догадываясь, о чём скажет Татьяна сергеевна, Варя не дала ей начать разговор,  спросила:
- Татьяна  Сергеевна, ну, как он там? Больной  то наш?
- И я хотела с тобой поговорить об этом  же человеке, о котором ты теряешься спросить о его здоровье.
- Что  с ним? – Взволнованно переспросила, отводя в сторону глаза от мужа.- Как он там,  в роддоме то? Ни кого ещё не предвидится?
- Ты о чём это, Варвара? – Не поняла шутку Сергеевна.
- Ничо, хорошо лежится, отдыхается? - Попыталась перевести всё в шутку спасительница своего пострадавшего.
- Бредит он, уважаемая Варвара Степановна. Бредит, о каком то мужике.
- Стало быть, температура  у него высокая, Татьяна  Сергеевна, что-то надо предпринять, не то ещё добредит  до чего-нибудь?  Спасать надо мужика! – Двусмысленно заявила девушка.
- Да-а, у него температурка и оч-чень высокая, - и тоже двусмысленно, глядя на Варьку, медик и  её муж спросили обои  одновременно, - ты, случайно не влипла  ни  в какую  историю?
- Вы мне, скажите, сначала, это у него серьёзно и надолго? От чего это у него резкое обострение, повышения температуры?  У него же её не было почти!
- Откуда тебе знать была или нет температурка?
- Вот, те раз! - Тоже неожиданно, как на практике медиков, ответила Варя. - Я ж до него касалась1
- Каким  способом ты до него касалась? – С тревогой  спросид муж.
- Как это, каким способом, мы же люди то живые, шевелились, поди-ка.
- Да-а, дела-делишки, не заешь, о чём и подумать, тихо про себя проговорил  Иван Степанович.
- О нём надо думать, - не догадываясь,  о чём подумал муж, - о нём и только о нём. Помочь ему надо выползти с того света.
- К вечеру температура обязательно себя выдаст на гора, - Поддержала медсестра
- От чего же это всё может быть? - Озадаченно спросила, как бы сама себя Варя. -  Может от воды? Сколько он пролежал  в луже то? Температура человека нормальная тридцать шесть, может быть,  с  небольшим.  Конечно, и я набродилась босиком из-за него, у меня ноги  не чувствовали тепла ни сколечко. Я то была  в постоянном движении, а он валёжиной себя представлял. Сколько времени я бегала вокруг него, придумывала, как вытянуть его из углубления, вывороченного брёвнами, столько  и он без движения,  даже хотя  бы одной рукой  или ногой пошевелил. Наверное, более семи – девяти часов.
Варя подумала про себя:  «Зачем же она про подробности  времени заговорила, а вдруг, начнут докапываться?» - Она приумолкла, и немного погодя, добавила, - А вы знаете, сколько на нём было ила?  Может потому, что когда катера пошли; создавались волны, расстояние  между островом и катерами не великое, хотя это было с другой стороны, но волны то делали своё дело. Крутые волны доставали и накрывали и его вместе  с песком.  Да-а, пришлось мне туговато с этим бесшабашным человечком. Ему ещё хорошо повезло, может врачи выходят его - молодой ведь ещё.
Муж и жена, анализируя, каждое сказанное слово,    переглядывались друг  с другом, качали головами, поддакивали ей не двусмысленно.
- Я  к тебе вот  с каким вопросом, Варя?  Не столько  с  вопросом, а более с предложеньицем.
- Предлагайте, не откажусь.
- Знаем, - оба  в голос подхватили супруги, - исполнительная.
- Но  только то, что под силу, не то я с этим наворочалась - рожать не придётся. Его, что  в район требуется срочно  везти, да?
- Господи, какая же ты? – Иван Степанович хотел, что-то сказать, да приосёкся, подумав, что ещё нарвётся на шутку  невпопад.
- Надо бы его  в район отправить. Не хочу  брать столь серьёзную ответственность на себя.- Приостановила разговор мужа Сергеевна.- Я ведь на Колыме  за это побывала  и молодости, как не бывало.
- Давайте,  что надо  я  к вашим услугам, Татьяна  Сергеевна, я  сегодня опять выходная, два дня отгулов.- Варя была очень довольная поручением, сама не зная, того, какое ей предстоит  выполнить дело.
- Вот это дивчина! С тобой в разведку идти, я бы ни за что не отказался! - Девушка залилась пунцовой окраской по щекам.- А, как родители на это посмотрят, на наше поручение?
- Как, как  родители? Опять родители! – Переспросила Варя.- Да я сама уже скоро стану родителем! Как-как? Очень просто стану родителем и всё!
Фронтовую парочку Варвара окатила холодным потом
- Да-да, конечно, на это ума много не надо!?- обои враз  сказали муж и жена, - переглядываясь,  друг на друга, то опять на Варю,- как, ты, думаешь, Танюш на это много времени надо? И прямо вот в таких, там   условиях  нечеловеческих.
- Вы, что думаете, я в человеческих условиях прозябаю? Да-а? А, как бы они сейчас смотрели на то, что я бы, где-то плавала на съедение рыбам после его выстрела. В лодке отверстия от дроби, я проанализировала, свидетелей  не надо. Лучше свою семью иметь, чем на кого-то пахать.
Варя спокойно отрапортовав, о своём будущем понятии, ждала поручения
- М-м, да-а, ситуация  не из лёгких, - вороша свою голову, бороду, щёки, похлопав ладонью об ладонь,- ладно, давай, тогда так: прежде, чем давать тебе задание, я схожу до твоих родителей, обговорю план действий  с ними и тебе скажем наше задание.
- Ну-у, уж нет!  Я без пяти минут буду иметь пачпорт на руках, а вы через мою голову будете решать мои же проблемы и при,  том, что без меня!? Увольте меня от ваших поручений!  Несовершеннолетним поручения не под силу, и смотря, ещё какие? Кто будет нести ответственность, если  напакощу? Вы, что ли?  Вы, медик, а отказываетесь от ответственности перед больным. Хотите сдать его  в районку?! Не по  силам, значит? Тогда вам  и мне тоже без моего согласия не будет возможности в чём-либо помочь!  Она у меня иссякла, вся выдохлась, когда, я грузила этот мешок с говном. Знала бы, если такое случиться;  я бы его прямо тут же с острова и в районную больницу, Грузить бы его, ни надо, а там бы я только свистнула, махом бы санитарка подъехала. Там хороший знакомый на санитарной  машине работает, вы его тоже хорошо знаете, наш деревенский.
- И здесь нам понятно с Танечкой, кто там деревенский? - Заверил муж.
- Да, уж всё то вам понятно, только мне, почему-то ни совсем всё.
- Мы хотим поручить тебе…,
Аккушерка не дала договорить  мужу.
- А как же шиверу, гребень  пройдёшь? Наскочишь ещё на камни и мешок  с говном  вывалишь невзначай -  судить будут за это.
- Мне приходилось уже дважды сидеть у руля в корме; отца пьяного доставляла до дому. Я на воде, как кошка по половицам собственного дома
- Мы тебе поручили более ответственное дело.
- Это ещё, какое  дело, что за ответственность такая?  Если, чего-то будет стоить,  то я немедленно приступлю  к делу!
Татьяна  Сергеевна опять переглянулась со своим мужем; и тут же запинаясь в  красноречии, добавила:
- Да-да, я,  мы  с Ваней оплатим за труды, сколько будет  стоить; немедленно рассчитаемся после  аванса.  Пенсия то у нас всего  по двадцать два  рубля.
- Да-а, не густо вам, фронтовикам отляшила  наша Коммунистическая Партия. – Варя почти издевательски сыпала и сыпала медикам вопросы. Они не правильно её поняли, ей не нужны были деньги. Ей нужно было стоящее дельце, а они тянули  с этим вопросом до тех пор, пока родители не дадут им добро, чтобы Варя похозяйничала  у медиков  в доме в их отсутствие.
- За, что воевали то мы, а?  Патриотизм:  понимаю энто нады, Родину защищать,  нас, детей, стариков, почему  в ссылку то  вы на Колыму попали? За эти двадцать рублей патриотизма?  А почему мой отец шарит по глухим тайгам?  Нас  в короб и опять куды подале, от власти, так сказать, чтоб не упекли на Колыму, за плен. Что ему энтих будущих двадцать рубликов? Всего на четыре бутылки; буханка хлеба с весу продаётся; по сорок копеек и всё тут.  Ну, правда ещё, где-то выйдет приблизительно один хвост селёдки.
- Варвара, уймись! Не  то я  тебя сам сдам  туда, где…
- Э-э!  Не хорошо, дядя Ваня, договаривать надо.  Мне туда  не надо!  Я уже рецидивистка: два срока отматала.
- Когда ты успела? В колонии трудно воспитуемых? Зачем тогда тебя выпустили? Там живут до совершеннолетия и раньше не выпускают. Загадочный ты ребёнок. А, ну-ка, говори, когда успела и за что?
- Подожди допрашивать малолетку. Я сейчас сам её спрошу.
- А-а, напугались, сразу задумались, доверить ли вообще какое поручение по дому маленькой хозяйке
- Из пелёнок вытряхнули – одно заключение. И сразу же   в детский дом, третья отсидка. Теперь вот одиннадцатый год без права выезда в районное поселение. Я имею права мотаться только с отцом по ухажьям, так сказать за тушканчиками, за рябчиком с тозовкой в руках. И там попробуй на чужую тропу только сунь рыло; без суда  и следствия чик и нету, а мяском то моим есть, кому закусить. Так, что, дядя Ваня, пуганая ворона куста уже  не боится.
- О-о, господи!  А мы то думали совсем другое. Ну и сказочница же ты. Только в следующий раз, хоть предупреждай. Иногда и пожалеть бы нас надо.  Не то  ведь  стены слышат, - умалял Иван Степанович, - чтобы  в моём доме разговоров больше  никогда не было на эту тему.
- Я пока что не в доме, а за стенами дома. Вы, поживее соображайте, какое поручение  мне придумали и когда его выполнять?!
- Завтра, чуть свет идёт баржа от продснаба,  Эльза  со своим мужем плывут за  товарами. Они возьмут больного на борт. Мы уже  с ними  договорились
- И я с ними,  как сопровождающий? – Щёки  залились румянцем..
- Милая моя, девочка, ты, что влюбилась в него? Горишь огнём от желания быть сопровождающей, от желания быть  с ним  вместе?
- С кем это ещё?
- Да, вот  с ним, - пошутил  Иван Степанович.
- Да, вы, что в самом-то деле? У вас, у старых людей всё какие-то не предсказуемые понятия? То к земляку лепите интимные отношения, теперь к этому тунеядцу. Да, я ещё и лица его не разглядела. Он, как свинья был  в луже той. Пусть говорит спасибо за то, что я его кое-как из лужи выудила. Это он, поди, метит на любовь?  Ну-у, уж только  не я. Дал бог  мне силы  для него, пускай и за это скажет спасибо, а то ещё на любовь губы  раскатал? Не жирно ли будет?  Для себя  уже ничего  не осталось.
- Тогда мы не поймём твоего рвения?
- И не нужно понимать. Выкинуть всё это из головы надо, потому что он для меня уже дедушка. Сорок лет, представьте себе, как по ранешным меркам, шестнадцатилетняя за сорокалетним сидит за столом при фате; не представляю себя  на этом поприще.
- По документам ему,  всего с не большим, - двадцать лет.
- Ну, и что? У него жена, ребёнок. Мне, зачем алиментщик? Лучше уж я буду с него драть проценты.
- Ты, ничего  не хочешь добавить ко всему происходящему? – Спросила Татьяна  Сергеевна.
- Чем богата, тем  и рада. Что имею, всё могу отдать. Если б знать, что молодость  не вечна, то  надо бы родиться с взрослыми помыслами. В таком случае я бы не оказалась в столь не предвиденной ужасающей ситуации.
- Не поясничай, девочка, стань на миг взрослее, да  серьёзнее.
- Да, что вам   нужно ещё от меня?  Документы его лежали в луже. Мне в общем то было вовсе не до них. Я  их не  изучала, подняла, сунула наспех их в запазуху…
- Ладно- ладно, девочка моя. Ты всё же ничего не хочешь  добавить к этому субъекту. Может, он был там  не один, может, что-нибудь подозрительное заметила; учти, это всё так ответственно и серьёзно для нас всех вместе взятых.
- А вам то, что за надобность такая, знать   всё о нём? Вы приняли его от меня; сдайте его по акту в районку и вся ваша ответственность.
- Варюша, тебе никто не предлагал статуса юриста?
- Н-не-еэт, а что могут дать? Что это, диплом? Нет, никто не предложил пока ещё. Был, когда-то, разговор по такому поводу; закончу институт  диплом выдадут, а пока никто не предложил.
- Извини, меня девочка, извини. Я не подумал, -  сказал Иван Степанович и тут же переспросил  этот же вопрос, что и задал раньше.
- А, что  я могу добавить? Ничего. Я же увидела его совершенно случайно. Только потому, что удирала от отца  на моторе. Мне мужики  с катера  кричали: «Рви  когти, Варюха,  вокруг острова, чеши вдоль берега, не заблудишься, а там, через протоку  и домой!»
- А потом? Ничего  не видела? – Ласково спросила медик.
- Вот  и вы туда же видела, не видела, вам то, что за дело? Ну, были мужики  не далеко от катера, в кустах голыми задами повернулись ко мне; нужду справить решили на вольных просторах. Разве это запрещено?  Нам должно быть стыдно; подглядываем; и точно стены будут слышать, а там кусты редкие, тем более рядом с водой аккустика что надо.
- И среди них ничего  не видела?
- Гос-споди! Вот докапались то, а? – Отчаянно ответила она.- Ну, уж нет,  с тремя бы я никак не справилась!- Занервничала Варька. – Достаточно  вам  с одним работы. Нет, конечно, я совершенно ничего не видела. Я вам такую пакость выдала, а вы меня пытаете, что они не имеют права в отхожий угол забежать? Тем более такой воздух, среди кустов. Вы, наверное, привыкли языка допрашивать там, на войне. Тут тишина, Татьяна  Сергеевна, здесь нет ни языков, ни зэков. Как хорошо, то-о-о, - Варя устала от вопросов.
- Понимаешь, ли, Варя, у него есть порезы от ножа меж рёбер. А в ответах ты минимизируешь, для следствия в случае чего,  им этого будет не достаточно.
- Значит, для вранья должна максимизировать, так нет по вашему? Соври, но выдай больше того, что видела, чего не видела. Не-е-э, я ничего такова не видела. Огибая остров на шесте, я обнаружила в конце острова копошившегося человека в грязи.
- И, что дальше?
- Ну, уж нет! Я больше не могу, вы идёте по второму кругу запаса моих свидетельских показаний. Вы, что-то из меня вытягиваете, чего я не могу больше сказать и добавить, кроме того, что  я ничего  не видела! Вам, что вранья требуется?
- А ножа, ты, не обнаружила там, нигде?
- Да, какой там нож!?  Мне бы дай бог ноги  оттуда поскорее!  Я даже  не представляю, как долго  или коротко я там пробыла; Я была поглощена одной заботой, как можно скорее вытащить его из грязи дикой.
- А почему, ты,  торопилась?  - Спросил  Иван Степанович.
- Вот,  те раз! Опять же за этот конец берётесь!?  Да, как  не торопится то, дядя Ваня?  Я же  с самого утра ничегошеньки не шамала, как соскочила  с кровати так сразу на реку, а потом попала в эту самую оказию. Ведь темень не станет поджидать. Укроет, как мать родная  одеялом  небесного цвета, да поговаривают,  медведь  проживает на острове этом. Каково вам это? А мне страх, как было жутковато.  Я ведь только храбрилась перед мужиком. Он ведь меня посылал, куда подальше, чтобы я бросила его там.  Как вы считаете, правильно ли было бы, если бы я его оставила там?
- Надо было оставить, сообщить населению, кто-то из старших приехал за ним, также на своей лодке.
- Ага, приехал бы. А, где искать бы начали.  Я не успевала только, только его повернуть на бок, как волна с илом захлестывала вровень с  поверхностью земли.  Никто искать бы не стал. Покрутились бы вокруг да около и по домам. Слава Богу, завалила его с божьей силой, как  мешок  с дерьмом, лишь бы живым остался и скорей до дому. Вот вся и причина моей расторопности.
- Ой! Варенька, комсомолочка, ты наша. Где и как ты отстала от Гайдаровской команды? Читала такое произведение. «Тимур и его команда?» - недвусмысленно спросила медичка. -  Доченька, пошли-ка, к нам  домой! - Татьяна  Сергеевна  взяла девушку за руку и повела её к себе.
- С тобой ещё длинный разговор будет, только не здесь,  дома, за чашкой чая.
- Вы меня хотите успокоить только чаем, ну, уж не-е-эт!  Я на это не соглашусь!  За такое откровение надо хорошую закуску.
- Ты, Варюха права, да ещё здесь немного смочить под это дело. – Иван степанович осторожно поддвёл руку под свою челюсть, так чтобы не заметила его подруга жизни.
- Мне это всё уже вот тут. – Она показывает в области печени, - мне бы сейчас хороший хвост стерляди, тогда я наемся, во-о! Варя показала у себя над головой   рукой и под узелок,- а так, что это за еда!? Ой, как соскучилась я по стерлядке. Если, что я в скором времени компенсирую. В моей лодке уды на готове лежат, если папка не вытащит их.
- Конечно, конечно! Надо же, она компенсирует. Слово то какое подобрала, скажи простому колхознику и не поймёт. Пойдём за стол, я тебя покормлю, как надо, но прежде приведёшь себя  впорядок, и поговорим  в дружеской обстановке
- Значит, снова пытка? – Издевательски спросила девушка.
- По-моему, ты начинаешь с  нами откровенно говорить, - поддержал жену  Иван, - у нас не  кабинет дознания;  нам легче будет сдать его в стационар, если мы сами меньше будем знать о нём. Просто как можно скорее, чтобы он прибыл в стационар, может открыться гангрена. Я на своём веку насмотрелся на таких, молоденьких и меня запросто совесть замучает, если он умрёт молодым   в мирное время. Я не могу этого допустить.
В ожидании приготовления ужина, Варя присела  на лавочку, низко  склонив  голову; она думала о своих родителях, о доме, о сестре  с братьями. И  в  тоже  время её  никуда не тянуло из этого уютного уголка под черёмухой  в саду, под окном фельдшерско-акушерского пункта.
Перенесённые из лесу медиком подснежники,  давно отцвели  и опали, оставляя за собой заметный след, ещё не опавших, пожухлых и коричневых листочков. Черёмушка, любимое Варино  деревце,  с нежными хлопьями свешивала над её головой гроздья цветов. Тяжёлый приторный  запах кружит голову ей, а пчёлы, которым, кажется, уже пора бы на покой по своим домикам, неустанно трудятся, как будто не хватит им завтрашнего дня.  Они  устроили  своим гулом симфоническую мелодию, что порой, не возможно отличить тихий говорок семьи из двух человек от их жужжания.
- Варюшенька, милая моя, девочка, ты, наверное, очень и очень, сегодня  устала. Потерпи немножечко, я тут сразу три дела  в руки схватила. Пока готовлю ужин царский, водичка для тебя подогреется;  освежить личико немного надо, переодеться, а потом  на покой безмятежный.
- Нет, Татьяна  Сергеевна, ни чуть, ни капельки  не устала, только вот зачем-то  рот тянет и тянет снизу  до верху. - Варя то  и дело зевает, прикрывая рот ладошкой. – Фу! Чёрт, побери, да что тебя сегодня тянет бесперечь?  Не уж то сглазил кто?
- Конечно, конечно, сглазили!  На тебя сегодня весь мир наш местный глядел, как ты  орудовала  с бакенами. То  и дело говорили: «А где она  сама то? Опять не видать её  в лодке? Все были  перед страхом, что вот-вот тебя вырвет бакеном  в шиверу. Это, где же она такой силы приобрела, чтобы так легко  справляться  с ними?»
- Э-э, да что вы понимаете  в силе? – Варя опять, не договорив, хлопает себя ладонью  по красивым пухленьким губкам, - здесь не сила требуется, а смекалка и кое-какие знания. Особенно  необходимы знания строптивой характер свирепой реки;  нужна сноровка  и больше  ничего.
- Ты столько инструкций приподнесла нам, что всё в один присест за столом не упомнишь. – Дядя Ваня подмигнул и пошёл в сторону бани.
- Меня точно кто-то изурочил, опять тянет рот, Татьяна Сергеевна?
- Ты, Варюша, взгляни-ка, на цветочки, на их бутончики.  Смотри, как они  в кучку собрались, кажется, как будто только-только распуститься хотят. Они уже почивают, никто их не сглазил. Человека, подобного цветочку, тоже ко сну тянет, от перенапряжённого труда особенно.
- Не говорите так, Татьяна  Сергеевна, какой труд?!  Разве это труд, прицепить – отцепить, да опять оттащить да притащить бакена. Я ведь только цепляла, а в основном работу выполнял мой друндулет. Единственно, что было перенапряжение - это беспокойство за целостность и сохранение бакенов, ну да ещё, чтобы теплоход прошёл благополучно, чтобы  не наскочил на камни. Вот  и всё!  Подумаешь, геройство, какое? Каждый бы на моём месте так же  поступил  и не хуже бы меня справился. Конечно, есть и пословица: «Не зная  броду – не  лезь  в воду». Вот и басня вся. Это опять же спасибо моему отцу; он меня натаскал в этом деле. Здесь я, конечно, азбуку Архимеда тоже применила не случайно, при загрузке «тунеядца» в лодку.
- Танюш, вспомни-ка, себя на поле брани?  Разве, ты, не такой была, как она? – вступил  в разговор муж, - там похлеще тебе доставалось, под пулями вытягивала раненых, а груз то какой? Правда, Варюха говорит мешок  с  говном? Подумаешь, какое геройство, одного  спасла от смерти?! У тебя  раненых было сотни. Это молодость бушевала в тебе и в Варюхе бушует, а когда экстремальные обстоятельства, я думаю, тут уж каждый о себе меньше всего задумывается. Так, нет, я говорю, Варвара?  – И тоже глядел ласково в уставшие глаза девушки. – Ничего отоспишься у нас, и бутончик снова раскроет свои глазки, а там, как говорят: «Будет день и будет пища».
Захватив  с собой  чистые, пустые тарелки, вилки и ножи с кухонным полотенцем, Татьяна  Сергеевна спросила:
- Варя, а почему ты так называешь этого бедолагу тунеядцем? Это, наверное, оскарбительное, что-то такое? Такой термин у нас по деревне не ходит. Лично я такого слова ещё не припоминаю от роду.
- Не ходит, значит,  будет ходить.
- Ты, ни кому не говори, уедет этот человек и всё забудется.
- Ага, как бы не так, он, этот мужик сам о себе заявил, когда его перегружали  в дроги: «А, ну-ка, братцы! Перетряхните  тунеядца  в свою кошевую! Я ведь сам то беспомощный».
И пацаны тут, как тут подхватили новое словцо: «А, ну-ка, тунеядец, вези до роддома мужика! Дорогу знаешь  в гору, показывать не надо, а там налево».  У клячи нет клички от роду, наверное, так  и припишут ей эту кличку «Тунеядец».
Кляче будет присвоена не заслуженно кличка, совершенно не понятная никому, о чём говорит этот термин. Трое, обсуждавшие за трапезой смеялись, приводили всё новые  и новые анекдоты. Особенно удавалось  рассмешить анекдотами бывшей фронтовой медсестре. Все, трое смеялись до коликов  в животе.
- Ты, давай-ка, позубастее! На голодный желудок не особенно смеётся.  Всё, что заказывала, на столе: и рыбка стерлядочка и кусочек хлебушка. Ваня то мой не оробел научиться перемёты метать; не гляди, что на протезах, да  и я от него не отстаю. Да, что тебе рассказывать, сама каждое утро нас всех предупреждаешь на воде, как соловей – разбойник своим свистком. Мало того, что жаргонить научилась, так ещё свистишь  то как. Мне так не научиться  с роду.
Варя  показала, как надо закладывать пальцы  в рот, чтобы получился свист, вылетая изо рта вместе с крошками еды.  И, не удержавшись, свистнула на всю заоколицу, что  в один миг замолкла гармошка знаменитого деревенского  запевалы. А Татьяна  Сергеевна продолжала изливать, как из рога изобилия  свои  анекдоты.
- О-ой!  Хватит, Татьяна  Сергеевна, хватит, мочи нет смеяться!
- Не уж то, что-то ты понимаешь в анекдотах.
- Да я больше всего ни над анкдотами ржу, я гляжу нас, и мне всё больше и больше смеяться хочется. Вы, правда, как маленькие дети. Себя не видно, а вы у меня, как на ладони вместе с вашим смехом.
- Ты только сегодня  с нами сидишь впервые за столом, - похвалил свою жену Степанович, - она и готовить мастерица. –  Хозяин налил себе пол стакана гранёного самогонки и предложил жене.
Она отмахнулась рукой, давая понять, что ей сегодня идти к больному.
- А! Вот ещё один анекдот: Собрала я  почти всех  с поля раненых, тут слышу позади меня ещё один голос: «Сестричка, а меня, ты, наверное, забыла?»  Я тут же обернулась, гляжу: точно, копается, сам хотит выбраться из-за бугорка. Я хватаю не глядя, за что попало и тащу, не хуже тебя, только ты в лодку, а я через бугорок  к  себе,  в блиндаж. Он умоляюще поднимает голову, смотрит на меня  и говорит: «Сестричка, ты, что прямой наводкой, прямо без осмотра меня туда?» Я не поняла  в чём дело, куда по прямой наводке, думаю, скорее бы дотащить, а он опять меня умаляет. Я ему  и говорю: «Молчи, братец, немного осталось, потерпи, куда надо туда и попадёшь».  Татьяна  Сергеевна рассказывает, а дядя Ваня  помирает  со  смеху; Варе не понятен был анекдот. – Он кричит: Ты зачем схватила   раненного  с перебитыми  ногами и  тащишь меня  за   уцелевшие,  окровавленные  гачи брюк.  Раненый давал понять медсестре, что вперёд ногами несут только туда…
- И он ещё после такого ранения шутил?
- Да, шутил и по сей день шутит вот, рядом, за столом.
- Эт-то был он самый, ваш будущий муж? - В недоумении снова спросила девушка, - а, как же жена ваша, где была?  Не рядом  с  вами?
- На другом  фронте под Ленинградом, я о ней ничего не знал до окончания  войны. В день победы,  ровно, через час я узнал  о её гибели. Мои друзья дали мне время порадоваться за победу, над Германией, а затем  озадачили ненастьем моей  судьбы.
- Давайте-ка, потише, братцы, наверное, он там всё слышит, тунеядец то этот несчастный.
- Правда, давайте, переведём пластинку на серьёзный разговор,  - поддержала Сергеевна  Варю, - слашать то он не слышит, вот только, когда мы немного посмеялись.
- Так, что в этом плохого? Больному только и мыслится болезнь, а здоровый должен смеяться,  не нужно было лезть на рожон. А насчёт жаргона то, я ведь так скажу: с кем поведёшься того и наберёшься.
- Это городской лексикон, тебе ещё далековато до него, деревенский разговор  куда красивее, чем это, от которого ты нахваталась. Просто промакашка, какая-то? С какой фабрики интересно бы только знать, чья продукция? – Ивану Степановичу  не терпелось узнать до тонкостей биографию вечерней собеседницы, если удался неожиданно такой случай.
Татьяна  Сергеевна,  то и дело одёргивала мужа, подмигиванием глаз, давая понять, что до тонкого любопытства ещё не время.
Варя намёк  уловила, но не  подала вида,  она  всё понимает.
- Да всё от этого же лежебоки, узнала я, - ещё раз подтвердила Варя, продолжая начатый было разговор.  Это он мне многое рассказал, а новости то всегда впитываются хорошо, особенно на свежую голову. Я же деревня - арестантка. В район не отпускают, чтобы новости услышать.
- Почему, ты, себя называешь арестанткой? Я  запрещаю тебе себя так называть! – Вспылил  Степанович.
- А, кто я? Приедешь  в район; в гостинице не устроишься на три дня, Говорят: « Давай паспорт!»  А где он у меня? – Спрашиваю я.  «Это тебе надо знать, куда ты его дела?  С  шестнадцати  лет паспорта выдают! Нет  паспорта - давай справку».  Разве это не стыдобища?  Со справками только освободившиеся из тюрем ходят. - Варя опять начала уходить в себя, задумавшись, - Вы, думаете, он лежал бы здесь, сейчас за стенкой? Да я бы его враз  оттартала с острова прямо  в район, в стационар, если б был паспорт у меня. Я бы его хранила вот тут, - она показала себе на грудь.- Как комсомольский.
- Но  «тунеядец» не подходит ни ему, ни тебе, дорогие мои. Конечно, самокритичность воспитывает и отражает  положительность  в человеке. Вы огромные труженики, на вас равняться  должны не только молодёжь, но и старики. Не гоже так о себе заявлять, не гоже, братцы.  Не то прилепите себе жаргон и не отскребёте.- Тихим и спокойным тоном начитывал  дядя Ваня.
-  Ты, Варя, ешь-ешь. Я хоть и не учитываю,  сколько ты съела; вижу, что как откусила немного рыбки  жареной  да кусочек хлебца; остальное то всё на месте. Анекдотами сыт не будешь. А, ты Танюша, пока успокойся, хватит тоже смешить. П
- Она специально подкармливает анекдотами, чтобы я меньше съела.
- Варвара, чепуху не городи, она от всей души  ставит на стол всё, что есть.
Возьми,  к примеру, Федьку  Коптилина, что с него возьмёшь?  Паразит общества; пьёт, как  сапожник, что заработает в колхозе, то всё на пропой, а работает он всего три дня  с каждой новой недели. Ведёт развратный образ жизни;  в деревне отучили его баб совращать, он начал привозить чёрт знает  откуда. И те дуры прутся  в не ведомое. Неужели они  не видят:  куда и  с кем едут? -  Варя чувствовала состояние своего собеседника, хотелось в чём-то ему возразить, да не решалась его перебивать, пусть выговорится, думала она,  У меня тоже есть, что сказать. И всё же не сдержалась она.
- Что у него  на лбу написано: «Осторожно,  пьяница, тунеядец!  Да?»
- Написано, милая, написано!  Ты  не рвись, присмотрись прежде к нему. Поспрашивай, посоветуйся с людьми. Да, приглядись, какие у его родни рожи:  красные, с переливами всех цветов радуги.  Их скоро настигнет белогорячка.
- А, если это любовь?  Она ведь советчиков надух не принимает. Любовь есть субъект самостоятельный. А там уж, если, что  обижаться не на кого. По-моему – это самый лучший вариант  не вмешательство в личность.
- А, ты, приглядись-ка хорошенько к этому сморчку, - продолжал настойчиво доказывать противоположное дядя Ваня, - к этому, ну, как его?  Ты ещё ему глазки строишь.
- Это кому я строю глазки?! – Варя догадалась, о ком он говорит.
. – Да он мне нужен, как собаке пятая нога, как-нибудь на своих двоих и без него дотопаю до горизонта. Подумаешь, красавчик! Мне до макушки ростиком вымахал; весь  в маму удался. Мама за куриную ножку и сынок  не отстаёт; сосут её  вдвоём с утра до вечера, а вечером сынок раздобудет  горилки, поделиться пополам  с  мамашей, куриной ножкой  закусят.
Не удержалась и Татьяна  Сергеевна, вступила  в диалог  между двумя спорящимися.
- Говорят все буквально, говорят, что фронтовиков испортила война. А по сколько лет этим  парням, о которых вы спорите? Да и вообще к месту ли  этот спор и о ком разговор, нужен ли он нам этот диалог. Вы  кого воспитывать взялись  за глаза? Они вам внемлют, а?  Им что стыдно, от того, что вы спорите до посинения?  Гляди, через кусты!  Сморчок повёл Машу Завихалову. И, что ему стыдно от этого, что вы тут его кроете по всем  швам.
- Я  и говорю,  Танюша, горбатого могила исправит, гляди  Варвара, не оступись.
- Возможно, и оступлюсь, чтобы перестать быть арестанткой, хоть пачпорт буду иметь на груди. Тот плохой, этот корявый – выбора то нет. И в деревне всего-то  двадцать пять домов;  в какой не загляну, хожу книжки почитываю им,  в каждом дому по две пары стариков,  а где и по одной.  Зачем наша власть так распорядилась? Всех сгоняют  в районы, укрупняют, значит, а куда  я без пачпорта? Придётся, видимо, броситься  в омут головой сначала, так сказать, не глядя, за кого попало. Ну, что ж из того, что им всего по девятнадцать, в какой семье то они воспитывались? Они же  не родились тунеядцами. Их бог создал Ангелами, а уж сама окружающая атмосфера, действует  на них, словно, опиум. - Варя, хотела сказать, что она бы могла выправить этого несчастного сморчка;  совсем противоположного по характеру субъект. - Я то вот, видите, какая,  старательная, загребущая, он будет видеть, что я делаю, то будет делать  и он.
Прекрасно,  понимая настроение Вари, обои супруги приумолкли.
- Одно тебе скажу, Варя, не нужен тебе этот субъект, не нужен, непосильный груз взвалишь на себя, как говорят: «Из огня да в полымя».  Всю жизнь будешь рассчитываться за  книжечку в четыре листа, вспомянешь меня. Да ещё, какие отростки пойдут, вот о чём надо задуматься. Все переживания   и здоровье сгладятся, загладятся молодостью, а в старости здоровья  не займёшь, потому  как  оно каждому  не лишнее.  Ты, приглядись-ка, лучше к этому парняге, что  пришёл  из Армии, или который собирается служить, ничего подождёшь, не к смерти грех. Ты, глянь-ка, как они тобою сегодня любовалсиь? Вот  и предложи им свою руку  и сердце.
- О чём  это мы здесь собрались толковать?  О торговле души  и тела?  Разве  я ставлю перед собой цель выйти за кого-то замуж, ради  освобождения своего из колхозного плена. На худой конец мне предлагают устроиться  в няньки, в райцентре. Если меня обманывают, значит, и я обманываю вас. Вон мои ровестницы-девчонки трое штук, работают   у геологов  в домохозяйках полностью на лето, а зимой нянькой при полном содержании, на всех их харчах, ещё и двадцать рублей ежемесячно выдают. Да ещё говорят: что без прописки проживать нельзя  в районе, значит, хозяева обязаны прописать, а если прописать, то сначала нужно получить книжечку, так называемую паспортом. Вот, милые мои, я  обрисовала мои будущие приблизительные планы побега из заключения колхозной житухи. Не то я буду тут ежедневно устраивать смотрилища по обязанности своих родителей, а мне геройство будут приписывать. Татьяна  Сергеевна, я не хочу громких,  и красивых слов  именно  в мой адрес.  Сегодняшняя  случайная самоотверженность, то это не для  меня.  Я ничего такого  в жизни  не совершила, война прошла, мне героем уже  не быть. Кстати, вы мне так  и не сказали, что вы собираетесь с тунеядцем делать?
- Опять!
-Да, опять, Татьяна  Сергеевна,- Варя настоятельно потребовала разъяснений, зачем она им потребовалась. Медик снова принесла лакомство из домашней кулинарии; из-за неискушённости и любопытства к съестному, замолчала и с таким  аппетитом начала наворачивать за обе щёки, а парочка фронтовиков с удовольствием глядели, как на своего собственного птенца.
- Я хочу предложить тебе  ввиде комсомольского поручения…
- Ну, что вы так долго мнётесь?- Набив за  обе щёки кулинарного изделия приветливой хозяйки; еле-еле перекладывая из-за одной щеки за другую и припивая компотом, продолжала разговор.  Давно бы пора предложить это поручение. У меня ещё много дел к ночи. - У Вари от «комсомольского» слова кожу передёрнуло, как, бывает, передёргивает шкуру  кошки  или собаки, при встрече их друг  с другом, но вслух она не выдала своего противоречия, так как за это возбраняется по партийной либо по комсомольской линии.
- Я тебя хочу попросить, чтобы ты осталась у нас похозяйничать дома, пока мы   с Ваней  отправим  больного, чтобы никто не вошёл в дом без нас, чтобы огурчики, помидорчики не подзасохли. И, только,    с условием,  что ты должна у нас ночевать. Если мы тебя просим, значит доверяем. Вот это и будет комсомольское порученьице.
- Я  согласна.
-Я, что-то не пойму, то ты согласна была утартать его в райцентр самостоятельно, теперь  от этого не оказываешься. А я думал, ты  влюбилась  в лежебоку? Ты же  с радостью согласилась транспортировать пострадавшего, так, нет? – Спросил дядя Ваня хитроумной улыбкой, прищурив левый большущий глаз, заросший густой бровью.
- Да, уж, как раз мне было до любви на голодную то требуху…
Все трое синхронно так заразительно захохотали, что пчёлы вдруг, замолкли не слышно было их гула, как будто волны ультразвука на какой то миг подкашивал их трудоспособность. Их словно ветром выдуло.
- Сейчас дотрапезничаем; беги домой предупреди родителей, что мы тебя просим остаться у нас похозяйничать
- А, кто такие, мы  для  батяни?! Да я только за порог – он за ухват. Так оттемяшит  с головы  до ног достанется. Вот и весь разговор у него со мной будет. Только ни это! Только ни это, Татьяна  Сергеевна, Иван степанович?  Пожалуйста, не просите меня сходить домой! Пожалуйста, я вас прошу. Лучше, что-нибудь другое попросите меня для вас выполнить. Я  сделаю с  большущим удовольствием, беспрекословно.
- А та-ак, без  согласия родителей?  Что, ты, милая моя, ни боже мой!  Мы не можем оставить у себя  в доме чужую собственность, - как отрезал, сказаз Степанович, сам  незаметно для  других, потянулся за третьей стопкой первача.
- Я не являюсь ни чьей собственностью! -  Сквозь пищу  во рту начала доказывать  о неприкосновенности личности. – Я взрослая,  как одуванчик. Вырос,  покрылся шапкой белоснежной;  проснёшься утром, глядишь, его уж ветром сдуло; одни семена от него над тобой летают. Так  и  я  вправе распоряжаться  собой. Куда хочу – поставлю себя, куда хочу - положу себя. Что  родители со мной сделают, если не приду ночевать.  Хватит вёслами то опоясывать, да  дробью пригоршнями сеять; я ведь тоже  не  в поле обсевок.
Варя   не сдержалась и заплакала.
- Ага, это уже есть  характер, - пробурчал муж, -  Ты, только не хнычь. Вечно мокрое место у тебя под носом, утри сопли-то, не то скиснешь совсем. Ты же заверяешь, что самостоятельная, к чему тогда мокро на  щеках.
- Хочу -  продам, хочу -  куплю себя, - сквозь слёзы продолжала  Варя.
Вдруг, неожиданно  из-за  стола,  резко на протезах со скамейки  поднялся хозяин
- Как это?! Хочу-продам,  хочу-куплю себя, а? Ты, что  в  бардельном доме трапезничаешь?   Надо же? Она  продаётся  и покупается!
Василий  Иванович долго держал в дрожащей  руке стопку с недопитым содержимым;  жидкость  не могла успокоиться от волнения его руки.
- Успокойтесь, дядя Ваня вам  меня  не понять; пойду уж  я, не то, глядите, буря  в стопке не уляжется никак. Я молода, лиственишна – всё выдержу.
- Не трогай её, - спокойным тоном усадила фельдшер мужа на прежнее место.  Сядь, выпей  и  не нарывайся на неприятности. Ты, вчера, видел, как змеёныш долбанул нашего кузнеца?  Еле-еле отходила его, думала, что без райцентра  не обойдусь,  хоть молодой, да видать зубастый. Действительно у неё должно быть свое мнение.  Я  её мнение поддерживаю, Ты, понял, нет?
- Да, что, вы, из-за  меня тут шум подняли?  Вот, дожёвываю вкуснейшую вашу пищу и ухожу. Может и вы, когда-нибудь у меня отпотчуетесь,  милости просим. Ещё  немного осталось;  меня дед Никифор  всегда учил, царство ему небёсное,  никовды не выходи из-за стола с рабочей пастью.
Снова  воцарилось веселье:  не смог удержаться от смеха хозяин  и Татьяна Сергеевна.
- С  характером девица,  с характером, ты, понимаешь, Танюш, я всё больше и больше её стал обожать, допивая стопку четвёртого первачка. - Ты, Танюш,  закусочки то нам подкинь!  Варвара, видишь, уже проглотила, как утка, как будто её кто из дому ухватом выпроваживает.
- А, может, так  и надо, Вань?  Меня из дому, тоже, как  не отпускали. Я удрала сама на фронт, а куда  попала? На передовую,  прямо  к тебе в руки. Вот и судьбу себе  нежданно-негаданно состряпала.  Мать её! Раз туды её, проклятущую душегубку!  Всё перевернула – с ног на головы поставила!  Туды  её, мать!- Фельдшерица по-страшному, с фантазией выкидывала матерные словечки, но в присутствии Варьки  она не осмелилась так себя выдать. Она так изругивалась на помидоры, огурцы  не во-время, сгнившие и опавшие, или на кота, который неожиданно попадётся под ноги.
- Ты, куда  сейчас идёшь,  Варя, в избу-читальню, или  в клуб? – Спросила Татьяна  Сергеевна.
- Да-а, только  в таком наряде и появляться туда, - зло ответила  она, сама не понимая, зачем она   в таком тоне  ответила, - Куда же мне ещё подаваться, как не  в телятник. Уж по привычке; отец разбушуется, только там  и спасаюсь. Так, надо  же, однажды,  и  туда припёрся   с ухватом. Гонял, гонял меня вокруг котла, как мать вокруг бочки – ничего не получилось,  больше  не появляется.  Кто бы знал,  как я его  ненавижу?! А, возможно,  и завтра приступлю, какая мне разница, где обедать, где ночевать.  Только  в телятник, конечно. Через два дня  всё равно на смену заступать. Между котлами: там тепло, на сене или на соломе, отосплюсь - утро вечера  мудренее.
- Постой,  Варя, ты, же говорила  у тебя отгулы?  Три дня у тебя заработанных отгулов!  Зачем же напрашиваться, понравится  бригадиру,  так  и будешь пахать  без смены и отдыха. -  Вмешался в разговор, захмелевший  Иван Степанович.
- А, как же наше поручение? - перехватила разговор Татьяна  Сергеевна. Поручение по дому  в наше отсутствие? Отец же не будет против, если увидит, что в доме ты хозяйкой осталась. Не так  ли,  Варя?
Татьяна  Сергеевна  запереживала  не на шутку, потому что  в такой ситуации она никогда не была. Нанять, кого-либо просто так из деревенских жителей вопрос был сложнейший, так как население не большое и  все были определены по своим рабочим  местам. По заявлению Вари, что она может быть свободной ещё два дня; медик решила воспользоваться услугой по дому.
-Всё  в порядке, милая  моя, Татьяна  Сергеевна!  Всё будет выполнено, как  и договорились. Я не подведу,  переночую и приду,  ни свет - ни заря, по первому рёву коров.  У нашей продавщицы сборы, как обычно бывают до одиннадцати часов. Какие там отгулы?  Совесть иметь надо, работы  в колхозе не  в продых, а я, видите, ли, гулящая объявилась. Нет, пойду, я за это время у телят дважды управлюсь и к вам  успею воротиться, не задержусь. А  в техучастке, на водопути я точно отработала смену за маму. У неё точно три дня впереди есть  в запасе, ей нечего волноваться за  меня,  я её  тоже  не подведу. В  крайнем случае, если вы там, в  районе  по каким то причинам задержитесь, то отец и без меня справиться. Я то справилась одна?  Справилась.
- Утром, как только начинёт светать, перед отправкой больного я его ещё раз обработаю, а  Ваня ни свет,  ни  заря подгонит  дроги для больного.  Посадим, положим, ли и свезём его до карбаза; просто у него ноги ещё слабоватые.
-  Да-а, так уж вы его и положили ни свет, ни заря без помощи населения.
-  Как это сам? – Удивлённо  и радостно  спросила девушка.
- Очень просто, дорогая моя. Сам, да и только. Ноги у него немного  слабоваты, но встают;  не перебиты они  ни чем. Вывих у него и как не странно сразу на обеих ногах  и огромные гематомы   в  щеколытках  и  под коленями. Специально будешь бить не достанешь, а тут кто-то достал стало быть, да помешал ему. Избитытй он, Варюшенька,  кем-то. Ты что-то знаешь да помалкиваешь.
- Меньше знаешь – спится  не плохо. Чего я могу знать?  Ни чего не знаю, ничего не видела.
- Я и Ваня мой поедем вместе, - в замешательстве мыслей, снова повторила  медик, - мы ведь друг  без друга  ни куда двенадцать лет. Раньше, когда я одна ездила в райздрав, так это только по каким-нибудь бумажным делам: за бланками  бюллетеней, я имела право выдать бюллетень на десять дней; дольше не имела права, выходят бумажки я опять еду, беру под расписку. С отчётом ездила в каждый квартал один раз. За стандартными бланками рецептов, медикаментами отоваривалась от распутитцы  до распутицы. За одно и медосмотр проходила, просила, чтобы  в деревню, к нам прибыли врачи для полного обследования населения, вместе с рентгеном. Вот, так, милая моя, Варюшенька. Бывало  в один день ни за что - ни про что не управишься, приходилось меня продснабу ожидать.
Вот и   на завтра набралось столько работы  - управиться за два дня  не реально, минимум надо три дня. В данной ситуации, что я должна предпринять?  Это сдать человека  в стационар  для полного обследования. Ножевое ранение может привести  к гангрене;  я на себя такую ответственность не возьму.  Если  бы ты догадалась прямо  с острова сплавить его сама в стационар – это другое дело; ответственности на мне никакой, а так, извини, давай уж, как-нибудь помогать друг  другу  в этом сложном деле.
- Татьяна  Сергеевна, да что вы передо мной оправдываетесь что ли? Кто  я такая перед вами?  Мне, кажется, вы должны отдать приказ в данном случае, кому  угодно и мы должны его выполнить, и точка. Не ровен час, перед таким экзаменом каждый может оказаться. Сегодня - живой, здоровый, а завтра,  нежданно-негаданно, вдруг, богу душу отдаёшь. Он, думал, что так получиться, сплавщик то этот? Нет, конечно, я думаю, он не думал, во-от. Так, что вы уж свою марку держите, командуйте нами, как полагается, все мы под богом шагаем.
- Не перебивай меня! Так как, ты, привезла его ко мне; я его обследовала поверхностно и на основании того, что у него оказалось межрёберное ножевое ранение, неизвестное  какой глубины;  я засомневалась  в скорейшем его выздоровлении. Ты не разберёшь терминологию латыни, то я тебе постараюсь изложить всё, как на блюдечке, а, вдруг, медсестрой окажешься. Моя школа первоначальная тебе поможет.
Варя была   пессимитично  расстроенная, и это было видно по её лицу.
- Он сказал, что у него, кажется, рёбра поломаны. Я то его не рассматривала. Сняла куртку, завязала узлом рукава, ослабила ремень на поясе, чтобы удобнее было подсовывать вагу.
Хозяин, захмелевший, сквозь дрёму, пережёвывал пищу, казалось внимательно,  слушал разговор прозаседавшихся,  подруг.
- О-х-х!  Варвара! Плетёшь, ты,  что-то непонятное? Когда ты полезла ему под ремень, ему ни щёкотно было, - Вдруг,  от души он засмеялся.
- Что? Чего я такого наплела?
-А то, что заговариваться стала, чем дальше  к ночи,  тем светлее твоя память становится. То ты гвоздём  пришивала полы пиджака, теперь ты связала рукава;   как это можно выразиться, начинаешь путаться в показаниях  и  в действиях своих. – Иван Степанович, почему-то снова захохотал.- Ты скоро признаешься в его убийстве, не так ли, Варюша?  Вдруг, скажешь: убивала да  не добила. Хорошо, что ты не смогла без пачпорта свово уехать за горы высокие.  Натворила  бы  и не выпуталась и парня бы подвела.
- С одной стороны да, это хорошо, что не оказалось у меня пачпорта. Если бы был, я конечно бы, рискнула,  погибли бы мы   с ним  вместе.
- Это почему же, ты так уверенно заявляешь?
- Есть две причины: Первая причина–это засорение реки брёвнами;  нельзя   плыть не очистив её. Второе - это моё предположение, о котором  я не стану даже заикаться. Ой! Гости дорогие, спасибо вам за вкуснейший, привкуснейший ужин, а хозяйке огромную благодарность за творчество в кулинарии. Вот бы мне такую маму!
- Ничего-ничего, Танюш, не перебивай, не главное кому благодарность, лишних здесь никого нету. Главное тёплое дочерино внимание и проницательность к твоему искусству.  Я её  тоже поддерживаю.
Варя призадумалась, сидя  в стороне, когда хозяйка начала убирать со стола посуду. Она размышляла, как же так, неужели он ещё тогда порнул его ножом, перед тем, как нож блеснул над её головой, именно, в тот момент, когда они устроили свалку-возню  меж собой?  Зачем  я выбросила нож?  Зачем?
- Ты, о чём задумалась, кумушка,  и где-то далеко-далеко, однако, что-то знаешь, говори мне. - Попросила снова медичка.
- Может быть,  и знаю?  Вообщем, то ничего определённого, а, если поточнее, то ничего не знаю. О, да! - Как бы выходя из транса, проговорила она, - нет-нет, ничего не могу  и не имею права знать. И, что я, наконец, могу знать, товарищи мои хорошие. Всего, какой то детали не хватает, а без неё я пешка.
- Тьфу! Ты, господи, боже мой! - Вытирая руки о передник, медичка чуть-чуть не выругалась на полную мощь.
- Тогда о чём ты так долго размышляешь. Как будто, о чём-то сожалеешь. Если тебя не касается, не стоит и ломаного  гроша переживать, волноваться.
- Кто вам сказал, что переживаю, волнуюсь?  Наоборот, хорошо, что так всё хорошо кончается.
- Что, ты,  к ней прилипла, Танюша? Не хотит говорить - не надо. Девка втрескалась по уши, тут и басня вся.
Из-за  стола вышел  Иван Степанович.
Порой мы  и действительно  виноваты сами;  дотошно влезаем  в душу человеку. Ты, Варюша,  не суди нас глупых строго. Нам ведь тоже не следовало бы всё сваливать на войну; горбатых могила выравнивает.
Мы, Варя, вместе едем с Татьяной Сергеевной, потому  и возлагаем на тебя ответственность, быть в нашем доме полной хозяйкой в наше отсутствие. Мне тоже нужно прибыть в райцентр для посещения ВКК, как бывшему фронтовику  после ранения,  а ей надо сдать больного  по акту, что лежит у нас за стенкой. Она говорит, что ножевое ранение произошло, где-то дня три тому назад. Гангрена местная, поэтому её можно ещё остановить и предотвратить последствия.
- Что такое  гангрена? - С тревожным волнением спросила Варя.
- Я не медик, в моём понятии – это абцесс, то есть местное, небольшое заражение или уж, наверное, так сказать покраснение, что ли? Прости, я  в этой медицине, как свинья в апельсине, не смотря на то, что  второй десяток лет совместной жизни мы  с ней разменяли.  Я в эти дебри не вхожу. Я как появился здесь, занялся занятным дельцем - сама знаешь, каким?
- Нет, не знаю, - ответила Варя, - откуда мне знать ваши промыслы?
- Рыбалкой! Ох, какое удовольствие - эта рыбалочка! Особенно, когда она у тебя уже на крючке сидит. Знаешь, такую рыбку, стерлядочку?! М-м-н! Иван Степанович сложил персты в одну точку, поднёс их  к губам и выразил своё удовольствие так громко с причмоком, как будто он ел обожаемое вкусное, приготовленное с кулинарным мастерством Татьяной  Сергеевной.
- Нет, я не знаю, что такое рыбалочка, что за рыбка такая, просто не представляю, понимаете меня? – Варя тоже произвела такие эмоции на своём лице, как будто она  и действительно слышит и видит впервые о рыбке-стерляди, не смотря на то, что она уже ей изрядно поднадоела, особенно чистить. А какой противный запах от её икры, болотной прелестью, сыростью затхлой.  При упоминании икры Варю передёрнуло.
- Ой, Варька! Ой, дивчина-партизанка! Опять не знаешь ничего? – Иван Степанович покачал головой, - можно, я закурю?
-  Зачем?  Вы же, кажется, никогда  не курили?
- Это он производит впечатления такие всегда, чтоб мужским духом припахивало, а то разнуздаетесь, говорит он, без мужика в доме. А вообще то, Варя, ты права – он не курит. - Вступила  в разговор после уборки посуды Татьяна  Сергеевна.- Он просто балуется.
- Баловство входит в привычку, нельзя худыми  делишками заниматься!  Погрозив пальчиком дяде Ване.
- Ох, Варя! Не помрёшь - много горя хватишь.
- Да, что, вы, всё Варя да Варя?!  Мне, что легче помереть, по-вашему понятию, так, что ли? Вы, вроде, человек  в годах, а наивный, как и  я же.  Здесь глубже  надо брать, глубже. - Она не знала, как на это реагировать, то ли он смеётся над ней, то ли шутит своими подковырочками.
Татьяна Сергеевна наблюдала за диалогом двоих и почти не вмешивалась, только так, иногда. Занимаясь домашними делами,  напевала знакомые ей песни  о фронтовых буднях.
- Что, ты, имеешь,  в виду, именно?  До меня, до старого глупца, особенно по пьяни не доходит, возможно, так, иногда, как до жирафа. – Подойдя поближе, почти вплотную к Варькиному лицу, он пытливо приторно вглядывался в её глаза: - Ох!  Варюха! Ить всё вижу!  В них отражение твоей любви к этому несчастному бедолаге. Меня, наивного не обманешь – сам молодым был, знаю,  пирожки без масла не румянятся. У тебя от чего лицо так загорелось, как утренняя заря на восходе солнца, а?  Вижу, всё вижу, не слепо-о-ой.
- Ну, что вы ко мне пристали?!  Вы бы лучше сказали, как он там? Мне же не удобно, стыдно должно быть, ходить девушке  к мужчине, а вы всё об одном и том же, как на дознании. Одно дело вытащить его из беды, другое дело ходить посторонним к мужчине, должно быть не совсем тактично. А у вас языка  нет объяснить всё толком, поподробнее. Я же не глупая – пойму с одного предложения.
- К чему такой намёк, Варя?  Какое тебе предложение нужно?
- Слушайте, Иван Степанович, да не  вводите меня  в заблуждения и не  вводите  в краску!  Поневоле тут станешь ярче утренней зари, не то и ещё  хуже будешь выглядеть. Посинею скоро от доказательств  в том,  что семья у него:  мама, жена, дети.
-  Даже и это тебе известно?  Н-н-у-у, милая моя?  А по документам у него всего один ребёнок, то ли мальчик, то ли девочка? -  Он неопределённо пожимал  своими мощными округлыми плечами.
- Мальчик у него к вашему сведению! Да разве в этом суть, сколько у него их,  детей то  двое- трое, какая разница, главное, семья есть, жена красавица, что ещё нужно  для семейного счастья? Как подумаю, если б я случайно не оказалась на этом изгибе, в конце острова и не заметила бы копошившегося человека в кустах, это мне издали так виделось, кто-то  в кустах; по правде сказать, я очень перепугалась одного движения издали, пока я подплыла  к нему - это всё же время. Мне даже показалось, что он был там не один, потому я очень долго приглядывалась  к кустам.
- А почему тебе показалось, что он был не один? – Спросила медичка.
- Наверное, из того соображения, что как он мог шевелиться, если он был затянут в илистый песок.
- И ты даже не подумала, надо тебе там быть или не надо, а если б…
- Что, если б? – Переспросила  Варя, у самой под кожей поползли мурашки. И тут же она подумала: это был он, второй заметал следы  преступления. Как он только его оставил  в живых? Ах, да-а, Николай  сказал,  я притворился, будто сдох уже. Если б не притворился, точно саданул бы сапогом  по виску и капец мне.
Нет, я случайно заметила его, сгнил бы в этой ямке, а  в половодье весной, вымыло бы кости или торосом бы вытолкало. – Объясняя семье медиков свои действия  и переживания за пострадавшего, она отводила от себя  всевозможные  подозрения участия или,  как свидетеля в случившемся событии.
-А Николай  оказался бы без вести пропавшим  в мирное время.  Ну, вот и хорошо, что всё хорошо кончается. Спасибо за ужин, за приятное собеседование, - ещё раз поблагодарила Варя гостеприимных хозяев. С вами очень приятно было находиться, но покидать эти стены  необходимо.
Варя взялась за ручку дверки полисадника, и стоило ей немного принажать, как дверка сама  растворилась во всю её ширь без усилий.
Вымыв и обтерев посуду вафельным полотенцем, снимая  с  себя передник, Татьяна  Сергеевна предложила  Варе  остаться на ночлег. Она не слышала, что ей предлагал, тоже, и её муж, однако, девушка отказывалась из знака приличия.
- Что, вы?  Где я  у вас расположусь, между вами, так что ли?
- Обижаешь, Варя,  в тесноте да не  в обиде. На войне всем места хватало, - обиженно сказал  муж.
- Извините, но я уже по привычке в телятнике. Там, можно сказать, у меня родовое гнездо между котлами, на сене, а знаете, какой запах цветочный до самой весны следующей сохраняется. А когда не бывает сена, то и на соломе не плохо, зато не опасно.
- Какая разница между сеном и соломой, в чём они противостоят друг другу? - С   любопытным  удивлением спросили обои хозяева.
- Я сама толком не пойму, не могу дать точного определения, только вот почему-то  уже  в третий раз из сена вываливается змея, как будто не живая, а как полежит немного,  оттаявши, начинает выкручиваться   передо мной.
- Это зимой, наверное, бывает, да?
- Конечно, зимой!  Сначала оттает, а потом шевелиться как змея. Вот потому то на соломе мне не страшно, это я так думать привыкла. А сейчас лето, совсем  не опасно,  ей рано сейчас зарываться в тепло, они сейчас гуляются, так сказать, думают о  потомстве.
- Какая же ты, Варюха,  вездесущая, что ведьма.
Варя хотела сказать медичке, что она не проспит  и обязательно придёт к нужному времени, да неожиданное оскорбление, её остановило. Она не знала, что делать: то ли ей открыть и закрыть навсегда двери за собой в этом учреждении  или дать такой отпор, чтобы не показалось мало этому мужику на  протезах. Если он инвалид первой группы, значит всё дозволено? Этот номер я не пропущу – не сейчас,  когда-нибудь я тоже кое-что  отмочу.
- Вот, как раз, что ты не проспишь, мы и не думаем об этом. Мы видели, как ты навкалывалась, потому предлагаем тебе хорошо отдохнуть. Ты тащишь его, а он упирается, тянет разводьями, тормозит, а ты своё, ох и настырная же ты, Варька! Мне б такую дочь под старость лет, хорошая была бы замена, а? Как ты думаешь, Варюха, насчёт  этого?
-Я б на твоём месте бросил бы и всё этот бакан. В данном случае он гроша не стоил, а ты свою жизнь меняла на  него. Утащило бы, ну и чёрт  с ним, другой бы поставили на это место.
- Чо, зубы заговаривать решили ведьме?  Другого бакена то не было, кто бы их сделал?  Каждый в свою смену решает свои проблемы личные. Об общественных делах ни у  кого котелок  не тумкает. Сколько отец с  матерью их переделали, я только успевала  красить.  Только, видимо, одной нашей родне  требуется много. А теперь отец сказал:  «Я  с  прибором всё положил».  Я несколько  раз по сменам в тайне от отца искала прибор, так до сих пор не найду.  Может это, что-то такое, что нельзя доверять несовершеннолетним.  Зло берёт иногда, как горб гнуть доверяют, а как что-то такое всё в тайне, всё в тайне, под семью замками.  Особенно моя маманя, та вообще  на сундук вешает амбарный замок.  Представляете себе замок в два моих кулака, глядите, они ведь тоже не маленькие. А к совершеннолетию вообще разбухнут – кувалдами станут. Вот так, вот и живут со мной и  всё тайком.
Варя,  в душе была очень одинокой:  её любили и ненавидели, её поощряли и попрекали, девчонки приходили за советом и тут же не доверяли. Удивлялись её пению и  завидовали. Всё  это она чувствовала всем своим нутром и кожей. Она сама тянулась  к обществу и в тоже время сама понимала, что там она лишняя, чужая.  Парня любого могла соблазнить своим  темпераментом, однако,  как дойдёт  до любовной близости, смело, не раздумывая, отвешивала оплеуху, что казалось с парнем стоит не девушка, а хороший боксёр.  Потому её в основном то обходили стороной ребята.
- Вот и вы туда же, назвали меня  ведьмой,- обиделась Варя на самых надёжных ей людей, - не уж то я из сказки припёрлась, вылитой ведьмой?  В кино посмотришь, особенно сказку, там, вот настоящая ведьма! Один нос что значит, а у меня, его  из-за  щёк  не видать.- Вынув кусок с неровными краями  зеркала, разглядывая себя, - Вот, видите, у ведьмы рот  чемоданом и безгубая, а у меня?  Гляньте-ка, на моё лицо! – Варя подошла к хозяйскому зеркалу, что висело на улице подле умывальника, и приставила своё зеркальце сзади головы. - Глядите, на те вам мою красоту:  Лицо кругленькое, волос коричневый с блеском, глазки что смородинки, как в детстве не просили меня, чтобы я их мыла чаще -  не получилось отмыть. Ну, что вам ещё показать своё уродливое, похожее на ведьму?  Глядите-ка, брови черные, как сурьмой обведённые!  А  нос? А, что нос, как у всех курносых, дырки ровные кругленькие, не широкий  нос, красивый,  в общем то, переносица  не приплюснутая, высокая.  Глаза, правда, не очень большие, ну и не маленькие; Я всё в них прекрасно вижу. Ресницы не большие, но и не маленькие;  говорят по ресницам можно судить о здоровье человека. Я вот, как раз на здоровье то и не обижаюсь. Грудь высокая – моей матери, детям молока много будет. Талия не осиная, да ну её  к чертям эту талию осиную. Говорят: «У кого осиная талия, то рожает тяжело; дело доходит до кесарево сечения». А, в общем - то я своей талией могу кому-то и заморочить голову. Что дальше то вас интересует во мне, ну например, как медиков, картография человека? Что можно сравнить меня  с  ведьмой? Да? Ноги, правда, короткие, так всё пропорционально – по росту, если не ошибусь, то метр пятьдесят с шапкой натяну, экономична в будущем размер обуви тридцать пять – шесть.
Варя всё сильней и сильней разочаровывалась в своих знакомых, она как можно точно хотела приподнести свои уродливые черты. Глядела  в зеркало;  щёки её становились всё ярче  и ярче вечерней зари.  Она любовалась своими губками - бантиками, словно, выдавленные специальным прессом
- Ах, да я ещё не показала вам свои губы, щёки, чего нет у бабы яги. Этой ведьме,  никогда такого не видать, а вы  меня сравниваете  с нею,  мне даже слово то такое  не хочется произносить. Эх! Вы-ы?  Иван Степанович, Иван степанович, а я то думала, до чего вы дошёл…
Варя заплакала так горько, как никогда  не плакала  в детстве после побоев отца.
Ошеломлённые, опешившие уважаемые супруги, стояли напротив Вари и не знали, что ей ответить на все  вопросы и ответы.
- Очень ранимая она. В общем, то не плохо прошёл вечерок, не плохо. Лучше бы надо да уж некуда. С  характером девица,  с характером, Варюша, добавить  это забыла?  Или самооценка не позволила переборщить?
Варю так  и подмывало встать и уйти, но она медлила. Медлила потому, что данное,  ею слово, всегда выполняла. Просто ей казалось, что обо всём уже переговорили и пора восвояси. И уйти просто так, она тоже  не решилась, потому что понимала: не доигранную пластинку так не оставляют.
Молчание было прервано Татьяной Сергеевной
- Хорошо то хорошо, да ничего хорошего. Быстрее бы надо, температуру сбить не могу;  держится на тридцати девяти и всё тут.
Вы, дайте, ему выпить капустного рассольчика.
- Он, что  с  похмелья, что ли? – С  сарказмом  улыбнулся муж.
- Да,  по вашему понятию только  с похмелья пьют, а я вот  так  не считаю. Немедленно дайте, пожалуйста, выпить ему рассол любой, а лучше капустный, если у вас есть. Если нету я немедленно побегу по деревне, обойду все дома и найду. У бабки  Кабанихи всегда имеется такой запас.  Если от первого раза не поможет – дайте ему ещё разок. Э-эх! Жаль, что у нас нет, я бы принесла.
- А как же отец с ухватом?
- Знаете, что, уважаемый, Иван Степанович, вы Чапаеву не сродни. Про него так много ходит анекдотов…
- Ну и ну, вылитая ведьма, - продолжал  подкалывать девчонку муж медички.
- Ваня, может хватить подшучивать над ней? Она по делу старается помочь, может и правда до отъезда поможет рассол?  До отплытия ровно двенадцать часов, да пока в пути, приблизительно будет где-то часов шесть. На фронте ни чем не брезговали. От гангрены  мочу пили  и солдаты, так в тихоря от медперсонала.
Забыв  свои обиды, Варя повеселела.
- Я же правду говорю!   Мама всегда мочой детей от температуры спасает. Намочит посочнее тряпочку, обернёт ею кого-нибудь из нас, кто болеет, конечно, и до утра; лежим, паримся, а утром не знаем, куда носы  деть.  Вони-и-щ-ща  в доме,  хоть топор вешай! Но ни чего, зато все живы и здоровы!  А к вечеру баньку нам поднатопят, когда температурка  спадёт; нельзя же при температуре париться  взрслому, а детям тем более. Мама не боялась -  парила нас, как надо ей по вкусу. Мы успевали торчком только становиться да голову прятать от  жары и представляете  уже через сутки, мы снова босиком по лужам бегали.  Правда, когда она нас  купала, всегда приговаривала:  «Как с гоголя вода, так  с рабы божьей вся худоба сгинь».
- Видим-видим, рожа то какая,  как из бани!
-Ваня, ты хоть придерживай свои  жаргончики, ну, какая у неё рожа, а? Самое настоящее красивое девичье личико, парни то, поди, заглядываются? Аль, нет?
-Да, ну вас! Вот слушайте дальше! Почему отец никогда не приходит к  вам медпункт, не знаете?
- Нет, не знаю, расскажи, - поинтересовалась Татьяна Сергеевна.
- Не удобно говорить, как-то, он  тут сидит, при нём стыдно.
- Ладно, толмач, мы здесь все свои. Зарубила, так вырубай – говори, слушаем. В медицине ничего нет постыдного, кроме, как распутства.
- Однажды, отец порубил себе ногу  в лесу, на охоте. Дом  далековато, а  с больной ногой куда уйдёшь? Вот и решил он подлечиться там один  на один, сам собой. Пьёт чай, копит мочу, прикладывает к ноге – это он так рассказывает. И свежую мочу, тут же выпивает;  температура  не сходит. Расстроился мужик, ну, думает, хана мне. И тут ему пришла  в голову мысль: может  говно мне поможет?
Иван Степанович  и Татьяна Сергеевна обои, как заржут по лошадиному:
- Хватит, Варька, врать то у кого научилась? – Сами обои взялись за животы и  согнувшись пополам от смеху.
А женщину, не понятно было для Варьки,  откуда и когда она появилась у двора медиков; полоскало от ворот до самого дома.
- Да, что вы  в самом то деле? – Удивлённо, уставившись глазами на медиков, - что я такого смешного сказала? То вы подкусываете меня чем-нибудь, то вам хиханьки да  ха-хаханьки. Не надо народной медицины  бояться!  Отец прав, он своими средствами лечиться.
Не выдержал муж,  хотел опередить Варьку и закончить её мысль.
- Он, что мочу выпивает,  а  говном  заедает?
- Ну-у-у, зачем же так про моего отца думаете, я бы вам не советовала так относиться к людям, не надо.
- Так, что он делал с  этим самым, в конце то концов?  - Спросила медик.
- Не  надо перебивать младших, думаете глупее вас?  Весёлая, вы  семейка, только бы смеяться, тут плакать надо – человек больной лежит; ему помогать надо. Вот я и рассказываю об отце, каким он  фертом вылечился.
- Даже вылечился? – Удивлённо спросила медичка. – Ну-ка, ну-ну, а дальше, что было.
- Обождите, вы меня своими смешинками  с  толку сбили, щас припомню, на чём остановилась.
- Ты на говне остановилась, -  напомнил муж.
Двое  дружно смеялись, и казалось им, что вот-вот лопнут животы.
- Ах, да! Вспомнила, только я не на говне стою, а  на земле в вашей ограде;  А, если так, то приводить ограду  надо и ходить в  отхожий угол за стайку.
- Вот, так, милый мой Ванёк, подкусила тебя ведьма?  Один ноль в её пользу. Следующий раз будешь думать, что говоришь. Согласен, нет  со мной? А я  с  ней соглашусь. Продолжай, Варюша, продолжай. Практика и мне порой не лишняя,  а то всё медикаменты да медикаменты.  На людях я не стану практиковаться; случись, что обязательно на себе испытаю.
- Да-да, Татьяна Сергеевна, вы правы, испыток  не убыток.- Варя почесала себе лоб и начала  рассказывать дальше, как отцу помогло.
- Отец наложил его в носок из собачьей шкуры, надел и пошёл домой.  Шёл очень долго вместо   трёх часов, шёл все пять часов. Пришёл домой очень поздно и в слёзы.  Мама не поймёт  в чём дело; плачет отец только,  когда перепьёт. Рассказал он нам всем, что   с ним  случилось. Мама за носок из собачьей шкуры;  отец не даётся: «Не трогай, старуха, пущай побудет, вроде, как легше стало». А мы то дети – не поймём, чего он там наложил?  Любопытство не порок: я по утрянке раньше всех поднимаюсь и осторожно стягиваю носок собачий  с  ноги отца. Он спит, как убитый не разу  с ним такого не бывало, чтобы  с него стягивали одежду, а он бы не слышал. Когда я стянула носок, я думала:  меня  с ног  сшибёт не понятным угаром. А нога то у него была белая - прибелая, как на утопленнике кожа.
- Тьфу, ты,  Варька!   Ну, ты, даёшь?! Когда ты успела утопленника то увидеть?
- Вода не спрашивает фамилию, – всех подмывает под себя, если ты не  в ладах   с нею.
- Шатущщая энциклопедия, а дальше то, что было  с отцом? Давно это было? Уже при нас, как мы приехали? – Поинтересовался муж.
- Да, приблизительно,  так только-только вы приехали, и это  с ним случилось.
-  Рана большая была?
- Во всю длину лезвия топора.
- Ну, и, как? Зажило?
- Как, видите, как на собаке. Может,  попробуем Николаю облегчить ситуацию. Правда, я не видела его рану.
- Нет, Варенька,  я  с такой процедурой не сталкивалась и не имею права брать на себя такую ответственность.
- Представляю,- почесал голову левой рукой  муж, нам с тобой от двоих на одного, нашего содержимого, кажется, не хватит; если предлжить то и Варюхино можно прихватить. Поди, ничего не будет от больного? А каким кляпом ноздри бушь его затыкать, Танюш?
Фельдшерица, не стояла на одном месте, переминаясь с ноги на ногу.
-С отцом то ничего не сделалось?! Он же себе не враг, наверное, думал, что может оставить нас сиротами.- Доказывала и предлагала свои знания она.-  Вот, видите, рискнул и здоров, как кобель, ишо и за мной с веслом бегает.
-Риск, Варюшенька, благородное дело и ты сама пойми, что он это совершал от себя лично, притом в тайге, при вынужденных обстоятельствах. Да, он рисковал своими действиями, только в следующий раз, не дай бог, если такое случится – немедленно беги ко мне. Не дам погибнуть твоему отцу, поверь мне.
Варя была на седьмом небе  оттого,  что над ней никто не подсмеивается.
- И всё-таки, вы мне скажете, почему вы называете меня ведьмой. Вот выберу  подходящее время и приду после отправки  Николая  в райцентр. Я  с вас не слезу, почему, именно, я похожа на ведьму? - И  добавила, - Вы всё   же  попробуйте хоть рассолом его напоить – не повредит.  Мужик-то с перепоя;  не откажется, поди-ка,  в один  мах вытцедит.
- Ага, значит, ни чего  не  знаешь? – Снова поинтересовался  Иван Степанович, - откуда  тебе знать, что он  с  перепоя?
- Ой! Какой же  вы глупый  человек?!  Да от вас  обоих разит  за  версту перепоем, как из параши; надо быть совсем бестолковой, чтоб хоть этого не понимать. Вы вот сами то о себе подумайте:  вы же на ВКК собираетесь, да вы своим перегаром  всех медиков  наповал сразите без ружья.
- Да я вот  только что с вами за столом то и выпил, -  тревожно оправдывался он, - неужели так сильно заметно?
- То-то и оно, что перегар не сегодняшний, - Варя начала отчитывать  хозяина, как  собственного отца.
- Так-так  его, Варя, так! Может тебя он послушается, закладывает, как сапожник. Говорю: не пригубляйся даже; ведь ехать же на медкомиссию – не понимает, хвощет её родимую  и всё тут.
- Да, Татьяна  Сергеевна, беда нам, бабам  от этих фронтовиков – всё  на войну  списывают. А, вдруг, его  там  не примут, в больнице то? Не что медики дураки,  с такими  вошкаться?
- Вошкаются, да ещё, как, потому, что фронтовики наговорят столько слёзных причин, что нам,  медикам приходится верить и обслуживать.
- Ладно - это дело ваше, как  с ними поступать, но  на первых порах вы попробуйте его напоить от температуры рассолом, ведь человек же, может и он поймёт, что пьянка  до добра  не доводит.
- С удовольствием последую твоему совету;  для достижения цели все приёмы  хороши. Ты, оставайся, у нас, а  мы  с дедом  в  амбар пойдём ночевать.
-Во-во, самое то! Там воздух проветрит скоро его голову,  не то взорвётся  хижина  дяди Тома.  Не-е-э!  Я на  чужую постель  никогда  не лягу.
- А, что так? – Хотел, было съязвить, да  подмигом глаз жены остановился, добавил,- что боишься, обовшивеешь от нашей постели? Были воши, да прошло то время. Война двенадцать лет тому назад, как закончилась.
- Не лягу  и всё тут! – Запротестовала  Варя, - меня, прежде чем, ложить в белоснежную постель, нужно скобелем  в бане до бела драить. Уж лучше  я пойду  в амбар  спать до пяти утра, а там и в телятник;  пойду, посмотрю, как там дела без меня идут и, наверное, сразу  обратно  к вам. Что-то сердечко  не на месте, может, что подсобить потребуется. Если  всё  впорядке, то я мигом возвращусь на трёхдневное дежурство к вам;  поезжайте, что  с вами сделаешь – надо  так  надо и вам помочь.
- Ну, слава богу, уломали, - легко вздохнул дядя Ваня.
-Я тут поставила водички слетиться, чтоб немного тебе освежиться;  ты же потная, а  на голове то не видела, что у тебя деется – целый сухарь ила врос.
-Заметила, как же  не заметить?  Это, наверное, когда я его  заворачивала  в лодку, а вага то вырвалась из моих рук, как шлёпнется в кашу ила, потом через какое то мгновение, вдруг, как прилетит, что-то сверху не мягкое  и не твёрдое. Мне, конечно, было не до  того кусочка ила  на голове, но сердце моё  в пятках было от страха; подумала  в миг: неужели, кто-то со мной заигрывает в столь неудобный час – не до шуток мне.
- Вот и приведёшь себя  в порядочек, выкупаешься в баньке, правда, так слегка  в тёплой, ты же у нас  закалённая.  Я тут тебе свой халатик стиранный приготовила; полотенчико, правда, старенькое, но  чистое, вчера стирала,  обсушиться можно.
- Видела  ваше бельё  на верёвке; любо дорого глядеть, такое белоснежное, залюбуешься.  Мама  тоже насчёт этого не подкачает никому; сначала она  бельё на стиральной доске проелозит, а потом по долгу выпаривает   его. У нас тоже нет нового  белья: там заплатка - там заплатка, да ещё, однажды, телок помог маме починить бельишко. Изжевал, скотина такая  в нескольких местах. Мама так выла над этим бельём, как над покойником.
- Ты  проницательная,  девка, - подметил хозяин, - тебе  в сыщики податься учиться, - ничего от твоего глаза  не ускользнёт, молодец, деваха, умница. Нам бы такую  дочь, как ты думаешь Танюша? И помидоры усмотрела, и бельё, а самое главное правильно подметила: от меня тянет, как из параши. Здорово подметила, ни куда не попрёшь,  и  ничего  не попишешь, - учтём.
- Да разве  в этом дело? Это ведь между нами. Я никому не понесу запах перегара по деревне. Здесь у каждого принципиально свой аромат. Понимаете ли, я как-то помогала родителям подзаработать картошки  на зиму. Мама, почему-то отказалась  идти к ним помогать, а я подумала: почему бы не пойти подзаработать? Правда, мне  и было то всего десять лет. Ну, думаю, а почему бы нет? Хоть ведро картошки да наше. Вот и пошла я к немцам  с Поволжья  помогать, ходила, как могла. Я же с их ребятишками на печке спала, когда нас отец по-пьяни выгонял, деваться то некуда было, а они жили совсем рядышком, забор в забор. Шла к ним ночевать, тесно было, спали валетом, но жили мирно, никогда  не ссорились. Пришла к ним на огород, а у них землица, как пух. Я не верила словам, как обычно говорят покойнику: «Земля ему пухом». Так и у  них: пнёшь ногой – в пыль разлетается. Представляете, нет? Земля мне поспособствовала заработать у них десять мешков картошки. Правда я работала у них,  где-то дней десять, двенадцать.
- Варя, почему, ты, всегда прибегаешь  к пословицам, поговоркам таким, что связывает с ушедшими от нас людьми.
- Не  знаю, наверное, это связано с параллельным потусторонним миром. Не зря же говорят: «Родился для того, чтобы умереть»,  а умершему желают земли пухом?  У меня другого объяснения нет.- И Варя продолжала вспоминать вслух про немцев  с Поволжья.
- А. вы, знаете, какие они чистоплотные  во всех отношениях.
- Мне, кажется, дочка, ты хотела о чём то другом рассказать? Я бы не сказал, что они самые чистоплотные,- вмешался в разговор  дядя Ваня.
-А мне, кажется, не надо младших перебивать! – Сказала, как отрезала она.
- Я читал книгу, какую не помню, что эти народности были самыми грязными  людьми. Садясь за столы трапезничать, без зазрения совести садились с грязными руками. Как работали на каком-либо производстве, так с этими руками и выходили и за  стола. Чистоплотность к ним пришла то ли из Италии, то ли из Испании.
- Какая разница, когда они стали чистоплотными, главное, для меня то, что я сама своими глазами видела эту семью, во всяком разе совершенно стерильными. Мне не только со своими руками стыдно было садится за стол, с рожей не умытой садилась стыдно было. А посмотрите, сколько народностей живущих на севере. Они хоть, когда-то мылись в бане? Это в России, у нас, на нашей земле. Да, ладно, уж придираться к народностям, у всякого свои обычаи, ритуалы. Я имею, в виду, свою семью.  У отца с матерью  поливаемся в лягушатнике из ковшика да на себя. Стоим на полу земляном; сами то вроде бы прихорошились, а между, пальцев, ног земля сочилась. Баня у нас появилась без году неделя.
- Вы это о чём, собеседники? – перешагнув через порог,  прислушалась к разговору двоих; она уходила к больному и ничего не разобрала. Но кое-что, уловив сказала: «Вот, так вот, милый мой, муженёк, да ещё медички, всякому обстоятельству, свои условия. Цивилизация, она, брат, приходит не сразу, а если и приходит, то по цепочке от одного к другому.  Все мы учимся быть чистоплотными и не только в смысле воды да с ковшиком, по мере возможности быть душой чистоплодия».
- Ну, не-е-т, подруга, зачем ехать в центр, если тебе прямо  с доставкой на дому читают лекцию. Без тебя наша Партия и Правительство много потеряет. Ты без диплома хорошая образина для населения. Тебе только нужно суметь себя преподать умело.
- Да, мне очень понравилось у них  ещё самое главное, как они готовят супы. Мясища накладывают столько – уму не постижимо, моей бы маме хватило бы на неделю, на семью, а они враз всё оплетают. И, главное, что я заметила в основном свинина, да жирнущая такая!  Куски сала по верху плавают, но зато вкуснятина! Она рассказывала так смачно с аппетитом. - Не поверите? – Варя глядела на слушающих людей, и не понимала, почему они так на неё смотрят? - И, вы, Татьяна Сергеевна, не верите тоже, что я у них заработала десять мешков картошки, да? Спросите у любого  в деревне, каждый скажет, не обманет. Я заработала у них ещё кусок хорошей свинины, и всё по заслугам. Уж оч-чень я старалась им помочь, а они мне помогли, не остаться в зиму без картошки. Они  поступали по совести, десять процентов от  выкопанной картошки. Правда, домой я приходила  с опухшими глазами к ночи. Нет, они оч-чень и оч-чень щедрые люди, я вас уверяю, безо всякого обмана.
Варя опять не узнавала  в своих собеседниках прежних людей:  весёлых, наивных и простодушных и не понимала, в чём дело? Что могло их так подкупить, просто не догадывалась, чем она могла  их так обидеть.
- Почему вы такие недоумные;  может, я чем-то вас обидела  невзначай? Чего вы сидите, как испуганные кем-то. Я, вроде, за собой вины не чувствую. – Варя искала ответа в их лицах, рассчитывала,  что, хоть кто-то из двоих вымолвит слово. – Ну, что, вы, стоите, как истуканы?  Скажите, хоть словечко;  в чём  я провинилась перед вами, а? Не хотите со мной говорить?  Не надо и я тоже не стану вам навешиваться, подумаешь,  ещё друзьями  называются;  были одни добрые люди для меня и те губы надули. Ну, что ж силой милому не быть, прощевайте, голубки.
  Уже темнялось. Варя толкнула калитку полисадника правой ногой и спешно выскочила, вытирая слёзы со своих пухлых щёк:
- Вот так, вот, чем не лучше к людям обращаешься, тем себе усугубляешь обстоятельства, сколько родителям ни делала добра – не поняли. И эти тоже, туда же. Осталась кругом одна.
Поскрипывая, тяжёлыми протезами,  следом за  Варей вышел  Иван Степанович, а за ним и Татьяна  Сергеевна.
- Варвара!  Постой!  Да, погоди же, ты, дурёха!  Приопнись! – Обои звали  Варьку остановиться, но Варька уходила всё дальше  и дальше от двора медиков.
- Ты, о чём думал, Вань?
- Так: ни о чём, просто опешил. Она же спросила нас обоих: «Что, вы, опешили?»
- А почему, ты, опешил? – Снова спросила жена.
- И, ты, ещё спрашиваешь, Татьяна?!  Ты, что не слышала:  я слёзы глотал, а сам смеялся. Спроси её эту рабыню; она, когда-нибудь естественной улыбкой смеялась?  В десять лет идти зарабатывать на их вы****ков картошку  на зиму, она ведь ещё,  чему-то радуется, задаётся, что её хвалят за труд. Это как понимать? Мы за это воевали, чтобы наших детей после войны  перекроить  в рабов?  Ты, сама то себе возьми  в разум!? Человечек  в десять лет вкалывает на дородную бабу с её детьми  и мужиком. Не надо было мне объяснять, доказывать, я сам видел, как она копошилась у немцев  в огороде.
- Ваня, не раздувай политику, не надо!  Человек сам пришёл, значит, сам изъявил желание. Она не только у них вкалывает:  водится в больших семьях   вовремя летних каникул.
- А, что у них разве  не большая  семьища?  Лето она видит, или, что дать ребёнку нечего за это?  Мне, кажется, она простой и бескорыстный  человечище, с  большущей душой. Конечно, копать картошку не  в радость; стоять там раком, прости, ты, мою душу грешную за матершину, но я больше не выдержу. Я пойду с ним посчитаюсь, не гляди, что я на деревянных колёсах. Сниму и оглоушу, если он там не понял лагерной сметри. Мне ведь всё равно: после потери своих детей жизнь  не в радость. Ишь, ты, сатана! Я тебя проучу, сдам, куда надо  и руки марать об фашиста не стану.
Она такую работу провернула, одна  на воде, мужика спасла и ещё её же  вдогонку из ружья палить?!- Иван всё больше  и больше распалялся, грозил кулаками, куда то  в гору, где находился дом родителей Варьки.
-Эт-то я тебя теперь возьму на курок. Ты, мне наешься детским питанием, я тебя проучу! Надо Варвару вернуть, во что бы то ни стало, я не усну без неё. Представь себе человечка, лежащего между котлами, на соломе.  Это же круглая сирота,  это позор нам все живущим здесь,  в деревне!
- Да-да, Ваня, я побегу и всё ей объясню: при рассказе она произвела  на меня шокирующее впечатление!  Я, словно, остолбенела?  Не понятно, куда же смотрит наша власть?  Наши дети, послевоенные уже дети в рабстве у собственных родителей.
  Татьяна  Сергеевна догнала Варьку  почти у входа  в телятник.
- Подожди, Варенька, подожди, милая доченька!  Ты загипнотизировала своими рассказами.
- И, вы, туда же? Баба Яга всё может:  не только колдовать  и ещё гипнозировать, слово то какое подобрали.
- Да, нет, же, ты, не поняла нас. Попросту сказать, ты, нас шокировала своими рассказами своего послевоенного детства.
- Ничего особенного я вам не рассказала, Было и всё, как на духу сравнила жизнь немцев переселённых с Поволжья  с нашей жизнью. У нас нищета голимая – у них злато серебро и всё через свой же труд. Почему мы так не можем жить, Татьяна Сергеевна? У нас даже рассолу нет  и стыдно побираться по людям. Мужику то даже помочь нечем стыдобища, какая. А ведь все живём  в одной деревне. Дать то дадут, так ведь опять же руку тянуть надо. Мне просто стыдно, - Варя откашлялась,- к кому идти просить рассол? А то, что я хожу работаю, так это всё же в свою семью и ни какого позора тут не может быть. Мне совершенно не стыдно трудиться, где бы то ни было. Если я  выполню какое-то поручительство – это меня просто облагораживает. Какое тут может быть задавательство, тем более стыд?
- Если, ты, так хочешь помочь ему, то снова придётся обратиться к немцам,  люди они не плохие – не откажут, иди, но пойдёшь спать к нам. – В приказном тоне сказала медичка. – Хватит шататься по телятникам!
- Татьяна  Сергеевна, объясните мне, почему они, держат по три-четыре поросёнка, а нам нельзя? Не хватает даже нашей семье до нового года.
- Здесь совершенно простое объяснение: С верху дано указание держать не более одного – двух поросят.
- А у них, я вам по секрету скажу: стайка ломится, где-то три-четыре штуки.  Только не дай бог, я на вас надеюсь, никому ни слова. Я когда таскала картошку мелочёвку в свинарник, то увидела  случайно. Ведь такую ораву кормить, чем-то надо?
- И здесь простое объяснение:  во- первых это было семь лет тому назад, во вторых: держи и ты сколько хочешь, только в тайне без разглогольствования и поменьше показывай посторонним  лицам; они тебе доверились и не подозревали, что ты, когда-то через семь-десять лет расскажешь кому-либо. А в третьих: почему бы и не держать, если есть достаток  в кормах. Держи  и ты, только не заводи во хлев уполномоченных по переписи скота и всё.  Почему бы не держать твоим родителям больше поросят?  У вас рыбы то сколько добывается? Уйма. Вот и Ваня мой в тихушку собирается так же растить скотину. В общем так, милая моя, я не намерена тебе здесь, в отдалении деревни, среди ночи заниматься толкованием энциклопедического словаря, ещё не ровен час и  Топтыгин может проведать нас  обоих. Я ужасно,  как его побаиваюсь. Помнишь, на конце деревни, у  Зигмундовича, на навозе Топтыгин ночевал?
- Конечно, помню. Такое лёжбище себе устроил, надеялся на повторное посещение. Навоз то горит - ему тепло было, вот он и облюбовал себе гнёздышко. Хитёр, мужик ничего не скажешь, а там глядишь и  баруху, бы к себе привёл.  Попробуй,  высели его?!  Да я уже не боюсь этого места, потому что отец убрал непрошенного гостя.
- Да-а-а, ты, что? – С огромной радостью удивилась Татьяна  Сергеевна, - вот хорошо то как, не то я  по вызовам хожу, всякое бывает: Вечером, ночью, и рано утром.  Правда, до того, как  не слышно было про медведя, я ходила без опаски.  С собой дружка прихватывала, всё, думаю, если, что он его облает, а я тем временем удеру.
- Ну-у-у, зачем  же так делать, Татьяна  Сергеевна-а-а?  Вы, наоборот, в первую очередь себя стравите. Отец  ходит в тайгу на мишку с проверенными собаками, - Варя с достоинством знатока по охоте на дичь и крупного зверя могла рассказывать собеседнику сутками. – Если ваша собака только дворняжка,  ради бога, не смейте её брать  с  собой.  Она сама от испуга бросится к вам под ноги от страха, либо убежит, куда Макар телят не пас, а мишка вас в это время обласкивать станет.
Девушка привела несколько примеров по случаю встречи  с непрошенным гостем  или   при встрече  в лесу, где медведь себя по праву считает хозяином, а так как времени не оставалось на рассказы, они прекратили разговор. Медичка  и Варя уже подходили  к дому.
- Я, думаю: ты,  на нас зла не держишь? Время  к ночи клонится, давай,  поживее,   искупайся; там я тебе уже унесла свой халатик. Не брегуй, всё чистенькое, отглаженное, Иди, прямо  в баньку, а мы  с Ванечкой  в амбар.
Татьяна Сергеевна проводила  девушку до самой бани,  сама про себя продолжала разговор на эту же тему
-Мы не пойдём к родителям по поводу того, что ты у нас останешься. Здесь тебе  не тяжело будет, ни картошку копать и ни у свиней чистить. Огурцы у нас на всякий случай пролиты, помидоры тоже. Капусту Ваня только-только обработал; может быть, если почувствуешь заморозок то, пожалуйста, прикрой их тем, что лежит рядом  с грядами и всё.  В  яме найдёшь всё съестное, если захочешь горяченького – подогрей;  дровишек Ваня приготовил, лежат у топки  печи.
А Варька тем временем  плескалась в небольшой ванночке, как утка в луже, подкидывая дровишек в печь. Каменка нагрелась моментально
- У-у-у! Для меня это целый курорт! А то, подумать только, то не тронь, это не делай, да что же это такое? Я что, увалень, какая? Я найду для себя у вас работёнку, её глазом не окинешь. Не успеешь, руки о передник  вытирать, и поесть нековды будет.
Варенька вышла из бани, как будто побывала на южных берегах Крыма после длительного отдыха. Она румяная, ухоженная, в лёгком ситцевом платьишке.
- Ну, вот, спасибо за баньку.
- О чём ты говоришь, какая банька. Я тебе там устроила лягушатник, а ты тут нахваливать вздумала.
-Ничего подобного, там дровишек было предостаточно, чтобы устроить настоящую парилку. Теперь я готова ко сну, Татьяна Сергеевна.
- Вань, а ну-ка, сбегай-ка до баньки, посмотри, возможно, и мы погреемся перед дорожкой. Тоже не помешает ополоснуться. Ну и ну, не девка, а целый скарб удовольствий от неё.
Иван неловко покондылял на своих протезах, как всегда торопливо по привычке посмотреть, какой жар в бане. Возвращаясь,  обратился к жене:
- Татьяна Сергеевна, глянь, что она там учудила?  Сгоноши-ка по быстрому и мне бельишко и себе не забудь прихватить. Вместе пополощемся. Ну, и деваха, вот бы нам такую помощницу. И чего это они на неё так крысятся. Не люди и только. Не люди! Это я так сказал!
После бани снова сели за стол, немного пошвыркать горяченького чайку с мёдом, малиновым вареньем на красивой белой скатерти, расшитой гладью руками искусной рукодельницы.
- Как красиво скатерть вами украшена, Татьяна Сергеевна.
- Ты, знаешь, где  её вышивала?
- Кто бы мог подумать, если не знаешь. – Вступил в разговор муж.- На фронте, милая моя. Сходит в разведку и опять за своё рукоделие. Всё думал, вот-вот бросит, не до скатерти было нам. А она, вон, видишь, какую красоту оставила на память после фронтовых действий.
- Я тоже вышила маме на этажерку четыре угловичка. В этажерке четыре полочки. И красивую скатерть вышила гладью. Я, как-нибудь тоже вам покажу. А теперь давайте поручения на завтрашний день  и последующие дни
- Прежде всего, дочка, не знакомым людям не отвечай, о том, что мы уехали  в райцентр. Если, по вопросу здоровья - отвечай так: «Сама медичка приболела».  Пусть едут самоходом  тоже  в райцентр. Я ведь тоже имею право на немоготу; всякое бывает и с медицинскими работниками. Так, что не нам тебя учить, что сказать, сама понимаешь. Ты, знаешь, Варя, мы были до того расстроены. Мы были  в шоке после твоего рассказа о твоём детстве послевоенном. Потому нас, как будто парализовало сразу обоих. Такой импульс просквозил нас, ты к нам обращаешься, а мы слова сказать не могли. На войне такого страха не было, шли беспрекословно с одного приказа, повтора не требовалось, мы слышим, ты нас о чём-то спрашиваешь, а мы  в себя прийти не можем. Видим мы, доченька, всё видим, как ты в нашей деревне на подхвате: там картошку  пороешь, тому  водички поднесёшь. У других поводишься, а о себе то ты подумала? Тебе будет, чем вспомнить свою молодость?
- Понимаете, одно другому не помешает. Быть в разных семьях и поучиться опыту у других – это большое дело. Находиться всё время в одной шайке и рыться в одних помоях – ничего хорошего не увидишь действительно, да и вспомнить не о чем будет. Я же не у всех за картошку  работаю. Дадут хорошо – не дадут, тоже  не плохо. Я ни на кого  не  в обиде. У каждого свой капитал. Возьмите,  например,  со старичков, что возьмёшь? Стыдно, как-то, даже и говорить, заикаться об этом. А, знаете, вот посидим после отличной работёнки за столом, и, кажется, что ты на равных  с возрастным капиталом.  Хозяева не сюсюкают со мной, как вы, то нельзя и это не можно. Чё опять обидела, вас сюсюканием, да? На что обижаться то, если не мимо глаз… Просто чисто по комсомольскому направлению, чёрт бы его побрал, этот комсомол. То ли дело просто на общественных началах.
- Хорошая, ты, всё же, Варюша. Слушай-ка, а ты не хочешь повидаться со своим «тунеядцем», нет? Скоро не когда будет. Свидание я позволю только в моём присутствии. Приведи себя в порядок, причешись, а то после баньки волос всклоченный. Нагрянет комиссия к нему в качестве медосмотра - время то ещё детское
Варя, как будто этого ждала.
- Да-да, я к нему  в качестве Тимурихи   явлюсь.
- Какой Тимурихи?
-Вы, что забыли книгу Гайдара «Тимур и его команда». Вы недавно мне упоминали о ней
- Ах! Да-а-а, точно-точно! Две тимурихи явимся, чтобы стены слышали, что мы делаем полезное для человека. А он то, как, я думаю, нашему визиту обрадуется.
Варька, не чувствовала землю под ногами в одну секунду поднялась из-за стола, прекратила разговор. Татьяна Сергеевна, что-то ей ещё говорила, но она ничего не слышала. Бегом, словно козочка, заскочила  в баню - Забыв гребешок. От любопытства плеснув, воды на камни.
- О, да, тут ещё раз можно попариться! Надо же, как долго держится температура в камнях, да ещё какая! – С озорством и удовольствием плеснула  огромным, кованным, ковшом литра на два,  дверь от неожиданного скопления большого пара с грохотом растворилась настежь.- Вот и отлично и прилагать усилий не потребуется. Как будто автоматикой паровой придумано.
- Варвара! Ты, чего там разоряешься или снова решила погреться? Или уже погрелась, или  с полка свалилась?
- Всё нормально-о-о! Татьяна  Сергеевна, как будто век не была в бане – посижу, погреюсь минуточку-две! – Кричала с удовольствием в ответ медичке.- Всё нормально, я скоро!
Пока она приводила голову в порядок с десяток песен перепела. Несколько раз одёрнула платьице, несколько раз покрутилась перед зеркалом и была готова идти с делегацией  к больному. Собрался идти  и дядя Ваня..
- Меня  в компанию возьмёте?
- А почему бы и нет?  У вас ноги свои есть, на закрошках не тащить, тем более, здесь всего десять шагов;  за компанию и жид удавился – есть такая поговорка. Ему веселее станет с нами. У меня никаких любовных амбиций к нему нет, просто так сходить и навестить человека, если нет у него родных здесь. Надеюсь, ему будет приятная встреча с нами. Ведь почти сутки минули, как я его не видела.
- Тогда пошли! Шагом марш, девчата!
- А у вас не плохо  команда получается.
- Он был в разведке. У него в  батальоне  были только девушки и три парня;  за пять лет войны всему научишься,
- Знаешь, что, Варя, - ты на комсомол-то не шибко грозно заявляй. Упекут:  и родных не увидишь. Да-да, я тебе об этом серьёзно говорю. – Глядя на Варю, как она  в один миг грозно нахмурила брови.- Это ты здесь у нас так говоришь, и тебя никто не сдаст, но больше, чтоб я никогда  не слышал.- Иван Степанович погрозил пальцем  в сторону девушки, а другой рукой по джентельменски открыл двери в  фельдшерско-аккушерский пункт.
- Извините, доброй ночи вам, молодой интересный, простите за опоздание и в столь поздний час мы нарушили ваш покой. – Вежливо за всех, положа руку на сердце, поздоровалась Варвара и залилась нежным вечерним румянцем  по щекам.
- Простите, вы, кто?- Не узнав, в девушке, Варю, Николай  действительно её не узнал и засмущался, как красная девица.
- Не прошло и суток, а вы уже меня забыли.
- Ой, да это же Варюша!? Ты такая нарядная в этом платье, прямо, как девочка  в четырнадцать лет. Я точно тебя не узнал. На  лице больного была скука и печаль. А при появлении Вари, он быстро ожил, и засияли огоньки  в его глазах.
- Вот! Видите, Иван Степанович  и Татьяна Сергеевна, что я вам говорила?  Ну, что я вам говорила, а?! Он ждал нас, только вот не узнал почему-то сразу, а времени прошло ещё всего сутки, почему, а?
Ни Варя, ни  Николай не нашли  между собой  нужного разговора. Один лежал, другая стояла и обои, словно заколдованные молчали друг перед другом. Семья медиков тоже молчала, потому что они до прихода  Вари были уже  у  Николая,  пока она мылась в бане и за это время  все  необходимые  процедуры были выполнены Татьяной Сергеевной.
Для  Николая показалось неожиданностью, когда девушка, вдруг заговорила о комсомоле. Был ошарашен  Иван Степанович. Татьяна Сергеевна приняла неожиданную тему Вари в порядке вещей, потому, что привыкла  к  её непредсказуемости.
- А я то думал ты станешь говорить о любви? – Почему-то удивлённо спросил Степанович.
-Что, вы, кто говорит  о любви без луны, без пения пташек в присутствии запаха медицины? - Резко задала  вопрос и Варя. - Да ещё в присутствии посторонних. О какой любви можно говорить с женатым человеком?   Ведь уже был разговор на эту тему без него и достаточно. Самое то поговорить о комсомоле вот, как раз здесь собралась маленькая ячейка, из которой не единого слова не должно уйти по ветру в люди.
- Варвара!  Уймись, язык то без костей! Я это помню, однако, меру тоже надо знать, - взволнованно  заговорил Иван Степанович.
- А, если не говорить, ни о чём, тогда язык скокорёжиться. Он на то и язык, чтобы болтать.
- То-то и оно, чтобы только о чём-то лишь поболтать. – Обиделся муж на некоторое  время  и тоже замолчал, как и Николай.
- Для меня комсомол, что лошадь  в упряжке.
Варя обвела молча всех глазами. Степанович стал белым, как стенка, он глядел вопрошающе  на жену. Другие были безмолвны и без эмоций на лицах, как будто хотели ещё что-то услышать от девушки. Она продолжала, как за трибуной перед аудиторией:
- Да-да, я принимаю комсомол за лошадь  в упряжке, которую не спрашивают, ты, сегодня здорова или больна, ты досыта  наелась или впроголодь?  Она, бедная только смотрит выпученными шарами на свою сбрую, которую тащит конюх и не может ответить и полусловом ему.
- Да-а, что она может сказать? – Поддержал Николай, - Разве не видно у неё глаза на вылупку – это не от хорошей жизни, братцы.
- Разве её нельзя понять, когда ей надевают хомут на шею?  Она, бедная головой мотает, всей своей пастью,  ноздрями, губами и ушами, и даже фыркает. Она говорить то не может, а мы её насилуем без спроса на то.
Всем почему-то всем стало смешно, зато Варьке было не до смеха. Она продолжает дискутировать. Так и для меня комсомол – это хомут и не более того! То и дело угрожают за неповинность, отнимут  билет, выгонят из  ячейки, а мне, что шло, что ехало – при походе игла тяжела.  Билет, он весомее иглы; на те, берите, вы, его!  Кому не хватает корочек? Меня замордовали попрёками: «Ты, комсомолка?» Иди, и вкалывай, там, где Макар  телят не пасёт, и попробуй только откажись или не выполни задание.
-  Да, Варюша, на войне комсомол был бичом для нас. – Поддержал  муж.
- Для нас комсомол был гордостью на войне, - поддержала мужа Татьяна Сергеевна, - нас мёртвыми принимали, то есть посмертно, и мы горды были за погибшего, когда ему присваивали имя  «Комсомолец».
Один Николай лежал, водил глазами из стороны  в сторону, в основном глядел на потолок и помалкивал. Он совершенно был отчуждённым, и, наверное, думал о своей семье. Варя стояла на своём, в один миг она вспомнила, как комсомол её довёл до ручки,  и, как ей казалось, откуда возврата уже не было. 
- Послушайте меня, пожалуйста?! Это было  перед каникулами.  Жила я в интернате при школе. Я, как обычно нигде не упущу такой возможности, чтобы не поучаствовать  в художественной самодеятельности.  Понимаете? Люблю я эту профессию, пусть даже и без профессионального образования. Получалось.  Вот и ходила, но только во взрослый коллектив. Деревня  принимала на «бис», а школа унюхала это дело и по комсомольской линии  обязала меня быть ответственной за организацию художественной самодеятельности. Короче. Самодеятельность уже существовала и без меня, но, как-то слабовато, ни шатко, ни валко.  На меня взвалили такую ответственность, я те дам!
В палате больного наступила тишина, все слушали заинтригованно. Кому-то было не интересно, потому что думали, вот-вот Варька сейчас отчебучит. Двое были с огромным вниманием к девушке, как будто слегка загипнотизированные.
На меня взвалили такую  тяжесть неимоверную. Тут конец года, выпускного класса семилетки, да ещё вдобавок перед каникулами и во всё нужно было уложиться: это заготовка продуктов предварительно хотя бы на неделю, А чтобы это всё иметь безбедно, ходила, колоть дрова, носить во двор и складывать в поленницу, а, значит, приходилось прихватывать и тёмное время суток. Носила воду старушкам из ручья - ведер так, приблизительно по десять. У каждого во дворе самое малое по голове рогатого скота. Всегда ругала старушек. «Вам то зачем надо иметь рогатую скотину?» И, представьте себе, чем ни старше население, тем оно больше заинтересованно и даже не по одной голове держат, а ты на них пыжься беспрекословно. И мало, того, нарожают себе короедов, а водиться приходилось мне, конечно, только с моего согласия и не без вознаграждения.
- Так, ты, по-видимому и по всей вероятности, действительно имела хороший куш. Эх, ты Варвара, ты Варвара. Везде то тебя просят, а потому и Варвара
- И как ты укладывалась во времени, ещё и с нагрузкой по художественной части?
- Представляете, меня хлебом не корми в данной ситуации. Могла не есть, не пить, лишь бы в клубе быть, чем-то полезной.  И ведь уложилась я  за десять дней до каникул!
- Ну и каковы тут амбиции для нас, ты, конкретно объясни!? – Неожиданно для всех поинтересовался Николай.
- Каковы, спрашиваете амбиции? Амбиции те, что не по теме. Как, говорят, не было бы счастья, да несчастье помогло. Кому радость и веселье, а мне завсегда печаль. Даже слова песни меня поддерживают и со мной солидарны.
- Варвара, ближе к сути дела, не то ночь скоро наступит. – Просит Иван Степанович.
- И я за его предложение, - Поддерживает Татьяна Сергеевна – завтра в путь с инвалидом.
- Да подождите вы с отъездом. Уехать никогда не поздно. Мои родители семнадцать мест сменили, всё куда-то едут и едут. Никто их места не занял.
- Варвара, ты будешь рассказывать про школу или нет?
- Буду, буду! Стыдно рассказывать
- Поэтому ты тянешь резину? Тогда откажись и мы по домам.  Правда, Танюша?
- Слушайте, амбиции: таковы. Я нахрюкалась, как поросёнок из-за этой программы ко дню рождения Николая Васильевича Гоголя;  у него день рождения  первого апреля. Ой, братцы, век не забуду этот день!  А было так: составила программу, как надо, но тут по радио прозвучала никому неизвестная для нас  песня: «Ой, дывчина, шумыть гай». Украинская песня и слова то заковыристые, не сразу проглотишь  при разучивании,  но  мне преподнесли, как обязаловку  через комсомол, достать песню, во что бы то ни стало, хоть кровь из носа.
«К чёрту комсомол! – говорю я своим партийным учителям; меня ещё не приняли в него!  Я только-только рекомендацию получила. Вот устав  ВЛКСМ разучиваю, как первоклашка. Тут экзамены выпускные на носу, а вы мне о комсомоле жужжите. У меня и так башка, что барабан пустой, по бокам бьют, а в мозгах отдаётся!» 
- Ха-ха! Ха-ха! Варька не смеши  - смеяться не даёт здоровье.
- Где отдаёт? – Соскочила со стула Татьяна Сергеевна. – Показывай, где больнее всего.
Николай показывает, больное место, отворачиваясь к стене лицом.
- Рассказывай, Варя, - просит  Иван Степанович;  меньше будет ощущаться боль у Николая.
- Что дальше, Варя?
- А дальше пошло, поехало. Я начала отказываться от комсомола, заверяла их, что я и без него выполню любое поручение. Меня начали стыдить ни за что, ни про что: «Вот, ты, будущая комсомолка со значком на груди, с изображением Владимира Ильича  Ленина, ты, только представь себе?» Я при  слове мнимого  значка, как тунгус или якут, какой;  они же  любят всё блестящее, шкурами соболиными не дорожат, лишь бы сверкающее у них в руках было. Ринулась, так сказать, словно, в омут головой  в погоне за песней.
- Врёшь, Варвара Степановна. Сама себя обманываешь. Не за песней, а за значком как тунгус. Взяла бы у отца несколько шкурок, глядишь, и значёк был бы на груди без труда. – Как бы заверил Степанович  девчонку.
-Бери выше, Варька! За шкурки, ты бы в партию сразу влетела, а что такое для тебя комсомол в то время, когда ты и так всегда в упряжке без бича
-Ну, вот, слушайте дальше, если интересно. Все ровесники спят,  я слушаю передачу по радио: «Новая песня». И как назло  время идёт всё ближе к надвигающимся  каникулам, двадцать второе марта, а я не могу,  язви её, эту песню  найти.  Про экзамены забыла, книжки забросила, еда была, да  не в аппетит.
- И что? Ты бы смогла через одну передачу, запомнить песню?!
- Ещё как! Как на два пальца…
-Прекрати, Варвара, совсем распустилась. Перед парнем себя не сдерживаешь ни на грамм.
- Я ещё ничего не сказала, а вы уже опять прекрати. Я что в комсомол  уже вступила? Где-то всё можно и надо, а где-то уж и на два пальца собственных плюнуть нельзя.
-Ха-а-а! Ха-хаааа. Хаха-хаха-ха.
Послышался прерывистый и промежуточный смех Николая. – Она там, на воде, в лодке тоже такое отмочила. Лежу вот, здесь в одиночестве и вспоминаю со смехом через силу. Так отмочила, что я подумал, она уже замужем или уже разошлась.
- Слушайте дальше. Мне  подруга на помощь пришла и говорит:  Ты  сходи-ка тут к одной девчонке, она живёт на краю села, четвёртый дом от краю. Она  занимается сбором песен новейших и составляет себе альбом. Он у неё красочный такой, сама в нём рисует, может у неё имеется такая песня?
Я ей говорю:  если ты её знаешь, сходи к ней сама, тебе с руки это будет провернуть. Моя подруга отказалась помочь  мне по той причине: собирательницу фольклорных песен,  когда-то исключили из школы за не пристойное поведение. Что входит, именно,   в непристойное поведение,  я не понимала. Тогда я решилась сходить к ней сама в скором времени одна; даже из-за одного любопытства. У нас ведь, как делается, чем ни работящий человек, чем ни достойней всяких уважений, тем Партия и Правительство местное, так скажем, известная тройка всегда старается упечь человека по самое не могу.  Прихожу к этой девушке, она не приглашает. Я стою у порога и вижу: человек смотрит на меня придирчиво с недоверием. Объясняю: вот по комсомольскому поручению возглавила  художественную самодеятельность, теперь составляю программу, сценарии к празднику, так сказать тематический вечер хотим посвятить дню рождения Василию Николаевичу Гоголю первого апреля. Необходимы  песни  по украинской тематике, особенно необходима песня: «Ой, дывчина шумыть гай». Все песни достала, а этой нет в сценарии.  Толкую   обо всём, а сама по дому глазами зырк да зырк: на столе куча не мытой посуды. Стоит, какой-то агрегат наполненный водой, а по верху воды через край сыплется снег. Сбоку из круглого бочка торчит толщиной  с мой палец  трубка, а из трубки идёт дымок. Под агрегатом стоит трёхлитровый бидончик. Из приличия я не стала её спрашивать, что это за устройство. Единственно я из любопытства спросила: «Странная  химическая реакция, даже снег может гореть?» Она, как заржёт, да с визгом, не похоже не на ржание жеребца и не на смех кикиморы.
- Ох! Варька, ты смех кикиморы слышала? – Спрашивает муж.
- А то, как же. Только об этом потом.
- Продолжай Варенька, - попросил Николай, - смешно рассказываешь, тебе надо заняться писательским делом. Особенно сказки у тебя отличные получаться для детишек.
- И я об этом же толкую.
- Ха-ха! Ха-ха! Ха-ха! – Послышался въедливый  голос  Степановича. – Сама себя не похвалишь, кто другой найдётся?!
- Вам не нравится? Тогда, гуд бай, я пошла в телятник.
- Что ты Варенька, продолжай, а вам, Иван Степанович,  надо быть немного корректнее со своими эмоциями к девушке. Продолжай, Варя!
- Если вы будете меня перебивать на мысли, то поневоле получиться не складуха. Я уже сама начинаю рассказывать не по порядку, как всё происходило. Ну, вот стою и рассматриваю аппарат. Она шары на меня уставила, спрашивает:
- Ты что пришла опытом поделиться, как твой устроен аппарат? Кто тебя уполномочивал и по чьёму поручению? Может, шпионить пришла в мой дом. Глядите, на неё она аппаратом заинтересовалась!
- Да я по  великой нужде к вам.   
- Ах, ты по великой нужде?! Так в чём же дело? Эвон сартир-то в дальнем углу за хлевом, огорожен. Без удобств, правда.
- Мне нет большого желания идти в туалет, перевела мысли на свою цель. Я по комсомольскому поручению.
- По комсомольскому, говоришь? А сама то ты комсомолка? Я ей отвечаю: «Пока  ещё нет».
- Давай-давай, валяй, входи в добрые к ним, они, как и со мной с тобой также поступят. Ты горбатишься от сценариев, а славу, и поощрения ближайшие блюдолизы отхватят, о тебе  не вспомнят. Точно так же, как и я останешься одна-одинёшенька, чего доброго ещё и вышвырнут в школу рабочей молодёжи, как неудобную коллективу школы. Я ведь ещё не переросток, чтобы  меня выбрасывать в коллектив рабочей молодёжи, и по ночам ходить в школу до окончания среднего образования.
Разговариваю с ней, а у самой слюна побежала от запашистой и ядрёной брусники. Прямо так тайгой и повеяло на меня. Я попросила немного брусники поесть. Она мне отказала, говорит:
-Выпьешь со мной, тогда дам, и  с собой даже получишь. Составь мне  компанию с горя, пока мои родители в отлучке, на работе, так сказать.
 Я, конечно, никогда не принимала данного зелья, отказалась. Решила уйти от неё. Тогда она накинула крючок на  скобу двери, встала сама спиной к двери и не пускает меня  к  выходу.
-Выпьешь, тогда отпущу и песню, какую хочешь, получишь, у меня их, украинских целый репертуар, настоящий склад песен, а заодно разучим её с тобой. У нас времени хватит до прихода родителей. Нет,  чё ты уставилась? Думашь я та какой меня выставили за двери дневной школы? Им просто надо было папу замарать, чем -либо и тоже выдворить с партии. Слышь, токо, говорит, никому.
- И что, её папу тоже выдворили? 
- Да, впоследствии, как она рассказала, тоже выдворили, и маме в школе места не нашлось. Для меня было очень заманчиво и в аппетит. Я глаз не сводила с ягоды
- Ты случайно не беременная, на бруснику глаза косишь?
Было очень заманчиво, Я наемся, брусники и получу репертуар. А мне как раз самое то и нужно. Я, несомненно, согласилась на этот вариант.  Да ещё гляжу: она сироп брусничный заливает в ёмкость, наполненной прозрачной жидкостью. У меня  слюна так и побежала. Как к ней прийти я ведь почти полуголодная была. У меня вечно не хватало продуктов. То утащат, отполовинят, так сказать, не известно кто. Родители не больно беспокоились за моё существование. Они отправляли тушканины. Но я ужасно ею брезгую.
-Хватит, Варя, хватит душу разрывать своими россказнями. - Неожиданно для всех заговорил  Иван Степанович. - На какие   шиши ты жила?
-Жила, как слышите, на шиши, что подзаработаю по населению на то и жила. Нет, уж, вы, меня извините; я расскажу дальше, что было. Ну, вот, наливает она мне маленький гранёный стаканчик, там, наверное, было грамм сто. Представляете, я его враз, и шарахнула, да ещё показался таким сладким и ароматным. Я потянулась за закуской из немытой посуды; от вчерашней попойки, видно, осталось. Там  был хороший жареный кусок мяса. Эта девушка отняла кусок и говорит:
-«Обожди, успеешь, потом заешь, - и задаёт мне вопрос, - ну, как вкусная самогонка?» Я киваю головой, чувствую, что  башка моя, почему-то повеселела. Отца своего я видела неоднократно пьяным, а на себе этого никогда не испытывала.
- Ну! Давай, говорю, песню, я твою просьбу выполнила, составила компанию. Теперь ты выполняй, давай песню мне.
Она мне отрицательно мотает головой:
-Не-а! Давай ещё по одной, тогда попоём, заодно и разучим мелодию.
Николай, как будто не слушал и не принимал ни какого участия, вдруг, неожиданно засмеялся.
-Представляю кампанию из двух девчонок, что там у вас было.
-А ни чего особенного, я, конечно, ещё выпила и только тогда она разрешила заесть этим застарелым куском мяса, от которого даже уже припахивало.  После чего мы с ней начали разучивать украинские песни, хотя  я уже  с мелодией этих песен давно знакома и у меня не плохо получалось. Она сидела и слушала, а я как из репродуктора выдавала ей концерт по листочкам.
-Ну, ты, даёшь, тебе прямая дорога в консерваторию, девка, Я так не могу. Я могу тебе вручить вместо грамоты моей слова и только.
-Ты, мне дай, что-нибудь пошамать, а то я ноги не дотащу до интерната.
-Не-а! Давай ещё по одной, тогда кусок сала притащу тебе вместе  с брусникой и ещё пизурок  с  собой дам.
Как я не отнекивалась, обойти этой участи мне  не пришлось, потому что она сама стояла у двери и её охраняла, хотя охранять то было не от кого; я стояла на ногах как ребёнок,  который только-только учился ходить. У меня двоилось в глазах. Я не помню, сколько я выпила вкуснейшей настойки, но первых две я опрокинула  с аппетитом.
Всем троим, очень смешно после рассказов Варюхи, но ей, конечно, было не до смеха при воспоминании  о прожитых днях в интернате.
-Ну, и как? Тебя не выгнали из школы за непристойное поведение ученицы? – Спросил всё тот же бедолага. - И со мной почти такое же было, ещё интереснее.
-Да, подожди, ты!- Взбодрённая участием в разговоре Николая, - Варя продолжала дальше.
-Ну, и молодёжь пошла нынче, - вклинился в разговор  Иван Степанович.
-Ты,  рассказывай  дальше! Дальше то, что было, заинтересовался  Николай чуть не вставая с кровати.
-Она видит, что мои глаза уже спать хотят и говорит:
-Э, не-е-ет, не располагайся здесь почивать, вот-вот родители приползут с работы.  Дай-ка, я тебя провожу до ворот. И проводила, открыла щеколду, растворила калитку в ограде и подтолкнула меня из ворот, но я удержалась, помню хорошо. И, вдруг, вижу перед собой метров двадцать от себя моего любимого, высокого, стройного, красивого человечка. Он был передо мной  огромным, то слишком маленьким, а то казался матёрым волчищем. Он погрозил мне пальцем, а мне показалось, что это грозит кулачищем отец, и даже казалось, что он ищет дубину для меня.
-А песни она тебе отдала, за что ты так пострадала? – Спросила  Татьяна  Сергеевна.
- Конечно, она  выполнила слово комсомольское - Варя,  войдя  в роль прошедшего испытания, полезла, было  за пазуху, показать свои песни. - Ой, извините, меня это было давно, прошлой весной.
-Ну, а, что директор тебе сказал? – Снова поинтересовался  Николай.
Погладил по плечу Варюшу, сказал, молодец, продолжай в таком же духе и дальше,- со злорадством опять вступил в разговор  Иван Степанович.
-Нет, было совсем не так, как мне хотелось бы. Увидев его  в нескольких шагах от себя, я попятилась назад. Не решилась позориться идти  по улице мимо школы.  Держала сумку  в руках, где находилась моя заработанная провизия: хлеб, сало, брусника  в литровой банке, правда, она уже приняла талый вид. И, конечно, бутылка самогонки. Я даже не подумала, что она так со мной поступит, выставит на позор, поставит ещё и бутылку. Я вернулась назад, решила уйти огородами. Прошла через хозяйский двор, а потом через забор, да по целику снежному толщиной в полтора метра местами. Во дворе я поскользнулась, приняла позу какого-то животного.  Ноги не устойчивые на гололёде; на ногах были варситовые сапоги без протекторов, ну и, конечно была изрядно пьяна. Тут уж было не скрыться от людского глаза. Вы, бы, только видели моё страдальческое лицо, перед тем, как мне предстояло взять снежный барьер метров в двести. Сквозь слёзы всё же пошла через сугробы. Их в течение зимы надувало под забор. Сугробы прессовались, так думала я про себя. Пройду смело, тем более весенний наст уже кое-где появлялись. Он не успеет и глазом моргнуть, как я опережу директора школы. Поверьте: я его так обожала, он был, как преподаватель человечный человек. Его не только я уважала, но и вся школа.
-А дальше, то, что было? - Невтерпёж узнать было всем.
- Отошла я по насту метров десять во весь рост, не желая того, чтобы меня кто-то обнаружил. Потеряв бдительность к мешочку с продуктами, он в какой-то миг выскользнул из моих рук; провизия выкатилась из мешочка и покатилась по насту под берег реки. Я  в слёзы, пока растиралась от соплей,  подтаяло подо мной, и я рухнула, как будто  в яму. Сижу по горло в сугробе. Верчу головой по сторонам, и вдруг, вижу: опять издали мне отец грозит кулаком.
- Откуда он взялся, твой отец? – Войдя в роль, со страхом за Варьку, спросил  Николай.
-Да он ей везде и всюду грезится  с кулаками! – Тоже со злом из-за отца её поддержал  Иван Степанович,- проучить бы надо его.
-Нет! Вот тут то, как раз я и не права; меня  проучить  надо бы, правда,  не веслом да ружьём, а хорошей орясиной.
В палате всем без исключения стало смешно, в то числе и рассказчице.
-Ты не останавливайся, рассказывай! Кто там стоял? Правда, что ли отец? – Спросил снова  Николай.
-Я путём не разобрала, только вот, почему-то он  выглядел речной вехой, а мой отец был коротеньким. Он опять же грозил мне пальцем и выжидал, когда же я выберусь из этой ямы. Однако, его надежды были тщетны. Я, конечно, старалась выбраться, что-то получалось.  Как загнанный сохатый в сугроб, так и я; подходи бей, прямо в лоб и ни куда не уйдёшь. Директор школы ходил по пришкольной площадке, переживал за меня, как курица с выпаренными утятами. Мои ноги начали коченеть, тогда я нашла выход из положения.  Не  брела по сугробу, по его острой вершине, а скатилась под гору ближе  к реке, и по наледи пошла к интернату, по тропинке от проруби, из которой брали воду для питья.
-А тормозок, то взяла  с собой? – Спросил  Николай.
- Как же не взять, такие продукты-деликатес?  Конечно, взяла – это же мне прокорм был на целую неделю всухомятку, перед школой для завтраков.
-А лекарство? – Поинтересовался  Николай.
-Какое лекарство? Зачем оно мне нужно было? – Вопросительно спросила и Варя Николая.- Мы о здоровье не задумывались, и об этом  разговора  не было.
- Как, видно, за тебя сама твоя коллега позаботилась заранее. Ей ведь, как я понимаю, уже не впервой принимать лечения на завтрашний день.
- При собеседовании  она о лекарствах не упоминала. Правда-правда, не было разговора о таблетках.
- Бутылку, что она тебе обещала, положила, нет, для  лечения головы?
- Всё дело  в том, что, как только я поднялась на гору, и вошла на площадку, мой начальник таможни, забрал у меня  кошелёк. По сути дела я ведь толком, то и не знала, что, моя певица со второй партией наложила. Он взял кошелёк, отвернулся от меня и в одиночку разглядывал содержимое кошелька. Я только услышала, его голос с самодовольным лицом. Он сказал: «Ага!». 
-Сумочку то он вернул тебе? – По-матерински спросила медичка.
-Вернул, но только не сразу.
-А потом, что было Варя? Что тебе было? Выговор или, как? По комсомольской линии?
-Да, кой там выговор, если она на общественных началах, как Тимуриха выполняла данное ей обязательство. Я, думаю, здесь, какая то должна быть скидка. Какое  там порицание на первых порах. - Возмущался Иван Степанович
- Варька, а дальше то, что было? – Заелозил на койке Николай. - Голова то, поди, сильно раскалывалась?
-Не спрашивайте, до сих пор, как вспомню, тошнит и блевать хочется.
-А, как же школа? – Спросила медичка.
-Ой! Милые мои, что было то? Ученики проходят мимо моей кровати, посмеиваются надо мной. Кто проходит мимо, а кровать моя стояла прямо на проходе, не обойти, ни объехать все с сарказмом спрашивают: сколько долбанула, а кто сочувствует, спрашивает, что-нибудь принести, наподобие, рассольчика.  Я не могу поднять головы, а уже звенит звонок на первый урок. Я, конечно, опять дала волю слезам; ругаю себя, на чём белый свет стоит. Прокляла песни украинские, особенно досталось комсомолу. Поверьте, как я проклинала украинские песенки, если кто-то бы знал. Даже вслух без людей матом ругалась. А потом сама себе задавала вопросы: «При чём здесь музыканты, композиторы, авторы песен, когда у самой солома в башке» и просила прощение у композиторов и авторов заочно.
-А свой котелок, почему не ругала?- Снова спросил Иван Степанович.- Надо было начинать с него, ещё до первой стопки. Ты же слышала о безобразном поведении этой девицы, нужно было быть подальше в стороне от неё.
- Ваня, о чём ты говоришь, разве ты не слышал, что она нам рассказывает? Или твои мысли уже давно спят?
- Куда там подальше, я наоборот поближе хотела  с ней познакомиться, чтоб оттяпать половину альбома, то есть, чаще приходить к ней и списывать новинки.  Вы,  думаете, легко мне было?  Как ночь, одиннадцать часов; все храпака дают, а мне обязательство, через радио списать песню.
-И, что?  Ты, за один раз, если  услышишь, можешь запомнить?
- Ты Ваня, тавтологией занимаешься. Слушать девочку надо повнимательней
- Только так, мне бы правильно  запомнить первый куплет, а там, как по маслу пойдёт.
-И, что  всё дословно получалось? – Спросил Николай.
-Бывает  замена слов, близкие слова по смыслу, при пении нисколько  не заметно. А потом, как только услышу этот же напев со словами: я поправочки  вношу в её содержание.
-Ну, Варюха, ты даёшь!  У тебя точно феномен памяти поселился. – Сказала медичка. -  Ты сама не пробовала писать четверостишья, наподобие, стишков, ну например: о любви, а?
- Нет! Пока не пыталась, так, когда в школе стенгазету оформляли,  то иногда проскальзывали четверостишья на тему: о чём пишем, вот и всё.
-Это уже о чём-то, говорит, значит, задатки кое-какие имеются. Вот и нужно их развивать.- Похвалила медичка.
- Конечно, непременно разовью на тему  скотного двора  с  телятами. С кем поведёшься того и наберёшься. У меня в голове пока теперь одни телята, другой фантазии не рождается.
- Ты, не останавливайся, рассказывай дальше! – Всем не терпелось,-какой финал был  в школьном заведении.
-Да, какой? Ничего особенного.-Варя рассказывает  и пожимает плечами, как будто это происходило только вчера.
Прозвенел звонок, пришёл директор в кабинет школьный, именуемый классом, обвёл глазами всех учеников;  рассказывали одноклассницы, увидел: меня нет, и ушёл.
А я тем временем лежала на кровати боком к тазу; он стоял широченный такой под кроватью моей. Головы повернуть не могу. Тянет на рвоту. Вдруг, слышу: приоткрылись двери и тихо крадётся ко мне человек. Я вижу одни его ноги. Попробуй-ка, достань взглядом его голову с глазами? Он ведь метр девяносто ростом.
-Ну и, что мы теперь будем делать  с вами?  Вы, знаете о том, что прогремели на всю деревню.  А соседняя деревня рукой подать, не успеешь опохмелиться, как отец заявиться. Тогда, как мне за вас оправдываться?  Не успели отстранить от дневного обучения одну ученицу, перевели её  в школу рабочей молодёжи, как вы уважаемая, Варвара Степановна  устроили мне тоже, самое. Почти тоже самое, -  поправился он.  А, вы, знаете о том, что на вас рекомендация о приёме  в комсомол пришла.  Четырнадцатого   апреля вы должны быть в Райкоме Комсомола, считанные дни остались. Вы не успеете искупить за эти дни свою вину. Вам это понятно, хоть, нет? И ещё одно пожелание  некоторых преподавателей: отстранить  вас от школы на две недели. Как вы успеете догнать программу для сдачи экзаменов?
Я молчала, как  в рот воды набрала. Мне не о чём было  с ним говорить.  Мне было не до него с его программой и сценариями, и  аннотацией. Я думала только об одном: как только я пошевелюсь, меня начнёт полоскать во все дыры. Это было для меня самым страшным испытанием перед моим уважаемым директором школы. Я ещё раз повторяю: обожала его, только вот за что сама себе признаться не могу до сих пор.
-Что втрескалась по уши, так что ль? - Засмеялся  Иван Степанович.
-Нет! Я просто его обожала. Ведь некоторые ученики издеваются над преподавателями. Сами бестолочи, а всё туда же. Знаний порой у соседа не займёшь, а вот на издевательства хватает пороков и сноровки и на соседа.
-Ну и что он? Какие предпринял действия? – Спросила медичка.
-Я молчала, и он замолчал, потом, как крикнет,  я впервые услышала; всегда был уравновешен и спокоен. А тут, вдруг, крикнул: «Ну, что, вы, молчите?  Скажите хоть словечко в своё оправдание!»
Я продолжала молчать. Гляжу боком одного глаза: он достаёт из-за пазухи литровую банку огуречного рассола.
-Можно присесть на вашу кровать? - Спрашивает он.
Я молчу. Мои слёзы дали понять всю мою вину в содеяном.  Они были  с горошину, и ко всему не ко времени оттаял нос. Я всю простынь измочила, и казалось, не было сухого места. Он вынимает свой носовой платок и начисто вытер мою поганую рожу. Не ушёл пока я не выполню его приказ: выпить рассола огуречного. Перед уходом из девичьей комнаты он сказал:
-Отходите, через три дня, чтоб вас я видел на занятиях. -  И ещё спросил: - За что попойка такая организовалась у вас?  Песню то достали?
 Я  промычала, не знаю, понял он или нет, что песня уже  в руках девчат,  и они её уже разучивают на переменах, но без меня.  Мне, конечно, было обидно, что я пострадала ни за что, по глупости своей.
-Варя, - спросил Николай, - если б надо было ещё такой подвиг совершить,  ты ещё пошла бы  к этой девице?
-Если, надо будет?  Непременно пойду, а почему бы и нет ради хорошего дела?
-Снова начала бы со стопки? – Спросил больной.
-Ну, зачем же со стопки?  Можно и со стакана чаю, это ведь просто у меня так тогда получилось скоропалительно. Для меня это было впервые, и при том, что наливка, ну до того была приятнейшая. Я её выдула, не почувствовала даже. Представляете, какая, вкусная жидкость? И потом человека не знала, и не сказали мне. Словом, меня не предупредили,  и можно сказать, меня подставили и  предали. Что она за человек такой, чем занята, какие, её интересы в жизни? Я то ей огромная противоположность. Только обидно то, что песню разучивали без меня на халяву. Особенно эта подружка. Ух, блин, и хитрющая же она. Такая ехидна, спасу нет. Я с тех пор не взлюбила её. Многие преподаватели смотрели косо на меня вместо сожаления.
- Знаешь, Варенька, лучше косо глядеть, ты знаешь, что тебя ненавидят за твой поступок. Я против сожаления, так как сожаление, это сестра презрения на постоянной основе. А с тобой поступили временщики, людишки, которые, наверное, пели вместе песни, за которые ты пострадала.
- Как только  поправилась головой, я была поглощена целиком и полностью, как бы интереснее организовать и провести концерт. И я его организовала. Все учащиеся были занятые полезным делом в организации концерта. Сначала на школьной доске весело объявление, «Состоится концерт художественной самодеятельности, силами учащихся школы интерната 1-го апреля». Но потом, как ни странно, руководство школы переиграли. Объявили: концерт состоится 22 марта, то есть до начала весенних каникул.  Мне надо было где-то достать сапоги. Такие, наподобие хромовых сапог. Но я нигде их достать не могла. Были у меня в заначке немного денег, те деньги, которые родители отправили мне для покупки мешка муки высшего сорта. И сахару, и чтобы я эти продукты отправила с попутчиками. Я махнула на всё рукой и приобрела себе варситовые сапожки. Такие красивые прелесть.
- Ага, на первый взгляд. Да это же настоящее  дерьмо! Из тряпки сделанные твои были сапоги. Китайцы нам поставляют вместе с посудой, тряпьём и полотенцами с жар птицами.
- Ну и что дальше было? – Спросил Николай.
- А то!
- Ну, что?! – Спрашивает Татьяна Сергеевна.
- Поставили мы концерт на все  сто  процентов. Из соседних деревень прибыли к нам. Настоящий аншлаг был, чего мне и надо было. Мест не хватало. Пришлось показать концерт в соседней деревне, в той, откуда прибыло большинство зрителей.
- Ты, какие номера исполняла? – Спросил Николай.
- Я то?
- Тебя спрашивают, кого же больше.
- Я исполняла  две украинские песни.
- Какие?
- «Реве та стогне Днипр широкий» и  эту тяжело рожденную песню «Ой, дивчина, шумыть гай»
- И всё?!
- Нет, никогда не забуду собственное исполнение о казни двух братьев Остапа и Андрия.
- А, что так? Плохо исполнила?
- Наоборот, друзья мои! Наоборот! Когда рассказывала казнь Остапа, зрители плакали на полном серьёзе. Да у меня у самой побежали слёзы.
- Расчувствовалась девочка, расчувствовалась, моя дорогая.
- Хотите, я вам сейчас исполню, что-нибудь из Гоголя? Я ещё не забыла.
- Варя, идти уже пора по домам. Как-нибудь в следующий раз.
- А, как же я? Меня в следующий раз здесь не будет, будьте уверены в этом. Варенька, давай что-нибудь. Пусть они топают, а я послушаю, если ты не торопишься.
- Ну, тогда начинай, Варвара, в лодке отоспимся, если что. А ты здесь у нас в нашей кровати.
            - …Батькаааа, слыщишь ли ты меня? Слышуууу. И, вдруг, на Остапа надевают петлю, кажется, скидывают его с лошади, заворачивают руки назад и ведут на казнь на костёр.
- Теперь я понимаю людской аншлаг после твоего рассказа о казни братьев Остапа и Андрия.
- Послушайте, как я спела песни две сразу, не уходя за кулисы. Мне просто не дали уйти. И, знаете, кто был на нашем концерте?
- Кто?
- Двое представителей от Райкома Партии и трое от Райкома Комсомола. Сидят и тычут в мой адрес:
- Это она устроила попойку в интернате? Талант девка, талант, ничего не скажешь супротив того, что я услышал о ней.
- Талантлив человек, он талантлив во всём, тоже ничего не скажешь. – Говорил один другому на ухо.
- Я то стояла на самом краешке сцены. То ли они специально так громко говорили, то ли они такие везде не сдержанные. Но для меня это было настоящим поощрением, как от самого бога.
- Ты, комсомол, обрати-ка вниманием на эту пичужку. Посодействуй ей в  какую-нибудь консерваторию.
- Я растерян её талантом, как услышал только что. Она и в актрисы может поступить и в солисты.
- Как только окончит школу, обрати внимание на неё. Мы дадим ей путёвку в жизнь. Она сегодня этого заслужила.
-А, как вторая девочка, как вам она?
          - То, что отплясывала степом? Нет, я не люблю степ. Я песенников обожаю.
Вы, знаете, потом моё внимание особенно было приковано к ним. И я почему-то срочно захотела стать комсомолкой. А как приехала домой, как начала пахать через грыжу. Мне было не до комсомола в весенние каникулы. Лазила, по снегу собирала сосновые шишки на семена в лесхоз. Заработала сорок два рубля для прожиточного минимума до конца учебного года
- Варя, а что дальше то было? Приняли тебя в комсомол? Ты продолжала встречаться, дружить с этой девчонкой или нет?
Нет, я с ней больше никогда не встречалась; у меня интересы в данный момент - это  устроиться на работу, получать деньги самостоятельно. У неё интересы потребительские. Интересы паразита, потому, что её родители  -  состоятельные и предки ни тощими были. Чем она интересуется? Да ни чем. По указанию родителей гонит самогон, пока они на работе, так сказать дегустирует помаленьку. Ей это всё в привычку вошло. Что ей школа, когда душа веселиться. Мне, кажется, она конченый, человек. Вот бы узнать в будущем, кто она, чем занята? Мне, кажется, зараза эта к ней пристала до самого горизонта.
-Ты то ведь тоже теперь можешь, ты теперь человек самостоятельный или нет? – Опять  с издёвкой спросил Иван Степанович. – У вас на столе тоже всегда бывает брага, медовухой звать, почему бы и не продегустировать медовуху разок-другой, а?
-Не-е-ет, Иван Степанович!  Не могу я себе этого позволить, потому, что во мне вы не увидели человека ответственного. – Варя обиделась на насмешки и добавила, - если бы я  была безответственна, махнула бы на всё про всё, молчком про себя и сказала бы не моё это дело. Я ко всему прочему бы не смогла так легко управиться с бакенами, я была бы уже на дне, либо мне не доверили телят, а это тоже не мало важный объект, где живут живые существа за них отвечать надо. Они жрать хотят - только подавай.
- Варя во многом права.
- Я соглашусь с ней только с одним понятием  о комсомоле. – Продолжает она. - Перед тем, как нам выпить, на трезвую голову, она меня спросила:
-Ты, что уже  в комсомол вступила?  Сосунок, когда ты успела? Ну, и, дура, набитая! Туда голову суют самоотверженные люди. А, знаешь, как нашего брата самоотверженного, из рабочего класса презрительно уважают, нет?! Трудоголиков особенно  с низким образованием, за лошадь принимают. Как лошадь  запрягая, не спрашивают её, хочет она идти в упряжке или нет. Больна ли, здорова ли, есть ли у неё настроение. Тащат хомут, а она бедная только фыркает губами, подает знак не согласия. Хорошо строптивая лошадка может выбросить из седла или, где-нибудь опрокинуть седока в кювет - в знак протеста. Такую лошадку уже побаиваются;  не каждый на неё запрыгнет, потому и говорят, где сядешь там и слезешь. Так вот, милая моя и на тебя в комсомоле накинут хомут. До двадцати  восьми годков будешь лямку тянуть, так сказать,  исполнять поручения Партии и Правительства, да ещё по две копейки им в копилку будешь ежемесячно откидывать. Ты, что думаешь, они копейки в государство вкладывают.  И не думай, даже. Я тут, однажды, подслушала случайно, правда.  Куда думаю, эти деньги идут со всех то комсомольцев, с миру то да по две копейки, а ну, посчитай-ка с себя хотя бы. И мы с ней по пьянке начали ещё подсчитывать,  сколько получиться ежемесячно по две копейки за год, например, с моей зарплаты.
У неё получилось  двадцать восемь за год, у меня двадцать шесть копеек за год.
Присутствующие не сдержались и почты синхронно заговорили:
- Представляем картину, пьяные девчонки считают в уме по две копейки капитал ВЛКСМ,  да ещё записывают. 
- Вот и зри, говорит она, - двадцать восемь коробков спичек в год, а копейка – рупь бережёт.  А насчёт того, что ты сюда пришла,  тебе вот, что скажу:  благодарна тебе за то, что составила мне компанию, не побоялась разговоров и  пересудов обо мне. С такими, как ты,  в разведку идти можно - не предадут Я ведь ещё не пропащая, - шепчет на ухо мне она,-  я тебя на два годика  постарше. Попробую забыть проклятую житуху  у отца  с матерью.  А о комсомоле повремени думать,  там и без нас, как не резаных собак, хватает.  Ты свободное времечко себе  лично  на пользу приобщи, не то истреплешься, как  берёзовая  пластинка на ветру не за понюх табаку».
Тут я и призадумалась, а действительно, стоит ли овчинка выделки? Решила – ни за что ни про что не буду состоять в комсомоле.
- Ты, Варюха, обожди преждевременно отказываться от комсомола то.- Настойчиво потребовал Иван Степанович. - Тебе ещё каких то шестнадцать лет, что ты понимаешь в жизни?  Мы тебя примем  в комсомол здесь в нашей деревне и создадим ячейку. Будешь комсоргом от колхоза, а это уже не хухры-мухры!  Глава молодёжи!
-Вы сами то подумали, на что сбиваете человека? Ты, Варя, расскажи-ка, что дальше то было?  Приняли тебя  в комсомол такую, как есть со своими принципами?  Тебе же пришла, как ты говоришь, из райкома комсомола бумажка рекомендательная или нет? Возможно,  разошлись во времени, пока ты тут была в союзе  со стопкой, они об этом ничего не знали?
-Я об этом не помышляла. Оставалось до каникул всего три дня, вдруг, откуда не возьмись, отец появляется на пороге интерната. Вроде бы всё нормально при всех улыбается, смеётся. Я его спрашиваю: «Ты зачем тут появился?» Он же никогда не посещал  здания школы и интерната. Для всех было это в диковинку. У меня  волос дыбом встал от страха при появлении отца.  Ну, думаю, капец мне здесь пришёл за эту пьянку. Он говорит: «За сеном на пяти лошадях приехали и за вами заодно, забрать вас на куликуны домой надо. Больше для вас тары не будет. Залезете наверх стога, зароетесь сенцом, да в полушубок вас закутаем, а  на валенки унты стёганые оденете, так и доедем.  Сто километров для сибиряка это так, тьфу, да и только. Ничего, что на дворе сорок пять градусов, замерзать станете - пешком пройдётесь. Вот на том и порешили, а насчёт моей   пьянки, он  и словом даже не заикнулся, видимо, директор об этом ему умолчал. Директор то знал, что, если я захочу - буду учиться на пятёрки, но дело в том, что мне учить то было некогда. Я харчи себе сама зарабатывала.  Уже рассказывала вам об этом: одну неделю у кого-то: складываю дрова напиленные и расколотые. У другого:  вторую неделю вожусь с ребятнёй. Меня так уже по привычке  выманивали из рук в руки, со двора во двор. Осень, где я? Воспитатель интерната литовец, Франц Каземирович, точно уже ищет у кого-то, или, на поле. Ох, как же он мне нравился?! Поверите – нет?
-Слышу я, Варя, тебе все нравятся, влюбчивая ты, однако. Он молодой был? Сколько ему было? – Спросил больной
Все сидящие в палате переглянулись.
-Молодо-ой! Лет так под шестьдесят, по пятьдесят восьмой статье последний год тоже досиживал в нашей деревне. А, может, уже и отслужил срок,  да не хотел уезжать? Я в эти дебри, как-то не вхожу; мне своей тайги хватает. Пойдёшь за черемшой, не знаешь, как выпутаться? Золото был, а не человек. По химии преподавателем у нас был. Всё так доходчиво объяснял, ни учить, ни зубрить,  после его не надо было. Не один раз я его затащиа на колхозное поле по случаю  розыска меня. Я за собой  завлекла своим заработком  ещё троих, вот и ходил о нас слух: «Тимуриха со своей командой» вышла во поле пахать.
- Как ты училась, Варенька? – Спросил Николай.
- Двоек не было,  четвёрок больше, чем пятёрок. Но никто не думал, что я первой покину  экзаменационные работы по математике. По лит5ературе за меня не беспокоились. Так и говорили: «Эта, что-нибудь отчебучит, а вот математике, не знаю».
Даже отличница учёбы вышла из класса самая последняя, и то, когда я первая вышла из класса, мне математичка говорит:  «Варвара вернись, просмотри внимательно задание!» Я ответ сказала всему классу, мне за это снизили на единицу бал.
- Действительно, умная башка, как говорят тут о тебе. За словом в карман не лезешь. Захотела, решила контрольную, не хочет,  машет рукой на всё.
- Я в таком случае на два пальца плюю. Всё знать, быстро состарюсь.
-Гостинцев то отец привёз? – Спросила Татьяна Сергеевна.
-Не-е-ет!  Он подал мне пятёрку, и говорит: беги-ка, шибче в лавку не то скоро закроют. Возьми бутылку, а на остальное, чё-мить закусить, кильку в томате возьми, ну, а там на твоё усмотрение,  чё-мить себе возьмёшь.
-Ах! Ты, стервец! Знаю, Мария Григорьевна никогда не даст деньги Степану  на бутылку! И это называется, угостил тебя?
-Угостил, да ещё как угостил! – Снова чуть-чуть не заплакала Варя.
-И ты пошла,  принесла? – Спросил Николай.
-А, как же иначе?
-Так ведь до шестнадцати водку, сигареты не разрешают продавцам отпускать!? – Воскликнула Татьяна Сергеевна.
-Не-ет! Купить можно всегда. Я подала деньги за мной стоящей женщине и попросила её купить у продавца. Они переглянулись, дать – не дать. Бутылку  в руки отдали женщине,  а мне банку рыбы, буханку хлеба на остальные деньги  конфет по моей просьбе. Выходя из магазина, мне вслед одна говорит: «Раскушала, девка, пондравилось вот и ещё припёрлась».
- А бутылку то она отдала тебе? – Спросил Николай.
-А, как же всё по-честному; догнала и говорит: «Давай, пойдём ко мне  в  дом, я тебе помогу маненько, не то сопьёсси с цельной-от. Куды тебе эстолько-то.  Я, конечно, от неё дёру!  Принесла. Отец такой был рад-радёшенек. Конечно, не надо было мне идти  в лавку. Ну, а, если  подумать, сам бы пошёл, ничего от этого бы не изменилось. Пока ходила за провиантом, в интернате ему в уши нажужжали о моей пьянке. Прихожу: только через порог переступила, он так ласково подходит ко мне и как врежет по уху. Я ударилась о косяк дверей. Глаза мои остекленели, изо рта кровь. Язык прикусила здорово. Он испугался и дёру из интерната вместе  с бутылкой, даже про лошадей забыл. Хорошо, что у нас пацаны были  любители лошадей; распрягли их, накормили, напоили. А девчонки  за мной ухаживали, медсестру пригласили: «Сотрясение мозга, от школы отстранить на две недели». Не мытьём так катаньем от школы я была отстранена.
-У вас каникулы то были две недели тоже? - спросил больной
-Конечно две, почти с двадцатого марта по первое апреля, смотря, как выходной подпадает. Меня хитро отстранили от школы на время каникул.  Под строгим наказом медика моему отцу – не трогать пальцем и даже словом нельзя обидеть меня, ибо может повлиять на психику. А ехать, всё равно надо было домой с ним же. Поехали: сани монотонно поскрипывали от крепкого мороза - было точно сорок пять. Вдруг, слышу  по скрипу,  кто-то крадётся. Поворачиваю голову, а это опять отец. Как хватанул меня всёй пятернёй и на снег подле обочины дороги свалил. Ноги мои в стёганых унтах, правда, не были зашнурованы, тяжелущие. Я чувствую: дело не ладное  с отцом.  Накипь его ещё не остыла. Вывернула ноги из унтов, а ещё лежу на снегу животом к верху. Вдруг, опять мне к-к-а-ак двинет, чем-то тупым в живот!? Думала пяткой ноги. У меня искры из глаз посыпались. Гляжу: бастрик рядом со мной лежит, а отец стоит на верху воза и ещё кулаком грозит: «Появисся, ты, мне домой, я с тя шкуру спушшу! Зад-от так намылю,  не бушь знать, как садится на него»
С болью в животе я поднялась и говорю ему:
«Ты, можешь по учёному мне объяснить, за что ты надо мной издеваешься?!» Он всё грозил и грозил. Мне было слышно, за что он меня так по-лагерному наказывает. Конечно, он мстил не за пьянку. Лишь бы был повод к садизму; остальное всё для него нет объяснений. Так я получила второе  крещение. Он за мной гонялся вокруг обоза, три круга дал, но я ему больше не поддавалась. Я сказала: «Ты пьёшь каждый день без дела – мы тебя семьёй не можем воспитать вот уже целых двенадцать лет. Ты вздумал  меня воспитывать совсем без причины.  Я принимаю вину на себя, и больше этого не будет».
Так нет же, ему показалось мало. Он решил, снова за мной погонятся. Бедные лошади шарахались, от брошенных бастриков в меня  в разные стороны. Тогда ребята, подстегнули лошадей. Они побежали рысью. Я тем временем решила вернуться назад,  в свой интернат. Отец почувствовал,  что ребята меня стали защищать, увидел: лошади от него на приличном расстоянии и дал дёру за лошадьми. Я же осталась приблизительно километров пятнадцать от того села, где жила и училась. Мне пришлось пешком добираться, зато была  одна сама по себе. Несла  в руках узелок, который скатился вместе со мной, когда отец стащил меня с воза. Портфель, скинутый умышленно учениками, специально для меня, так на всякий случай тоже прихватила с собой и пошла. Мне ещё один мальчик сказал: «Убегай от отца не то хребёт переломает. Таких фашистов, я в кино ещё не видел. Убьёт, когда-нибудь он тебя, убегай от них из дому и всё тут!».
-Да-а, Варюха, тяжела твоя житуха. – С сочувствием, скрипя зубами. Николай. Бить то кого? Закончила семилетку и чеши, куда глаза глядят, чеши роднулька. Ничего хорошего ты от них не увидишь. У тебя у одной получиться намного лучше и  надёжнее. Я видел, и думал, как ты можешь орудовать в сложных ситуациях, если тебе не мешать. Не пропадёт. Даю гарантию за неё, - обратился он умоляюще к присутствующим, в палате. - Жди меня, как только поправлюсь, я думаю, это будет совсем не долго. Живым и здоровым  буду - заберу тебя  с  собой, в Москву, к маме. Там вы  свыкнетесь друг к дружке. Я вижу, ты уживчивая,  если столько перетерпеть и отца плохим словом не обозначить.
-Нет! Почему же? Обозначила, однажды.
-Каким методом?  - спросил Степанович.
- Не скажу, пусть останется между  мной и родителями
-А насчёт комсомола ты подумай, - настойчиво убеждал  Иван Степанович.- Я вижу у тебя фронтовая закалка – сдюжишь до двадцати восьми лет, а там и в партию сиганёшь.
- Мне отец обещал значки не на грудь повесить, а глаза залепить ими вместо тёмных очков, чтобы комсомол не видеть ни через стекло, ни через ширму.
- Это, что за человек, немцев ненавидит, он как  дед Даниил Павлика Морозова тебя за комсомол удавит.
- Он на мне увидел, однажды, галстук, схватил за концы и поднял вверх к потолку. до хрипоты в горле. Я в школе его защищала, за это, а он до сих пор не может понять, что время теперь совсем другое.
- Вот уж зверьё, никогда бы не подумал. Надо будет написать архаровцам, тем, что на плотах работают. Мигом вода спишет.
-До партии ещё столько будет  выхлебано солонины. Примут ли ещё? Я вот расскажу, как меня в комсомол принимали, только это будет не сейчас; а теперь спать пора.
-Ничего подобного, какой тут сон,- зашевелился, было, Николай в  кровати.
-Тихо-тихо, а ну-ка, лежать не двигаясь, - подбежала к Николаю медичка, - я тебя ещё к выписке не готовлю. Выписку там, в районе получишь.
-Тогда пусть расскажет, как её принимали в комсомол, терпежу нет, как интересно.
-Хорошо, тогда расскажу, если наш медик тут будет присутствовать.
-А, то что? Животы полопаются от смеха? – Спросил Иван Степанович,  - давай, пока моя половинка здесь с ней не опасно ржать.
-В общем-то здесь, конечно не до смеха, плакать, бы надо, а вам, почему то всё хиханьки да хаханьки, вам подавай одно ржание.
А, прежде, чем про приём в комсомол рассказать, я ещё кое-что расскажу, вот поэтому  на меня сердились в интернате. Зависть обуяла за похвалу ведения концерта –это первое, второе: мы после концерта  в селе, где проживали, поставили ещё и в другой деревне, чуть больше по населению. Там тоже всё отлично прошло. Но, когда поехали домой на лошадях обратно, мне досталось место, с краю на прилепочке. Еду и чуть, чуть не  выпадаю из саней. Они все балуются, а мне не добаловства  Приезжаем в интернат; каждый хозяин своих вещей разбирает и несёт в интернат. Я своих вещей не нахожу. Поспрашивала: кто, не взял ли с собой мои вещи? Всё дело в том, что мне кое-какие вещи дали  знакомые люди, только для выступления. Все пожимают плечами. Я расстроенная  была до такого состояния, что у меня была кастрюлька супа литра так на три и булка хлеба круглого. До постановки концерта заработала.  Знаю, что суп я утром не солила. Беру хорошую жмень, которой, я никогда не пересолю и сыплю в кастрюлю. Сама хожу, нажёвываю краюху хлебушка и помешиваю суп.  Пока разогревала суп, я не заметила, как оприходовала буханку.
- С тобой плохо не было? – Спрашивает Николай.
- Какой там плохо, от расстройства, правда, я вела себя спокойно и не подавала вида, о пропаже чужих вещей. Подхожу к плите, вижу, на ней уже две одинаковые кастрюли и с таким же содержимым. Я взяла крайнюю кастрюлю, унесла её в девичью комнату, где мы обычно наводим гигиену. Начала пить суп прямо из кастрюли, так как я своей ложки опять же не нашла. Надо мной часто подшучивали циники.
- Пила и не замечала, что суп твой совсем не солёный? А, как же мясо?
- Его там уже не было. Со мной так тоже часто поступали. Мясо выловят и кастрюлю в сторону.
- Мясо то, хоть какое было?
- Свинина. Я про него совсем забыла. Мне было не до него.
- Рассказывай дальше. Ты не заметила  ни мяса, ни то, что суп не солёный?
- Да было такое. Я просто не знала, куда себя деть. Оприходовала весь суп; решила идти обратно в ту деревню, где ставили концерт.
- Наверное, вы прибыли ни днём, а крутой ночью, так, нет?
- Конечно, было уже, где-то часов двенадцать ночи. Представляете, нет, ни одной слезинки на глазах. Я дошвыркала весь суп,
- Там хоть картофель то был?
- А то, как же. У кого, у кого, а у меня всегда картофель плавал в кастрюле.
- Милая, ты, моя, Варюнька, как же ты не лопнула, если правду рассказываешь?
- Знаешь, Ванечка, это было у неё на нервной почве. Она ест, а её содержимое посуды съедало. Это так бывает с некоторыми людьми. Тем самым они себя  сохраняют в уравновешенном состоянии, и тогда им всё ни почём.
- И, что дальше?
- Дальше то, что подхожу к парню одному, прошу у него школьные лыжи дротики. Он спрашивает: тебе, зачем ночью то лыжи? Он ничего не знал о пропаже вещей, а, кто это совершил преднамеренно, взял вторую полную кастрюлю с супом и удалился в комнату гигиены мальчишек.
- Та, сама названная подруга по интернату, запрещала мне выходить куда-либо вечером, а тем более с лыжами.
- Да, иди, ты, говорю ей. Надо было запрещать не идти к твоей знакомой за песнями. Теперь я уж как-нибудь сама соображу.
- Ты, куда собралась? – Спрашивает она.
- Вещи искать по дороге. Вы все вещи специально выкинули! Ты, прекрасно знаешь, чьи это вещи!
- Сколько километров надо было пройти, до конца, если, что? - Спросил Николай
- Приблизительно десять- двенадцать.
- Милая моя девочка, какое же ты испытание пережила в ночь, одна в лесу.
- Та девчонка меня уговаривала: Не вздумай идти одна. Там всегда чудится. Там всегда после двенадцати часов женщина плачет по ушедшей дочери. Она в лесу заблудилась. Она, который год её ждёт и всё плачет.
- Вот и я ей помогу поплакаться.  Вдвоём легче будет горе пережить.
- Да, не ходи, Варька, не ходи! 
Все ученики, проживающие, в интернате вышли на улицу следом за мной, уговаривая, не ходить. Как только я отошла от интерната метров пятьдесят, в ограду выбежал мальчишка лет четырнадцати, грозил мне кулаком. Я не понимая, за что  мне угрозы, всё-таки пошла в ночь одна сквозь лес в поисках чужих вещей.
- И никто тебе не составил компанию?
- Кому я нужна, дядя Ваня, кому?
- А, ночь такая лунная, лунная. На небе ни облачка. Она смеётся мне своим кривым ртом и узкими глазами да ещё в прищур. Я прошла мимо кладбища. Никто меня не окрикнул, никто не плакал мне в след.
- Ну, так и не нашла свои, чужие вещички по середине расстояния?
- Нет. Я подошла  к деревне. Смотрю, уже домохозяйки своих коров у проруби поят.  Ближе подхожу к домохозяйкам, а издали уже заметила, какой-то узел лежит, прямо у проруби.
- Кто-то намеренно, решил над тобой подшутить и сбросить вещи в прорубь.
- Да, Николай, у меня много завистников было по части учёбы и по части художественной самодеятельности.
- Ты, смотрела в узле, все вещи сохранились или нет?
- Не догадалась на улице рассматривать. Разговорились, я нашла там, в деревне родного деда по  матери. Он, правда, был братом моего деда. Бабушка накормила меня всем, чем только было у неё  вкусненького. Творожок, сметанка . Сырники. И даже с собой наложила, что я еле-еле дотащила в интернат.
- Своя ноша, Варенька, не бывает тяжёлой.
- Только, вот была настоящая беда для меня. Когда я развернула кофточку, вижу она залита фиолетовыми чернилами. И точно, здесь ничего не попишешь. Всё было  провоцировано против меня. А, как же ту девку выгнали из школы дневной совсем, а меня даже никакого порицания за пьянку. Да ещё и в комсомол приняли, да ещё и почётную грамоту вручили.
- Покажешь?
- Обязательно, Татьяна Сергеевна.
- А, как же кофточку ты очистила от чернил?
- Мне тётя Шура, техничка школы, помогала советом; предложила постирать и на солнце её вывешивать. Пока эта девушка уезжала в район,  пятно выветрилось.
Я не рассказала вам. Прихожу в интернат с узлом, а на меня парнишка с кулаками налетел, еле от него увернулась.
- Ты чо наделала? На жри сама. Мой суп пересолила. Я солил да ещё ты добавила!
- Так, значит, ты в свою  кастрюлю не попала? Он посолил, да ещё ты добавила? Так, нет?
- Выходит так,  я пересолила ему.  Наверное,  по интуиции знала, кому отомстить, хотя у меня не было никакого намерения пересаливать. Просто перепутали кастрюлями. Он сам виноват, он так часто поступает, чем ближе посудина, тем удобнее выуживать мясо у соседки. Я взяла у него суп и это съела, предварительно добавила картофеля и водички. Жидкость  была насыщена жиром.
- Варя, ты дальше расскажи, приняли тебя в комсомол или нет?
- Обязательно расскажу, Николай. На чём я остановилась? Ах,  да, вспомнила.
- Валяй, Варька, быстрей!
- Когда я слетела  с воза со своими узелками,  я со стороны выглядела молоденькой цыганочкой, непонятно откуда взявшись в этих глухих местах. Это ещё хорошо, что так получилось. Я же была в сапожках варситовых. Я  не спец объяснить качество;  из какой кожи сделаны были мои сапоги. Даже магазин  не берётся ответить за качество товара. Нам всем было объявлено надеть валенки:  дорога дальняя, холодное время года. А я не послушала старших, сообразила по своему, то есть, думала:  зачем мне тащить  с собой назад валенки, ведь уже будет первое апреля, а тем более, летом, в июне с валенками таскаться, да ещё  с пожитками, да  с книгами. Я же не рассчитывала, что за мной, кто-то должен приехать после окончания семилетки. Валенки забросила на воз с соломой, а сама надела сапоги. Но тут случилось непредсказуемое,  с отцом. Я, конечно, не сбрасывала со счетов, что мой отец может отчебучить,  наподобие, такого, однако, я не догадывалась, что ученики могут рассказать о моей пьянке отцу. Мне и так уже досталось от школы:  директора школы, завуча, преподавателей. Правда, эта выдра, моя подруженька, что посылала меня  за песней, к той девчонке, помалкивала; понимала, что, именно, она то и виноватая была перед всеми.
-А почему ты считаешь её виноватой? – Спросил  бывший фронтовик.
-Не-ет, конечно, нет: я её не считаю таковой. В данном случае,  я сама во всём виноватая была. Так я опять же считаю: сколько меня можно преследовать за одну и ту же повинность?  Может быть, я сама себя буду хлестать по истечению времени за это годами. Тут ведь надо было вынести порицание общим коллективом и мою подружку за предательство. Она знала, к кому посылает. Это настоящая подстава была и, что от неё вряд ли кто мог увильнуть. Тем более я шла за ценным заданием. Пусть я пострадала, но я выполнила своё поручение перед школой, перед великим писателем, Николаем Васильевичем  Гоголем. Я составила полную программу, и только лишь из одних его произведений: пьес, песен и стихов.
Я не только составила программу, но и сама взяла на себя шесть номеров: Песни «Гуцулка», «Ой, дивчина шумыть, гай»  «Реве, та стогне Днипр широкий». Казнь  Андрия и Остапа и пляска в спектакле «Сорочинская ярмарка». Вот уж я отчебучивала со своей подругой в этой пляске. Подошвы сапог напрочь, как не бывало - отлетели! Ни муки родителям, ни мяса. Я сняла их, надеялась,  сдам в ремонт, чтоб родители не узнали. А так как там ремонтировать нечего было; тогда я в туфлях доплясала «Сорочинскую ярморку».
-Вижу: это на тебя похоже, - поддержал девушку Иван Степанович. – Эх, Варька, раз пошла такая пьянка – Режь последний огурец! Так – нет!?
-И вот, когда я свалилась с этого воза, - продолжала  Варя,- мне выбросили мои вещички ученики, пока отец догонял – он не предполагал, что я могла надолго отстать от воза. В сапогах ворситовых, холодных с тонким подкладом, с вещичками через плечо, я побрела пятнадцать километров назад в интернат. Не доходя, до места  временного проживания километров пять, меня догнал неизвестный молодой паренёк. Он рысью во весь мах летел, я так и думала, что он меня сомнёт лошадью. Однако, остановившись,  кричит: «Эй! Цыганочка, садись, подвезу, не то ноги отморозишь, как плясать будешь и гроша не заработаешь без ног?!»
Я испугалась, думала, от отца нарочный за мной и замахала руками на него: «Не-е-ет!  Нет, я не поеду обратно! У меня белый свет уже помутился от остывших ног. Он видит, я ещё барахтаюсь с ним, упираюсь, не сажусь в кошевую повозку; схватил  под мышки и завалил в сани.
-Дура, ты, дура! У тебя же ноги  окоченели,- сорвал с меня сапоги и начал оттирать ноги снегом и спиртом. Сам то  парень был под великим хмельком.
-А, как, ты догадалась, что он был под хмельком? – Спросил Николай,- Не страшно было ехать с ним?
-Господи, ты, меня прости, я и от тебя то, от твоего запаха чуть не падала.  От вас, от обоих как от параши тянуло за версту. Да  передо мной выбора не стояло. Необходим был один, всего  на всего один  вариант для спасения ног; садится в солому и ехать. Так и подумала: Хуже то этого уж боле не будет? А, насчёт боязни, так, что живых то людей боятся, ведь не все же сплошь и рядом хамьё.
-Ха-ха! Ха-ха! Ха-ха! – Все присутствующее в палате дружно  засмеялись.
-И чего тут смешного? Абсолютно ничего нет смешного? – Варя, по- глупому, оглядела  всех смеющихся. - Вот вам и ха-ха-ха?!  Уху-ху надо вам, а не рассказ.
-Да, ладно, полно,  тебе, что на больных то обижаться?- С недоумением обратился муж медика.  А Татьяна Сергеевна его поддержала и тут же осеклась, когда поняла, что, именно, Варвара предложила им, больным.
- Что вы здесь все больные?
-Ты, рассказывай, от смеха люди живо поправляются, подумаешь, обиделась? От сказок дети быстрее взрослеют и  спят крепким сном. Давай-давай, продолжай!- Настаивал Николай. - Не то спать не спокойно буду. Думать буду, о том, что  тебя  выпустили с плохой репутацией из школы.
-Вы мне уже начинаете надоедать со своим давай. Давай в Москве подавился.
- Ну, что дальше?
-Дальше было то, что никто бы даже и не подумал. Особенно мои сверстники не могли этого понять, как так  с такой репутацией по школе и пока все были на каникулах, а меня принимали  в комсомол. А было вот как:  привёз меня тот самый молодой паренёк в интернат. Там ни души, одни кровати чинно заправлены под белую простынь перепоясанные покрывалами, прямо, как в казарме у солдат. Натопил жарко печь, разогрели с ним чайку с его же пряниками, там ещё кое-какие были у него продуктишки. Колбаса, помню, точно была.
 Варя не успела рассказать, как её снова перебил Николай.
-Почему, помню?  Что снова с похмелья была? Что-то ты не договариваешь.  К остальным продуктам, наверное, была у него ещё и прозрачная, наподобие, того, что у той твоей злополучной подружки?
-Ну, и, дурак, же ты!? Вот  не подумала, кого из лужи вытягивала, не глядела на пьяную рожу, но спасала, - Варя со злости схватила подушку с соседней кровати и  резким движением руки бросила ему в лицо. – И начала было собираться уходить.
-Ну-у-у! Братцы, мои, ещё не поженились, а уже утюгами разбрасываться начали.- Медичка подошла к больному, развернула покрывало, рассмотрела рану.- Фу, слава богу, всё нормально, а ты рукам волю не давай, не то пришью, руки к спине, чтобы не махалась.
-А чо он?  Всё какие то подозрения, и что характерно самые, что ни на есть вульгарные. Я что повод к этому подаю, кому-то? Ну, выпила, с кем чего не бывает? Я ж для дела и то по принуждению насильственному. И чтобы я больше этого не слышала! – Варя грозно погрозила кулаком в сторону  Николая.
-Вот это да-а! Вот будет жена так жена, так перекрестит кулачищами своими особенно пьяного, лучше заранее не пить. – Николай  снова засмеялся красивой улыбкой. - Давай, валяй да поживее, что дальше  было между вами не то спать ужасно хочется.
 Варя  про себя подумала: такой красивый зуб уцелел
Николай побоялся  девичьего движения  и  быстро перекрестил руки на своём лице, боясь, что снова может прилететь в его адрес не предсказуемая штуковина.
- Если интересно то слушай! - Она заинтриговано продолжала, с издёвкой над больным
Мы обои топили с ним печь в комнате девчонок, он совершенно никуда не спешил, потому что уже было поздно, куда-либо ехать и лошадь была его, словно, в мыле. Он ей дал сенца, обтёр её, подсушил, а потом мы обои ходили её поить. Он оказался очень приятным собеседником. Я рассказала  ему о своих похождениях в погоню за песнями. Оказалось, как ни странно, он уже был знаком с моей историей по поручению комсомольского задания. И, кстати,  ни сколько не был удивлён моим поступком. Он так и сказал: «Можно поверить, ради хорошего дела, чем только не поступишься и не пожертвуешь. Я бы на твоём месте поступил также, если это было серьёзно и нужное дело.».
-А как твои ноги, Варя, были на этот момент? – Спросила медик.
-У меня голова болела от ног. Они так горели, я только не подавала вида этому непрошенному моему спасителю. Он догадывался и часто спрашивал: «Как твои ноги?» У меня сердце заходилось, но не понимала, почему это так. Мне повезло то, что я была в движении.
Потом он и говорит мне: «На ловца и зверь бежит». Я не поняла его юмора, думаю: кто здесь зверь, а кто ловец? Вынимает из портфеля тоненькую  голубоватую, бумажку: «Вот это тебе последней досталась, хорошо, что ты дальше не поехала, не то бы мне пришлось махнуть в твою деревню за тобой.  Тебя же в комсомол принимаю-ю-ут, Варюха! И давай меня крутить вокруг себя, тискать ладонями. Ты заслужила, Варюха-а! Настоящей героиней будешь выглядеть завтра! Прямо с корабля на бал! Ты представляешь, какое торжество  предстоит тебе?! Я вот тут переночую на той, вон, кровати в углу и завтра к девяти часам тебя в Райком Комсомола оттартаю!»
Парень был  счастливый, весёлый, а я на него словно, кипятком шарахнула:
-А почему последняя твоя бумажка? Больше не кому было сунуть? Да, чтоб он провалился, твой комсомол! Век бы мне его не видеть и не слышать. У парня глазища и без того были огромные, но от удивления так округлились и засверкали  от злости. .
Оказалось,  он  был  уполномочен от Райкома комсомола по принятию меня в комсомол. Ему дали план пополнения молодёжи в комсомольскую ячейку.  Выезжая из предпоследнего села, он увидел обоз с сеном, а на  возах сидела молодёжь. Она ему всё рассказала, о том, что мы здесь вся оставшаяся молодёжь на возу, направляющаяся в крайнее село; и там ему, куда он направлялся уже делать нечего.  Он перечитал список лиц подлежащих к приёму в комсомол и остановился на моей фамилии. Ребята показали  на меня, уходящую в обратном направлении.
А  в интернате уже сказала: «Да, мужик, надо было тебе туда доехать. Батя, то тебе бы показал от ворот поворот и где раки зимуют. Если уж мне пришлось галстук поносить всего полчаса, от школы до дому, а потом он меня чуть не задушил этой же красной, шёлковой верёвочкой, то тебе бы  было не сдобровать. Пустил бы из дробовика солью за то, что организуешь молодёжь куда попало». Ну, вот пока  я ему рассказывала побасенки, слышу он, как старый хрен,  как захрапит, словно, трактор гусеничный. Ну, девки-матери, подумала я, надо ноги делать отсюда, пока не проснулся. И я снова по-комсомольски дала дёру к нашей техничке. Думаю: проснётся утром, а меня тю-тю, в обчественном помещении. Поищет-поищет и смотается восвояси, не солоно хлебавши, так сказать без утверждённого плана.
А утром то, ни свет, ни заря чувствую всем нутром спящей красавицы,  кто-то стоит рядом и почти надо  мной. Глаза  открываю, а этот охотник за «комсомольской» молодёжью с красивой улыбкой, как у тебя, Коля, шепчет, чтоб других не разбудить: «Ну, вылитая партизанка! Не успел я заснуть, как она учесала. Да прямо в ночь; не побоялась и собак»
-Ничо себе, - говорю я ему,-  такая техника не одну тонну переработает горючего за ночь. Ни один партизан не выдержит такой необъятной тишины. Ему, как-то, стало не по себе, засмущался, ведь видно же было по его морде: краснел, синел, а то уже и белеть начал. Ну, чо уставился, как на сдобный пряник в голодный год. Дай, хоть я встану, да приведу себя в порядок, приоденусь, не бежать же мне в майке да в трусах в комсомол, сломя голову
-Ты, - говорит,- пожалуйста, вставай, время не терпит, нам к девяти часам надо, как штык быть в Райкоме Комсомола. Я отвернусь, переодевайся, не то опять сбежишь. Тебя  держать  на коротком поводке надо.
Наша техничка стоит  поодаль в другой комнате, наблюдает за нами и говорит: «Да  уж, вылитых кровей, партизанка то партизанка, без провизии ни оставит отряд. Я ишо токо корову иду доить, а она уже с тормозком тащится, с продуктами, значит. Провизию отец ей не поставляет. Так бывает изредка, для отвода глаз. Не пропадёт деваха; вот подожду годок-два, да сватать пойду её за свово сынка, мой ить сынок-от тоже не плохой, работящий».
А я  комсомольцу говорю:  «Это тебе рабочее время с девяти начинать работу надо, а мне не пристало там быть. Скажи, что такую, не нашёл, мол, она на каникулах у бабушки, в Норильске. И вообще вы дадите хоть отоспаться на каникулах хотя бы».
Он тоже не лучше вас троих, как заржёт по-лошадиному. Я, конечно, не смогла спать при таком усердном его веселье. Встала. Он отвернулся приличия ради. Я переоделась в  свою рабочую повседневную одежду: в поношенный халатик, рейтузы, шапку ушанку на голову, фуфайку, стёганые рукавицы: «Ну, товарищ, - говорю я ему, - веди меня, куда надо с первых дней под конвоем. Один во поле не воин, был бы директор школы, я бы у него взяла характеристику. А с такой характеристикой, как они мне на педсовете выписали, в отхожий угол страшно  было бы идти. Давай,- говорю,- обождём моего директора до  девяти часов, возьму характеристику, тебе покажу. У тя уши завянут.
Приходим в интернат: он мне вытаскивает из своего портфеля огромную портянку.
-На! Читай! - Я, как увидела знакомые подписи под «характеристикой» со мной плохо стало.  Сердце нащупала, думаю, вот-вот выскочит, без верёвки не удержишь. Ну, думаю, и  в Райкоме обо мне всё знают!  А ведь я без характеристики то ни куда не попаду. Сейчас у нашего  начальства, да и везде, куда не коснись, подавай на бумажке характер о себе. Я, конечно, и здесь заерепенилась: « Ты, откуда такой ангелочек появился?! Не поеду и баста! Я, что позориться стану перед всеми? И ты туда же? Не, знавши, человека, и уже на показ, как тигра в вольере. Я сбросила  с себя шапку, валенки, что дала мне техничка: «Не поеду! И не жди у моря погоды, не заставишь и баста! Не стану тебя позорить эдаким то именем!»
-Вот и хорошо, вот умница, не пришлось тебя раздевать,- подходит к спинке стула, берёт форму школьную, тёмно-коричневую и белоснежный хрустальный фартук с большущими крыльями, я всю свою сознательную школьную жизнь мечтала о такой форме, и тут же сказала: «Не для таких как я, пьяниц. Чёртовая бабушка, чтоб тебя акула проглотила! Надо же было мне нахрюкаться тогда, глядишь, бы, и мне такую же форму отвалили».
Смотрю, он тащит её, эту мечту школьную мне: «На! Принцесса, надевай, да побыстрее?! Это тебе я  привёз».  Он не успел её поднести мне, как у меня горох водяной посыпался.  Было слышно, как горох  разбивался о пол на брызги.
-Не возьму, чужое не ношу! С какой это стати чужой мужик наряжать станет? Мала ещё подарки дорогие получать от не известных, тем более мужиков. Отведи господи, нас с  тобой обоих, если б ты эту концертную программу учудил при отце. Ей бог, правда, есть бог, как хорошо, что это всё без них, без моих родителей. Мама то, поди-ка, ещё бы поняла и смирилась  со всем происходящим, а вот отец то бы взъерошился не на шутку: «Сказал бы, что я сам не смогу своих аглоедов нарядить?!»
Долго выслушивал мои причитания комсорг и сказал: «Да надень же ты! Я хоть погляжу, как ты будешь выглядеть в этом наряде?! Это тебе школа выделила, как многодетной семье и как семье фронтовика, а ещё это тебе за…, и комсорг, конечно, наверное, не решился раскрывать карты: от кого это был подарок.  Я, конечно, приняла подарок, долго крутила его на вешалке деревянной, думала, как лучше поступить? Сейчас одеть или по приезду в  Райкоме Комсомола, где-нибудь в каморке, у технички, где швабры она свои ставит.
-Ты положи-ка, это обмундирование где-нибудь. Я её там  надену.
-Ладно, не плохо придумано, - сказал комсорг, и снова взял у меня форму. Положил её в балетку, чемоданчик такой, под замками. Он запряг  вороного коня в кошевую повозку, да-а, не поверите? Нет? Смелая такая лошадь, быстрая. Накинул на меня тулуп свой, чтоб ноги снова не обморозила; валенки, что я взяла  взаймы у технички, он откинул под кровать, а сапоги ворситовые велел надеть. Здесь,- говорит, - недалеко, не замёрзнешь. Представительнее будешь выглядеть. А у сапог подошва треснула - вот-вот отпадёт. Молю бога, чтобы додюжили до ремонтной мастерской
-Ну-у, ты, прямо, как председательша колхоза, поди, ехала в кошевой то? – Загордившись за Варьку, - сказала Татьяна Сергеевна, - Вань, а помнишь кинофильм, где председателем колхоза выступала актриса, Вера Марецкая, ещё говорила: «Богом  пуганная, мужем битая, врагами стреляная!  Жавучая!»  Это же она была председателем; какая красивая женщина?
-Как же не помнить?! - Поддержал  супругу Степанович,- это мой самый близкий, под руку афоризм. Наподобие, нашей Варьки. В  неё стреляют, а она плывёт с песнями, ей по уху веслом, она не сопротивляется, могёт править лодкой. Блюдёт, чтобы отец из лодки не выкрутился. Ну, как такой партизанке не вручить красные корочки. Я за тебя, Варвавра!  Эх-х! Где мои двадцать пять?
-Ну! Дальше то, что было рассказывай, - с не скрываемой ревностью спросил Николай.- Ты, так и не читала свою характеристику ?
-Да, конечно, нет! Во-первых, прежде чем читать, я увидела не менее семи подписей учителей своих, внизу под текстом и огромную печать школы, за подписью директора школы, того, что со мной отваживался огуречным рассольчиком три дня: «Пей,- говорит, - скоро понадобишься, а выпороть тебя бы не мешало. Да и, вроде бы, не за что. Педсовет у нас скоро, там отговоришься. Я погляжу, как ты  будешь отчитываться? Если педсовет выпишет тебе хорошую характеристику, то я точно по окончании учебного года высеку»
-Это, что же получается, как цыган наперёд цыганке? – Спрашиваю я. - А, если я визжать начну?
-Вообще не представляла, что там было намалёвано? – Варя продолжала свой интригующий рассказ  до девяти часов вечера.
- Когда, мы подкатили на кошевой повозке к  Райисполкому, я не могла вытащить ног своих, они у меня одеревенели. Я испугалась, думала опять отморозила в сапожках, да ещё была застёгнута на огромные деревянные пуговицы. Тут уж я не выдержала снова и как закричу: «Эй! Где, ты, там, извозчик?»  А его и след простыл. Пришлось самой, как-нибудь отстёгиваться, еле-еле вытряхнулась из тулупа и снова кричу: «Эй, комсорг? А где же мой чемоданчик с одеждой?» Подошла  женщина,  говорит: «Надо же какое чувырло? Ей то подай, ей другое подай, за обслугу платить дважды надо».
-Сама, ты, - говорю, - чувырло! Гляжу: она берёт мой саквояж и несёт к парадным дверям Райкома Комсомола.
- А, где же был твой извозчик?- Спросил Николай.
-А его, точно ветром сдуло!  Рядом его со мной не было, даже близко.
-Что, с  чувырлой идти было стыдно, так, что ли? – Почти хором все спросили.
-Ой! Не знаю я. Почему он так  быстро смылся от меня? Это ему одному было ясно и понятно. Я было за чемоданчиком вдогонку, за тётей, и тут, вдруг, откуда не возьмись, мой совладелец чемодана в дверях парадных появился.
-Да, поди-ка, тоже живой человек, вода волю взяла,- защитил  Иван Степанович  комсорга.
-Зовёт меня к себе в кабинет.- Продолжала Варя, показывает на саквояж. -Переодевайся, а тётя выпучила на меня шары лошадиные и не знает, как теперь своё словцо то взять обратно. Только отошла и говорит:  «Да, какое, же она чувырло? Маненька собачка, видать, до старости щенок.  Возвращается ко мне уже без чемоданчика: «Ты, уж прости меня, старую дуру, это я так без умыслу ляпнула. Прости, пожалуйста, а?  Да, уж, пожалуйста, не промолвись энтому-от сумасброду. Уволит ить и не одумается. Я ить бессердешная сама сумасбродная. Она меня ещё, о чём-то  просила,  я её  не слышала.  Комсорг довёл меня до своего кабинета. У него за ширмой был умывальник, показал на него и говорит: «Вон, там переоденься, возьми утюжок и погладь, а свои пожиточки сложи в этот же чемоданчик, на ключик замкни и оставь его здесь. С собой его ни в коем случае не бери».
Пока я переодевалась, он находился, видимо, в соседнем кабинете. Из кабинета  доносился  жаркий спор; больше всего слышала голос моего опекуна. Он так яро выступал, даже кто-то кулаком постукивал по столу.  Я, конечно,  старалась взять себя в руки, рот крепко на крепко зажала, чтобы зубы, как у моей матери перед отцом пьяным не цакали, как копыта у лошади по тротуарам.
Вдруг, он заходит, подаёт мне устав ВЛКСМ и говорит: «Ещё есть время повторить, пока мы обсуждаем некоторые организационные вопросы.
Я залилась  краской стыда и говорю ему: «Зачем мёртвому припарки? Какой тут повторить? Впервые вижу в своих глазах твою книжицу, а ты мне про какой то устав, да ещё  ВЛКСМэ. Тогда он залез опять в свой портфель достал три вопроса и говорит: «Учи, эти вопросы -  сам тебе их задам. Только не пылай и зубами не стучи, как цепью собака. Всё будет нормально. Приблизительно минут пяток подожди ещё, позубри так сказать».
Я за словом в карман не полезла и на него  сорвалась: «Так вот, ты, кто такой?  Почему бы тебе сразу там, в кошевой повозке,  среди дороги не пытать меня?  Задавал бы все подряд, дрессировал бы, что не так поправил,  а теперь на посмешище меня хочешь выставить? Ты хороший, а  я против тебя никто?! А ещё говоришь, не клацай зубами. Да, меня уже трясёт, словно, в лихорадке. У меня не только твоего устава корочки вылетели из головы, я адрес дома забыла, в какой стороне живу.  Видать, допекла его, он, как крикнет: «Пить меньше  надо и память тогда на месте окажется!» Схватил ключики от чемоданчика,  выбежал и тут же вернулся, в приоткрытую дверь: «Жди, я скоро!», а сам улыбался.
Татьяна Сергеевна и  Степанович  долго молча слушали Варькин рассказ. Обои, вздохнув, и  тоже начали свои примеры приводить, как их в этом же  административном здании принимали на работу, предварительно поставив их на партийный учёт, так как их права были реабилитированы и восстановлены после изгнания в ссылку.  Их обоих принимали в партию там, на западе, под  Курском, на далёком фронте,  при боевых действиях.
-Заигрываешь, ты, Варюша, с жизнью, посерьёзней бы надо к ней подойти. Я бы не стал с такими возиться. Не хочешь в партию – не надо и без тебя свет клином не станет.
-Вы правы, - обернувшись в полуоборот, Варя  к мужу медички,- впрочем, даже не это самое главное, что мне выдадут не выдадут корочки, ещё добавляют к ним, якобы это путевой лист в  дорогу, подрастающему поколению. Это что же, как водиле  из гаража путевой лист?
-Да-да! Вот, именно, путевой лист вам выдают. Дают возможность идти по не протоптанной тропе, а, вы, молодёжь, понимаешь ли, носом крутите, выламываетесь, как  вошь на гребешке. Вам свет в жизнь врубают, а  вы, опять же, как тот же червяк скатился с лопаты и опять в землю.  От того он и бесцветный, наполненный землёй. Знает только одно, что в землю зарываться. И ты этого хочешь? С тобой возятся, что с  младенцем! –Иван Степанович, словно, куратор от  администрации ВЛКСМ так разъярился до покраснения на шее, да пятнами, пятнами  по всей груди.
-Вань, да, успокойся, ты, пожалуйста. К чему такое  ёрзание на стуле, она сама за себя постоит. Ну и что приняли тебя в комсомол? – Спросила за мужа Татьяна Сергеевна.
-Щас, обождите немного, узнаем, примут или нет?
-Ни х-хр-рена, бы я тя не принял! Мне, глупый народ в партии не нужны! – Снова закипело в душе  у Ивана Степановича. - Я вот  щас возьму ремень и по отцовски вздую, чтоб заранее учила устав.
-Какой, антагонизм между людьми?  Отец чуть не удушил за пионерию, а вы, хотите вздуть за не присутствие в партии? Настоящий антагонизм, какой то?! Коля, а ты, как скажешь? Голосов не хватает, а, вы, Татьяна Сергеевна, чего умолкли? Мы с Ваней  весы настроили, кто кого перевесит.- Варя  поворачивала голову то в одну сторону, то в другую, ожидая ответа.
Николай молчит, казалось присутствующим в палате, что он уже спит. Все переглянулись между собой, давая понять, мы здесь уже лишние. Наступил час забвения  или полностью отключение всего  организма от дум и переживаний.  Трое, спорящихся, между собой, кто с натугой, кто бабочкой взлетел; приподнялись со скамеек и со стульев, повернувшись к выходу дверей .
-Нет-нет!  Я совсем не сплю, извините. Я  тоже сейчас был в далёком своём детстве, начиная со школьной скамьи. Я хорошо помню, как я сам, наподобие, Вари решал свои проблемы самостоятельно. Моя мама была вечно занята своими проблемами и никогда не вмешивалась в мои дела. Это тебе мой, Варюша, ответ. – Николай  вынул руки из-под одеяла. Казалось,  что-то откладывал на своих пальцах. – Я одного не пойму: вам, вашему поколению доверили защищать  нашу Родину. Вы были, самостоятельные. Вас отправляли в разведку, надеясь, что вы не подведёте. Тогда, как же это получается вы взяли всем фронтом опекунство над этой, совсем не глупой девчонкой. Да, кто, вам дал такое право? Вы её дёргаете, как первоклашку за косички или лошадь  вожжами: иди туда, сюда не надо. Нечего слёзы опять пускать, давно пора высушить своё корыто со слезами. - Николай увидел Варю с кулаками у лица.- Решай сама Варька, как тебе поступать! Подумаешь, нашлись наставники один с ремнём - другой с веслом, ни одного не вижу с пряником!
-Ой! И правда, не хорошо получается, может и действительно мы не правы, - призадумавшись прошептала медичка, обращаясь к мужу. Своих то детей у нас нет, не знаем, как уж тут и быть.
-Вы, ж без детей шли в разведку,- давал понять снова Николай. - Я тебе не советник, Варюша, и думаю, что ты стоишь на правильном пути без корочек красных. Вы бы вот лучше ей помогли вырваться отсюда из колхоза, чтоб она не чувствовала себя арестанткой. Комсомольские корочки вы без особых усилий ей дарите, а вот про основной документ-паспорте  забыли. Без пачпорта, как вы говорите,  в плотном населённом пункте до туалета не выйдешь, а без комсомольского билета на любой стройке работать станет, не говоря, уже о великих стройках Коммунизма. Вы, что, думаете, там одни комсомольцы вкалывают?  У нас знаете, какая политика?
- Нет, не знаем, скажешь, знать будем. – Вклинился в разговор дядя Ваня. 
-Да очень простая! Мешают постное с молосным. Из не столь отдалённых мест люди вместе с комсомольцами вкалывают везде и повсюду, вам это понятно.  Братская стройка! У-ух, как гремит: «Комсомольская, ударная!»  Не слушай, Варя, никого. Одному только подчиняйся, своему сердцу, как оно тебе подскажет, таким путём и шуруй. Ты, вот лучше скажи нам, приняли тебя в комсомол или нет?
-Сейчас, через пять минут узнаете,- заинтриговнно, обводя глазами присутствующих, заверила девушка. - Я сама ещё волнуюсь,  примут или нет?
- Ты рассказываешь, как будто при нас книгу пишешь. Наверное, тебе до сей поры волнение передаётся  по приёму в комсомол.
- Для меня это просто сном кажется. Как всё происходило, всё казалось моральной казнью.  Ну, вот, хожу я по кабинету, заломив руки за спину, рассматриваю  портреты наших гуманных вождей: Владимира Ильича Ленина,  Иосифа Виссарионовича Сталина, а про устав то забыла совсем, чтоб чуть-чуть себе иметь хоть небольшое представление; с чем его едят и чем запивают.
-Самогонкой, - снова поддел  Степанович  рассказчицу.
- Дядя Ваня, мне уже надоело слышать подковырки под Варюху, она так и не успеет до утра рассказать. Вы нетерпимый цыник, вот и всё! Вы, лучше вникните в суть её обстоятельсв, а потом уже делайте выводы дома с собой наедине. Вы тогда поймёте, кто прав, а кто виновен.
-Хватит, Вань, девчонку морально травмировать, так точно душевно больной можно стать. Давай, послушаем да и домой восвояси. Видишь: больной намекнул о доме, почивать уже пора.- Поддержала медичка  Николая.- Это ещё у неё, нервы выдерживают.
-Я уже привыкла со школьной скамьи: меня все без разбора кусали. Я уже отрафировалась, до боли в мозгах, и  боль от укусов не чувствую. Сами того не понимают, как они похожи на собак. Да ладно уж, чего на больных то обижаться? - И не замечая, склонившей виноватой головы  Ивана Степановича, продолжала,- Сами они без нравов. Да и откуда взяться нраву, если в каждом доме, живут герои - неудачники, только и смотрят  в горлышко зелёное. А ещё говорят: «Наша молодёжь - наша молодёжь». Особенно на собраниях, а того не видят, как девчонки сами ходят спать в комнату мальчишек. Так тихонько и крадётся. Я то всё вижу: мне, бывало, не до сна было. Всё уповала на  время, как бы успеть до школы дровишек потаскать за кусок сала с хлебом. А, как принесёшь в интернат, все: как дохлые собаки накинутся и куска  не видать уже в сумке. Посмаковать даже не приходилось, соплёй со слезой утрёшься и опять на голодный желудок чешешь в школу. Дедовщина, да и всё тут! Да ещё чего доброго стали теряться продукты и на меня же начали валить: Это она - это она! Кроме неё некому! Ну, думаю, я вам  не только кусок сала, с хлебом принесу, я вам и вора поймаю на месте престуления так и задушу. В этом же подполье. Или уже приготовила гвозди, хотела закрыть   его и там же забить.
-А зачем тебе это надо было? – Спросил Николай.
-Как зачем? Сколько можно на меня клепать, я то давно наблюдала за ним, скажи на него без свидетелей. Так ещё и сопло набьёт, а я без свидетелей. У него там, в подполье хрен ночевал да рано убрался.  Только так и безо всяких церемоний, пришибла бы и всё. Там же, за свой  позор.  Я не хотела дольше того терпеть. Да ну их к лешему! Всё прошло, и как рукой сняло. Но у меня  получается, как у героя, по книгам  Андерсена. За порог выйду - ЧП, а уж за ограду - хоть не выпускай. Наверное, потому мне и не дают корочки в светлую жизнь из-за боязни, чтоб в какое-то другое  дерьмо не ворвалась  без оглядки вихрем. Чёрт с ним и с героем, я вот лучше дальше продолжу свой путь в кабинет  Райкома Комсомола:
- Вбегает он, этот мужик, который со  мной ехал…
-Или ты с ним, или он тебя доставил, как арестантку? – Снова съязвил  не терпящий хвастовства  Степанович.
-Да, какая разница, кто кого вёз, кто с кем приполз. Тут вот я хожу, хожу по кабинету и про себя думаю, глядя на Иосифа Виссарионовича Сталина, на его портрет, конечно. Он уставился первый на меня и даже не моргнёт, а я на него вылупилась. У нас же нет такого портрета в школе. Есть, правда, только он как-то по-другому на нас смотрит в школе. Я погляжу на него, потом перевожу взгляд на  Владимира Ильича  Ленина и сравниваю их, кто, чем отличается. Ты миловиднее, а ты красивый. У Ленина глаза хитрющие, как у кошки. У Сталина  злющие, как у затравленной собаки; что брови, что глаза чёрные - жутко становится. Может, молодым девчатам он нравился, а вот я, как-то побаивалась его.  Я смотрю на них и мне, кажется, один говорит медленно,  едва видно, как губами шевелит и поучает меня, что говорить  там перед  начальством моим;  второй говорит, говорит быстро, картавит, но разобрать можно было. И тоже поучает меня на эту же тему, про комсомол, значит. Я слушала, слушала и говорю про себя: «Мели Емеля, твоя неделя, от двоих наберусь грамматёшки; чего доброго  ещё  упекут, куда подальше, где Макар телят не пас».  Вдруг, дверь так  быстро распахнулась, заскочил мой опекун.
-Пошли! К  приёму в комсомол готовы!
-Да, кто готов, а кто и нет,- у самой так застучали не по годам зубы; готовы вот-вот выскочить наружу.
Тогда  опекун развернул меня к себе лицом, велел открыть рот пошире я подчинилась. Он вынул из нагрудного кармана, какой то малюсенький пизурок и как шарахнет мне в рот. Я оцепенела и не с места какое-то мгновение. И тут же ему, как своему братишке старшему у него у виска покрутила.
-Была б ты моей собственностью. - Он поперхулся,  не договорил, приоткрыл двери огромного кабинета, где сидели одни мужики и одна женщина ваших лет, Татьяна Сергеевна. Их было приблизительно двенадцать человек.
Меня тихо так, нежно подтолкнул ладонью к столу,  с угла мой опекун.
Я,  как будто не впервые здесь была, подхожу, беру стул и присаживаюсь, как все сидящие в кабинете.
-Девушка, встаньте, пожалуйста.
Я встала. Стою.
-Подойдите, пожалуйста, к  торцу стола, - попросил всё тот же голос.
-Это, наверное, секретарь Райкома Комсомола, - сказала медичка.
-Тебе то откуда знать? Ты же в Райкоме Партии  вставала на учёт, не путай, это люди другого  статуса. И что дальше?
-А ничего! Подошла к торцу стола опёрлась руками о  стол, жду вопросов.
-А, как нервишки?- Спросил  Николай.- Не вытряхнула ты ими никого?
-А, вы, знаете, как будто это мои друзья и знакомые окружали меня.
-Видно, хорошую дозу он тебе  прыснул, как войти в кабинет? Знаю, я это зелье, друзья советовали принимать при случае, - сказал Николай. - Только всё нужно в меру. Не всегда нужно увлекаться этим зельем, не советую.
-Скажешь, каким зельем меня угостили?
-Давай, рассказывай, что дальше было, мала ещё все знать.
- Ага, говоришь, мала знать? А в любовники набиваешься к малолетке. Ладно,  расскажу ничего особенного. Как всегда, кому-то было  смешно…
-Встаньте, прямо руки по швам, – скомандовал  второй голос.
-Ваша фамилия, Варвара Степановна? - спросил третий голос.
- Это что же получается, как на допросе, что ли, да ещё по стойке смирно. Мы на физзарядке не стоим вытянутыми в струнку. Как ни странно  имя, отчество знаете, должны бы знать и фамилию.
Все переглянулись друг между другом, один что-то записал, я продолжала:
-Я же ни партизанка, война давно закончилась, товарищи. Молодой человек, вы почему не сказали мою фамилию? Вы то должны знать про меня?
Всю ночь с вами чаи гоняли, там, в интернате, а с кем гоняли с без фамильной что ли?  Надо было сначала досконально познакомиться, товарищ, дорогой. А, вдруг, я шпионка, какая. Нет, товарищи, я в такой Комсомол вступать не стану, где меня не знают, а уже принимают? Вы хоть знаете, какая у меня характеристика? Из тюрьмы приходят с характеристикой  на пять. А у меня?
-Варюха, Варюха, и как же ты оттуда вышла, милка моя?- спросила Татьяна Сергеевна. – У меня волос дыбом, кожа  льдом покрылась, ты хоть задумываешься над тем, что говоришь.
-А зачем ей думать? - Спросил Николай. - Надо было думать тому шалопаю, что  сифонил из тюбика. А что этот, твой опекун, как вёл себя?
-Не понятно было, то бледнел, то краснел, почему-то. Словно в рот воды набрал и ни слова. А ещё говорил: «Я сам тебе вопросы задавать буду».
-Ну и что дальше, Варька, говори! – С нетерпением спросила медичка.
-Наконец, они опять переглянулись, выходит из стола мой опекун, берёт  развёрнутый лист бумаги с круглой синей гербовой печатью из рук одного из заседающих.
Я чуть не упала от страха, И, конечно, бы я не упала нет-нет, меня поразила  невозмутимость моего опекуна. Думаю: как же так? Ты предатель, да и только! Эту сумасбродную портянку, ты вручил сначала кому-то, дал прочитать, поставил меня вместо мишени. Все зыркают на меня глазищами, как из тозовки, вот-вот бабахнут и скажут: «Вон, с такой характеристикой отсюда и чтоб духу твоего не было здесь близко!»  Так мне ещё наоборот, один такое словцо или выраженьице закатил, поначалу я думала его без масла то и не проглотить.
-И что он тебе такое сказал? – Спросил  Степанович.- Не помнишь?
-Я ведь не из литературной семьи.  Век вспоминать буду да не вспомню,  Ей богу, правда, мы деревенские так не рассуждаем. У нас оборот речи из трёх слов: На, дай, иди, куда подальше!  Вот и всё, куда уж нам.
-А ещё что тебе задавали? Какие вопросики? – Предчувствуя, самое интересное впереди, Николай улыбался красивой улыбкой.
-Да так, ничего. С бухты-барахты, вам не подать стаканчи с водичкой, в горлышке-то, поди, пересохло, - Он, как мне показалось, дал тонкий намёк на прошедший случай
- Я не с похмелья, товарищи, спасибо. Ни хочу.
Все разом опять переглянулись, а мой опекун занервничал, пошарил рукой в голове, в кулак откашлял. Прямо, как интеллигентский  мужик, вытер  лицо  платком носовым, что у меня под носом вытирал. И только хотел, было начать зачитывать на меня характеристику, я то видела его движения, замыслы; ну, думаю: всё пропало. Хоть бы ещё кто-нибудь опередил его, чтобы время оттянуть и не зачитывать мою портянку. Вдруг, четвёртый задаёт вопрос:
-Товарищ, Иванова, как вы считаете, что крепче вода или водка?
Я посмотрела по сторонам, никого другого человека женского пола не обнаружила.
- Вы мне вопрос задали?
- Да, вам, кому же ещё?
- Я не совсем поняла вашего вопроса, товарищ секретарь? Вы к кому обращаетесь? Ко мне, да?
-Да-да, к вам, товарищ, Иванова.
- Простите, я не согласна с вашей формулировкой. Как это понимать, что сильнее вода или водка? Кто мне подсунул Устав ВЛКСМ? Там про водку ничего не сказано.
- Ты разве читала устав, Варя Иванова?
-Откуда вы узнали мою фамилию? В протоколе так и написана Иванова? Возможно, там где-то рядом и моя фамилия красуется, а? Пожалуйста, лучше присмотритесь к документу, портянке.
-Из характеристики, - подсказал пятый заседатель.
-А, если знали, зачем спрашивать, время то экономить надо, не мешало бы ближе к делу. Так какой вы вопрос ещё до этого задавали, повторите?!
-Как вы считаете, товарищ Иванова, простите Жихарева Варвара Степановна, что сильнее  вода или водка?
- С этого и надо было начинать. Во-первых, с правильной фамилии. А, вы, как считаете, товарищ секретарь?
-Задаю здесь вопросы я и на них нужно отвечать, товарищ, Иванова!
- Опять, Иванова? Пусть тогда ответит за меня Иванова Я то, конечно, считаю,  вода сильнее. Она и горы ломает, и плотины рушит.  А водка, что с неё возьмёшь - дезорганизатор дисциплины производственной и только. Она сильна тем, что валит с ног совсем непьющих либо,  совсем голодных, как взять, например, как было со мной? Я думаю,  вода, другого варианта не должно быть.  А вообще то, как посмотреть, то и водка  любого опрокинет, если меры не знать. Знаете, чем дорога водочка. Её перед расстрелом хорошо бы глотнуть, например, взять сейчас меня. С водкой, хоть в огонь и в воду идти не страшно. А в остальном,  она глупая жидкость. 
-Да-а-а, дорого сказано, логика что надо!
Кое-кто вытер пот с лица, переглянувшись, спросили друг у друга:  «Вопросы будут к Ивановой?»
- К Жихаревой, поправил комсорг и поднял руку,  мой опекун; начал было читать заголовок  моей характеристики. Я опёрлась о край стола, думала вот-вот опрокинусь,   и громко попросила:
-Товарищ! Может не надо меня казнить, ить я уже и так  испытанье на себе перенесла. Легче расстрелять. Сколько можно ещё испытывать мои нервы? Вы, же каждый держал мою характеристику,  что понравилось, что ли издеваться надо мной?
Поверьте, не будет со мной, такого, боле! Не будет - заверяю вас! Мне и одного раза до соплей хватило, позорище-то, какое!?  Ну, товарищ, подопечный, я вам никогда не прощу за изгальство надо мной. Сыму вот ваш подарок и уйду голишом, токо бы глаза мне ваши не видеть, вы тоже, как моя подружка, предали меня, а теперь характеристику, обозрение выдаёте. Точно приду домой и с горя шарахну. А что ещё больше придумать за такую казнь.
Один другого спрашивает: О чём  она нас просит? Чего больше не станет делать?
Присутствующие в палате у Татьяны Сергеевны молча слушали, не перебивая  рассказчицу.
-А ведь ни сколько и не смешно! Её понять можно!- Сказал Степанович и тут же вышел из палаты.- Горе от ума, да и только.
-Ну и что дальше было? – Спросил Николай. – Лучше бы ты не приходила в кабинет. И ничего бы не было.
-Я выла, сидела на стуле, обхватив руками, лицо от позора, а в это время мой опекун зачитывал на меня характеристику, не останавливаясь. О моей пьянке, не было упомянуто и словом. Мне не было задано ни одного вопроса по ВЛКСМ.  Один из представителей поднялся, подошёл ко мне: «Вытри, сопли!» вручил мне почётную грамоту от  ВЛКСМ за организацию Гоголевского вечера. Я подошла к столу, и мой опекун тоже подошёл, нацепил значок и вручил  Комсомольский билет: «Так держать!» - Сказали почти хором, даже один сказал: «С такой логикой можно только творить и дерзать, а, главное в партизанском отряде своих, не выдашь, не подведёшь!»
Вот, как видите, я комсомолка. Вы этого хотели от меня услышать? Да?
А, что толку? Я ни одного раза не заплатила членские взносы за эти месяца. Валяется, где-то, отец догадывается про него да молчит. И мать говорит: «Помалкивай, всё одно на пыжи не пойдёт, бумаги маловато, и корочки тоже  очень  грубоватые». Правда тужу я, что отец мой самоучитель по баяну на пыжи изнахратил, хоть бы первоначальные листочки оставил, так для самообразования;  а там, бы, глядишь, подкопила бы деньжонок, да заказала бы с кем-нибудь.
Муж вышел и тут же вернулся, приоткрыв двери, медпункта крикнул:
-Варвара Степановна! Вас, кажется, ищут!
-Да-да,  я, наверное, вам тут поднадоела изрядно со своими баснями. Ухожу-ухожу и мне пора восвояси. Да, меня, наверное, и мама с папой заждались, а может, быть, и нет. Думают, что я опять в телятник спать ушла.
Варя поднялась, одёрнула подаренный медичкой сарафанчик, который сидел на ней, как будто для неё и был сшит.
-Так, вы, это мне на совсем, Татьяна Сергеевна?- Пристально, глядя вопросительными глазами  в глаза медика.
-Я довольна, что тебе понравилось. Он тебе к лицу, как одуванчик.
Варя, нехотя вышла из палаты, сказав Николаю многозначительное слово «До свиданья!»
  В палате осталась одна  Татьяна Сергеевна выполнить некоторые процедуры больному.
-Варя!- Вдруг, в след крикнула медичка,- вернись-ка на пару слов!
Девушка, как будто этого и ждала, она женским чутьём знала, что Николай попросит её вернуться;  чтоб поговорить один на один  всего на два слова.
Однако, она не позволила себе остаться один на один и попросила Татьяну Сергеевну не уходить.
-Говори, я слушаю, - с нежностью и тихо сказала девушка.
Николай посмотрел вопрошающим взглядом на Татьяну, та поняла его и вышла.
-Варька, наклонись ко мне поближе…
Она оглянулась на дверь, откуда только что вышла  медсестра; выполнившая просьбу больного. Николай неожиданно прикоснулся губами к щеке девушки и неумело поцеловал.
  -Извини, не получилось, как надо, Варя, жди меня! Выздоровею-вернусь!
Варя прижала ладонь к  щеке, боясь, что аура поцелуя вот-вот испарится. Это
был первый  поцелуй мужчины. Она закраснелась от стыда, сменив одну руку на другую.
-Зачем, тебе, это надо было? – Не зная зачем, спросила  она.
-Как зачем? Я же должен, хоть, как-то отблагодарить тебя за спасение моей души. Если бы не ты? Разве мог я мечтать о тебе? О той, которая переодевалась за кустом черёмухи, там, на берегу, под бакенской избушкой?!
Ты, выкинь из головы, Сержа, Савелия, зачем они тебе? Ты окинь их взглядом хоть, какие они не современны? Тебе в Москве надо бы жить, не здесь;  захолустных местах, где один Топтыгин натаптывает тропы. И как ты всего этого не боишься? Моя бы мама ни-ни, ни шагу бы из дому не вышла.-
Николай  говорил всё невпопад. - Ты забудь про этих мужиков, они тебе ни пара.
Ты, глянь на себя, какая ты есть в зеркало, ты же куколка. А таким, как этим?
Николай глубоко вздохнул и продолжал.
- Сорвать, измять и выбросить. Муха, пчела, да всякое насекомое, взяв нектар с цветка, никогда не испоганит его, только потому, что цветы им ещё пригодятся.  Это же ахломоны. Просто они тебе ни пара, Варенька, послушай меня. Мои слова должны дойти до твоих ушей.и до твоего ума. Ты же умная девушка. Допускаю: что между нами ничего не может произойти, только ты непременно должна подумать о своём будущем.
Варвара стояла внимательно слушала, не понимая: о чём толкует этот мужик, который только что испоганил его щеку, осуждая других.
-Ты, жди, Варюшка, я ведь мигом справлюсь со своим здоровьем. Мне, кажется, я бы не хотел даже быть в больнице, но мне надо только обследоваться и получить документ-справку, о том, что я не прогульщик; не то опять припишут тунеядца, да сошлют на Колыму. Там, конечно, тоже люди живут и жили: актёры наши Козин Вадим, Георгий Жжёнов был там, мне и здесь хватит места для души, я им сочувствую. Вот, увидишь, увезу тебя я к маме. У нас квартира четырёхкомнатная, сталинской планировки, потолки высоченные. Акустика, что надо. Самый раз для репетиции в одной из комнат.
-Хорошо! А как же жена, ребёнок?
-Так, ты, согласна, Варенька?
-Я не могу стать женой алиментщика, тебе это то понятно?!
-Не будешь! Ни в коем случае не станешь ею? – Николай не договорил.
-Значит, выход из положенья найдёшь, так нет? А её по боку! - Варя погрозила пальцем, - не выйдет, дружок, Много вас таких по белу свету!
разговор прервал Николай, не давая опомнится начал доказывать своё.
-Это равносильно тому, что делить один кусок хлеба на две семьи. Мне совсем не к душе твой порыв. А жене твоей - твоя измена? Каково  ей то? С бухты- барахты, на  вам с кисточкой, я нашёл себе другую, а ты как хочешь?!
Тебе надо думать только о ней, ты её любил, ты её нежил, боготворил, целовал в щёчку, - Варя вспомнила о поцелуе,  снова прижала  щеку ладонью.
-Да, как тебе доказать, милая моя девочка!
-Что заученные аксиомы толкать вздумал мне? Да, какая же я тебе милая
Тебе показать фотографию? Давно ли ты ею любовался там, в тайге?
-Как, тебе сказать, не перебивай только, уж скоро утро, а мы толчёмся...
Варя, смотрю я на тебя, в какую атмосферу жизни ты попала, не покажу пальцем; кажется, ты уже знаешь ответ и на это. Геологи того не знают, что ты мне подносишь. Откуда у тебя всё это?
-Не совсем так, Коля.- Варя хотела, что-то сказать, как в сенцах послышался разговор и не понятно чей. - Ладненько, я уж пойду. А ты о плохом  забудь. Почему я так выражалась? Знаешь пословицу: «С кем поведёшься, того и наберёшься.  Придёшь к телятам сосункам, они ведра не видят, а тычут мордочкой в подол, где помягче,  да потеплее, а молочка то нет?! Порой и загнёшь на них в более мене лёгкой форме. Как загнёшь, они только тогда понимают.  Ты, думаешь, мне легко бывает? Нет мужчина, ты о жене, о ребёночке думай; грех какой ты на себя принял! Чувствую нутром, чувствую есть у тебя ребёнок, хоть и не сознаёшься мне Не прелюбодействуй, не гоже так, на всякую кидаться, милок! - Заигрывающе и обнадёживающе погрозила Варя пальцем Николай.- Пока, думай о своей проблеме насущной, о здоровье. Второе счастье не за горами. по моему понятию - это синяя птица. Добросаешься, там ведь, в Москве ухарей, ух, как много!
-Да, конечно, муж любит жену здоровую, - Не договорив  Николай .
-Ага! Ты, прав и жена мужа тоже не мене того. Спи! Я пойду. Меня ждут.  Время уже двадцать два часа, тоже мне придумали по ночам заседания проводить, как будто времени не хватит, - ворчала под нос себе  Варька,  - зачем  я им понадобилась? Можно отложить и на выходные.
-Выходные то хоть у вас бывают?
-Каждый работник, когда захочет не выйти на работу, вот и выходной устроит, у нас не выгоняют с работы за это. Мы здесь на вес золота, милок, правда, имеем совесть,  не злоупотребляем выходными.
-А как, же  твой Серж? Я как послушаю – у него всегда, каждый день с новой подругой выходной. И, где он их отыскивает? Шлюха, какой-то.- Николай,  так и хотел  очернить своего соперника, при всяком удобном случае.
-Откуда тебе сорока принесла на хвосте о моём женихе, как ты его называешь Сержем. Зачем тебе далась эта  пакость? Ты меня мараешь им? Я на него плюнуть то даже не хочу. Слюны на него жалко, а ты всё Серж, да Серж. Разве можно быть рядом с таким ревнивым всю жизнь? Это совершенно больной человек, который необдуманно и постоянно ревнует, лепит к каждому пню.  Да и вообще, кто ты для меня? Кто тебе дал такое право иметь такую собственность, как я. Я журавль в небе! Хочу, летаю высоко-высоко, - Варя подняла голову к потолку, оскорбилась, не увидев неба, - хочу шагаю, хочу, ползаю по земле. Вот и ты выздоравливай и улетай: далеко-далеко!
-Э-э-х! Был бы я на ногах? А, может, мне подвигать ими? Я бы не отпустил тебя в ночь одну! Всю жизнь одной тропой прошагал бы рядом с тобой. Хочешь я спою тебе романс.
- Давай, валяй, только сначала я собственное сочинение тебе прочитаю
-Давай, валяй.
- Ты зачем меня переговариваешь, как маленький ребёнок? Слушай:
Ты грешен тем, что холост,
Ты грешен, тем, что семьи нет,
И не на кого повысить голос,
И некому сказать: «Привет!»
Быть может, самый раз, как надо?
Быть, может, это есть судьба твоя.
Время смутное, но в голове порядок.
Ты найдёшь её, которая  ничья.
Будешь с ней  ты век – счастливый,
Заменишь не востребованные года.
Нет у Всевышнего, самых милых.
Определит,  всем поровну, и как всегда.

Не унывай, дружочек мой,
Будешь опоясан прекрасною судьбой.

Татьяна Сергеевна намеренно подслушивает, стоя в сенцах да дверями, не сдержавшись, вошла.
-О, братцы мои, да у вас оказывается вечер творчества?! Не плохо, не плохо. Мы с Ваней одобряем  вашу позицию.  Варя, неужели ты и на это способна? Не уж ли это твои стихи?
Николай молчит, он огорчён Варькиными стихами, не знает, что ответить ей на это.
- Ты, обиделся, Николай?
- Нет. Если бы я первый спел тебе романс, ты бы по-другому на меня смотрела. А так, ты опередила, я теперь не знаю, что тебе сказать на твоё справедливоё сказание в стихотворной форме.
- Ты, когда успела сочинить? – Спрашивает медичка. – Он как раз в тему нашему больному.
- Когда сидят под забором всю ночь, всякие мысли лезут в голову. На чём остановились мы? Что ты хотел сказать?
- Почти не помню. – Николай в отчаянии смотрел на Варьку, а Варька на Николая. – Что ты на меня выпялилась? Найти  хочешь ответ  в них?
-  На то и шары, чтобы глядеть, моргать. Это часть мозга,  пялившегося на периферию, как будто им в черепке места не хватает. Если я не погляжу куда надо, то не могу запомнить объект.
- Значит, у тебя зрительная память, способная объять необъятное.
- Ты прав, я даже порой в текстах строки запоминаю надолго с помощью зрительной памяти, и  где, в каком углу находятся  даже цыфери.
- Тебе в следственных органах не мешало бы поработать, там ты будешь на вес золота, вместо ищейки.
-Ладно, Николай, я в ожидании твоего романса. Ты о тропах что-то заикнулся, о них желаешь спеть?  Правда,  не люблю тащиться в хвосте, а тем более тащить за собой  по тропе, где нет разъезда,  паршивый излинявший хвост, тощего кобеля
-Ну, ты, даёшь, Варя. Какой же я тощий кобель, уж по крайней мере не уступлю спортивной своей формой твоему Савелию. С кем чего не случается? Скоро и я встану в строй. Пригожусь, вот увидишь, огурчиком буду. Три четыре тропы натопчем, всё же вместе будем, как ты на это смотришь, Варенька?
-Когда мне над тропами то ещё задумываться? Встала ни свет, ни заря и легла под чёрным небосводом, а там, глядишь уже и заря спешит сменить другую. Помнишь слова из «Медного  Всадника»? Знаешь такого А.С. Пушкина?
-Знаю, учил.
-Да и по тропам то я не хожу, как видишь. Лопатами по воде  шлёпаю и шлёпаю, либо левой, либо правой рукой; знай, поворачивайся на шивёрах, не то закинет на утёс и амба! Так что на своём шитике я следов не оставляю. Правда,  следы то есть в нём, а вот под шитиком тю-тю, нету, значит. Правда говорят: сколько на воде не расписывайся, чернил не остаётся. Может это и правильно, чтоб ни одна душа не взяла мой след
-Я теперь и на воде найду твой след.
  -Господи, помолчи уж. Ты не видел моего азимута, каким путём я тебя  притартала.
Николай вынул руку из-под одеяла и точно указал диагональ по протоке
-Ух, ты-ы! Точно попал в цель!
-Уж островок то я пешком почти дважды прошёл туда и обратно и на катерах огибал неоднократно.
- Ты не забыл, чем мне обязан?
- Сейчас спою. Исполняет  Николай Московских
    Романс.
Вечер. Уже темнеет.
Шумно хлещет дождь,
Снова я опять робею,
Знаю, снова не придёшь.
Уж мои слабеют думы,
Всё смешалось в голове,
Не обмани меня, придумай!
Приди, любимая, ко мне.
Днём холодным, тёмной ночью,
Ты стоишь передо мной,
Как прекрасны  твои очи,
Стан прекрасен, не земной.
Злобный ветер свирепеет,
Не потушит он любовь,
Ты всё чаще, чаще снишься,
Разгоняет ветер кровь.
Варя снова приблизилась к кровати и тихо спросила:
-Когда же он мог тебя порнуть меж рёбер, ты чего молчишь-то, а?
-Понимаешь, не чувствуется, это, кажется, не совсем опасно; заживёт как на собаке. Мне, кажется, это преувеличение медсестрой; царапина да и только. Он мне напинал по почкам, вот проблема для меня пока. Когда увезут, сдам анализы, тогда можно говорить о многом другом. Царапины от ножа получились, наверное, когда я отнимал у него нож и сам себя чирканул.
-Тише, ты, глаголь.  Там, в сенях кто-то стоит, подслушивает.
-Мне, кажется, я теперь уже ничего не боюсь, когда ты рядом со мной. С такой героиней находиться рядом  надо за счастье принять. Мне повезло. Так, что деревню я твою знаю, как называть и твоё ф.и.о.
-Как называется наша деревня? – Забыв о том, что она уже почти ушла, и снова  продолжила разговор, так ни о чём.
-«Тихая Заводь»
-Точно! Откуда тебе известно?
-Какая, глупость, не знать. Так ведь у нас карты лесосплава у капитана.
А  твоя фамилия Жихарева  Варвара Степановна. Теперь ты от меня никуда не денешься, и не скроешься. Дай, бог бы ноги стали на ноги.
-Как это? Ноги на ноги?
-А сколько тебе лет? – Спросила Варя капитана случая.
-Сказать точно, или соврать?- Николай покраснел перед юным созданием
-Зачем же врать, что от этого изменится? Я же тебе говорила, что втрескалась в пенсионера. Я же не соврала, от чистой души призналась, так по глупости;  в музыку через него втрескалась. Он такие арии исполнял, представляешь, на рояле. Но на сольные номера у него уже силёнок не хватало. А всё туда же старый мешок; так и норовит напомнить о молодости. Так сколько же тебе лет, старый мешок? А?
-Тебе шестнадцать – мне двадцать три годочка. Ты слышала песню из кинофильма: «Разные судьбы?» Эта песня обо мне и про меня. Николай запел полушёпотом: «Так боится седина моя твоего локона, у нас судьбы разные. Почему же ты мне встретилась, лишь сейчас?» Хорошая песня? Да?
-У тебя не плохо получается.  Ты всю знаешь её? Я не слышала.
-Да, где вам тут услышать под  кронами деревьев, в «Тихой заводи?» Ну, что я сильно старый для тебя? - Николай ждал ответа, но не услышал его. - Наверное, у тебя уже кто-то есть на примете? Такие девчата не ходят без пары. Наверно, кто-то шарит в твоём сердечке, а? Скажи, отступлюсь.
-Кто позволит в моём моторе копаться без меня? В частную собственность никому не дано право вламываться. – Ответила Варя и пошла к выходу.
-Ладно, иди, я устал. Только проводи меня завтра, под каким-нибудь предлогом; сообрази, скажем, какой-нибудь тормозок для меня в дорогу; теплее станет отчаливать, не пойму то ли от родного порога, то ли от чужого.
Меня мама всегда теплом провожала и уютом. Эх! Если б, ты, знала, как мне тяжело было покидать родные стены, Варька?! – У Николая  заблестели глаза от слёз
-Завтра, как придётся, а сегодня приду, провожу по-сестрински, ведь уже час ночи. И что они там прозаседавшиеся делают? Что без меня никак нельзя?
-Спасибо и на том приятно, что кто-то у тебя здесь есть близкий человек. Ты, пойми, Варя, что ты для меня теперь значишь, наверное, дороже родной матери.
-А что ещё бывает не родная мать?
-Бывает, Варя, бывает. Как у тебя, например. Моя бы ни за что не уснула, не зная, где я? А, твоей  маме всё   до лампочки.
-Она же знает, что я в телятнике постоянно сплю, а уж, если отец в дрызг наквасился, то уж точно, ей не до меня. В общем, договорились! Жди меня и я вернусь! Сегодня к одиннадцати дня не просплю. Мне же ещё надо пост принять у нашей «Каштанки». Я же у неё дежурю все эти три дня, пока она тебя сдаст  по акту. Может, уже при ней ты пройдёшь все анализы; и она привезёт готовый ответ мне о тебе.
-Так, значит, ты всё-таки ко мне не равнодушная, Варя?
-Девушка тихо закрыла двери  в палате; бабочкой по ступенькам слетела и лёгкой рысцой побежала в избу-читальню. Там полным ходом шло колхозное собрание. На сцене, за столом, покрытым  тёмно-зелёным сукном, сидели четыре человека. На столе стоял графин с водой и рядом с ним гранёный стакан. Судя по пустому не занятому ни кем стулу, за столом не хватало одного человека.
Все обернули головы на вошедшую Варвару. А она тихо приспособилась за круглой железной печкой в углу, стараясь не обращать на себя внимания.  За печкой она  задремала.
-Варвара Степановна,- председатель с улыбкой разглядел спящую в углу девушку,- ваше место за столом, уважаемая. Мы и так вас заждались…
-Надо, так надо, - без пререканий отозвалась Варя. - Иду-иду! - Она заняла место в президиуме и добавила: Чего же  вы так припозднились, что времени не хватит? Ведь утро уже на дворе.
-Ты вот лучше повестку дня зачитай, да погромче, вслух, так штоба все слышали, - протянув,  тетрадь председатель колхоза.
-Надо, значит, надо! – Как бы помогая быстрому исполнению своей поговоркой. Я мигом к вашим услугам!
-Внимание!- Громко объявила,- внимательно слушайте повестку дня.
Председатель вплотную придвинул тетрадь к  выпускнице школы, свежеиспечённой  комсомолке.
-Ну, что, тебя поздравить, а ли, как?- Шёпотом спросил  председатель колхоза.
-Это ещё с чем, вы собираетесь меня поздравлять? День рождения не собираюсь справлять уже прошли те деньки, как рукой смахнуло. Ещё в школе за всё про всё отметила; до-о-лго помнить буду и его, и школу.
Деревня не спала. Молодёжь и старики медленно тащились со своим сиденьем: кто со стулом, кто со скамеечкой от коровы, а кто и с диваном из-под окна в палисаднике для себя и для соседа.
Всем было интересно: кто знал да помалкивал, а кто с огромным любопытством, к чему такие поздние сборы в избе-читальне. Обычно собирались не позднее семи-восьми часов, словом, после управы со скотом.
-Видать, важно сообченне, како-то пришло. Не уж то  Куба заершилась; и чтой то ей-от  неймётся? - Присаживаясь на свой стульчик, шёпотом пробурчала бабка  Агрипина.
-Не знай, милка, так изнылась душонка-от ишо по певрай потере мужиков-от, так ишо за энтих воюй, - чуть слышно пробубнила вторая старушонка.
В зале духота и свободных мест нет. Горошине негде   упасть, не то что яблоку, а люди шли и шли. С малыми  двумя детишками на руках вошла женщина, а сесть негде.
-Чой-то вы не спите?- Громко спросила она, а ли опеть война, мать её разъети-то. А, ну! Не пищать! Тсс, вам, говорю!- Успокаивала близнецов Нюрка.
-Садись с имя,– я постою.- Предложил  свой  стул Нюрке мальчонка.
-Вы?! Там у дверей? Скоро угомонитесь? – Крикнула из-за стола Варя. - Проходите вот сюда, чего столпились, как телята у одной кормушки. Места свободные имеются, вот, впереди. Да, чтоб тихо было мне! Быстрее проведём собрание; быстрее по домам разбежимся – спать уже охото.
-А, ты, привыкла лунатить по ночам, тебе ить всё одно! Вот и нас сомущашь.- Крикнул, только что вошедший, последний житель крайнего дома.- Ты, мать, ковды спишь-от? Поштой-то те не спиться - Грозя своим посохом на сцену заседателям.
Этому старичку было сто семнадцать лет. Он ещё живёт своей интересной активной жизнью,  и никогда не пропускал ни одного схода деревни. Слух у него был поразительно яркий. Муха пролетит - он слышит.
Варя сидит за столом, выжидая, когда немного утихомирится население, сама не зная, ничего, о чём будет идти речь  в клубе.
-Приготовились? Ну, что? Буду зачитывать повестку дня? – Обратилась  к председателю колхоза.
-Давай, дочка, давай, веди собраньице; оно не так большо будет, выслушаем, да и по домам. Заря вечёрошна ушла, уж утренняя  подпират.
-Ух, ты-ы!? Пичужка, и зо стола не видать,- Послышался молодой голос.
-Домой уносите разговоры, там будете обсуждать. Повестку дня зачитываю, приготовьтесь  и запомните, чтоб не повторять, понятно?
-Вопрос первый:  Посевная…
-Сев-от ужо провели! Ужо всходы прочикалися!- Кто-то крикнул из зала.- Проспала со своими телятами!
-Ой! Извините, не туда взглянула,- Варя залилась румянцем.
Для неё это было первым ведение собрания коллектива, за исключением, когда-то она вот так же стояла перед заседателями  в Райкоме Комсомола. И то, и это отличалось по ведению   тематики.
-Второй вопрос: Подготовка к сеноуборочной кампании.
Варя взяла себя в руки. Второе предложение было сказано смелее и увереннее. Она беспокоилась: «Не пришли ли заранее родители на сход? Осмотрев зал, по головам, родителей не видно. Опять, поди-ка, ползает рядом с ним на карачках. Другого занятия у них не бывает после пьянки».
Подготовка к сеноуборочной кампании, поняли, нет?
-Вот энто другой финтибобер! - Крикнул тот же не спокойный голос.
-Третий вопрос: уборка овощных культур, их сбережение и отправка к столу потребителя. В  Продснаб, в Райпо, в АГРЭ…
-В пекарню районную,- пошутил тот же не принуждённый голос. - Чё не так сказал? У меня там вся родня работат, ковды имя ходить за огурцами?
-Сейчас дочитаю повестку дня, потом вносите свои предложения, мы рады вас выслушать и реализовать ваши советы. Вот мне бы и не пришло в голову отвезти овощи в пекарню. Предложение то дельное.
-А, что входит в уборку овощных? - Спросила женщина с близнецами на руках.- У меня, например, стоко лука -ботвы народилося, не уж то нельзя его куды-мить сбыть. Чё я с ём стану делать? Не выбрасывать жа!
-Козла пригласи в огород; живо подстригёт под метёлочку.
В зале поднялся хохот.
-Да нешто я  для козлов держу лук-от? Элеф ты козлам-от с родни, то приходи угошшу маненько. Женщина ни чуть не обиделась.
 В зале снова смех
-Ха-ха! Ха-ха! Не возможно угомонить присутствующих. После  оскорбления,  выскочка приумолк. А Варя выжидала, когда наговорится публика. Все притихли - она продолжила.
-В уборку овощных входит: редиска, огурцы, зелёный лук ботун с частного подворья. Посмотрим, как он у нас будет реализовываться, то на будущий год мы  внесём в план: посев  ботуна.
-Не нады этого делать! Не нады! В частном подворье его уйма, кажнай принесёт не менее двух мешков такой зелени, лишь ба  токо примали, да с толком ушёл едокам-от. Глянь-ка, скоко геологов-от топчутся у ворот наших.  По весне токо дай - на расхват.
-А я вот ишо предлагаю: черемошку бы заготовлять. Она ить долго не портится в дороге-от. Не то, что лук, знашь, как будут расхватывать городския? Я нонешней-от весной с вертолётом десять мешков закинула, ещё просют.
-Ты, ковды энто Марфа успела нагрести эстолько? И где её эстолько набраться?
-Накосила, голубчик мой, накосила  места нады знать.
-То-то же! – крикнула  Анисья,- самые ближние места выбрала для городских, а мы ноне ташшимся за километры.
-Спать не нады!  Правильно Анисья соображат. Надейся на колхоз ковды он копейку-от выдаст раз в год, на трудодни, а ить у ёй семьишша из семи  человек.
-Тебе ба, дурёха, язык-от  в роте держать нады. Не ровён час все кинемся, и шиш те буэт, а не черёмуха.
-Каку, мать, черёмуху ты собирашь? Окснися, черёмуха-от ить ишо ковды буэт.
Желающих поговорить, не глядя на поздние сборы, оказалось уйма. Словоохотливых мужчин  сегодня  больше супротив женщин От графина с водой послышался  нежный звон колокольчиков.
-Тише, товарищи, тише! – Попросил председатель колхоза Илья Иванович, фронтовик, инвалид Отечественной войны, с подвязанной правой рукой на чёрной ленте. - Тише, у нас ещё один важный вопрос, это надо принять, как обязательное и должное.
-Ну, во-от, дождалися, за чем пришли, - сказала женщина с близнецами на руках, - говори, не то ить тяжко их держать обоих-от на руках одной-от.
Спящих ребятишек  взял себе на руки каждый желающий.
-Во-от, слава те осподи, руки онемели от их. Давай зачитывай, не то скоро проснутся, оне те дадут выслухать!
Варя тем временем вчитывалась, в написанное, отодвинув тетрадь бригадиру полеводческой бригады Кутенкову Кириллу Степановичу.
-А вот от этого увольте меня! Зачитывать не стану!  Это уже не по моей части, не стану зачитывать, и всё тут! И вообще, я запрещаю это выступление, тихо сказала на ушко председателю колхоза.
-Ладно, она права, не гоже на себя наговаривать. Я сам,- сказал председатель колхоза.
-А чёй- то, она не хочет на себя наговаривать?- С большим интересом спросила подружка Вари. - Товды давайте я за неё прочитаю; пущай слухають. Подумашь, кака, она - не будет зачитывать, мы здеся один колхоз, все должны знать её поступки.
Услышав ренивый и завистливый голос Вариной подруги, председатель сказал:
-Такие поступки совершает не каждый. Герои ни  только во время войны бывают. Кто-то делает и творит чудеса, а мы ими должны гордиться.
Подруга Вари приумолкла, выжидая, что будут говорить о сопернице по работе. Варя  не ожидала такого внимания Правительства в  короткий срок.
«Что она такого совершила, что могло послужить поводом чествования её незаметной маленькой букашки. Текст сам ей не выдали читать, она только прочитала: Радиограмма на Жихареву Варвару Степановну. Неужели, опять, какой то казус подсунули мне, как и в Райкоме Комсомола. Ну, держись, «Опека» я тебя прихвачу в удобном месте. Ты у меня тоже будешь краснеть, дубеть и выкручиваться, как червяк на лопате. Ты у меня тоже будешь зарываться в землю от позора».- Так думала она о неизвестной ей   новости  радиограммы.
-Когда вы начнёте читать эту молитву, меня выдует отсюда сквознячком
-Не выйдет, на крючок закроем  читальню, не всё о нас плохое слухать!
Сердито сказал получивший, в кои веки прозвище «Козёл», которое так к нему прилипло пожизненно.- Не то и стражу поставим из двух человек по  косякам дверей-от. Мотри, у меня,- погрозил  тот же Митрий, - не уйдёшь от меня!
  -У нас всё по плану и по распорядочку должно быть. Если мы не будем замечать молодёжь, то она и держаться в деревне не станет.- Отрапортовал бригадир
-Хорошо, я выслушаю, только не сильно меня дубасте. Мне уже как-то досталось  дважды с лихвой. Где, наша, не пропадала – сдержу и это. Только  уж, извините, если, что и вам от меня не сдобровать.
Собрание проходило мирно, дружно все  желающие привносили свои предложения и коррективы. Об одном спорили – не соглашались, с другими без  поправок вносили предложения.
Председатель ведением собрания Варвары Степановны остался очень доволеным.
-Вот, видишь, у нас свои кадры руководства появились. Вот с малого и начинай. Сначала это, потом ещё что-нибудь, поручим тебе: так пойдёшь, пойдёшь и пойдёшь.
Не успев начать читать радиограмму,  двери избы-читальни тихо и осторожно приоткрылись. Председатель приподнял очки на брови, вглядывался в темноту зала, в дальний угол.
-Проходите, товарищ! – не узнав Николая, Илья Иванович начал было зачитывать радиограмму. Всем стало любопытно, кто это новенький у нас, в деревне появился; повернули головы в сторону вошедшего. Он еле передвигал ноги по широким  половицам и продвигался ближе к указанному месту. Кудрявая голова с золотой фиксой во рту  больше всего  привлекла девчат.
-Можно, я с вами побуду?- Извиняясь, перед сидящими людьми в зале.- Спросил молодой человек.
- Товарищи! Тише, товарищи, у меня ещё имеется, кое-что вам сказать. Из-за стола поднялся во весь рост  около двух метров  председатель колхоза  Илья Иванович. – Что это такое? Тише, товарищи! Позвольте мне  сказать. В  этом маленьком зале нашего красного уголка, находится маленькая ростиком  девушка.  Сегодня она совершила двойной геройский поступок.  Чувствуя нутром, что  нет отца, по неизвестной ей причине, на столь отвестственном бакенском посту вверенному ему, как старшему. Она по-мужски,  отводила бакена от нависшей угрозы; быть бакенам подмятыми  двумя плотами. А это значит, быть чрезвычайному происшествию  пассажирским теплоходам, следующими за плотами. Что она предпринимает? А вот что, товарищи!  Сталкивает свой шитик  с берега;  и рванула  на перерез  через камни валуны. Это я сам видел собственными глазами просто случайно. Я не мог оторваться от её действий. Ну, думаю: пропала наша девка, ведь утонет же! Обхитрила камни, провела лодку руками, и поплыла  сначала к красному бакену. Я кричу ей: убирайся к чёртовой матери! Ведь сомнёт же плот! А она ни мать и не меня не слышит. Пропустив головку плота, она рядом с плотом поплыла на моторе к белому бакену.  Отвела белый бакен, пришвартовала его к  острову с другой стороны.  Впрочем, возможно, я не по порядку рассказываю, но главное, видели бы вы её, героиню, как она синхронно с плотами действовала?! И, вдруг, что я вижу. Она снова поднимается вверх по течению к месту отсутствующего красного бакена. А, вы, товарищи сами рыбаки, знаете, какая быстрина здесь! Не успеешь забросить один крючок, как лодку твою поворачивает в другую сторону. Я на бугре стоял, не видел, что приближается  теплоход  пассажирский.  Варька, извините, Варенька,  вынимает красную тряпку, своё платье,  что ли, встаёт во весь рост в лодке  и даёт отмашку,  условно показывая, здесь место красного бакена. Капитан теплохода, прокричал: «Понял, Варюха, понял! Молодец, спасибо!»  И на малых оборотах пошёл в низ по течению, а Варька впереди, вытащила белый кусок материи,  ввиде кофточки, что ли и тоже даёт отмашку, вместо белого бакена, то есть отвод от мели. Я был готов, подобно Иисусу Христу  бежать по воде через протоку, целовать, обнимать за её предприимчивость.
Ведь не оробела же она, не испугалась перед страхом смерти. Да и думала ли она в данный момент о собственной гибели. Ведь шивера кипучая перед ней, и под ней была. Смотрю, а там ещё два следом друг за другом, как  устланной дорожкой плоты идут. На берегу, подождав, когда пройдут плоты, Варя решила вернуться домой, огибая, между прочим, зачем-то остров. И казалось, бы всё сделано, авария предотвращена,  Вдруг,  неожиданно слышит стон человека. Ведь и здесь ей тоже было не безразлично, докапаться, узнать, чей это стон и почему. Причалив лодку к берегу, она видит тонущего человека в ямке, засасывающего илом.  Ведь можно же было, немедленно вернутся домой, сообщить мне; я бы послал бригаду мужиков. Так нет же она сама самостоятельно,   спасала парня от смерти, провозившись с ним  около двух часов. Ты, Варя, прости меня, я бы тоже помог, однако, я не догадывался, чем ты там была занята. Издали не слышно было стона парня. Я больше всего думал о том, что ты собираешь старый прошлого года хмель для нужд в дому. Я очень и очень признателен, к вам, Варвара Степановна, вы заслужили отчество с почётом и уважением, вы сегодня дважды героиня. От имени всего колхозного  коллектива, я выношу огромную благодарность за службу на посту и за спасение молодого человека, который сейчас стоит перед нами. А ведь его могло бы сейчас с нами не быть. И не важно, что человек не из нашего коллектива, но, где-то он тоже был и будет полезен обществу. Скажи, героиня, а, если бы этот пост не являлся подведомственным твоему отцу, как бы ты поступила?
- Странный и неоднозначный вопрос, Илья Иванович,  пассажиры не являются собственностью отца бакенщика, или кого-то другого. При чём здесь пассажиры?  А утопающий в иле, это уже стечение обстоятельств, разве можно оставить в беде одного оставшегося человека, если спасены десятки?
- Извини, Варенька, вопрос не обдуман мною.
Варя птицей слетела со сцены.
-Кто те-бе,  раз-ре-шил вставать с кровати?
Человек сам добирался до сцены на своих неустойчивых ногах.
-Т-сс!- Поднёс к губам длинный музыкальный палец. – Пожалуйста, дайте, я побуду с вами, послушаю и тогда уйду. И ещё дайте мне слово, я тоже хочу сказать!  Не надо меня списывать со счетов общества; я ведь не совсем пропащий человек. Заползая с огромным усилием на сцену,  Николай сказал в адрес спасительнице:
- Товарищи! Разрешите, мне самому лично  выразить от себя, благодарность моей спасительнице. Не от себя говорю, от своей мамочки. Где бы она меня искала, и когда бы она меня дождалась или не дождалась вообще, если бы не Варенька, моя спасительница. Сколько находился в той тине, столько я думал о своей мамочке, Знаю, сердце материнское, ей вещало, что-то со мной случилось, только она не могла всего этого знать. Зато Варенька знала, как со мной поступить, не смотря, на то, что я её крепко материл. Я видел, как ей было тяжело вытаскивать меня засосавшего в тину. Я ей обессилевший шептал: «Уходи, Варька!» Она настырная такая меня не бросила. И теперь, наверное, моей мамочке стало легче на душе. Магической материнской силой и на дальнем расстоянии помогает человеку выжить; я в это очень надеюсь  и верю. А, тебе, спасибо,  моя родная спасительница. Я сколько буду жить, не забуду тебя. Выздоровею, вернусь, возьму тебя с собой в Москву. Честь и хвала тебе, Варенька, за спасение меня и за надёжный верный курс пассажирскому транспорту. Извини, другим  я тебя, чем-то одарить пока не имею возможности. Николай хотел поцеловать девушку, оглянулся,  её подле него уже не было; она как сахарная пудра растаяла перед глазами больного. Пока он говорил, она стояла на улице в месте с фельдшером.  Посмотрели обе  в щель двери, выступление Николая закончено, она вернулась в зал и немедленно  подошла к выступающему. На правах медика, пощупала лоб ладонью, щёки, под подбородком, где особо нежные места.
- Марш, в кровать! Сейчас фельдшер войдёт, такой шприц воткнёт, мало не покажется.
- Зачем списываете меня?!
-Кто тебя списывает? Бывает деталь изношенная, подремонтируют и опять в строй втискивают! У нас, в колхозе только так.- Поддержал Николая  механизатор
-Я в колхоз хочу записаться, примите, такого, пока, какой есть? - Спросил  у общественности  в зале.
-Да, ты, же температуришь, и не только. Ты, огнём горишь.
-Лучше сгореть в огне, чем головёшкой шаять,- поддержали Николая  мужики,- садись-ко рядом, эвот место ишо пусто; для жёнки держал, да поди-ка, умаялась, храпака даёт с огрызками.
-Иди, в постель,- упрашивала Варя, - не то вызову медичку.
-Кто это такой?-  Зашептались девчата.
-Варькин хахаль, наверно, кто же ещё? Там ить их на плотах-от, как собак не резаных
-Ни чё, даёт, Варюха?!- С завистью громко сказала соперница по работе. Нет, чтоба обо мне позаботиться.
-Своя рубаха-от теснее льнёт к телу,- поддерживая Варьку, сказала вторая.
-Нет, правда, хто энто?! То никого-никого, а тут нате вам с кисточкой. Гляди ж ты скромницу экую.
Николай не успевал фиксировывать реплики, брошенные  сельчанами  в адрес Варвары.
-Да, хахаль, энто, ты чё не знашь, пословицу: в тихом заводьи черти водются.
-Это мой муж, а не хахаль!- Смело заступилась сама за себя Варя.
В дверях беспокойно стояла фельдшер, вместе со своим мужем, прислушиваясь к разговору присутствующих в зале.
-Ну, что, Танюш, что я тебе говорил? - Вспоминая разговор  на кухне, за столом. - Она не болтливая деваха.
-Ни деваха, а Варвара  Степановна, приучи себя так её величать. Обо всём об этом поговорим дома. Ты, что не видишь, как она отбивается от вопросов любознательных?  И я бы тоже так ответила. А ты не помнишь себя в госпитале? То-то же, вот и помолчи.
-Варька, правда, что ли муж? Ну, ты, даёшь, Варвара Степановна! Где ты такого красавчика отхватила?
- Выудила! Если имя, отчество приобрела, значит, не грешно и хахаля заиметь. Вон, в реке, на крючок! На перемётную доску и баста! К себе в кровать, а что чикаться то.
-Я её поддерживаю,- слабым голосом проговорил хахаль, по имени Николай, - стало быть, жить мне ещё.
-Так энто тот самый, что ли, которого Варька из брёвен вытащила? Там, говорят, двое их было – один по брёвнам бегал; репу матушку  сеял.
-Я не бегала за двумя зайцами, мне было бы одного поймать да удержать. Пока тащила из воды, он словно налим из рук выскальзывал.
Варя, услышав, встревожившись, где-то видели второго суетившегося меж брёвен. - Она спросила.-  Где вы его видели, в каком месте?
-А чё, элеф, скажем, нам на всех одного путяшшего выудишь, а ли как?
-Навряд, ли, бабоньки! Тому амба пришла, - громко сказала ни кем не замеченная в зале женщина. Сама наблюдала, сама и видела.
- Может, вы, ещё чего-нибудь видели? – спросил Иван Степанович.
-Упаси, Бог! – Крестясь скороговоркой говорила женщина, мне энту акажию не пережить до смерти. Утопнет меж брёвен-от  и снова появится, утопнет, ну, думаю,  п…. ц мужику!
-Не вульгарствуй, Матрёна, при обчестве, язык-от закуси, много бушь знать, ногами вперёд вынесут ране времени. - Не понимая, о чём её предупреждает  сто семнадцатилетний сосед,- Матрёна продолжает рассказывать:
-Батенька, ты, мой! Как замахнётся над ём бревнишше-от, я от страху-от глазишша-от лупаю, а потома суживаю.  Ну, думаю, п….ц мужику! Открываю шары-от веспучие, а он то полощется между брёвен, то выползет на них. Долог путь  его был, пока  ползал ишо по бревну-от. А сам-от кричит:  «Помогите, да и токо!»
-Чем глядеть помогала бы страдальцу,- сочувственно выругал  её мужик.
-Дык я ить и так его матом уж крыла, не боялась грома небеснаго, кричала? «Куды, ты, ирод прёсси?» Он увидел меня и как по тропочке ко мне, ко мне, по брёвнам-от! А оне скользкия, такия! Токо за кору-от ухватится; она набухшая, кора-от, вот, видать, и подвела его беднава. Жалко мужика, видать добрай был, уж так он жить хотел. Всего пятьдесят метров, каких не добрался до косы.  Не видала яво боле. Милай мой, как мне тя жалко.- Женщина, видно,  правду рассказывала; заплакала, вытирая слёзы уголком платка.
-Так, что не успею я вам выудить  второго,- и тут же спохватилась с ответом к девчатам Варя.- Кто смел, тот и съел.
Татьяна Сергеевна подошла к плачущей женщине, спросила:
-Вы точно видели, что он утонул?
-А, как жа не видела, он мне пачпортом махал ишо. Потома бросил яво, понял, что уже энта книженция яво не спасёт. Ему руки нужны были слободныя. Без яво, могет быть и выполз ба. Точно-точно утоп, точнее некуды быть.
-А больше с ним ни кого не было? – спросил ещё раз  муж медика.
-Ей, бог не видала. Да разлеф у меня четыре глаза-от. Я за энтим-от еле успевала глазеть. Протирала глаза, и слёзы убирала; не видала ни кого, матушка моя родима, Татьяна Сергевна. Ох, как я энту диковину переживу ночесь-от. - Татьяна Сергеевна открыла саквояж, с которым пришла для Николая, - Отвернитесь! Все! Я укольчик успокаивающий поставлю да идите домой.
-Чо, старуха, заработала себе на ужин-от, говорю, закрой язык-от на зубы, и укола бы не получила.
Старушка, Матрёна, как её прозывали, поняла в чём дело, как ни в чём не бывало, удалилась. Иван Степанович, проводил старушку до дому, попутно спрашивал обо всём подробно. Видела ли она Варю в том же месте, в лодке её.
-Не-е! Варвара-от была ишо  брёвна не рассыпалися, она тама, кажись, рыбалила, по траве плавала, где наши мужичьё окуней рыбалят. А потома она уезжала опеть назад к концу острова, поди-ка, чёй то забыла, а мужик-от вовсю бегал по брёвнам опосля.
- Давай  бабушка, всё по порядку.
-Не было тама Варьки вообче, на том месте, вот, я те крест точно грю! И недомогайся, значит, до меня эстолько. Сказала,  не было, значит, не было. А энти ахламоны, нажрутся, зелья и бегуть, куды не попадя, шары задрамши. Точно не было ни до, ни апосля. Энтот мужик-от бегал ужо, ковды Варвара дома на берегу была с отцом лаялась уже! Нет! Не было её тама,  вообче. Энтот один конец острова, энтот-от другой конец острова, вообче.  Ой! Как жа яво бабахнуло бревном-от, Ангелочек, ты мой. И на што земля рожат таких-от людей, мучеников? Ить знала, что погибнет – нашто было их матерям дверцы отворять, а? На што бог-от у нас? Куды он  шарами-от глазет, ковды помошши просют у яво. Ты, што думашь, Варька-от могла ба яму  подсобить? Ты што, глупай, мужик, разлеф по траве на моторе можно кипятиться. А ишо на руках да вёслами – упаси, боже она и не догадывалась. Верно, его гибели и не подозревала, ей ба свою спасти душу, от такой-от горы убежать, да на шесте ишо – подумать -не догадасся.
Иван Степанович, ничего не поняв из рассказа Матрены   резко махнул рукой, вышел
-А, была – не была, да, какое мне дело до её бытия.
Николай тем временем внимательно слушал радиограмму на Варвару Степановну, которая приглашала Варьку на всемирный форум молодёжи с  концертными номерами песен. Как приятно было услышать о близком ему человечке. Как сердце чувствовало прийти сюда, побыть вместе со всеми
-У нас такого в  леспромотах не бывает, - притулив голову к соседу, шёпотом сказал  Николай.
И пока  Варькины знакомые слушали; он вышел тихо из зала избы-читальни, стоял за дверями,  под навесом на крыльце.
-Не ругайте меня, Татьяна Сергеевна! Я ведь тоже жить хочу - не всё для вас такое благо божие. Я хотел побыть с Варей, со всеми вместе; мне там скучно было одному.
-Я тебе сейчас такую скуку вгоню в ягодицу, только лежать будешь способен до утра. И жар и температурка схлынет в раз. Сон застанет по дороге к дому. А, где Варвара то?
-Давайте, тогда пошагаем быстрее. - Московских Николай шёл, старался идти, как мог.
-Ты, на какие участки тела больше жалуешься? Ноги не можешь переставлять? Говори, пока девчонки  нет!
-Вы, знаете, - Николай поначалу замялся, как бы стыдно было.-  Пока обдумывал и чуть не проговорился о присутствующем втором человеке.- Мне бревном угодило меж ног. Вот чего я боюсь.
-Хорошо, обследуем,  всё будет хорошо. Главное, что живым остался, а остальное всё только в прошлом.- недвусмысленно заявила Татьяна Сергеевна.  О женщинах по-моему, пока придётся забыть
Подошла Варя.
-Варя, как ты, думаешь, почему не пришли твои родители? - Спросил Николай, как бы хотел замять разговор двоих.
-Кто-о? Родители?! Да они хоть раз себя показали  публике? Я когда пою на сцене, они не имеют понятия о моём исполнении. Ей лучше и роднее слизывать блевотину отца.
-Варя! Варечка, милая моя девочка, ну зачем так ты при всех о своих родителях.
-Да, вы, правы, при всех!
-Ну, ведь в деревне то никто не видел этого, Варя! – Татьяна Сергеевна умаляла её  больше никогда нигде о них так не говорить.
-А, остальные дети, разве не деревня? Они точно сейчас сидят под кроватью, скучившись в одно место, за чемоданами, выжидают, когда отец захрапит. Это не деревня? У молокососов зубы стучат, что цепью собака!
-Эт-то, что, правда, Варя? –  С тревогой спросил Николай.
-Нет! Сочиняю, страху нагоняю на всех, чтоб вы скорее смылись от меня. Оставьте, меня одну и я пойду в телятник! Спать уж некогда!
-Вы, знаете, что я слышал сегодня, Татьяна Сергеевна? Варе предлагают приехать  по указанному адресу в радиограмме.
-Что-что? – Спросила Варя. - Приехать в город?  А хвост, куда я дену, на кого оставлю?
-Какой, хвост? У тебя есть дети?- Снова переспросил Николай.
-Куда без них? – не замедлила ответить девушка.- У меня семеро по лавкам, а вот у родителей наоборот, никого нет. Не дай бог, уехать? Запоют: «Ой, куда же ты Варёк, ой, куда ж ты?»
-Понял.
-Ничего я сама с тобой съезжу,- заверила Татьяна Сергеевна, а Ваня мой  останется на три дня один. А тебя завтра в район сплавлю.
-Не завтра, уже сегодня! Видите, заря полоску отчертила для нашего сна. На большее, говорит, не рассчитывайте. Вот, видишь, как живут колхозники, а тебе не терпится сюда голову засунуть.
-Ну, почему же засунуть, никого не вижу торчком в норе. Зато у вас совсем не так, как у нас в леспромхозе. У нас вкалывают, а потом рылом в пойло, пока не вылакают до дна.
-Не уж то все так? – Спросила Варя.
-Почти что все, в том числе и я. Белых ворон у нас не терпят.
-Это как понимать – не терпят?
-По разному, кого как. Кому предлагают исчезнуть по-хорошему, кто не послушает, могут тёмную сыграть, а того ещё хуже.
-Ты обошёл эту участь? - Спросила фельдшер, с нескрываемой хитрецой.
-Не совсем так, чтобы обошёл; немного и мне доставалось. Но я решил больше не появляться в этих краях - только домой и всё – принудили исчезнуть. Да не я один такой, народ такой бежит без оглядки оттуда. На деревянную дорожку и в крае, а там ищи свищи вербованного, например, как  я.
-А, как же наш колхоз?- Варя задала вопрос врасплох, над которым Николаю  пришлось подумать и ответить не сразу.
-Как тебе сказать, Варя.  У меня задумки  не субъективные,
Татьяна Сергеевна,  человек с большим стажем, как по женской части, так и по жизненному опыту в разговор не вмешивалась. Она понимала, к чему клонит  её подопечный. И что разговор должен состояться только между молодыми, однако, не  сомневалась в его порядочности;  к чему клонит  больной, догадывалась. И не мешала Варе подумать над этим себе самой.
-Вот насчёт поездки Вари, вы, правы, Татьяна Сергеевна, надо ей помочь сбежать отсюда. Надо бежать и только, под любым предлогом. Это, что провела колхозное собрание и всё? Вся её перспектива в этом заключается? Что ж ей придётся в мыле каждый день быть, чтобы заслуживать  похвальные радиограммы. Что раб на галерах, а про похвальные грамоты они забудут, потому что войдёт им в привычку. Нам ведь сейчас что внушают родители: мы пахали, мы  в войну страдали, очистки жрали, на деревянных подошвах ходили. Пусть наши дети поживут для себя, как могут и как у них получится. Этот  совет я поддерживаю родительский, но не до такой степени, чтобы заслуживать почёт через мозоли на руках.  Покажи, ладони, пока медсестра не утопала дальше нас.
Варя немедленно спрятала руки за спину, а потом в карманы сарафанчика. Стараясь тщательно скрыть кровавые мозоли; она дальше на два шага пошла впереди двоих идущих.
-Вы только, гляньте, на её ладони?! Я увидел в клубе их, когда она у меня  рукой температуру мерила. Как, можно отличить температуру чужую от своей?  Сказала, что у меня  она под сорок. Не верю! Это у неё, такая!
-Сейчас мы проверим твоё мастерство в определении температуры; насколько твои руки точнее градусника. Я его не всегда с собой ношу, один он остался у меня, боюсь, останусь без инструмента труда.  Поеду, попробую выклянчить, да не всегда удаётся; за свои приходится отовариваться.
-Вот, видишь, как живут колхознички, Коля? Ни ночи, ни дня не жалеем для государства. Не в обиде мы на него, да вот только  все же получше, бы, к нам относилось оно. Ну, что такое пенсия двенадцать рублей?
-Тю-ю?! - Сквозь зубы просвистел больной, - Ты, что уже на горизонт заглядываешься?
-А как же? Береги честь - смолоду, а лёгкую жизнь - готовь к старости загодя. Это моя прапрабабушка  так трындычила.
-Я вас оставлю по дороге один на один – добегу до дома, кое-что прихвачу для  Николая, голоден он.
Пользуясь, случаем,  Николай  начал спешно говорить:
-Варя, ты, не беспокойся за жену. Она моей, видимо, никогда не была, если так поступила.
-Как она поступила? Ага, опять и  тебе жена изменила, так, нет?
-Угу, изменила, ушла к другу.
-Ну-у! Мужики, вы и даёте. А чёй то они от вас сбегают? Не дай бог меня участь такая настигнет?! Ну, уж нет, я такого развратства не потерплю; я сама, если, что удрапаю. Зачем мне такая безнадёжность. Подожди, Николай, а как же ребёнок, тоже через борт его, или, как? Я же рассматривала ангела на фотографии, а шептал сестра твоя старшая с ребёнком на руках.
- Да это так. Понимаешь, я бы не хотел рассыпать подробности о себе и о семье, но, если надо так надо - скажу честно. Малыши то не моего производства, ни тот и ни другой. – Степан замолчал  и снова начал. Да ни хочется мне говорить обо всём! Тебя совсем не касается наша жизнь.
-Хватит врать, мужики, ну на самом то деле! Все мы только бабы ни на что ни гожие, а вы конфетка. Зачем врать выкручиваться то? Может, хватит!
- Обожди, Варя, не перебивай! Тут ведь вот в чём дело.
- Нет, это ты подожди. Ты начинаешь нивелировать своё отношение ко мне  между мной и сестрёнкой в кавычках заочно, да?
-Да подожди, ты, лезть вперёд батьки в пекло. Сейчас тебе всё станет понятно. Мы были влюблены все трое в одну. И, кажется, безгранично любили, переживали  к кому она больше тяготеет. Относилась она ко всем одинаково и не давала повода никому. В какое-то мгновение для нас троих оказалось тревожным и только лишь, тогда как прозвенел последний  звонок. И уже когда на занятия  школьные  больше не ходили, каждый из нас оказался в растерянности. И все друг перед другом помалкивали. 
- Чего ты остановислся? Продолжай. Я внимательно слушаю. Или соврать больше нечего?
Николай неожиданно прижал рукой к нижнему месту, в области мочевого пузыря, застонал.
- Сейчас пройдёт. Так вот до Армии  каждый шёл к  своей цели, поготовкой поступления в институты на разные профессии. Я, например, хотел поступить  на архитектурный факультет,  друг в институт культуры, третий так себе, повидимому ещё не осознал в себе свои стремления  и к чему он годен будет. И, конечно,  все трое мы не думали об армии. Надеялись, если поступим, то в армию не возьмут. И всё-таки  были на чеку, а, вдруг, заберут? В  ряды Советской Армии собирался всё же наш первый друг,  втихушку, который  нас старше на полгода или на год не важно. Ему повестку первому принесли. Он нам ничего не сказал. А нам двоим  с опозданим на месяц. Мы это всё отгуляли, то есть его проводили. Надежда, наша общая подружка, после ухода  дружка, перестала с нами общаться. Мы начали задумываться, что же с ней происходит, с нашей Надей. Прибегаю, однажды, к ней; она сидит с заплаканными глазами. Я  испугался, что я чем-то её обидел. Спрашиваю, она показывает мне письмо от общего друга: «На, читай!»  «Ну, и что?» - я спрашиваю её. - Поезжай, если зовёт, это же наш общий друг. Ему без нас, там не совсем уютно пока. С нашего согласия, она поехала в Узбекистан. Вернувшись,  совсем не хотела о нём говорить. Подала мне пособие для студентов. Прихожу домой, а в книге записка: «Николай, я тебя больше жизни люблю!»
Я то думал, она серьёзно ко мне с такими  намерениями и перед самой  службой я к ней подчалил. До регистрации, я не помышлял к ней прикасаться близко. Она настаивала. Пошли, зарегистрировались, а свадьбу играть некогда было. Так получилось  брачной ложе у нас тоже не было; меня друг предостерёг от этого на всякий случай. Сначала регистрация, а потом она призналась: «Я ни девственница, Коленька». Я не стал её домагиваться, всё понял, с кем она была. Не сказал и другу об измене чувств нашей общей подруги. Просто не хотел приподносить пакость первому старшему товарищу. Почему он первый? – ответил сам себе и Варе. - Потому, что я с ним познакомился с первым, а потом присоединился к нашему сотовариществу  третий. И были мы в течение пяти  школьных лет неразлучными друзьями.
-Да-а, дела-делишки?  Маленькие дети - маленькие заботы, большие дети - забот по горло родителям. И что ж она, стерва, так поступила то, а?  Южные, значит,  тебе платить. Да, есть такие и женщины. Поверю на слово.
-Значит, сынок живёт теперь на  твоей фамилии у собственного отца? Сколько ему лет сейчас?
- Считай, в Армии три года, по вербовке мы все трое год, а сыну  стаж тоже прибавляется. Быть может, и вообще никакого ребёнка у них нет. Я с ним не переписываюсь.
-И, ты, его назвал бы сыном или дочерью, в случае, если они такие окажутся?
-А, как мне их называть, прикажешь?
-Переводы шлёшь, посылочки и   т. д. и т.п.
-Грех попутал ни одной, хотел только как-нибудь друзей навестить и всё.
-Мама знает об этом?
-Ну, зачем ей наши  интимные подробности.
-Вы переписываетесь с друзьями, приветы передаёте, нет?
-Конечно. И, да и нет. - Николай начал путаться, - А, как же? Не только коней на переправе не меняют, но и друзей не стоит менять. Ведь я другу не изменил, а чувства девичьи могут заблуждаться и это свойственно женскому роду.
-Тебе друг верит?
-В чём? Чему, прости, верит  или я не так задал тебе вопрос? Если, ты, об этом спрашиваешь, - Николай не мог объясняться перед чистой  как родник душой. - Я сам принципиальный насчёт этого, а верит - не верит, это его проблемы. Жена есть жена, её ведь тоже чувствуют мужчины, чувствуют её янтарность и ни какие оправдания никому ещё не помогали.
Варя долго молчала, не зная, что спросить и что ответить, Татьяна Сергеевна успела выслушать исповедь  Николая.
-Ага, а, как же тот ребёнок, который родился здесь в Сибири, а? Ты что плетёшь?
-Да это тоже не мой! Родился ребёнок, дали ему имя, как мне кажется по памяти такое же, у которго жила сестра в районе, у хозяина в активированные дни.
-Значит, ты ему крёстный отец? – Спросила медичка.
-Понимайте, как поняли, но я пока, что ни разу не имею понятия быть отцом. Всё возможно. Может и носит пацан моё имя Николай Николаевич  Московских. Но понятия об  интимной жизни никакого.
- Твоя фамилия Московских? Имя  Николай?- Незадачливо спросила медик. – Я это так, мне надо карту амбулатрную заполнить до приезда в район.
-Повторюсь ещё раз. Да, Николай Николаевич Московских.
-Тебя, что заело или клещ укусил? Тут без бутылки не запомнить, хана без неё.
Варя, Николай  ушли ночевать к медикам. Один в первую половину, в палату, она в жилой дом.  А семейная парочка собрались в амбар по договорённости с  новой квартиранткой.
Фельдшер вернулась, предупредив Николая:
-Я тебя теперь под висячий замок посажу и в придачу для пущей уверенности с уколом, чтобы за короткий период успел отдохнуть, а сама я высплюсь во время транспортировки больного за четыре часа. Вполне  достаточно будет выспаться. Ты, Варвара, иди в нашу комнату на диван, если  тебе не нравиться чужая постель. Я тебе там всё приготовила. Сейчас поставлю укол и пойду спать к деду,- ещё раз повторила Татьяна Сергеевна.
А там, на горе, где стоял родительский дом Вари; кто-то ревниво подслушивал разговор троих; медленными шагами сокращая расстояние между силуэтами.

Утро занималось  красно-розовым цветом, украшая  природу: лес, луга, вода становилась зеленоватой в перемежку с цветом голубизны с оранежевым;  шапки деревьев  и кустов становились совершенно  розовыми.   Оно украшает дома, входит смело в окна домов, в прихожие, в спальни, в кухни, в залу – везде и всюду, в каждом уголке  разливает нежный  цвет зари, не спрашивая на то разрешение у хозяев, нравится такой цвет или нет.
На приусадебном участке птички  щебечут, предчувствуя приближение хорошего дня, как бы играя в догоняжки, ожидая нового пополнения семейства.
А там, у околицы, у Каменного ручья, проснулась четвероногая живность. Там молочнотоварная ферма. Доярки  спешат к своим подопечным и кормилицам, бурёнкам, под разноголосый напев петухов. Молодые петушки тоже соревнуются, кто красивее и громче затянет  напев. По деревне ходит пословица: кто рано встаёт,  тому бог подаёт. Если, кто проспит третий голос петуха, тому день грозит неудачей.
Деревня не проспит в ней никто не дремлет. И не идёт пар из-под копыт лошадей. Вот уже звенит первая тонкая струйка молока  о край пустого  ведра. И с подъёмом  молока в ведре всё выше и выше, звона  уже не слышно. И вместе с ними реже напевы петухов, это значит, утро заканчивается. Мастерицы, доярки синхронно, соревнуясь между собой, не уступая, друг дружке, в одно время сливают белую ценную жидкость в бидоны, для отправки в район самосплавом на лодке. Тяжела жизнь в деревне, да  говорят,  где родился – там и сгодился.
А каковы гуси? Проснувшись рано на заре, которые коротают ночь подле ограды, прихорашиваясь, важно, не спешно переходят дорогу, чтобы занять  зелёную лужайку подле леса.  Там они совершают обряд знакомства. Подвыщипают изрядно перья друг другу из-за ревности к своим подругам. А, бывает иногда: гусак влюбится в гусыню из чужой стаи, тут уж хоть плач. Ни что не помогает ему, ни советы хозяйки, ни побои  мужа, гусыни. Тут уж приходится резать гусака, изменившего своей подруге. Гусыня, влюблённая в  гусака из другой стаи, худеет, ни ест, ни пьёт и вскоре её либо  режут к столу на угощение, либо она сама погибает. К реке гуси не уходят, а если спустяться на берег, считай – уплыли; навсегда распрощаются с родным подворьем. Ближе к осени, конечно, срабатывает инстинкт, взойдя на крутой бережок, взлетают над водой, чтобы вместе улететь с дикими гусями, да как, говорят жители деревни: тяжёл зад, рождённый ползать – летать не можешь. Хозяева на лодках окружают их и возвращают к дому.
Удивительно, прямо всё, как  у людей ключевые слова: Любовь, ревность, ненависть, драка. Отъезды из дому, и возвращение.
Сегодня Варенька сладко и беспечно посапывая под  новым покрывалом, проспала пение третьего петушка, наверное, потому что уж слишком, умаявшись,  физически  и морально, возвращая к жизни молодого человека, забыв напрочь о себе.
Петухи  на всю Ивановскую соревнуются друг перед другом, а Варька спит, рассматривая, как, по Москве лошадь ведёт  троллейбус на копытах с пассажирами. Варя, поджав ноги, присела впереди  троллейбуса, по середине широкой московской улице.  Вдруг, колёса зацакали, как  лошадь копытами по асфальту.  «Наверное, что-то отвинтилось у него, если так звенит, как цепью». Подошла к троллейбусу, поговорила: «Ну, что у тебя случилось? Не хочешь хомут носить? Так я его не вижу на тебе. Уж больно ты капризный стал. Стар, видимо, уже. Поговаривают: на мясо тебя скоро спихнут». Варя тихо подстегнула «лошадку». Она, как засвистит, как засигналит не по-лошадиному.  «Что с твоим голосом случилось? Ты уже и ржать разучился? Да, видно, накаркаешь ты себе скоро судьбу. Но я здесь не при чём, я тебе ничем помочь не могу». Вдруг, лошадь загремела копытами об асфальт. «Вот, видишь, нашёл в себе силы? Давно бы так, а то капризы мне тут ещё будешь устраивать, так-то не гоже, друг, мой.  Ты, не бойся, я тебя не выдам, только ты давай, да пошустрее, на работу мне пора».
В сенях загремели вёдрами хозяева. А Варе показалось, что в троллейбусе загремели барабаны, от того и лошадь заржала. Получился оркестр;  она рассмеялась, да так громко, что сама себя разбудила.
Поднявшись с постели, свесила ноги  на пол.
-К чему бы такой кошмарный сон? К слуху, к новостям. Не с той ноги, видно, встану. А с какой надо вставать? Кто ответит мне? Тогда я сначала встану одной ногой, потом залезу под одеяло. Снова вылезу, встану - второй ногой и снова залезу под одеяло, а уж потом сразу встану на обе ноги, смаху  всё начнётся и кончится добром.
Варя так и сделала.
Но к чему смех с утра пораньше? Не зря говорят: «Всё это к слезам».
Сколько же можно плакать? Ни за что! И никогда! Я сама себе хозяйка. И точка! Геноцид, какой то, уж и посмеяться нельзя. Кто бы мог удержаться от смеха такого, если лошадь превратилась в троллейбус, а троллейбус, наоборот, в лошадь. И пассажиры хорошие штучки; нет, чтобы сказать: «Э, как, ты, губу то раскатала? В Москве, думаешь, только  диковины растут? Мало ли, что мне хахаль обещал? Обещанное, три года ждут?!»
-Поживём, увидим, - сказала себе Варя.- Не то видали, а это всё чепуха. И всё же раз обещала – нужно выполнить, это нисколко не труднее дневной работы. Подумаешь: собрать, принести, отдать. Будь, что будет, судьбу не  объедешь, не обойдёшь. Зачем хозяйка воду носит? Я, что без рук, без ног?
Накинула хозяйский халатик на плечи, на скорую руку освежила лицо, утренней водой из-под умывальника. Вода калёная, что металл; лицо раскраснелось от свежести воды и яркого солнышка. Обошла двор, нигде хозяев не видно. Глянула на часы, на руке, да вспомнила: «Они утонули!». Николай обещал возместить утрату, да, когда это ещё будет? Жди у моря погоды. Глянула на хозяйские часы:
-Батюшки! Время то девять часов утра, десятый! Что я натворила, не уж то уже отчалили, а хозяйка, нагрузив советами с вечера, пожалела меня разбудить? Это с её стороны не честно, это не по партизански. Выговор ей вкачу по первое число, как только  вернутся. Не пощажу инвалида, подумаешь, пожалели!
Выбежала во двор, и в хозяйский огород; прислонившись к забору, глядела с крутого берега устланного камнями на своенравную реку. Всматриваясь в каменистый берег, долго и пристально, ей, казалось, чего-то на берегу не достаёт. Никого, нигде, ни души. Никогда так тихо не было, как сегодня утром.
Появилась унылая тоска на сердце. Холодное удушье, которое часто посещает, как бывало в детстве: родители уезжают, оставляя их, детей троих на попечение старшей дочери. Тогда она терялась,  не знала с чего начинать день, и всё же часто находила выход из сложившейся ситуации, потому что она не была одна. Её окружали  трое младшеньких детей родных. Вот так и сейчас, хоть плач.  Кругом ни души.
-А, ну-ка, пусть встанут  кто-нибудь на моё место? Каково им будет?- Подумала она, - и  медленно, не спеша, вернулась в дом медиков.
 Татьяна Сергеевна сидела у окна в зале, дожидаясь, когда проснётся Варя.
-Ты, где была? Не у Николая, ли?
-Что, вы, я чего там забыла? Да ещё такую рань.
-А я тебя жду, когда ты проснёшься?!
-Дала я сегодня маху, прошу прощения, Татьяна Сергеевна.
-Не надо извиняться, тебе поспать подольше полагается. В здоровом теле должен быть здоровый дух. Расслабилась, и правильно сделала.
-Да проспала я и только! Никогда такого со мной не было. Никогда. Бывало, если скажу себе: «Надо!», значит, отвечаю себе «Есть!»
Может, я бы и дольше спала, да сон странный видела. Московский троллейбус по-лошадиному ржал, вместо сигнализации. К чему бы это? Я, думаю, к слуху, к новостям.- Ответила сама себе Варя. - А, что, вы, разве не собираетесь сегодня ни куда? Поездка отложена? Ему легче стало, да? – Варя пытливо выспрашивала, то, что больше касается больного.
-Поедем, поплывём, доченька, - спокойно ответила  медичка.
-А на чём? - Припоминая зрительной памятью, на берегу чего-то не хватает. - Так карбаза-то нет на берегу?! Я точно вспомнила! Его нет там!
-Как, видишь, нет его там, на берегу,- спокойно ответила  Татьяна Сергеевна. Мы подумали, грешным делом, не угнал ли наш общий знакомый. Так  он тоже спит без задних гач, наверно, легче стало, после укола .
-А, может, ему точно легче стало? Он говорит, что у него на животе не сквозные раны. Это он сам себя нечаянно резанул охотничьим ножом в лесу, когда наклонялся.
-Ой, Варенька, тут многое не ясно. Не верь ему. Засомневалась я в нём почему-то. Кажется, подозрительный он тип. И как это я оставила его одного
-А, я, нет! Я  нисколько не сомневаюсь в нём. Он чистый, как хрусталь  Хотя  я за него замуж не собираюсь, не смотря на то, что он и предложение мне сделал. Я его в мужья никогда не возьму!
-Вот те раз! – неожиданно для себя вскрикнула медичка.
-Да-да, вот те и раз,  на то есть причина. - Причину придумать Варя не могла. У неё есть, какое-то особое чувство интуиции, с которым поспорить не возможно. Чтобы она не сказала – выходило по её сказанному. - Так, где же карбаз, уважаемая Татьяна Сергеевна, проспали? Да? Как вы думаете?
-Я то ничего не думаю, совсем. А вот Иван Степанович  думает по-другому. Какой-то  мужичок ещё бегал по брёвнам,
-Ну и что из этого? Бегал и отбегал, хана, видать, ему, если уже не бегает. Аксиома и точка.
- А, может, он воспользовался  судном. Это же самоходка: заводи и плыви. Горючее там было, на халяву и уксус сладкий. Как, ты, считаешь, Варя? Может, он угнал?
-Кто он?  Вы его видели, того, кто угнал, вы, видели живьём его, нет?
-Никто его не видел, только одна там, на краю женщина видела.
-Однозначно, нет! Я вчера подплывала к дому на шитике, шестом толкалась. Пришлось лодку обвести вброд, обходя карбаз.  Мне показалось, что судно наше причалено не было и даже не наброшена цепь на камень. Мне было не до него, уставшая была; забыла подсказать, кому-либо из старших. Тем более, что сегодня изрядно прибыла  вода. Наверное, спустили воду с ГЭС, специально, чтобы брёвна не вросли в берега. А вы панику создали, понимешь ли.
-Ну-ка! Ну-ка,  ходячая энциклопедия, побегу-ка я к соседу  обскажу, что да как. Может, правда, несём всякую чепуху на святое существо? Побегу я!
-Конечно-конечно, Татьяна Сергеевна, я правду толкую, вода прибыла!
-Значит, наше судёнышко плывёт без шкипера? Не замяло бы его брёвнами, вот беда то.
-Я на больного никогда и ни за что плохого бы не подумаа, грех на больного валить вздор. Он там, понимешь, ли, лежит себе и ни о чём не думает.
-Тогда, давайте, берём его с собой в лодку. Сосед на нашей лодке сплавит до карбаза, а там перелезем в него и поехали дальше. Берём меня, Ваню, Николая, продавцов, а лодку вернёт этот же сосед. Ты его тут встретишь, замкнёшь на замок нашу лодку. Так сказать, значит, тебе ещё одно порученьице.
-А мотор?
-Мотор сосед сам занесёт на плечах, для него он под силу. Укажи, только куда его поставить и все дела. Нам не ехать нельзя. Николай сказал мне на ушко, что ему бревно меж ног упало. Боль невыносимая, может без ног остаться. Или чего доброго мочевой пузырь помяло - не лопнул бы?
- Ну-уу, уж так прямо сразу и помяло. Если сразу не помяло, то с мочевым пузырьком всё на мази, я так думаю
-Та-ак, значит, бревно, говорит. То-то, он не мог завалиться, как следует мужчине, в лодку самостоятельно. Сваливал на ноги. Говорил, придавило крепко, если,- грит,- не я хана мне.
Варя сообразила, какое бревно упало ему меж ног, но медичке промолчала, подумав про себя только, теперь уже не вернёшь  прошедшие обстоятельства, погрозив в сторону брёвен кулаком.
Медичка приняла  угрозы в шутку.
-Татьяна Сергеевна, я сбегаю тут, в одно местечко? - Попросилась Варя, как по привычке предупреждала родителей, - я подруге  кое-что обещала.
Фельдшер подумала, что Варя всё-таки сбегает к родителям и предупредит их об её отсутствии.
-Что ты обещала, кому? Может, вдвоём лучше справимся, я помогу.
-Да-а, хотела немного ему продуктишек  в мешочек положить.
Это он сам сказал, чтобы я под каким-нибудь предлогом пошла на берег к нему и проводила.
-Милая доченька, да разве мы дадим ему помереть с голодухи?- Неожиданно  перед самым ухом прошептал Иван Степанович.
-Я ему хотела положить лезвие, станок.  Гляньте, как он  оброс? Как старый пень мохом. Положу платочек носовой, то да сё – вот и наберётся тормозок.
Степанович   прыснул от смеха.
-Ты, что хочешь этим довольствием его кормить? А вообще то ты очень проницательная. У тебя мужик, как я погляжу, будет выглядеть с иголочки. Это очень хорошо, молодец, дочка! Вобщем так, молодец, что поднаумила. Я всё приготовлю сам, но понесёшь от своего имени.
-Вы, наверное, мне что-то не доверяете, - спросила Варя, - боитесь, что я ему бутылку положу, да хвост стерляди? Да она мне, ваша бутылка, во, уже где торчит. – Она показала рукой по горлу.- Меня тошнит и по сей день от  того перепоя на всю жизнь тошнота проявляется. Вот конфет да печенья  я бы ему не отказала. Плохо, что он не курит.
-Как это плохо?- Радоваться надо, что наши мужики болезнью такой  не сподобились.
-Да, нет, я так, для приличия. Он ведь мужик. Обычно жёны в первую очередь толкают им закуску, а к закуске серянки.
-Вобщем, так! Тормозок я соберу сам, отнесёшь от своего имени, поняла? У меня тоже вкус офицера, воспитанника военного училища.
-Вы-ы, офицер? – глядя в глаза Ивану Степановичу, - Вот это да-а,  ни в жисть, в упор не видала живого офицера! Только в кино, да по книжкам.
-И всё-таки, я кой-куда смотаюсь, - предупредила Варя, - понимаете, дельце не большое, но и не отложное.
-Ладно, смотайся, если приспичило;  полдень на дворе, а ты ещё не забегала кой-куда,- Надо так надо, природу не изменить. Плохо, что у нас детей нет. Они были бы уже старше Вари.
Татьяна Сергеевна ушла и где-то, немного подзадержалась
Думаю, она договорится с  тёзкой, кто его знает, возможно, может и его так припереть, на выручку идти надо;  в деревне друг без друга, ни куда. Такси не наймёшь. На вский случай подзаправим мотор под крышку, прихватим канистру с горючкой, можно и до центра без остановки лететь, как на крыльях. Мотор «Москва», новый выпуск, надёжная техника; я на него надеюсь, как сам на себя. Да ещё вниз по течению, правда, мать их туды, намусорили брёвнами, вот опаска в чём, - размышлял  Степанович в ожидании жёнушки.
- Скажи-ка, мне Варвара, перед самым сном я всё думал: почему тебе не нравиться комсомол, как и твоему отцу?
- Мне всё нравится дядя Ваня, абсолютно всё. Только скажу я вам, не до пытливых шуток сейчас. Время нам на разговоры не отпущено.
- Не  скажи. Абсолютизма я в тебе не усматриваю, особеноо  по линии комсомола.
- Какой абсолютизм, какой комсомол?! Да, что вам дался этот комсомол?  Если честно признаться, то скажу. Я люблю вкалывать.
- То есть работать, значит?
-Да. Работать, а мне не дают работать, делать то, что я хочу. И хочу работать, то есть много, в аппетит она мне. Как мундирная картошка с солёной рыбой.
- Кто тебе не даёт? Когда ты и с кем ты успела посоревноваться? Например.
- Например, на овощных плантациях. Там работы не початый край. Девчата постоянно твердят, не успев поскланяться  над бахчевыми. Кричат:
- Варвара, иди отдыхать, хватит на господ работать. А я им в ответ:
- Не успели из дому выйти; уже отдыхать тащитесь. Не уж то горбы натёрло? Ведь выходим на работу не ранее одиннадцати часов. Что на пенсию ты себе заработаешь.
- Ха-ха! Ха-ха!
- Вот-вот,  и они тоже ха-ха. Варька к пенсии мешок с отрубями вздумала копить.
- Я понял твою заботу. Но почему  мешок с отрубями, а не с деньгами.
- Сейчас  растолмачу. Они говорят, что к этому времени в мешке ни деньгами будет пахнуть, а революцией денежной, это первое. Второе, что они к этому времени  почти опилками гнилыми станут. Изопреют заплесневеют и всё другое.
- Они правы. Хотя деньги надо держать в банках.
- Моя быбушка Евдокия  Афанасьевна годами в мешках в изголовье хранила, правда, когда прочитала книгу «Преступление и наказание» Ф.М. Достоевского, то живо сплавила деньги в детдом в подарок.
- И ты так же хочешь поступить?
- Я совсем не об этом толкую. Наше государство  переживает период послевоенного времени. Ему помогать надо, чем можешь. Вот я и вкалываю в поте лица. Им не нравиться, они против. Они говорят,  что я норму по нарядам  сбиваю. Расценки остануться такими, же, а норму выработки повысят. Вот они чего бояться. У меня всегда в коллективе по этому поводу разногласия. Когда работаю одна  - моё дело спорится в руках, и никто под руку не орёт:   план загонишь. Потому я и выбрала ферму. Телята меня лучше понимают. А бездарные комсомольцы только  перечень в списке показывают; особенно детки высокого начальства. И в то же время, я часто себе задаю вопрос. Почему государство гонит, гонит план. Мы его выполняем, а потом наше старание в кучу сгребают? Не понятно,  что ли? Собранный, урожай  не доводят до кондиции, остаётся урожай зачастую на поле. А трактора приходят и запахивают труд крестьянский. И вот, что самое поразительное: ведь не собрали, не сдали государству, а приказывают писать в «Молнии» собрали урожай всех видов продукции, в том числе и бахчевых на 101%. Врать народу, то зачем, а? Мы же сами своими глазами видим, что твориться в колхозе.  А это значит, мы честные труженики сами себе вооючию должны врать, вот, именно,  сами себе в глаза. Вы, знаете, Иван Степанович, когда приказывают мне малевать молнию, у меня душа с сердцем  пополам. Так, порой, хочется написать  газету-молнию ни отчёт в процентах, а целый текст:  « Хватит, врать, труженикам  деревни,  господа, хорошие!»
- Понял, Варюха-горюха, понял. Если ты,  когда-то отважишься написать такое, то тебя укроют не понятно чем, и никто не найдёт. И даже в голове про это не держи никогда. Поняла, нет?
- Поняла, конечно, дурочка, да не до такой уж степени.
-Потому твоё дело с бакенами тоже спорилось сегодня. Ты  не подвела родителей. Не создала сложную обстановку для пассажирского водного транспорта.
- Так, что не переживайте, я и с вашим домом справлюсь. Он не бакен, его не утащат плотами.  Я хочу сбегать всё же к подружке.
- Тогда беги, да рысью, не то не успеешь проститься с мужиком больным. Ох, и выбрала ты себе хахаля.
- Опять?! Никого и ничего я не выбирала. Это он меня выбрал. Только дудки ему от меня достанется чего-нибудь. Ему своей жены не перехлебать.
Тем временем, Николай стоял на высоком крыльце акушерского пункта. Видел, как бабочкой вспорхнула Варька. Не оборачиваясь, махнула рукой Ивану Степановичу, и, кажется, совсем не заметив больного.   Николаю показалось, что она подала знак, что помнит о нём.
Переодевшись в красивое летнее платьице, обернулась, махнула рукой:
-Я до Киры Рыбниковой! Просила меня показать выловленное сокровище - нашего общего подопечного
-Ну-ну, хорошо-хорошо, беги-беги дочка, только вот тебе ключ от дома, на всякий случай, чтоб не возвращаться!
Вернувшись, Варя переоделась снова, чтобы блеснуть перед подругами. Взяла ключ, положила его в «швейцарский банк», пощупала правильно ли, надёжно ли там  ключ лежит; нагнулась, не выпадет – нет. Одёрнула кофту, юбочку и побежала к закадычной подружке, Кире, которая спала ещё вовсю без задних гач. Увидев подругу спящей, Варя разочаровалась в её желании  увидеть утопленника.
-Ну-у, ты даёшь, Кирка? Так всех женихов проспать можно! Вставай! Солнце под зад подпирает. Гляди, какой день будет сегодня, краше вчерашнего. Правда, по-моему, не к добру это, солнце красное к сильному ветру, а наши собираются в дальний путь с больным человеком.
-Они что ещё ни того…
-Ну, ты, дрёма, я тебе дам того! Типун тебе на язык, тогда узнаешь того или нет.
-А сколько у тебя, их?
-Кого, их то? – переспросила Варя.
-Есть лишний?  Не боишься – отобью, нет?
Она,  не  спеша, вытягиваясь под ватным одеялом, ноги то вытянет, то согнёт.
-Я долго тут буду тебя уговаривать? Я бы тоже понежилась не хуже тебя, да вот некогда, вставай, пошли, а то уплывёт рыбка.
Я тормозок забыла прихватить, ворочатся назад надо. Ты тут давай  скоренько!
-Ладно, беги, я мигом. Мне не целоваться, можно, не умывши, сбегать.
Варя пришла на берег. Кира уже сидела на большущем излюбленном молодёжью камне, в ожидании появления Варькиного хахаля.
Подошли ещё незваные девчата из любопытства,  глянуть, хоть издали одним глазком.
-Ладно, уймись, не заглядывайся, не то слюну потеряешь, - толкнув одну другу девчонку, высокая не по годам девушка. Пришли и парни проводить того, что подвозили  вчера  на  телеге до медпункта. Каждый принёс с собою по тормозку – кто, чем богат.
Две подружки уселись плотненько на камне, подогнув под себя колени, прикрываясь, широким клёш покроя платьем.
-Как, ты, думаешь, Варя, мама твоя дошила мне платье?-
-А я её вижу днями? Почём знаю, да когда ей шить то?
-Она же не работает,  взялась подкалымить - пускай поторпиться,  не то сама дошью. И денег ей не дам, так и скажи своей мамаше. Я уже ходила дважды на примерку. У неё  оно почти готовое было. Лето пройдёт-не поношу  обновку.
Мария Григорьевна  слыла замечательной закройщицей и портнихой на деревне. К ней несли ситец на платья,  малюстин на телогрейки, сатин на одеялы тёплые. К празднику общему,  майскому, она почти всю деревню обшивает; особенно  угождает молодым девчатам. Из бязи шила халаты старушкам. На свою дочь ей никогда не хватает времени; потому Варя  крепко обижается  на  мать.
-Хорошо, скажу. Тихо, кажется, спускаются, он еле ходит, видишь?
Вдруг, мальчик по имени  Костя, с высоко поднятой рукой, над головой, трясёт узкой полоской бумажки
-Поездка отменяется, ребята! Поездка отменяется, ребята! Радиограмма, пришла - читайте! По рации передали: - «Наше судно причалено к противоположному берегу, за островом, ближе к  «Сосновому» к  посёлку!  К нему приближатся – опасно!»
Костя передал полоску бумажки Татьяне Сергеевне, Ивану Степановичу  и Николаю.
-Что будем теперь делать?- Спросили  работники Райпо. - У нас там товар отгружен, стоит в ожидании нас, и тоже под открытым небом. В шею  прилепят недостачу. Давайте, думать, товарищ, офицер!
-Экстремальная ситуация ничего не скажешь,-поскрипывая деревянными протезами, Степанович  вырабатывает  тактику.
-Думай не думай, Ваня,  нам тоже нельзя откладывать время больному; здоровье не терпит. Может быть, ситуация усложнится, температура не спадает.
-Может вызвать вам, как медику вертолёт для больного, как неотложная помощь, а, Татьяна Сергеевна? И мы бы с вами. - Предложила продавец Райпо
-Да обо мне то разговору, я подождать ещё могу денёк другой, - Николаю страшно не хотелось уезжать от спасительницы. Он знал: уезжает навсегда, и быть может, никогда уже больше её не увидит. Не стыдясь своих прощальных страданий перед Вариными  сельчанами; готов был заплакать, да не было слёз. Видно, температура выжила из его головы всю жидкость до последней капли. Николай умолял в душе бога, чтоб тот смилостивился и нашёл причину задержки отплытия  в райцентр. Но нет, бог оказался не  милосердлив. Он дал добро:  «Только плыть и немедленно!»
-Плывём немедленно, и только своей стороной! - приказал офицер запаса.
-А, если нарвётесь на скалы, на брёвна? – с тревогой спросила Варя.  - Вот надо же так, где тонко, там и рвётся, был бы у меня паспорт, я бы его ещё тогда, вчера утартала в райцентр. Ещё свободная была почти протока, а щас? Глядите-ка, что твориться.
-Ничего, дочка, места для лодки в протоке найдётся - мы же трезвые.
-А, если нарвёмся на них, - спросила продавец.
-На кого? На утопленников? Пусть не лезут. Мы осторожно, вниз по течению; можно и самосплавом, как те на нашем судне. Вы, думаете, они заводили мотор? Э, не-е, товарищи, всё сделано тихо, шито-крыто. Нам не зачем тогда брать с собой сопровождающего. Я сам на дюральке вас доставлю. Мотор надёжный, а там, на склад его сдадим, под честное слово и попутно загрузим товар тебе.  А с товаром обратно на другом судёнышке подкинут. Да, глядишь, и мою лодчонку на палубу забросят. Всё,  решили!  Едем, плывём, как хотите, так и понимайте, плывём!
-Вряд ли,  какой, дурак согласится ноне плыть в эдаку шугу из брёвен, как бы не зазимовать там. У меня скот ещё дома ждёт. Я надеялась, что ноне и вернусь, - засомневалась продавец.  Плыть и ли не плыть, именно, сегодня –завтра,  или уж, когда очистятся берега от наноса хвойных деревьев и топляков.
Варя подошла к  Николаю.
-Здравствуй,  Коля,  не вешай нос. Пути господни - неисповедимы. Как твоё здоровье, прежде всего?
-Ничего, нормально. А, как, твои руки? - Николай взял Варины руки; почувствовал какие у неё мягкие, нежные, и это после таких то работ как вчера?- Подумал, - какие руки - такая и душа. Он начал показывать всем, стоящим рядом.
-Ни бедаа, Коля, я за это награду получила, скоро поеду за ней с Т.С.
-С кем это Т.С.? –Ревниво спросил Николай, рассматривая окружающих.
Варя подала  не большой свёрток в руки  больному.
-Это тебе. Там всё учтено для тебя: станок для бритья, лезвие,  расчёска, зубная счётка, зубной порошок, носочки, носовой платок, - Варя медленно перечисляла, запнувшись за один предмет, ещё и двое плавок тебе, рубашки две, брюки. Ну, а сапоги те же наденешь, они ещё новые у тебя. Насчёт увольнения. Я  вот тут подумала, не надо бы тебе ничего сейчас предпринимать. В случае чего напиши записочку, что лежишь в больничке. Они тебе по окончанию лечения выпишут  простынь.
-Что это такое простынь, зачем она мне здоровому?
-Да это так у нас называют, когда выдают расчёт – портянка или простынь. Так, что все разом и получишь, либо портянку, либо простынь– пригодится. А больница  бесплатная у нас и питание тоже  так, что не волнуйся.  Как только  меня пригласят, правда, меня уже пригласили за получением награды, только не указали дату. Тогда я забегу к тебе на часок другой. Только ты это запомни – я приду!
-Ты зачем трусы то положила? У меня деньги есть; мне бы там кто-нибудь купил. – Николай покраснел слегка. Со стороны видно было – не здоровится ему.
-Что бы тебе ещё сказать такое, чтобы ты стал пунцовым?
-А, ты, поцелуй его на прощание, он станет таким! Любовь то разогревает кровя. Что это ему, твои, трусы?
-Нет-нет. Что вы, говорите, Кира. Для меня этот подарок дороже всего. Это её выбор, значит, она знает, что делать. Николай и Варя стояли друг против друга, краснея по невинности своей перед  людьми, окружающих их.
-Ну, уж нет! Что это я буду облизывать каждого? - Отошла в сторону Варя.  Николай точно стал как рак красным. Варя подойди ко мне, ты забыла расчёску в палате.
Девушка подошла вплотную, думала, что он ещё что-то скажет или уж так  теперь по привычке, как близкому человеку, как к брату.
Николай,  улучшив минуту возможности, взял крепко  свою спасительницу за плечи и трижды нежно поцеловал, как ни отталкивала она его. Намалёваные, от поцелуя парнем губы заалели ярче утренней зари. Щёки запылали огнём, что делать в данной ситуации; она совершенно не понимала, только немедленно выпалила:
-Ты, дурак,  что ли?! – Сама начала  растирать щёки ладонью. - Зачем при людях-то так меня, что обо мне скажут; им ведь только дайся теперь.
-При всех он тебе отомстил, - сказала не впопад пожилая женщина.
-За что мне мстить  ей, моей спасительнице? За что ей такое наказание? Это ей за то, что я её полюбил внезапно, и, чтобы там не случилось Варенька, я буду помнить о тебе всю жизнь. Должен же я как-то отметить  свою  временную принадлежность к тебе, пока инвалид. Обзывай, ты, меня теперь как хочешь, жаль, что мне до тебя так быстро не дойти; не постыдился бы народа ещё раз тоже, повторил.
-Ну, братцы, не поминайте, лихом нас, если, что?! Надумали плыть, значит, надо плыть. Ты, Варя, не волнуйся за нас, офицер запаса берёт ответственность за доставку раненого в госпиталь. - Офицер всегда на посту! – Поднёс руку к кепке, - не такие трущобы проходили, а тут подумаешь, бревно! Его же видно, как оно плывёт,- тяжело, с осторожностью переступая в лодке, по поддонам на протезах, уселся  в корму за руль, а молодёжь отталкивает дюралюминиевую лодку с пассажирами.
Офицер в отставке  усадил по местам остальных людей, больного положили с боку, у борта лодки. Начал заводить мотор «Москва», он что-то закапризничал. Пока он продувает свечу, пассажиры переговариваются.
Варя тем временем вприпрыжку с камня на камень добежала; остановилась рядом, на другом камне, что сидели с подругой, не глядя себе под ноги. Он обросший высокой травой и  не почувствовала опасности.  По ходу в траве можно обжечься крапивой, или  ещё чем можно задеть  по голым  икрам ног.
-Варька-а-а! Змея тебе, змея ноги обвивает, змея, слышишь? Не шевелись! Змею не тронешь – она тебя не тронет. Не шевелись только!
Сбежались все в кучу, кто был поодаль от места нахождения  Варьки.
-Валенька, доченька, не шевелись, - к опасному месту бежит мама Вари. – Я щас, милая моя, я щас! Вот, отыщу щемило токо! Помнишь, скоко мы с тобой их угробили? Токо не шевелись!
Варя замерла, как Зоя Космодемьянская под  холодным ветром, облитая водой. Окаменела, когда поняла, что ноги обвило серой холодной лентой. Ей так страшно не было, когда возилась с Николаем, там, в одиночку, и даже тогда, когда мог в любую минуту появиться, тот самый второй человек, который так изувечил Николая. Она была бледна, как,  предутренняя, луна. Отплывающие люди, в лодке, увидели, с Варей что-то случилось. В протоке перед деревней было чисто от брёвен, они без опаски сделали хороший  круг, вернувшись, причалили к берегу.
-Ворочайтеся, родимыя, путя не буэт вам ноне, - Предупредила Мария Григорьевна. И так уж запозднилися, путя не будет.
-Не каркай, Мария Григорьевна, под руку! – Крикнул кто-то из лодки.
-Какой уж тама каркать, от страху-от в голосе пересохло, а ты, Варенька, не шевелися, я ужо нашла орясину. Мария перегнула палку, получился хороший зев,  кора с другой стороны поддерживала устойчивость и целостность щемила, длиною в полтора метра с обеих сторон.
Варя стояла, как под гипнозом: ни страха, ни жизни. Просто стояла статуей.
 Окружённая со всех сторон людьми змея, только успевала водить головой в разные стороны, угрожая приближённым своим длинным двойным жалом. Оно трепетало, как  былинка  на ветру, но дело своё знало - защищаться.
Стосемнадцатилетний старичок, никогда не расстававшийся со своей собачкой, подошёл  рысцой.
Николай, сидя в лодке, зажмурил глаза, думал:  «Эх, я  сейчас себя лучше подставлю. Чем ей погибать!»- Начал подниматься.
-Сиди, Николай, не нашего ума дело там, - придерживая парня, продавщица, не давала даже поднятся., - энто тебе не пчела, у неё яду на всю деревню хватит. Сиди, милок, что уж будет, судьбу не объедешь, даже на сивай кобыле.
-Ну-ко, расступитесь-ко, селяне, - старичок, подошедший ближе к змее, поцеловал суку.- Господь с тобой, родима моя, всё одно погибать, двумя ить смертям не бувать. Взять её! Взять, родима! Взять!
Сука, по кличке «Быстра», с визгом заглатила часть рептилии, подле головы огромной змеи, Долго  трепала её, как верёвку по земле; задушив, она посмотрела на хозяина и медленно с опухшей шеей удалялась в сторону леса.
Под камнем лежала ещё одна змея. Это было время спаривания.
Под заговором старца змея уползала восвояси.
-Давай, ну чё ты робеешь,- командовала  Кира,- наступай ей на голову! Ведь уползёт же! Ещё наплодит всякой гадины тут. Молодёжь,  догоняя камнями, а Варя, придя в себя, взяла,  щемило, зажала голову змеи. Она хвостом крутилась вокруг палки. Костя, что принёс радиограмму с рвением и бесстрашием закричал Варе:
-А, ну-ка, ложи голову на камень, я тебя щас угомоню! Я сам вчера сидел на этом камне.
-Варя, гляди, подумай, ложить или не ложить тебе голову на камень, ведь раздробит  на куски. – Пошутила Кира.
Костя с удовольствием практиковался на добыче, раздробив голову змеи  в лепёшку.
-То-то же, гляди у меня, следующий раз будешь знать, как появляться на народе. - Мальчишка спешно, с видом знатока похлопал ладонью о ладонь и удалился  за косогор, к дому.
-Молодец, Быстра, молодец, умница,- хвалил её хозяин, провожая глазами, в последний путь, - жди меня, я ить тоже не за горами, вместе будем небесное царство коптить. Пущай нас бог простит. Прожили ему не свечкой и ни чёрту кочергой. А вот энтого не нады было делать, товарищи, - увидев, как молодёжь расправилась с рептилией,- вам вреда бы она не причинила. Кому землю-от пополнять? Не один человек-от должон жить на земле.
Старец удалился от толпы.
-Варя, пойдём, доченька, мне надо тебя осмотреть, и для профилактики ввести сыворотку. - Позвала её Татьяна Сергеевна.- Ты, что-нибудь почувствовала? Укусила она тебя, нет?
Варя стояла без слёз.
- Она меня загипнотизировала,- только и всего, возможно,  и укусила.
-Пошли-пошли, или стой здесь! Я сбегаю за ключами от медпункта!
-Нет, я только почувствовала, как она мне стягивала холодными обручами ноги, кажется, пальцы начали деревенеть и всё.
Старец из любопытства вернулся к толпе.
-Живи, дочка.  Живи, а собачка-то она ить  всё одно две жисти коротать не буэт, она своё отжила. Она и меня эдак-от, однажды, спасла. Под словом «Живи», дед произносил заклинания от противоядия, а наговорами  предупредил,  от укуса змей.
-Какой у вас дружный народ? – Обрадовался  за Варю Николай, - скажите, дедушка, а с ней ничего не случиться?
-Ужо случилось, милок, уже случилось! Не знай, на скоко я ноне силён, на стоко имется и надежда.
Вернулась Татьяна Сергеевна  с ампулой в руке. Шприц вынула из походного саквояжа.
-Отвернитесь! Подымай подол, Варька! Вот и всё. Больше не скачи по камням, озираться надо и глядеть под ноги. У нас тут место змеиного рая.
-Ничего себе? – удивился Николай, - может, мы её с собой прихватим?
-Места в лодке забронированы уже! Свободных мест, представьте, нет!- Скомандовал офицер  запаса.
-Нет-нет, что вы!? Я никуда не поеду, кто дома то будет у вас?
Лодочка  безшумно набирала скорость,  и чем дальше она удалялась, тем меньше и меньше становилось её очертание. Точно так же сердце Вари сжималось в комочек, чувствуя впереди одни ожидания, страдания и скуку.
Вскоре  она почувствовала, что с ней творится не ладное, не находя себе места,  пошла на рацию, где сообщили: лодка с больным не причаливала к берегу райцентра.
Без разрешения, без предупреждения вскочила на коня и рванула вдоль берега.  Да лошадёнка была не расторопной, Бешеные мысли: то одна, то другая не давали сосредоточиться,  правильно ли она поступает? Не замечая того, как она одно только  понюкала: «Вперёд, Рыжик, вперёд! Ещё немного! Они, где-то застряли между брёвен. О другом она не хотела думать»
Всё упиралось в одно:  на тот берег причаливать нельзя – опасно они об этом знают. По правой стороне могли быть только торосы из брёвен, а, возможно появятся и топляки. Лошадь бежала через кустарник, напрямик, не выбирая дороги, потому что, если по дороге ехать, то можно проглядеть лодку.
-Эй!  Варя-я-я, мы здесь! – Кричал Иван Степанович. - Мы, вот они!
-Доченька-а-а! Назад, назад! Мы здесь! - кричала Татьяна Сергеевна.
Умная  фронтовая лошадь  заржала, остановилась и не сместа.
-Ты, что, глупая, не уж то мишку, учуяла. Но! Но! - Варя соскочила с коня, оглядела животного, она насторожилась, может быть, и её укусила змея?
Лошадь, освободившись от седока, повернулась  всей тушей в сторону пострадавших на воде и заржала. Она упала на колени перед Варей. Девушка напугалась: «Это ещё что такое? Что тебе здесь цирк, что ли. Ну-ка, вставай! Ну, что мне с тобой делать, лодырь, ты, несчастная!».
Она присела задом, как бы только опершись об неё, лошадь тут же поднялась. Варя скатилась с лошади. Лошадь опять встала на колени.
- Ну и характер у тебя, мне с тобой бы спарится, вымотали бы давно друг другу нервы. – Вдруг, она услышала голоса.
-Давай, не выкабенивайся, сяду, и поедем, всё же лучше на лежачую залазить. - Села, без седла не очень то удобно. «Рыжий» не слушал команду; шёл своим путём в обратную.
-Ну, хорошо, может, ты дорогу лучше меня знаешь, тогда, давай валяй. Не прошёл «Рыжий» и двухсот метров, она услышала знакомые голоса.
Пассажиры в составе пяти человек, казалось, беззаботно оплетали содержимое тормозков. Даже добрались и до тех, что принесли  деревенские ребята.
-Привет!- С задоринкой поздоровалась девушка со всеми. - Вас, как угораздило сюда-то причалить? Вроде бы здесь глубоковато, я рыбачила здесь с отцом, когда жили в райцентре.
-Вот, как видишь, и мы рыбачим теперь, стоим на якоре. Ни в воду не сойти – глубоко; лодку не вытащить сидим на брёвнах, целиком топляки, связанные  пучком. Плыли  - не видели, а тут, вдруг. - Оправдывался  отставной офицер. - Нас как на льдине приподняло при спуске воды на  ГЭС. Теперь ни туда и ни сюда, сидим, загораем. Кто тебе мог сказать, что с нами произошло?
Варя пожала плечами, глубоко втянула голову в плечи, отрицательно покачала головой
-  О вас ничего не знали в деревне, пока не получили текст  и я ничего  о себе не знаю.
-А кто тебе дал эту лошадь, это же председателева скотина! Ильи Ивановича
Рыжий, как будто понял, что его так назвали, замотал головой и заржал.
-Никто мне ничего не давал, почувствовала, что с вами, что-то не ладное;  залезла на лошадь и по берегу. Если б горой то, что толку то. Она, какая то сумасбродная, то станет на колени, то поднимется, делает то чего мне совсем не надо. Хорошо, что ещё не скинула меня.
-Рыжий, на колени! – скомандовал  офицер в отставке. - Подойди к седоку.
«Рыжий» подошё к Варе, встал на колени и заржал очень тихо.
-Садиь, Варя, команда подана и выполнена, - поторопился сказать Николай..
-Ну и ну? Сколько живу здесь, а не разу не видела его действий,- она обратилась к «Рыжему». - Прости, дружок, меня. Я   совершенно глупая. Варя поцеловала морду «Рыжего» три раза. – Умница, с тобой не пропадёшь…
-Ты, наверное, его сильно гнала, могла запалить, это военная лошадь, ему уже много-много лет.
- Да, его разгонишь, где сядешь там и слезешь, а впрочем, ничего, поначалу хорошо сам без команды  бежал, навереное, чувствовал, как и я. Боялась,  я за вас  и  за него   страшно было, вдруг, зверя почует, вот тогда беда…
-Зачем сюда приехала? – Спросил, наконец, долго молчавший муж продавщицы, - выручать, так выручай!
-А, как? - Растерялась Варя. - Лошадь отдохнула, я поеду в район, осталось километров двадцать, - нашлась, что сказать,- время  ещё  шестьнадцати нет; доберусь я, где-то к часам к двадцати.
-Умничка, дочка, умничка, нам то ведь всё равно самим себе не помочь. Я тебе  предложу рекомендательный посыл и дам адрес моего сослуживца. Вместе воевали, ты, к нему скачи и  не медли. А он средь бела дня и ночи пойдёт на выручку  нам. Я тут набросал чертёж, где мы приземлились. На дворе лето  - солнце ни скоро скроется. Поезжай, дочка, а медведя тут нет поблизости, так что не бойся. – Офицер запаса перекинул записку,  завёрнутую в лоскуток тряпочки вместе с камнем,  через малый промежуток воды на берег.
-А, как же ваше поручение по дому? А впрочем, я так приблизительно дала намёк Кире, чтобы присматривала на всякий случай; только ни сказала,  куда и сколько я пробуду и где?.
-Вот, кому быть командором, умная девка, ни чё не скажешь,- похвалил девчонку Николай.
-Без седла  натрёт мягкое место не с привычки, - как бы про себя пробубнила продавщица.
Варя только к двадцати одному часу  добралась до знакомого.  И тем же временем она заехала в организацию Райпо, обсказала сторожу всё, что к чему. Все были наготове: принять утопающих, пострадавших, затоварить товаром продавца. Все дела  обустроил друг Ивана Степановича.
Все вернулись этим же днём, поздно вечером; вертолётом вместе с лодкой на привязи по воздуху. Продавец  затоварилась по  заявке. А Татьяна Сергеевна отложила личные дела в райздраве на позднее время, вместе с ней, отложил комиссию   по ВКК Иван Степанович.
Лишь не повезло вернуться назад Московскому Николаю, в связи с тяжелейшим заболеванием, а также не повезло и военной лошади. По согласованию с председателем  колхоза.  «Рыжего» попутно сдали  в заготскот. Из-за чего Варя  рассердилась и не разговаривает с председателем, Ильей Ивановичем.
- Он нас выручил, а вы? Чем мы его отблагодарили? Колбаску из него решили сделать!? Не буду, есть колбасу, не заставите!
-Знаешь, Варя, мы всегда чем-то жертвуем: собака собой и лошадь тоже. На том белый свет стоит, чтобы родиться – умереть под каким-то знаком, и в тоже время  остатся кому-то полезным
Тихий омут


Вернувшись, домой, к родителям, так как не понадобилась услуга медикам, Варвара стоит на пороге, не знает с чего начать разговор с родными.
-Что, блудница вернулась, сучка меделянская? – спросила мать.
-Если была  бы сучкой с ними бы и екшалась.  Уж,  какой привет, таков и ответ, как, видишь, вот домой пришла. Пришла к тому,  от чего приходится постоянно уходить.
-Тебе скако годов-от, Варвара?- послышался голос отца из комнаты.
-Вы, что забыли, когда меня зачали?
-Ты, как с отцом разговариваешь? - Накинулась мать на дочь.
-Совсем от рук отбивасся, Варвара.
-Да, потому, что странный подъезд ко мне делаете. Скоко годков. А, что будет, если я доложу, что мне семнадцать скоро?
-Ужинать садись.  Разговор сурьёзнай предстоит.
-А без ужина нельзя говорить, может, на завтра отложишь? У нас ведь как застолье то не всегда гладко получается. Только ложки трещат, не успеваю запасать. Хоть бы одну приобрёл или сам сворганил.
-Ты, деваха, не груби отцу-от, не то эвот крапива нажгу задницу, месяц чесаться будешь и  отца вспоминать, как  с ём разговаривать потребно.
-Хорошо, что ни веслом, благо, что вода далеко; бежать за ним не надо.
Варя ипугалась, взглянула на стенку, где обычно висит ружьё - его нет.
-Не поминай, грю! - Отец забежал в спальню для устрашения, в поисках,  что-то  глазами искал он и сам не знал.
 Вышел из спальной комнаты с улыбкой.
-Завтре у нас како хошь число-от? Помнишь, нет? Избегалася, однако?
- Нет, не помню, папка. Разве можно за бакенами бегать пешком?
-Завтре день твово Ангела. Ты, хошь, где ноне ночевала? Не с энтим ли проходимцем?
-Да-да, ты, угадал у меня их много проходимцев-от. Пятьдесят голов, все как на одно лицо, без выбора - чёрной масти. К чему это у тебя такая заботушка проявилась ко мне, уж не стыдно ли стало перед проходимцем? Что-то раньше не спрашивал, где я ночую, особенно во-время твоей попойки. Ух, как надоело  мне всё ваше родительское гнездо, благое царство и опёка. Мы  копошимся будто в тихом омуте. Так со стороны тишина и спокойствие, а глубже сунь голову, там черти водятся с искрами в глазах.
Отец снова выскочил из-за стола и погнался за дочерью.
-Иди, шамать, не трону пальцем! Разговор сурьёнай намечаться.
-Догадываюсь. – Не замедлила с ответом Варька.
Варвара стояла за приоткрытой дверью, а младшие братья и сестрёнка, шмыгнули живо под кровать, за чемоданы, где обычно прячутся от отца.
-Если, ты, Степан, будешь так пугать детей, то дочь наша с тобой точно скоро сбежит из дому, - вступилась, было, мать за детей.
-Иди, грю, шамать! Пальцем не  трону!
Девушка, медленно переступая порог дома, оглядывалась по сторонам. Она боялась, что отец может, что-либо отчебучить. Однажды, сонную схватил за ночную рубашку, и сбросил с кровати.  Цирковые номера  позволяет себе выделывать с каждой попойки.
-Ты, чой-то, позоришь родителев-от? Ночуешь, где попало, у тя чо постели нет, а ли как? Спишь одна на койке, нихто не мешат, спи барыней.
-Дома то у вас свои порядки, как у кержаков: ни к вам люди и ни вы в люди. Один срам матерный да на четвереньках ползание. Нет, бы, как все люди пришли бы погордились своей дочерью за награду, в избу-читальню, так нет же.
-Дык, ить мы не  знали, что у вас тама за представленне-от.
-Конечно, где уж там не знать, чуть запоздалась домой, знаешь, куда бежишь с орясиной. А то, как же, дочь ударница, а мать - не работает  и платье не шьётся. Какой ни есть, а всё же заработок. Плоты идут, тоже не знаете, стреляете в родную дочь, а какая разница в кого, лишь бы зло сорвать. Живёте только и смотрите в пасть едоку, кто больше кусок отхватил.  Кто больше молочных помоев отхлебнул. Ползаете друг перед другом, а на утро, как хамелеоны перед детьми на беспамятство всё сваливаете.
-Варя! - Крикнул старший брат, но меньше годами на шесть лет, - хватит, замолчи, не разговаривай с папкой, не то опеть схватит орясину, мы так до утра голодные сидеть будем под койкой. И нам мало не  покажется!
-Ну-к, - сынки, вылезайте из укреплення свово, шамать нады, ночь уж на дворе. Энто ить она виновата – её ждали.
Мария Григорьевна поставила огромную чугунную сковородищу, глубиной сантиметра четыре на выдвинутый стол от стены по середине кухни. В неё можно уложить шестьдесят ельчиков, рыбы. Четыре килограмма  крупной рыбы. Обычно трапеза без стерляди никогда не начиналась. Утром и вечером одна и та же еда. Над ёмкостью парит вкуснейшим ароматом пареной стерляди, посыпанной  укропом и зелёным луком. А с боку  на печке, как обычно стоит чайник литров на десять с добавлением литра молока с душицей. Такая традиция: мать без душицы не сядет за стол, либо с листочками молодой смородины.
Каждый тянулся к своему борту, к  краю, не заглядывая на  тот берег, как отец выражается: «Знай свой берег!» Каждый тянулся, чтобы достать лакомный кусок руками, помогая вынимать из сковороды деревянной ложкой. Мать отламывает по куску ржаного хлеба, если не доедали, то отец с матерью непременно доедят.
-Ешьте дети, да попёрдывате, кишечник-от заработат, что мотор, ко здоровью это
Пьянящий и соблазняющий аромат из сковороды  разошёлся по всем комнатам, текла неудержимая слюна.
- Ты, мать, чё не садисся рядом-от?
Все расселись по местам по возрастающей линии, мать села, как обычно с угла на двух стульях, подальше от хозяина.
- Я эвот тута примощусь, мне хватит места.
Отец, как обычно занимал трон с торца стола, кряхтя,  достал кусок стерляди за ним начали трапезу  всё остальное семейство.
-Ну, чё дочь,- начал, было, разговор отец, - замуж тя нады выдать.
Все положили съестное на стол, выжидая, что дальше скажет старший.
-Ты, дай, хошь ей пошамать, не то опеть ить выскочит из-за стола не емши, - попросила отца Мария Григорьевна.
-Дык, я чё, пущай шамат, да слушат, вот самай раз и выговориться мне тут придётся.
-А я назло, мама буду шамать и никуды не побегу! У него привычка, как я поняла, этим самым аппетит отбивать, вы не находите родичи?! Не переживайте за меня, о себе подумайте.
-Ну, товды слушайте, - отец вытащил огромный кусок стерляди, затолкал его в рот, остальную часть положил на стол деревянный без клеёнки
-Тута Савелий  со своей бабкой приходил,  руки у нас просил, - отец не договорил.
Варя заразительно засмеялась, вместе с ней и братья с сестрёнкой, не понимая над, чем смеётся старшая сестра, к смеху добавляя визгу.
Вдруг, она прекратила смеяться и неожиданно для отца, выпалила, чуть не подавившись рыбой.
- Ну, так отдайте им свои руки, если  им у них не хватат, если  у вас лишние они. Можно пожертвовать руками, ногами.  А, если   не хватает им головы  своей, то и голову, положите, им на стол. Сотворите им щедрую благотворительность, они с вас не возьмут калым. Да и то, правда, с чего взять-то, мы ведь нищета голимая. Сколько ни горбаться, а всё без толку, Три зарплаты, а всё как в яму…
-Я с тобой сурьёзно рассуждаю!- Грозно стукнул отец по столу, так что у стола отломился  угол.
Братишка старший  заплакал, а младший выбежал из стола, спрятался опять под   кроватью,  прихватив с собой два куска рыбы себе и брату.
-Ты чо, сын, плачешь?  - Спросила Мария Григорьевна Семёна.
-Кусок рыбы от испуга упал под стол.- Залезая под стол за куском, сказал  Сенька от испуга.-  Я его нечаянно уронил.
- Степан, ну чёй то ты опеть взъерошился ноне, чем сын-от  не угодил.
Варя назло отцу, уплетала за обе щёки стерлядь, припивая чаем с душицей.  Отец медленно и противно переваливал пищу  с угла на угол, глазами давая понять дочери, что ты у меня сегодня  получишь.- Я те горб-от согну в три погибели ноне.
-Ну, дык, как ты на энто  мотришь, дочь, на моё предложение-от?
-Какое предложение ты мне его сделал, не помню?
Отец заскрежетал зубами. Варю так и подмывало спросить: « Не глисты ли?» Отец ехидно снова обратился к дочери с тем же вопросом, о замужестве.
-Варя, - сквозь слёзы проговорила мать, -  Согласись с предложением отцовым, не то ить избегасся, как сучка по дворам-от чужим.
-Вам, что выпить захотелось за моё согласие? - Смачно доедая оставшийся кусочек стерлядочки.- тогда щас подождите, не то, поди-ка со вчерашнего дня головёнка трещит.
Она вышла из-за стола.
-Спасибо за ужин. Сейчас принесу, ждите. - Вскоре Варя появилась, поставив бутылку на стол,- На! Пока ещё не наелся, мало ещё принесу, в долг взяла.
Степан Петрович изменился в лице, стал белее стены известковой. Он не знал, как поступить с дочерью и что ей ответить. Раз бутылка на столе - разговор другой. Он был удивлён, тем, что она всегда от него прятала бутылки, а тут?
-Варька, зачем, ты, принесла?- С испугом спросил Семён,  бродивший с куском по двору, ты то сбежишь, а нам его страшилки  видеть и слушать.
Отец вышел тоже во двор. Так он несколько раз выходил и заходил  в дом, уговаривая дочь.
-Я с тобой на сурьёзе хотел поговорить, а ты? Шутку шутить вздумала?
-Ты, что с внуками решил заняться, как и со своими  же детьми  обходишься?  Я тебя с войны жду, когда ты меня добрым словом назовёшь, брал ли ты на руки меня по приходу с войны? Держал ли на коленях, как отец?
-Нековды было, дочь. – Виновато ответил отец. Мы с годами умнее становимся.
-С годами говоришь? А вчерашний день помнишь? Не ковды, говоришь? А раком ползать с получки  по неделе, да с аванса по четыре дни, есть ковды? Мы из-за тебя всей семьёй проживаем под кроватями и по полмесяца от страха выкидываем из жизни золотое детство. Что они у тебя видят? Убежище под кроватью и всё! Надо же!  Называешься отцом, наставником? Ложки об лоб собственных детей раскалывать надвое. Ты хоть одну приобрёл деревянную ложку, чего ж ты металлической, то не хлебаешь? Рот обжигает? Не так ли? Так ты и нам обжигаешь наши нервишки. Мать то на что у нас похожа; цакает зубами, что собака цепями. Зачем она, я тебя ждали такого? Зачем ты нам нужен такой отец?! А насчёт замужества, я уж как-нибудь сама в себе разберусь; ошибусь с говном возиться не стану, как некоторые. Гляди-ка, и это она живёт с тобой ради нас? А, ты, вдруг, внуков захотел поняньчитЬ?! Свежо предание, да вериться с трудом, батя. Ты, своим, робятишкам-от дай ума, мне опоздал  уже  давать.
-Дык, тебе же, как лучше думал, дочь.
-Какая я тебе дочь, спроси у Марии Григорьевны, она лучше знает.
-Мужик-от он не плохой, - не отступал от идеи  Степан  Петрович.
-Давай, соединяйся, ты за бабку Савелия, а Мария Гргорьевна за Савелия, по вашему вкусу будет подбор. Может парень знать ничего не хочет иметь такую родню, а вы тешитесь надо мной. - Варя на всякий случай всё ближе подходила к окну с чуть приоткрытыми створками.
Степан Петрович по состоянию неуравновешенной нервозности, то сядет за стол, то выйдет, то опять схватит кусок рыбы.
Отец выскочил из стола, да к двери, чтобы закрыть дверь на крюк, да всыпать дочери по первое число, чем попало.
-Папаня! Смолоду да по глупости еще можно успеть выскочить прямо  из окна!
Варя вскочила на подоконник, открыла  настежь створки окна.
-Папаня! Спасибо за ужин, век бы не видеть такого застолья с вами! Больше вы меня не увидите, ищите себе няньку с провизией побогаче.
Варя скрылась за домами. В след прогремел выстрел.

 Шло время. Варя издали встречала повозку с почтальоном, не спрашивая, его ей отвечали:
-Ничего нет, милка, видно, уж и забыл? Трепло эти мужики!
Не доверяя родителям, в день прибытия почты подходила к дому, втихаря от отца;  сама стояла у почтового ящика, чтобы мать не сыграла над ней злую шутку – отобрать у неё единственное, что было на сердце.
Однажды, почту некому было  возить на лодке, из-за дальнего расстояния. Варя сама вызвалась её доставлять, но ей не разрешили по причине отсутствия  паспорта.  Определили нового почтового работника по доставке корреспонденции, то она первая, словно, в очереди за  дефицитным товаром стояла, за посланием от того, которому вернула жизнь.
- Ваша фамилия?- Спросил молодой мужчина, вновь принятый почтальоном, только что переехавший из города в  деревню.
- Жихарева Варвара Степановна. – Живо с огоньком ответила девушка.
Почтальон, как бы подразнивая, долго копался в корреспонденции.
- Что ты так долго роешься там, как в мусорном ящике?  Все газеты перепутал и перемял, - заворчала рядом стоявшая женщина. Тебе ликбез пройти сначала надо по обращению с почтовыми документами. Ты, так растеряешь бланки  с пенсией.
Почтальон,  развёл руки в стороны. Объяснил, ожидающим,  в колхозной конторке:
- Как, видите, молодая, симпатичная, ничего вам нету.
- Вы, бы хорошенько посмотрели, а? – попросила третья женщина, ведь ждёт же. А мне ничего нет, посмотрите попутно. Газетки  должны быть.
- А мне пенсии нету, разве сегодня? – спросила   баба Люся.
- Как, видите, почти ничего, никому нет, к сожалению, одни газеты.
- Тебе, наверное, не выдали? Новый ишо не обтёрся об нас. – Сказала та же баба Люся.
- Да-да, вы, правы! Мне доверенность на доставку почты вначале нужно было получить. Особо ценное вам привезёт, уполномоченный по колхозным делам по уборке урожая. У вас тут, ситуация случилась мне не понятная.- Почтальон снова развёл руки в стороны.
- Ты, кисти-от  в стороны-от не разводи, а свыкайся с нами, тожно и своим станешь, не то собственным хором тя уволим. Сёдни нет, завтра нет; экость пропасть, кака? – разорялась бабка, Люська.
- Да-да, я к вашим услугам. Я  для того и приехал с семьёй, чтобы сроднится с вами. Город надоел ужасно, квартир нет. А пенсия-то вам будет доставляться особо нарочным, либо через продавца вашего села.
- Эк-кой, ты смешной? Глянь, в село мужик заехал! Аль не видишь, дворов-от  всего ить чёртова дюжина с банями да с хлевами.
- Да с  анбарами – добавила четвёртая старушка,- не ужиться те у нас.
Прошёл  год. Варя ждала Николая  душой и  разумом, но известий от него не было. Только из Красноярска пришёл ответ на запрос  фельдшера Татьяны Сергеевны. «Московских Николай Николаевич выписан. Что касается диагноза, это  дано знать только больному».
Татьяна Сергеевна знала приблизительно диагноз, а потому  отводила разговор на эту тему.  Варе знать это было не обязательно.
         - Обманщик он, а я то ему поверила сердцем и душой,- выплакалась она ей. - Все мужики обманщики.
В лето Варя и Кира сходили с геологами работать от  лабораторной экспедиции в тайгу обрабатывать керн. Они обе рассчитывали, мечтая о паспорте, получить этот документ, а затем удрать из колхоза.
Но и здесь у них ничего не вышло. Получился облом - временным паспорта не положено. Тогда  девчата задумали другое: устроиться в дом работницы. Варя устроилась у председателя колхоза, а по вечерам устроилась на двухгодичные курсы медиков. Проходила практику в роддоме у той же акушерки, которой служила домработницей; Кира домработницей у тех  геологов, что была в таёжном  маршруте. У них сын старше её на  одиннадцать лет. Соблазнив её, на ней женился,  и Кира вскоре отяжелела.
 А Варя медику понравилась за её хозяйский глаз, за её экономичность
 Хозяева всякими  неправдами решили отодвинуть выдачу справки о том, что она проживает  у них для получения паспорта.
- Тебе то повезло, Кирка, хоть так то у тебя красные корочки, а у меня?
- У тебя тоже имеются красные корочки.- Кира намекала на Комсомольский билет,- ты не завидуй плачущей подруге, лучше бы я в колхозе вкалывала, но не под мужем.
- Не уж ли  к беременной пристаёт?
- А то, как же, надоел, говорит, дай, Кира, хоть с краюшку, далее то вовсе нельзя будет. Тошнит уже от него. Он ведь старше меня на полтора десятка лет.
Девчонки рассмеялись, но всё же обоим было не до смеха.
- Кир, а я тоже замуж, наверное, выйду, - осторожно, как бы спрашивая совета младшую по годам подругу.
- За кого? Не за коротышку ли?
- Угу. – Пробурчала Варя.
- Знаешь, я тебе не советчик в этом деле, я уже мотаю сопли на кулак, вот уже и рожать собралась. Уходить от него буду. Ненавижу я его, страх как.
- Ты не зря трудишься,- посмеялась над подругой,- зато у тебя уверенный билет в жизнь есть. Теперь уже никуда не денешься – терпи, девка.
- Он меня любит, а я его нет, что делать? Правда, он обещает устроить меня при институте.
- Во, даёт?!  И тебе всё не так, убить тебя мало, Кирка.
- Он говорит, что нужно поработать, где-нибудь с годик, например, как в институте, тогда можно будет пробовать поступать тут же, в этом учебном заведении. А так, говорит, на колхозников смотрят косо. Туда принимают только по направлению от колхозов. Наш брат, один из десяти  проходит. И то, наверное, только-только в СХИ.
- Ну, ты, даёшь, Кирка, вообще  знаткой стала. А что это за знак СХИ?
-Это ни знак. В переводе на русский язык, по-деревенски: Сельскохозяйственный институт.
- И, ты, туда хочешь опять зарыться из говна,  да в золото из-за такого то мужика? Тебе, что специальности он не может подобрать там? Ну, например, учительшей быть, ты же мечтала ею стать. Вот и тормоши его, чтобы устроил.
- Нет, он в СХИ не хочет мне помогать поступать, он в свердловский  какой-то? Потому, что сам преподаватель этого института. По моему даже там шишка какая-то. Обожди, не всё сразу, дай, разузнаю, скажу тогда тебе.
- Кира, узнай-ка, нет ли там какой-нибудь музыкальной школы, для начала? Может, я бы через тебя туда оформилась. Кстати, а кем тебя он хочет принять на работу? У тебя же никакого образования насчёт этого нет.
- В методический кабинет устроит, сказал, книги выдавать студентам.
- Везёт же людям? Тебе подошвы у ног надо ему облизывать. А ты  от него бежишь, как чёрт от ладана. Вот возьму и предупрежу его, дура, ты, такая! Жалко мне его, Кир.  Человек создавал ячейку семейную; надеялся на тебя, ты же красивая на морду, а душой поганая обманщица. Поглядеть бы мне на него. Стоишь ли ты  благополучного мужчины, и  того,  что он тебе приподнёс, как на блюдечке.
- Не увидеть тебе моего супруга. Завтра отчаливаем к нему на работу.
- А, как же животик, не помешает?
- Нет! Рожу и к свекрови подброшу; пусть водится, а я учиться буду. Кстати ещё и декретные отхвачу, по закону,  беременным в приёме  на работу у нас не отказывают. Не серчай, на меня, Варя! Станешь, жить на растопашку всю просквозит, а ветер, знаешь, он какой?
- К чему это всё? – недоумённо спросила Варя.
- Всё к тому, что завтра я с тобой расстаюсь, возможно, навсегда. Разные у нас с тобой понятия и дороги. Может, и встретимся, как-нибудь. Без утайки, скажу. Знаешь, того капитана на катере пассажирском?  Теперь он на грузовом  катере - плоты водит?
- Ну и что из этого?
- Там моя душа!  Там, с ним моё сердце!  Как и твоё сердце у Николая. Не веришь? Когда-нибудь увидишь, поверишь.
- И, что ты будешь ему нужна такая потрепанная, да ещё с ребёнком?
- Дура, ты, понять никогда не сможешь меня; я же первую ночь с ним проспала, а может и ребёнок от него будет, тут ведь соображать надо. Он у меня такой, муженёк-то?! -Кира покрутила пальцем по виску.
- Мне бы твою нужду.
- Ты с этим мальчиком встречалась, после того как ты его отправила в больницу в Подтёсово?
- Что ты? Я спала и видела, как бы удрать из этой экспедиции. Я любую причину находила,  и так обрадовалась, что его клещ укусил. Его трясёт, а я то думала, что он меня хочет. Я его спрашиваю: что с тобой? А он мне говорит: ты меня не бойся; лучше помоги чем-нибудь. Вот я и подумала о нём плохо. Думаю, подойду близко, схватит за шею и под одеяло!  Что смеёшься. Ты то, где в это время была?
- Я то?
- Кто же больше?  С нами никого рядом нет.  – Девчонки оглянулись.
- Я была в районе с отчётом по добытым и обработанным  кернам. Хорошо, что нас там не было. Слышала, нет? Палатку медведь разодрал со студентами. Говорят: «Определили ребят только по кусочкам оставшейся одежды. Да и я чуть смертью храбрых не утопла»
- Как это?
- Как, как. Его трясёт. Вижу, что дело не ладное. Решила личные неурядицы в сторону, а мужику помочь надо. Вот и сдвинула тот дощаник, что на берег был затащен, кем-то.  Осмотрела дощаник. Запасу в бортах всего с мою ладонь. Просто не представила перед собой ужасной смерти, вот и рискнула. На другой берег перебросила, а там сдала председателю колхоза. Он на свою моторную лодку его уложил  и в Подтёсово и вместе с ними я.  Мне-то бы как пришлось, а вот его  могли не спасти. Он был, как бы парализовнный, куда ему руками махать? К нам с  парохода «Лиза Чайкина» шлюпку стащили,  для спасения душ на всякий случай. Я им отмашку сделала,  не двигаться, чтобы волн от парохода не было. Я спокойно без их помощи доставила на берег больного.
- Ты посещала его в больнице?
- Зачем? Мне передали: парень идёт на поправку. Ну, думаю, и, слава богу, флаг ему в руки.
- А, знаешь, он ведь был у нас, в деревне. Тебя искал.
- Зачем я ему была нужна, не спросила?
- Спрашивала. Говорил, что отблагодарить тебя решил за спасение. Хотел отдать мне, чтобы я передала свёрток тебе. Я отказалась. Говорю, что это за подарок через третьи руки. Он сказал: спасибо за совет, как-нибудь сам.  А ты, куда исчезла, на все полгода?
- Я не исчезла. Я  временно опять же оформилась посудницей в кафе «Золушка».
- И чего не работалось там тебе?
- Ничё себе работёнку отхватила. Они  замажут сажей, а я после вечерней смены до двенадцати часов её драила. А утром прискребаются, то там грязь, то там чёрные пятна от  нагара.
- Что дальше?
- Всё бы ничего да вот квартиру сняла я  уже с постояльцами не знавши, и бабулечка мне не сказала.
- Жили бы вместе, что тебе постояльцы.
- Ага, прихожу с работы, а там пьянка. И знала, бы, ты кто там обитался? Вся женатая и замужняя милиция.
- По секрету. – Кира подставила ухо Варьке – Кто же, если не секрет?
- Милиционеры. Вот  кто. Сплю, однажды, чую, кто-то рукой шарит по моей груди, а проснуться  никак не могу, ухряпалась от работы. А в это время на полу парочка, он и она, друг на друге, что-то делают. Я как закричу. Села на кровати, кричу: Вы, кто такие, вам, что здесь надо?! А этот пузан, милиционер, видима, испугался. В комнату вошла старушка, что сдаёт жильё. Спрашивает: «Что случилось?» А я ему, ага, ничего не случилось, ты что потерял под моим одеялом, да ещё по груди шаришься.
- А, он, что говорит?
- Представляешь, нет? Он говорит, что я во сне бредила. Что я с кем-то во сне ругалась, а,  он меня успокаивал.
- А бабка, что в ответ?
- Она родственница моей матери, извинилась передо мной и попросила  любовников покинуть избу. Я узнала, что бабушка туберкулёзница, тоже немедленно в этот же день собрала вещички. Иду по улице центральной с чемоданчиком; мне навстречу материна знакомая, гинеколог - акушер. Она меня тоже неоднократно видела. Спрашивает: «Ты, куда с чемоданом? Домой или из дому?» Я объяснила ситуацию. Говорю: Домой-то уж не больно хочется. Она пригласила меня к себе на работу с детьми, так сказать, значит, домработницей на полном содержании и двадцать рублей ежемесячно зарплата. А по вечерам предложила ходить на двухгодичные курсы медсестёр.
-  Тебе, оказывается, не плохо везло, чем мне, Варька? Чего ты ищешь? Ты хоть раз пробовала с парнем?
- Почему ты спрашиваешь?
- Ты, глупая или, как? Сколько раз твой бывший больной спрашивал о тебе, знаешь, нет?
- Откуда мне знать, у меня он ничего не спрашивал. Не было такого. - Не поняв вопроса подруги, продолжает  рассказывать о прошедших месяцах
- Я, конечно, ничему не брезгую, и крови не боюсь. Только вот процедурами, которыми я занималась не для моих лет.
- Что за процедуры, рассказывай,  не то скоро идти надо. Ты, почему на мой вопрос не отвечаешь? Ты хоть раз пробовала с этим  парнем?
- Роженицы там лежат во всяком возрасте, одна аж под пятьдесят лет родила двойню. Мне надо было взять палочку с тампоном на конце, обмакнуть конец в марганцевый раствор, и начинать подмывать. А мне, представляешь, спасу нет, как стыдно, глядеть ей туда в это ущелье. Аж голова закружилась. Я отвернулась, а работу по гигиене продолжала. Вдруг, она, как заорёт, ты куда смотришь? У меня там швы, ты ещё больше разорвёшь матушку, да по матерному на меня. Прибегает медсестра, и меня же ругает. Я для начала стерпела. Потом зовут меня в процедурный кабинет. Держи, говорит, ребёнка. Берёт такой большой шприц, как мне показалось, и тычет им,  в ручку малютке, только, только рожденному через три дня.
- Зачем?
- Прививку БЦЖ. Что это такое мне, говорят,  не дано знать. И так каждый день, такие страхи из-за  новорожденных. А тут ещё такое зло на них, откуда-то появилось. Вставать подмываться не могут или нельзя, тут неразбериха, какая-то, а, как услышат, что я кричу, когда делают ребёнку прививку; они немедленно сбегаются и смотрят, что с их детьми творят. Мне второе замечание сделала главная акушерка. А сама, как-то ушла домой, говорит,  если что беги ко мне за мной домой, я тут рядом живу.
- Ну-ка, давай рассказывай, всё надо знать, ведь и мне скоро не миновать такой участи. Как я на всё это буду реагировать?
- Отреагируешь, если попадётся такая практикантка, как я.
- Рассказывай, не тяни резину.
- Ничего вроде бы не предвещало, а тут сразу, откуда ни возьмись, привозят роженицу. У неё уже воды отошли, а она только, только, хватилась прибыть. Называет меня медсестрой. Говорит, быстрее неси таз с водой. Ребёночка сразу надо обмыть. А другая роженица ей говорит, обмоешь ребёночка дома, или уже старик твой обмыл. Она разлеглась прямо на полу, и давай тужиться. Мне вместо того, чтобы бежать к акушерке домой, она учудила молча начала рожать. Я бегаю с тазом, зачем сама не знаю. Роженица схватила меня за ногу, я вместе с тазом, с водой  упала на неё и  всю окатила водой. Бабы ржут, одна поднялась, пошла, звонить домой акушерке. Дозвониться не может.
- Ну, и что дальше? Ребёночка то хоть не захвостнула, своим тазом с водой?
- Нет, ему то, что станет, а вот мамаше досталось. Таз с водой  пришёлся по голове роженице. Ох, и материла она меня потом. Только перевязала пуповину ребёнку;  заявляется главная медсестра и  акушерка. Кругом на полу вода  с кровью. Тут уж они пометали икру. Тут уж они пометали. Спрашивают, когда пуповина была перевязана. Кто пуповину отрезал, перевязывал? Я, говорю: кто, как не я? До вас разве дозвонишься. Хорошо, что поддержала меня одна из рожениц. Говорит, молодчина девочка, только вот не по годам она здесь. Ей бы практику, где-то в другом месте проходить, а тут насмотрится всякой всячины.
- Уже насмотрелась и наслушалась всякой всячины, лучше места не найти. – говорю ей в ответ. А главная акушерка: Пусть привыкает, здесь самое чистое место в хирургии, если вы хотите знать. Домой, вечером пришла. Сели за стол с муженьком и давай меня чествовать за приём первого малыша, вместо того, чтобы отпустить в кинотеатр. И ещё спрашивает: Ну, как тебе сегодня понравилась горячая работа на самостоятельность?
- Я, гляжу, ты все профессии охватила за раз три  раза. Прошла Крым, рым и медные трубы.
-  Знания, не рюкзак с кирпичами за плечами, в жизни может пригодиться, и это. А горшки и кастрюли, пускай кто-нибудь за меня драит. Да ещё я в одном месте устраивалась. Быть поваром в техучастке на берегу для взрывников. Так одна решила тоже устроиться туда же на работу, а её не берут. Говорят, слишком толстая бабёнка. И ведь представляешь, нет? Добилась таки она, сняла меня с работы.
-Что она предъявила тебе?
- Я готовила обеды на кострах, ручник у меня специально был для прихватывания чугунов. Они же всегда бывают в саже. Вот она и решила мне устроить подлянку. Утащила  тряпку,  как у нас в деревне называют отымалкой, а я её на рабочем месте ищу, А тряпку рассматривает в кою пору  санэпидстанция.
- И что она, твоя СЭС?
- Написала рекомендательное письмо в организацию по увольнению меня с работы за такое отношение.
- А, что ты?
- Я приехала домой. Рассказала всю историю депутату,  продавцу нашей деревни. Она говорит: Садись за стол.
- Значит, она посадила тебя за стол переговоров, как дипломат с дипломатом?
- Ага.
- Что дальше?
- Взяла мою она петицию и, когда поехала в район за продуктами, отнесла её к прокурору.
- И тебя уволили после этого?
- Что ты? Зачем увольнять?  Пока шель шевель меня не только уволили, восстановили на работе, как несовершеннолетнюю, заплатили за вынужденный прогул по вине производства, за  три месяца.
- И скоко ты отхватила?
- Приблизительно около двух, если не больше тысяч.
- И что тебе там не работалось?
- Мы договорились с новой поварихой, которая меня вышибла с этого места. Она будет ответственной за пищеблок.
- Значит, она всё-таки осталась вместо тебя?
- Однако, ты меня не слышишь, что я рассказываю.  Мне выгодно было оставить прежнее место, потому, что опять лес, берег, кругом мужики. Зачем они мне. Я поехала, как бы в райцентр  помогать загрузить продукты из овощей в банках. А как прибыла в район, я нашла причину уволиться, вроде, бы, как не под силу тяжести носить. Меня уволили , как несовершеннолетнюю без отработки. Но в итоге я была в выигрыше.
- Так, вот ведь, как оно получается. Без паспорта можно  вкалывать, а трудовую книжку, всегда, пожалуйста, получите. Так, нет? Она у тебя на руках?
- Зачем она мне, когда нет паспорта? Вот, именно, в тот день я и встретила бывшую мою,  работадательницу  гинеколога. Прошла медосмотр у неё же. Она мне говорит: «О, да ты ещё». Не договорила,  я не поняла, что она хотела сказать; только похлопала по попе и скинула с кресла медицинского. – К работе приступай сегодня же.
Кира не поняла, зачем Варька залазила на кресло, либо она не слушала свою подругу. Либо ей просто было не интересно. И всё же Кира очень завидовала подруге.
- Да, Варя, ты меня преуспела во всём, а я только имею теперь понятие, как расставлять ноги. Я  спрашиваю: Ты с мужчинами шуры - муры делаешь или ни разу ещё?
- Как это понимать, шуры –муры и не разу? Сама видела, всё время с ними шуры-муры, никто на меня не был в обиде.
-Ладно, Варька,  как мне видится, с тобой не соскучишься. – Покрутив пальцем по виску у Варьки.  -  Мне пора, может и встретимся, когда. Дома будешь - привет родителям от меня моим и твоим. – Кира решила, было уйти, но всё-таки очень уж интересует её отношение Антона и её подруги.
- Нет, Варька, я так просто не уйду. Скажи честно, мне одной, всё-таки, ты кого больше любишь из трёх женихов. Или у тебя есть соблазн выйти замуж за состоятельного мужчину?
- С чего ты взяла? Кто такой состоятельный у нас в деревне?
Я страх, как  не терплю богатеев;  стать самой  богатой это в моих силах. Пусть не сейчас, со временем, конечно, непременно буду богатой.  Что ты считаешь богатством, Кир? Материальность  или духовность?
- Ты меня вышибла из мыслей. Тогда у тебя осталось ещё два жениха, ой, извини, опять три остались!
- Так вот, богатство для меня в первую очередь, является духовность. Как человек устроен, такое и его богатство, а за его богатством и подруга жизни  будет сверкать золотом, как от лучей солнца. Подруга станет перед солнцем, и скажет, однажды, спасибо тебе  Боженька.
- И всё же скажи, на кого ты уповаешь больше всего теперь, на Антона, на Николая, на Сержа? Кто он? Кого бы ты всё-таки выбрала   надёжного друга по жизни.  Кто тебе к сердцу ближе? Чего молчишь? Всё-таки, кто-то чревоточит тебе нутро из трёх?
- Ты слышала песню по Муромской дороге?
- Конечно, слышала, могу спеть.
- Так вот, петь не надо, я сама не плохо её исполняю, но  вспоминаю слова этой песни, я думаю так просто сказать, кто больше мил не серьёзно.
- Да, конечно, кто больше тебе мил?
-  Силой милому не быть, но сердце моё открыто только для одного. И   пусть место  останется святым для него, если даже он в эту дверцу никогда не заглянет.
- А, если он женат? – Пытливо заглядывая в глаза подруге Кира, - если он женат?
- Говорят: жена ни стенка, можно бы и отодвинуть, но зачем?  Если уж он женат, пусть даже  ошибся, это его выбор. Помни, через грязный порог в доме грешно переступать.
- К чему бы это? Зачем ты  говоришь? Это меня касается?
-  Это касается всех и его, и её.  Однажды, плевок попал на порог, его не разотрёшь, так, чтобы никто не заметил. Как хочешь, так и понимай, подруженька. Порог ни дорога, она у меня очень и очень длинная, я на ней ещё встречу того,  кто богом будет  определён
После двух попыток устроится выгодно, чтобы получить паспорт, Варе дважды не повезло. Она не хотела годами пахать на медиков с их детьми. Они её не обижали ничем, находилась на полном содержании, да ещё за месяц выдавали на руки чистую зарплату в двадцать рублей. В кино отпускали, иногда на концерт  гастролирующих артистов. Но всё это Варю не устраивало. Скованная всеми правдами и не правдами, она решила по-своему.  Оставить  хозяйку без предупреждения, что она их не будет больше обслуживать - вернулась к себе в деревню.
- Подумаешь? Им надо, чтобы пахали на них, а паспорта никто не желает дать возможности получить.  Ведь, какая была возможность? По договорённости,  она меня к себе прописала и дала бы  справку с места жительства, то я ещё год отработала бы у неё по совести. Так, нет же всякому своё. И я не в поле обсевок. От трёх женихов нет отбоя!  Дам согласие  красавцу, пусть мнёт и целует, как может; не всякую же заразу собирать по деревне от мобилизованных проституток. Сергей, сирота, безотцовщина, мать больна. Если он не  равнодушен ко мне, значит, я  возьму верх над ним и перевоспитаю, своего Сержа. Он ведь  самым красивым на деревне считается. Красотой его бог не обидел, только вот  нутро  его поганое сверху донизу. А, была, не была, если ещё подойдёт с предложением о женитьбе на мне - выйду за него!
 Варька по дороге домой рассудила своё решение из-за принципа к родителям.
Не успела Варя занести вещи, заработанные на зарплату в геологии, в кафе,  больнице, от домработницы, за все восемь месяцев она складывала в «Швейцарский банк» Приберегая, на всякий случай к отъезду в город. Отец  встретил её опять со старым предложением.
- Варвара, я сказал, отдам тебя за Савелия и баста.
- Ну, вот опять за тот же конец ухватился!
- У меня один конец, без начала.
- Ага, и я об этом же толкую. Валяй, если так приспичило. Тебе лучше как можно быстрей меня пропить. Тебе бы только бутылку увидеть на столе!
Что я такого сделала душераздирающее, чтобы от меня так хотелось отвязаться? А, поняла, нянька вам уже не требуется. Зарплату я уже вам от себя не выделю. Но учти, если, Савелию зарплата попадёт в руки; у него во рту - Егорий взял. Он страшно жадный мужик. Не выпросишь на пизурок.
- Собирайся, грю, те замуж!
- А то, как же, обязательно и только замуж, больше меня не куда  сплавить. Кто вперёд откроет двери, тому так и кинусь на плечи,  или в объятья сразу и в постель к нему. У кого, конечно, помягче.
- Вот, вот у Савелия-от постель-от пуховая, к нему, дочка, к нему!
-Ты, отец не адекватный мужик, ты с Сергеем бутылку, когда допиваешь, меня ему предлагаешь, а по за глаза мне советуешь Савелия. И Савелию  навязываешь, не спрашивая  моего согласия.  Ты не хочешь, чтобы твоя дочь смеялась, радовалась солнцу и теплу, всякими неправдами от меня отнекиваешься. Почему, зачем, тебе это надо? Не дешевле ли станет, если вы с матерью поможете мне паспорт получить. Киньте, как собаке сто, сто пятьдесят рублей и мне хватит отчалить от вас. В город я хочу, в город, понимаете или нет?! Деньги, которые я заработала вам отдала, вы, куда их дели?
- Я сказал,  собирайся за Савелия и баста!
- Ладно,  значит, потратили мои сбережения за восемь месяцев, не возможно их вернуть; теперь только один выход спихнуть замуж. Хорошо, отец, договорились, если не желаете мне доброго пути в жизнь. Я согласна.
- Вот и добре, дочь.
Ночью кто-то постучал в двери.
- Мать отворяй, жених пришёл. Савелий омманывать не станет.
Варвара смеётся в другой половине избы:
- Он что по ночам-то ходить будет. Этот мужик не уронит мужского достоинства, из-за гордости днём не раньше и не позже придёт. Он не вором придёт, потому что честно брать будет.
- Ты чё энто ужо с ём договорилась?
- А то, как же? Без договора нынче никуда.
- Я что-то боюся отворять ворота.
- Ворота они уже сами отворили. Ты хоть в избу пусти! Скрючьев-от двери сними, мать! Отворяй, отворяй, грю. это Савелий пришёл со своей баушкой. Мы с ём ужо вчерась договорилися.
- Прямо уж так и договорились?! – Варька смеётся, а сквозь смех пронизывает по телу холод и дрожь.Ходит из комнаты в комнату.
Стук  повторился в окно.
- Отворяй, Степан, не то стекло рассыпят.
-  Я ить не швейцар, к Варваре пришли пущай сама и отворяет.
- А что жим, жим? Я тоже не заказывала себе сватов. Постучат и уйдут.
- Тогда я сам пойду,  отворю.
Не успел открыть двери настежь, как в избу ввалили. Аграфена Никитична Проходимцева с двумя сыновьями и механиком гаража. Все одеты нарядно празднично, и, как Варе, показалось, костюм на Сергее с чужого плеча.  Аграфена при входе сразу закатила анекдот с картинками. Столько смеха она рассыпала, но ни кому смешным не показалось. Мария Григорьевна обомлев, свалилась на рядом стоявшую кровать у дверей.
Аграфена Никитична смело вытащила две полулитры, закуску из  трёх селёдок и краюхой хлеба.
- Мы, сват, со своим  товаром вошли, нас теперь уже не выдворить.
Аграфена ищет место расположения балки в доме. Отыскала глазами, села напротив балки сама и приглашает своих сыновей и кума.
- Это ещё, зачем ваши выходки? Что за нахальные выходки. Я только, что выходила мужика от пойла, так вы теперь заявились.
- Ну, дык, ить у нас заделье, серьёные намерения к вашей дочке.
- Где она невестушка то наша? – Спрашивает Аграфена.
В избу снова, кто-то постучал. Вошёл Савелий с бабушкой и тоже со сватом.
- Эк, вас привалило?! А ране-от не могли завалиться? – Обозлился отец.
- У нас уже гости под матицей сидят.
- Табуретку из-под матицы  можно отодвинуть вместе  со сватами. А бутылка-от и у меня есть заморская – ни вам чета.
Савелий вынимает осторожно две бутылки Советского шампанского, пачку шоколадных конфет и также осторожно вынимает из-за пазухи маленький букетик гвоздик.
- Просил, чтобы привезли розы. Говорят, зимой в крае трудно достать
Варя сидит в другой половине избы, долго не выходит.
- Ну, чё энто вы оробели? Разливайте по стаканам-от. На сухую-от какое сватовство? Елеф уж так вышло, то кому повезёт, кому слово даст невеста. Выпили, закусили все кроме  Савелия. Он вообще никогда не касается к горячительным напиткам. Потянулся отец Варьки ещё за второй стопкой.
- Хватит, отец, с пьяных глаз так и не поймёшь кому пропил дочь.  А, вы забирайте и уходите восвояси.
- Как это уходить, мы ещё не слышали слова невесты.- Сказал Герасим
- Уходите, уходите, сейчас Антон войдёт. – Живо ответила  невеста, взбодрённая стуком в ворота. – Я Антону обещала выйти замуж.
- Ууу! Девочка так это было то когда? В прошлом году в пятницу: - Засмеялся Сергей с Герасимом.
- У него жена беременная уже, милая моя невестушка.  Обошёл он тебя стороной. На богатую девку позарился; о тебе, видно, не подумал. Правда, пьёт она, курит, как сапожник, да годы её с привеском на пять лет старше его.
Услышав неожиданную  новость от матери Сергея, которая ни одну новость в деревне не пропустит мимо ушей. Варька ушла в спальную комнату и долго плакала.
- За что купила за то и продаю, доченька моя. Не большой выбор ноне у тебя. Бери то, что предлагают. Не то и энтот товар улетучится. Глянь, скоко их привезли на уборочную кампанию. Опеть каку-мить заташшит под копну. А мне матери вручную грязь выполаскивать из-под них. Мне женить ба его нады скорее.
- Значит, тоже хочешь спихнуть его с глаз так, нет? – Спросил отец.
- Кто-то опять резко постучал в ворота. Слышен, громкий голос молодого человека.
  - Мне это уже надоело. Я что вам привратник, какой? Сами становитесь у ворот и отворяйте, кому была дана заявка. Это проходной двор или,  что-нибудь такое, если так можно сказать о хозяйском жилье.
На третий стук никто не вышел, но смельчак, сам решил перебраться через забор с товаром.
- Ну, здрасте, вам! – А я то думал, что не попаду в  крепость. О, да вас тут как в бочке селёдка.  Вы зачем здесь? 
- Варя, мы ведь сватать пришли. – Обратился брат Сергея  к невесте. – Я знаю, любишь его.
- Кто вам такое сказал, кто вам сказал? Вы зачем в мою душу лезете со своими скребками и понятиями?
- Варя, ты замуж пойдёшь за Сергея? – Спрашивает Аграфена Никитична.
- Это я, будущий муж Варвары Степановны. –  Цинично и трого заявил Антон. -  Ты им слово давала, Варя?
С невестой все присутствующие разговаривают через стену, на повышенных тонах
- Она в расстройстве от женихов. – Говорит мать. -  Выходи на встречу с женихами. Чего там замаскировалась в одиночку? Скажи им да или нет? А лучше  богом прошу: откажи ты Сергею. Откажи, ради бога. Ты что не видишь, гол,  как сокол и с двумя бутылками и костюм с чужого плеча. Гляди на его брюки – гармошкой собрались и пол вытирают.  Ты, глянь, на Савелия, на человека, он пришёл с конфетами, шампанским, и с цветами. Есть отличие от Сергея?
В комнату пошёл Сергей.
- Варя, выходи за меня замуж, не бойся,  заживём, как все порядочные сволочи. - Сергею, почему-то стало смешно от сказанных самим же слов. Ты, не надейся на Антона. Он о тебе всем рассказывает, что ты бывшая его любовница. Мы это трепло уже, как-то колотили, видимо, неймётся ему; продолжает дальше то же самое плести. Разве это мужик, когда переспит с бабой, а потом все прелести её оповещает всем.
- Насчёт этого и ты не лучше. – Поднялся со стула Антон, хотел ударить Сергея, да промазал.
- Ну, ну, драки ишо тут мне устраивать станете в моём доме, вон на улицу, там и рвите на себе шкуры!
- Ну, уж нет. Не скажи Варвара Степановна. Я могу рассказать только о хорошёй ****ёшке. На, которой, никогда не собирался жениться. Так, что Антон тебе не пара совсем. Он высокомерный циничный  мужик, за счёт трудолюбия и  состояния своей матери.  А сам, то он, что имеет, постоянно высмеивает нашу нищету с Герасимом.
- Прав Сергей, прав. Мы с ним почти одногодки, а что он приобрёл до этого момента?  Костюм на нём тоже с брата снят, видимо, на время сватовства.
Из прихожей донёсся голос Аграфены Никитичны:
- Хрен ночевал, да рано убрался! Ха-ха! Твоя подружка Люська, любовница Антона. Все сараи колхозные облазили. И попробуй, токо скажи имя что-нибудь. Да я и не собираюсь доказывать, сама с ём таскается, а тебя подставляют народу.
- Это правда, Антон? Отвечай! Я с тобой ни одной минуты наедине не была.  Была только, когда ты меня  пригласил. Когда  день рождения  племяшу справляли. Я вам всем понравилась. Даже твои братья тебе меня предложили взять замуж. Только после  всего этого вряд ли я сама пожелаю дать согласие
- А, помнишь, там, в колхозной конторе, мы с тобой были? Забыла?
- Ты зачем это всем объявляешь? Хочешь обмазать сухим навозом, который, не пристанет ко мне никогда!
- Ну, ведь было же дело?! Было, Варька, не отпирайся.
- Зачем тебе это, зачем? Тогда слушайте прихожие люди. Было так: Когда мы вышли из дома Антона, втроём. Я, Люська и  Антон. Люська решила меня подставить. Пригласила в конторку, где было очень холодно. Я видел, как он мигнул ей. Я только не догадалась, к чему было подмигивание. Она сказала в сарай схожу. Ну, я и подумала вода волю взяла. Осталась с ним наедине. А её нет и нет. А он, воспользовавшись отсутствием,  третьего лишнего. Свалил меня на дрова швырок. И начал приставать. Я упорно сопротивлялась, выдохлась из сил и уже решила долбануть его увесистым поленом. Уже над головой его занесла, как тут, кто-то вошёл в конторку. Он испугался, сторожа, тот ему сказал: «Ай, яй, яй, не хорошо, сынок, без спроса лезть в чужие кладовые, если там, не для тебя приобретённое богатство. А, ну-ка, скажи перед девкой извиненье!» Ты сначала молчал, он приказал тебе повторно,
«Я кому, грю!»-  крикнул он!- «Ты пошто позоришь имя своего отца героя? Вон, отселя!» Конечно, и мне от сторожа досталось. Говорит: «Ты пошто здеся оказалась? Ты, знашь, что мужику нады?» Я всё ему объяснила, как было дело. Только вот до сих пор содрогаюсь из-за него: Я ведь была намерена тебя убить, но не допустить до себя ни на сантиметр. А ты такую пакость плетёшь, только потому, что не сумел, ни хитростью, ни лаской, ни умом, которой у тебя, как у мужика никогда не было и не будет. И силёнкой тебя, господь бог, не одарил. Если, хочешь,справку принесу на девственность. Я ведь мать твою пожалела, а могла бы за домогательство воткнуть тебе лет восемь, десять. Стоило только заявление написать участковому, он ведь, как ни как, знает меня вдоль и поперек
- Варвара, зачем так-то?
- Так вам всем, правда, обо мне нужна! Так будет она вам по-щучьему велению и по Антонову хотению. С кем спать лягу тот и мед эксперт.
- А ты, Сергей, хочешь сказать, что своей широкой спиной мог бы прикрыть меня от сплетней?
- Ни в коем разе не хотел тебя заподозрить в чём-либо. Потому, что ты у всех на виду, как на ладони  матери птенец.
- Хватит, поговорили и будет. Выходи Варя за брата!
- Не смей, слышишь! - крикнула мать, не смей! - Испортишь жизнь  смолоду. Не видишь, как я маюсь с отцом вашим? Ослепла разве?! Наплодишь детей, обнищаешь не лучше меня.
- Я, к вашему удивлению ни кошка, чтобы плодиться, родить могу, сразу один за другим, а потом завяжем в тряпочку. Так, нет Сергей?
- Нет, что-то здесь ни так. – В стороне сидит не вступающий в полемику сват  со стороны Савелия. – Так девушка, рассуждать не может.
- А вот я могу, к вашему сожалению. Я всё могу и пупок уже перевязать могу и ребёночка принять могу и выкупать его одна без посторонней помощи. Я и спеть могу, и сплясать могу, всё могу! Никитична пришла меня сватать за мои прелестные булки.
Сват  со стороны Савелия оглядел Варвару с ног до головы,
- Ваши формы впечатляющие всё в норме: не выше не ниже, ни толще, ни тоньше.  Не теряйся, Савелий, хватай девку и домой ташши. Хороша будет хозяйка в доме и помощница твоим старичкам.
- Дык, ить как схватишь, так сразу и откусит, вишь, за словом в кармане не шарится.
Наступила тишина, от Антона не исходит ни слова, молчит и Сергей.
- Может, Варвара Степановна за меня пойдёшь. Жить будем на широкую ногу, безбедно. Одену, как царицу, будешь сыта, нарядна, что тебе ишо нады.
-  Скажем до царицы мне далековато, не сомневаюсь в ваших, Савелий, обещаниях, только вот загвоздка. Не нравитесь вы мне совсем.
- Пошто так-от?
- Нос у вас не по моей физиономии. Простите, меня за не скромность. Лучше в бровь, чем в глаз.
- Вот тут то ты ошибасся, Варюха-горюха, девки за одним носом к нему сбегутся на уборочной. В носу-от всё и счастье семейное между мужем и женой.
- Мне в его носу пальцем не ковырять.
- Ха! Ха! Ха! Ох! Братцы, што дековается, не смышлена девка ишо, не порчена. Брать нады её, брать, робяты. А на свадьбе-от любой нахвошшусь до поросячьего визга.
- Только, кто за тобой убирать будет, мама?
- Хорошо, Сергей, я даю слово выйду за тебя. Я  богатых не терплю. Нос здесь не при чём. Его и обрубить можно операбельным способом.
Опять смех
- Разливайте по стаканам, извините, пока нет рюмок, бокалов, всё по-простому.
-Эх, Варька, Варька, что ж ты творишь, то? – Мария Григорьевна расплакалась не на шутку. Ходит из угла в угол, высмаркивается в передник.
- Не надо плакать! Вы этого сами хотели. Тётка высылала на дорогу мне денег, вы их на сало  использовали, когда на охоту уходилотец. А нет, чтобы самим вырастить, как Савелий держит двух боровов. Я зарабатывала в няньках, тащила все до копеечки, вы их на свои семейные нужды, а мне фигу, показывали. У меня не было ни одной формы школьной, которую бы вы мне купили или сшили. Согласитесь, родичи! Я три организации обошла в них устраивалась на работу, все отказывали мне в выдаче справки для получения паспорта.  Значит, не судьба быть певицей. Но я ещё как-нибудь попытаюсь устроить свою жизнь, так, как мне хочется. Почему у вас паспорт  есть? Почему у меня нет его? Или я теперь должна быть наложницей под Сергеем, чтобы после регистрации получить паспорт. И не нойте, что теперь будет со мной.
Седьмого ноября свадьбе быть! Всех приглашаю на свадьбу и тебя, Савелий, и тебя Антон. У тебя есть дружок, я его называю, кикиморой. Ты вместе с ним беспардонники меня решили обмарать. Сотрётся твоя молва, забудется на устах людей, только вот здесь никогда не сотрётся память о тебе.  Я ведь тебя, знаешь, как люблю?! И, конечно, сожалею, что боролась за свою девичью чистоту. А жаль. И всё же, считаю,  отдаваться так любимому человечку, пусть даже он ничего не стоит нельзя. Но сердцу то не прикажешь. А, знаешь, с каких пор я тебя люблю? С тех пор, когда я тебя увидела в больнице. Ты, почему-то там тоже был, сидел за одним столом со мной. Теперь  ты, говорят, женат, зачем сюда пожаловал, сватом или просто наблюдателем.
- Не хочется женщину обманывать, она действительно беременная. И старше меня на пять лет, а, главное, что мне в ней уже не нравится. Курит и выпивает, как сапожник. Это мама моя была против тебя, точно так же, как твоя мама против Сергея. Видимо, родители понимают больше нас. Со стороны им виднее, а мы не слышим их, либо не желаем  слышать. Пока ещё не поздно, послушай свою маму, она тебе плохого не желает. А меня что винить? Было дело: побаловался с женщиной, и думал на этом закончу. А выяснилось;  заскочила женщина. Не бросать же теперь дитя.
- На  что ты намекаешь, Антон, себе иметь две жены, а мне ни одной? Опоздал, брат, надо было языком не молоть. Давай, уходим вместе одними дверями, чего доброго останешься уговаривать.
- Нет, не имею права обманывать женщину, хотя, пока ещё не расписывались. Пути господни неисповедимы, возможно, судьба расставит все точки над и. И снова  заставит встретиться, когда-нибудь.  Было бы иначе, я бы  её не упустил
- Если бы я этого захотела…
Высказав, сквозь слёзы  Варьке  ничего не оставалось делать, как дать убедительное согласие на брак с Сергеем. Он работает  трактористом в МТС. Организация считается государственной. И как только они поженятся, Варя становиться полноправной свободной птицей Альбатрос. Их зарегистрируют, у неё будет собственный паспорт.
Свадьба была назначена на седьмое ноября, чтобы было экономичнее, всё равно празднуют этот день всей деревней.
Колхоз выделил мешок муки-крупчатки для сдобы,  откормленного бычка, молочных продуктов, которых у жениха и невесты никогда не было. А уж рыбных деликатесов  хоть отбавляй на зиму в каждом дворе. У родителей   вдвойне больше. Особенно напекли много рыбных пирогов из стерляди. Деревня поёт и пляшет, бушует и радуется,  как пчёлы в улье.  Все в обновках нарядных обрядах от мала до велика. Мужикам  посменно доверили выгнать две бочки браги  для самогона.  Было запрещено самогон варить, но в данный момент в этой деревне сам Медведь хозяин.
На свадьбу был приглашён тот самый опекун, что принимал Варю в Комсомол. Его не предупредили, кто жених, кто невеста, но на всякий случай он привёз хороший подарок на платье из крепдешина, коробку шоколадных конфет и красные гвоздики.
- Роз не было в райцентре.  Это я  прихватил отдельно только для  неё. Я попал в точку, жаль, что опоздал немного. С собой попутно  прихватил Грамоту   от Райкома Комсомола.  Для тебя, Варя, в честь дня  рождения  писателя, Николая Васильевича  Гоголя; за организацию торжественного и праздничного вечера.
Ему не терпится узнать, кто жених Вари, он ревниво спросил:
- А, кто жених твой, Варя?
Она показала глазами на своего, суженного.
-Прости, у тебя, что  желание  к жизни пропало? У меня волос дыбом, представляешь?
- Зато картинка, не то, что другие,- защитила она будущего своего суженного,- переломится в мою сторону. Я за гуж он за другой.
- Так не бывает, Варвара Степановна, не бывае-ет, голубушка, понимаешь, нет?! Ты хорошо готовилась к гоголевскому дню? Как он сказал, однажды, горбатого могила выпрямляет. Вот, что голубушка, беги пока не поздно от него! Беги!
- Слово дала, теперь уже не побегу, слово не воробей, вылетит -  не поймаешь. За это и схватить можно. Я позорить парня не хочу и не стану; в мыслях даже не держу, он сирота.
- Знаешь ещё такую пословицу: жалость сестра презрения.
- Знаю! Пусть знает, что я его не жалею! Я его воспитывать буду для себя, может, поймёт,  особенно, когда пойдут  короеды. Он к ним привяжется, а от меня, его тем более не оттащишь.
- Варя! Тебе посылка из Москвы! Варя, это от него!- Крикнула  Нюрка,  будущая ученица шестого класса.
- Не нужно мне ничего из Москвы. У меня там родни нет.
- Да, что вы на неё смотрите? Распечатайте посылку! – приказал молодой паренёк, почтальон. - Три года не давала покоя мне.  Ждала-ждала и, вдруг, отказывается, может там, что-то важное для неё. Может, как раз тот момент окажется замена жениха произойдёт? – Тихо добавил он Нюрке. Нюрка понесла посылку в другую комнату, вытащила из неё содержимое, прибежала к бывшему опекуну.
- Глядите, Владимир  Иванович, вот это да-а, не правда ли, а? Мне бы такое, а?
- Богатая невеста женихами, как я понял, а  я, почему-то опоздал. Кто это ей такое платье отправил, я его знаю? Платье, фата и кольца и притом откуда? Из Москвы. – Ответил сам себе Владимир.
- От утопленника,- тихо прошептала на ухо Нюрка,- только вы помалкивайте.
- Не многовато ли, чтобы ещё утопленники поздравляли? Со мной плохо не станет? - Почесал затылок опекун,- надо прозондировать почву у председателя  колхоза.
- Зондируй не зондируй – дело уже свершилось,- ну-ка, показывайте, что он там отчебучил.
- Варька, прикинь, пока, Серж не видит!
-И не увидит! Ревность прорвётся, тогда сладу в доме не будет, обойдусь и в сарафане. Положи, где взяла, дочери пойдёт с годами.
- Брачное ложе ещё не испытала, а на дочь уже намекаешь.
- Не хорошо гордость показывать перед немощным, - в комнату вошла Аграфена Никитична, будущая свекровь, - не прилично, он ведь этого не увидит, а душой будет рад за тебя. Мы что-нибудь другое придумаем. Скажем: эвот секретарь Комсомольской организации привёз.
Владимир Иванович, не понимая, о чём идёт разговор, предложил свой вариант:
- Варя, я тут привёз тебе платье и фату с кольцами, только я не думал, что свадьба твоя. Мне говорили совершенно о другом человеке. Это подарок от  Комсомола тебе будет впору. Если велико, ушить можно, если маловато распустить можно, запас  есть большой в швах.
- Чую, быть дважды Варваре Степановне замужем, - сказала, поодаль стоявшая глубокой старости женщина. – Не хорошай энто знак, на однуя  девку два платья, две фаты, а уж тем боле два кольца. Не хорошай знак…
- Да-а, хорош жених, если он не способен нарядить свою суженую—поговаривали будущие гости.
- Ничего мне ни от кого не надо! Положите и пусть лежат – пригодятся. Хороший или нет знак, не себе так детям сгодятся. Один комплект дочери; другой комплект невестке. А кольца не заржавеют; своего часа дождутся. Порыться надо, может, что-то там ещё лежит? Может, записку приложил?
«Желаю счастья! Платье я, думаю, будет тебе, как раз впору, кольца, если не подойдут, сдай, обменяй по размеру. Я безгранично тебя «Люблю!» Но… Мой адрес на посылке без изменения всю жизнь – жду. Я не состоявшийся мужчина в супружеском ложе из-за бревна. Вот, что с нами сделала  тройка Власти. И  друзьям моим далеко не лучше. Всегда буду рад встрече с тобой и мужем, и твоими детьми, если доведётся - увидится. Целую, как тогда на берегу и пусть твой муж ревнует, как я ревную тебя к нему».
Секретарь Комсомольской организации ревностно перечитал послание.
- Варя, может, передумаешь, ведь испортишь свою жизнь,  в пропасть упадёшь …
- Сложиться или нет у нас жизнь – поживём, увидим? А свадьбе быть!
За столом, взяли слово председатель колхоза, за ним взял слово  председатель Сельского Совета, тот, что приглашал на работу секретарём к себе, но только в другую деревню. Третьим взял слово секретарь Комсомольской организации районного масштаба Владимир, бывший опекун Вари. Вслед за выступающими последовали бурные аплодисменты и навсегда запомнившиеся слова: «Горько! Горько!»
Варя даже не подумала подняться со стула  и выполнить просьбу  деревенских  обряд с поцелуями. Она замахала руками:
- Да, ну, вас со своими лобзаниями. Придумают тоже мне. Вон, сколько вас, надо целуйтесь сами, кто кого не любит!
- Поднимайся, старушка, покажем, как мы целуемся.
-Старушка, говоришь?!- Неожиданно для всех Варя заплакала и сквозь слёзы пропела частушку.
Рано, рано мама встала,
Рано розу полила,
Красоту мою сгубила,
Рано замуж отдала.
Из любопытства молодёжь настаивала, чтобы жених и невеста поцеловались:  Горько! Горько! Горько!
Поцелуя не последовало. Варя вышла в сени. У неё что-то происходило на душе. Не до свадьбы ей сегодня.  За ней вышел Владимир Иванович.
- Что с тобой, Варя? Нельзя так поступать с женихом. Раз уж дала слово то выполнять, что требует публика надо. Это твои жители.
- Что-то на душе, Владимир Иванович у меня не спокойно, то ли что-то   сердце вещует? Не до поцелуев мне сейчас.
- Вижу. Ведь говорил, возьми слово обратно, Откажи ему! Ведь не люб он тебе. Что не правду говорю? Почему бы не уехать в Москву, а? Он ведь зовёт. А здоровье у мужика появиться со временем. Не таких поднимала  наша медицина. С войны всякие приходили и семью нажили., да ещё вон по сколько короедов в семье.
Тихо открылась дверь. Вышел Сергей.
- Значит, с комсоргом рассуждать можно, а со мной не хошь!? А, ну-ка, дай-ка, я тебя при нём расцелую! Пусть наблюдает, как мы друг друга охаживаем.
- Да, да извини Сергей, я пас. Я ушёл.
Только, только закрылась дверь за комсоргом, как Сергей начал домагаться  до невесты в серьёз.
- Попробуешь и мою вафлю не сбежишь тогда. – Сергей не пытался невесту  поцеловать. Он действовал напрямик. Варя сопротивляется. Сергей порвал на Варе свадебное платье до пояса. Фата была сброшена его руками на грязный пол.   Она продолжает сопротивляться.
- Подожди Сергей, ещё не время.
Но жених не слышал, а невеста  в слёзах отбивается.
- Жаль, что нет с нами Татьяны Сергеевны. Она бы тебе объяснила невозможность близости.
-  Я не на медичке женюсь! Мне нонче всё возможно, ты моя жена.
- Уйди! – Резко толкнув Сергея в живот ногой, он упал в дальний угол сеней. – Я тебе пока ещё не жена. И никогда ею не буду!
А в это время председатель Сельского Совета  при отсутствующих жениха и невесты зачитывает и поздравляет  обоих с законным браком.
-  А, где же они!? – Повернув голову в сторону дверей, спрашивает  председатель. – Что там за шум в сенях?
Владимир открыл двери, увидел неописуемую художником картину.
- И это называется картина Репина «Приплыли». – Он  что-то объясняет жениху, а невесты след  остыл.  Где-то рядом с домом свадьбы прозвучал  глухой выстрел, затем второй, третий.  Изрядно, подвыпивший отец, пробурчал под носом:
- Мне такая свадьба не ндравиться.
Он вышел из дома жениха, навстречу к нему  столкнулись носом к носу скотник молочно-товарной фермы.
Степан Петрович, Степан Петрович!  Там, там
- Что там, кто мою Варьку  тронет, я сам загрызу того зубами.
- Да не Варька там! Там медведь Варькиных телят рушит! 
 Степан Петрович, как будто и не пил. Похмелья в голове, как не бывало. Он рысью побежал за ружьём к себе домой.
- Дядя Степан, да вот ружьё! На моё, вот возьми!
-Не надо мне чужова. Я своё имею не хуже твово, уж точно не промажу. Я мигом на все четыре лопатки уложу. А, где Варвара-то? Не уж ли она там с имя возиться. Хана, мой дочери! Варька, потерпи, терпи, дочь! Я скоро, не задержусь! Я мигом!
Кто-то поёт за столом, ничего не подозревая, что хозяин сам по своему смотрению тоже насыщается естественными продуктами Варвары.  Кто-то ведёт не совсем приличные разговоры о Варьке.
- Почему она не выполнила нашу просьбу, а?
  - Не девка она уже давно, токо так! Скромницу из себя строит.
- А я бы так не сказал о ней. – Вмешался в разговор пьяных девушек, едва-едва выговаривая слова о не пристойности Варвары. – Мне, кажется, она  не  соответствует  вашему регламенту поведения, поэтому вы к ней относитесь с неприязнью.
- Кажется, комсорг, кажется. Тогда не мешало бы и перекреститься. Людке её близкой подруге, так не кажется. Отбила она у него любовника Антона, вот тебе и малолетка. Да ещё и Кольку, утопленника себе прихватила. Во! Видали её, как мышь из-под копны крадётся и везде у неё  запас.  В районе, в Москве и здесь ишо прихватила. Мала, братцы, смышленая ничего не скажешь. А здесь и без товару да не найдёшь.
- Мал, как говорят, золотник да дорог. Любовь заслужить надо.  А, кого любить это её личное преимущество, это лично её выбор, девочки.
Эх! Я бывало всем давала.
По четыре раза в день,
А ноне категорически,
Отказываю всем.
- Людмила, что я слышу? – С ужасом спросил, да и не только спросил, осуждающе предупредил  председатель Сельского Совета, подругу Варвары.
- А, что, Кирилл Андреевич, целовал, миловал, а к Варюхе липнет. Разве так бывает Андреевич?
- Ты это о ком говоришь, Людмила? О Сергее или об Антоне?
- Так хошь и об обоих. Обои плюнули на меня и притащились на Варькину свадьбу. А у меня свадьба будет, так ни одного не притащишь на вожжах.
- Жениха заслужить надо. Кого-то мы  целуем, а  с кем-то семью строим. 
На пороге к дому, где полным ходом идёт веселье, неожиданно появляется неизвестный всей деревне молодой парень с большим свёртком в руках.
- Вам кого мужчина? – Пьяным языком спросил брат Сергея.
- Много там за дверями ещё, мужик? – Герасим развернул мужчину лицом к дверям. – Вон видишь дорогу, откуда притащился…
- Вы ничего плохого про Варьку не подумайте. Она моя спасительница.
- Ты пошто изменился так рожей-то? Тебя даже не узнать, Николай.
- Я далеко не Николай.  Я  Вадим, мы с ней работали вместе в поисковой партии.
- Ты тоже утопленник? Тот самый, что по брёвнам ползал, да не дополз?
- Мне, чтобы ползать, надо было сначала вылечить. Варенька, моя спасительница. Если б не она, я не стоял здесь на вашем пороге. А, где же она, Варенька?
- Нет её, моль почикала!?
- Как, возможно, почикать живого из живых человека. Она себя никому в обиду не давала. А с  молью то уж наверняка справиться. Где она, вы всё-таки мне объясните, что происходит?
- Да,  сбежала она, твоя Варька, сбежала, представляешь, нет её, тю-тю! Жених просил, просил у неё, а она отбрыкалась, сбежала, те говорят и всё тут. – Людка, просунув, тем временем руку ближнему соседу  в интимное место. И получила по рукам. – «Вот те раз, опять не пиво, а квас». - Икая она вышла из стола, и подошла, как можно ближе, чтобы разглядеть гостя по имени Вадим.
-Братцы, так это тот самый, братцы, он тожно привозил Варюхе подарок, а её опеть не было в деревне. Вот и опеть она сбежала. Ну, что с неё возьмёшь, хоть хрен кажи, а ёй всё до мигалки. Загорится и потухнет, загорит и потухнет. Так вот она такая  наша Варвара. Не знам, где она.  Может, сядешь с нами за стол, выпей, закуси за её здоровье. Песни поспеваем, отчего гроши не ведутся.
- Нет, я не готов без виновников торжества за что-то пить.
- Кака те разница? – Неизвестный пьяный человек  Вадиму, кое-как поднял голову. – Приглашают, подают, пей, а нет, беги отселя. Не то схватишь пилюлю, чай ить не в своём селе. Кто-то пожалеет, а кто и пригдадит не жалея доски. Беги отсель, мужик.  А подарок оставь, не съедим его, Варюхе обязательно передадим, токо дай опохмелиться 
Вадим подошёл к столу; он поднял стакан с самогоном, в первую очередь  достал кусок стерляди с хлебом и аппетитно поел
- Ну, вот. Спасибо и на этом, что не отказали. А, можно я возьму с собой рыбного пирога со стерлядью. Дорога длинная в обратную, когда ещё доберусь до дому. Как ни как пешем добирался. У нас глушь, а у вас ещё глуше. Трудно вам здесь жить. Перебираться в район надо.
- Варюха нам нагадала уже. Скоро упразднят наши колхозы вот тогда, и переберёмся, а пока  мы здесь сами себе вместе с медведем покомандуем.
- Слушай, мужик сбацай плясовую, хоть на Варькиной свадьбе поплясать.
Вадим пляшет. Крутится волчком, снова отбивает степ и опять крутиться волчком, в присядку. Снова дроби выбивает.  Всё!
- Ну, ты, ты мужик даёшь. Ты случайно ни холостой? - Спрашивает девушка. по имени Зоя.
- У меня семеро по лавкам. - Только и успел ответить девушке Вадим. Он вышел на улицу, предварительно оставив свёрток, как на него обрушился крепкий удар мужского кулака.
- Ты, что мужик, ты за что меня ударил, а? За то, что я у тебя кусок пирога с собой взял? Ты бы не со мной разбирался здесь, а вон, там, на скотном дворе, там какой-то оглушительный непонятный рёв то ли зверь всех дерёт, то ли живность ваша орёт?
Председатель сельсовета скороспешно поднялся, оделся в тёплый зипун, а за ним и секретарь Райкома Комсомола. Им подали жеребца, запряжённого в кошевую повозку.
- Пошли с нами, Вадим, пусть они тут разбираются с рёвом животных. Не понятно, что происходит, то ли свадьба, то ли ещё что, кое-как,  всё не организованно. Я даже свидетельство о браке им не вручил в торжественной обстановке. Ладно, после, когда-нибудь перешлю ценным письмом или в руки лично передам Варюхе. А всё-таки она молодец. Возможно, передумает, тогда не надо будет им  свидетельства о браке. Я этот бланк спишу за негодностью, как испорченный. Спешить то в общем некуда, у неё ещё и паспорта нет. У неё нет и метрика. Сомневаюсь в её совершенстве  и в её годах.
- Дурак, жених, не стерпел, полез к девчонке не вовремя.
- Я говорил Варе, не вздумай с ним связываться. Идиот,  он и всё.
- А, что она? – Спросил Вадим.
- Что, что? Она его шарахнула, чем-то и сбежала. Ищем вот. Куда сбежала, никто ничего не знает.
- Ты председатель подожди минутку, какая свадьба без драки!? За что он меня ударил? Или объел я его?
Вадим вошёл в дом, и никто не подозревал, с какими намерениями пришёл человек, не приглашённый на свадьбу.  Неожиданно,  для многих со всего размаху заехал по лицу будущему деверю Варвары.
- Это тебе за кусок рыбы и за Варьку, как цыгану наперёд. – Он снова размахнулся и снова ударил. – А вот теперь товарищ председатель я в расчёте с ними. Поехали, пока не догнали!  Хорошая девушка. Я ей тоже делал предложение. Отказала, почти тем же. Шарахнула в меня горячей водой. Я испугался, думал кипятком. Больше предложений не делал. Значит, сбежала от него? Значит, не любит…
Деревня пела и плясала всю неделю без невесты,  пока не освободилась посуда от самогона. На свадьбе пела и плясала молодёжь из геологии, с временного пристанища геологоразведчиков, что расположилось  в десяти километрах от деревни «Тихая заводь», когда-то предлагали Варваре трудоустроиться в их поисковой партии.
К поиску Варьки подключили участкового милиционера,
А Варька, тем временем, спокойно проживая в течение месяца, топила печи по ночам в дому медика, Татьяны  Сергеевны.  Одному участковому пришло в голову, что медики уже давно в отпуске. В доме температура должна соответствовать уличной температуре воздуха, а, значит, какой теплый пар может выходить из трубы?  Дилемма разрешилась сама собой. Однажды, ночью, тихо постучал в окно спальной медиков. К окну немедленно подошла Варя, как будто знала, что её может обнаружить только участковый.  Заранее заготовив небольшую записку, сунула в открытую форточку окна кухни.
«Оставьте, меня в покое. Я жива здорова. Передайте родителям то же самое. Не вздумайте сообщить Проходимцеву. Иначе он придёт и выставит у медиков окна. Спасибо что «Нашёл меня».
Варя продолжала находиться в доме медиков до их приезда.
- Новостей у вас тут полные штаны. Варвара, в чём дело? – Спрашивают по приезду  хозяева дома.
- Всё нормально, Татьяна Сергеевна  и дядя Ваня.
- Почему не знали мы ничего о твоей скороспешной свадьбе.
- Как, понять о скороспешной свадьбе?  Вы же уехали, как только урожай собрали и даже раньше. Где-то приблизительно в августе месяце. А эти ахломоны нагрянули не предупредив меня заранее.  И, главное ночью. Да ещё отец с угрозами наседал: иди за Савелия, иди за Савелия и всё тут. Житья не давал. Вот я и решилась в омут с головой: была не была, паспорта то я так и не получила, мотаясь по нянькам.
- Не знали мы, что ты будешь работать у моей коллеги. Были бы мы дома, всё было бы иначе.
- Так вам надо было до отъезда в отпуск  обо всём поговорить со мной.
- Милая, моя девочка, тебе шестнадцать то хоть лет было или нет?  У нас отпуск был заслуженный, поэтому решили с Ваней отдохнуть все три с половиной месяца. А ты тут такое натворила!?
- Варя, ты хоть кончик,  дала мужику помочить?
- Ванечка? Ну, что за вопросы к девочке?
- Да, вы, видите, я не клята, не мята, что я такого натворила?!
- С твоей стороны не хорошо поступать так. Не хорошо.  Любой мужчина достоин уважения к себе. Это хорошо, что ещё он тебя не нашёл, а, что бы было. Говорят, ты не позволила себя поцеловать на свадьбе. Ой, как стыдно, наверное, было жениху? Я бы поступил иначе.
- Кого целовать дядя Ваня? Того, который сам всех обсосал. Я в тот момент, как представила себе, что он грязный человек, так сразу же появилось страшное отвращение к нему и всей его родне.
В дом кто-то настойчиво стучал.
- Ну, и что теперь мы будем делать, Варвара Степановна, если  жених твой?
- Жених, не значит, что есть мой муж. Не надо было домагиваться! Да, притом, где?! В сенях полураздетая, на полу, как хорошая свинья. Людей было совестно. До сих пор глаз не могу открыть на людях, как распутную шлюху у всех на виду. Как вам  это? А тут ещё соперницы раздули кадило, всякие непристойности рассказывают обо мне. Жених  верит и всё тут. Одному ни за что по голове шарахнул. Он мне подарок принёс  отблагодарить, за то, что я его спасла, переплавила через Енисей на дощанике.  А с другого берега его перевёз сам председатель колхоза в Подтёсово. И я вместе с ними уматала  с работы.
- Дааа, не каждая на такое отважится. А, что с ним было?
- Не стоячка уже совершилась с ним! – В злобе крикнул  Степанович.
-  Цыц, Ваня! С кем разговариваешь!? Ровню нашёл?
- Я не видела  такого и нестоячку тоже, я видела, как его трепало от укуса клеща
- Неужели!? Это я впервые  слышу. чтобы в Сибири появился клещ?
- Врачи говорили, ему оставалось, жить совсем не много и всё! За что купила за то и продаю. Не вам мерить мои поступки.
- А с этим, как ты поступишь? – Спрашивает Степанович.
- Теперь совсем не знаю. Дала слово, хотела, как лучше. Сам опозорился, а на мне вся вина лежит. Все в деревне  заговорил о не девственнице. Ищет причину  развода не состоявшейся семьи.
- А, ты, что скажешь, Сергей,  после этого заявления?  Ведь она права за твой поступок; требуется казнить без помилования. Возможно, может предстанешь и перед судом. Как на это посмотрит председатель Сельского Совета. Он ждёт твоего решения. Благодаря  медведю, который поранил несколько животных, в том числе телят, тебе не удалось изнасиловать девушку. Но и за попытку тоже несут ответственность. Лично, я сам поддерживаю  любое решение Варьки. А тебе теперь надо только договариваться и просить прощения за свои поступки.  Если она простит, тебе надо целовать не губы, а подошвы ног.
- Варя, прости, меня, пожалуйста, прости. Забрело в голову, что-то не понятное. Прости, меня. Никогда пальцем тебя не трону в течение жизни до самой смерти.
Видели слёзы на глазах Сергея. А он тем временем, достал бутылку импортного вина, поставил на стол медиков и предложил выпить мировую  за всё то, что случилось между ними.
-  За худое начало, но придёт за ним и лучший конец. – Сказал  Иван Степанович. – Я надеюсь на твои лучшие намерения  к  Варваре. 

Прошло десять месяцев
- Дядя. Захар, здравствуйте. Вот,  я тут приготовила в поле продукты для комбайнёра. Передайте, пожалуйста, Сергею, если увидите его там
- Я специально еду, чтобы всех механизаторов оповестить, чтобы работали даже ночью, говорят, скоро снег выпадет. Как ни как Покров, батюшка, на нос упадёт и нос посинеет. Давай, Варьча, отвезу. Ты и впрямь, как будто видишь через расстояние; он на комбайне не один катается, с девахой. Ты на одного наложила, а ли как?
- Если задержишь их на поле, то не мешало бы поесть и два-три раза.
- Эх, Варьча, бестолкова твоя голова! Я ить те об чём толкую-от, не догадывасся? Нет?
- Ни к чему мне всякие догадки, день прожит и ладно.  – Варя поняла намёк бригадира механизированной бригады. – Пусть наслаждается, не долог его век, дядя Захар.
- Те чё птица на хвосте принесла  экую весть-от?
- Чую, дядя Захар, чую.
- Нашто забрюхатела товды?
- Да, как вам объяснить, стало быть сам бог велел; лёг вдвоём – встал втроём.  Бог дал - пусть растёт
- Энто ить, как сказать, бог-от бог, сам-от не будь плох. Его жа ростить нады. – Захар  поглядывает на едва, едва показавшийся бугорок на Варькином  животе.
- Ничё, дядя  Захар, - она поглаживает себя по животу. – Ещё месяц и человек появиться новый на земле. Как-нибудь вырастим.
- Кого ждёте-от? Вроде и живота не видать, а ужо рожать собирасся. Хотя да, хто вкалыват у того живота вобче не видать, либо сбрасыват, либо птенца выпарит. Моя эвон бабка  Степанида, таких рожала; как вылетит, так хошь косу в руки сразу подавай. Да, вот господь одного не уберёг в семнадцать лет забрал его к себе.
- Как вы думаете, если господь забирает, значит, любит?
-  Любит, не любит, а родителев-от нашто обижать, энто ить  како горе он приносит человеку. Стоко трудов на нево напялено было, а он к себе его забрал. Я считаю: не гоже так с его стороны поступать. Сам себе противоречит; население нужно, а он их  прибират. Я поехал, Варьча.
- Захар  подъехал к старому гребню, где идёт последний обмолот на поле. Он видит Сергея в копне лежит не по-человечески.
  - Бог в помощь, Сергей! А я то издали подумал, что с тобой подековалось раком от ползашь?
- Как-нибудь сам управлюсь  без бога обойдуся!
- Ах! Ты беспутна твоя башка! Там баба беременна харчи  собират для него, а он тута бездельем заниматься удумал. Завтра же сыму тя, кобеля, с комбайна!
- А чё ни сёдня, или ты  догадался, что я другой пост занял? Кую железо пока горячо. Не ущемляй мои права, что хочу то и творю
- Эк, ты беспутна баба, ты ить с ёй на одной парте сидела.
- А ноне под одним мужиком. – Сергей с помощницей, не глядя на угрозы, продолжают интимные действия – Хошь, ты ложись рядом и тебе достанется, хошь ложкой хлябай.
- Завтре, чтоба тя здеся не было! С милицией сопровожу.
- Гляди, какая персональность?  Я ему предлагала, так он расхотел, а завтре то уж я сама дорогу найду без него. – Пыхтя, переворачиваются с боку на бок, - Завтре все покинем ваш долбаный колхоз. Никакого заработка, токо, что на харчи молодёжь работат; ещё в долгу по макушку остаётся. А потом на производстве высчитывают должок в этот же колхоз. Так хошь отметить свой день рождения по-людски  с мужиком, да с его же харчами, чего не отдохнуть-то.
- Она, если девку родит, то я вообче не заявлюсь к ней. – Сергей продолжает интимные действия.  Гладит по голому  животу помощницы, целует его  перед бригадиром.
- Что посеял, то и пожнёшь. Баба тута не причём. Мужик зерно, а баба – земля. Видать, что посадил, то и вырастет. Не дай бог ей такую же муку, как твоя мать переживает. Ты вылитай отец, царство яму небёсно.
- То-то же худому тоже благословенье имется и меня не забудут.
- Эх, бестолкова бабёнка, куды головёнку-от  сунула?
- И я об этом же толкую, добрая была бы я с этой не занимался.
- Дык ить ты уже,  на моём счету десятую меняшь.
- Не меняю, а в поисках, прекрасного, где донышко прёт и краешки трёт,
- Эк, ты варнак, как ты со стариком-от разговаривашь.
Захар заметил: они оба лежат на той москвичке, за которой он сам  выстаивал очередь, да ему не досталось.  Продавщица затолкала её под прилавок по договорённости для Вари.
- А, ну-ка, отдай тужурку, она ить чисто шерстяное сукно. Дороговизну-от каку подложил под зад-от своей прости господи. Сметану-от мог  и на соломе бить.
- Колется, Захар, солома.
- Ничё лучше шевелиться будет.
-Отдай тужурку, я Варваре снесу! Не то ить изнахратишь, а ей опеть на тебя надо пялиться.
Вытащил  тужурку, называемая, москвичкой, разглядел.
- Ах, ты, вражина, во что ты её превратил за неделю. Вся в мазуте, да в малафейке. А, ты, срамина, прикрой грех-от. Ить стыдобища то кака, а? Она с пузом  лазит по кустам черёмухи, собрала ягоды, тебе купила для зимы, а ты, сорванец, что сотворил с ёй?
Они вдвоём хохочут над бригадиром. Тот махнул со злостью рукой. Отправился по полям к другим комбайнёрам.
- Знашь, Федя, что я сейчас видел?
- Откуда мне знать?
- Такая погода, а он с бабой на тужурке-москвичке валятся. Токо-токо тужурку-от из-под прилавка вытащили Варюхе.  Обормот он и токо.
- Только в такую погоду любовью надо заниматься, дядя Захар, ну не под дождём же молодому парню  кувыркаться.  Ему надо посочувствовать. Баба беременна, куды дурь-от сваливать?
- Эвот и ты туды же. Убирать урожай на первом плане; об энтом  надо думать
- Ага, ещё и помечтать бы не мешало. За что работаем?
Утро следующего дня.
-  Герасим, ты встречал такую бабу, у которой шапкой не прикроешь? – на следующий день спрашивает Сергей брата.
- Дурень, ты дурень, Сергей,  женатый человек, а всё про то же. Как я буду в глаза невестке глядеть? Я же за тебя гарантию давал. Она очень хорошая девчонка.
- Была девчонка, теперь её тю-тю!
- Варвара носит на себе дрова из лесу, придерживая живот;  печёт тебе пирожки с земляникой, а, ты, сукин сын, что вытворяешь? Ты, знаешь, где она достаёт ягоду? Ползает с брюхом по земле, а угодить тебе хочет. Ладно, при зарплате подписываешься  проходимцем, так тебе уже присвоено прозвище: «Гусь на шивере»
- Сынок, ты бы, хоть при матери не рассказывал о своих похождениях. Уши вянут, сынок.
  - А чем ты меня лучше, нажила отросток, в пятьдесят лет, от моего дружка, а теперь предоставила нам в удовольствие, уже двоих кормить. Сама не работаешь, дочь со вшами ходит, хоть бы  не ленились их уничтожать, а всё туда же меня судите.

Ночь.  Варя в доме одна,  кажется, начались схватки. Кое-как пришла до дома родителей.
- Мама,  помой мне ноги, я достать не могу. Что-то сильно живот закрутило.
-  Пошли, пошли к тебе домой. Отец только, только уснул. Как мне всё это надоело
- Эй, кто там?!
-  Вот, видишь?
- Марш домой! У тя своя халупа имется, ползи обратно со своим животом; там ноги полощите друг другу. Спать  не мешайте!
Варя возвращается домой одна, без сопровождения старших. Перед Покровом днём  выпал первый снег. Варя стучит в окно акушерского пункта.
- Здравствуйте, Татьяна Сергеевна. Что-то у меня сильно живот разболелся, наверное, мы вчера турнепса с Таисией наелись?
Едва сдерживая окончательное разочарование к Варькиным родителям, медичка не на шутку рассердилась.
- Ладно,  с твоего гуся - ни пуха, ни пера не возьмёшь, а вот мать-то твоя, почему оставила тебя одну на попечение глубокой ночи? По деревне зверь бродит, никто ночью голову не сподобиться высунуть, а ты совсем  обезумела
- Обезумеешь, если прихватит. – Пробурчал  Иван Степанович.
- А, если бы с тобой что случилось по дороге?
- Я и к ним ходила ночью, просила, чтобы ноги она мне помыла.  Мать испугалась за отца и быстро выпроводила из своего дома, и он туда же. Кричит: «У тя есть своя халупа, вот и дуй туды, и там плодись, как кошка!». Она обещала прийти немедленно, да так и не появилась.
- Какие же это не добрые люди. Нет в их груди сердца - одни камни.
- Татьяна Сергеевна, меня сильно что-то  треплет и морозит?
- Женя, поставь кружку Вареньке, прополоскать от турнепса необходимо. Она там,  в шкафу лежит.
- Мама, родная, какие ноги то у тебя? Ты что в огороде картошку босиком копала?
- Так ведь я же говорю, ходила к маме помыть ноги, да не смогла. Зачем с меня снимаете платье? Я замёрзла, все чего-то от меня хотят, последнее снимают.
- Сейчас, милая моя, сейчас согреешься, если потрудишься. – Схватки прекратились. Варенька  уснула.
- Не спать, девочка моя, не спать. Теперь не время спать. Залазь на кресло родовое.
- Мне и здесь не плохо на топчане. Я уже привыкла везде примащиваться.
- Залазь, говорю! И к тому месту  надо привыкать. – Варя попыталась подняться на кресло, опять начались схватки.
- Вот, видите, не трогали бы меня, я лежала спокойно. Пусть бы лежала себе до поры до времени. Ох, опять, что-то беспокоит.
- Женя, иди, помоги мне её поднять, она сама не в состоянии.  Упадок, сил, видимо. Эх, ты, не родима ямщина,  такая шустрая везде была. Помнишь с бакенами, как справлялась?
Варя через невмоготу пытается поддерживать разговор акушерки.
- Что там управляться подогнал моторку, зажёг фитиль, закрыл крышку  фонаря и поехал дальше. Ой-ёй- ёй, опять, Татьяна Сергеевна крутит. Чем-нибудь успокоить надо бы или обезболить.
- Тактику и стратегию соблюдает. Напористый будет ребёнок, только ухо востро держи.  Так о чём мы говорили?
- О бакенах.
- Ах, да.  Ну-у, не скажи, Варенька, мы наблюдали за твоими действиями. У нас мужики были в шоке от твоих действий, не столько от действий, сколько от того, куда ты попала, в какую ситуацию.
- Я спать хочу.
- Не спать Варька, не спать! Я приказываю! 
- Опять схватки, Татьяна Сергеевнаааа. Ооо,  вот напористая  дрянь не даст отдохнуть мне.
- Тебе известно, что девка будет? От кого ты узнала?
- Как не узнать, она ведь вот рядом со мной находится. Никакого покоя нет от неё.
- И я об этом же. Вся в отца будет. Почему-то ты назвала будущего ребёнка девочкой? И я за тобой так же кличу.
-  Опять, опять, опять! Да у меня уже слов нет, Татьяна Сергеевна!
- Вот умничка, вот молодчинка, Уже головка показалась. Интересно, кто же там дальше покажется? – Татьяна Сергеевна заговаривает Варьку, чем и как может. – Вот-вот, хорошо, хорошо.
- Ты не молчи Варя, - говорит тётя Женя. - Разговаривай с нами.
Ты же у нас первородка, я и не подумала, что скоро  рожать будешь, надо было отправить тебя в район, А не, дай бог,  не справимся  с тобой.
- Может вам спеть ещё, тогда, пожалуйста: - Ой, ой, цветёт калинаааа.
-  Варя, помогай, осталось ещё чуть-чуть!
- Чем? Как я могу помогать, вы мне руки почти связали.
- Тужиться надо! Тужься, дочка, тужься!
- Не могу больше, нет сил.  Пусть там торчит. Не получаетсяаааа…
-  Надо, дочка, надо. Ты сможешь, ты сильная, дрова носила? Носила, значит, могла,  и здесь сможешь!
- Всё!  Варька, молодец, отцвела твоя калина. Девка  теперь будет петь за тебя про калину.
- Татьяна, девочка в рубашке родилась,
- Оттого она и не хотела выходить из материной утробы, потому, что там всё равно теплее, как ни топи печь для неё. Давай, назовём её Ольгой!
- Вам справку выдавать, вы и называйте, как хотите.
- Честное слово, всю жизнь мечтала иметь дочку с именем Оленька
- Сергей сказал, если девку принесёшь,  в дом не войду,
- Что, значит принесёшь? Ты что животное, сука, что ли? Не войдёт и не надо. Не горюй. Тебе сейчас нельзя расстраиваться. Молочко будет с расстройством. На девочку повлияет, с первых дней. Терпи. Не пропадёшь и без него, как бы ему не пришлось к вам в ноги кланяться.
- Захар то,  что рассказывает про Сергея, ты слышала, Таня?
- Только не при ней.
- Да я всё уже знаю.  О нём говорят и про какую-то молодуху, как «гусь на шивере»..
- Варя, Варя, не ты первая не ты последняя. Ты знаешь, что завтра великий праздник,  Покров день. – Предупредила санитарка. – С  матерью, землёй  вместе  отдыхать  будете до следующего года. Кто на этот день родится, хорошее знамение прибудет ему. Счастливый человек и Ольга, в том числе. Да ещё в поддержку сказанному в рубашке родится не маловажное событие.
- А ещё я слышала, кто на покров день родился,  лодырем  бывает. И никакая притча его не перевоспитывает.
- Кому,  что на роду написано. - Вздыхает роженица.
- Варя, а ты в каком месяце рождена? – спрашивает тётя Женя
- В июне. Одиннадцатого числа со слов мамы.
- Счастливый день и месяц. Это месяц трудоголиков. Трудолюбивый народ всегда с песнями начинает и заканчивает  рабочий день.
- Спрашивать не надо было, по ней и так видно, что рождена летом, когда всё цветёт и благоухает; вместе с природой и наша девица просыпается каждое утро.
- Дядя Захар  сказал на Сергея:  не сортовое зерно от него будет, токо на фураж скоту и не более того.  Мне от него ничего больше не надо
- А знаешь, у Антона тоже Ольга родилась два месяца тому назад. Вы прямо, как сговорились.  Ты за этого замухрышку,  замуж вышла, чтобы отомстить Антону?
- Зачем ему мстить, что случилось, того уже не вернёшь, дело сделано. Значит, не любил он меня.
- Любил он тебя, любил, только поперёк материного слова не пошёл.  Матери надо было, чтобы сын вошёл в богатую семью, чтобы надёжней было для всех. Она рассказывала: когда умру, делайте без меня, что хотите.
- Жена его старше на пять лет, курит, пьёт, как сапожник, зато заведующая складами. Все товары перед ними и дети  обеспеченными будут, у меня что, и, правда, голь перекатная. Не будет он с ней жить - это я сказала.
-  Ты его любишь? Будешь добиваться развода между ними?
- Что вы, Татьяна Сергеевна?! Мне в голову никогда не придёт, чтобы  разводить семью. Зачем мне, после грязной посудины, позволять в свою нырять? Я насчёт этого ужасно брезгливая. Ушло всё чистое и не порочное, а побрезговал, пусть мешанку ест. Я слышала, что он уже давно ей изменяет.
- Значит, не лучше твоего Сергея.
- И всё-таки, я никогда не скажу ни кому, что я его не любила. Я и до сих пор его очень и очень люблю.
- За что ты его любишь?
- На это есть не однозначный ответ: Первый многообещающий  взгляд парня  в глаза.  И чисто девичьи отношения,   Он, как-то спас меня. Пустил старую военную лошадь в холодную пучину вод, чтобы она меня посадила себе на спину. И тем самым я вышла живой из воды. Я видела его  с льдины. Его намерения  были: спасу не спасу?  Но совсем не попытаться было бы бесчеловечно. Если погибнет девочка, то это чисто человеческий фактор,  его бездействия.  Когда я попала в больницу, я этого парня узнала, он там тоже почему-то находился на лечении. Потом он исчёз. Я долго спрашивала: «Кто этот отчаянный мальчик?»
А когда, мне исполнилось пятнадцать лет, послали родители в другое отделение колхоза за мукой. Пятнадцать километров кое-как брела моя лошадка. Страшный мороз, ноги, руки застыли,  как  в сказке  «Морозко».
Я по незнанию забуровилась подле самой уже деревни на наледь, а дальше была уже полынья. Гляжу, кто-то машет мне руками и кричит: «Дура, куда прёшься, лошадь утопить решила?!» -  Вовремя подбежал к лошади, взял её за узду и вывел с наледи в объезд деревни выше.
- Знаю, такой объезд, я неоднократно самостоятельно приезжала к больным. И тоже, чуть не забуровилась в эту лужу подо льдом.
- Он мне кричит: «Тебя так и тянет утонуть!»
- Наверное, после этого ты влюбилась в него?
- Ни сколечко, ей богу, правду шепчу, ни сколько.
- Да-а, видно, прожечь тебя достижениями мужчины очень трудно.
- Когда меня отправил колхоз на прорыв  на свинарник, не доставало рабочих рук на ферме. Он пригласил на день рождения племянника. Там была моя подруга. Подругой, как таковой назвать нельзя, потому, что она в одной деревне, я в этой деревне: «Тихая Заводь».  Я очень понравилась всей его родне,  Разговорились мы за столом, и  я оказалась предсказательницей, в том, что скоро колхозы мелкие упразднит Никита Сергеевич Хрущёв. Началось предостережение ко мне. Сидящие, за столом машут руками, мол, что это она такое бормочет? Мы от председателей не слышали, а она тут шепчет нам. Сначала они меня хвалили, за моё исполнение. Особенно, когда я исполнила песню: «Реве та стогнет Днипр широкий».  Из-за голоса они говорили: «Не счастливая девочка будет».
- И что потом? – Медик и санитарка слушают  исповедь Варьки.
- А потом? Потом они мне предложили зайти  в конторку, чтобы в карты, якобы поиграть, Люська нашла причину, выйти в туалет, этим отсутствием воспользовался Антон. Она не приходила, и ему это было, как бы на руку. Он долго меня добивался, До сих пор содрогаюсь, тем случаем:  я ведь могла убить его поленом. Я уже подняла над его головой увесистое полено, пока он пыхтел надо мной,  если бы, конечно,  в это время не вошёл  сторож. Ох, и стыдил же его дедок. И я думаю, до его головы дошло, что он был не прав, брать девчонку силой.
- Ты же его любила, почему не отдалась? - спрашивает тётя Женя.
- Срочная необходимость что ли? Использовать, потом плюнуть, да ещё чего доброго пополз бы живот на нос, вот уж, где позору, бы  набралась.  Если, любит парень,  подождёт. Я так понимаю.
- Ишь, ты, какой малый нетерпеливый, вот я бы никогда так о нём не подумала. Куда и скромность ушла. Выскочило желание близости с девчонкой. В это время мужики очень страшные бывают. От них подальше надо быть; бывает, чтобы чего-то добиться смертельно ранят женщин, а потом раскаиваются.
- Вот, к примеру, взять Савелия, сколько раз я была с ним один на один в бакенской избушке. Так, представляете, нет, он на тему интимных отношений никогда не заводил разговора. И даже близко не подходил ко мне.
- О чём, ты, говоришь, Варенька, он  воспитан на строй закваске культуры. Таким, как Сергею, и Антону до него далеко и очень даже. Потому он с ними не в товарищах, и они к нему не  примагничиваются.
-Однажды, он мне отправил собственное сочинение в стихотворной форме.
Пишу, тебе, моя любимая,
- Гляди, ты, на него, а?  Тоже чувства заиграли не на шутку.
-  Разве он не живой?
Пишу я над бушующей рекой
Ты для меня  неповторимая,
Хочу я стать твоей судьбой,
Ну и так далее…..
-  Объяснялся в смысле свободы;  он  служил и отдал долг  Родине, а Сергей не служил из-за болезни ушей. Они у него часто гноились. Поэтому получил белый билет, но служить он очень хотел и даже мечтал. Постоянно ходил в лес на лыжах, тренировался на дальнем  расстоянии.  Специально брал тяжёлые ноши у товарищей, когда забивали сохатого,  чтобы вырабатывать в себе выносливость.
- Мы видим, он в каком то случае  с положительными качествами, а вот уж насчёт женщин, тут уж извини. Первая ****ёшка на деревне. Наверное, если бы послужил в армии, глядишь бы  перевоспитали его там. Брат, его видишь какой.

Прошло полтора года, у Вареньки  родился второй ребёнок, сыночек, по имени Серёжка.
Давно закончилась война. Течёт мирная трудовая жизнь, Вот уже и восьмилетка за плечами, и взрослая жизнь  пришла, не заблудилась. «С детских лет стать взрослыми спешили мы; торопили школьные года, для того, что в детстве дорожили мы; надо с ним расстаться навсегда»… Эта песня со школьных лет запомнилась на всю жизнь. Вот и настали дни  забот, переживаний и разочарований. Я всё воюю, будто  на передовой,  как бельмо на глазу друг у друга мы. Верно, или нет, разносят слухи об убийстве Сергея?  Бог, с ним, земля ему пухом, как, говорят, кто ищет, тот всегда найдёт.  Надо забросить всякие помыслы о цветущей и радужной личной жизни. Всё нужно  осмыслять самой, потому что  не одна.  Куда идти на работу после того, как мелкие колхозы упразднили,  Варя не могла себе представить;  выбор совсем не большой. Всего лишь  три организации и то все места заняты, как на рынке торговли. Каждый сидит на полторы ставки. Хоть и тяжко да пыхтит, да везёт, да и в деревне остались одни старики да старухи.
Молодёжь укатила в города. Закончились времена мечтаний. Нужно находить новый путь выхода из ситуации. Таскать пятнадцати литровые вёдра с молоком да с пойлом по ферме, носить девчонке пятидесяти килограммовые мешки с комбикормами перед собой, на плечо самой себе закидывать. Это тебе не мармелад в ящичках перебирать. Неоднократно молодые бычки по ногам, как по проторённой тропе бывало прохаживались. В глазах мутнело от боли. Разыгравшийся бычок или тёлочка, вдруг ни с того ни с сего, как врежет тебе в спину, того и гляди, что переломит спину. Как ты думаешь, Варвара, так дальше можно жить?  - Задаёт сама себе вопрос.
Стоя на бугре, неподалеку от дома ей многое пришлось вспомнить, как однажды, поставили её подменной у доярок. Коров другой группы  она ещё не успела освоить.  На седьмое ноября  подменила доярку. Не знала, как подойти к молодым таким, же как она сама первотёлкам. Те не охотно давались подключаться к доильному аппарату. Строптивые уж больно были тёлки. «Ничего, я вас приучу, как доярок уважать». Пока тёлка жевала комбикорм, Варя решила спутать её сзади,  из-под хвоста. Не ожидая такого поворота,  тёлка, как двинет её задней ногой, что она юзом прокатилась по жиже навоза в соседний  пролёт к другим коровам. Они, испугавшись, кинулись в рассыпную,  одна коровёнка от испуга сорвала цепь с крюка, перескочила через молодую сменщицу, и кинулась бежать с задранным хвостом по всей ферме вперёд и на двор. Варя думала, что это её тёлка сорвалась и сбежала. Посмотрела  сквозь замазанное лицо грязью: «Тёлка стоит на том же месте. А кто же убежал тогда от неё? Она стоит на своём месте, как ни в чём не бывало, и спокойно доедает комбикорм. Обтерев с  себя жидкий навоз, ей было грустно от случившегося: «Всё, амба! Ни за что, ни за какие деньги больше не выйду на ферму. Пусть другие пашут, кто сильно хочет  молочных продуктов!» Она плачет в душе горькими слезами, да ком в горле застрял. А издали, в коридоре бабы смеялись, ржали до потери дыхания.
- Чё, летела, как ангел, а упала, как чёрт?
А вторая кричит ей издали:
- Ой, Варвара, не зря тебе имя такое дали. Намучаешься ты со своим имечком, сменила бы ты его как можно быстрее. И в правду говорят: На базаре Варе нос оторвали. Тут хошь и не базар, животные ить тоже чують,  куда нос хозяйка суёт.
- Не нужно было подходить с заду к тёлкам; пусть сама хозяйка,  объезживат их.
Не понравилось Варваре такое наставничество, и решила: не отдавать тёлок, пока сама их не обуздает, пока не станут добровольно отдавать молоко в аппараты. Она не старалась показать себя обиженной в смешном виде перед другими доярками. Единственно, что было у неё на сердце это  так слегка громкое междометие послать, куда подальше и на чём белый свет стоит.
- Ничего, Варварушка, то ли ещё будет. Пока ты им руки не подашь, они всё будут перед тобой танцы устраивать. Ты им хлебушка на ладони, да с солью приподнеси. – Поучала пожилая доярка, отработавшая на ферме без малого пятьдесят пять лет. – Я ить здеся от роду. Мать моя в яслях коровьих родила. Подолом укрыла и за сиськи взялась. У нас ить ране то не было эких аппаратов то,  а доили по двадцать пять коров вручную.  Вот так раз за разом приходи к ним с хлебушком. Ничего они привыкнут, стоять будут смирнёхонько. Это не выход из положения, как она сама их хвощет палкой перед подключением к аппарату. Они ить всё понимают.
Варя долго стоит  и слушает уроки преподавания молодому специалисту,  поддакивая, кивала головой, а заодно выщипывала сухой навоз из новой кофты.
- Если не шибко больно, ты не переживай, а навоз-от ни сало, помнёшь и отстанет.
Так Варя отработала в отделении колхоза  со дня окончания  восмилетки по день упразднения  отделения. Ровно три года с октября месяца 1957года по декабрь 1961 год. Приобрела навыки хорошего специалиста по машинному доению. Малые колхозы вливались в большие, богатые  сельхозпредприятия, которые без того были богатыми, стали ещё богаче, а малые совсем разорились. Скот перегнали, которых на мясо, а которых на производство и размножение породы, Из малых деревень, люди, имевшие небольшое состояние, побросали, в поисках счастья, уничтожая поголовье скота на мясо и отвозили самосплавом в район сквозь горькие слёзы. В одиночестве оставались новые рубленные деревянные дома, заборы  становились обветшалыми, со скрипом взывая о помощи восстановления. Кто мог, тот разбирал свои дома, прихватывая тайно, и соседнее домостроение. В плотах сплавляли и возводили себе особняки на новом месте, особенно в районном селении.
Многодетные семьи перебирались в места, где имеются очаги культуры: школы, спортивные клубы, и музыкальные школы. Некоторые прихватывали с собой и стариков. А некоторые  старые жители категорически отказывались от новых мест.  Им, казалось, лучше и краше этих мест нигде на целом свете не бывает. Так осталась одна единственная бабулька в возрасте ста семнадцати лет по имени Груня и старый дед по имени Григорий. При встрече с людьми, она поговаривала: «Мне бы женишка ещё, какого подыскать, глядишь, бы жизнь веселее пошла, а так то, что за жизнь». В общем жизнь при упразднении колхозов обратилась для многих и многих  жителей деревни настоящей бедой. Не желая покидать свои нажитые дома и некоторая молодёжь;  становились алкоголиками, и тунеядцами. Самогоноварение было производством первой необходимости. Всё делалось в тихую, от случайного  наезда высшего начальства.
Бесконечные ночи  навевали грустные мысли, а серенькие дни уходили за днями. Варя часто выходила на высокий берег реки в одиночку, сложив руки на груди, вглядываясь в даль вниз по течению,  С начала дня опять всё заново: телятник, на молочно-товарной ферме, дома детишки,  ещё не проснувшиеся  или в ожидании матери.  Завтрак готовить, обед и ужин, стирка, утюжка белья.
- Хорошо, что дети  спокойные, и, кажется, всё понимают: с кого спросить, кого наказывать за всё то, что случилось. Убить отца детей, мужа; уму не постижимо. Что делать? Как дальше быть, в какую сторону податься? Понятие  растяжимое и вопрос «Что делать» Н.Г. Чернышевского остаётся открытым.  Закинув голову, как можно круче к небу, она долго рассматривала вереницу диких гусей, улетающих к югу на зимовку.
– Ты гляди на них, а? Вожак то, как взял руководство над  своими подопечными? Быть может это его заместитель, ровно, выстраивает ряды, подгоняет отставших птиц, но почему-то всё получается  клином. Это, наверное, слабые и поздно выведенные птенцы нарушают строй, давая о себе знать криками. Всё как у людей у них получается;  даже ещё слаженнее и без всяких пререканий. Долго же они пролетают этот участок. Но вот почему-то они вернулись опять? Зачем-то кружат над своим летним пастбищем и опять кружат, кружат  и опять  образовали  клин в виде самой большой птицы. Ах! Как жалко, тучи снеговые начали сгущаться над ними. Что ж вы, раньше то не могли собраться, улететь? Или всё на позднее время оставляли? И как говорят  у нас: на авось пройдём этот путь и без ущерба. Нет, не миновать им тяжёлых туч.
  Варя с болью в сердце,  сопереживая, глядела на клин гусей. Кажется, вот-вот их прикроют или придавят тяжёлые свинцовые тучи, которые тоже, как бы наперегонки спешат куда-то.
- Гляди-ка, ты на них, не смотря на их массивность, наполненных содержимым осени, а ведь не отстают от клина.
- Ну, уж нет! Нас не догонят.- Кричали гуси свысока.
- Гляди, ты ведь увернулись, вынырнули из-под тяжестей. Вот, и, слава богу. Наш северный участок самый сложный путь для них, а там за Уралом им станет  намного легче добраться до тёплых краёв. Вот бы мне  к ним присоединиться; сорваться с этих мест, всё-таки мы земляки. Я ведь тоже когда-то  залётная птица вместе с родителями. Они опять улетели в поисках лучшей жизни, а меня оставили на попечение самого бога.
Куда же мне без вожака то теперь? Да и был ли он таким  вожаком, как эта красивая птица, которая меньше заботится о себе, чем, о своей стае. Отцвела его жизнь безвременно, и теперь он где-то видит с небес, и вероятнее всего выше  и дальше смотрит на своих детей. Теперь то, наверное, прозрел его ум; зачем было связываться с кем попало и пить на халяву. А ведь халява возврату подлежит.
Как бывало, раньше в школе-интернате, всегда к месту приходила мысль говорить, мечтать в стихах:
Смотри, смотри, мой милый,
Смотри на нас ты с высока,
Я  та же самая крапива,
С весны до осени крепка.
Видно, суждено на свете,
Нести ношу одному,
И о чём мечтают дети,
Я их точно  не пойму.

Заморосило. Медленно начал сыпать мелкий холодный дождичек. Уныло закачались ветки черёмухи, сгоняя воробья  на землю, расставаясь с последними ярко красными и жёлтыми листьями, отжившими свой век. Они, как бы нехотя, покидая родное пристанище; юлили то прямо, то косо маневрируют, приземляясь всё ниже и ниже к земле. Иные листочки, подхватываемые слабым ветерком, не спеша, улетали так далеко, похожие на разно пёстрых чаек,  ложились на быстрое течение реки. А та безжалостно уносила их в неведомые края, либо прижимала волной к берегу на зимовку.
Вот так, кому что суждено.  Вот и спроси их: откуда они родом племени? Ну, прямо всё, как у людей. А мне то теперь как быть? Эх, ты, где ты Чернышевский, формула жизни так и не подведена под аксиому. Не поставлена точка, одни лишь вопросительные знаки, либо многоточие.
В раздумье, Варя забылась о детях, о работе. Сегодня её группу тёлок погонят  через сорок километров в район, некоторых забракуют и отправят на мясозаготовительный пункт, а которых оставят на развитие молочной породы. Бедненькие, вот, поди, устанут, пойдут и не знают, где их конечная пристань, а как было им здесь вольготно. Поля, луга сенокосные. Трава выше пояса. И чего бы не оставить здесь крупно рогатый скот. Ведь зарастёт же неимоверно всё от берега до опушки леса. Ну и власть у нас. А что им? Они приезжают на «Бобике» уполномоченными с комиссией, трястись уж больно тяжело и далековато. Живут и пристраиваются только под себя. Всё говорят: убыточно содержать скота в отдалении. Вывозить корма далеко. Ишь, ты! Им вывозить далеко корма? А, ты не корм привози, а мясом. Создай все условия для работяги, они, не покладая рук, будут вкалывать без претензий на то.  Сколько они с меня отщипнут? Угонят, а результаты привеса снимут на месте без меня. Пока гонят, животные в весе потеряют половину, что нагуляли на травах вольготных, на полях. А Варюхе от привеса хрен да маленько. Кому надо будет сообщать мне привес. Вот так и обманывают работягу. Ну, и хрен с вами! Подавитесь вы моим привесом, я и своим жиром проживу.
Присев на гнилое брёвнышко, вычерчивая разные фигурки на песке в виде чёртиков, прутиком от черёмухи, заодно выщипывает редкую пожухлую траву. Чуть пошевелившись, бревно захрустело, рассыпаясь на отдельные кусочки  гнили в виде трута. Из-под бревна шустро выскочил червячок не похожий на червяка. Уж больно он какой-то большеватый, как показалось ей и почему-то желто-зелёный.
- Я таких червей не встречала за всю мою сознательную жизнь, да ещё бежит так шустро. Ах, ты, змеёныш! Ты не успел в весе набрать тоже? Такое хорошее лето было, а ты, наверное, лодырь?
- Бойся! Бойся! Это медянка, змеиного рода. Как она тебя не укусила? А, возможно, укусила?
Варя задирает  гачи брюк, осматривает себя, как могла.
- Да, что у неё жало то длиною с шило?
- Да. Она жало своё выпускает в защиту себя, не жалеет размеров. Ты хорошенче осмотрись.
Женщина по имени Эльза,  продавец сельмага, недавно принявшая его у прежних  продавцов товар, внимательно разглядывает  Варькину ногу.
- Ещё как рассматривать? Не раздеваться же здесь среди людей?
- Какие здесь люди? Одна бабка  Груня осталась, да и то глухая и слепая. Ей сто семнадцать лет. Знаешь, какая она бодрая, ещё старичка хочет себе найти. Правда, какой к ней пойдёт, когда от неё собственным навозом уже пахнет. Мало того, ещё как дунет, дунет. Стоять с ней рядом не возможно. Ещё и шутит: «Нюхай друх, хлебнай дух! Нюхай вещь, ишо ещь». Беззубая шипит сквозь  дёсна, иногда и слов разобрать не возможно.
-  Старость ни в радость. Дай бог бы нам до её лет дотянуть.
- Нет! Мне такую старость не нужно. Жить - свет коптить я не желаю. Думаешь, она сама себе рада? Ты, знаешь какая у неё память? Оболденная феноменальная память.
- Значит, суицидом решила заняться?
- Какой там суцид? Разве хорошую работу кто оставит для нашего брата. Нет, я себе не могла найти работы кроме этой в качестве продавца
- Не поняла ты меня, Эльза. А эта старушка всю жизнь на рыбе прожила потому и память феноменальная.
- Точно!  Здесь все на одной рыбе пасутся. Иначе с голоду можно сдохнуть.
- Ну, почему же. Мы почему-то не сдыхаем. Работать надо и мясо, и рыба будет на столах.
- Ты, кто такая? Взялась впихивать нравоучения. Я всю жизнь в колхозе вкалываю.
- Зачем же в щеть  сразу лезть?
- Чего ты здесь сидишь, от дома не близко. Села бы в палисаднике и ковыряй себе в носу или земельку у дома копала бы. Поди-ка, проснулись уже?
- Чего их охранять, я знаю, когда они встают. Спят они ещё.
- Ой, ли! А вон, кто это бежит к нам да босичком? Не твоя ли?
Варвара подняла дочку на руки и обратно, чтобы не застудить ребёнка понесла её в дом. Время было ещё раннее. Они все вместе легли в кровати. Усыпив детей, после кормления сынишки грудью, а дочку напоив молоком, со сдобной  булочкой. Варя  вышла из дому почти следом за продавщицей. Та разговаривала со своим мужем, на том же месте, где  сидела.
- Ты, куды уши-от навострила, - неожиданно услышала Варя голос свекрови.
- Я сейчас. Я мигом. Очень скоро.
Эльза открыла дверь в сельмаге. Варя подала пятёрку продавцу.
- Тебе чего на неё?
- Мне то? - Вопросом на вопрос ответила и чуть замешкалась.
- Тебе  бутылку?
- Как ты догадалась?
Продавщица почему-то подняла высоко плечи и резко  с выдыханием  опустила.
- Сейчас ко мне приходят только за одной водкой.
- Не только одной водки, на сдачу отоварь шоколадных конфет «Весна» детям.
- А бутылку кому берёшь? Сергей вернулся?
Варвару словно ошпарили кипятком при упоминании  мужа.
- Он что не удержался за тучу,  с небес сорвался?
Не придавая значения сказанному, подмигнула продавцу, и вышла с бутылкой за пазухой.   Конфеты в бумажном кулёчке, боясь выронить и рассыпать, бережно прижимала  к груди.
- Ты чё это еще придумала?
- Пошла по стопам мужа покойного. Думает горькой душу зальёт. – Говорит вслед пожилая женщина.
- Да, по всей вероятности она и от отца то нисколько не отошла. Тот ведь не просыхал в семье то.
- С кого пример брать? Яблоко от яблони не далеко катиться,
- Варвара! Вернись, ты чё это придумала, я тя спрашиваю? – Кричала вслед продавец.
- Чуть позже скажу, а хочешь, пойдём со мной за компанию дерябнем.
- Глядите, бабы, она ведь и правда пить пошла.
- Да, ну, эту деваху к бутылке склонить её не так-то просто. Наверное, у неё кто-нибудь завёлся. Одной то, мать, пить, как это, вроде бы и не с руки.

Не выходит из головы её страшная весть о муже судачат бабы:
- Варя!  Там твово Сержа  убили! Не знай, токо чем?!  Убили за каку -то бабу…
- Каждый заслуживает по достоинству. К чему шёл того и добился, - безо всякой горечи и испуга ответила молодая мать  двоих детишек. – Чему быть – того не миновать.
- Варвара, а хоронить-от хто его буэт, ты разлеф не поедешь, ты ведь, кажется, жена яму.
- У него и без меня, их достаточно – не поеду, пусть меня бог за это простит, а дети ещё мал мала. Не к чему им там  присутствовать да покойников разглядывать …
С бутылкой за пазухой, Варвара, дошла до конца улицы, обогнула крайний дом, чтобы её никто не заметил, куда она направилась. Поднялась на высокое ярко окрашенное крылечко, что дают бакенщикам красить бакена. Постучалась в дверь. Тихо. Никто не отвечал; только она заметила, как в окне дома чья-то  лохматая голова промелькнула.
Варя начала настойчиво стучать. Скрипнул  засов дверей. Вышла пожилая учительница.
- Ты чего, Варюша, в наши края забрела? Заблудилась, а ли, как? Что-то тебя давно не видать? Не поёшь, не пляшешь, скучно, как-то стало на деревне. Варя переступала с ноги на ногу.
- Да совсем стало темно не только на деревне, но и на душе не светлее, Анна  Спиридоновна.
У Варвары по щекам покатились крупные  тяжёлые ручьи слёз.
- Ой! Чего же  мы здесь стоим то? И я тоже старая вешалка, совсем ослепла. Ты же раздетая, почему-то. Осенний период не по сезону так выходить. Нужно потеплее одеваться, доченька. Проходи, проходи в дом-то. Я сейчас чайку согрею, пирожками тебя угощу, твоим короедикам оставим немножко. Да им то много ли надо, так, нет? Им по пирожку хватит, от пузика наедятся.
Варе стало смешно, когда старая учительница, у которой она иногда консультировалась по математике, вдруг, заговорила жаргоном блатных.
- Ну, вот и всё, чаёк то у меня уже с утра поставлен в загнете. Я ведь стала забываться, где умоюсь туда и обедать  иду.
Варя снова рассмеялась от души; слёзы скрылись, кажется, навсегда. Она хотела, что-то сказать, да у неё не получалась. Чего-то она сильно стеснялась, пряча за пазухой «Московскую».
- Ты, кому это конфеты то принесла? Ни мне ли уж?
Варя опять оробела, не сказав ни слова, и долго смотрела в угол, где на полочках стояли иконы, обряженные в вышитые полотенца.  Она подошла  к иконам, и неистово начала,  тыкать  перст за перстом трижды и шептать молитву.   И,  не сбиваясь с ритма, нашёптывала: «Отче наш, иже еси на небеси. Да светиться имя твое, да будет царствие твое господне, как на земле, так и на небеси. Даждь нам хлеб насущный на каждый день, и прости грехи мои, как я прощаю, должникам своим. Не введи в искушение, да избавь от лукавых. Во имя отца и сына и ныне и присно вовеки веков  Аминь»
- Господи, да что такое с тобой случилось, Варенька? Ты же презирала всех молящих и набожных.
- Как, вы думаете, Анна Спиридоновна, поможет мне господь бог в моей житухе?
- Как тебе сказать, дочка, я не бог, а всего лишь атеистка. И, может быть, напрасно спрашивать бога об этом; хотя  я без молитвы, слава богу, не споткнулась. У меня все живы здоровы.
- Вот, слышите себя, училка. вы моя последняя этой деревни? Вы, заметили что ни предложение, то к богу склоняете голову.
- Права, дочка, права, только это всё пришло с молоком матери. И не нужно цепляться за каждое моё сказанное слово.
- А то, что?
- Обижусь! Ещё бы яйцо курицу учило. Я свой век бабий почти дважды прожила?!
Варя набрала смелости, вынимая бутылку из пазухи, ставит её по середине круглого стола, на красивую вышитую крестом болгарским скатерть.
- Постой, постой, Варвара Степановна, у тебя, что сегодня день ангела?
- Да, день ангела. – Варя решила обмануть старую учительницу.
- Ты меня на мякине не проведёшь, я сейчас взгляну в журнал записей. Он для меня является талисманом старческой жизни. Как только начну скучать по вас, так сразу и не медленно беру этот журнал.
- Тогда не нужно ходить, искать его, это отнимет очень долгое время. Оно у меня в обрез. Я соврала. День моего рождения в июне месяце, но я его не отмечала. Это совпало со смертью Сергея.  Лучше поздно, чем никогда, давайте его помянем.
Варвара взяла эмалированные кружки для себя и для учительницы, разлила по полкружки.
-  Давайте, Анна Спиридоновна, со мною вместе.
-  Нет, я с тобой пить не буду.
-  Со мной не будете или как?
- Когда ты меня, моя голубушка, видела пьяной?
- Вы, что думаете, я хочу быть пьяной? Просто немного пригубим и песни споём. А так, как будто бы горло связало не видимыми нитями. Даже иногда матерное словцо не вылетает.
- Ну, это ты уж слишком круто взяла. Матерное слово, точно помогает в  жизни??
- Пока ещё не загибала сверх естественного.
- Вот и хорошо, вот и отлично. И без горячительных напитков можно обойтись нам с тобой. Варя, хочешь я так с тобой спою, любую! А бутылочку я помогу тебе снова запечатать. Мой муженёк вернётся с работы, я ему приподнесу в честь его праздника; он уходит в отпуск и до самой весны, до открытия новой навигации.
- Я не буду его дожидаться, я знаю, когда он вернётся.
- Ты, неумолимая, вы же коллеги. Тогда подожди до завтра, а я тебе на всякий случай верну деньги.
- Не хочешь, Анна Спиридоновна, так и скажи. Тогда я пойду к ручью. Он мне станет сотоварищем. И под звон всплеска воды, я с аппетитом оприходую, оставшуюся часть бутылки. А это оставьте мужу от меня.
Анна Спиридоновна, молчком взяла бутылку, и осторожно медленно опрокидывая  кружки с водкой, перелила снова в пол-литровую прозрачную ёмкость
- Варенька, скажи мне, только правду.
- Какую правду вы хотите от меня услышать?
- Это правда, что ты ради своего Сергея  в не далёком прошлом зелёную муху проглотила?
-  Честно?
- Только честно, всё как на духу. Вся деревня в ужасе от любопытства галдела, ради чего и ради кого ты это сделала.
Долго не может ответить бывшей учительнице.
Дотянувшись рукой до полулитры с водкой, не знала что отвечать, и врать не хотелось, и правду говорить было стыдно. Ради кого, и ради чего она это совершила, такой омерзительный поступок.
- У тебя была платоническая любовь к нему или что?
Варя молчит.
- Скажи не стесняйся, это уже в  прошлом.
- Наверное, вы, поэтому не желаете со мной выпить?
- Я тебе задала вопрос. Учителю на вопрос не отвечают вопросом.
- Да было такое дело.
- Только это был спор, но внутри себя этот поступок я совершила не ради этого мизерного низкого человека.
- Ради кого ты проглотила муху.
- Пусть останется конфиденциально для меня хотя бы лично.
- Однажды, ты запела:
День завьюженный, морозный,
Всё вокруг белым, бело.
Едет парень в край колхозный.
На каникулы в село.
Тебе из зала кто-то крикнул: «Закрой рот, а то муха вылетит». Ни одного слушателя зала я не увидела, чтобы он не смеялся. Я задумалась над выражением. И задумалась, почему, именно, твоя ровня смеётся над сказанным в твой адрес.
- Тот, кто выкрикнул, к моей ровне не касается. Я бы никогда так не сказала никому. Через платоническую любовь не то вытворяют. Подумаешь, муху съела зелёную, живьём  проглотила. Ребятишки в Африке, всё что ни попадёт под руку летучее, ползучее, всё в рот тянут, лишь бы выжить.
- Ради этого ты решила выжить?
- Да не выжить, Анна  Спиридоновна, доказать отношение любимого человека к другому человеку. Я не Джульетта, умирать по глупости. Родителей, зачем заставлять страдать. Ну, съела, ну, что из того?  Кто-то побежал в кусты рыгать от зрелища, а кого-то прямо на месте схватило и пронесло. Тому сделала плохо, кто сильно этого хотел; увидеть и удовлетворить любопытство, в кого Варька больше всего влюблена. А мне от этого не было ни жарко, ни холодно. Съела и съела, водой  запила и пошла дальше. А теперь, когда всё закончено с этим  паршивцем, я решила продезинфицировать  нутро от всякой глупой гадости, в том числе и от  воспоминаний о нём. Девчонка, которая предложила и подала мне муху в руку, не была внимательной ко мне. Она не заметила, как я муху в рукава пустила; подумала, что я блевать побежала, Когда вышла на крыльцо,  девчонка с удивлением спросила: «Чего ты здесь вытряхиваешь?»
- Анна  Спиридоновна,  вы рыгать не будете?
- Отчего же?
- Вы не брезгливая?
Спиридоновна, стараясь, как можно быстрее закрыть эту тему, снова начала задавать вопросы.
-  Так ты не только песни поёшь, ещё и фокусница хорошая?  Вдруг, и он окажется таким же фокусником и  окажется живым и невредимым.
-. Ты же к домовине то не подходила.
- Да я вообще никуда не выезжала к нему.
- То-то и оно,  не убедившись, а оплакиваешь его.
- Нужно мне такое добро оплакивать.
- Не спеши,  говорить - нет. Сначала нужно всё взвесить за и против. Поговаривают: твой Сергей живёхонек, цел и невредим. А ты горе пошла заливать.
- Я не за него пошла к вам выпить, просто поделиться обстоятельствами в деревне. Мой скот угнали, и копейки теперь не жди. Всё лето вкалывала, всё же, как ни как, а денюжки хорошие кто-то за меня отхватит.  Для меня не будет новостью даже, если он окажется живым. У него фрагменты трагедии не первый раз выкидываются.  Ну, а, если  Сергей живой, то почему рожу не кажет,  к семье не приезжает.
- Ты,  хотела, чтобы он приехал?
- Нет! Анна  Спиридоновна, что вы?  Он у меня вот, где сидит. – Варенька показывает на свою печень.- Я уже от него отвыкла, а знаете, что быть одному независимому человеку,  куда легче живётся. Тем более, что от него у меня были одни убытки. Не успевала в магазин должок за водочку за него отдавать. Не успею отдать,  глядишь, как новый должок в конце месяца к моей зарплате причисляет продавец. В прошлом продавец была,  так та ему не давала без трояка. Тут, какой-то паразитизм, настоящие кровопийцы
-  Продавцу выручка нужна, Варенька.
-  Какой хрен выручка? А если она от меня ни рубля не получит.
- Ты так и сделай. Подкопи, должок, пообещай, что отдашь за него, а продуктами запасайся в геологическом магазине.
- Разве могут «покойники» пить, гулять, да ещё и в долг прихватывать?
Варя задумалась над словами учительницы.
- Ты мне так и не ответила: из-за кого ты всё-таки муху съела, за Сергея или через любовь Антона.
- По-моему я уже ответила: конфиденциально, Анна  Спиридоновна.
Варя вышла на крыльцо и опять заплакала. Не спеша, подошла к калитке, обернулась. Её никто не провожал. На берегу  крутого ручья, свесив босые ноги в воду,  опрокинув бутылку,  с огромной жадностью большими глотками, не чувствуя ни горечи, ни едкого вкуса; залпом выбулькала в своё девичье горло, прихлёбывая пригоршнями  холодной прозрачной водой. Выпив всю до донышка, она ещё позволила себе поразмышлять. «Попался бы мне сейчас хариус. Я б его  живьём проглотила».
Возвращаясь, к себе домой, её встретила деревенская ребятня.
-Мужики, глядите, мужики, глядите, Варька пьяная! Варвара   с ума сошла, напилась в стельку, языка не вяжет.
- Как это в стельку? Кто тебе сказал? - Кинулась, было она к одному из пацанов. Тот рванул в сторону. – Ты чё это от меня бежишь? На-ка, тебе лучше одну конфетку, остальные отнеси моим ребятишкам.
Мальчик с удовольствием выполнил просьбу Вареньки, а за это по приходу в дом он получил вознаграждение сдобной булочкой и ещё двумя конфетами.
- А это ребятишкам. – Согласно закивала свекровь Варьки, - Где сама то Варвара?
- Она в  дрызг  упилася. – мальчишка скрылся за домами.
Дочке полтора годика, а сыну, где-то всего три месяца. Она очень огорчена и расстроена; так не красиво получилось. Увидев  по дороге соседа,  Варя, умоляюще попросила:
- Дядя, Федя, уведи, меня, пожалуйста, к себе домой. Я не смогу подняться в гору. Стыдно, ей, богу, стыдно. Помогла бы мне Анна Спиридоновна, оприходовать бутылку, глядишь, меньше бы мне досталось.
Люди, оставшиеся в деревне, обступали Варвару со всех сторон.
- Бабы, глядите, на неё! Варька умом рехнулась! Что же с ней дальше то будет, если она с этого начинает молодую жизнь.
- Сгорит бабёночка без мужика, сгорит и не более того. И чего было жадничать? Ведь и об  детей на минуту не запнулась.
- Нет, бы, со мной опохмелиться. Знаете, бабы голова-то, как трещит, раскалыватся до ужастев, как старая сосна хрустит по всем швам.  Зачем она себе сотворила боль. Нет, однако, в тебе нисколько жалостев к постороннему человеку? Я то ладно, вот где мне сейчас достать хоть бы грамм  пятьсот?
- Ха, ха! Фёдор всех к себе на кровать сложит. Анна-от, как приедет, задаст дрозда.
- Бабы, не смейтесь над горем девчонки. Нужда её застала не по годам. Значит, не могла осилить себя нравственно. Один выход нашла в себе, хоть бы на время отвлечься. Наверное, она видит, как горе заливают водкой. Вы посмотрите, кто раньше совсем не пил, тот запивается от безработицы.
- Не торопитесь с выводом. Вчера только её бычков, тёлок поставили  на весы без неё разве не обидно?
- Что, ты понимаешь? Вкалывала всё лето, скота угнали, а кто-то за неё получит деньги. Ни копейки, а заработок ведь за всё лето увели у неё из-под носа. И как тут не запьёшь? С весны до осени батрачить за дарма, как бы вы, бабы, поступили?
- А, то, что она наквасилась от энтого у ёй заработок появится? Мы в войну не то переживали, да ни одна бабёнка не свихнулась с водки-от.
- Не скажи, Марья, всяческое и у нас перебывало. – Одна высокая не молодая женщина, обернулась лицом к толпе.- А помните, как бывало нарыбалим  ельчиков,  крупную, правда, государству оттаскивали. У костров после неводнения, выхрюкивали самогончику. На кажну бабёнку приходилось по полбутылке. Некоторые  лыка не вязали. Хорошо дети были смышленые, сами мундирну картоху варили и на столы ставили.
- И то, правда, бабы, не нам судить. Не наш воз – не нам везти.  Переблюётся, отоспится, отопьётся  кислым молоком, рюмашечку  опрокинет и головёнку подлечит раз и навсегда.
- А, что дети? Дети вырастут, поймут. Энто бабы её горе заставило. Токо подумать, мужа в энти годы потерять. Энто ить хто не знат её. Она у нас зався была на хорошем щету.
- Только вот где она? Куды-то, свернула опять налево. И ведь нады жа, правильный путь сначала выбрала, шла к дому. Ползёт, а к дому путь доржит.
- Я видел, куда она пошла! - Кричал тот же мальчик, который унёс конфеты к её детям. – Она отдала мне конфеты, сама поплелась между огородами. С ней дядя Федя был. Она ещё ему говорила: «Дядя, Федя у меня нет никого из родни здесь. Будь для меня отцом родным, отведи меня к себе в дом, чтобы дети мои  не видели в таком состоянии».

Глубокой ночью послышался стук в раму. Варя словно из-под земли услышала знакомый голос мужа. Забравшись под одеяло вместе с головой, натягивая на себя ещё большущую пуховую подушку, чтобы не слышать и не видеть собственных галлюцинаций.
-  Кто бы это мог быть? – С тревогой в сердце спросил Фёдор жену.
- Не отворяй! Постучит и отстанет. – Хозяева больше не ложились спать, стоя подле окна, каждый по разные стороны, прислушивались к шагам.
-  Как, ты, считаешь, кто это может быть?
- Я вижу тень его. Похож,  вроде бы на Сергея.
- Какого ещё Сергея? Его же убили полгода тому назад.
- Вроде бы я не пил, а галлюцинация видать тоже одолела. Кажется, он самый.
- Дай-ка я гляну с твоей стороны. У меня окна затуманились, видать от страху.
- Ты, на окна не дыши и не вытирай,  не ровен час,  приведение нас обнаружит.
Фёдор не из робкого десятка, но о собственном сердце не забыл.  Хватаясь за левую сторону  груди, пошёл за каплями валерианы.
- Ты тут подежурь-ка за меня, да узнай хорошенько, кто стучит в окна.
Снова тишина. Супруги, стараются разглядеть друг друга, но у них перед глазами стояло одно приведение. Вдруг, зазвенели стёкла, падая на пол осколки, разлетаясь по сторонам, задели ногу хозяйке. Начала сочиться кровь.
- Фёдор, ты глянь-ка он окна бить начал! Я же тебе говорила…
Хозяин  не отвечает, он медлит с ответом и вопросом. Пока ходил за валерианой, прихватил с собой двустволку. Он в полном ожидании, но почему-то медлил. С  навесов  сорвана дверь. В дом ввалился «покойник» не высокого роста, телосложением похож на Сергея.
- Нас пришли убивать, а ты всё медлишь. У нас же дети, Федя!
Раздались раз за разом два глухих выстрела. В доме затянуло дымом и гарью от пыжей.
- Где она? – Спросил «покойник». Хозяева и их дети никак не могли отойти от шока, от увиденного кто стоял перед ними и  до них долгое время не приходит разум. Наконец, Фёдор спросил:
-  Кто она?
-  Моя жена?
-  Это ты, что ль, язви тебя? Сергей, что ли?
-  Ну, я, как видишь, вот нарисовался, стою перед женой и вами.
-  Тебе, как это повезло из-под земли  выкарабкаться?
-  Ты, откуда, Сережа? – наконец, придя в себя, спрашивает жена.
- С неба! Разве не слышали, как люди с неба падают? Вы мне скажите, где она?.
Чтобы удостовериться, так ли это на самом деле, Сергей ли это. Хозяева засыпают вопросами. А Сергей на тёмную шарит глазами, в поисках жены. Та лежала в состоянии полного покоя. Ей было всё до лампочки. Ни голова, ни болит, и душа не ноет. Она всё прекрасно слышит, понимает, но язык уже давно перестал заплетаться и тоже отключился в состояние покоя. Варьку потянуло на тошноту.
- Дядя Федя, поднеси ведёрочко, не то замараю ваши половички.
-  Как хорошо иметь две жёнки. Одну я спишу на хозяйский глаз, а вторую себе в жёны приму. Можно в таком случае и поухаживать.
- Ты что уже спал с ней?  - Сергей хватает за грудки хозяина.- А ну-ка, сказывай, пошто это ты к себе её в дом затащил?
Жена Фёдора, стала между двумя мужиками.
- Фёдор не похож на блудного сына, такого, как ты. Это ты без разбору ползёшь на старых и молодых. Тебе яйца уже давно надо было вырезать, а ты ещё небесную коптил, космонавтам дорогу загадил. Какой дурак тебя спустил оттуда?
Анна  бьёт кулаками Сергея и показывает пальцем в небо.
- Ты не вали на меня всякую грязь. Меня там отмыли, зашили. Заживили вот, и появился, не запылился ишо пока.
-  Соскучился, поди-ка, по семье-то?
- Ты то, как сам это понимаешь. У меня Варюха одна такая на всём белом свете. Её забыть нельзя, а уж детей сам бог не велел забывать.
В дом начали приходить всё новые и новые любопытные  жители,
- Ты, Федя, и Аня простите нас. Мы ить собственными глазами решили убедиться, правда ли, проходимец с луны свалился?
- И то, правда, то, что хвамилия от  роду присвоена Проходимцев. Ох, и кака же я дуро-от была. Как я выглядела тогда перед народом-от, когда взвывала по тебе, как сказали, что тебя порешили.
- Как мы Варвару-от осуждали, за то, что она ни ногой, ни рукой не двинула ехать тебя хоронить
  - Екстрасенс она. Правду она говорила и про колхозы, что их сократят, чувствовала, что не зачем ей быть у пустого гроба.  Не было яво тама и баста.
- Эх, ты! Сергей, Сергей, да из-за такой жёнушки в двадцать то лет шуршать под юбками сифилисных, тя апосля такого чуда и в дом - от не нады пущать.
Старушка так разошлась, схватила ухват и попёрла на «покойника».
- Я ття, сукин сын, тако отутюжу, мать родну забудешь. Тя не токо в дом не нады пущать, а посля энтого, к детям ни на сажень  не нады прикасться.
Народ расступился, а кое-кто и совсем ушёл от  зрелища.
- Так его! Так его!  Пущай знат, что Варвара не одна тута проживает. Ей за вся поможем. Вот, как оклематься, пущу её в дом с детьми. Буду ей бабушкой, нянькой, а она пущай ищет себе новую работу. Ничего как-нибудь да проживём. - Говорит та самая наставница Варвары, в народе её называли, тётей Дуней, тоже оставшаяся без работы, государство о ней позаботилось, с пенсией  восемнадцать рублей
-  Ты чё энто к Варваре-от  клеисси. У неё ить своя свекруха имется. – Кричит на Дуню соседка Варьки
- То-то же, у той тожить пенсия имеется пятнадцать рублёв. До серёдки месяца не хватат на хлеб, всё с сыночком пропивали. Как жа Варька-от на ногу шустра, мёртвого разбудит да достанет. С голоду не даст сдохнуть и Аграфене Никитичне. В войну пальцем  о палец не стучала, опухала с голодухи. А ныне век-от сердобольный; помогут старухе прокандылять до смертушки.
- Она и на энто будет согласна, элеф, ей подкинут на пачку махорки, да на килограмм маргарина.
Народ перетрясал всё и всех. Пока в дверях не показалась голова  Аграфены Никитичны.
- Господи, твоя воля, откель она взялася? Народ отселя сбегат, а она сюды припёрлася снова. – Удивлённо спрашивает сама себя соседка Эльзы
- Говорят: старший сын её привёз; домой умирать с невесткой вернулись.
- А колькозу-от  тю-тю. А ль на Варькины харчишки уместятся. Она хошь и рассталась с телятами, так ить она ишо и в речном пароходстве вклыват. На её заработок можно ишо  торговаться, почём лиха эвот она кака у нас. Девка-от  не из робкого десятка. Не там так сям отхватит. Токо, что дети – от её увидят, элеф сядет на плечи вся родня. У  Никитичны ить ишо осколок набледованный имется. Нады же подставить передок-от восемнадцати летнему пареньку, дружку её сына. А тапереча, накось, корми её сыновья вместе с вы****ком. И на Варьку не оробеют повесить свою надобность.
Не долго слушала Аграфена Никитична причитания сельчан. Всей пятернёй залезла в густую шевелюру какому-то прохожему молодому человеку, зашедшему случайно, чтобы позвать продавца в магазин, да отовариться.
- Мать, не понял! Ты всегда такая цепкая? А я то здесь при каких основах вашего сплетения народного? – Никитична не разобравшись, подумала на одну старую знакомую, с которой часто допивали до донышка и заедали курилом табачного дыма.
- Я тте щас волосёнки-от все повыдеру. Взвоешь цепной собакой у меня. Ты с моё проживи!
- Да отцепишься, ты, наконец, от меня?
- Отцеплюсь, я те щас отцеплюсь! И конец твой отышшу. Суди свою бабу, меня те нечего чеплять.
Пока не оторвали  Никитичну двое мужиков, Сергей с Федором. Быть бы прохожему в цепких руках не известно сколько.
- Ох, и дура бабка. Как ты на козьих ногах стоишь. Я как усмотрел ещё и без штанишек припёрлась.
- Были когда у неё штанишки-от. Я как родилась не видела, чтоба она их стирала.
Никитична, повернулась в сторону женщин; узнала  свою соперницу, которая на  десять лет моложе, кинулась в её сторону.
В ограде хозяина молодая соперница так её отутюжила. Заголила подол, нахлопала по передку  рукой 
- Фу, дрянь! Всю руку испоганила да ещё к тому же отбила. Не зря же мой бывший кавалер, забыл дорогу ко мне. Видать все яйца отбил или остался на всю оставшуюся жизнь с мозолями
- Молодец, Ефросинья, молодец, хоть одна, под старость лет да проучила.
Семь часов утра. Сергей взвалили Варьку как молодого барашка через плечо, и понёс  в гору, в дом её жены.
Она приобрела дом уже без него, как награду за присмотр скота, оставленного на лето. Выгоняла скота бывшего хозяина дома, натирала дёгтем, чтобы  не ели москиты, пасла, когда подходила её очередь, встречала. И так каждый день в течение весны, лета, осени; даже попросила оставить породистую тёлку у неё в зиму, она где-то напорола ногу, долго не заживала. Рана при тщательном уходе затянулась  только, только к следующей весне. Прибыль от отёла хозяйка оставила тоже в награду тёлочку.
- Такую-от не через плечо нады бы таскать, а на руках принести, да с почётом. Тама ить сыр в масле катается, припёрся на всё готовое. Пил, ел, гулял, баб менял как перчатки изношенные. На, вам явился – не запылился.
- Ага, щас, марш Мандельсона закажу. Я ей устрою легенду жизни. – Ворчал Сергей. - Бросила детей и за бутылкой…
-  Не трожь бабу, она здеся ни при чём. – Кричит толпа женщин.
- Токо трожь девку пальцем, изувечим на смерть. Не доживёшь судного дни. Оставь её тута, вот прямо на бугре.
- Ха-ха! – Сергей повернулся лицом к народу, а Варька так и продолжала висеть безжизненная, как баран на плече мужа. Не трону я её. Рано ей ещё на тот бугор, дам пожить ещё маненько, - Сергей имел в виду соседний бугор, где находятся усопшие, неподалеку от деревни, где-то в пол километре. Варвара слабым движением руки показала деревенским в другую сторону и тихо сказала:
- Спасибо, люди, за поддержку! Он меня не тронет - не бойтесь..
-Токо пусть попробует…
Маленькая Оленька бегала вокруг материной кровати, то принесёт кружку с водой, то конфетку со стола достанет, то одеяло поправит на Варе, чтобы не замёрзла.
-Вот, так вот, а то чего доброго ручки, ножки у тебя замёрзнут, как ты будешь, мама, ходить. Как в рот ложку дотащишь?
Она лезла в глаза, открывала их пальчиками. Шептала что-то нежное.
- Мама, ты уже помираешь?
-  Что, ты, что, ты, Оленька? Мне ещё жить да жить хотя бы ради вас надо.
- Ради нас? Ради кого, мама? Ради меня и ради Сережи?
- Что ты к ней привязалась? Ради, ради, вот сама, как родишь, так сразу поймёшь, ради кого, захочешь жить. – Говорит  отец.
-  У меня нету родишь.
-  И не будет! – зло ответила десятилетняя золовка Варвары.
А Ольга опять полезла под одеяло к матери.
- Мама, я Сереже соску сунула в рот. Он так её чавкает смешно, только пыль столбом стоит.
- Покормить бы его надо. Где бабушка то? Скажи ей, чтобы она поднесла сыночка к груди.
- Не дам! – Крикнула золовка, - У тебя молоко водкой ещё пахнет. Мы его с мамой покормили коровьим молоком.
- С водичкой бы нужно кипятить, не то зажгёт и не сможет оправиться. Никакая клизма не поможет.
- Без соплей - сварим клей, лежи, пьянь безбожная. – Огрызнулась Анька.
- Мама, ты лежи, не переживай, я не дам ему помереть. У него вон, сколько молока в бутылке.
Мать укрыла дочку, подоткнула по бокам, чтобы не поддувало, прижала её ближе к своему телу.
- Ой, мама, ты же горишь!  Об тебя обжечься можно, может тебе аспирин принести? - Оля соскочила с кровати, принесла пачку с таблетками. - На, можешь все скушать, там ещё есть - всем хватит. На, жуй,  я тебе водички принесу запить.
- Не вздумайте, без взрослых употреблять таблетки.
- Зачем нам их глушить, мы же не болеем. Это тебе полезно пить таблетки, это у тебя, мамочка, головка болит.
- Эх, кто бы знал, как ещё болит. - Варя приклонила головку дочки, поцеловала её. – Да ещё как болит.
- Ты, чего такого нажралась, мама, что так головка болит. У нас, бабушка, говорит, ничего не болит.
- Ты, почему так со мной разговариваешь, Оленька?
- Так это бабушка так с тобой разговаривает. Ещё, говорит: то ли ещё будет, если с этих лет начала в бутылку заглядывать.
- Ты, что глаза в бутылку заталкивала, мама? - Девочка тихо шептала матери прямо в ухо. – У тебя на шее есть верёвка, мама?
- Оленька, ты без верёвки не дашь мне помереть, какая ещё может быть верёвка?
- Ну, ты, маленькая сплетница, слышала звон да не знаешь, где он. – Опять кричит золовка на племянницу.
Это Федя с твоей мамы снял верёвку в стайке. Она же хотела вас бросить. Она решила задавиться  в  коровнике. Один за****овался, детей бросил, другая,  решила спиться, а мне то, что с вами делать?- Свекровь кричала на своих домочадцев, сама не знала, кого это касается. – У самой в кармане  хрен ночевал да рано убрался. А вам ить, что-то пожрать надо будет подать. Ладно, картошку соберём, одежду в огороде не вырастишь, захотел бы её купить на вырост и того не получиться. Эвот ить какие ваши дела.
-Не городи лишнего перед детьми. – Еле пробурчала Варвара, - гляди, спилась. Ты ежедневно пьяная ходишь да не спотыкаешься. Раз в году свинье тоже  бывает праздник, а я что вам в поле обсевок? Ты проследи-ка, лучше за своей доченькой; ей десяти ещё нет, а уже из бутылок выдавливает по капле и допивает остатки. Да, чтобы сама за головой своей следила. Трясёт вшивой копной над открытой кадкой с водой, ей и слова не скажи. Здесь у меня не общепит, приехали, так живите по-семейному, как подобает. Нечего носом воротить на замечания.  Сама ухаживай за её головой, не то все обовшивеем.
Свекровь долго не думала, подбежала к Варваре, и начала бить её по чему попало. Стащила Варвару с кровати и пинками затолкала её под кровать, так как та боялась, чтобы свекровь не попала по голове, которой и без того тошно; сама подальше заползла.
- За что ты на неё так окрысилась? – Откуда ни возьмись, появился «покойник». – Ну-ка, охлади свою спесь. Ты нас пальцем никогда не трогала, тебе недозволительно бить и невестку, пока ты ещё находишься на её харчах. Ишь, нашла объект беспомощный. Попробуй только ещё раз близко к ней подойти.
Оля залезла к матери под кровать, начала вытирать её слёзы.
- Мама, я щас, я ей щас, дам! Так дам, забудет, где раки зимуют.
Никто не ожидал реакции, внучки, как бабушка неожиданно свалилась с табуретки на пол. Послышались вопли, крик свекрови, золовки. А внучка бросив кочергу, с испугу залезла к матери под одеяло. – Вот, так тебе, бабушка
- Убили! Убили! – Золовка, выскочила на высокое крыльцо дома. – Люди добрые, маму убили!
Сергей вышел на улицу, чтобы запретить кричать сестре, как ту словно ветром сдуло с крыльца
- Только появись, мне ещё сюда, я те надеру задок, что не сядешь.
Убитая свекровь «горем» поднялась с пола, и боли как не бывало; помчалась вслед за дочерью.
- Я вас всех в каталажку затолкаю! – Кричала она на всю улицу.
- Беги, беги, маманя, а за стол то всё равно к Варьке прибежишь как миленькая.
- Мама, открой глазки, а то я спички принесу. Не дам закрывать глазки. Ты посмотри, мама, кто это опять стоит, как ты думаешь, мама?
Варя выползала из-под кровати, словно маленький беспомощный ребёнок, который только, только учиться ползать. Сергей  помог жене подняться, усадил на кровать.
- Ну, как голова вавка?
- Теперь уже не так вавка. – Варвара разговаривала с мужем, не понимая, кто перед ней стоит.
- С какой стати потянуло тебя на выпивку, жёнушка?
- С какой стати я тебе жёнушка. Много таких на белом свете, а уж до Москвы то раком вашего брата не переставишь.
- Ты при ребёнке зачем так разговариваешь. Сергей оглянулся по сторонам,  Ольги нигде не  видно.
- Я знаю, когда говорить и с кем говорить. Кто такой, чтобы меня поучать разуму?
- Я то?
- Ну, да. Ты то. Кто ты такой?
Сергей долго подбирал слова к жене, и понял, что она ещё не отошла от похмелья, и голова её ещё полностью захламлена  галлцинацией.
- Мама, да это наш «покойник»! Ты не бойся его. Он тебе ничего плохого не сделает.
Варя подняла глаза перед стоящим рядом человеком, потрясла головой, от чего ей стало ещё хуже, завалилась снова на кровать и под одеяло.
- Надо бы хуже сделать, так уж лучше этого никогда не будет.
- Фу! Слава богу, видать признала меня. – Сергея прошибло потом от волнения.
- Изыди, «покойник», не смущай душу  ни мне, ни детям.
Для пущего удостоверения Сергей снова берёт дочку на руки, прижимает её головку к своей,  долго гладит по тельцу девочки.
- Я ваш папка, дочка. Жаль, тебе меня  вспомнить будет затруднительно. Дядей Серёжей меня зовут.
- Ничего себе, папаша объявился, дядей Серёжей кличут.  Сергея словно обрубило. Ладно, дочка, ты посиди-ка возле матери, а я за грудососом сбегаю. Так и грудь не сдержит натиска от молока.  Перегорит молочко и младшенькому ничего не останется. А с матерью мы потом побормочем.
Принёс грудосос. Ничего не получается. В груди очень сильные боли.
- Ты потерпи немного, я сам отсосу. А молоко щенку выльем. Говорят, на пол женское молочко выливать нельзя. – Откинув одеяло, Сергей прилёг к жене удобнее, отсасывает и сливает в литровую банку. После чего Варвара уснула, как убитая.
- «Покойник», я сама вылью молочко мамино щенку
Не обидевшись на ребёнка за своё прозвище, которое закрепилось за ним надолго: «Ты посмотри, на неё – клоп, а смышленая спасу нет. Что же с тобой дальше то будет?» - подумал про себя Сергей.
Щенок вылакал всё молочко, свалился, напрочь, с ног. Спал непробудным сном три дня. 
- Ну, ты, девка, напоила щенка, вряд ли проснётся ещё и завтра.
- Я его только молочком напоила и всё.
Сергей очень боится,  как бы у дочери не выскочило слово «покойник», «За шкуру дерёт от услышанного, и кому в голову пришло так меня назвать?» Кому-то жалуется он.
- Долго будешь ещё валяться? Дети жрать хотят, ты мать мою выгнала. На кого тебе теперь надеяться, как не на себя.
Варвара, проснулась, но голова о себе давала знать. И только теперь она увидела перед собой настоящего  мужа «покойника»
- Ты, Сергей, что ли? Откуда свалился, подранок на мою голову?
-Ой, слава, богу, начала признавать меня, значит, умом не рехнулась ещё. Ты ить целую неделю провалялась в жару. Оля, приносила тебе аспирин, ты выпила, вроде бы легче стало, а потом опять в забытьи утонула. Плохо, как нонче стало и медичка то наша, Татьяна Сергеевна  далековато теперь живёт, говорят: где-то в средней полосе России, вместе с мужем она там.
- Ты прав, на кого мне теперь надеяться как не на себя лично. А ты уж здесь опять ни при чём. Ты лучше скажи, откуда «покойничек» появился? Или ты вообще не умирал? Или имитировал похоронный процесс, чтобы на тебя внимание обратили, или, чтобы тебя пожалела жена.  А сколько их, жён то у тебя на сегодняшний день? Хватит пальцев на руках-то, нет?
 Сергею, наверное, стыдно было всё же выслушивать нарекания жены:
- На руках пальцев  уже не хватит.
- То-то же. Я забыла, у нас и  по пальцам ног в школе ты сдавал экзамены. Тогда, давай валяй, навёрстывай, а то молодость убежит и вспомнить нечего будет
- Хватит, может быть, Варвара, зудить меня? Ты, думаешь, я ничего не понял?
Окончательно освободившись от похмелья, Варвара принялась за домашние дела, но голова трещала по всем швам, давала понять: никогда больше не заглядывать в бутылочку.
- Вы, уж простите меня ребятишки за мой поступок. Осознала крепко  и надолго. Вы, не думайте, что я полностью отключила свои мозги и совсем забыла о вас. Просто я решила отключиться на время. Понадеялась  на училку. Думала: со старой учительницей песни  споём, да она для меня оказалась плохой солисткой. Видать, у неё совсем голос засох от старости. Она была права: какая она для меня единомышленница? Правильно поступила, отказалась от водки, только нужно было ей схитрить; не выливать обратно водочку  из кружек. Её мужику было бы отлично после работы и мне было бы хорошо. А так, вот что теперь получается. Не нужно было спаивать не совершеннолетних. Ведь даже на крыльцо не вышла, не проводила по-матерински. Глядишь, бы, слово за слово, и,  я бы забылась, по какому маршруту направить глазища. Другой климат пошёл на училок, другой. Совсем заелись. Выпроводили птенцов из школы, и думают: «Летите бескрылые! Если, найдёте, прочную ветку, выдержит, пока крылышки  возмужают.  И  опять в путь дорогу дальше летите,  Дальше, как можно, дальше и выше выберете себе путь, пока не заблудитесь в облаках. Быть может, и облака под собой подомнёте. Это ведь кому, как улыбнётся  судьба».
- Варвара, ты сегодня, чем будешь занята? – Сергею, казалось, нашёл ключ к жене, как та снова идёт буром на него.
- Ты кто такой? Ты откуда взялся? Причинил мне боль, да ещё решил в душу залезть.  Спрашивает: чем, видите,  ли его, я буду занята.
Сергей попятился назад, как можно дальше от жены, но Варвара идёт грудью на него.
- Варвара, помню твою оплеуху, как ты, однажды мне врезала по морде,  не гляди, что метр с кепкой. До ныне болит.
- Ты был там. Ты,  видел  с высока,  чем занималась я?
- Дык, ить ничё я тама не видел. Я без памяти был.
- От ****ёжек совсем ослеп, даже с неба не захотел увидеть, как там твоя семья теперь переживает твоё нету. Хорош отец, дети не знают слово «папа». Им ведь тоже было  не гладко забыть родное имя.
- Дык, ить я мёртвым был, это правда, Варвара.
- Дык, ить туда живьём ещё никто не попадал. Спутник вот запустили, взялся бы ему за хвост и лети стрекозой. А, чё так-то опять. Врать то зачем жене и детям?
У Варвары, были страшные чёрные, как смоль глаза, казалось, искры ими высекала от злости на мужа. Они казались ужасающим зрелищем для «покойника. Ему ничего не оставалось делать, как бежать наутёк. Маленькая дочка подбежала к матери, держась крепко за подол её платья, теребила, и теребила, доказывая  ей:
- Мама! Да это же наш папа! Он уже тебе говорил. А ты не хочешь его слушать. Мне его жалко, мама. Эх, был бы Сережа большой, мы бы с ним тоже убежали.
- Это ни ваш папа, А если вы его признаёте, бегите следом, бегите, вон дверь, вон порог! А того не помнишь, как он, твой папочка, у меня из-под сердца в пяти месячном возрасте, хотел вытравить тебя,  свою дочку. И ты туда же? Да, идите, вы все к  чёрту на кулички, если вам с Варькой жить худо. Папа ваш давно умер. Вы не можете его знать. Тебе было восемь месяцев, когда его любовницы, твоего папу схоронили.
Мать с полуторагодовалой дочерью разговаривала, как подруга с подругой.
-  Мама, что такое любовницы?
-  Мала ещё знать.
-  Зачем говоришь, тогда мне про него.
-  С кем я должна толковать, как не с тобой.
- Я ничего не понимаю, о чём ты лопочешь.
-  Вот и правильно, что не понимаешь - незачем знать
-  Мама, а что такое похоронили?
-  Вот репей, так репей. Похоронили и всё тут.
-  Когда, кого?
- Землёй зарыли твоего папу в яме, глубоко,  век не поднимется.
- Тогда, как он показался передо мной и перед тобой? Как это зарыли? Нет, его не успели зарыть; он сбежал от людоедов. Тогда почему он говорит по-русски.
-Наверное, преобразился, ничего особенного паранормальные явления случаются. Бывает и свинья в колесо превращается, да ещё как бегает по деревне.
- Ой, мама, я боюсь этого колеса.
-Тогда не задавай мне больше вопросов. Выйди на крылечко, постой на свежем воздухе. Там как раз немного приморозило, мозги прочистит.
- Пойдём со мной у тебя больше надо продувать головку, чем мне. Я же совсем не пила водку.
-  Ну, и молодец, ты только конфетами закусывала.
-  Ага, мама.  Я  маленько оставила  Сереже.
-  Гляди, мне, не накорми его конфетами.
-  Он уже две штуки высосал. Бабушка ему давала.
-Они же шоколадные! Разве можно трёхмесячному ребёнку давать?
- Бабушка говорит: ешь внучок, пока не почернеешь. А он и рад стараться. Я тогда сама пойду, узнаю, есть там ещё конфетки. Там и за папой прослежу, не то опять куда-нибудь смоется.
- Не думай даже про папу заикаться. Пошёл   - пусть топает. Ему  как раз на руку. Чтобы найти заделье, смыться от семьи. Он ни столько заработает, сколько убытку принесёт в дом. Как получка, так отдаём за него половину за пропой с его  дружками. Хватит! Намыкалась я с ним. Как говорили, чтобы я не связывалась с лодырем, так нет же в глазу бельмо было.
И сердцем не почуяла. Подумаешь, красавец писаный. Ни такого ещё отхвачу, когда-нибудь, не ему чета будет.
- Мама, давай с тобой вместе сходим к Серёжке. Он у бабушки в комнате живёт.
- Иди одна.
- Я же ещё маленькая
-Хорошая маленькая, не успела ходить научиться, а слова изо рта выскакивают, как чёрти из табакерки. Так, что, дочка, тебе показалось, что папа у нас есть. Нет его у нас и точка. Отвыкай от «покойника» пока не поздно.
-  А то что, будет?
- Нет, ты мне уже вроде бы надоела. Не погодам вопросы задаёшь. После тебя мне с взрослыми не о чём будет говорить. Одни и те же кости  я с ними перемалывать не собираюсь.
- Мама, как ты думаешь, где наш папа сейчас? У бабушки или где?
Варвара задумалась и долго не вступала в разговор с дочерью. Знали бы её дети, дочка, сынок,  какие мысли приходят в эту минуту ей в голову. Вернуться к прежней жизни с развратником? Боже упаси и сохрани меня от него. В доме от него ничего хорошего дети не увидят. А, если, вдруг, он действительно всё осознал, как я в данный момент. Споткнуться каждый может. Да он и раньше холостяком таким был. А, если? Кто поможет стать на путь истинный, кто как  ни я?  Может быть, ради детей нужно сохранить маленькую ячейку семейную. Что он видел хорошего от этой  безбашенной  и бесштанной матери, которая, вечно сверкает голыми коленками. И опять же, я  почему-то, не сверкаю без штанов в зимнее время. Почему-то у меня находятся ресурсы от семейного бюджета на одежду, и не только себе, но и детям  кое-что имеется. Я и своим родителям отстёгиваю не малую помощь материальную. Хоть и маленький окладишко  тридцать пять рублей, а всё же отдаю родителям. Чтобы и моим братьям кое-что досталось для школы. А два оклада я себе оставляю, правда, всё это совершенно секретно. Да кому, какое дело до этого. Главное, я изворачиваюсь, да из-под пяток пар не дымит. В один ряд, на одну дорожку с твоим отцом не стану.

Открылась настежь дверь. В дом вошли: деверь, Сергея старший брат, жена его, с маленькой дочерью на руках  старшую дочь вели за руки.
Поставив чемоданы на пол, осмотрели по углам
- Ну, здрасте, вам!
Тишина.  Один щенок мирно посапывал в углу.
- Ой, какой симпатичный щеночек! Девочка решила взять щенка в руки, он показался гостям вялым, безжизненным.
-  Живой то хоть в доме есть кто? – Снова громко крикнул  деверь.
Из другой половины дома клубочком бежит девочка. Она в широком вышитом Варварой, платьице и выглядит точно клубочком, потому что ножек её не видно.  Жена деверя подумала: платье, сшитое на вырост. И вдруг, ни с того ни сего сказала:
- Ничего я тебе его подошью как надо. – Никто так ничего не понял,  на что сделала акцент сноха.
- Мама, ещё покойники пришли! Их теперь много стало! – Девочка ожидающе глядела в глаза пришедшим в дом. Осматривала их с ног до головы, трогала ручками чемоданы. – Здесь чё лежит, дяденька?
- Гляди, какая кнопка, а как чисто щебечет. Ну-ка, иди-ка, ко мне на руки племянница.
Деверь рассматривает её, как бы впервые увидел. Вообще-то, честно говоря, и, правда, впервые. Когда она только, только родилась, через неделю деверь, Герасим Дмитриевич Проходимцев, уезжал  на родину своей жены, к тёще. Они ни с кем не вели переписку, и теперь  не знают, что колхоз расформировали. Вокантная должность его улетучилась и  в деревне полная безработица
- У нас есть ещё, дяденька, племени. Только они уже прокисли. Их не надо кушать.  Мама не разрешает их кушать. Девочка ещё что-то хочет, сказать, сидя на руках у родного дяди,  только успела спросить: «Ты тоже «покойник»,  как её разговор  остановил деверь.
- Не понял? В чей адрес такие комплименты? Пройти то можно к вам?
- Зайти в дом не постучался, уже вошёл в дом, а теперь спрашиваете, можно ли пройти.- Из дальней  комнаты ответил голос на вопрос гостей. Вышла хозяйка дома.
- Ты, что болеешь?
- Ой! Не могу. Черти перед глазами мечутся. Хоть снова в кровать ложись.
- От чего у тебя заболевание? - Спросила сноха, Таисия Михайловна Проходимцева, пожизненная домохозяйка, которая на производствах никогда и часа не работала. Зато ревностно завидует всегда Варвариным приобретениям, особенно новой одежде. Без зазрения совести выхватывает из рук хозяйки обновку и быстро примеряет на себе. А уж, какая она ревнивица, то упаси боже,  как-то постоять рядом с её мужем по производственным делам ни в коем случае нельзя. Хватает, что попало в руки и бежит за «любовницей». Догонит, не обессудь, ошарашит, чем попало и по чему попало. Ни один раз Герасим был «судим» общественностью по партийной линии. Якобы за измену к жене. Он однолюб, но доказать жене всё тщетно. Бушует в ней цыганская кровь, украинки-казачки. Лицу и фрагментам  её тела можно только позавидовать. Они должны блистать только на обложках журналов, да вот влюбилась в солдата армии, не дожидаясь демобилизации, они расписались  в воинской  части.
- Вы чего опешили? Раздевайтесь, проходите в мои хоромы. Не обессудьте, чем богата, тем и рада, чаем напою
Накрыв стол,  вышитой  своими руками, скатертью, расставила тарелки, стаканы, разложила ложки, вилки. Принесла огромную круглую булку пшеничного хлеба, испечённую в русской печи на поду.
– А это уж по мужской части, Герасим, тебе рушить хлебушко. Я порой не могу управиться с такой булкой, чтобы как можно ровнее нарезать кусочками или ломтиками.  Извините, бутылочки нет, и не будет больше на моём столе.
Муж с женой переглянулись. Пришла свекровь с дочерью, младшей сестрой  Герасима и Сергея.
-  Мама, а «покойник» придёт или нет?  Он  кушать хочет.
Гости  ничего, не понимая,  переглянулись между собой, прошли ближе к столу.
- Сначала давайте с дороги руки помоем. Лицо ополоснём, дети то,  они ведь в дороге за всё, что попало хватаются.
-  Конечно, конечно, сношенька. 
Варя пошла за чистым  полотенцем, и встретила не добрый взгляд Таисии.
- Вот, совсем чистенькое.
Сама снова ушла на кухню готовить гостям на стол.
Детишки втроём весело плескали руками над медным тазиком под тёплой струйкой воды из умывальника.
Аграфена Никитична встретила старшего сыночка и невестку с детьми очень приветливо, стоя у дверей зала, рассказывала о том, что случилось, с младшим сыном Сергеем
-  А, где он сейчас? – Спросила Таисия.
- Где-то опять по деревне бродит, всё неймётся ему. И Варвара решила спиться. Одна бутылку выхвостала без закуски.
- Почему же без закуски то? А вода ключевая из ручейка «Хрустального» разве не собутыльник, а рукава разве ни закуска? Близко никуда не нужно было ходить. Да ещё под звон напевный ручейка, чем ни экзотика. Правда, палатки рядом не было. А так, чем было плохо?!
- Это уже по-нашему. Ничего голова ни задница, завяжи да лежи. – Как бы поддержала её Таисия.
-  Таисия, нельзя ли поскромнее. Ведь здесь всё-таки дети.
- Они тоже оттуда, нечего скромничать. Вырастут, всё поймут.
- Мама, «покойник» пришёл! Мама, можно ему тоже  пройти к столу?
- Его никто не выгонял, ему намного легче, чем нам. Раз и спустился на землю. Проходи, чего, как не родной, припёр стенку, чай, не завалится.
- Вот так, вот и живём ноне мы. Он в лес, Варвара по дрова.
- Глядя на зажиточность Сергея с Варварой, я бы не сказал о неблагополучном житье-бытье.
Герасим показал на шифоньер новый в углу комнаты. Кровать никелированная новая, видимо, только, что из сельмага. Закуска, будто на барском столе. С Фёдоровым то столом никак не сравнить. Герасим указал на стол Федора, того, что принёс Варвару к себе в дом в полуживом  состоянии.
- Ты, кого сравнил, и с кем сравнил? Варька-от хватат задницей и ротом, в колхозе хватала, на бакенах работат; хлебы выпекает партейным геологам. Как выпечка, так сто рублей отвали. Всё не за так, а по договорённости с начальством. А выпечка хлебов два раза в неделю. У неё детей-от скоко, да и какея оне. Они ить с одной ложки ишо наедятся. А тама их, гавриков кажись пятеро, и все погодки школьники.
- Дом у вас с Сергеем отличный, Варвара.
Сергей с матерью и с сестрой переглянулись. И никому ни словом не обмолвились, как достался дом Варваре. Завидуют, что не на них оформила хозяйка.  Можно было и им заняться присмотром скота на лето.  Глядишь, бы и дом, им достался. Зависть душу распирает, а лень вперёд грудью продвигает.
- Дом то домом, чем лучше становиться жизнь у человека, тем он больше себя загоняет в тупиковую жижу, откуда нет выхода. Мне бы самому не сойти с ума, а тут люди с будуна сходят с ума. И кто? Женщина! Варвара, я тебя не узнаю. Так упиться, что мужа своего не узнавать. Чего это ты надумала, а?
-  Какого мужа не узнавать?
-  Сергея, вот какого!
- Мне, кажется, я сейчас уже вполне здоровая, только голова немного трещит, так пройдёт, я думаю. А Сергей сам себя похоронил пол года тому назад.
- Так его же убили, мать моя грешная. – Крикнула  Аграфена Никитична.
-  Как убили, мама?
 Никитична плакала, стояла у дверей, не подходя к столу.
-  Мам, иди к столу.
-  Не пойду я и без вас сытая. И дочку с голодухи не заморю.
Герасим вышел из стола, взял под руку Никитичну, посадил её рядом с собой. Никитична повеселела, вытерла глаза, в которых не было слёз.
- Я же не грамотна. Некому было написать тебе весточку.
- А сестре, ты не могла довериться. Написала, прочитала и отправили.
- Оказывается, его подрезали ни на смерть, где-то в тайге. Передали из рота в рот. Тем и довольствовалась. А хоронить резлев мне под силу, через такое расстояние. И эта тоже плюнула на него. Даже не подумала к нему ехать хоронить.
- Разве мало у него там было баб. Они богатые всегда с получки.
Сергей стоял на крыльце, затем куда-то вышел со двора.
- Ну и где он теперь?
- Там у бабушки Дуни с братом возиться. Молоком поит, наверное.
- Так у вас ещё один короед появился? Ну-ка, надо мне его увидеть. Деверь хотел, было уже выйти, как Оленька закричала во весь голос
- Это ни короед! Это мой братик. Не надо Сережу обзывать!
- Так несите, его к нам сюда скорей! Обуздаем строптивую мамашу, наверное, рановато отлучать от груди в три то месяца.
Принесли ребёнка.
Малыш потыкал, потыкал в тёплую грудь, нежно приткнулся к ней и сладко засопел.
- Он хоть немного почмокал или нет? – Заботливо спросил деверь.
-  О своём ребёнке, я вижу, ты так не заботишься как об этом.
-  Тая,  так ведь племянник то  у меня пока один, а детей у меня уже двое. Вон, видишь, отрыгнул. Может, коровьим молочком напился?
- Я что не в состоянии отличить своё молоко от коровьего молока?
Чувствовалась напряжённая обстановка за столом, деверь пригласил брата  за стол.
- Что-то я вижу: вы, хозяева сегодня, как будто все с перепоя, как переваренная мундирная картошка. Возьми, в руки и развалиться.
- Как здоровье  Варенька? – впервые в совместной жизни Сергей ласковым словом назвал жену.
- Проходит уже. Сколько жить буду не подойду к стакану. На тот свет попадёшь, и там голова шалить будет, шея будет болеть от удавки.
- Не дури, Варвара, двадцать лет каких-то, жить да жить надо, теперь уже требуется внимание не столько себе, как больше детям. Оглянувшись назад, Сергея как водой смыло - Я то думала: он там, в небе с гусями воркует. Хотела и я подняться в небо на их крыльях, да  там и остаться. Вот, как видите, не получилось. Значит, на земле корпеть да нужду терпеть.
- Легко взлететь решила, не понять почём фунт лиха. – Рассудительный деверь хотел бы многое сказать невестке, да побаивался строптивой ревнивицы жены. – Не пришлось бы камнем  сверху выпасть, ладно сама  в лепёшку разобъёшься, а люди то здесь причём. Об окружающих тоже загодя надо думать.
Сергей долго не  возвращался, наверное, боялся попадать лишний раз на глаза, чтобы не тревожить и без того нервозное состояние жены.
-  Ну, что гости, дорогие, давайте, позавтракаем или уж поужинаем, за раз два раза. Не ждите, он не придёт скоро.
-  Как это не придёт скоро? – Оленька заплакала.
-  Не плач. Отец, наверное, в геологию побежал. Ему пообещали, принять на работу механизатором.
- Кто это  отец опять «покойник» придёт? – Оля смотрела на гостей и на маму.
-  Меня уже начинает раздражать Варвара. Отвыкать нужно от прозвища к отцу.
-  Разве я так его назвала? Пресвятая ваша мамочка, принесла в дом это словцо. Ребёнок, что промокашка, сам видишь. Не успеешь сказать, как тут же подхватила. Вы не миндальничайте, а ешьте. Будьте как дома.
-  И так не забываем, что в гостях. Он что же сукин сын,  побежал в геологию что ли?  Чтобы вместе позавтракать и вместе сходить. Возможно, бы и мне там, что-либо перепадёт.
-  Кто это, мама, сукин сын?
-  Ну, что я тебе говорила? При ней словом нельзя обмолвиться. -Почему: трава зелёная, сахар сладкий, соль солёная, почему, всё почему всё то надо знать ребёнку моему.  Вы ребятишки ешьте, в рот родителей не заглядывайте. Съедите на тарелочках, что-то вкусненькое принесу.
- Давай, на перегонки, кто вперёд.
 Быстро елозила ложкой по тарелке старшая дочь Герасима. Младшенькая дочь, схватила тарелку в руки,  и начала по собачьи лакать, вылизывая, оставшуюся творожную массу.
- Я певрая! Я певрая!
- Ну и что,  что ты первая? Ты, думаешь, мне  мама не даст вкусненького? Вот пойду и сама там достану.
Оля побежала на кухню, не доев творога. Оттуда послышался звон посуды. Она испугалась и шасть под кровать, чтобы мать не наказала.
Гости прибежали на кухню:
- Ну, ты и шимела. – Увидев, первой Варвара, - это называется, угостила гостей.  Сколько раз тебе было говорено: поспешишь - людей насмешишь.
- Ты меня не будешь бить?
- Я тебя когда-нибудь била? Или хоть пальцем тронула? – Варваре стало  стыдно перед гостями. – Вот  так всегда, как,  что-нибудь натворит, так сразу летит, как ошалелая под кровать.
- Значит, были такие приёмы у тебя к ней. - Герасим подошёл к кровати, - А, ну-ка, выползай оттуда!
-  А ты меня не будешь бить, дяденька?
-  Вот так вот всегда.
-  Где она набралась такого страха перед побоями?
-  Наверное,  мой отец в привычку себе взял, как напьётся, так детей под кровать загоняет. У соседа имеется такая привычка. Я её часто относила к ним, чтобы присмотрели за ней, пока нахожусь  на работе или в магазин ходила. Тяжело носить всё в одних руках: продукты да ещё её таскай перед собой. Пообещаю школьникам ручку, тетрадь, они с ней поиграют. У них отец  тоже:  вырви глаз, продать за бутылку – дёшево, никто не осмелиться. Не -ет.
Я никогда её пока ещё по заднице ни разу не хлопнула.  Возможно, она запомнила, как при родах почти не шевелилась, запуталась в рубашке; её так шлёпнула акушерка, что она тут же пришла в себя и закричала, благим матом. «Не дашь поспать в материнской утробе!»
Всем стало смешно и весело. Тихо открылась дверь,   в дом вошёл  Сергей.
- Ты, где пропадаешь так долго. Гости, значит, одни шамайте, а ты разгуливаешь, где-то на природе.
- Ещё, на какой природе! Меня на тракторе подбросил попутно Володька Тихомиров. Он  переметнулся в геологию ещё за год до развала колхоза.  Ну, думаю: была не была. Смотаюсь в геологию. Что тут вёрст  километров десять не больше.
- И что ты решил, чтобы мы тебя ждали, когда ты отмахаешь, туда десять, обратно десять вёрст пешком. Не много ли чести для брата будет?
- Оформили на буровые глубокого бурения на ЗИФ – 600, старшим буровым, среди двух баб. Вот взял аванс пятьдесят четыре рубля на первые две недели.
Варвара посмотрела на мужа подозрительно:
-  Гляжу я на тебя: опять среди баб, ну просто сама малина в рот сыплется. Как-то ты не складно говоришь. Никогда не слышала, чтобы нашему брату выдавали не круглую сумму.
-  Как, это? -  У Сергея появился румянец на щеках.
-  Вот, видишь, ты сам себя выдал. Рожа, то зачем пылает? Стыдно?  Врать с умом надо. Сначала нужно было подумать, что сказать, подсчитать, малость, прикинуть, что почём. На две бутылки опять сэкономил.
Сергей без слов вынул из пазухи две бутылки пшеничной.
- Это для встречи с братом и невесткой,
На столе появились к  стерляди, колбаса двух сортов, конфеты по разной цене.  Болгарские яблоки душистые заполонили ароматом цветов всё жилище.
-  Живут же люди в дальних уголках, не зря птиц я провожала в тёплые края.
-  Кого ждём, Варвара? А где Герасим  с женой?
-  Ждать да догонять, хуже нет. Так и геморрой насидеть можно. Они немного перехватили. И мать тоже за ними, говорит:  Не надолго. Взяла с собой внуков и ушла. Пусть идут - воздух чище станет,  проветрим за это время комнаты.
-  Он, конечно, должен скоро подойти, разве ты его не знаешь. Не ровён час и тоже прихватит с собой бутылку, магазин   уже открыт.
-  И что? Опять попойка?
-  Мать, разве грех какой сегодня то выпить? Ведь как-никак, больше двух лет не виделись.
-  Не городи плетень. У тебя с попойкой всё в голове перемешалось.
-  Да, что в самом то деле я разве кого рожал!? Какая помойка? Какая попойка. У тебя уже галлюцинация в голове от  попойки.
-  Иллюзии уже проплыли, и больше никогда не повторяться.
Сергей прилёг на старый скрипучий диван, закинув руки под голову, задремал.
Прошло около трёх часов. Отойдя от  молока Варвары, в котором была одна только водка, щенок забегал, завизжал под дверями комнаты, вынюхивая не знакомые запахи обуви людей. Прыгая от хозяев к дверям и обратно, он точно знал,  кто-то посторонний  стучится в двери. Герасим с женой  вернулись.
- Хозяева, кого вы ещё  ждёте? - Герасим тоже вытащил бутылки из карманов. Они четверо пришли вместе, как будто, выходя из дому Варвары, договорились о чём-то.
–  А ваши то дети, где?
-  Да, ну их на сук сухой! Пускай у бабки посидят. Я с ними в дороге замучилась, да тут ещё с ними возись.
Варвара посмотрела на Таисию осуждающе, ни сказав при этом в её адрес ни слова. «Подальше от греха» подумала она.
-  Зачем ты так Таисия?
-  Я в гости должна идти без хвоста. Не то в рот не дадут положить, всё мимо проносить приходится, пока они рядом с нами.
  Дети деверя находились в съёмном дому свекровью. Дом остался не разрушенным хозяевами при отъезде в район. Там можно по весне садить огород соток на двадцать. Хозяева, как узнали о возвращении Проходимцевых, были очень довольны, что их дом будет в сохранности, и даже разрешили пользоваться добытой рыбой из кадок, но брать  по надобности в меру не торговаться за бутылку, что  не исключало из их обычая. 
-  Может, я к ним сбегаю? – Спросила Варвара.
-  Ну, вот теперь будем бегать из дома в дом. Может, уже хватит беготни, выпить не мешало бы. – Предложил Герасим, обретая в себе уверенность, по причине собственных бутылок.
-  Может, сестрёнка сходит, поиграет с ними.
-  Ещё чего не хватало? Нашли козла отпущения. Настрогали, сами с ними и занимайтесь. Не маленькие сами одни посидят.
Никто не предполагал, что может разразиться скандал.
-  Сестрёнка, сходи, пожалуйста, - начал уговаривать Сергей.
-  Почему ты к своим не отправляешь. Прежде, чем садиться за стол, ты их набезнил, а меня так решили обойти.
- Ладно, смотри, не сломай себе хребёт от натуги работы. Прежде, чем кушать, надо повкалывать. Такая, по-моему, пословица невестки Варвары.
-  Давайте, выпивайте, да закусывайте. А тебе, золовушка, скажу: Прежде чем я хотела бы сесть за стол, я сначала помыла бы руки, лицо.  Ты  тоже с  дальней дороги,  уже три недели, глядя на твои руки, скоро на них цыплята вырастут. Не хотела бы ты изменить отношение к взрослым? Ты, ведь ещё не совершеннолетняя, всего десять годиков, а замахиваешься на взрослых  с верхушки. Не гоже так-то начинать жизнь. Я у родителей и на ваших глазах выросла, водилась с родительскими короедами беспрекословно. И, бывало, попробуй-ка, только слово против отца выкинуть.
-  А у меня отца нет,  эти  не являются мне отцами
Мужики слушали и одновременно опрокидывали стакан за стаканом. Уже опустошили две бутылки, и вместе с ними не отставала и свекровь.
-  На халяву и уксус сладкий. – Прошептала Варвара.
Один Сергей понял выражение жены,  кому обращена  была фраза.
-  Пусть отведёт душу. Всё-таки, как ни как с дороги дальней.  Наестся и домой уведёт  сестру. Надо же умудрится подставить задницу моему другу несовершеннолетнему. А теперь надеется, что братья её кормить будут. Мне бы своих прокормить, не отощать.
Никто не слышал, о чём говорили Варвара с Сергеем. Одна Таисия догадывалась и кивала головой, поддерживая разговор  двоих.
Выпита третья бутылка, четвёртая. Кто-то лениво тыкал в  холодец, кто-то тащился за лакомым кусочком стерляди, а кто-то просто так швыркал квасную из берёзового сока окрошку, выжидая случая, зацепиться  и начать целенаправленный скандал.
Варвара, видела и понимала: точно, скандала не  избежать. Но что надо этой шлюхе бесштанной. На что ей то надеяться при случае заболевания или ещё чего-нибудь. Так нет же, скандал обязательно будет. Вот она уже забегала из кухни в кухню, как по собственному дому. Вот она уже  дочь Анну гонит на улицу. И, казалось, уже все давно согласились  с тем, что сестру не заставить пойти посмотреть детей.
- Анна, прижми задницу! – Крикнула дочери свекровь.
- Настрогали, пусть сами выкручиваются. Вон, Варвара, то, заранее побеспокоилась о детях. Сытые детки, не ждут, когда к ним мать забежит. Ольга соску подаст  Сереже.
-  Мама, ты сама лучше прижми задницу, не то в табуретке дырку скоро провинтишь. Я как сидела, так и сижу. - Дала ответ дочь свекрови
-  Аннушка, пожалуйста, сходи до племянников, посиди с ними. Нам взрослым без детей поговорить надо.  Не стерпев, уговоров Таисия, выпалила:
-  Ты, гляди, на неё, ей хоть в лоб, хоть по лбу. Она, как будто не слышит.
-  Я, что вам прислуга, нарожали,  вот и дуйте сами!
-  Ты, думаешь, тебе сто грамм перепадёт? Тю-тю девочка. Отошла коту масленица. У такой  хозяйки, как у Варвары хрен дождёшься. Жди, как бы голодной через неё не осталась.
Варя понимала, к чему клонит сноха, в разговор не вмешивалась. Ты, гляди, на неё; Васька слушает да кашку кушает.
 Варвара молчит
  -  А почему бы и нет?
-  Ну, ты, даёшь сестра. Я тебя сейчас за дверь выставлю, жди, кто там тебе подаст стопку. – Сергей поднялся с табурета. – Ну-ка, брысь из моего стола! Мала ещё указывать:  кому наливать, а кого обносить, и мамаше бы твоей не мешало запретить тянуться за рюмкой. В твои годы, Варвара с чужими ребятишками водилась, тем самым зарабатывала на себя и на своих братьев, и сестру. А, ты, тут ещё брыкаться вздумала перед старшими. Праздник  встречи испортила всем. Я сказал, дуй к ним. Ты с ними выросла, ты и будешь с ними водиться.
Сергей взял кедровые орехи в пакетике, сунул их сестре.
- На!  Да,  быстрей, чтобы всё путём было! Слышишь, нет, меня?
Аграфена Никитична, сидела невозмутимо тихо, словно, воды в рот набрала, в ожидании разлива по гранёным  пяти стаканам. Варя, посмотрела на сидящую родню за столом.  Подумала про себя и тут же спросила:
-  Кто же у нас пятый?
-  У нас первая хозяйка, замыкающий хозяин. Всем поровну или вы чем-то не довольны? – Спросил Герасим.
- Ничего не скажешь, интернационал  дружный, только я выхожу из интернационала.
- Кто понял, кто не понял, все вроде бы, кажется, согласились с хозяйкой, потому что молчали.
- Невестка, я с тобою  согласен, но не совсем. Наши отцы рубились, пили за интернационал, а ты пошто-то в хвосте решила оказаться.  Так не пойдёт, голубушка.
- Я сказала!- Варвара грозно повысила голос, - Не маленькие, должны понимать с одного слова. Вон, с неё требуете выполнения, тогда и от меня отвяжитесь.
-  Может, нам выйти всем посторонним? – Спросила Таисия.
- Если, у вас там всё наготове, то дело ваше, задерживать не стану. По-моему, мы собрались здесь не до поросячьего визга напиваться.  Я считаю, выпили по первой и достаточно.  Завтра, наверное, тоже настанет? Из моего стакана вылейте в бутылку,  и я спрячу на завтрашнее похмелье, кому-то.
- Когда ты успела перенасытиться, - с издёвкой спросила  Таисия.
- Долго ли воробью напиться, если никогда во рту не было. Было дело, не будем вдаваться в подробности.  Я во всём виноват. Прости, Варвара меня.
- Это ты тогда валялась с похмелья у Фёдора? Тогда, давай, давай, опохмелись; легче станет голове и всему нутру. По себе знаю. Я всегда лечусь  на следующий день тем же.  Клин клином вышибаю.
- Дурной пример заразителен. Не слушай её Варвара, она ещё и сегодня не вышла из зелья. Всю дорогу пила, и на детей было ей наплевать. Кое-как доехали и доплыли. – Герасима было не остановить. Он долго говорил и говорил. - Чуть-чуть,  из лодки не кувыркнулась. Списала бы бакенщика на десятку за решётку. – Герасим, не знал, как уговорить, чтобы жена не касалась невестки даже словом. Но Таисия продолжала  своё:
- Чи  не бачишь. Она отравы в бутылку насыпала. Потому и сама не хочет с нами выпить.
- Хорошо. Оставляйте свои пол литры, я вам завтра при вас другие куплю. А это пойдёт на кулинарные изделия. Мне  оправдания перед вами совсем не к лицу, так, как «Московскую» не я покупала и не я раскупоривала в присутствии вас. Вы это сами делали.
- Что вы, родня, прискреблась к хозяйке. Она имеет право немедленно нас на выдворение.
- Да-да! Я зелья туда насыпала! Не хотите без скандала, молчком; забирайте и вон, отсюда из моего дома. Захватывайте всю закуску с собой и вон! – Варвара вытянула руку на всю длину, как  Ленин на постаменте, долго стояла, показывая рукою на дверь, пока гости надумают выйти. Да не тут то было. Понравилось сидеть в тепле, за красивой убранной скатертью с яствами, да ещё как для  добрых гостей крутилась  магнитола. Пей, закусывай – не хочу.
Аграфена молчала, только нет-нет, да и урезонит Таисию.
- Тайка, китайка, тебе ли в чужой огород камни бросать.
- А шо вона тута раскомандовалась? Это не только её дом, а где Сергея состояние?
- Тайка, Тайка, уймись! – Просил Герасим жену.
- Хочешь знать, где Сергея состояние? Отвечу прямо при нём. – Зло спросила Варвара.
-  Говори! – Не давала  спуску гостья.
- Сергей, набери смелости, если ты мужик, расстегни ширинку, покажи своё состояние. И на всякий случай, скажи адрес своей домовины.  Ни этот ли твой дом. Ты,  почему-то, молчишь, значит, поддерживаешь гостей?
Все замолчали, лишь только было слышно, как булькала из горлышка «Московская» в лужёное горло снохи.
Спохватившись, Герасим  вырвал остатки водки из рук жены.
- Ты, что здесь одна, на халяву решила выдуть, а потом возись с тобой. Здесь медиков нет.
-   На х… я видела всех твоих медиков. Завтра обратно к матери укачу.
- Если сама заработаешь на дорогу, или пиши матери телеграмму.  С меня довольно зоб твой цыганский набивать, а потом полоскать от остатков пищи.
Свекровь развязала не на милость язык.
- Хи-хи да ха-ха.
- Господи, - подумала Варвара, - ещё и эта вот-вот устроит сцены припадков,  или жди грома с ясного неба.
Допили оставшуюся часть «Московской», Аграфена Никитична, видит, больше не отломиться ей,  решила немедленно убирать ноги. Она, боялась, Таисию, как чёрт ладана, даже в присутствии старшего сына, который частенько  заезжал между глаз своей жене.  Бил её, как сидорову козу. И чем, чаще он по ней заглядывал, тем она к нему всё больше приставала по части  интимной близости.
- Ну-к, ты, Гераська,  на верх-от слазька, да подоле задержись. Штоба  крепше була жисть. И только попробуй-ка, кто-нибудь возрази ей на этот счёт.
 Точно, так же и в день приезда Таисия, не стыдясь, родни, поволокла Гераську в спальную комнату Варвары.
- Нет, уж, граждане пассажиры,  интимных салонов я для вас не приготовила. Свидания отменяются. Если не против, то, пожалуйста, вон конный двор. Там всякая услуга найдётся: и конюха пока не уволили и жеребцы ещё на месте стоят. Моя постель безбрачия святая, там бывают только я и мои детки.
- Ни слухай, ты Герасим. Её вчера Федор таскал.
Таисия свалила Герасима на пол. Всем остальным пришлось просто выйти. У Сергея рука не поднялась  поднять за шиворот  невестку и красиво её удалить. Всё это говорит о том,  сам Сергей не раз был в интимных отношениях с женой старшего брата. Там, где жена Герасима, там застолье коммунизма будущего и настоящего, и всё остальное и  ничего не попишешь.
Свекровь с громким  смехом, и пинком ноги резко открыла дверь и, не поняв, кого она опрокинула с крыльца  в бочку с водой, Шустро сходила с крыльца заплетающими кривыми ногами. В бочке ворочался человек, захлёбываясь содержимым. Ёмкость объёмом в  два куба, служила для летнего купания детей в жаркую пору, а также и на всякий случай от пожара строения. Следом за Аграфеной  выскочил Сергей, почувствовал, что-то не ладное. В бочке кто-то барахтается, он выхватил её мощными руками; начал откачивать воду из лёгких,  сопровождая  искусственным дыханием.
Почувствовав, что опасность миновала, Сергея бросило  в жар.
- Что, голубушка, ещё будешь подслушивать за дверями.
- Я не подслушивала. - Слабым голосом сказала сестра.
- Там, наверное, не всё в порядке, с теми деточками. Мамаши ещё называются. Всё бы в стакан заглядывали, а дети, как придётся.
- Берите пример с Варвары, я то думал они у соседей. Она их в комнату от всех подальше затолкала. С гостями посидит, пойдёт, посмотрит за ними. Накормит, напоит и опять к гостям.  Держись, сестра, как придёт Тайка, ох и будет тебе на конфеты.
- А мне то за что? Сама наездила,  сама пусть ответ держит, я ещё не совершеннолетняя.
Не обнаружив, дочери в доме; не было там и детей Сергея, Никитична вернулась с криком:
- Детей украли! Украли Варькиных детей!
- Значит, так! Дом, значит, Сергея, а  дети Варвары. Это что значит, чтобы больше дали  Варваре за пропажу детей.
Варвара всё больше и всё лучше узнаёт родню Сергея. Только она никак не может понять Герасима. Он намного серьёзнее, справедливее  ичище душой. Человек, на которого, она может положиться. Только вот попал он не в те рукавицы; в них, с его женой  не согреться.
Увидев зрелище, не из приятных. Мокрую дочь вытащили из воды почти в безжизненном состоянии;  свекровь опять заголосила на всю ивановскую:
- Утопили Анну то ведь! Специально утопили, чтобы лишним ротом не была у них! – Подошла к дочери, та как, нарочно, не открывая  глаза, лишь оставила маленькую щелку между густыми тёмными ресницами, слегка показала  Сергею, всё в порядке.
- Ты, не майся дурью! Чего мать расстраиваешь? Скажи ей, что не умерла твоя нахлебница. Ещё потянешь с неё жилы.
- Это ты её туда сунула?
Никитична, тушкой маленького зверька пошла навстречу к Варваре.
- Что, вы,  мамаша? Мне её не кормить, какой смысл её топить то? Может, это вы сами решили от неё избавиться? Вы  прекрасно видели, что ваша сестра никуда не уходила. Вы с ней разговаривали через узкий  раствор дверей. Вы ей унесли мою долю «Московской», то есть пол стакана. Принесли заодно закусить яблочком и двумя пластиками колбаски. Колбаску  вы отвалили с запасом на следующий день. Моим бы детям хватило на три-четыре денька. Я хозяйка в доме, я всё должна видеть и слышать. От моего глаза мимо ничего не проскользнёт. Вы, напившись, изрядно на халяву, я специально следила за вашей реакцией, как вы пойдёте домой ползком или вприпрыжку. Сколько же нужно вашему организму? Почти вприпрыжку выбежала на улицу. За пазухой у вас ещё и печенье детское, котороё я приготовила не для вас, уважаемая  Аграфена Никитична. Чёрт, знает, как вас правильно называть.
- Разве она ещё не уходила к ребятишкам? – Спросила вышедшая из дома, насыщенная любовью сноха. А за ней и Герасим, стыдливо опустив голову перед хозяйкой и хозяином. 
- Ты, деверёк, передо мной не клони голову, я вам не судья. А, если вам стыдно, то не приходите больше сюда, мне ваши концерты, не по нутру, интимы ваши никак в голову не полезут. Меня тошнит от них.
- Понял, Варвара Степановна, кто вы, а, кто мы? Я сам решительно хотел бы избавиться от всего прошлого с ней, с женой моей, да партийный билет не разрешает этого сотворить.
- А кувыркаться, посередине комнаты у невестки  под столом,  это не грешно? Животные так не делают. А вас и животными не назовёшь и человеками уж точно вас назвать стыдно, да ещё партийный. Что будет, если я доложу на новом месте твоей работы о твоём  сегодняшнем поведении.
- Доложи, и немедленно, скорее отвяжусь от партийного билета, и от неё тем более. Душа закипает, страсть, как хочу развода, пока двое, как у тебя. Ты же не пропадаешь одна с двумя детьми. Лишу её родительских прав, и сам буду растить, а компартия поймёт снова меня примет в свои ряды.
- В общем, так, завтра, чтобы вас здесь, у меня духу не было, особенно с ней. Туго будет, на хлеб детям выручу, как только увижу, что опять за ворот льёте, от тех денег я не пострадаю, но и больше от меня никогда и ни за что не дождётесь. На сегодняшний день у меня хлорки даже нет, если б я знала, что ко мне вы придёте с интимом, я бы у Татьяны Сергеевны запаслась на всякий случай.
Вернулась свекровь.
- Что ещё вам здесь нужно? – Спросила Варвара,
- Не бойся, не пойдём в дом, спасибо и за то, что встретила не плохо, а мы свиньями оказалися перед тобой и Сергеем. Тама детки то твои, Герасим, все в говне вымазались, смазывают на костюмчики, слизывают с пальцев рук и ног. Горшок-от опрокинут, в избе вонища. Ты бы не рассусоливал здеся. Беги быстрее. Не то ещё чего-нибудь сотворят. Посуда моей хозяйки на полу и разбита в дребезги. Хто за энто будет отвечать?  Охряди вы и не токо. Здеся отличилися и тама тожить оставили память о себе. Что я буду говорить хозяевам?
- Ничего не говори, расскажи, как было дело. Хозяйка Тайку знает вдоль и поперёк.
Гости покинули дом Варвары.
- Как хорошо быть одним, правда, Сергей? – они сидели вместе с детьми, доедали остатки ужина
- Я, как-то не привык без компании. Вот так вот сидеть только с семьёй это не для меня, честно признаюсь, жёнушка.
- Какая я тебе жена, Сергей?
- А, кто ты тогда?
- Если мы тебе ни компания, то не взыщи, ищи другую компанию. Лично я для тебя только одна формалистика узаконенная штампом, которой ты решил прикрываться.
В дверь постучали. Варвара, слышала стук, да пронесла мимо ушей, как будто ничего не слышала. Щенок, куда-то запропастился после насыщения грудным молочком.
Смело, войдя в дом, не известный для Вари человек поздоровался, вынимая две бутылки «Столичной» и рядом на стол положил две селёдки, от которой исходил  вкусный пряный аромат.
- И всё, что ли?
Человек  не растерялся
- Разве мало этого? У вас мундиры найдутся?
- Сырой картохи не жалаитя?  Я думаю, с селёдкой отлично пойдёт. Ещё, как покатиться.
- Проходи, Егор. – Сергей на правах хозяина вежливо пригласил к столу незнакомца.
- Слушай, «Покойничек», у тебя в домовине места там не найдётся для незнакомого мне человека.
- Проходи, проходи, щас оприходуем, тогда ступай с богом.
Незнакомец, стоял, как вкопанный, не шелохнувшись.
- Ага, как ни так, хотела в калошь накакать и за вами поскакать. У меня дети, уважаемый, человек. Здесь не притон для незнакомых людей. Я родню в пух прах растеребила и вытурила. Обещали больше не совать носа.
- Вообще вы, хозяюшка, как вас, простите, звать величать, не знаю
- И не обязательно знать. Я вам не понравилась? Вы на меня обижены?
- Да, я вот только, что тоже, как и ваш муж трудоустроился на буровую вышку в другой деревне. Что за пятнадцать километров.
- И что? Работа начинается  с бутылки или как? У вас есть жена?
- Разведён.
- Деточки, поди,  остались на произвол судьбы.
- Двое.
- Ага, тоже, значит утопленник?
- Что, вы? Что вы, сплюньте, пожалуйста.
- Куда, прямо на вас или в сторону? Я это могу с огромным удовольствием. Только прямо  по ветру и в центр, чуть повыше носа симпатичного. У меня отлично получается.
- Вы решили поиздеваться над незнакомым человеком?
- Ну, почему же?  Вы должны, были хотя бы иметь представление, куда идёте. Нужны ли вы со своей бутылкой, а, вдруг, с кочергой вас могут встретить? Муж не рассказывал обо мне ничего?
Незнакомец стоял, мотал на ус, или изучал строптивую хозяйку.
-Зачем я вам нужна, молодой человек? У вас интуиция повышенная, на расстоянии  мысли читать?
- Знаете, что я  скажу, прежде, чем вы мне вынесете определение.
- Попробуйте. Я послушаю.
- Вы мне мысленно сказали: «Вот баба, русская даёт. Не знакомому человеку  аннотацию пишет мыслями»
- Вы немножко ошиблись, мадам. Я стоял, и думал, как о совершенстве женском, почему мужчины, разбрасываются  жёнами.
- Вы не боялся, что я вас огрею кочергой, которая у меня сейчас в руках.
- Господь с вами, вы разве сумасшедшая, мадам?
- Пожалуйста, заберите свою рыбку, мы такую не кушаем. Мы в большей мере кушаем стерлядь. И прихватите с собой обе стекляшки. Только  умоляю: не ходите туда, куда вас поведёт мой муж. Там не ваш уровень культуры. Кто побывает хоть один только раз с ними в компании -  пойдёт дурная слава о вас.
- Понял.
- Вот и хорошо, вот и ладненько.
Неизвестный  человек, снял фуражку необычного покроя. Низко поклонился. Он не выглядел каким-то человеком из мест не столь отдалённых, скорее всего, смахивал на простого далёкого парня из средней полосы России, прибывший подработать для семьи.
- Ты  не иди со мной, оставайся с семьёй. До свидания.
Ещё раз поклонился и вышел. Сергей долго смотрел в след уходящему человеку, а потом почему-то  через некоторое время пошёл  по его следам. Незнакомец, уходя, выбросил бутылки в заросли между деревьев. И был слышен звон одной разбившейся посудины.
Раздосадованный Сергей вернулся к семье.
- Не нашёл. Я  бы так не сделал. Варвара, не боишься, что тебя встретят  где-нибудь
- Пути господни неисповедимы. И всё-таки, чего мне то его бояться? Это нужно бояться тому, кто на халяву пьёт, да халвой заедает. У тебя был случай, и всё неймётся. Опять тащишь в дом к детям, чтобы за тебя наши  шкуры от страха лопались. Когда его увидишь там, на работе, послушай, что он тебе скажет в твой адрес. Я ему понравилась больше, чем твоя бутылка.
У Сергея заходили желваки, начал шевелить кулаками.
- Что руки зачесались?  Зря не пошёл с ним, а надо бы. Пусть ещё раз поучат при встрече.
- Вали-и! Вали! Вон, дверь, вон, порог!  Дуй! Пока не растерял порток!
- Мы хотели с ним тихо мирно посидеть, поразмышлять о житье-бытье.
-  А с женой тебе не климатит  размышлять? Ты ещё имя  его не успел  запомнить, а о житье-бытье собрался вести с ним демагогию.  Что решил бабу свою с ним делить?
- Что ты, Варвара? Ну, ты даёшь.
- Разве ни так? Сколько раз ты приводил ко мне в дом незнакомых мужиков, раздуете до дна и пошёл опять в разведку. Тебе, всегда бывает мало. Ты в поисках из своего же кармана за бутылкой, а незнакомец ко мне подкатывается.
- Егором его зовут. Так с виду не плохой парень.
- Ты себя тоже считаешь парнем?
- Не перерос в мужики ещё.
- Значит, такой же  алиментщик, только холостой парень. Не так ли, а?
Варвара не успела закончить мысль, как Сергей привязался с домогательствами.
- Я тя щас отдеру, как сидорову козу. – Схватив жену по середине туловища,  и потащил на никелированную кровать.  Задрав подол юбки, полез, было грязными руками в женское сокровище, не видевшее мужчины  почти два года.
- Ты у кого научился богохульству с притязаниями?
- Ты же моя старушка. – Сергей старался, как можно быстрее достичь цели.
- Э, не-ет, под покойниками я ещё никогда не лежала. Нет,  ни малейшего  желания и под ним находится.
- Не брыкайся, всё равно скручу. Не пикнешь. Помянешь первую ночь, сладко покажется.
- В первую то ночь,  как раз я ничего и не поняла. Остались  одни грустные воспоминания и боль.  От тебя как из лоханки пёрло. От тебя и сейчас лоханью тянет.
 Как ни старалась оскорбить  Варвара мужа у неё долго не получалось освободиться от крепкой хватки  молодого мужика.  Двое барахтались до потери сил. То Сергей на верху жены, то жена поверх мужа.  Он никак не может одолеть сопротивление Варвары. 
- Уйди, тварь, безбожная, слезай, я кому говорю, ведь как ни как мы в доме не одни. Она барахталась, била ногами о стену, цепляясь в волосы мужа.
- Отстань, «покойник!» 
-  Ничего, сейчас покойник тебе покажет почём сотня гребешков. Не брыкайся. Они ничего не понимают, давай быстрей,  или сама соглашайся.
-  А большего, кроме соглашения, тебе ничего не надо? И договора не надо подписывать?
-  Если есть, то давай, опохмелимся.
- Ху-ху! Ни хо-хо? Я тебе, ни  сельская лавка  с продуктами
Припёрся на готовое, ещё и бутылку в запасе держать для тебя.
Сергей озверел не на шутку. Сорвал с Варьки  юбку, хорошо, что она была в шароварах, порвал кофту.
- Не такие барьеры брал, ни одна не устояла. Со своей то бабой я уж как-нибудь справлюсь.
- Давай, посоревнуемся, а после захочешь ли ты меня иметь, тебе судить.
Сергей с неистовой силой начал домогаться до жены.
В этот момент из-за штор комнаты выглядывало личико Оленьки. Она немедленно  побежала за любимым орудием защиты за мать. В один миг Варвара оказалась поверху Сергея, и в этот момент  дочь так огрела Варвару, что та взвыла от боли  в голове. Сергей, как будто не слышал крика жены, продолжал домогаться.  Ноги обоих торчали в разные стороны, Оля, желая отомстить отцу за то, что он обижает её маму, подбежала и крепко ухватила зубами ногу.  Варвара опять взвыла от боли.
- На кого бог, на того и добрые люди, сволочи проклятые.
- Мамочка, чё он тебе сделал? Я ему щас ещё раз, как дам!
Кочерга на коротеньком черешке, была по силам маленькому ребёнку.
Сергей натянул на себя одеяло, чтобы не было видно. В этот момент кочерга опять прилетела по спине матери. Тогда Варвара, больно укусила  мужа, ухватившись, за  мужское достоинство. Произошло семяизвержение прямо на пуховое верблюжье одеяло. От беспомощности Сергея раздирало, от устали пришёл в себя,  немного успокоился. А Варварой овладело торжество самосохранения.
- Неужели ты таким способом намерен меня добиваться всегда?
-  Если не перестанешь копытиться,  так и буду продолжать мучить тебя.
- Тебе самому  не омерзительно. Ты посмотри на животных, как самцы перед тем, как стать героем соблазна,  обхаживают своих подруг.
Варвара была очень довольна, тем, что так всё закончилось. Она начала над ним подсмеиваться:  «Жены нет у тебя, извергаешь драгоценность, куда не попадя». Попробуй, не убери за собой. Твою же харкотину сонному под нос подложу.
Сергей, виновато опустив, голову ниже плеч, схватил лёгкое, словно, пушок одеяло, затем, гордо задрав её  в сторону потолка, ушёл  со свёртком к брату и невестке. Утром Таисия Михайловна  пришла вместе с Герасимом и со свёртком под мышкой. Вернули одеяло застиранным, извиняясь за свои поступки. 
- Ну, и ну!  Что все грешки свои свалил на пьяную парочку?
- Извини, нас Варвара, что только не бывает по пьянке.
Защищая Таисию, сказал Герасим.
После исповеди семейной парочки, они показались Варваре крайне омерзительными:
- Все, вы одного сапога пара. Вон,  из моего дома! И чтобы духу вас здесь больше никогда не было. До чего дошло, что на мне мужик  начал  бюстгальтеры рвать.
Напуганная, Ольга, сжавшись в комочек, сидя за столом с колбасой во рту:
- Мама, ты зачем опять папу выгоняешь из дому? Он опять станет «покойником!»
- Чёрт с ним,  пусть  превратиться хоть в вечный ледник! Ожил, опять начал качать свои права. Ты видела, что он сегодня вытворял? – Варвара, говорила дочери, но давала понять,  гостям, что во всём произошедшем виноваты только они. Только подумать, не успел ожить, опять взялся за своё. Вчера притащил какого-то дружка, чёрт знает, откуда он его выкопал. А я тут, видите ли, должна им прислужничать. Я сама себе припасаю и на него тянусь, на ребятишек тоже, а он, видите ли, целую кучу, ветоши мне навалил за одну ночь. Сколько же может это продолжаться? У бабы век не долог,  прожила половину, и ещё проживу без мужика. Зато  не клята и не мята. Гляди, ты, надорвался, аванс отхватил, горб согнул себе от получки. А заработает ли он даже, хотя бы аванс одному богу известно. Как бы мне же не пришлось отдавать или отрабатывать за него.
Варвара выговаривала, находясь в кухне. Сергей сидел молча, потому что был трезвый. Варвара закончила разговор, как  открылась настежь дверь, и в дом опять вошла неразлучная пара. Она не видела, как вошли Таисия и Герасим.
- Тю?! Только, что были здесь, опять вернулись? Вам, что не сидится дома?
- Хозяюшка, - шёпотом обратился Герасим.
- Тебе чего?
- Заработаю, ей богу отдам. – Герасим, повернулся  назад, не стоит ли за спиной Таисия. – Всего лишь на одну бутылку. Уж больно башка трещит, окаянная.
- Не дам, и не проси. У неё там, в складах бутылок-то не меряно
- Дай, Варварушка, сколько буду жить у тебя, не попрошу никогда.
- Если и попросишь – не убудет от неё.
- Тайка, замолчи!  Стерва! Ты её рукава не стоишь.
Таисия выбежала, громко стукнула  дверью. Стуча кулаком по окну:
- Придёшь кобель, я тебя встрену, чем ворота подпирают.
- Герасим, ты не проси у неё, она лучше дома угостит нас всех; мы опохмелимся и на этом надо заканчивать. – Предупредил Сергей.
- Так ведь мать ещё там стонет, пухнет голова, просит опохмелиться.
- Хорошо, садитесь за стол. Налью грамм по пятьдесят и достаточно.
От удовольствия Сергей выскочил на улицу, кого-то пригласил в дом.
- Варвара, дай им трояк два, и пусть идут себе восвояси.
 Сергей, вошёл в дом вместе с матерью.
- Та-ак, значит, целым полчищем на одну. Этому дай, другому дай, а у меня не заболит? За услугу тоже платят. Кто будет отдавать? Вы, мамаша, оттяпали от пятисотки, не все мне вернули.
- Богом клянусь, верну все, как только детские, и пенсию получу.
- А на какие шиши жить с дочерью будете?
- Ты, Варвара, чужие деньги не считай, просят, значит, выручи последний раз. Разве ты не знаешь, как голова трещит. Сама недавно пережила эдакое.
- Я выдержала испытание без бутылки,  чай с малиной, с аспиринчиком и вам того желаю. - Четвёрка родных сидела в ожидании трояка, подмигивая  друг другу.
Осенняя изморозь сверкала под ярким утренним  солнцем ослепительным серебром. Деревья закуржавели, стали неподвижными ветки, а листочки брошью разворачивались то влево, то вправо, рекламируя себя своей исключительной красотой.
- Что, дорогие мои, прижимает вас непогодь? Терпите, скоро зима. И весна  опять не за горами. А осень – есть осень. Она всегда такая серая, ревнивая, чёрт её подери. Я вот баба, тоже хочу чего-нибудь такого доброго, уютного, но никак не получается. Как, видишь, при живом мужике слёзы с ночи ещё не высохли. Как дальше жить не понимаю…
  Очарованную красотой природы,  Варю, будто, кто-то ткнул в сердце, не отводя глаз, без звука в душе, она всё же повернула голову в правую сторону.
- Прости, Варвара Степановна, это опять я.
- А-а, это опять ты? – Холодно спросила Герасима. – Боюсь, не я ли тебе нужна, деверёк? Что-то ты зачастил ко мне.
- Не отрицаю, если бы не было рядом со мной этой глупой бабы, я не против развода, именно, теперь, сейчас же.
- О-о-о, дорогой мой, а я буду противиться твоему желанию.
- Отчего же? – Герасим хотел, подойти, как можно ближе да увидел; за ним опять шлёпала босыми ногами в туфлях Таисия.
- Что, бурлаки на Волге?
- Разве нас можно ещё назвать бурлаками?
- Нет, я пока совсем вас не знаю, как возвеличить, только бурлаками вы похожи больше по водочке. Плетётесь, как сосланные тунеядцы, со средней полосы России, тошнотворно смотреть на вас. Тащитесь друг за другом, как доходные волки.  Скоро и до  тройного одеколона доберётесь, вместе с ними станете в один рядочек. А потом вас трупами будут таскать в заросли без похоронных маршей.
- Чего уж заслужим. Сами ответ будем держать перед небесами.
- Таких, там не принимают, если на земле не примиришься, там не сгодишься. Тошнить будет от вас.
- Варвара, ещё раз удружи для четверых.
- А четвёртый кто, если не секрет?
- Выручай, сноха! Если давать то давай без промедления, нечего ломаться сдобным пряником. - Наступала Таисия на хозяйку, сама опять подмигнула мужу.
Варваре стало не терпимо жалко деверя, она взглянула в его глаза, он выглядел белым, как только, что побеленная стена. Встретилась с глазами Таисии. Они смотрелись беспощадно злыми. Такие, глаза она запомнила на всю оставшуюся жизнь, с которыми встреча не была желательной.  Медленными движениями руки, залезла в свой «Швейцарский банк» достала оттуда червонец и три рубля, так как трояк уже остался один. Шевеля, обеими бумажками, стало соблазнительным для гостей. Тайка, вырвала у доверчивой снохи, и  бросилась наутёк.
- Сука! Ты, что делаешь, последний раз, что ли нам с ней видеться? Прости нас, Варвара, мы действительно уже не придём. Хоть и пьяный я, но такого стыда не переживу.
- У причала тоже есть конец. На сумасшедших не обижаются, и на больных тоже. Вы ведь одним диагнозом заражены, бог вам судья, все под ним  бродим. Ну, и, жрите, вы её, может когда-то нажрётесь вдосталь. А, ты, Герасим, вспомнишь кузькину мать, да поздно спохватишься.
Вдлоь берега плывёт  моторная лодка.
- Сергей, не за тобой ли едут? Какой почёт и уважение тунеядцам и пьяницам?
На следующее утро, Сергей опоздал на работу, на половину смены. За ним приплыли на лодке, привозя с собой приказ по геологоразведке,  в поисковой партии  с предупреждением об его увольнении.
С возрастом Варвары всё больше, её почему-то стали обходить стороной, поговаривая о том, дескать, эта колдунья не то ещё предскажет.
- У-ух, вылитая, вся в мать! Она и змей-от вместе с матерью  давече щелкала, давила, как семечки. Стало быть, наговоры заветныя знат. Она и отца от гибели спасла. Ишь, ты, Зоя Космодемьянская, троих зэков удушила пчёлами. Ить надо же так догадаться?
- А, ты, шибко то не нападай на девку-от. Могет ещё сгодиться, ковды. Фельдшера-от нету, куды поскачешь с болезнями своими.
- Она ить мать её многим помогла, а мы её туды жа, в отхожай угол. Пострадали родители ни за что, ни про что.  Болтали всё кому, что приходило  в голову. И хорошее и плохое. А сами нет-нет, да и заглянут к Варьке.
-Варвара, ты, чем чирь-от удаляшь?
А Варька отвечает:
- Отведи господь от такой напасти! Чем я могу себя лечить то ещё? Берегусь, у меня дети ранние пошли; для них жить и беречься надо. Народная медицина всегда поможет.
Один только конюх сохранил к Варьке человеческую теплоту, чуть ли не родственную связь. Как только встретятся они где-нибудь, на дороге, так разговорятся, что только одни лошади могут дать о себе знать позывным ржанием  с голодухи.
Обо всех новостях конюх поведает Варьке и она ему тоже. Все говорили: «Ну, чем не жених с невестой?» На что конюх  стыдливо отворачивался от Вареньки, а прохожих  неимоверно стыдил.
- Ох, любьить тебья Варенька нада. Очшень любить тебья. Ты карош девка. Сергей сапсем плёх парень. Помнишь, школь слючшай на пасек?
-  Как не помнить, дядя, Франц; такое, никогда не забудется.
- Кто тибья сказаль, колькос разрушть нада?
- Сама, дядя Фрац догадалась, сама.
- Мой дощь, сам депутат в колькос. Не зналь ничава  об ето. Ты ни карош чаловек, ни карош баба.
- Ну, вот опять я  не хорошей стала. Да как же вам угодить то?
- Ты бы мне сказаль. Я бы жизн  карош нашёл.
Франц выражал свои эмоции при каждой встрече с Варей и выносил ей порицание,  потому что  она всем говорила об упразднении малых колхозов. Как будто она сама находилась вместо высшего начальства в крае.
Это было её внутреннее предсказание, она сама заболела этим; не знала, как вытравить из души свои предчувствия. Ещё при встрече со своей первой любовью на вечере торжества по случаю дня рождения  племянника Антона  яростно доказывала: «Будет развал колхозов и всё тут». Но ей никто не поверил. А прошло  всего четыре года. И это свершилось. Она всем сердцем чувствовала, что мелкие отделения вообще развалятся, как грибы,  пуховики в пух и прах. Ногой не успеешь их задеть, как они разлетятся по воздуху. Или как снежная баба в весенний  день.
Варя стоит на бугре.
- Вон, глядишь, ты, последний скарб домашний выносят в карбас. Скоро поплывёт шуга снежная.  Люди, обросшие мохом, не спеша и без всякого желания, тащатся  к воде, стараясь, как можно быстрее убрать ноги с нажитого веками родного места.
А вон, и вторая семейка многодетная, тоже, видимо, стараются успеть и уложить вещи, как можно поплотнее, чтобы всё уместилось  двум семьям. Так  это, кажется, тот самый немец, который спас мне жизнь, отобрав у меня верёвку, или снял её с шеи, совсем  «спилась» даже  не помню, что было. Надо сбегать и попрощаться с ним и его семьёй, сказать нужно спасибо за вторую спасённую мне жизнь. Не уезжать, я не имею право приказать, а вот помочь поносить вещи это можно и не вредно для меня.
- Давайте, дядя Федя, что тут вам ещё можно помочь?
- Как тебья здоровье, дочка?  - В первую очередь спросил Федор.- Ня карашо так делать, дочка. Дети  оставлять без мамки нелизя. Ни нада туда, там ищё не поздно. – Федор показывал головой в небо; руки его были заняты вещами. – Все там будьим, не в одно время. А тибья ищё рана туда.
- Простите, меня, дядя Федя и тётя  Нюра. Я как очистилась от похмелья, то  все дни думала о вас. Есть на земле ещё хорошие люди.  Как мне не будет вас хватать. Чужие люди, а лучше родных. Вас в деревне жили шесть семей, какие же вы дружные между собой. Прожили вы здесь, без малого лет двадцать. Кто о вас скажет плохого? Как будто вас и не было. До чего же вы дружный народ  не славянской национальности? У русских-то что твориться. Вчера только что вернулся деверь с семьёй, свекровь с дочерью тоже с ними. Я думаю: ну, как тут не встретить их, ведь всё-таки родня. Богатый стол накрыла, водку выставила две бутылки.
 Им ведь мало показалось. Просят взаймы ещё на выпивку. А чем думаю, отдавать то будут? Ведь ещё не работают. Да и устроятся ли ещё? Везде сокращение штатов идёт.
- Как  у вас семейный дель, на подём идут?
- Какой там, дядя Федя. Не было Сергея  пол года;  пусть бы совсем не появлялся.
- Видель я его вчера. По берегу с бутыль ходиль, с чей-то мужик. Сельёдка завёрнуль в казета,  поль булька хлеб под мишкой. Идут  себе, смеяться  беспечно. О чём смеялься пессапотнай твой мужик. Ты права Варья. Сапсем права. Один присел, садымил папиросу и пошли дальше. Я думаль, что он домой зашёль, так нет же во-он,  к  той старух загнуль.
- Выгнала я его ко всем чертям.
- А, зашем так сделать, Варья?
- Не успел и неделю  отработать, взял аванс,  а на доске объявлений его фамилия уже красуется. «Оставлен, до последнего замечания».  Успеет ли отработать аванс, не знаю.
- Геолог  партия строгий, это ему не колькос. Держать глюпых чельвек  им не нада. Тебья  Варья жалко. Уекать бы ты отсюда к мама, папа,  как можно schnel!   
- Ich verschteen Sie!  - Дядя  Федя  поднял очки на лоб, уставившись на Варвару, спросил:
- Ты, Варья, понимайт  моя речь?
- Конечно, дядя Федя, а как не понимать вас, если нас этому учила школа, да ещё и практика. Прожив с вами столько лет - это что-то значит,
- Ты,  ешчо не забиль школа?  - Спросила тётя  Нюра. 
- Что знаешь, никогда не забудешь. Что написано пером, того не вырубишь топором.
- Мне  продавец говориль,  ты понимайт наш речь. Я не повериль сапсем.
- Ага. Он не понимайт, она говориль на наш язык. Как жиль здес будишь? Ты же сапсем одна остатся. Работа нада искать.
- Я пока в декретном отпуске нахожусь, возможно, и за телят выплатят.
- Я биль в канторка, - сказала тётя  Нюра , - спрашиваль за тебья, чтоби отдаль теньга. Она председател опищал выслать тебья  все расчёт. Он не может обмануль. Он карош председател. Нам тоже все расчёт отдал и снова меня принимайт на работу к себе в колькос.
- Я их знаю, у них домработницей работала. Не обижали никогда и ничем. Надеюсь, что и здесь, в данном случае не обманет. Спасибо вам за заботу. Мне из геологии муку забрасывают для выпечки хлеба для поисковых партий. Каждый день или через день приходиться  залазить в печь за хлебом, а вечерами они приезжают.
- Кароший девка, кароший. –  Варя краснела от похвалы. Уши и щёки  горели от награды  добрыми словами  земляков. - Ну-ну! Не быть краснел, сапсем не стыдно. Такой девка искать будыш,  не найдёшь. Так нада жиль, так!
- Мне предложили в геологию перебираться.
- Сащем  туда екал? К мама нада екать!
- Пекарню предлагают принять.
- О-о! Девка, эта сапсем карашо. Багата будишь жиль. Туда нада екать. Мама подождёт. Дети, как будут одна, здес? -  Тем временем  жена Федора что-то копошилась в лодке.
- Там на  месте присмотрюсь. Не то на печку детей заброшу; пока будут сидеть, как с хлебом управляюсь.
- А жиль, где быль?
- Впереди пока ещё зима, а весной в палатку с ними переберусь. В дальнейшем я запроектировала  - собственный дом выстроить.
- О-о,  мама Лиза! Кароший,  девка, как ты думаль? – он говорил так, как будто Нюра  стояла рядом с ним. А жена  уже подъехала на моторной лодке вместе с соседом, чтобы как можно быстрее семейством погрузить вещи в карбас.
- Варя уекай отсюда, уекай! Ни нада тибья ни какой пекарня.  Он тебья мучает здес, или убьёт. Он вчера на берегу показать на тебья кулак, кочет тебья убиль. Здес один медвед остался и ешчо продавец, пока товар не сдаст геолог.
- Ты, Варья, помирис с мужиком. Как ни ест мужик,  он мужик. Всё медвед его бояться. – Уговаривал дядя Федя. – Охранял быль от чужих мужиков.
-Ага, если сам медведю нас не стравит или под мужика не затолкает. Слышал, как однажды сам залез на печку, за нами прятался, за мной и дочкой. Хорошо, что эти зеки не стали шарить на печке, в поисках Сергея. Не полезли за ширму, да не случилось убийства. Если бы нашли, не оставили бы они нас, как свидетелей. Ей богу бы не пощадили.
- Не карош твой Сергей, не карош. На калява и уксус карош. Не нада браль у людей, не нада быль должник и пиль с ними. Убьют ево schnel.
- И я это тоже понимаю.  Он всегда в состоянии иллюзий. Он в лес, а я по дрова, поэтому я  не могу  быть рядом с ним.
Подошла тётя Нюра.
- Правда, твоя, правда, Варья, вы сапсем разный чальвек. - Но нада всё так и ещё раз попробоваль мириться. Нада умель прощаль, и сделай  для он от души.
- И вы, считаете, что я открою для себя у него что-то необычное?
- Да-а, Варья, нада умель прощай.
- Как простишь, если он за столом не даёт даже песни петь в компании. Не знаю, поглядим, что дальше будет.
- А, ничего не будет! – За спиной послышался приглушённый голос Сергея, Варя вздрогнула от неожиданности, увидев мужа в компании трёх неизвестных молодых мужчин.
- Видеть, Варвар, видеть?! –  Федору эта встреча показалась  тоже неожиданной, и в тоже время он этих мужиков когда-то видел.
Незнакомый человек подошёл ближе к жене Сергея:
- А мы только что от вас.
- Ой! Дядя Федя,  я побежала. Попрощаемся, может, больше не увидимся никогда. – Поставила вещи хозяйские на берегу подле карбаса, прослезившись, вытирая рукавом глаза, нос. – Прощайте, дядя, Федя и тётя  Нюра. Там нашим всем деревенским от меня привет передавайте. Обскажите,  всё как на духу, какие тут у нас, на деревне обстоятельства складываются. Осталась я одна с детишками да лавка с товаром.  Она повернулась лицом к мужу. – Детей вы случайно не разбудили?
- Детей утащила к себе свекровка.
- На хрена она это делает? Ей кто велел командовать в чужом доме? А девчонка школьница с ней, именно, там была?
- Кажется, да была. Она вела старшенькую дочку,  за руку.
- Всё копец. Зарплаты как не бывало!
Варвара, не чувствуя ног, рысью  побежала   до свекрови. Тихо открыв дверь, сквозь занавеску определила, как двое торопно собирают и раскладывают деньги по кучкам и  с наслаждением считают оставшиеся Варькины декретные и часть зарплаты от работы на бакенах.
Кошкой Варя прыгнула и застала врасплох двоих, прижала зарплату к столу под их руками, как можно больнее, чтобы руки не могли вырваться и оставить у себя.
- Опять решили обворовать? Ну, как сладкий уксус,  или нет?
- Так ребятишки зарёвывались, вот мы и пошли к ним.
- Ну-ка, показывай их слёзы на щеках, или сама соплями измазала, как бывало раньше?! Я сама определю их глаза.
Варвара вошла в комнату. Ребятишки лежали укрытыми старыми вонючими, пропахшие псиной, ватными одеялами.
Оля соскочила с кровати.  Серёжка  спал крепким сном.
- Мама, мы нисколько даже не плакали. Бабушка напоила  Серьгу  отваром от мака, поэтому он долго будет спать, так бабушка сказала, чтобы не мешал им. Пришли дяденьки съели всё, что было на столе и нам ни кусочка не оставили, Забери, мама, нас отсюда. Анька  надавала мне по башке, чтобы я тоже спала, и чтобы ничего не рассказала, как она твою рубашку надевала.
-  Отец то хоть вас видел?
  - Не, а. Он, с какой то тётенькой пришёл и опять ушёл, а потом опять пришёл. Сходил в кладовку, наклал рыбы и снова ушёл с мужиками. Я боялась пикнуть,  твоя золовка пригрозила морду набить.
Вернувшись, домой Варвара приступила к обследованию своего скромного жилища, что могло исчезнуть из шифоньера после посещения  родственничков.
-Ага, догадываюсь. Вы посидите тут. Я мигом, не то успеет загнать за бутылку. Не своё - не дорого  отдано. Я ей стерве руки повыкручиваю. Вот молочко вам и по ватрушке. Они не добрались ещё до вашего питания. Я скоро! 
- Варвара, далеко ли путь держишь, и главное рысью!?
Махнув рукой  колхозной бабе, не обращая внимания, залетела в дом птицей. А родственничков уже и след остыл.
- Ну, твари! Вот твари, так твари божьи и не придерёшься к ним!  Ведь успеют  загнать и пропить.
- Ты вот в энтот дом-от забеги. Токо што зашли оне туды. -Подсказала та же самая старушонка. - Запазухой-от штой-то торчало у ней. Так бережно несла, как быдто цыплёнка или яечко, чтоба не обронить.
Высокая ограда, вместе с воротами из толстых досок  была огорожена лиственничными брёвнами. Варя не стала тревожить стуком хозяев, не то  догадается свекровь и золовка, запретят открывать ворота. Обойдя вокруг дом, вошла через огород, мимо стайки, по куче  навоза. Дверь в дом была полуоткрытая. Здесь уж не составило труда войти тихо без особого внимания.
- Значит, так!  Значит, уже примеряем, так, нет? Полуобнажённая женщина   приблизительно  лет сорока.  От неожиданности  она так и присела на кокурочки. Онемев от испуга, не проронила ни одного слова. Лишь только показывала на стол, где стояла полная бутылка самогона, а рядом легко узнаваемая Варькина добыча стерляди.
- Ты, Варвара, не сердись, мы токо, токо забежали. – Оправдывая, свою дочь свекровь.
- У тебя, подруга, деточки есть? – Почему-то спросила запыхавшаяся Варя.
- Дык, ить я для ёй и примеряю кохточку-от.
- А, ну-ка! Тварь безбожная, скидавай мои мозоли! Не то пока ты тут стягиваешь  блузку не по твоему размеру я тебе морду буду мылить самогоном, чтобы прочихалась и буду делать тебе мозоли на твоём теле. Я вижу; она как раз на тебя, что ни туда и ни сюда. Сейчас держись, чтобы потом не повадно было. – Схватив  не начатую бутылку, маленькой струйкой она выливала на голову скупщице. – У тебя дети имеются, говори?! Ты у кого решила отбирать последние гроши. У моих  обиженных детей? Сегодня мой мужик тебя накормит в рот и в заднее место моими же харчами; завтра ещё кто-нибудь, наподобие этой сволочи безработной. Хорошо живётся, не правда ли?
Самогонка за разговором вытекла вся до донышка.
- Чего стоите? А, ну, помогайте снимать  блузку. Ведь по швам раздерёте. Не своё  - не жалко. Сейчас я помогу, обожди немного
Чтобы не разорвать сорочку  и не оторвать бретельки, Варька взяла большие ножницы, занесла над головой.
 Хозяйка испугалась, да как закричит:
- Не надо! Не надо. Помоги руки ослобонить, тожно я сыму сорочку-от сама!
- Фу! Да, ты, смотришься, как Орлеанская дева, только в разных позах?!  Самый раз я тебе тут и помогу; расстригу в середине лямочки и ты руки ослобонишь. - Хозяйка  умиротворённо сидела минуту две в ожидании, когда её освободят. Ведь не хотела же она портить вещь для дочери. Но тут произошло неожиданное. Варька хватила ножницами полголовы волос вместе с толстыми косами, заплетённые в корзинку с ленточками.
- Ты, что натворила? – Кинулась на Варьку золовка.
- А, как иначе  можно было освободить её от сорочки. Она думала, когда напяливала  через голову на задницу? Ты гляди, косищи то у неё не меряны в руку толщиной, а сорочку  в руку вложишь.  Ей  сначала надо было  на задницу натянуть, глядишь, бы точно не задержалась. А то, что же это такое получается, на голову напялила, а передок весь наружу вылупился. Глядите на неё, наслаждайтесь! Ну, прям, как «Русская Венера» из-под кисти Леонардо Давинчи.
Варвара осторожно снимала сорочку купленную по блату, у бывшей продавщицы.  Скупщица вещей, почему-то не сопротивлялась. Она  осторожно, облокотившись о пол, тихо повалилась вниз лицом.
- Ты её убила! – долго смотревшая на всю процедуру,  свекровь ржала неимоверным хохотом, как вдруг запричитала. – Ты её убила! Ты её убила!
- Это вы её убили! Это ваших рук дело, свекровушка с золовушкой. Бегите отсюда пока не поздно и помалкивайте в тряпочку. Завтра, как миленькая приползёт к вам за новыми нарядами. Попробуйте только ещё чего-нибудь у меня стиснуть! Науськаю тунеядцев на вас за закуску с пузырём, мало не покажется.
Варвара решила уйти. Но, вернувшись, она  принялась выгонять свекровь из чужого дома, когда увидела, что  золовка полезла  под клеёнку на столе. Где обычно деревенские жители прячут не большую сумму денег. Вытолкав в шею родственничков, спокойно пошла к детям.
- Ну, что, правду, я тебе сказала? – Спросила та же самая женщина.
- Правду, правду! Век бы мне этой правды не видеть и не слышать.
Увидев, женщину, повернувшуюся к дому, где только, что была,  Варька подошла к ней вплотную.
-  А, ну-ка, вернись! Немедленно вернись, я кому говорю!? Проспится, тогда  и заходи, завтра заходи к ней. Завтра поняла, нет? Ой! Как же я сегодня устала. Говорит сама себе под нос: «Я мигом, а сама целый час провозилась с торговкой».
Уставшая,  от переживаний медленно поднималась на пригорок к детям, домой. Варвара знала, что свекровь одна никогда не возьмёт ничего чужого. Даже деньги никогда не возьмёт, а увидит, просто припрячет от самой же дочери.  «Как  получилось, когда могла  Анька опередить, найти деньги у Варвары, это только надо видеть или понять. Свекровь обязательно, конечно, возьмёт на бутылку, две; остальные положит, где брала. На золовкину честность нельзя надеяться; у любого вытащит, не побрезгует. Всего лишь только десять лет ей, а, что она вытворяет?  Тюрьма по ней плачет. И в кого она такая? В брата Сергея, который тоже не упустит случая, не надёжно припрятанные предметы, не минуют его рук. А уж про домашний уют и спрашивать не приходится. У матери ни одной новой простыни не осталось, всё за бутылку загнал. Сергей и Герасим  - это, как небо и земля, говорит свекровь. Сергей, вылитый отец, пропьёт и в дом жены  новую женщину обязательно приведёт и при ней же её использует. И попробуй только скажи слово. Бедная свекровь, не я на её месте.  Я бы его скоро отучила, как в  мой дом ещё сифилисных баб таскать.  Варя не заметила, как подошла к дому.
Не заметно пробежали и осенние, и зимние месяцы. Детишки погодки мал, мало, подросли;  ведь как ни как, всё-таки уже почти  три годика старшей.  Дочка лепетала с матерью почти как взрослая. Варваре,  казалось, это её самая близкая и надёжная подружка. Оля смело управлялась с братиком, одевала его, умывала личико, руки, ноги перед сном, кормила по-матерински под наблюдением. И мать смело могла доверить сына дочке, погулять на лужайке перед домом. Одно пугало Варвару, сын по сравнению с дочерью не говорил даже слова «мама». Он всё понимал, в знак согласия кивал или мотал головкой. А больше всего только кхыкал.  Как все взрослые реагировал на происходящее рядом. Очень красиво смеялся тонким и пронзительным смехом, как колокольчик. И сам мальчонка был похож на майский ландыш. Волосики белые, белые. Глаза ярко голубые и всегда весёленькие. Даже порой бывает, немного приболеет, а матери было не понять. Ночью на ощупь без освещения  керосиновой лампы, сам спускался с высокой никелированной кровати и бежал  к ведру, чтобы не замочить постель. Однажды, на пасху дочери и сыну принесли угощение: конфеты, сдобу, яички. Он положил конфету, одно яичко  в карман для угощения мамы. И забыл, наверное, потому, что на столе всегда у молодой мамы стояло всё то самое не обходимое детям для еды. Прошёл почти месяц после пасхи. Варю решила навестить знакомая по соседству, разрешила поиграть детям с её ребятишками. Сидели, долго пили чай со сладостями. Детишки, наевшись, вышли из стола
- Мама, от  Серёжки пахнет противно, - доложила дочь подруги.
- Возможно, накакал в штанишки?
Подруга Варвары подошла пощупать заднее место Серёженьке. Тот как захохочет. Подруга осматрела его. Ей, показалось, что-то подозрительное находилось в кармане  летнего пальто.  Мальчонка вырвался из рук подруги, зажал  карман, не давая рассмотреть никому своего сокровища. И, вдруг, как крикнет:
- Мама! – Сам засмеялся. Он забыл про подарок маме. А тут, вдруг, такой случай.  Серёжа милыми ручками доставал мамино сокровище. Вытащив подарочек, понюхав, он обнаружил яичко совсем не пригодное для подарка.  От яичка  исходил  удушающий неприятный запах
- Давай, отметим первое слово твоего сына, Варька!
- Нет, не буду пить. – Сказала мать.
- Почему? Это же какая радость первое слово сыночка услышать, Варька.
- Первое слово дети говорят, почти при рождении, а Серёжка только в два с половиной года. Чему тут радоваться то?
- Зато он с зубами родился, Варька, ты чего нюни то распустила?
- Да так, просто. Правда,  эта новость, для меня в радость.
- Вот бы услышал Сергей, как ты думаешь, Варвара, как бы он на это отреагировал?
- Ещё бы одну причину нашёл, чтобы ближе к банкротству семью подвести.
- Какой ещё банкрот?  Слово какое-то необычное подобрала.
- При такой нужде ни это отыщешь в тупой голове.
- Слушай, подруга, я бы о тебе так ни сказала.
- Чтобы ты могла ещё сказать обо мне?
- У тебя ни голова, а дом советов. Страдает без тебя сельский совет.
- Ну, уж тоже мне придумала. Страдал, бы так с собой прихватил, а, то, как на свадьбе побывал, так и дёру дал. От советов нет приветов. Оставайся лавка с товаром. Живи тут умудрёнными опытами бывших здешних старичков, да и те сиганули.
- Не правда, Варька, не права ты. Бабка Грушиха, разве откажет в совете. Ведь как никак сто двадцать лет почти круглая дата.  Имеет многолетний опыт жизни. Может помочь найти тебе другую пару. К ним, знаешь, сколько приплывают на лодке за рыбой из края.
- Сама в женихе нуждается, отыскать не может. – Обеим стало смешно. – А знаешь, что я тебе скажу?
- Нет, не знаю. Скажешь, буду знать.
- В Норильске жила бабка такая,  и ей тоже сто семнадцать лет, и ведь нашла себе половинку. Шамкают одну картошку с утра до вечера
- Для себя искать намного труднее. Знаешь, такую поговорку: У чужого в глазу соринку видит, а у себя бревно мешает моргать.
- То-то и оно, что бревно затмевает. Так хоть на ощупь себя обработать не мешало. Простиралась бы хоть немного; воняет от неё как от хорошей псины. Жалко мне её, ой, как жалко. А, ну, как мы с тобой окажемся в её же ситуации.
- Тогда, давай о чём-нибудь другом побормочем, чтобы душу успокоить. Но так, чтобы защипало,  из глаз бы вода ручьём полилась.
Варя, не задумываясь, запела любимую песню своего кумира Людмилы Зыкиной :

Зачем меня окликнул ты,
В толпе бесчисленной людской,
Зачем ты  лил обман цветы,
Зачем закат горел такой.
Сквозь тёплый дождь,
Сквозь добрый снег,
Зачем глядел в мои глаза.
Зачем, зачем, ты лучше всех?
Зачем, забыть тебя нельзя.
Ни у тебя, ни у меня,
Зачем, зачем ответа нет
Полина долго подстраивалась к голосу подруги, то возьмёт выше, то ниже  тона прихватит.
- Ты, скоро воткнёшься в рифму? - Обе подруги громко засмеялись.
- Давай, по маленькой, по грамулечке, чтобы тянулось.
- Нет. Я сказала больше никогда не буду и ни коснусь даже до неё.
Вдруг, в дом кто-то постучал и вскоре открылась дверь. Не дожидаясь приглашения, вошла молодая женщина. Увидев постороннюю женщину, Полина поднялась со скамейки.
- Пойдёмте, ребятишки, хватит поели, попили. К тебе подстроится не возможно. В твоём голосе собраны все регистры, я имею всего только  один и тот не возможно никуда воткнуть. Ты, спой-ка, ещё разок. У меня память феноменальная, попробую дома её спеть для себя.
- Ты сама, попробуй сначала, первые строчки, а я к тебе подберусь без лесенки, без подъездов подхвачу.
Незнакомая женщина для Полины стояла у дверей, в ожидании, когда её пригласят за стол.
- Чего хватать то будешь, если я ещё ни одного слова не знаю.
- Тогда слушай. – Варя запела в миноре, Сонька, не принимавшая участия в исполнении песни,  пустила горючие слёзы безо всякого труда.
- Ну, вот опять не угодила. – Растерялась Варвара.
- Угодила, Варька, угодила. Продолжай дальше, дай сердцу выплакаться, и душу облегчить. – Поддержала её Соня
- Тебе то о чём выть?
- Ты, считаешь, я каменная? Продолжай дальше, Варька, продолжай.
За окном послышался сигнал автомобиля.
- Мы, уходим Варвара, пока! Завтра, свидимся. Работы по дому не початый край.
Полина с ребятишками ушла.
- Ты, Сонька, ты пока не уходи от меня, посиди с моими ребятишками, а может и ночуешь. Не бойся, пожрать найдём что-нибудь.
- Откуда этот ЗИЛ – 130? Он за тобой что ли, Варвара?
- Впервые вижу такую честь, чтобы ко мне подъезжал самосвал.
Женщины притихли в тревоге под вопросом, зачем к дому подъехала техника. В окно постучал молодой человек лет сорока. Голова то ли лысая, то ли коротко остриженная под бритву. Человек с небольшой головой, с узким лицом снова повторил пальцем в стекло. Увидев Варвару, деловито поманил пальцем.
- Сейчас выйду на крыльцо. Там побормочем.
- Да, вы не бойтесь нас, мы за тобой Варя.
- Вы, кто такие и откуда?
- Мы из геологии, от начальника  поисковой партии.
- Вы моего мужа видели?
- А-а, Проходимцева, что ли?
Варвара внутренне как будто успокоилась, услышав от незнакомых людей фамилию своего мужа.
- Где он работает?
- Без понятия, хозяюшка.
- Трезвого,  видели  или какой, в дым, поди?
- Это может определить только сама хозяйка. Мы его не обнюхивали. Вроде, бы ходит на работу, ну и ладненько, а нам то зачем пасти мужика. Девка была бы  другого дела разворота. 
- Тогда, слава богу. Там ведь как никак брат присмотрит за ним.
- Брат его, мужик есть мужик, что надо. Он уже и рацию починил.
-Хорошо, значит, устроился на работу и Герасим. Всё рублишко, какой загонит себе в карман.
- Чего ходить побираться? – Поддержала Соня. – У них тоже семья отдельная от Вари, а жёнка то не любит заглянуть в гранёный стакан.
- А вы сами,  где работаете, ребята?
- Варвара, ты разве меня не узнала?
- Никак нет, не узнала. Да и как узнаешь людей, если никого не видишь годами?
Варя осторожно, как бы вскользь глазами  пристреливалась, но в человеке знакомого  не признала. Молодой мужчина тоже смотрел в глаза, Варьке  не отрываясь, затем слегка отводил глаза в сторону.
- Чую, чую. Не узнаёшь меня Варенька.
- Чего ты пристал к ней, узнаёшь, не узнаёшь. А, может, не хочет признавать. - Заступилась Сонька. – Вас ведь оболтусов на земле не меряно. И каждого знать в лицо, мыслимо ли это? Ты вот лучше конкретно сказывай, зачем пожаловал до Варьки? - Сонька была похожая  своим  ворчанием на самую гнилую старушонку.
- Не-ет, всё равно напомню, Варвара  Степановна.
Варвара ни собиралась никого вспоминать, просто ей захотелось, чтобы, как можно быстрее удалился не званный человек.
- Гляди, она уже и нос повесила, не хочет и знаться. Давно, ли то было, как ты под моим чутким руководством работала поварихой. Кажется, и пяти лет не прошло. Помнишь меня капитана молодых геологов в Усть-Питу.
- Сильно возвысил своё звание, молодой человек. У нас был ни капитан, а командир отряда поисковых групп.
-Да разве в этом дело, Варенька? Юркой меня кличут. Помнишь? Юрий  Мерзликов. Дело в том, что ты была представлена к награде за укушенного человека энцефалитом, ты ему своевременно подала помощь, Да и не только за это. За находчивость тебя представили к награде, за спасение человека, да ещё на каком стружке ты поплыла с ним?! Вы, представляете, люди?! Рисковала, но решилась таки спасать больного от смерти. Тебя  наградила ГРП  всей зарплатой полностью вместе с премиальными. Ты получила или нет награду в денежном выражении?
- Помню, но отдам не скоро. – Опять ответила Сонька.
- Больной твой здоров, как бык. Женился, семья, дети у него.
- Флаг ему в руки, пусть живёт и здравствует. От меня то, что вам надо?
- Может достаточно докапываться до неё, - Соньке не терпелось уже выдворить незнакомцев прочь; как молодой человек обратился к Варьке.
- Вы готовы ехать на работу в стационарную геолого-разведывательную партию?
- Прямо теперь? – Спросила Варвара.
- Прямо сейчас, наверное, у нас не получится.
- Начальник,  Василий Иванович Сергухин вам дал время на раздумье. А там сообщайте через кого-либо, или снова меня отправят к вам.
- Хорошо. Думай не думай десятка уже не деньги. Нужно думать, чтобы побольше их, десяток, оказалось в кармане. Правда, вот только как там с жильём у меня дело сложится. Я ведь не ранешная Варька, что в спальном мешке ютилась. Нас ведь теперь трое.  Не поместимся.
- Слава богу, наконец, признала меня. Да ты не бойся! У меня тоже теперь прекрасная жена, ребёнок. Сама знаешь, я не многоженец.
- Я приглядывалась к вам,  без четверти шестнадцать девчонка? Мне бы в то время хотелось урвать от вас документы да деньжат немного, а вы думал каждый о своём. Мы для вас были словно кора при старом дереве.  Накорми, напои, за вами посуду убери. Вы к костру с гитарой,  мы с подругой с одной думкой да со слезами, каким образом  получить  документы для трудоустройства в городе.  Я вам сама дам знать.
- Хорошо, как скажете, мадам.
- Где я жить буду с детьми?
- У вас муж работает, пусть потрудится, что-либо поискать для семьи. Вы, наверное, будете работать с мужем посменно. А клетушку то для вас найдёт наш начальник, если ему нужен специалист, пекарь хлебобулочных изделий.
- Нет, я на мужа, который объелся груш надежду возлагать не намерена. Здесь каждый будет думать за себя.
- Постой, постой Варвара, а дети то его. Как это каждый за себя?  Дети  тоже будут думать каждый за себя?
- По его понятию, наверное, так. Вы подыщите для меня клетушку всего на две кровати  и для стола. Где могли бы дети сидеть за столом писать, что-то читать.
- Они уже учатся у вас?
- Ага, учатся, видишь, вон еле-еле ползает один; вторая, как  бабочку приноравливается его изловить. Читать, писать, рисовать, нужно приучать с малых лет до школы, вот дорогой мой незнакомец.
- Ладно, отваливай! – Резко скомандовала подруга. – Как-нибудь соберёмся и мебель уложим в твой драндулет, и посуду. Овощи, фрукты – всё скидаем тебе на машину, если подкатишь ладненько.
- У вас и мебель имеется?
- А то, как же мил дружок, горб то гнём, что, ли на одно пузо?
  -Ну, у тебя Варюха, подруга, не дать ни взять точно  из зоны откинулась. Ты откуда её выкопала? Не пара она тебе, гони её в шею!
- Ты, что-то сказал или мне послышалось? – Сонька грудью пошла на Юрку Мерзликова. Тот пятился, пятился назад до машины, ухватившись за дверцу, немедленно запрыгнул в кабину. Второй дружок не ожидал ничего подобного спросонья.
- А? Что такое? Уже едем?
- Жми на газ! Да ну, их этих баб. Свяжись с такими, как эта взбалмошная дура - сам не рад станешь. Варенька совсем другой стала, женственней, симпатичней, и рассуждение не малолетней девчонки
Варвара только могла расслышать из кабины удалявшейся машины:
- Ты, не боишься жить одна на краю деревушки?
На что она ответила в след отъезжающим:
- Я мебель с собой увезууу! Я за неё деньги платилааа!
Сонька и Варвара посмотрели по сторонам:
- Ещё в четырёх домах печи русские топятся, кому мы здесь нужны?
- К слову пришлось, Варвара, у нас там, на краю деревни дом обокрали.
- Да кому это надо? - Варвара призадумалась. - Неужели это дело рук проидохи?
- Флаг им в руки, если ноги унесут. Знают, что должно быть не всё так спокойно. Значит, пусть воруют, кому всего мало.
- Хорошо, что предупредила, а я продавца предупрежу. Пусть магазин на келоидный замок запирает. Всё-таки, как никак ценностей у неё многовато. Да предупрежу, чтобы рот сильно не отворяла.
- Широкий у неё рот? 
- Ширше маминой, бортами не заденешь. – Варваре показалось подозрительным, что-то, подруга так интересуется широкими воротами.
- У тебя есть, какой хахаль, Соня?
- Вчера был, сегодня весь вышел. Подарил колечко и утёк в район.
- Ага, значит, вчера был, а сегодня утёк?
- Муж  у  продавца  дома сегодня?
- Тебе, зачем надо знать про мужа, Сонька?
- Ты ей подскажи, чтобы он на охоту не бегал нынче.
- Это почему же, Сонька, ну-ка, отвечай!
-Ты глупая, что ли? Ведь предупредили, что уже начинают грабить дома, а ты на меня все подозрения сваливаешь. Хорошо, что он охотник, пусть в магазине сидит, и ружьё наготове держит. А то не досчитается  солидной суммы. Ведь знают, что в геологии зарплату получили, а твоя соседка товаром подзапаслась. Ну, что тебе ещё  не понятно?
- Знаешь, Соня, с ним нигде не страшно. Он ходил с моим отцом на зверя четвероногого ни однажды. И отец за него не трясся,  как вон за того парня, который жил в соседнем дому рядом с моим.
- Глупая, как овечка я тя штой-то не докумекаю. Яво ж дома то нет. Ты тоже одна ночуешь! Чуешь, а ли как? Ты, думашь, я знаю одна, а другие нет?
- Это ты дура! Кому надо знать обо мне да с двумя короедами.
Сонька рассвирепела на подругу, уже была готова запустить в неё, что ближе лежит и чем попало. Она попрыгала глазами по столу, чем бы таким в неё запустить. Вздохнула.
- Нет, голубушка, тебя этим не проймёшь. Вот как прибудут геологи, такую глубину те пробурят, што дыханье пережмёт в зобу, и на короедов не посмотрят разу. Им ведь што надо? Да што те объяснять, ещё не испытывала страшного греха. А вот я всё на себе испробовала. Когда те мужик то не люб, да ещё с грязной отросшей бородой до колен, да со вшами, вот тогда и ты поймёшь почём фунт лиха.
- О! Господи, да что ты такое бормочешь, Сонька, мне ведь одной ночевать приходиться.
- А я об чём говорю?
- Об чём?
- Об чём? Нет, у меня уже и слюней на тебя не остаётся, в роте пересохло. Где же слюням то взяться для такой бестолковой.
- Ты же приехала сюда не надолго, Соня?
- Тебе то што до того, скоко я здеся прокантуюся?
- Ты приходи ко мне ночевать. У меня всегда тепло, а тебе в старом доме печь топить надо. Дрова носить, лучину щепать. А у меня  всё наготове. Подумай, а?
Варвара глазами умоляла Соньку прийти к ней ночевать.
- Тётя Соня, приходи к нам нучевать. Нам не страшно будет.
Дочка вертелась вокруг незнакомой женщины,  снизу вверх заглядывала в глаза, тянула за подол платья.
- Нет! Птенчики мои. Вы уж как-нибудь сами, а я сама по себе. Мне сегодня надо быть дома, вдруг, кто приедет дом скупать или корову резать надо, да с говядиной управляться срочно нужно.
- Какая, какая говядина, Сонька? Все жители туши  говяжьи ещё на той неделе сплавили в район. Да и дом давно продан.
- Всё то тебе известно, правильно назвали тебя Варварой. Только будь осторожней со своим носом.
Сонька поспешила уйти, но Варя её остановила у дверей.
- Останься, подружка, ну всего на два-три денька, пока я вещички соберу, да вызову подводу за своим скарбом.
Сонька отдёрнула плечо из Вариных рук, хлопнула дверью и вышла в ограду.
- Какая тебе я подружка? Ты утка с утятами. Подругами в двадцать лет не становятся.
- Ну, как же? Мы же с тобой за одной партой сидели в четвёртом классе. – Варя догоняла подругу за оградой, уговаривая остаться на ночлег.
- Не дури, никакая  я тебе ни подруга. Вы перекати поле, сегодня здесь- завтра там. Вот, что я тебе скажу по секрету, девонька, ты ноги в руки хватай и немедленно убирайся отсюда вместе с короедами, не то…
- Что не то?  Что не то, зарубила, так вырубай.
- Да, ну, тебя бестолковую к чёрту!
- У чёрта своего до чёрта, а у тебя и этого ни хрена. Ну и вали ты сама, куда Макар телят не пас. Как-нибудь без сопливых обойдусь.
- Мама! Мама! Иди быстрей, Серёжа проснулся!
Уже настигали сумерки. А нужно было ещё многое успеть до темноты. Дрожжи новые сварить, опару поставить на хлеб. Завтра рано по утру приедут за хлебушком, а я ещё ни у шубы рукав.
- Иду, иду, Оленька! Нам и одним не плохо будет. Подумаешь, напугала бабу мудями. Сама, где-то наслушается всяких страхов и сюда же тащится с ними. Даже стыдно как-то становиться из-за неё. Нагрубила парням ни за что ни про что, а случись встретиться с ними, стыда не оберёшься.
Варвара сходила  в чулан, притащила пол мешка муки, приготовилась сеять.
- Мама, давай я тебе буду помогать.
- Чем ты мне можешь помочь, дочка?
- Фу, тоже мне сказала, ну хотя бы ситечко подержу, чтобы не соскользнуло в квашёнку.
- Хорошее рацпредложение. Только мы сейчас с тобой пойдём, поглядим на гражданина, что он у нас там замолчал. Не обкакался ли, ишь приумолк.
- Кх-кхы. – Замотал головой сынишка, забавляясь игрушками в полулежащем положении. – Кхы-кхы, снова замотал головкой с волосёнками, что отбеленный ленок.
- Ты, кушать хочешь, Серёжа? А почему не сказать бы тебе: Хочу? Опять кхыкаешь.
- Кхы-кхы! – Нервно и резко в разные стороны опять замотал головой.
- Не говорит даже мама, да, слава богу, хоть понимает, о чём говорим. Оля, ты поиграй с ним. Ему одному то скучновато, наверное,
- Видишь, мама, он опять головкой замотал, значит, я там ему не нужна. Я лучше с тобой рядом помогать буду. Скорее дело пойдёт, а то, что всё одна да одна.
- Ладно, уговорила, держи сито. Да крепко держи, не то свалиться в воду сито замокнет, мука прилипнет, тогда не удастся просеять.  Серёженька не зря мотает головой? Только вот до нас с тобой что-то не доходит?
- Мам, ты боишься одна нучевать?
- Ни нучевать, а ночевать. Так нужно говорить от слова ночка. Ты же не скажешь нучка.
- Внучка, значит. Ты мне не ответила. Ты ночевать боишься одна?
- Кто тебе сказал, что я боюсь?
- Я слышала, ты к себе Соньку звала ночевать, значит, боишься.
- Разве я одна? А вы для чего у меня?
- И тоже, правда, мама.
- Да, дочка, двое трое ни один. Как увидит много нас, испугается живо гражданин.
- Нет у нас гражданинов, у нас есть одни товарищи.
- И это верно, Оля. Как ты считаешь, ты хорошо будешь в школе учиться. Кем ты хочешь стать, когда будешь взрослой?
- Я ещё не подумала над этим вопросом, мне бы ещё в школу нужно сходить, хоть один два раза, а там посмотрим, на кого научат нас брехать.
- Где ты такое услышала?
- Баба, мама папина так всегда говорит. Однажды, она на папу сказала:  Пробежал четыре класса, а брехать, наловчился только на белок.
- На что тогда собак иметь, если сам охотник брешет в лесу на зверя?
- Вот уж чего не знаю, того не знаю, мамочка. – Оля отряхнула ручки о мамин передник, похлопала ладонью о ладонь, как взрослая. Пошла  к братику. 
- Ну, что, как у тебя  дела?
- Кхы-кхы, - втянув голову в плечи, только и всего, что мог ответить  братишка  сестрёнке.
- Эхх, ты, не мощный, а я то уже большая. Маме помогаю, щас пойду ещё какую-нибудь работу выпрошу.
Серёжка понял, о чём говорит сестрёнка, живо тоже засобирался помогать маме. Начал было переползать через решётку детской кроватки, да вывалился прямо на сестру. Она тем временем завязывала шнурок у туфельки. Не поняв в чём дело, они обои  опрокинулись на новый половик, только что постеленный перед праздником. 
Варвара с удовольствием смотрит  на живую картину собственных детей, которые тоже с увлечением смеялись друг перед другом  после падения. Вот уж действительно обвинять им некого. Она так и не поняла,  почему Серёжка оказался верхом на дочери, сидя на её спине. Кажется, что дети играют в лошадки вот и всё.
Незаметно подошло время заводить опару к утру на хлеб из двадцати восьми буханок. Можно было бы и поменьше испечь, только вот стали поговаривать рабочие: « Не хватает одной выпечки  на два дня».
- Не хватает, так не хватает, сегодня увеличу норму, пусть едят от пуза. Главное, чтобы в печь уместились все хлебины.
- Поместятся, мамочка, поместятся, если ты не будешь впереди буханок заталкивать шаньги с черникой для выпечки.
-  Нет уж милая моя, я этого допустить не имею права. Мы тоже люди, мы тоже любим шаньги с черникой.
-  Ага, и папа тоже  любит.
-  Папа наш обойдётся без шанежек.
- Мы с Сережей подрастём  папе тоже будем помогать.
- Молодец дочка, папе нужно помогать, не то он один не справится.
Варвара глянула в окно, вышла в сени, оставив двери полуоткрытыми.
- Надо за светло лампу настроить, стекло почистить, керосину подлить. Тю! Сынок,  а ты то, как сюда приполз.
- Он не приполз, мама, он на собственных ножках пришёл. Гляди, как он идёт! – Понимая, о чём говорят, мама и сестрёнка, Сережа, ухватившись за занавеску, смело поднялся на ножки и только хотел, было двинуться с места, как занавеска потащила его в другую сторону. Сынок   опрокинулся лицом об пол. И снова молчком, хватаясь за занавеску,  поднимаясь с улыбочкой, ворча про себя кхы-кхы. Вроде бы уже твёрдо встал на ноги, но занавеска снова его подвела. Опять упал.
- Сыночек, хватит над собой издеваться. Подрастёшь, окрепнешь, станешь на ноги, и дай бог тебе никогда больше не падать, не набивать шишек на лбу.
Оля подбежала к братишке, разглядывая шишки на лбу.
- Мама, их у него нет!
- Вот и, слава богу, далековато до горизонта топать, никому не желательно. И тебе тоже, дочка  шагать без шишек.
- У меня их не было и не будет.
- Эх! Дочка, дочка, не говори гоп, пока не перепрыгнешь.
- Я тебе сейчас покажу, как нужно перескакивать через верёвку.
- Как хорошо то с вами ребятишки, наверное, счастья другого не надо. Вы у меня не капризные, послушные, и дай бог здоровенькие. Слава богу,  у меня у самой, есть дар,  гены, от родителей.  Сейчас покушаем, заброшу вас на печь, почитаю вам сказки и таким образом скоротаем ночь одиночества.
Затушив керосинку, прихватила с собой криминальный роман «Не дрогнет рука», затолкала детей на печь, затем сама залезла.  Сказки лежали всегда на печи. Варя зажгла свечку, надёжно прикреплённую на полочке.
- Мама, почитай сказку, мы послушаем и быстренько  уснём.
- Ну, хорошо, тогда слушайте. Жил на всём белом свете один старый мужичок.
- Такой  дряхленький,  да, мама?
- Можно сказать, да. Очень уж дряхленький, не мощный.
- И не было у него  детей, да, мама?
- Может, ты сама нам расскажешь сказку? Я не успею слова сказать, как ты перебиваешь.
- Рассказывай дальше. – Оля отвернулась лицом к стене, укрылась лёгким  покрывальцем. И долго не вникала в разговоры.
- Спустился, однажды, старичок к реке и видит, как игриво плещется рыбёшка. Подпрыгнет,  к верху и опять упадёт в воду. Подпрыгнет и опять упадёт. Долго любовался старичок живой картинкой. Решил взять в следующий раз с собой  сачок.  А, вдруг, возьмёт и угодит ко мне в корзинку. Нам со старушонкой много ли надо.
Серёженька торопливо выполз из-под одеяла, сел и начал живо размахивать руками,  приговаривая привычными кхыками, и грозя кому-то далеко в сторону.
- Правильно, сынок, так им и надо.- Сережа остановил свои действия, не понимая, зачем мама  так сказала, правильно так им и надо. - Он опять замотал головой в разные стороны.
- Ты скоро начнёшь бормотать по-людски, сынок?
- Кхы-кхы. – замотал опять головой малыш.
- Ладно, давай ложись и слушай сказку дальше.
Сережа  повернулся личиком  к сестрёнке и  незаметно для матери они  вскоре уснули.
- Вот и хорошо, пусть спят мои ангелочки, а я сама себе почитаю.
Только раскрыв нужную страницу, как послышались шаги под окнами, и, кажется, кто-то внимательно всматривается в окно. То ли от страха, то ли, оттого, что нервы не выдержали, не понимая,  Варя схватила из-под детей маленькую подушечку и запустила её в окно, опрокинув стеклянную солонку, подаренную на свадьбе. Солонка  покатилась со стола и разбилась вдребезги. – Надо было солонкой запустить, ведь всё равно разбилась. Не знаю: к худу это или к добру. Да шут с ней, не дорого отдано не дорогие и слёзы. Наживу ещё такую же.
Варя продолжила чтение, как снова послышался хруст непонятных веток под ногами.  По примеру детей, натягивая покрывало на голову, чтобы не было слышно  треска сучков под ногами, она пыталась удержать дрожь в теле, но по состоянию тела,  застучали и зубы. Они так стучали друг о друга, точно соприкасались две хрустальные рюмки.
- Хорошее торжество, - подумала хозяюшка, и чтобы не разбудить детей тихо спустилась с печки. Ближе подошла к окну, чтобы рассмотреть хотя бы силуэт живого существа, как она определила, что-то невероятно, огромное еле движущееся в сторону дома продавца.
- Господи, дома ли у неё хозяин? Она ведь такая пугливая, а уж строптивости  у неё не занимать; чего доброго со страха то и ко мне притащится. От страха и я крюк не успею накинуть. Вот дожили. Даже ни одной собаки на деревне не сохранилось, и мой щенок куда-то запропастился. Если бы зверь, какой оказался, то щенок сам  бы от испуга завизжал. А тут окаянная  гробовая тишина.
Не успела Варвара снова продолжить чтение, как под окнами опять послышались осторожные шаги с треком сучков. Она не знала, что придумать в ответ шагам непрошенного гостя. Вспомнив про оставшееся ружьё  отца в доме, решила попугать, того, кто хрустел сучьями,  но побоялась разбудить детей. Боялась вдруг, как она выстрелит, тогда они в будущем  начнут заикаться от испуга. Но шаги настойчиво продолжали делать своё дело. Они послышались уже и в сенях, потому что там не было, можно сказать, дверей. Они были да, что это разве защита. Они с трудом закрывались и открывались. А, если к ним только стоит прикоснуться, как они начинают со страшным скрежетом пищать, скрипеть, словом все глаголы к себе привлекут, а мужик с матерными картинками  к дверям обращается.
Варя тихо, не дыша, прислушивалась к шагам и в сенях.
– Быть может он не один? А второй под окнами бродит, первый здесь у дверей? И, вдруг, она подумала: а, что, если они рыбачат из моих запасов в амбаре? Рыбёшка  не замёрзла ещё в бочках. Было уже  четыре часа. Что ни на есть, когда собакам самый разгар сна. Поднявшись на печь к детям, она долго ещё не могла заснуть. И всё же  Варвара неимоверно утопала во сне и при этом каждый раз вздрагивала. То ли задремав, то ли крепко заснула, как она услышала издалека, кто-то её позвал.  Да так отчётливо был слышен зов по имени Варя.  Она тут же проснулась и откликнулась: «А! Я здесь!»  И вспомнила наказ своей  бабушки: «Никогда, внучка, не отзывайся в ночи на зов неопределённости?»
- Кто бы это мог звать меня в такую пору. Или я опять становлюсь лунатиком, как в детстве. Что же будет с детьми, если я опять попробую нарубить дров из детей. Хорошо, что тогда мама была рядом и в это время ещё не спала, вязала. А я разбудила старшего брата, велела принести топор и начать колоть дрова, рассаживая младших братьев и сестру  вместо дров. То ли психика у меня нарушена, то ли дар небесной постного с молочным. Над этим нужно немедленно подумать и как можно быстрее хватать ноги в руки, и уезжать ближе к цивилизации; не то детей порешу и сама за колючку угожу, под наблюдение вертухая.
Пять утра. Так прошла тревожная  ночь  с различными галлюцинациями.  Дети ещё спят, а в печи сидят двадцать  восемь буханок, заполняя дом хлебным ароматом вместе с выпечкой шанежек с земляникой. За черникой Варенька не рискнула в амбар сходить в такой ранний час, а сушёная земляника оказалась в мешочке под руками. Размочив её наскоро, сдобрив немного  медком; получились приятные на запах и вкус шанежки. Тесто изготовлено из  порошка  для сдобы, в который входят: мука, сахар, молоко сухое, яичный порошок, ванилин и другие компоненты.
- Как вкусно у нас в доме, мамочка. – Проснувшись,  заговорили ребятишки. – Мама, чем это так пахнет вкусным?
- Сейчас попробуешь, тогда узнаешь. На-ка, дочка. – Подавая шанежку, Варя видит и проснувшегося сыночка.
- Кхы-кхы, - протягивая ручонки, просит и Серёженька.
- Маленький ты мой, да тебя то разве можно обойти и обидеть, сейчас и тебе подам. Вы пока едите, я вам молочка  приготовлю. Коровки  у нас с вами нет, так мы и сухим молочком не брегуем. Так, нет, ребятишки?
Дети  с молочком нажёвывают сдобу, нахваливая мастерство матери.
- Вы ешьте, ешьте дети, а я пока булки из печи достану. Пусть немного остынут, не то подъедут мужики, горячими повезут неосторожно,  помнут. Нарушат форму, а мне такой казус в моём производстве ни к чему. Я мастерство и  славу утрачу. Да и потом, как только горячий хлеб теряет форму;  так у него и вкус совершенно другой ощущается.
- Мама, можно ещё?
- Достаточно, Оля.
- Ну, хоть одну шанежку, мааам.
- Нельзя, говорю. Они тоже ещё горячие, да они сегодня у меня чуть больше размером оказались, для вас окажется плачевно. Может быть заворотом кишочек.
- Мама, дай, пожалуйста, ещё.
- Я сказала, нет! Нужно слушаться с одного слова.
- Кхы! – Сынишка топнул ножкой по печи. – Кхы!
- Поняла, Оля, у меня уже есть защитник.
- Поняла. Он и мой защитник, если сказал кхы, значит, кхы, значит, нельзя больше.  Гляди, на него, а сам просит.
- Да он на горшочек уже просится. Сейчас сынок, сейчас. Мать поставила горшок прямо на печь, посадила. – Сиди, я скоро пока вытащу булки.  Сама на ходу дожёвывала вторую шанежку и на ходу перед следующим заходом лопаты в печь, отпивала из кружки молоко. 
- Ой! Что-то заикало меня, кто-то уже вспоминает. Наверное, уже подъезжают к дому. Всё равно не дам укладывать булки,  пока не остынут до кондиции.

Вынув  последнюю буханку хлеба, как подле дома остановился  «Бобик» зелёного цвета.
-  Ой, бобик, бобик, сейчас, сейчас, Варя полезла за горшком к сыну на печь. Живенько припрятала посудину с детскими фекалиями, побежала открывать  дверь. – Кто там?
- Свои, отворяй! – Голос  кого-то напоминал, но вспоминать некогда. – Открывай, хозяйка ворота.
- Кто, свои? – Впервые услышала незнакомый голос мужчины и вместе с ними была женщина.
- Не открою, вы хлеб у меня не заказывали. А если надо, то давайте с вами договор заключать. Без договора я теперь и шагу не ступлю.
- Мы из милиции, гражданочка.
- А, что разве милиция кушать не хочет. Всё равно не открою.
- Тогда мы дверь взломаем.
- Ну, братцы, кролики, вы же сами сказали  на мою дверь, воротами, чтобы эти ворота сломать, сначала нужно все мои шаньги скушать, чтобы набраться силы. Дверь то лиственничная из шестёрки.
- Ты, хозяйка, много не разговаривай, мы, правда, из милиции.
- А докажи, что ты из милиции, и потом, что я такого натворила, чтобы ко мне так беспардонно врываться?
- Так открой же ворота свои, увидишь удостоверение.
- Неет, мои хорошие, меня на мякине не проведёшь. Я сегодня, ночью чуть зверя какого-то не угрохала из ружья отцовского. Пожалела детей, думаю, как грохну, сразу заиками сделаю. Вот и терпела до рассвета, выжидала, когда он ноги свои утащит.
- Кто это был, женщина, мужчина, как ты считаешь?
Разговор между участковым, сотрудником милиции и Варей продолжался в течение  получаса через двери.
- Я ни подзорная труба, чтобы можно было рассмотреть ночью. Я в окно увидела два в одном.
- Как это два в одном?
- Как хочешь, так и понимай.
- То ли двое пьяных вместе склёшшились, топали к соседке через дорогу, то ли зверь какой. Такой, огромный, спасу нет. А, может, у меня от страха в глазах двоилось.  Он и  в  моё окно заглядывал
-  Потому она и не открывает нам. Набоялась за ночь, видимо по всей вероятности так. А вообще то она бесстрашная бабёнка.
- Ага, была бесстрашная, когда короедов не было, а теперь и их охранять требуется.
- Ты права Варвара Степановна.
- Ты, не подхалимничай, на отчество всё равно не клюну. Я и без вас знаю, что права. Здесь не проходной двор, а семейное убежище. В своём доме углы помогают.
- И в этом ты права, Варя. Только вот разговор  нужно было бы продолжить в кабинете участкового, либо у тебя в дому.
- Нет, дорогой мой участковый, сначала я удостоверюсь, кто вы такой.
- Как тебе доказать, кто мы?
- Приведи соседа, мужа продавщицы или саму её позови
- Добро, будет сделано. Ты стой здесь, а я пойду за продавщицей, мы с ней только что разговаривали. Пусть успокоится и не боится за своих детей.
Варя, прижав ухо к двери, подслушивает  разговор незнакомых людей. Ей, кажется, что за дверями стоит четыре человека;  среди не знакомых есть и тот бывший участковый, что допрашивал когда-то её  за того Николая, ни за что ни про что потерпевшего.
- Вообще то она молодец, высокая бдительность.
- Таким и нужно быть, не то, что эта девчонка. Из-за чего, наверное, и пострадала.
- Так у неё отец, заслуженный охотник района, да и в крае  о нём не мало знают легенд и его охотничьи повадки. Бдительность воспитал в ней, я те дам.
- Вы, никогда не слышали, как она в тринадцать лет повязала зэков?
- Знаешь, как она метко стреляет?
- Да это есть заслуга моего отца. Это он меня научил метко попадать белке в глаз из тозовки.
- Да, нуу?! Иди, ты! Вот увидеть бы стрелка в лицо. – За дверью послышался голос продавщицы.
- Вот теперь открою, только сначала детей  определю на кровати, чтобы не свернули себе шею.
- Молодец дочка, спасибо.
- Вы ещё не пробовали, а уже говорите спасибо.
- Мы благодарим тебя  за бдительность. – Первый вошедший в дом оказался старым знакомым Варе. И, кажется, его звать  Александр Иванович, подумала про себя хозяйка, возможно, запамятовала с Владимиром.
- Угощайтесь шанежками, гости дорогие.
- Кушай девятую  шанежку, я не считаю. – Поддержал старый знакомый участковый, протягивая руку к столу. – Мы сегодня так проголодались.
Майор милиции строго и  предупредительно глянул на Александра.
- Понял, товарищ майор, больше этого не повторится. – А сам прихватил ещё одну.
- Чё он такого сделал? – Варя долго рассматривала майора, участкового и женщину. – А может вы не из милиции, товарищи. А, ну-ка, вон из хаты!
- Не разоряйся, хозяюшка, скоро сама всё поймёшь, вынимая из нагрудного кармана удостоверение.
Варвара, вглядываясь не столько в удостоверение, сколько косила глазами на симпатичного майора.
- Да, что мне ваши корочки, сегодня вы здесь, завтра там. Не обязательно знать ваши фамилии, потому что я скоро их из головы выкину.
- Ты не только не должна знать, ты обязана знать по фамилии, имени, отчеству всех людей, кто был у тебя,  так на всякий случай. – Сказала соседка
- Ты записала, вот и отлично. А я от тебя потом узнаю. - Дети зашевелились, начали сползать с кровати.
– Извините, можно я их на руки возьму, иначе они теперь не дадут поговорить.
- Пожалуйста, вы хозяйка в доме.
Варвара взяла на руки сына, присела на скамейку, а за сыном полезла на колени дочка.
- Теперь вы  готовы отвечать на вопросы?
- Я на допросе?
- Ну, нет, что вы? Просто несколько ответите на вопросы и всё.
-  Вы меня в чём-то подозреваете. Чёй то я не врублюсь, когда я успела и где успела ещё натворить?
- К вам вчера подъезжала бортовая машина?
- Дааа, подъезжала. А в чём дело то хоть?
- Кто эти люди были?
- Мне то почём знать?
- А, если хорошо вспомнить?
- Да черти их пусть знают!
- Вы, Варвара Степановна без эмоции и посерьёзнее отнеситесь к вопросу. - Средних лет майор со слащавой улыбкой, не отводил  глаза от  Варвары.
- Вы своим взглядом меня очень смущаете, сами то хоть немного отводите глаза в сторону.
- Не смешно. Попробую отвести глаза, только вы, пожалуйста, будьте искренними.
- Так кто же эти были люди молодые, старые?
- Да нет. Лет так приблизительно старше меня годочков на пять.
- А как  называли они себя.
- Первый водитель никак не называл себя. Он безучастно стоял подле кузова. Второй навязывал себя вспомнить как мы, как будто где-то вместе с ним работали в Усть –Питу, на Чёрной речке.
- Ага. Уже теплее становится.
- А, вы, как на это отреагировали?
- Как я могу реагировать, когда впервые вижу людей, например, как вот вас сейчас. Да они мне ещё предложили срочно собираться в геологический посёлок. Ещё один проговорился: «Теперь работников увеличилось, поэтому выпечку хлеба нужно увеличить». Вот я и согласилась с их предупреждением. Нынче почти в ночь  выпекла двадцать восемь буханок.
- Так это вы сами печёте хлеб для буровиков?
- Кто же ещё больше то, как ни я сама.
- Они когда обещали прибыть за выпечкой?
- По-моему понятию, было не определённостью, когда точно. Предупредили, что приедут, и чтобы была наготове. Я же должна ещё собрать вещи. Мебель у меня совершенно новая, за никелированную  кровать такие деньги вбухала, разве я могу оставить, подарить кому-то.
Сотрудники милиции переглядывались между собой, как бы давая понять:  «Вот девка влипла, так влипла».
- А чёй то вы пересматриваетесь, вы думаете, я ничё не соображаю?
- Если соображаешь, так говорить нужно всю правду.
- Чё вам нужно узнать от меня, вроде бы всё сказала. 
- Всё да не совсем. Вчера была у тебя девушка по имени Роза?
- Как, как её имя? Случайно ни Соня?
- Роза вот как звали её!
- Почему звали, а не зовут? И почему вдруг, Роза, а не Соня. Она же моя школьная знакомая ещё по четвёртому классу.
- Никакая она не Соня. – Ответила, опередив майора, продавщица.
- Так она же твоя младшая сестра, ты зачем от неё отказываешься?
- Варвара Степановна, вы ошиблись. Бывает такое сходство у людей, что можно иногда чужую тётю за свою маму признать. Вы с этим согласны?
- Не могу знать, так как не приходилось с этим сталкиваться.
- Вы её приглашали к себе домой ночевать?
- А, как же? Я всегда с открытой душой встречаю старых знакомых, тем боле Соньку, старую знакомую как не пригласить. Мы с ней даже по чарочке винца опрокинули. Правда, я совсем не пригубила. А вот она, как ни странно для меня, только сейчас оказалось, она всю бутылку восьмисот граммовую опрокинула.
- И что она?
- А, что  она? Да ей хоть бы хны! Что слону дробина.  Я ещё её спросила: «Ты когда так научилась оприходовать пизурки?
- А, что, она?
- Она то? Да ни што! Только утёрла рукавом рот и всё. Мы с ней ещё песни попели.
- Представляю, одна трезвая, другая лыко не вяжет. В ноту то хоть попадала?
- Ещё как. То вперёд меня метит, то отстанет на пол километра. Даже дочке смешно было от такого дуэта.
- И, вы, конечно, ничего не заподозрили, кто с вами сидел за столом? Вы, если чувствовали, что это подруга по школьной парте, то почему не  были бдительны к тому, как она, как вы говорите хвощет  полностью пизурок семисотграммовый? Вы припоминаете её такой?
- Мы тётю Соню просили, чтобы она осталась у нас нучевать. Она махнула на нас рукой и пошла домой. – Оля ещё хотела что-то добавить, да майор  остановил девочку на полу слове.
- Зачем вы просили  «Сонечку» ночевать? Вам было скучно одним или точнее всего страшно чего-то?
- Вы, знаете, как никогда мне, именно, в сегодняшнюю ночь было не только скучно, страшно, но и даже очень и очень жутко. Представьте себе ночь. Совершенно тёмная ночь. На небе ни облачка, но зато звёзды, как будто спустились низко, низко над домом, казалось,  бери лукошко и слбирай их. А про луну и говорить не приходится. И, вдруг, за окнами, под ногами слышится лёгкий хруст сучьев. Откуда, вдруг, под окнами появились сучки, когда  за стенами и за окнами никогда с испокон веков не сажали деревьев.
- Подумайте хорошо. Почему были сучья под ногами непрошенных гостей.
- Пожалуйста, не наводите на меня страху, нам и без того не сладкой ночь оказалась. А я ещё взялась дочитывать книгу «Не дрогнет рука». Чёрт бы её побрал, эту книжку, не вовремя подвернувшуюся под руку.  А потом, где-то часа в три, четыре меня кто-то позвал. Да так громко окликнул:  «Варяяя!». Я возьми да отзовись. «Я здесь!» А потом услышала шаги уже и в сенях. Вот тут то уж я чуть не  обмочилась с испугу, и долго прислушивалась. А потом подумала: «Не в бочки ли мои залезли порыбачить?»  Я ж каждую осень заготавливаю на зиму стерляди. И там всякой всячины, всякого посола.
- Как, вы, думаете, скоро подъедут за выпечкой? –
Снова задал вопрос майор. И на каком транспорте они должны подъехать, если вы пообещали к утру уже собрать домашний скарб вместе с выпечкой?
- Не знаю, откровенно говоря, товарищ майор. Ничего уже не понимаю, а тем более и знать уже не знаю. И вообще  подъедут ли они за мной.
- Как, вы, считаете, от чьего имени они должны были за вами приехать?
- Как от кого? Мне муж как-то сказал: начальник партии  хочет принять меня на работу в поисковую партию пекарем, а старую уволить за неряшливость. Вот и вся причина в переезде на новое место жительства.
- Скажите, пожалуйста, что говорила ваша «подружка» шофёру, когда они с вами вели разговор по поводу переезда?
- О, господи, и это вам известно. Да вела она с ними, как-то не по  чужому.
- Как понять, не по чужому?
- Я уже потом, глубоко за полночь прокручивала у себя в мозгах: Ведёт как-то с ними разговор, как будто давно с ними знакома. Отводит глаза в сторону при случае моего взгляда на неё.
- Уже горячее становиться, для нас голубушка. Вы, товарищ старший лейтенант улавливаете, а вы уважаемая, понятая?
- Да! Товарищ, майор, как не понять.
- А я ничего не уловила. – Живо ответила продавщица, - мне бы скорее нужно в магазин распродажей заняться.
- Немного придётся подождать с распродажей.
- Ой! Подождите, я вспомнила. Сонька всё время задавала наводящие вопросы по поводу магазина и мужа продавщицы.
- Что именно, она спрашивала?
- А то, когда он бывает на охоте и бывает ли во время открытия магазина с ней рядом. Я ещё сказала, он очень метко стреляет, он ученик моего отца распознавать следы зверя, птицы и прочее. И даже  она спросила: «А сегодня он будет дома?» А я и говорю ей: «Ты чё это начала интересоваться соседкой то?  Тебе надо иди сама к ней, что нужно то и узнаешь из первых рук, уст» Ой, господа хорошие, не потому ли это огромное живое существо направилось к дому через дорогу  да к соседке. Или уж у меня в глазах так рябило? Да, к счастью, вроде бы, на зрение не жалуюсь. Но так было. Точно было! Вы,  гляньте, на след, они ещё как бы падали, или уж, скорее всего перед нами сценки пьяных прохожих устраивали. Так ить зачем ночами то устраивать разные картины, ведь могли и не увидеть их?.
- Наверное, сработало, если ваша бдительность вас не подкачала.
- Всё дело в том, что я обладаю интуицией. Чему быть, если, что, то я не могу уснуть и всю трясёт, даже на большом расстоянии чувствую беду. А тут почему-то не придала значения.
- Какого значения, Варвара Степановна?
- Как какого? Вы же не спроста сюда подкатили. Ведь и точно не за хлебом? Не так ли? Что-то случилось не поправимое, наверное, к моему сожалению.
- Да, случилось, Варвара Степановна, случилось, да ещё как случилось. Ждём эксперта.
- Это ещё, зачем здесь эксперт? – Варя,  прижимая детей плотнее к своей груди, чтобы не выдать себя, силой сжимала челюсти, придерживая бренчащие зубы.
- Дааа, детка, как хорошо, что не случилась с вами эта беда.
- Чего скрываете  от меня, что случилось ночью? Я же чувствую,  что-то произошло.
- И не надо тебе, дочка, знать, а тем более это видеть.
Варя спросила у продавщицы:
- Свекровь там, или золовка?
- Твоя «подружка», откуда она только у тебя появилась. Как ты могла принять её за мою младшую сестрёнку. Она сейчас на работе, имеет двоих сыновей. А эта просто, какая-то проходимка, назвалась именем моей сестры.  Как это она ещё у тебя не заночевала то, а?
- Я её очень просила остаться. И никогда бы не подумала о какой-то проходимке. Та самая, школьная подружка детских лет и всё. Ну, как я могла ошибиться в ней?
- Подействовало сходство и не более того.   Пока землячки разговаривали, майор что-то записывал в своём блокноте.
- Вы, знаете, шофёр ещё спросил: Муж мой, часто бывает дома. А я ответила: «Тебе то зачем знать, или подкатить под бочок захотелось?» И уж потом  до моей мыслишки дотюкало: «Как это он ни знает, когда муж бывает дома, если сам говорил, каждое утро видит, как он ходит на работу. И ещё спросил: «Он, что, так каждый день пешком ходит, семь километров, такую даль на работу? А я и говорю: «Молоденький ничего не сотвориться, если спортом займётся. Приятное,  с полезным не помешает здоровому мужику».
Майор глянул на ручные часы - время показывает полдень.
- Как, вы, считаете Варвара Степановна, они опаздывают за хлебом?
- Неет.  Опаздывать  сейчас  сказать не к месту. У них что-то случилось.
- Как, вы, думаете, что может случиться у них?
- Ооо, ээ!  Этто понятие растяжимое, всякое может сотвориться. К примеру, колесо отвалилось. Может, солярка застыла в карбюраторе. Ой, извините, я что-то не то говорю. Какая солярка застывает летом? Да разве пророк я им? А вообще то парни должны быть надёжными. Только вот они сами вчера сказали: «Хлеба им на обед не хватит». Уже  обед, а они почему-то не появляются?
- В общем так, товарищ, старший лейтенант, под вашу опеку доверяю, эту прелестную хозяйку с детьми. И строго под присмотром.  Да,  даже в туалет.
Не дав сказать и одного слова участковому милиционеру.
– А я  прокачусь до геологов.
- Ой! Товарищ майор, пожалуйста, захватите с собой выпечку. Не то у рабочих уже обед, а без хлеба обед ни обед. Может они там провозятся до ночи. Пожалуйста, отвезите в геологию.
- Доверяете, а, вдруг, все сразу съем? С другой стороны и, правда, всё будет минутным прикрытием,  доставка хлеба к обеду майором милиции. Не то чего доброго появлюсь как первый снег на голову. Не смешно.
Майор не сдержался от соблазна, прихватив с собой ароматные шанежки: одну в портфель, другую в рот на ходу. Закатив глаза с запрокинутой головой.
- Гммм, какая вкуснотища то.  Какая же ты бдительная умница.
- Что же вы товарищ майор, две то всего взяли? Глядите, сколько ещё на противне. Разве можно насытить, удовлетворить такую тушку. Берите, берите. Я ещё с собой вам сиропчику брусничного в бутылочку налью. У нас так принято брать с собой на работу что-либо калорийное и  сподручное. Не гнушайтесь, у меня всё чисто сделано. Я сама засранцев не терплю. Берите, берите, разве милиция не человеки, а, вдруг, со мной какая беда приключиться. Или вы в сторонку отбежите? Чо меня то чураться, я ведь ни какая то там?
- Майор, у нас простой мужик, только должность не позволяет с чужого стола кормиться. Да, говорят, голод ни тётка, желудок не сосед.
- И правильно говорят. – Поддержала продавщица старшего лейтенанта милиции. – Скажите, пожалуйста, а как со мной быть. Как мне быть теперь? Я должна ждать приезда майора?
Держа на руке маленького сынишку, Варенька была на седьмом небе, оттого, что она всё-таки уговорила  майора взять с собой шанежки.
- Скажите, пожалуйста,  меня  в чём-то подозревают? И вообще, что же всё-таки произошло, и где, и с кем, товарищ участковый, старший лейтенант?
- По всей вероятности, вас уважаемая Варвара Степановна ни в чём не подозревают. Просто идёт следствие, а вы вчера были вместе с «Сонькой», как минимум часа четыре.
- Так нужно было ещё взять на подозрение и моих детей. Они тоже сидели за столом, Оля приглашала Соньку нучевать.
При упоминании имён детей, ребятишки сползли с кровати, Сынишка захлопал, ручками просил что-нибудь поесть. Оленька поняла его просьбу, принесла снова шанежки.
- Сейчас я вас супчиком покормлю. А лейтенанта угощу чем-нибудь поестественнее. Вы тут посидите с ребятишками, я за стерлядочкой сползаю в подвал.
Вернувшись  в дом, захватила с собой вчерашние жирные со свиным мясом щи. Поставила чугунок в загнету, где ещё тлели угольки для разогрева щей.
- Что-то я сегодня всё делаю не по порядку. Вернулась - пути не будет; пока слажу да залажу по лесенке - они подогреются. Да заодно бутылочку прихвачу, чтобы вспомнить старое былое детства.
- Даа, вспомнить,  есть что.
- Вы, товарищ, лейтенант на посту стоите. Мы у вас под опекой, не забыли? – Дала понять продавщица.
- Всё может быть, всё может быть.
- Не нужно помнить зла на замечание, - опять почти прошептала продавец. – Не то всё может быть.
Варя была уже почти в амбаре, как кто-то там или чем-то там грохнуло. Забыв о бдительности, лейтенант, спохватившись, руку положил на боковой карман, быстро выскочил за хозяйкой. Варя словно ошпаренная кипятком выскочила из амбара, не задев откосов.
- Мне показалось, кто-то в амбаре шарится?
- Никого там нет. Тебе просто показалось, мы до того, как прибыть в дом осмотрели все углы амбара.
 Тем временем лейтенант, держа руку Вари, уводил её в сени,  не спуская глаз с амбара,  держал пистолет наготове.
- Вот тебе и пообедали. И что это там засело, неужели рыбачат из бочек?
- Ты, чего вернулась без рыбы? – Спросила продавщица. – Ты какая-то неуравновешенная, вся бледная?
- По-моему, там кто-то сидит и рыбачит из бочек?
- Кому нужен твой старый засол?
- Всё может быть, Эльза, кому-то нужен, стало быть. Я в прошлом году одного соседа захватила, так со злости чуть не пришибла, прямо на месте.
- Ты кого имеешь в виду? -  Встревожилась продавщица.
- Кого, кого? Пуля шальная, она не спросит,  сосед там лазит или пришлый издалека. При живых хозяевах пакостит.
Соседка опрометью выскочила из дому и помчалась прямо в амбар мимо участкового, который не успел вымолвить слова: «Назад!»
Продавщица словно подрубленное  гнилое дерево упала всем телом на землю. А лейтенант  не осматривая тело женщины, ринулся в амбар. Снова раздался выстрел,  затем ещё и ещё. Кто в кого стрелял -  не было известно. Вдруг, она увидела,  как мимо дома бежит свекровь вместе с  дочерью. Открыв обои  створки небольшого окошечка, женщины поняли и с бешеными глазами, живо развернулись к дому Варвары, и не щадя друг дружку, впихивали свои тела в окошечко, а нет, бы что уступить вначале друг дружке поочерёдно.  Хозяйка дома загадочно рассматривала  знакомые и почти родные лица. На них не было видно свежести румянца, как в прошлый год  по приезду из Казахстана. Две женщины, не глядя друг на друга,  почему-то, никак не могли отдышаться и прийти в себя.
- Что с вами случилось, мамаша?
- Ой, Варварушка, лучше мольчи и не спрашивай, где были, что делали не твоё энто дело.
- Ну, а ты то, что молчишь? Или язычок проглотила?
- От такого зрелища не только язычок проглотишь.
- Так скажите же, что случилось с вами?
- Нет! Не сказывай Анна!
- Может, лучше рассказать своим, чем ты, когда-то сама кому-нибудь проболтаешься?
- Дай вилидолу лучше.
- Откуда у меня вилидол то?  У той невестки много его -  ты ведь с ними живёшь.
- Ну, тогда дай хошь курило, или, какой-нибудь окурок.
- Окурок? Пожалуйста. Только что курили у меня в дому. Сейчас всей пачкой могу пожертвовать.
- Тожно пачку не вздумай подавать. Не то дознаваться станут.
Свекровь подумала и не стала закуривать.
- Чего не закуриваешь?
- Надымлю, узнают, что мы здесь были.
- Да, что, наконец, то случилось, кто, чего может узнать? Мне то можно сказать хотя бы на одно ухо?
- Варвара, у  тя чарась была девка Зойка?
- Была Сонька. Ну и что из того, что была? Была да сплыла. Сегодня милиция про неё дознавалась. Хорошо, что она не ночевала у нас.
- Ты, Варвара, про неё ничё сёдня не слыхала?
- Что я могу про неё услышать, она там ночевала. Я  с ребятишками на печке - сказки им читала. Только она почему-то назвалась Сонькой
- Бедная бабёнка, как оне её насиловали?  Бедная, так она орала. Так ревела, как будто корова на кровь так ревёт.  Ить и нихто на помощь не выглянул.
- А вы то, как с ней рядом оказались?
- Вот эдак-от так и оказались. Я решила, было зайти к соседке за спичками да за табаком. Токо зашли в дом-от, как нас  обеих засунули в каморку, где лопаты хозяйка хранит. А сами пошли в другую комнату к Розе. Один, видно, держал её за руки, а другой охаживал  по срамному. Вот уж она стонала, так стонала.
- Ладно, хватит об этом. Как же вы оттуда выкарабкались? Да ещё вдвоём сразу?
- Оне то? Да в зале были хозяйском, в зале, а мы то в куте.  Высмотрели окошко, как у тебя отворённое и ну по одной давай выползать. Я сначала дочку отправила, а сама то думаю: если захватят меня, я уж подумала, что на старушечьих-от  костях оне ползать не станут, наверняка, побрегуют  и отпустят.
- А дальше то, что было, дальше то?
- Ой, не говори, дале-от ещё страшнее было. Оне выволокли её на крыльцо-от, уложили спиной к небу, первай, что охаживал держал её ногами по рукам, а второй-от трахал прямо, ну, как тебе сказать то половче-от, чтоба ты поняла…
Свекровь плакала, рассказывая об увиденом, и долго не могла прийти в себя.
- И где она теперь, эта женщина? – Варя спрашивала, а сама в душе думала:  Как хорошо то, бог отвёл её от такой напасти.
- Я те дале-от не досказала. Не знаю, жива она ишо была или нет, токо вот пороли оне её не на милость через задний ход, наговаривая о чём-то прошлом. Один грит: Сука, терпи, элеф жисть дорога. Второй грит: я те ещё щас вафлю засуну на прощанье, почмокашь немного, пока тебя оперируем, штоба не орала. Ну, и вот один опеть уселся ей как ба на рожу, а сам-от прыгат, прыгат на голове, а второй-от  в это время опасной бритвой  женское место вырезат. Она уже бедна,  голос потеряла; токо мотат одной шевелюрой и всё. Как вырезал вместе с шерстью-от,  подвесили ей на грудь. А саму то её привязали по рукам и ногам к стене за дверями да ишо лестницей придавили, видно штоба не сорвалась.
- Сколько их там было человек то?
- Мы видели сначала троих мужиков. А как они подвыпили, то один из них сказал: «В этом деле я не с вами. Я её совсем не знаю. Мне  за что казнить её?». Когда один маненького росточка мужичок начал уходить, высокий догнал и дал под дыхалку, тот, видно, не ожидал – не поостерёгся.  Едва отошёл от удара, но не стал давать ему сдачи, закрыл ворота с другой стороны на щеколду. Вот поэтому  мы с мамой удрали через стайку, по навозу, через лес и уже решили, было бежать в геологический посёлок. А тут ты подвернулась нам.
- В общем, так дорогие мои, не вздумай закурить. Дымком себя выдашь. Они уже у нас были. Обыска, наверное, уже не будет, если вернётся майор милиции. Меня они допросили по поводу «Соньки». Кстати, она хоть жива или нет, как вы считаете?
- Какой, тама жива, Варвара? Они тама нарезали лоскутьев из неё, вряд ли останется живой. А ты то откуда и как с ней познакомилась?
- Я посчитала, что это сестра продавщицы нашей.
- Вобче то сходство какое-то имется. Я тожить поначалу считала, что энто сестра продащицы, а тама хто её мать знат.
- Ещё раз повторяю: Вы ничего не видели, ни кого не знаете, ничего не слышали, вы только что из геологии от  Герасима. Поняли, нет? Не то затаскают в свидетелях. А, если их не поймают, то и нам будет всем пятерым хана от рук бандитов.
- Ты сама то когда собираешься отсюда сматывать удочки с вещами.
- Да вот как только, так сразу. Тут ведь ещё конвой за нами наблюдает.
- Какой конвой? А пошто мы его не встретили?
- Он там, на дворе ловит рыбака в моих бочках с рыбой вяленой и солёной. - Варвара прислушиваясь, приложила пальцы к губам.- Тсс, кажется, идёт.
Варя поспешила навстречу к лейтенанту, открыв настежь двери, побледнела, что кора берёзы.
- Что такое с ней случилось?
- Мразь какая-то подстрелила её из амбара. Как так могло случиться? Мы же ведь проверяли сарай твой.
- А на крышу, залазили?
- О чём говоришь, сударушка? Милицейское око везде должно видеть.
- Оказывается везде да не везде смотрели. – Свекровь не могла не задать вопроса, переживши всю эту  картину. - Ладом бы надо их искать.
- Кого это ладом надо искать? – Участковый подозрительно спросил пожилую женщину.
Свекровь не растерялась, нашла решительный и вне всякого подозрения ответ:
- Коли вы в милиционерской хворме, стало быть и надо понимать, вы пришли кого-то выискивать. Вот, видишь, сам и бабу пьяную нацепил на шею.
- Да разве ж это баба?
- А хто как не она, подол нацепила, значит, баба. Плохо когда пьяная. Ох, вы, бабы, бабы. Где пьяна баба, там зався торговля без рабору. Кажинай первым лезет в очереди.
- Сама то ты всегда свежей выглядишь? – Спросила младшая невестка.
- Ты, голубушка меня не смешивай с собой. Я своё почти отпела, а тебе допевать до конца жизни долгонько ишо придётся.
- А эту крошку свою кому завещаешь?
- Замуж скоро выдам, куда  же ещё-то её!
- Да, конечно, в Средней Азии такой возраст самый раз замуж отдавать, как ни как уже десять лет минуло. Собирайся Аня, я тебе своё приданое передам, если по комплекции подойдёшь.
- Ага, я уже насмотрелась на сегодняшнее замужество.
- Это где ты насмотрелась? - Вмешался в разговор младший лейтенант. – А, ну-ка говори!
- Там, в той деревне, свадьбу справляли,- быстро перевела разговор Анна, показывая рукой в сторону геологического посёлка.
- Точно там была свадьба? У кого?
- Мы никого путём не знам. – Ответила за дочь мать, настороженно, глядя в глаза участковому.- Вы куды хотите отнести больную-от?   Она ить могёт кровью искупаться. Ишь, как плывёт из-под неё? Он куды  ёй прицелился? Не уж то опеть в куньку попал?
  Если бы участковому было понятно это слово, то он бы немедленно заподозрил старушонку  в сообществе с бандитами. А так либо он просто пропустил мимо ушей, либо не понял значения слова. Но женщина продолжала и продолжала своё смятение и негодование по поводу ночного происшествия. Она нет, нет, да и выпалит какое-то настораживающее словцо. Подошла, как можно ближе, к невестке:
- Как ты думашь, жива она или нет?
- Почём я, мама, знаю?! Хватит чепуху молоть. Спать ложись, отоспись немножечко, а там видно будет. У меня своих забот -  полон рот зубов. Не наш воз, не нам везти.
- Кто жива? О чём вы женщины разговор ведёте? – Перевязывая рану женщины на ноге,  рядом с половым органом. – Спросил участковый. – Может, кто меня заменит? Не женское это дело!
- Да всё о ней же. Гляди, совсем не моргат глазёнками-от. Всё о том же, милок, и чё энто отстреливают ноне куньки у бабёнок? Без них и дня прожить не в моготу, а на неё, злыя и всё тута.
Свекровь подошла к продавщице, как можно ближе, взяла за палец левой руки.
- Жива голубушка, живая будет. Мизинец-от, слышь, как токат. Это сердце шепчет, грит: не тужи, отойдёт бяда в сторонку, а молодость своё перепляшет.
- Где ещё произошёл отстрел? – Встревожился  лейтенант.
-Мы токо што из Казахстану. Тама у бабёнки матушку так чётко выкрамствовали, што решили по новой пришить и она тютелька в тютельку подошла ёй, точно полекалу. И кровинки не потеряла, правда она была уже не живая.
-  Мама! Хватит ужас наводить на людей! Прекрати разговоры на эту тему!
- Как замольчать элеф  такое твориться от Казахстана и по всей Россее
- Мамаша, я намерен отправить вас в район. Слишком вы много видели и много знаете. Для нас милицейских работников не важно, где мы живём. О сводке, о которой вы рассказываете, можем передать и туда, откуда вы прибыли.
- Поняла, мама, или нет? Я же тебе говорю,  иди спать.
- У тя есть чё мить такое душу приглушить?
- Прямо сейчас, спешу и падаю. Только подай, как откроешь своё, - Варвара чуть не сказала хайло свекрови,- не остановишь, а там и курила попросишь, дымить начнёшь. Дети кашлять станут от табака.
Перевязав рану  продавщице, лейтенант не без участия к молодой ранее  хорошо знакомой хозяйке предложил свои понятия и предложения.
- Ты, Варенька, заканчивай своё таёжное  одиночество, иначе настигнет энергетический кризис. Обмякнешь и жизни  капут; сопьёшься за милую душу и по пьяной лавочке всё пойдёт кувырком. Про птенцов забудешь, они у тебя ещё крошки. К школе нужно их готовить.
- Да, я с вами согласна.
Не давая понять посторонним присутствующим здесь, о том, что они не только, когда-то были знакомы и, но и какая-то часть процентов крови в их жилах течёт родственной. 
- Конечно, запасного варианта  по этому вопросу  в моей голове пока не присутствует. Наверное, позднее замыкание, в связи с загруженностью забот по дому и о детях. О домашнем  техуходе, так сказать, и, конечно, наверное, то ли поздняя осень  вызвала чувство обиды ко всему окружающему.  Или опять те же обстоятельства, свалившиеся на мою голову. Я вроде бы уже набросала один вариант отъезда из насиженного места.
- И когда этот вариант претворится в настоящую жизнь?
- Ой, кто бы меня понял, как теперь не хочется отсюда съезжать. Глянь, какие родные места то здесь красивые. Между сопок лента голубая спокойно расположилась. Не тронь её так и она никого не тронет. А как только ветер озорник начнёт гладить её против шерсти, того и гляди; утопленника приволокут с рыбалки. А сколько дичи? Пойди, выйди за огород, рябчик так будет тебе начирикивать вместо воробья. И соловья не захочешь слушать.
- Соловья  ты хоть видала, слышала его чирикание?
- Слышала, конечно, только чириканием его песни нельзя называть. Это певец всей России, творец и подражатель чудной природы. Не видела я его, не могу сказать, на кого он похож. Не  это главное, а главное в нас самих в наших сердцах. И вот через таких людей в глуши лесов жить становиться не возможным. Так и хочется завернуть глаза куда-то в сторону, хватать ноги в руки и бежать, бежать без оглядки от страха за детей.
- Милая моя девочка, как ты стала хороша собой. Совсем не стала похожа на ту угловатую девчонку. Только вот трепета в тебе оказалось больше, чем раньше. Это, наверное, всё из-за детишек?
- А, как вы думали товарищ, старший лейтенант?
- Ну, зачем такая официальность? Мы же с тобой  не совсем чужие. А, помнишь, как ты мне дерзила, защищая того утопленника. Кстати, где он теперь? Хоть одно письмишко начеркал тебе за спасение его души?
- Не, а.
- Вот, видишь, что получается, ты к нему всем телом, а он к тебе задом.
- Зачем вы так о нём? Я своего тела к нему не подставляла, и он моего не касался даже пальцем; дело прошлое врать не буду. Он мне ничего плохого не сделал. А людьми мы обязаны быть в первую очередь. Кто бы ему пришёл на помощь, как не я?
- Да. Кто бы, да как бы. А вот этой девице на помощь никто не пришёл. И, наверное, звала на помощь, да голос обессилел. Изнасиловали её как тузик тряпку. Исполосовали на теле ленточками в виде, каких то знаков.
- Да, вы что говорите то?  Это Соньку то, что ли?
- Никакая она тебе ни Сонька. Там, возможно, к ней приклеится не одно имя.  Ты только об этом помалкивай;  никому ни слова, слышишь, нет?
- Вот, тварь, какая. Царство ей небесное, пусть земля ей будет пухом. О мёртвых плохо не говорят.
- Ну, почему же? Сталина то, как хвалили, а как убрали из Кремля то и поговаривать стали  кому, что  в голову взбредёт.
- Ну, и грех им на душу. Сами на это же место попадут. Да ещё как кантовать то станут. Власть то она разная бывает, и каждый по-своему будет сходить с ума.
- Ты в дебри политики не зарывайся. Это ведь ты волю взяла передо мной, как перед роднёй. А так то,  через час торчала бы за каменной стеной у Хрущева Никиты  Сергеевича.
- Не, а. Он сам его оттуда, из кремля-то убрал, значит, не по нутру ему оказался покойничек.
- В общем так, голубушка, немедленно убирайся отсюда в геологический посёлок. Как можно быстрее к людям, это мой единственный совет. Я пока женщину отнесу в её дом, может, там уже муж  пришёл.
- А как же опекунство над нами? – Спросила свекровь Варвары.
- Надеюсь на вашу порядочность, что вы ни в коем случае не выйдите из дома. А у этой женщины в доме имеется рация. От неё и сообщим об обстоятельствах на переднем плане. Пока дозваниваюсь, возможно, прибудет майор из геологоразведки. Ждать нельзя, рана может открыться у женщины.
Не успел лейтенант выйти из дома в сени, как подкатил газик.  Вышел из автомобиля майор милиции с мрачным лицом, опустив голову ниже плеч.
-  Кушать не желаете, товарищ майор?
-  Подожди, дочка, не до еды.
-  Что такое случилось, товарищ майор? – Спросил лейтенант.
- Эпидемия, какая то на магазины, на людей.  До разрухи колхозов в деревнях тишина и покой был, а теперь, гляди, что твориться то, а?  Магазин в геологии обворовали  приблизительно на восемьдесят тысяч.  А продавец, словно с ума сошла. Ржёт как кобыла. То ли, и правда, рехнулась умом, то ли притворяется.  И дочка её, куда то исчезла в эту же ночь. А она всё равно ржёт кобылкой. В ночь то я не решился её искать, но всё же дал задание геологам, поискать девчонку по лесу. Всё дело в том, что пока не совсем понятно изъяты ли деньги из сейфа. Да и сейфа на месте не оказалось. То ли один с сейфом орудовал, то ли вдвоём кто-то? Ничего не понятно. Направлю следственные органы завтра, после  завтра будут. Это говорит только продавец, возможно, была попытка вытащить, да нет причин утверждать, что деньги исчезли. Вызвал по рации представителей,  Магазин пока закрыт до прибытия криминалистов.
- Разве можно в лесу девушку найти? – Спросила Варя. – За пенёк спрячется, и не найдёшь.
- Дочь то у неё жила на широкую ногу, как ни как мать продавец. Все излишки для дочери. Это по моему разумению.- Вмешалась в разговор свекровь.
– Вчера сама лично слышала сказки о ней. Так то можно шиковать, чё уж там говорить, Анна,  ни чета тебе энта деваха.
- Становилась бы смолоду сама за прилавок и думала бы заранее обо мне, до того как с несовершеннолетним связываться.
- Ну-ка, пошепчи ещё мне тута. Вырастай скорее и впрягайся в прилавок, да будь посерьёзне за прилавком-от. Недостачи не сработаешь, если голова на плечах будет. И мать обогреешь, и сытой буду у тебя, одетой. Я ить рожала-от нашто тебя? Надеялась в будушем на твою помощь. От  сыновей то у меня один убыток. Жена и та не могёт  Сергея прокормить. Да я ишо тута завалилася к имя со своей грыжей.
- Это ты меня называешь грыжей? – Закричала Анна на Аграфену Никитичну.  – Это я грыжа! А ты тогда кила для всех работящих. Прежде чем рожать, надо было думать, кто тебе помогать будет. На меня надежды, как на весенний лёд!
- Не дошло бы  у  них до драки. Ещё и здесь надо будет вмешаться.
- Нет, товарищ, майор; чего, чего, а дратся они никогда себе не позволяют.
Долго прислушивались к разговору участковый с майором пока сидели за обеденным столом. Женщина всё что-то записывала, лишь изредка переглядывалась с сотрудниками милиции.
- Вам, щей ещё подлить, товарищ майор?
- Да-да, пожалуйста, ещё поворёжечку. Уж больно вкусными ваши щи оказались. Хороша хозяйка в доме, молода симпатичная.  Что это твоему мужу  не сидится рядом с тобой, или всё еще не оклемался от других баб?
- Так он по идее, где-то там, на производстве вкалывает. Если он нашёл ночлег после работы, то зачем ему каждый день топать семь километров до дому.
-  К молодой жене то? Как бы не пробежать мимо. На выходные он хоть появляется? – Спросил майор.
- Нет! Дяденька, он к нам носа не показывает никогда. – Ответила  живо дочка.
- Ну-ка, подойди-ка, ближе. Я вас чем-то угощу вместо отца. Это он вам передал. – Майор хитро подмигнул Варваре, угощая ребятишек по две шоколадных конфеты, давая понять, что это далеко не так. Отец видел его, но он почему-то сторонился, как можно дальше от майора. Участковый  поднял на руки ребятишек, погладил по головкам, поцеловал как своего дитя.
- Ну, что ж, хозяюшка, спасибо за хлеб, за соль. Нам пора отчаливать. – Тихо на ухо прошептал лейтенанту. – Тело уже увезли, ещё утром. Мне по рации сообщили. Объявлен план перехвата по тайге. Далеко не уйдут. Следы выведут от самого их места пребывания. Вон, видите, вертолёт над тайгой  кружит.
- А как же этот, что стрелял в продавщицу? Он же ведь ещё не пойман.  Мы одни  здесь остаёмся без  вашего прикрытия?
- Его то мы и отловим в первую очередь, чтоб вам спалось спокойно. И продавца с собой отвезём в районную больницу
Женщина начала стонать, что-то проговаривая о своём брошенном доме без присмотра.
- Ничего. С домом ничего не произойдёт. Не зима ещё, протапливать не нужно. За птицей, твоя соседка присмотрит и накормит.
- Не берусь я за это. У неё свой хозяин остаётся в доме.
- А где он теперь? – Спросила женщина, майор милиции.
- Где-то тоже в лесу на охоте, за мясом птичьим. Придёт, если не заблудится.
- Он часто уходит в лес? – Снова спросила женщина.
- Меня то зачем спрашивать, вот жена; пусть она и отвечает за мужа.
- Жена не может быть свидетелем. Если вас спрашивают, значит, вам надо ответить.
- Если так приблизительно из разговоров с соседкой, то, наверное, раза два в неделю.
- Всегда с добычей приходит?
- Ну, уж  вы слишком от меня многовато выведываете.  Он как приходит из лесу, что я должна была за ним бежать следом и глядеть в его рюкзак? Что он добыл или нет? Разве так живут в соседях, товарищ майор.
Варвара умоляюще смотрела в глаза всем сослуживцам милиции.
– Поймите, же меня правильно, товарищи. Ничего я больше не знаю о них. Так они простые скромные, не нарушают общественные порядки. Живут себе и живут. Что ещё то от них требуется. Сами они местные. Детей подростили, в город отправили к бабушке с дедушкой погостить; самые положительные люди на деревне. Это они должны знать больше о нас, мы то здесь почти с боку припёка. Лично я перекати-поле вместе с родителями, а они старожилы.
- Значит, кто в деревню детей везёт отдыхать, а кто из деревни
- Отлично. Едем, а ты Варвара Степановна, мигом отсюда вместе со своим скарбом в геологию. Я там за тебя слово замолвил, надеюсь, примут хорошо и не откажут ни в чём в твоей нужде.
- Мне много не нужно, один только  уголок под крышей для моих птенцов.
- Будет тебе, дочка, там небольшой уголок. Я уже его видел. И работа пекаря для тебя найдётся. Через два дня подойдёт тачка за тобой, а ты вещички подсобирывай, не спеша, но поторапливайся. Да и рыбёшку не забудь прихватить с собой, не то твой аглоед быстро оприходует вместе с проходимцами.
- Ой! Товарищ, майор, зачем  мне так много с собой брать, да там и поставить то некуда будет. Давайте-ка, я вам  по ведёрочку наложу. Там, в бочке около пятнадцати вёдер, рыбы.
- Нет-нет, что вы! – Замахали руками трое сослуживцев.
- Ни нет, а надо, иначе вытаскают всё здесь без меня. Мне втроём много не надо. Вы мне приказываете, значит, и я вам должна приказать,
- У нас не во что  положить.
-  Найдём каждому по мешку. Рассол, если вытечет, то вам не в первой эдакая диковинка. Сами, знаете, что сообразить с рыбёшкой то.
-  Ну, что ж мы согласны. Пошли, поможем ей. Захвати вилку.
- Что, вы, какая там вилка? Руками наложим, иначе прошвыркаемся  вилками  до ночи.
- До свидания, дочка, живи, не тужи. Ты у нас под охраной, но только даём два дня на сборы, кто их знает, поймаем мы их или нет, пока по воде вилами писано. Но вам надо быть поосторожней на всякий случай..
- Поняла? До свидания!
Укатила машина, увезла с собой последнюю надежду на спокойную жизнь. Забрала с собой и продавца. Теперь магазин не открывается, потому что некому его передать.  Варвара не страшилась тяжестей жизни. Она решила немедленно поговорить со свекровью. Чтобы та согласилась пожить в её доме с детьми, пока  трудоустраивается на новом поприще и на новом месте жительства.
- Мамаша, можно тебя попросить, посидеть с детьми, пока я договариваюсь с начальством в геологии.
-  Нет, уж дудки, милая моя хавронья.
- Да, какая же я тебе хавронья то? Все люди меня одобряют, хвалят, а ты всё чем-то не довольная.
- Я не говорю, что я чем-то не довольная. Ты сама то посуди: уйдёшь, каждый день пешком будешь добираться до дому. А энто ить семь километров, ни семь шагов шагнуть. Ты не птица, что вот так раз и  прилетела.  Я ить не маленькая, жисть прожила, чую про что намякивают тебе милиция: «Бери зад в охапку, и дуй не стой!» ты как думашь, а элеф, ко мне вернутся бандюги энти, что я имя трепать буду.
- Мамаша, бандюги, тоже люди. Они знают на кого кидаться. Если ты им дорогу не перешла, не тронут они тебя, поверь мне на слово. А тем более не тронут детей. По-твоему уразумению, бандюги должны косить всех подряд людей наповал, кто под руки попадётся?
Свекровь находилась в загадочном смятении: то ли дать невестке  согласие, то ли отказать, просто не знала, что и делать.
- Знаешь, милая моя мамаша, я не похожая на старшую твою невестку.
- Да, ты далёкая от неё родня, я ничего об энтом не скажу, но вот с детьми сидеть долгое время отказываюсь.
- Да я же не на долгое время тебя прошу. Пожалуйста, помоги мне, мама. Конечно, конечно не на долгое время. Я же домой буду приходить. Даже не приходить, а прилетать к детям буду. Ты же сама видишь, у меня все продукты запасённые на зиму. За муку, если, что с меня там на работе высчитают. А, если согласишься вместо меня выпекать хлеб для поисковиков, то и зарплату  они тебе будут платить.
- Кто меня оформит, старую то?
- Какая же ты старая, всего пятьдесят пять лет; самый сок в тебе бежит. Словно берёзка стройная по весне.
- Хорошая подсказка к жизни; мне ить и действительно дочь то самой надо обувать, кормить, одевать. Скоко ты с них получаешь?
- Сто восемьдесят рублей.
- Ладно, договорились. Токо вот управлюсь ли я с детьми твоими, да ещё хлебы выкатывать надо. Ты сама знашь, у меня хлеб-от не хуже твоего получался.
- Вот и берись. Как же я то управляюсь с детьми, с огородом в пятьдесят соток, на рыбалку мотаюсь, утром и вечером без помощников пока дети спят. И не смотря на то, что твой сын блудный, да ещё и ****ун, я и его кормлю, и одеваю с иголочки. А он приходит домой весь до ниточки в разорванной рубахе. Как это понимать, мне никто не помогает, ни советом, ни делами. Вот вы тоже приехали из Казахстана, и опять же ко мне одинокой с двумя короедами. Вам, как ты думаешь, не стыдно? Так что берись за дело, и придерживайся моему совету. Я плохому делу не научу, а деньги будешь получать сама по доверенности, чтобы не проходить медкомиссию.
- Как энто по доверенности?
- А вот так! Чтобы оформиться официально, нужно ехать в район за справкой о состоянии здоровья ну, там сан бак, кровь и т. д и т.п. я то уже только месяц тому назад сдавала. Теперь только через год надо ехать сдавать анализы.  Ты работаешь, а, как бы работаю я. Поняла или нет? А деньги сама будешь приезжать, и получать по моей доверенности. Доверенность я тебе заверю на производстве в отделе кадров. Поняла?
- Ладно. Всё поняла. Да, хошь и медкомиссию бы мне проходить, я не заразна. Попей-ка, ты стоко вся живность из нутрях выскочит. Так что об энтом я не тужу. Ну, Аннушка, разбогатеем мы здесь с тобой.  Коня вороного прикупим и на рынок с буханками в район покатим продавать.
Всем на какое-то время стало очень весело. Настроение поднялось, хоть птицей лети прямо на производство. Было видно, что свекровь точно зарделась принять условие Варвары. Ведь и точно у неё дров на зиму заготовлено пятьдесят кубометров, картошка в подполье пол подпирает. Варя решила сохранить картофель до весны,  а там, в геологию для столовой сдать подороже. Рыбы почти полторы бочки разного посолу, стерлядь,  таймень, сорога. Ягоды запасёно,  где-то не в малую мерку  ведер на десяток все пересыпанные сахаром. Тоже решила сдать в геологию на чаи да компоты. А муку, дрожжи, соль подкидывать будут из поисковой партии ребята.
- Слава, богу, Анна, до школы, до следующего сентября мы с тобой здесь как-нибудь тоже прокантуемся, а там, что господь пошлёт.
Вечером на печке Варвара кинула на карты. Она переняла обычай материнский, и чуть что сразу брала карты в руки, погадать на будущее.
- Надо же, мама, какой-то мужик червовый ко мне выпал в первой линии. Ну, прямо не дать ни взять ко мне мужик, моя дорога, и я тут же бубновая дама. Как ты думаешь, мамаша к чему бы это?
Мать ревниво глядела в карты, перекидывая взгляд то на невестку, то на первую тройку людей.
- Ты, мотри,  мне, сын-от ишо не помер. Чё энто ево заранее хоронить-от?
Мать проговорилась по поводу несчастного случая с Сонькой.
– Я точно сама не знаю, был ли тама Сергей с имя. Так хошь ба и был. Так он был-от всего с полчаса с имя. Выпил и дёру дал. Он с ней ничё не делал. Они вдвоём над ней изгалялись, мы с Анной точно видели.
- Я сколько раз буду повторять, чтобы вы об этом случае никому и ни слова. Не то и дня не проживёте на свете белом. Да ещё и сына своего туда же вместе с ними запихаете лет на пятнадцать за коллективную разделку туши.
- Так он не участвовал в изгальстве-от! Я скоко раз тебе буду повторять?!
- Вы, сможете доказать?! Вам стоит один вопрос задать,  и вы в штаны навалите от расстройства и страха. Так что лучше молчите. Хорошо, что его там в этот момент не было. Отпечатков пальцев не определят и уже, слава богу. Ему козырь в руки. Не перебивайте меня своей ревностью.
- Клади карту то дале.
- Смотри опять дорога! Даже двойная скорая дорога и дальняя.
- А то, как жа. У тебя  вся жисть будет в дороге. Утром на работу, вечером домой. Пожрать нековды будет; сухомятом, по пути кусок во рту будет застревать.
- Гляди: документы какие-то выпадают; деньги, опять деньги. Это уже от крестового короля.
- Засыпишься  деньгами, и нас признавать не станешь.
От стука поздним вечером обитатели дома встревожились.
- Кто бы это может быть? – Спросила свекровь. – Не нады пущать.
- А, если это твой сынок ненаглядный?
- Кто там? – Живо спросила  сестрёнка.
- Отворяй, это я.
- Что вернулся тварь божья? Тебе и до детей дела нет. А как приспичит, так к жене под крылышко летишь.
-  Не твоего ума дело. За тобой приехал. Собираться надо и всё на скорую руку.
- Где жильё присмотрел? - Поставив мужа на правах хозяина. - Сам выпросил, или как жильё-то?
- А хто за тебя будет беспокоиться?
- Ты за меня не беспокойся. Меня одну каждый кустик ночевать пустит. Ты бы о детях больше думал, а не в домовине прятаться от них.
-  Ты, мама, поедешь со мной в посёлок?
- Так я то бы согласна с Варварой-от хошь на край света, токо тебе я довериться не могу. Я тожить не одна, как, видишь, вот стоит за моим плечом.
- Тогда собирай пожитки свои. Дуй до дому, где живёшь.
- Ну, уж я туда ни шагу ногой, и тебе не дам ходить туда.
- А чего так то?
- Ты чё энто, разве не знашь, деваху-от ту убили!
- Как это убили? Кого убили?
- Ты чё разве не слыхал?
- Откуда я услышу, если я на работе три смены отпахал загодя, чтобы отпустили за семьёй, вещи собрать.
- Так ить тама милиция, говорят, всё переворошила в поисках бандитов.
- Мама, кто тебе сказал? – Варваре снова пришлось внушать свекрови, чтобы она помалкивала при любом случае. – Может, хватит попкой быть, я уже устала от вашего ….
Варвара не договорила, что хотела сказать, как свекровь истошно закричала на весь дом.
- Ааа! Ещё не жила с вами, а ты уже устала от меня, пошлите вы на кляп. Где моё курило? Дай закурить, сынок! Я щас уйду пешком к старшему сыну.
- Господи твоя воля. Скатертью дорожка. Я бы на твоём месте не выкидывала из головы наш разработанный план, чтобы тебе не сидеть на шее у детей да ещё с довеском. Берись, глупая за работу и вкалывай в поте лица, пока я отдаю тебе свой заработок.
- Сама ты дура! Сама вкалывай, а меня и сыновья прокормят. Пошли, дочка, на тачку не рассчитывай, у них для вещей места не хватит. Сами потопают пешком.
- Не хватит места? Вторым рейсом заберём. – Ответила Варя в след уходящей свекрови. Теперь я тоже начала понимать свекровушку. Слова не скажи - палец откусит, даже не понимает, что она нахлебница у обоих сыновей.
- Как, ты, сказала на маму?
- Нахлебница, а что не достойна этого прозвища. Да нахлебница, да ещё с довеском.
- Ещё слово о ней скажешь! – Муж идёт на жену с угрожающим взглядом и сжатыми кулаками.
- А ведь и гляди-ка, и, правда, ночь уж на дворе. Правильная пословица по России шагает: «Такая гроза да, бы, к ночи».
Дети с ужасом смотрели на сжатые кулаки отца. Его плевки наносили большое оскорбление всем.
- Папа, не надо маму бить. Она у нас очень любимая и хорошая.
- Не бойтесь, ребятишки, мама и вас в обиду не даст. Заставит вытереть плевки на полу, по которому вы ползаете. И кулаки расчешет папины,  так сказать выпрямит, что пальцы у вил на скотоферме. Будет топать, что западная принцесса и пальцы веером. Не гляди, что манюсенька, да и ты  росточком то не преуспел, метр пятьдесят с кепочкой. Куда уж тебе Моське-то, да с грыжей двигать на слона.
Сергей опешил, то ли одумался во время, то ли наговор Варвары загипнотизировал мужа. Он не двинулся  с места.
- Вот и хорошо. Вот и отличненько. Одумался  или как? Не хорошо маму детей обижать. Видишь, и детки понимают, что ты не дисциплинированный балван. Бродил, бродил где-то с тунеядцами; заявляешься к семье, тебе не знакомой и, вдруг, со своими порядками. В чужой монастырь со своим уставом не ходят товарищ прохожий.
- Как это прохожий? – Удивлённо спросил Сергей. – Это мои дети!
- Твои, говоришь? Сколько им лет от роду знаешь? Чем болели, видел? Что кушали твои детки без тебя, ты осведомлён? – Сергей замолчал, потупив голову ниже плеч.
- Так ить я одумался.
- Ты, одумался?! С кулаками за мать на жену в драку! Ты, одумался?  Не глядя на страдания детей от ужаса твоих поз и взгляда глаз, прёшь на жену, как сороковка на листвяк.
- Прости. Не будет этого больше. Прости. – Сергей хотел, было подойти к жене ещё ближе да обнять. Варвара отпрыгнула от него на три шага назад.
- Ну, и, что? Так и будем чураться друг друга всю жизнь?
- Кто дал тебе право на всю жизнь с нами? Ты не оправдал  доверия ни на йоту. Поднялся  из гроба, своё горе перепил у жены с детьми и опять с тунеядцами в дорогу.  С тобой продолжение жизни будет навевать один страх за собственную жизнь и тем более за детей.
- Мы же с тобой расписаны, Варя! – Сергей стучал кулаком себя по груди. Это был крик отчаяния и помощи, крик души человека, потерявшего веру в самого себя.
- Ты сам то подумай,  как ты получил жильё в геологии? Молчишь? Ааа. То-то же.  Заботу свою свалил на заботу чужих и посторонних мне людей. Зачем врать перед детьми – они пока ещё ничего не понимают. А у меня от твоего хвастовства уже оскомина на зубах. Стыдно людям в глаза смотреть.
- Ты не им в глаза смотри, а только в мои. Я не дам тебе даже моргнуть другому в его сторону.
-  Об этом я уже давно осведомлена, как застолье, так мотри мне в глаз, и только. Я тебе не собака, а ты не дрессировщик. Хватит прискребаться по пустякам. Пришёл помочь вывезти домашний скарб с детьми – помогай! Иначе вон дверь, вон порог! И скажи спасибо на том, что я твоей матери не отказала в будущем благополучии, если она сама не упустит шанса.
- Какой ещё шанс.
- Как-нибудь из её уст узнаешь. Довольно мне вам доказывать белым по чёрному.
- Я сейчас догоню их.
- Беги, родненький, беги, не приходи с ними.
Ранним утром опять раздался резкий стук в дверь
- Кто, там?
- Я! Отворяй ворота. Чё своих не хошь пускать?
- Ааа, явился – не запылился, тебя разве там не привечают, а ли зазноба ко мне тебя ревнует. А ли  палка износилась, уже не в моготу и нечем задабривать любовницу?
- Брось, ты, Варвара, может,  хватит зудить? Разве я похож на жеребца-производителя? Каким бы я не был метром с кисточкой, а ведь всё-таки мужик. Худа клюшка да не занимать; эвон, глянь скоко, да ещё каких шайб назабивал. Мои шайбы копия мои. Как по циркулю получились.
- Папа, ты  насовсем к нам пришёл? – Спросила Оленька.
- Нет, дочь, пока что не совсем. Вернул бабушку вашу, поговорить бы надо с ней.
- О чём говорить то ещё? Вроде бы всё оговорено. Куда ещё лучше было предложение  к безбедной жизни. Ленивая она, мамаша твоя. Как ты её не нахваливай, одно название: ленивая, курящая, пьющая женщина. Ей бы моментом пользоваться, то есть,  что я ей предложила, так она ещё мордой воротит.
- Ну-ну! Токо не мордой, какая ни  есть, а мать всё-таки!.
- И фарфоровым изображеньицем  не назовёшь. Ты что её оставил там, в посёлке? Где она? Может, хватить юлить?  Корм то самой зарабатывать надо, не надеяться на сыновей да невесток, если у самой ещё отводок не дорощеный. У старшего то сына, жёнушка тоже паразитка, Таисия-то Михайловна не покосит другим глазом в работу. На пару и водочку жрут за милую душу. Работничек то один, а едоков то пятеро, да и на самого себя нужно рассчитывать паёк.
- Ты, долго ещё будешь причитать о матери? Она ить всё равно не слышит.
- Где же она? Или что стыдно? На одно и способна, только, что оскорблять с козьей ножкой во рту. А, драчунья,  она какая?
- С чего ты взяла? Не смей наговаривать на мать!
- Чего уж там наговаривать, Так пнула, однажды, в живот, я думала искры вылетят, хоть лучину поджигай, только за то, что я сделала замечание, чтобы твоя сестрёнка не трясла вшивой голой над кадкой с водой. Ведь, как никак беременная ходила  восьми месячной Ольгой.
- Не поверю,
- Не веришь   не надо, свидетель  бабушка, её подружка закадычная, Она меня защитила, не то бы ещё другой ногой саданула.
- Ладно, простить бы ей надо; ребёнок  родился нормальным,  о чём ещё  сожалеть. Там, за воротами, ждут обе женщины.
- Не дать, ни взять женщины, слово то, какое им подобрал. Веди, коли, вернулись обратно. Кто старое вспомнит – тому глаз вон.  Умопомрачительницы, а не женщины. О них далеко за пределами района поговаривают, как о бичихах. Отросток на перекрёстке; затоптать жалко и разъехаться негде.
- Ха-ха! Ха-ха!
 Свекровь захохотала, а вместе с ней и дочка.
- О чём это вы?  Расскажите, вместе посмеёмся.
- Я то думала, сынок за мной в погоню отправит?
- С чего это вы взяли, чтобы я в погонщики нанималась. У меня корма достаточно и короедам хватит на всю зиму без заботы прожить
Смех неожиданно прекратился. Трое,  глядели друг на друга.  Их лица смотрелись,  глуповато и ко всему сказать было нечего.
- Ты, мама, что-то поговаривала насчёт работы вместо Варвары.
- Нет, уж извините, я говорила не столько о  работе, сколько предлагала посидеть с детьми некоторое время и параллельно взять работу по выпечке хлеба поисковикам. Не так ли было, мамаша?
Мамаша молчит, переминаясь с ноги на ногу.
- Я то, конечно, бы,  хотела взять выпекать хлеб, да вот с детьми,  не управлюсь.
- Ладно. Не управишься, не надо. Я неволить не буду. Но пожить просто хотя бы с месяц можешь или нет, пока я там по настоящему устроюсь? А потом и детей  заберу.
Варвара начала уже нервничать.
- Да, что это такое?  Не хотите помогать? Вон отсюда! Почему я должна упрашивать мужа, свекровь, золовку, которые, сидят на моей шее? Вон, говорю! Как-нибудь управлюсь и без вас. Если б это было в городе, я бы наняла за эти же харчи сиделку ухаживать за детьми. А вы только высматриваете, как бы вам что-то жирное отломилось, не стуча пальцем о палец. Могла бы и не выпекать хлеб. Это ведь я только для пущей твоей азартности хотела соблазнить. А ты как старая мякина. Я могла бы помогать так рублём за детей и продуктами. А хлеб для них я и там,  в пекарне испеку. Одну ночь не посплю; ребята с хлебом будут и мне та же зарплата останется. И сюда им не придётся приезжать.
- Договорились. Остаёмся, Анька, только без работы надомной.
- Вот и, слава богу, собираемся. Мебель временно оставляю здесь. Вам самим она пригодится. Продукты тоже все остаются для вас. Дров, надеюсь, хватит на всю зиму на всякий случай. Я, как только всё пронюхаю досконально, сразу всех вывозим.
- Меня не причисляешь к разведке?
- Ей, богу, нет на тебя надежды совершенно никакой, поэтому я  как-нибудь сама.
- Ты, знашь, что старушка, на себя слишком не взваливай. Одна есть одна. Я как погляжу без хозяина и дом сирота.
- Не думаю.
- Кто это у тебя рыбу то потаскивает мешками? Видать не решился в один раз уташшить, по частям таскает.
- А, ну-ка! Показывай, где ты клад нашёл не унесённый.
Пошли  всей семьёй в амбар и маленькие детишки тоже заторопились увидеть краденые мешки с рыбой.
- Ну, надо же?! Так это же милиция не взяла с собой. Это я сама им положила рыбы!  Они почему-то её не взяли. То-то я гляжу: они машут из окна тремя хвостами и всё. А я то подумала, что они уже закусывают в тайне от нас. Что ж давай возвращать рыбу в кадушку. И самим  в недостачу не войдёт. Зима всё оприходует.
Развязали мешок. В нём записка:
  «Спасибо, хозяюшка, ещё раз за хлеб за соль. Не полагается по должности. Нам и этого достаточно перехватить в дороге. Ты рыбёшку в кадку закинь до весны. И придави чем-нибудь тяжёлым, до появления тузлука. До свидания. Помнишь: я как-то сказал до свидания? Вот и опять свиделись. Наша должность такая. Чаще видеть, находить и прощаться».
- Как, ты, думашь, что такое тузлук, а, Варвара?
- По-нашему рассол. Не понимаю: когда они успели вернуть мешки. Я же за ними наблюдала из окон
- Окно  не чистое поле, всего лишь маленькая амбразура для стрельбы глазами, особенно наши окна.
Молодая женщина, двадцати лет,  уставшая от жизни; долго стоит в одиночестве на своём излюбленном месте. На том же месте, где, когда-то тоже стояла её мать, в ожидании отца из района, становившегося на воинский  учёт, прибывший  с войны.  Пятачок,  вытоптанный ею, на этом месте, не зарастает травой. Она смотрела в даль, вспоминая, как тринадцать лет, назад, там, на реке, была  видна, зимой ужасающая огромная полынья. Теперь на этом месте, вдали, всё заволокло, синим  туманом, похожим на дым, как будто, где-то рядом горел лес.  Она представила вновь это место над полыньёй с тонким, не прочным льдом, по которому шла, ползла вся её семья под угрозами отца, так как другого хода отец больше не видел и не  представлял. Он руководствовался интуицией собак. Они ползли. Полз  и отец за ними с гружёными нартами. А в них  мы, ребятня.
«Очень прекрасно», - думает она про себя, - Привёз, забросил, опять укатил. А ты оставайся лавка с товаром, живи,  - не тужи. Неужели не найду никакого выхода?  Как ни как одна. Что на этого урода надеяться? Он на себя не может положиться, а тут крепкая семья – как ни как двое детишек. Обидно то, что дети то ещё не полноценно стоят на ногах. Всё на руках подносить приходится.
Варвара переводит взгляд и на бывший школьный тракт от школы до пасеки и, наоборот, в расстоянии семи километров. Сколько минуло уже? Берёзки милые подросли, как невесты стоят, да вот тоже судьба, их скрутила. Пожелтели, опадают  листочки, утепляя своё подножье, чтобы не околели корни. Когда была маленькой, берёзки улыбались мне, как бы, приветствуя,  или говорили до свидания; ласково шелестели зелёными листочками.  Варваре, казалось, что берёзки смотрят на неё осуждающе. Отводит глаза в сторону от стыда, говорит: что ж, терпите и вы девочки мои, не всё коту масленица и у нас с вами будет праздник. Каждая из нас на Троицу наденем по легкому зелёному платьицу
Что уж теперь вспоминать, прошлого не вернёшь, главное, хуже бы не было, а всё это я попробую разрулить. Встану на ноги. Непременно встану.  Так  всё имеется: и жильё, и скарб не большой домашний. Рыба двух видов, запасённая на зиму в двух кадках стоит, стерляди маловато пока ещё, бог даст, ещё смотаемся с соседом на Шунтар.
Это такое место, именуемое шунтаром, где стерлядь к зиме собирается одним семейством, так называемой, красной рыбой. Поросёнок годовалый на подходе к седьмому ноября. Мука у меня всегда водится и ягоды всякой припасено. Черёмуховая настойка уже перебродила, чай на меду, я её сообразила. Вражина, бы не пронюхал со своим братцем. Мёд к ягоде двухгодовалый ещё стоит, где-то с полведра. Всегда после жаркой бани пригож, особенно с брусничкой. Что ещё нужно? Главное, есть дети и, слава богу, здоровенькие. Мне уже больше не нужно рожать. Пусть тот кряхтит, у кого их нет. Ошиблась? Да, не отрицаю, намеренно ошибалась, так ведь я не только для себя намерение создавала. Он  сиротой вырос. Чего нужно было ему, цельнокроеными бабами не насытился ещё? Правда, говорят: кто не рискует, тот не пьёт шампанского. А, может, и мне когда удастся его испить?
.
Выпал первый снег.  Шесть часов утра.  Небо усыпано яркими  звёздами, словно кисея из парчи  свисала над головой, а на дворе попрежнему темно, хоть глаз коли. Варвара с поднятым настроением, выпила чашку крепкого душистого чая, на половину заваренный  дикой земляникой. Затолкала за пазуху краюху душистого хлеба, сунула бутылку чая в тряпичную сумку,  держа её под градусом, чтобы не опрокинулась, и не вылилось содержимое.
- Мамочка, ты, почему не положила с собой кусочек сала?
- Забыла, доченька, забыла.
- Давай я тебе сама положу вместе с хлебом, а то забудешь чего доброго.
- Начинается суматоха, - Заворчала свекровь. – Сегодня одно, завтра другое забудешь. Так и язву себе наживёшь. Жила бы сама с ребятишками. Есть мужик, пусть он и обеспечат вас. Сама яво исповадила. То сама, другое сама. Когда же он, то научиться управлять хозяйством.
- Ну, что детки, до свиданья, что ли, до вечера. А если к вечеру не управлюсь,  тогда там заночую. Да я и в ночь прискочу не оробею. Я полагаю:  небо  сегодня ночным солнцем освещаться будет.
- Пошто энто ты не управисся? Прямо так уж сразу опоздания к дому?
- Всякое мамаша бывает, загадывать не будем. Может, начальник уйдёт на буровые, пока я подойду к конторе. Потом попутно проверит  оборудование для буровых вышек. И назад от полутора километров до шести километров. Так что будьте готовы к этому варианту. Я для него ни свет в окошке - ждать не станет. Как говорят: семеро одного не ждут.
Варвара крепко обняла обоих детишек, насколько хватило её сцепление рук. Поцеловала, и, как-то ни с того ни с его потекли слезинки по щекам.
- Не плачь, мама, не плачь. Вытри слёзки. С нами ничего тут не случиться. С нами ведь бабушка останется, она ведь и папина мама. Она  нас тоже любит.
 Маленький сынишка, что-то по-своему закхыкал, поднял подол своей рубашки и начал вытирать материны слёзы.
- Ладно, мои хорошие, мои любимые сыроежки. Мне пора уже выбегать. Не то отец уйдёт от меня далеко, страшновато ведь всё-таки одной в лесу. Тех убийц, говорят, ещё не поймали.
- Где их поймаешь? Токо что снег прошёл, все следы занесло. – Говорит золовка.
- Не нагоняй скуку детям. Пошла, так беги. Догоняй своего ненаглядного. Надо было выходить вместе, одним шагом за порог.
-  Это он может идти не оглядываясь, а у меня дети дома остаются. Я их на длительный срок никогда не оставляла.
- Беги, беги, топай, догоняй.
- Я и без него спокойно добегу семь километров; раз плюнуть, а то чего доброго ещё начнёт приставать.
- Он пошто на морозе-от будет приставать? Ты яво уже совсем за человека не примашь.
- А что, разве не было такого?  Идём  по середине дороге; вот уже балки рабочие видны, а он пристанет как репей к заднему месту. Давай ему и всё.
- Да, ну, тебя! Брехать, то нашто попусту на сына. И чё энто думашь я тебе поверю?
- Было уже такое,  не один раз. Совесть всякую потерял, просто кобель и всё.
-  Чё энто прямо на снег ложилися, а ли как?
- Ага, заставишь его на снег ложиться.
- Чё прям в стоячку што ля? – Свекровь не человеческим голосом заржала. – Не нады отказывать мужику-от. Отказывашь вот он нароком к тебе и пристаёт.
- Ага, а этих сыроежек, что ветром  задуло? Что ни год, то поп. Мне над вами надо бы ржать вместе с сыном; вы не дать ни взять  извращенцы. Это твоё воспитание. Ты и дочку также воспитываешь.
- Ты ба на него шибко  не наговаривала. Он дома-от не был всего недолго. А ты уж придумала пошто так то? Разлев он три года дома не был?
- Да я так уж образно, в целом обобщаю. Не буду же я в точности до миллиметра высчитывать его отсутствие в доме.
Дети ещё раз подбежали к матери, поцеловались разом, помахивая ручками в след.
На дворе темень.  Несмотря на то, что  выпал не глубокий снежок, но всё-таки было кругом темно и жутковато. Не слышно ни лай собак, ни мычание  рогатых животных. Да и откуда взяться голосу животных, если всех увезли в район.
Как Варвара не увеличивала скорость шага; впереди не показывалась фигура мужа. При воспоминании  об интимном контакте среди зимы, да среди открытого поля, Вареньку, словно,  сотрясением земли передёрнуло. «Животное и только», - подумала о нём. Хоть и жутковато было, но у неё из глубины души  появилось желание петь и только петь. Ей захотелось подбодрить себя, перебороть чувство стыда и страха перед самой собою. «Да разве я не бывала в жутких и страшных переделках. Разве можно испугать меня существующими призраками страшилок». К ней пришли слова из песни, а как эта песня называется, просто забыла. 
Нам не мало дано:
Детство, юность, кварталы, причалы.
Значит, мне суждено, жизнь прожить.
И начать всё сначала.
Не попадая в ритм придуманным словам, Варя переходила из ритма марша в ритм танца и продолжала петь.
- Фу! Какую-то чепуху я начала собирать! Чтобы вспомнить, нужно начать сначала.
- Я люблю тебя жизнь,
  Я шагаю с работы устало,
  Я люблю тебя жизнь,
  И хочу повторить всё   сначала.
Ещё до работы не дошла, а уже  жизнь  повторяю и начинаю сначала.
Варвара не на шутку поначалу вздрогнула, резко обернулась назад.
- Испугалась?
- А то.
- Своего мужа, зачем бояться?
- Ты для меня уже далеко не свой. Я и голос твой забыла за три  года.
- Я тебе напомню сейчас о себе. – Сергей нежно притянул Варвару. Тот резко получив пощёчину.
- Хватит! Я тебе ни та Варенька, которую можно было сгибать в три погибели. Захочу,  оскорблю, захочу, оттешу по своему усмотрению без всякого моего желания. Не получиться, ещё трусы марать я стану твоими извержениями. Пошёл, вон! Прежде чем тебя допустить к себе, я тебе уже как-то говорила;  сначала надо медицинскую справочку предоставить для семьи в целом. Понял, нет?
- Понял. Только ты сначала мне ответь, ты меня любишь или нет? Или никогда не любила?
- За что тебя кобеля такого любить?
- Так ведь ты спать то со мной ложилась не морговала.
- Я не понимала женских страстей к мужчине. Тепло с одного боку и ладно.
- Тогда, скажи, откуда у тебя дети? От меня или от кого другого?
- Я уже сегодня твоей мамаше говорила: ветром, милок, меня надуло. Ветерком  таким лёгоньким и тёпленьким.
- Значит, это дети не мои?
Варя вторично заехала по лицу Сергею, что сама того не ожидала. Ей в какой-то миг стало его жаль, но она не подала вида, отвернулась и заплакала.  Сергей не знал, как дальше поступить с женой, стоял опешившим некоторое время. Он повернул назад к дому, к детям, а Варвара пошла по намеченному плану к новой жизни.
- Иди! Чёрт с тобой, ты этого и дожидался, чтобы на работе не быть.
- У меня ещё два дня отгула. – Ответил он глухим голосом, - А ты топай тогда одна, может, на какого бича нарвёшься.
- Я не из трусливого десятка, как-нибудь отобьюсь!
Повернувшись в сторону геологического посёлка, оставалось пройти  всего километра три, как впереди послышался скрип полозниц  саней. Она решила, было, отойти в сторону, да свежий след её на снегу мог выдать,  просто уступив дорогу, неожиданно упала на снег. Это был тот же парень, что приезжал  два дня тому назад за хлебом.
- О! На ловца и зверь бежит, Варвара, ты ли это сама своими  ножками к нам? Бросайся в сани, мы тогда поедем назад.
- Почему вчера не приезжали?
- Приказу не было. Вот, вчера получил по разнорядке приказ, сегодня по тёмной к тебе, так сказать успеть до работы. У нас Чапаев, знаешь, какой строгий. Всё тютелька в тютельку должно быть и по его усмотрению.
- Пунктуальный, значит,
- Ты права. Вон видишь уже и крыши домов завиднелись. Тебя куда  доставить?
Сам тем временем воспользовавшись близостью Варвары, завалился на неё и начал шарить руками в недозвленном месте.
- Ах, ты тварь скотская,  и ты туда же?! Да что это такое творится то на белом свете! – Варя воспользовавшись моментом, схватила вожжи и накинула на шею извозчику. Тот захрапел.
- Варюха, да я пошутил. Ну, какой мужик упустит момент с такой бабой не повозжаться, а?
Наступив на край отводин, она резко дёрнула по боку  жеребцу, сани опрокинулись и извозчика в санях, как не бывало.
- У меня родни здесь нет, прощевай командир отряда! Надо спешить к начальству на приём!
Подъехали  близко к конторе.  Жеребец остановился сам без принуждения.
- А где Юрка?
- Сейчас придёть, сугроб  еб….
- Значит, прямо, с корабля на бал, к чапаю в руки? – Поинтересовался мужчина, одетый в геологическую куртку.
- Кто такой у вас чапай, почему вы его так кличете? Наверное,  по за глаза так, да??
- Кто, как? – Сказал  мимо прохожий. – Ты книжки про Чапая читала, нет?
- Василий Иванович!  - Ответил первый за второго  мужчину.
- Хорошо. Покажем дорогу  прямо, так сказать, в конторку к нему. - Он уже сидит  там. Бывает при лампе приходит и при лампе уходит.
- У вас тоже не бывает электричества, как и в нашей деревне? – Варя  сама  ответила. – Да, хотя, какое там у нас электричество.  При царе Горохе, возможно, и было. А так у нас движок вырабатывал свет. Мой муж движком управлял и то только до двадцати трёх часов. А как запьёт,  так и коровы стоят не доёные.
- У вас коров  аппаратами доили?
- Ага, раз дёргом, месяц пёргом.
- Как это?
- Как хочешь, так и понимай. У нас за такую работу платили тридцать дней на месяц и солнце бесплатно.
- Не понял. Как это?
- Что ты всё затрантил, как это, да как это. Самому надо догадываться.
- Тпрууу! Вылезай! – Незнакомый мужчина взялся  за узду
- Ты что это обиделся на меня?  Как это вылезай?
- Вылезай, не то вывалю! Чё не видишь, приехали?
- А где ваша конторка.
- Ни конторка, а целое управление. Вон за углом  новый рубленый дом.
- Это и всё, что ли?
- Беги, беги, а то не захватишь. Вон видишь, только что свет горел и потух, значит, приготовился к выходу на буровые.
- Ой! Спасибо, мальчики, как хорошо то, что я успела.
Собеседование велось без посторонних. Кто бы не постучал в дверь, получал отказ.
- Я занят. – Говорил Василий Иванович. – Ну, что будем знакомиться?
- Будем. Меня Варей зовут.
- А меня, как прикажете тогда звать, Васей что ли? – Начальник протянул для приветствия руку Варе. – Василий Иванович.
- Чапай, значит, так нет? Я угадала?
 Начальник красиво и заразительно засмеялся, что Варвара, тоже не поскупилась и тоже смехом  ответила  начальнику. Минут пять они смеялись в унисон друг другу. Она не уступала в красоте смеха никому. Звонкий  смех без всякой хрипоты в голосе да ещё с переливами, точно колокольчик в таёжном лесу, раскатывался по маленькому кабинету.
- Всё, будет!  Посмеялись и достаточно. А над чем хоть мы смеялись, не знаешь?
- Не, а. – Схитрила Варя.
- Ага, значит, на нет и суда нет. Давай приступим к делу. Я  по профессии, являюсь главным инженером по буровым установкам. Для начала объясняю тебе, что я  исполняющий обязанности начальника данной поисковой партии,  возможно, я скоро уйду на заслуженный отдых, но ты не горюй. Тебя здесь никто не обидит.
- Я сама кого хочешь, обижу. Пусть палец в рот не суют, не то не досчитается фаланга, на первый случай пока одного. А на следующий заход пусть сначала подумает, в чей огород камень бросает.
- Знаешь, это уже не плохо. У нас тут по ночам кто-то всегда бродит по посёлку. Кто говорит зверь, кто-то,  говорит, человек шатущий, не зная домашнего очага. Так что ты на всякий случай будь осторожней и подальше от таких людей. Теперь вот умышленные убийцы появились в лесах наших. Я это только предупреждаю: надо быть бдительной и осторожной
- Как знать, Василий Иванович таких людей. Лицо ещё ни о чём не говорит, и  в душу  его смаху  дверь не откроешь.
- Умница! Умница, дочка. Ты, какого года рождения?
- Чего уж ходить вокруг да около? Много уже лет мне, Василий Иванович, ой как много!  Уже на третий десяток перевалило, почти, что порог перешагнула, один шаг и всё.
- Значит, тебе двадцать один год? Так, нет?
- Вы чёртовски сообразительный человечище. У вас, наверное, с математикой голова в контакте была?
- Была, дочка, была. Я окончил институт геологии с золотой медалью.
- Мне бы такую голову, да, бы пораньше её приткнуть в мои плечи.
- Не нужно гневить свою очаровательную головку. Она у вас правильно оформлена родителями, молодцы постарались, и в голове отличные зёрна мыслей. – Начальник долго присматривался к Варваре. Ей совсем не понравилось  такое наблюдение.
- Вы отвернитесь от моего лица. Что вы в нём нашли такого, что нельзя отвернуться, что ли?
- Извини, Варвара. Так как твоего батюшку называют?
- Степаном.
- А фамилия?
- По всякому кличут: и Потапова по материнской линии и Жихарева. А по отцовской линии другая фамилия, как только скажу, не могут определить национальность
- Значит, Жихарева Варвара Степановна, будет принята к нам на работу, в  геологический посёлок пекарем. Но официально будете оформлена от Продснаба.
- Нет! Товарищ, Чапай, мы с вами так не договоримся.
Василий Иванович не сдержался. Опять открыл широко красивый рот, запрокинул голову назад и долго смеялся. А Варе, не понятно, почему он  смеётся, не знала, то ли ей тоже подхватить смех начальника, то ли уходить. Она решила выполнить второе. Встала и пошла к дверям.
- Варвара, куда же вы? Да не чапаем мою фамилию нужно называть, а Сергухин Василий Иванович. Самое, что ни на есть лёгкие и запоминающие инициалы. Садитесь  на стул.  Почему мы не договоримся?  А,  вот мне так не кажется.
- Я буду пекарем  от Продснаба? В район буду ездить за зарплатой? Так? Вредные условия труда мне никто  не подумает записать в трудовую книжку, так, нет?
- О, да ты  осведомлена в работе кадров? Может, пойдёшь исполняющим обязанности кадровика пока она в отпуске три месяца?
- А, как же рабочие без хлеба будут обходиться?
- Понимаешь, Варвара Степановна, я то здесь для чего назначен, с вами в бирюльки играть или как?
- Нет. Вот как раз я этого и не понимаю. Мне нужна определённость, как в работе, так и в личной жизни.
- В личной  жизни  твоей,  я осведомлён  - не всё в порядке. Устроишься на работу, будешь хорошую зарплату получать; найдём тебе жениха надёжного. Он и отцом будет детям и другом для твоей личной жизни.
- Не скажите так. Я давно не холостячка. У меня две сыроежки, знай почву под ними удобряй и урожай получай.
- Что-то новое, впервые слышу. Какие сыроежки?
- Сыночек и доченька, мальчик и девочка. Такие, славненькие одно загляденье.
- Смотри, мне не балуй их. Не то получишь сыроежки, никакими специями не перешибёшь.
- Пока, что не видно  корней отродья  их отца, а там видно будет.
Вы мне скажите, куда я завтра должна заступать и к  которому часу приходить на работу?
- Это уже милая моя, Варенька Степановна, смотря, какая твоя ответственность.  Можно прямо сейчас приступить к работе; хлеб мы пока завезли из районного центра.
- Да, нууу, вас. – Варя замахала руками, притопывая ногой.
- Что так?
- Это же не экономично с вашей стороны. Как же  за хлебом  мотаться почти ежедневно в районное село.
- Хоть не ежедневно, два раза в неделю отправляю транспорт.
- Булки похожие на хлеб или на кирпичи строительные?  За неделю они,  во-первых, при транспортировке перемёрзнет хлеб, следовательно, он будет под ножом крошиться. А во-вторых, ну что это за хлеб перемёрзший? Ведь ни на фронте же мы находимся. Я как заступлю на вахту, попотчую вас своим творческим изделием, так вы разом забудете хлеб вывозить из райцентра.
- Тогда сегодня же приступай к работе. Медкомиссия  у тебя уже пройдена, меня уже осведомили об этом. Приступай детка, приступай. Я сейчас позвоню на буровые, чтобы обошлись сегодня без меня. Пошлю заместителя  Алексея Ивановича. А я с тобой прямой наводкой в пекарню подамся.
Василий Иванович  уже было направился вместе с новым пекарем в пекарню, как в кабинет вошёл тот самый Иванович.
- Чего у тебя там ещё случилось?
- Вроде бы, пока всё в порядочке.
- Тогда зачем пришёл?
- Завтра за хлебом отправлять или нет в райцентр? Да я бы заодно хотел поехать к сыну. В отпуск  приехал с Байконура.
- Да, ты, что? Удивляешь  Алексей?!
- Не совсем чтобы с Байконура, так где-то рядом, это просто так я образно сказал. Он к этому ничего не имеет общего.
- Понимаю, совершенно секретно. Только вот, что я тебе скажу. Можешь отчалить на чём угодно, за хлебом я думаю, мы отныне отправлять технику в райцентр не будем. Видишь, какую пекариху я себе отхватил?
- Ладно, с богом, пусть ваяет, значит, я оттуда выезжаю без хлебных припасов.
- Варвара Степановна,  на тебя вся надежда. Как полопаем, так и потопаем!
- Тогда пошли, чего время  зря будем тратить?
- Гляди,  Алексей, у нас она  начальник. Сказала: пошли, значит, надо идти.
Втроём пошли в пекарню. В ней  было холодно и не уютно. Решётки, заменяющие поддоны, из-под хлеба валялись на полу в хаотичном состоянии. Формы тоже были разбросаны, где попало. Пол не помыт и даже не подметён от муки.
- Ералаш, какой-то.
- Давайте, друг другу поможем, сначала приберёмся в помещении. – Сказал  Алексей Иванович.
-  Знаете, что я вам скажу. Сначала давайте замесим тесто.
- Так ведь холодно же. – Удивился   Алексей Иванович.
- Да, конечно, холодно, тогда зачем здесь стоит буржуйка? Один, так сказать, затапливает железную печку. Она живо жару нагонит. А потом я буду поддерживать тепло. Двое из нас поможем друг другу муку насеять.
- По-моему она у нас никогда не сеялась. Тут даже и сита не видать.
- Как не видать, а вон, что на печи русской лежит?
- Ну, ты ясноглазка, прямо всё с маху хватаешь. Как будто всю жизнь здесь отработала.
- Это говорит о том, что у неё  имеются навыки в работе, поэтому здесь ничего удивительного нет. Рад за такую, пекариху, очень рад. – С удовольствием потирает руки Чапай.
- Значит, экзамен не нужно для неё устраивать? – Спросил  Алексей Иванович.
- Помолчи. Это она нам вскоре  задаст экзамен, за неряшливость в помещении.
- Никому и ничего я не буду устраивать. Буду сопеть в свои две норки и весь экзамен для себя. Где у вас тут мука?
Печь железная так раскочегарилась, что её тонкие бока сотрясало, словно они были из тонкой материи. В помещении стало не только тепло, но и жарко.
- Тебе такая жара на здоровье не повредит, Варенька?
- Жар костей не ломит. Пошли за мукой, чем скорее, тем быстрей свежий хлеб откушаем.
Варя прихватила с собой эмалированный  тазик ведра на два.
- Это, ещё, зачем с тазом пошла?
- Как зачем?
- Как зачем? - переспросил и Василий Иванович.
- Чтобы муку тазиком натаскать в дежу. Она, ишь, какая прожорливая. В длину метра на два будет, да в ширину  около метра. Сколько хлеба за день для рабочих выбираете  из кладовой?
- Пока, сказать мы ничего не можем.
- Тогда приведите, хотя бы на полчаса старого пекаря. Надо же знать какому суточному весу она придерживалась?
Варвара  была полной хозяйкой и командовала над мужиками, в рамках не запрещённого.
- Она сегодня в запое, чего доброго нагородит со зла то ещё, наговорит семь вёрст до небес. – Предостерёг  начальника  старший мастер буровых. – Я припоминаю, кажется булок на две сотни, ну, возможно, на две с половиной.
- Это уже что-то даёт приблизительный исход дела. А хлеб мне самой придётся выдавать, или в магазин нужно отправлять?
- Слушай, Варвара Степановна, так это же идея. Я сейчас смотаюсь к продавцу. Она  уж точно должна знать, сколько за смену пекарь отправляла в магазин.
- Ну, вот и отлично, а мы тут голову ломаем через колено.
- Как это мы ломаем? – Удивилась Варя. – Я сейчас воды натаскаю. Она уже согрелась до парного молока. Выше температура для муки в пользу не пойдёт.
Начальник  партии и его заместитель наблюдали, за слаженными, действиями рук Вари. Она что-то для себя прикидывала глазом, затем снова бежала за водой, за солью.
- Ой-ой, голубушка, ты не пересолила воду то?
- Поживём, увидим, вообще-то материнская солонка не пересаливают.
- Ну, кто так прямо из ковша  солит? Надо бы  свесу приспособиться. - Хлопая рука об руку избавляясь от соли.
- Я не вижу дрожжей нигде.
- Сейчас я сбегаю к своей хозяйке. У неё с килограмм приблизительно ещё осталось.
Минут через пять старший мастер принёс в свёрнутой упаковке сухие дрожжи, на которых Варенька никогда ещё ничего не выпекала. Она варила свои дрожжи на хмелю с добавлением закваски от оставшегося теста.  Помедлив в раздумье, как же ей поступить с дрожжами, отсыпая часть дрожжей, приблизительно грамм двести. Пошла за мукой с чашкой эмалированной, замочила дрожжи, подбила щепоткой муки.
- Варенька, кто так делает, зачем  сухие  дрожжи замочила, у нас женщины так никогда не делают.
- Они не делают, а я попробую новым методом, иначе так и дрожжей не напасёшься. Я их размочила специально, затем мучкой подобью, как опара подойдёт, так я тут же её и оседлаю. Пусть послужат нам в двойне наши дрожжи. Прикрыв дежу щитами, предназначенные вместо крышки, Варя начала  влажную уборку.
Оба мужчин повернувшись, друг к другу  лицом, кто пожимал руки свои, кто разводил руки в стороны, выпячивая губы символично рассуждая мимикой, как бы соглашаясь друг с другом, не вмешивайся в бабье дело. Учёного учить, только портить.
- Ты, пока, Варвара, побудь одна, как только месиво твоё подойдёт, мы чайку пойдём, выпьем, и тебе что-нибудь прихватим. Я сам тебе сегодня помогу вымесить тесто. Я видел, как доставался хлеб в одиночку старому пекарю.
- Меси тесто, пока не станет мокрым заднее место.- Буркнула в след новая пекариха. -  Тогда и хлеб будет воздушным. Только мне ничего не нужно. Для обеда я с собой всё прихватила из дому.
В отсутствие начальства Варе было намного свободнее  и раскованнее, она чувствовала себя в первый рабочий день полной хозяйкой на новом поприще в новом небольшом здании,  внутри новых очищенных сосновых  брёвен от коры. Стены издавали необыкновенный аромат свежей сосновой смолы до головокружения. Варя напевает песенку: «Встану рано по утру, всё я в доме приберу, Я полы подмету, Вымою посуду, И воды принести я не позабуду, в тесто сахару подбавлю, пироги я в печь поставлю»
  Начальник партии пришёл уже к шапочному разбору. Когда  в печи уже стояли пышные румяные хлебы. Правда, Варвара дозировку воды малость переборщила, поэтому в деже осталось много теста, приблизительно ещё на пол столько. В печь Василий Иванович не заглянул, а крышку дежи приподнял.
- Извините, Варвара Степановна, вам подняло настроение предлагаемая работа? Вам  составляет удовольствие  работать с хлебом? Точно я, кажется, опоздал, милиция опять побеспокоила своим визитом. Как говорят: за двумя зайцами погонишься, ни одного не поймаешь. Здесь то, наконец,  я тебе буду чем-нибудь полезен?
- Вы уже ничем мне не поможете.
- Как, ты сама, одна справилась?
- Угу. – Дожёвывая  кусочек сала с хлебушком, который положила дочка.
- Скоро тесто будем замешивать?
Не зная, что сказать, Варя, боялась, что чапай, себя предложит, не устраниться от помощи.  А  начальник подозрительно глядел то на печь, то на дежу, и ничего не понимая, хлопал веками, как маленький ребёнок.
- Прикинув, время, сколько ещё нужно сидеть в печи булкам Варенька  предложила Василию Ивановичу:
- Вы хотите помочь? Тогда, давайте, помогайте месить тесто.
- Неужели дрожжи плохими оказались, так долго опара не поднимается.
- Всё в норме, Василий Иванович, всё в порядочке. - Варя отняла заслонку, подвела за руку Василия Ивановича, как старшего брата к печи. – Глядите!
- Что ты, говоришь, Варенька?! Это ты без меня уже управилась!? Как  же я старый хрыч тебя в первый день оставил?
- Ничего со мной не случилось, все трудности позади, ни такое в одиночку опрокидывала. А теперь, идёмте, сюда. Глядите, я немного переборщила воды. Придётся заново подсыпать муки и чуть водички. Я точный замер не знала.
- Теперь будешь знать. На ошибках учатся. Как ты считаешь, не осрамим себя перед рабочими?
- Такого на практике со мной не случалось.
- А как с оставшимся тестом, будем поступать? На завтра оставим?
- Нет, нет, что вы? Тесто не перекисшее, сейчас немного подобью его. Оно быстрей дойдёт до кондиции, и мы его с вами опять, раз и в печь.
-  Можно посмотреть ещё раз в печь?
- Можно, но не желательно.
- Почему?
- Открывая заслонку, хлеб обдувает сквознячком, не замечая, мы сами создаём хлебу не благоприятные условия; резкая  перемена температуры, так сказать временного нахождения в данной среде.
-  Хорошо. Не буду смотреть.
- Ага, немного потерпите, Василий Иванович. Давайте лучше здесь как можно скорее перемешаем тесто вдвоём, не то я, если честно признаться, на сегодняшний день очень устала.
- Я  целиком  и полностью согласен с вами, товарищ пекарь.
- Зачем на вы перешли, Василий Иванович?
Отсыпав часть муки в сито, Василий Иванович, не удержал его, и оно упало прямо в тесто. Начальник  негодовал, а Варя со смеху покатывалась.
- Правда, Варя, говорят: сапожник  должен точать сапоги, а не в тесто заглядывать.
- Так вы  и ни то, и ни сё, Василий Иванович!
- И ни рыба в стакане, так хочешь сказать?
Они стояли подле дежи.  Один с одной стороны, другая с противоположной стороны; у обоих руки в тесте по локоть. Уставившись, глазами в глаза друг другу. Им было очень смешно
- Значит, я и ни то, и ни сё?
А в это время кто-то постучал в дверь.
- Как же мне быть с руками Варя? Не открывай пока дверь.
- Нет! Дверь открыть обязательно нужно. А руки в сторону отложить. Здесь ни частная лавочка, а государственный объект.
Варя широкими шагами пошагала к двери, руки в тесте.  Василий Иванович, торчком стоял в деже, припрятав лицо от постороннего глаза.
- Скажите, пожалуйста, Варвара, Степановна, хлебушко сегодня свежий будет?
- Сегодня, сегодня обязательно, даже к обеду, часам к четырнадцати будет, - провожая незнакомую женщину из пекарни.
- Вам, наверное, тяжело одной?
- Я сегодня, как раз и не одна, уважаемая незнакомка.
- А, кто это? Муж ваш?
- Да, да, он самый.
- Тогда я пошла. Буду знать твёрдо, что сегодня дети без хлеба не останутся.
- Хлеб будет отпускаться по две булки в руки приблизительно  через два часа.
- А почему так мало? У меня детей четверо.
- Ну, хорошо, отпущу четыре, вы же видите я за работой?
- Тесто ещё в деже, а вы готовы отпустить через два часа. Вы не обманываете меня?
- Я в жизни никого ещё не обманывала. – Варя перекрестилась, - Слава богу, кое-как проводила.
Тем временем Василий Иванович, пыхтел над  тестом в поте лица,  смахивая  солёный пот на рукава рубашки.
- Вот это дааа, вот хлеб так хлеб будет, правда, Василий Иванович?
- Как ты, думаешь, Варя она меня  рассматривала?
- Нет! Она большое  внимание уделила печке, как будто через заслонку что-то увидит. Жалко мне её, почему-то стало.
-  Я знаю, кто это женщина. Обижена судьбой, обросшая четырьмя  детьми и лодырем, пьяницей мужем. А заработки, какие у нас?  Работай да работай себе на здоровье, ан, нет же. Лодырь, да и только. Вот возьмём в пример тебя. У тебя денег нет? Стаж не идёт, не поверю в речном пароходстве, как я понимаю, ты ещё не уволилась. Так держишь это место на всякий случай.
- Я с вами согласна. Да, держу на всякий случай.
- А я возьму да не отпущу тебя из пекарей. А там, глядишь, и ещё какую работёнку подброшу, так куска на полтора.
- Я подумаю, Василий Иванович, я подумаю.
Пришло время вытаскивать вторую партию хлеба из печи
Лопата в Варвариных руках мелькала из печи да в печь,  Василий Иванович не успевал за ней  глазами. Он предложил помощь, но она отказала.
- Я сама. Я уже привычная к этому делу.
- Тогда валяй, голубушка, бог тебе в помощь. Глянь-ка, а хлеб-то каков, а? Сейчас бы  Алексей  Иваныч посмотрел.
- Ещё увидит, когда придёт за ним.
- Не главное поесть, главное, увидеть и почувствовать процесс.
- Кушать добрую здоровую пищу тоже процесс величайшей важности.
Василий Иванович не решался оставить молодого пекаря в одиночестве. Хлеб рассовали по населению. Осталось ещё половина того, что выпекли.
- Знаешь, Варюха, горюха, уже поздно; иди-ка, ты отдыхать ко мне в дом.
- Нет. Я уж как-нибудь здесь заночую. Завалюсь на печь и до утра. Там тоже тепло и уютно будет.
- Не переживай, иди к нам,  моя хозяйка ждёт, наверное, не дождётся, познакомиться с  новым пекарем.
- Ага. Самый раз время  нашли время для знакомства посередине ночи. Нет, не пойду. Спасибо за приглашение Я вот гляжу: луна широкомордая вылупила глаза.  Не пойти ли мне до дому. А то в первый же день меня потеряют  мои сыроежки.
Начальник призадумался над сказанным.
- Нет. Давай-ка, уж лучше так поступим. Я пойду домой,  а ты уж раз не хочешь нас беспокоить, то я пойду, подремлю немного и в пять утра, как штык за тобой заскочу. Я поеду на буровые вышки; мне  попутно тебя оттартать. Заодно похвастаюсь хлебушком перед буровиками.  Вот будут рады радёшеньки. Хлеба нам теперь достаточно на целых два дня. А ты за эти два выходных дня хорошо отдохнёшь. Да не передумай. Не вздумай отказаться от пекарского мастерства.  Я тебе по-отцовски советую. Придумаем что-нибудь такое для вашей семьи, чтобы вы с мужем не ходили пешком семь километров каждый день. Как закончатся два отгула твоих, возможно, я нарочного за тобой пришлю. Поняла, нет? Ну, пока.
И всё же Варвара, настояла на своём. Выждав время, когда затихнут шаги  в коридоре начальника, она живо оделась, прихватив две булки хлеба. Глянула на часы «Заря».
- О, господи, уже два часа ночи. Ничего, как-нибудь доберусь. Кому я ночью в тайге нужна. Главное, что здесь нет волков. А всё остальное чепуха. За час добегу, в этом поможет мне  личность широкополая с узкими глазами. Ты, глянь-ка, на неё, она уже тут как тут и  тоже ко сну торопиться. Ишь, как прикладывает голову к земле? Помоги мне, посвети, не торопись пока уходить  на ночлег. – Луна, как будто вняла мольбам Вари, долго стояла на одном месте, освещая дорогу сквозь редкие не высокие деревья.  Впереди её пробежал зайчишка, затем он сделал несколько кругов, и как бы проверяя Варину доброжелательность, снова вернулся к ней навстречу. Стал на задних лапках, почесал за ухом, пощекотал чёрный носик, остался в недвижимом состоянии.
- Ты, что, решил со мной познакомиться или как?
Услышав, голос, зайчишка прыгнул между деревьями - тут его и видели.
- Зачем было начинать разговор,  с ним, если он по-русски не понимает? Ладно, некому будет отвлекать от ходьбы. Варя прибавила скорость. Шла, как будто летела к своим  сыроежкам, переживая за них, как они там у неё пережили почти сутки. Вот уже таёжная дорога перешла на поле, которое перенесло ровным снегом. Хоть и снег был не глубокий, но идти стало затруднительно. Вот уже она увидела крайний дом справа от поля. В нём нет ни огонька.  А вон и её дом слева, но почему-то в доме был виден тусклый свет от керосиновой лапы. Либо в лампе догорал керосин,  и стекло задымилось; либо в лампе убавили фитиль, чтобы не так ярко горел свет, и чтобы дети самостоятельно могли сходить на горшок. Не помня себя, как Варя очутилась подле дома Эльзы, продавца магазина. Подпрыгнула к окну, и, постучав в раму, окрикнула соседку. Та немедленно подошла к окну, как бы условно и специально ждала, не засыпая.   
Эльза, набросив тёплый платок на плечи, выскочила  на улицу,
- Ты, Варенька, держи себя в руках. Держи милая. Всякое в жизни бывает.
- О чём ты меня предупреждаешь?
- Ты, зайди в дом сначала, всё сама  увидишь.
- Может, тогда вдвоём сходим?
- Нет, я в семейные дела не хочу вмешиваться. Иди, иди, увидишь. Только одно подскажу: видела, как Сергей младшего твоего  поил вином.
- Ах, ты, сука, такая. Баба за порог, и  мужик за пирог. Я тте щас накормлю досыта, до самой смерти помнить будешь Кузькину маму. А почему он его поил, не знаешь?
-  У него там настоящая забегаловка. Пили, ели, кто, что хотел, пока я не увидела в окне твоего сынишку у него на коленях.   «На, - говорит, - сынок, привыкай с пелёнок. Когда ещё такой случай сотвориться». Я в это время как грохну по окну. Боюсь, наверное, ребятишек напугала. Ну, ты уж прости меня за это, иначе я не могла поступить. Нервы сработали.
- Ты долго за домом наблюдала? Почему ребятишек не унесла к себе, домой?
- Да, как сказать? Как ты себе это представляешь, забрать детей у пьяного мужика? Долго ли коротко ли, а пришлось понаблюдать после того, как в дом пошли какие-то, шаромыги. Сначала высокий мужик в не приличной одежде, потом, какая-то баба за ним поплелась. Наверное, москвичи, тунеядцы сосланные из столицы. Зря  нам их навешали в виде презента. «На! - Говорят,- Сибирь, корми их и перевоспитывай!»
- Я его сейчас перевоспитаю.  Слушай, Эльза, это случайно не те убийцы, что изнасиловали да убили Соньку?
- Кто их знает. Я сама на стрёме нахожусь. Не ведаю, кто они. Не знаю.
Варвару  трясло.  Головой, поворачивая в разные стороны, словно, ехала на дрожках по неровной дороге.
- Я его вместе  с ними сейчас перевоспитаю! Если не хочешь заходить, так хоть понаблюдай, что дальше  будет. Захватив с собой топор, она вошла в сени, увидев дверь настежь открытую. Сдерживая дыхание, затем, глубоко вдохнув в себя, прямой наводкой пошла к столу, где лежала  мохнатая морда незнакомца в сковороде с холодцом,  грубо почмокивая толстыми  губищами.
- Чё, кобелина, пропащая, на дармовой кушь обзарился? Решил задом и ртом в раз брюхо натолкать?! – Варвара грубо ухватилась за кошмённую давно не мытую шевелюру, роняя к счастью топор из левой руки.  Выворотила правой рукой  его из стола, тот с грохотом свалился  под стол. – Ах! Ты скотина вшивая, ещё натрусишь здесь  мне москитов. Сковороду надо обжаривать от заразы. Как будто и  без вас дел у меня мало?!
- Не понял, - поднимаясь неуклюже шевеля еле, еле сгибающимися пальцами, спиной подняв стол, потащил его за собой.
Варвара воевала с мужиком, как будто в доме никого не было, оглядываясь по сторонам, она не увидела своих детей.
- Сейчас, ты, у меня всё поймёшь! – Пошла в кухню, там она ничего не нашла подходящего. В сенях схватила полное ведро воды холодной, шарахнула на мужика,  да, так, что он закричал благим матом.
- Ты, чё сука, творишь?
- Ты, ещё с сукой не знаком? Тебе показать суку? Щас и суку поведаешь. – Отбросив ногой  подальше топор, выбежала  на улицу, схватила веник замороженной крапивы и давай его хвостать по всему, что находилось на не прикрытом теле. Обнаружив, он был только в одних трусах. Вылезая  из-под стола, накидка от дивана спала  с его  плеч. Пьяный мужик не успевал загораживать открытые части тела. Варвара, увидев его грязные штаны,  изрубила на части.
- Вот, тебе сука, гляди, чем одарит, беги голожопым против ветра, да только по возвратной,  прямо до Москвы.
Мужик расчёсывал тело до крови, старался определить азимут его нахождения .
- Подскажите, пожалуйста, где я, мадам?
- У чёрта на куличках! Вон, дверь, вон порог! Пшёл, вон дрянь вшивая. Сгрузили вас из Москвы, вы думаете, что вам здесь яблоки на берёзах расти будут. А, глызу из-под веника лошадей вместо яблок печёных не хочешь?
- Не нужно обо мне плохо думать. Я глубоко с учёной степенью.
- То-то оно и видна, твоя учёность из гач трусов вышмыгивает.
-Ради, бога, мадам, подайте мне штаны, я не имею возможности вот в таком виде перед вами предстать.
- А перед детьми, ты, мог в таком виде расхаживать по дому. Где мои дети?
- Не знаю, мадам. Я не давал  обет  по поручительству опекунства и в их содержании.
- Значит, ты, решил  без заботы и на халяву остаться на содержании вместо детей,  объедаться у меня в доме?
- Почему, у вас? Я с другом к нему домой пришёл отдохнуть.
Мужик еле, еле вышел из дома, а за окном  покатывалась Эльза от смеха. Варя погрозила кулаком в окно соседке.
- И до тебя доберусь, будешь знать, как детей оставлять в опасности.
Варвара услышала шёпот из другой комнаты. Немедленно кинулась и туда.
- Так, значит, вот где молодожёны?  Ну, что, ж поздравляю с законным браком. Где у меня топор? – Она пошла за топором. Тем временем любовница Сержа кинулась под высокую никелированную кровать, спасаясь от угроз хозяйки. Высоко подняв топор, и  не успела его опустить, как в комнату вбежала Эльза.
- Не надо, Варя! Дети останутся без матери. О них подумай! -  Выхватила топорище из рук Вареньки.
Варвара была в бешенстве, её шок передавался всем, кто находился в доме,
- Ладно, я другим лекарством вас попотчую, как и твоего друга.
Сначала изрубила нарядное платье незваной гостьи, а также и брюки Сергея; затем начала хвостать крапивой любовника с любовницей.
- Говорите, где дети?
- Ты, откуда взялась, Варвара?
- Ты разве не догадался,  луна то уже приземлилась и я с неё скатилась, и прямо в родной дом. Где, дети, я спрашиваю?
- Так, где же они ещё могут быть, как не на печке. Я их туда с вечера затолкал.
- Ага, значит, ты их затолкал? Как отруби в мешке, безжизненными тельцами?
Варя полезла на печь. С краю лежало недвижимое существо, похожее на первого бича, не вязавшее лыка. А за широкой трубой на печи  сидели напуганные всем происходящим Оля и Сережа. Сынок уже не кхыкал, лишь только показывал пальчиком в сторону   лежащего с краю незнакомца. Оля плачет не может  выговорить ни слова. 
- Щас, детки, я вас выручу, освобожу  от дохлятины. Как же от него тащит говном, перегаром, а, и надо же так нахрюкаться до беспамятства. А, ну-ка, мужик, выпил на копейку, а притворился на лоханку.
Варвара стащила мужика с печи на пол совершенно  бесчувственным, он ударился об пол не понятно,  чем, только  громко застонал, видимо, слишком удачно приземлился.
- Ну, что можно с таким сделать? Я не представляю. – Сказала соседка. – И ты ещё , говоришь, чтобы я вмешалась.
- Щас, я ему скипидарчику не разведённого, да с нашатырём под нос, как коту в прошлом году подсунула. Так тот, знаешь, как сиганул, в картошку, до сих пор его всей деревней ищут.
- Может, не надо так  с человеком, а? Ведь как никак человек.
- А дети разве не человеки, как ты думаешь?! Таких подлецов учить да учить треба. Она поднесла сначала нашатырь чистый. Мужик  глаза на лоб вытаращил. – Чё, тоже скажешь, не понял, или уже дошло до мозгов?
Мужик мимолётом не хватил дверей, выскочил на улицу. Его только и видели.
- Варя, как, ты, думаешь, это случайно не  те мужики, что издевались над Розой?
- Кто их мать, знает? Главное, что дети живы и здоровы.  А вы парочка гусь да гагарочка, куда попрётесь без нательного белья? Своего я тебе не дам.
- Мама, папка нас вином угощал. Какой-то дяденька не допил, он Серёжке отдал.
Маленький Серёжка показывал палцами на свою рубашку, грозит кулачком.
- Мама, он говорит, что тётка вытаскивала из шифоньера платья и рубашки твои и их примеряла на себе. В сорочке она спать улеглась с папой. И два платья положила себе в сумку. Ты путём посмотри в её сумке.  Точно, точно, я нисколько не обманываю. Я дралась с этой бабой за твою кофточку.  Так она меня за это ударила по голове кулаком.
- Что  остаётся мне с ним делать, как только опять выгнать в шею.
- Папа Сережу напоил и уложил спать  на печку вместе  с тем мужиком, что стащила его.
- Этот мужик к вам ластился?
- Он, мама, не собачка, чтобы ластиться. Нет, конечно, он нахрюкался и завалился с краю на печи. Ещё предупредил папку, и спросил: можно я на богову ладонь приткнусь?
- А, где же бабушка?
- Бабушка? Она вон, там за диваном пьяная в сиську.
- Где ты такое слышала?
- Так мужик говорил, который спал с ней на полу.
- Так, что ещё один был мужик?
- Был. Да. - Оля начала считать на пальцах сколько «Друзей» было у Сергея старшего, а малый  Сережа  кхыкал, подтверждал сказанное сестрёнкой,  и грозно  махал кулачком в сторону ушедшего.
-  Где тот мужик? Я тебя спрашиваю, Сергей?  А где Анька?
- Он скоро вернётся, этот мужик. Он пошёл за бутылкой в магазин вместе с Анькой Она тоже надела твоё платье и пошла с ним.
- Кто вернётся, какой мужик? Какой магазин?
- Не отрицай, Эльза, дети врать не умеют!
- Я не обманываю. Мой магазин опечатан уже, как неделю тому назад.  При тебе была дана команда закрыть магазин и не открывать.  Возможно, они таскают самогон от той,  с которой ты сорвала сорочку?
- Возможно, и так.
Эльзя и Варвара пошли в другую комнату, глянули за диван.
Диван, почему-то был отодвинут от стены метра на полтора.
- Ой, ёй, ёй! Жива ли уж старушонка? – Неожиданно крикнула Эльза. - Ты, гляди в какой она позе лежит!
- Её палкой не угрохаешь,  твою старушонку. Ей подавай, да подавай.
- Отчего же она моя-то? Нет, ты погляди, на неё!  Я ещё в таком стиле не видела даже и в пьяном состоянии, когда, однажды, лежала под забором медички.Надо пульс пощупать.
Свекровь лежала между стеной и диваном. Руки её были распластаны в разные стороны, как у подбитой птицы.  Подол платья был задран до самого затылка. Нижнего белья на ней не было.
- Ну, скажем, про нижнее бельё и говорить не приходится, потому, что она его никогда в глаза не видела. Дарила ей старшая невестка, так она отдала или пропила кому-то за чекушку самогонки. Только почему она без движения, вот вопрос?  Как это они ещё не подожгли дом?  Ты, глянь, сколько обсосали папирос.
- Дааа, стало быть, вдвоём здесь лежали. Ты, глянь, на предмет, чуть ниже пояса, в чём это она измазана?- Спросила Эльза.
- Сейчас определим на запах, так с первого захода не понять. Это, наверное, повидло яблочное, или солидол. – Варвара палочкой подцепила, поднесла к носу. – Фу! Тоже мне расщедрились для алкоголика повидлом!
- Ну, что это?
- Смола, или гудрон, чем лодки штукатурят.
- Разве лодки штукатурят?
- Какая разница, штукатурить или замазывать. Штукатурит специалист, а мазила мажет, чтобы было не повадно для следующего упражнения.
- Трудно ей придётся отскабливать штукатурку.
- Да ещё не удобно то как?! Ведь как никак, доставать  перед зеркалом надо будет, а его у неё нет.
- Эй, ты, девственница! Может довольно ночевать. Утро уже!
Поднимаясь, бабушка, развернулась другим боком, чтобы её ни в чём не заподозрили. Встала в позу на четвереньки, а подол её был завёрнут всё также на голове.
- Вставай, вставай, погань не сусветная.
- Ты пошто меня так оскорбляшь? Я тебе никакая прости, господи.  Ну, выпили немного. Чё энто с твоими  рабятишками подековалося, если на печке немного посидят.
- С тобой всё понятно, мать, собирай свои пожитки, и дуй к старшему сыночку. Расскажи, за что я тебя прогоняю. Так и передай, что мне сифилиса в доме, где живут дети, ты не нужна. Правильно, Эльза, я говорю?
- Так то оно так,  может её простить можно?
Две женщины не успели отойти от лёжбища свекрови, как увидели  её спину, на которой были проведены этой же мазутой две полосы, виде креста.
- Не знаю, что и сказать, но тут уж не до смеха. Если она может ещё двигаться, то пусть немедленно уходит.  И всё-таки, я опасаюсь за детей. Возможно, это и есть те убицы, что сотворили с девкой.  А ты закрывайся на крюк и сиди дома, пока я не вызову по рации из геологии начальство за тобой. Иначе ты пропадёшь вместе с детьми.
- Эй! Подруга, а, ну-ка, немедленно подъём. Или я тебя волоком вытащу. Мне такие помощники не нужны, а  нахлебники,  тем более. Я как-нибудь одна управлюсь. Иначе ты не столько поможешь, сколько вытянешь, как вампир и впридачу заразу подкинешь детям.
- Не гони меня, Варенька, не гони, пригожусь ведь ишо.
- Я не только тебя больше бы не стала просить о чём-то, но даже разговаривать с тобой стыдно и противно. Что ты показала внукам? Они ведь только сказать не могут, а картинки, наверное, с тобой происходили, впечатляющими, на вечную память. В общем, так, как можно быстрее поднимайся и дуй до сына старшего, как можно быстрей вдогонку за младшеньким сынком вместе с новой невесткой.
- Он  с Тамаркой?
Эльза и Варвара не успевали возмущаться, то ли плакать, то ли смеяться.
- Вот, натворила я дел, просто в голову не входит, как теперь оправдываться перед начальством. Интересно, где же дочка её, Анна?
- Зачем перед ними оправдываться? Я же сказала: передам по рации в геологию, скоро у меня выход в эфир  попутно и передам.
- Ты коротко и просто скажи, чтобы за мной приехал грузовик, иначе рабочие останутся без хлеба на все три дня или вовсе меня там не будет.  Я перевезу шмутки. Ничего им не оставлю. А то, глянь, на сковороду;  жарили, парили без меня. И это всего лишь почти за сутки. А что будет, если уйду на работу, на неделю?
- Что, ты, Варвара? Я вчера ещё заметила, как один мужик с бабой тащили мешок с картошкой, лук плетёный на себя нацепили, у бабы был второй мешок, с чем только не знаю. И как ты представляешь себе, чтобы я им пошла поперёк горла в такой аппетит этой компании?
- Вижу,  мешка нет, и  рыбой пахнет. Ничего ещё не успеют сожрать, как я у них отберу сегодня же.
- А как с картошкой поступишь?
- Если начальство поймёт, что я нужна, то и картошку у меня всю скупит, правда, дёшево, зато не пропадёт ни ведра.
- Правильно, Варвара, правильно. Я ведь тоже скоро уезжаю отсюда. Жду ревизию и сматываю удочки.
- Какая деревня была?  Нет, ты представляешь, Эльза?
-  Ага, совсем не представляю. Родилась в ней и выросла, детей нарожала, и почти вырастила. Одно жаль строение новое. Только, только что фундамент подвели новый, а теперь вот бросать надо на произвол судьбы для  тунеядцев, как эти. Сжечь могут, и пиши, пропала жизнь.
- Вы не тяните, кота за хвост, смелее соображайте, как с ним поступить.
- Сам уже стены разметил по номерам. Хочет разобрать и сплавом по реке.
- И баню мою вывозите. Она вековечная. Царство небёсное  бабушка оставила мне в наследство все надворные постройки. Дом то уже старенький, а баня,  совсем новёхонькая.
- Если, что я тебе заплачу за баню. Конечно, не обещаю, потому, что может на один плот весь материал не войдёт.
- Можно второй плот сколотить. Что вам стоит, брёвна не в гору тащить, а с горы кувыркать и прямо на плоты. В общем, так: мужик у тебя ни один  работать будет, что-нибудь сообразят. Только, пожалуйста, ни копейки Сергею не давай не то обижусь. Буду в районе, мне отдашь за баню.
Опять зима пролетела мимо. Были температурные отклонения  на большой минус, она не навредила никому и ни чем. Застывали душа и сердце Вари, но не от холода,  от  одиночества  душа стыла. Порой реветь, хотелось, да успокоение приходило от заботы о ближних.  Работа тоже не давала задумываться о плохом настроении, но это только  на короткое время, когда оставалась один на один со своими мыслями. Её очень беспокоила забота о детях. Разве мыслимо ли, когда детишки остаются на попечении пьяной, курящей, и вульгарной свекрови. Да куда же теперь деваться, если уже устроилась,  и прошло времени почти полтора года. Ничего особенного такого не случилось с её детьми, правда  деньжат уходит неимоверно много, почти вся получка уходит на содержание детей, свекрови и её дочери. Договор дороже денег, конечно, и тут уж ничего не поделаешь. Другого выхода Варвара не находила. Живы, здоровы, ну и ладненько. Так думала она пока не захватила картину «Приехали» на фоне пейзажа деревенского.
Как только очистилась река  ото льда;  Варвара приобрела себе моторную лодку по весне с рук  аккуратного владельца.Приплывает, поднимается на пригорок, напротив домика, где свекровь определилась на постоянное место жительства. Колхоз ей  когда-то выделил  оставшийся, никем не занятый домик. Чем ближе она подходит, тем не понятнее перед ней  представляется картинка. Что-то шевелиться в широкой луже. В луже поросёнок. Но кто  и что лежит на животном, она никак не может понять.  Поросёнок с аппетитом хрюкает, а ребёнок,  спящий на ней, чуть-чуть не свалиться в лужу. Разве могла она хоть когда-нибудь подумать, что такое увидит своими глазами. Не определив, чей же ребёнок спит на свинье, она немедленно, бросив вещи с продуктами питания;  побежала на выручку к ребёнку, вспомнив, как, когда-то в четырёхлетнем возрасте её искусала  свинья. Подняла его на руки также сонным, волосёнки, измазанные илом.
- Маленький ты, мой сыночек, что же это с тобой произошло? Все ещё спят, даже бичи не проснулись, а ты уже в луже на свинье катаешься.  - Скрипнув  пронзительно калиткой, Варя своим присутствием разбудила свекровь.
- Ты, чё энто таку рань припёрлась, а я ишо печь не растапливала. А, энто што?
Указав на ребёнка, свекровь сама не могла понять, почему малыш такой грязный и спящий уже на руках матери, не на  печи, где тепло и уютно. Она с вечера была протоплена;  выпекала для себя хлеб и печенье для детей.
- А, где, Ольга? – С тревогой спросила мать детей.
- Они сёдни ночевали у соседки, праздник тама у них был, день рождения, значит. Вот я их тама и оставила по просьбе  соседки.
- Как это по просьбе? А это, видишь, где ночевал ребёнок?
- Ей, богу, правда, не кумекаю, в чём дело, пошто энто так подековалося. Не уж то сбежал от них?
Искупав ребёнка, Варвара уложила  сына на чистую простынь, привезённую с собой. В деревню она не приезжала уже пол месяца по производственной необходимости.
Прибежала Оля.
- Мама, Серёжки там нет! Куда делся, мы никто не знаем?
За дочкой пришла и старушка. Отплёвываясь после каждого сказанного ею слова, тряся головой  по старости лет.
- Ты, Варвара, прости меня, за сыночка, искать яво надыть, Малай, такой, а шустрай не удоржишь.
- Как, вы, считаете, где яво надыть искать? – Иронично спросила Варвара, Маргеловну.
Это было то ли её  прозвище, то ли действительно так её отчество. Она жила без претензий,  даже если это и было её прозвище. Маргеловна, так и говорила: «Разве плохо имя?»  Стоя в глупом положении, наклонившись головой над кроватью, выставив руки в разные стороны:
- Ей богу, прости, не знаю, Варьча. Ну, хушь убей яво, тьфу ой, меня. Не знаю.
Видно было, как убогая старушка очень сопереживала вместе с Аграфеной Никитичной.  В этот момент  Серёжка,  тихо отодвинул занавеску и подглядывал за всем происходящим,  как крикнет. Маргеловна, как стояла на четвереньках, да, так и рухнула головой  об кровать от неожиданного крика  ребёнка.
- Убилась, поди-ка, старушонка? Помочь подняться ей нады ба.
- О, господи, твоя воля, нады ж было так испужать старуху, чуть-чуть лобом под кроватью стену-от не вышибла. На неё ить плюнь она и упадёт не лучше меня, да ишо рассыпется на мелкие гнилушки.
- Да, братцы, кому смешно, а мне не до смеха. Кто знает, сколько находился мальчонка на улице под открытым небом, да ещё наверняка, весь мокрый да в навозе.  -  Все стояли, переглядываясь друг с другом. Никто ничего сказать не мог. Варя не на милость крепко задумалась, глядя на всех.
- Не знам. -  И опять молчок, тишина.
- Мама, он был со мной почти до утра.
- Из чего ты сделала вывод?
- Ты же знаешь, мы всегда в одно время писить ходим. Посчитай,  когда это было.
- Варя  поверила дочери, немного успокоилась. Произошло, где-то спустя,  минут сорок. Наверное, он самостоятельно пошёл на горшок, да не нашёл его, так как в чужое ведро предназначенное для семьи, ребёнок постеснялся в него опорожниться.
- Конечно, дверь-от  у нас на крюк, отродясь на закидыватся. И отворяться она совсем без шума. А я старая ведьма, видать, проспала рабёнчишко-от.
- Ух, ты! – Погрозила она мальчику.
Серёжка тут же скрылся за занавеской, что-то бурчал про себя.
- Нет, что вы не говорите, как бы вы не оправдывались, но детей я больше вам свекровушка не оставлю ни на минуту. Представь себе, что было бы, если бы он ушёл в лес? Руку  протяни – лес рядом.
 Собрав все ребячьи пожитки, стаскала их на берег в лодку. Вытащила бутылку в знак благодарности  для свекрови.
- Нет-нет, я не стану пить. - Замахала руками Маргеловна, не за што потчевать нас за такой догляд.
- Я  выпью! – С удовольствием сказала Аграфена Никитична.
Раз уж забирашь детей, так забирай, пущай мне от энтого будеть худо.  Ты мне токо немного  деньжат отсыпь.
- Всё, мамаша, лимит кончился. Больше от меня ничего не получите и  не ждите. Правда, вот привезла твоей дочери новую школьную форму по блату достала.
- Не нады мне товды ничего от тебя, ступай и носи сама её. Как-нибудь и без хвормы обойдёмся  с ней.
- Как хочешь, моё дело подарить, твоё дело отказаться. Я её снова отнесу в магазин, завтра же с прилавка снимут.
Загудел мотор. По воде расходились мелкие круги от лопастей стационарного мотора. Над рекой лилась песня сквозь слёзы.
Мы плыли по течению,
Сторонкою родной,
И вместе тесно не было,
Нам в лодочке одной.
Песню старалась подхватить милым дискантом  и  четырёхлетняя дочурка Оля.      
И путь наш не кончается,
- Правда, мама хорошо у нас с тобой получается песенка.
- Не слышу-у, что говоришь, мотор заглушает и ветром относит в сторону.
Оленька поняла маму. Продолжала мычать теперь уже про себя, обнимая младшего братишку. Серёжа тоже пытался, что-то пищать в помощь сестрёнке.
Он уже начинает  понемногу, лопотать.  А когда-то и прорываются слова чисто и хорошо понятны всем:  Мама, миляка, мама, как тебя я любу.  Маленькая семейка плывёт до геологического посёлка около часа, так как приходиться это место проплывать через  шиверу, то есть под водой  идёт скальная плита, и слив воды; приходится пыхтеть. Мотор слабый, не подъёмная  вероятность. Порой обходишь это место бичевой.
Доплывая до шиверы, она сомневалась: Возьмёт - не возьмёт мотор. Сила то у него всего шесть лошадиных сил. И, если проморгаешь, опрокинет так, что не будешь знать, куда тебя швырнёт или опрокинет. Тогда поминай, как звали и конец семье.
- А, мать её так,  эту шиверу! – Ругается Варвара. - Не пускать же детей бичевой идти и тащить. И на корме не управятся. Едва-едва головы торчат из-за бортов шитика.
И мелодия, грусть тоски и обиды переворачивают  всё нутро Варьки.
Глянула на высокий берег геологов, Варька увидела:
На берегу уже ждут нуждающие в хлебе. Не дают о собственной нужде подумать, а вечером или ночью опять за те же не решённые проблемы берись.
- За тобой поехал нарочный: спросить, что там у тебя случилось?
- Ничего со мной не случилось, вот вся перед вами. Опоздала всего то на полчаса. Мотор, вещь не предсказуемая.
- А, тут уже говорят, что у тебя сыночка медведь украл. Вы всю ночь искали, да так и не нашли.
- Вот это да-а.  Вот это дааа, я понимаю, чирошное радио работает как часики.  Не успеешь пукнуть, как уже в тарелке вещания раздаётся треск. А там разбирай, кто, что сказал. Так, нет?  Помогите мне лучше вещи занести в сени пекарни. Пока расфасовываю хлеб по населению, дети со мной побудут.
- Вы мне их отдайте до вечера. У меня много ребятишек, им весело будет. – Предложила первая знакомая.
- Уже с меня достаточно, хватит с меня, дважды  доверялась.   Однажды,  и правда чуть ребёнка не потрафила на зверя. После обеда поставлю палатку, в ней печь буржуйку и заживём с ребятишками. Правда, ребятишки?
- Точно, точно, мама, зачем нам  чужая тётенька, мы и в своей палатке не пропадём.
- Ох! И отчаянная же ты Варвара Степановна, как это жить с детьми в платке? Их настраиваешь на свой лад. – Заговорила многодетная мать,
- Пока ещё прохладно не опасно жить в палатке, А вот как хорошо припечёт;   рептилии поползут, вот  в чём дело. – Сказала другая.
- Как припечёт, тогда увидим, чем обороняться станем.
- Не рискуй, девка, с имя шутки плохи, - заговорила третья женщина, желающая добра Варьке.
- Ладно, пошли, я вас выслушала, а теперь до работы пора, вы ведь не так просто ко мне пришли, а за хлебушком.
Человек десять подхватили Варькин домашний скарб вместе с детьми, подняли в гору, прямо в пекарню. Тут откуда ни возьмись,  запыхавшийся подошёл Василий Иванович.
- Что у тебя стряслось Степановна?
- Да ничего особливого, подумаешь, сынок на свинье всю ночь прокатался.
- Как это? – Василий Иванович не мог выразить  слов с испугу.  Как это прокатился? Катался? Ничего не пойму?
- Василий Иванович, это надо только видеть. - Варя пустила слёзы. - Не от добра же я их вот так с позаранок  припёрла их сюда, зная, что надо хлеб срочно выдавать населению. Так боялась, за мотор, чтобы  выдержал и поднял шиверу, знаете, как я боялась, Василий Иванович? Нет, кто этого не пережил, тот не поймёт никогда. Моих два серых полушария работали так,  как будто я чем-то могла помочь мотору, А сердце чуть-чуть не выпрыгивало.
- Нужно было оставить лодку у домашнего берега, я бы отправил людей, они бы тебе помогли с твоей бедой справиться.  Не вой, детей не расстраивай!  Что-нибудь придумаю для жилья временно, а потом на постоянное место жительства  переедешь.
- Не надо мне ничего, вы уже однажды обещали, а прошло больше года.
- Деточка, моя, - геолог приклонил голову Варькину к своей груди. - Так ведь, знаешь такую пословицу: «Дитя не плачет, мать не разумеет». Ты же,  как устроилась, так ни разу словом не обмолвилась о своей нужде.  Как ни спросишь, как дела, как житуха, бытуха? От тебя всегда слышал:  Ничего! Не плохо! Я слышал и от деверя твоего, что ты их решила оставить со свекровью. Ну, кого тут винить? Так, что раз приспичило, давай вместе роды принимать будем. А работу оставить я тебе не позволю, ты у нас здесь на вес золота. Геологи хлебом не нарадуются. Говорят: «Ну, прямо как домашний хлебушко». 
- Кто хоть, однажды, выпекал хлеб в домашних условиях здесь?
Прошла очень холодная зимушка.
- «Правильно Варька поступила, покинула старое и гнилое место. Так о ней говорили все, кто её знал, ревновал и уважал с белой завистью. Очень переживала она за покинутое, ею жильё, особенно,  жаль ей было старую престарую по-чёрному баню. Часто впоминает прошлые годы с деревенскими  молодухами:
- Женщины, а ну-ка, давайте сегодня  соберём  сход в бане, как партизанки. Попаримся,  пополощемся. Когда ещё такой денёк прибудет. Колхозы скоро расформируют. Вряд ли придётся по-родственному вот так вот  похлестаться одним берёзовым веничком, да друг дружку ледяной водой попугать.
- Да, ну, тебя Варвара, - нехотя отнекивались  собанщицы. – С тобой связываться  не хочется. Мы домой собираемся, а ты со старухами на соревнование по четвёртому заходу ползёшь на полок. Как у тебя сердце твоё сдюживает?
- Вот расползутся старушки,  с кем банится, тогда будешь?
- Околеет она без нас! – Поддерживали молодые женщины друг дружку, - и в баню  не с кем будет завалиться. И квасу кружку некому подать будет.
Вся деревня знала, что у Варвары  после парилки в бане всегда состоится попойка брусничным сиропом  в прикуску с мёдом. А как добротно и уютно бывает у неё в старом доме. Не глядя на то, что дому было около  полутора сотни лет. Половицы  широкие, не крашеные, выскобленные  дресвой или песочком излучали аромат свежести  старой древесины. Печь русская  велика по размерам, стояла в углу, справа в дому служившая  боговой ладонью, большой лежанкой после морозов и кормилицей  множеству людей.
Приходили мужья проведать потихоньку под окнами, чем их жёны занимаются, и на всякий случай, может, перепадёт и им. Да не тут то было. 
- Сироп закусывают стерлядью!? Мужики, где вы такое видывали?
- Ты, не мужик что ли? Чем под окнами ползать прихватил бы с собой  трёх литровую банку с самогончиком.
- Да, поди, не вышвырнули бы из укрытия под зиму!
Ха-ха! Ха-ха! -  Болтали мужики про компанейские сходки  у Варьки в дому.
- С ней лучше не связываться насчёт энтого. И порога не хватишь, и не зацепишься  щупальцами за колоды дверей.
- Ха-ха! Ха-ха! – Нечего было сказать, так хоть похохотать!
В летнюю страду не до стола явств, а вот в зимний период; стол особенно по субботам не  был пуст,  ломился от  занятой посуды  с закуской; зато по выходным дням этот стол отдыхал до следующей субботы. Бабы, как повелось, спивали песню:
Во субботу день не настнай,
Ой, да нельзя в поле работать,
Ой. да не боронить не пахать.
- Бабы, вот скажите, чё не живётся с Варварой Проходимцеву? -
Задавая  друг дружке неожиданные вопросы. - Твой гляди, живёт, не мечется под подолами у других баб.
- Всякое, девчата, бывает. Всякое. Бывает, прямо из кровати вытащу не понятно кого. Ох, девчата, здесь с ними нужны ежовые рукавицы. Из конского волоса  вперемежку с иголками от ежа.
А Варвара наша, да, что она? Курицей перед ним сама себя поставила. Вот он и кырмует.
- Я б его в три погибели согнула при первой такой встрече с наложницей
- В чужом глазу соломину видим, а в своём  глазу бревна не хотим рассмотреть, а тем  более уж его вызволить оттуда».
- Не будет больше схода в бане, - думала Варя во время прикосновения головой к груди начальника, Василия Ивановича и  прошептала вслух.
- Сожгли, тунеядцы, переселенцы из средней полосы России баню. Теперь нет туда возврата, тем более и дороги.
- Как сожгли? – Спросил Василий Иванович. – Это ту самую баню, в которой я тоже купался и парился? Эх, и баня былааа…. Меня старая хозяйка в неё приглашала. Ты, знаешь, как хозяйку-то  звали, кажется бабкой  Груней?
- А самого звали дедом  Гришкой. – Варя неожиданно рассмеялась,
- Ты что вспомнила, Варя? – Спросил начальник  участка  ГРЭ.
- Дрались уж они больно красиво с дедом. Дед проиграет, бабка Груня, ему по носу даёт. Сколько раз проиграет, столько он тумаков и зарабатывает.
- А проигрывал, говорят, постоянно с ней. - С переживания начинает искать трубку. Ищет, ищет и ни как не найдёт. Бабка смеётся опять над ним.
- Старый ты хрен, а чё у тя в зубах-от торчит?
- А иде мои зубы, я тожить не найду. – Берёт трубку в руку и опять ищет.
- Возможно, зрение подводило у них?
- Нет, они обои  иголку ниткой заправляли без очков до самой смерти.
- Вот что, значит, стерлядь, Варюша.
- Он, дедок-то, просто так поддавался бабке, чтобы ей было веселее с ним. А так-то он,  как сядет с мужиками в карты биться;  ни за что не обдуришь.
- Вот они  и оставили мне свой  дом с баней, за работу.
- За какую работу в деревне? Ты о чём говоришь?
- Тёлка ногу пропорола, а уже  весна на носу была. Пастбище у нас рядом, а в районе за тридевять земель надо гнать под пастуха. Куда она хромоножкой  в стадо? Да ещё могли не здоровую скотину спороть другой скот. Вот мне и предложили приглядывать за скотиной всё лето. Я по очереди  с сельскими жителями их двоих пасла
- Далеко угоняли, ведь медведь же здесь ходит и не один.
- Бог миловал. Правда, однажды крепко напугал, что и стадо разбежалось, кто, куда и я в разные стороны от зверя.
- Не тронул скотину?
- Он в тот раз сам напугался. Коровы почему-то, как заревут и в разные стороны. У меня шкура как у борова ощетинилась.
- Вот и, слава богу, что всё хорошо обошлось.
- Да, конечно, хорошо, когда всё хорошо получается. Они  подарили мне за это дом, баню. Я же за скотиной  ухаживала ещё и другую зиму. Рана долго не заживала в ноге у нетели. Я ведь её всё равно вылечила всякими припарками и мочевиной коровьей.
- Это отлично, когда человек может бороться со стихией и болезнями по старинным рецептам.  Ну, как? Всё отлично, Варвара Степановна? Не серчаешь на меня?
- За что на вас мне серчать? Вы моя первая опора в этом незнакомом  поселении.
- Мы  построили небольшой, но очень уютный  «Дворец Культуры», так называют  клуб  геологи. В нём  шикарная сцена  с кулисами  для исполнителей танцев, плясок. А что уж говорить об исполнителях  ансамблей, солистов, чтецов, и даже микрофон  приобретён. Рабочим очень нравиться.   Варя, ты бы  зашла как-нибудь  в очаг культуры? Варя знает про дом культуры, всё знает, да  вот беда то в том, что   в клуб не заходит  из-за ревности мужа, и от недостатка времени. Только замесит хлеб, как  бежит до ребятишек, посмотреть, чем они заняты. Ведь как ни как одни  и под замком. Бывает так, что и привязывает их к стене на большой гвоздь с опояской по груди через руки, плечики, вафельным полотенцем, чтобы не удавились. Пока они не научились друг друга развязывать. Ставит рядом с кроватью широкую скамейку. На скамейку продукты: сами дотягивались, сами  наедались и сами укладывались, как поросята тут же рядом на постель. Обмараются фикалиями, и тоже сходит всё с рук. Прибежит, обмоет, сменит рубашонки и  опять бежит в пекарню.
Судили её за такое обхождение с детьми шёпотом из уст в уста,  голословно про себя жители. Да что судить то? За что судить? Свекровь рядом, да пьяница. Золовка на руку не чиста – всё подчистит, если оставишь без замка дверь. Сноха тоже не отстаёт от свекровки,  вместе делят бутылку и даже спать ложится вместе с её мужем  Сергеем без зазрения совести, как ни в чём не бывало. К новым знакомым носить не просила ни кого, так как все женщины работой производственной заняты или  у каждой своих по нескольку детишек.
Вот так и мается наша Варюха-горюха. Обещают садик  в скором времени открыть и обещают принять её детей в первую очередь, как мать одиночку.
Однажды в Варин дом  зашла группа  поклонников  художественной самодеятельности.
- Варвара Степановна, что же ты от жизни отстаёшь?
- Как это я то отстаю? Видите, сколько короедов? Немного за двадцать перевалило, а уже обросла семейством больше нормы на одну. Что-то ещё от меня требуется?
- Этого-то добра и у нас хватает, - говорит одна  веселушка.
- Ты к нам в клуб приходи. Знаешь, какой отгрохали? Это надо только видеть. На словах трудно объясняться. – Предложила вторая незнакомка.
- Куда же я детишек  дену?  Да в ночь, да по такой грязи. А по ночам медведи топают подле домов
- А про слонов ты ничего не слышала? – Спросила третья. – Как же ты собираешься ходить в ночь одна по лесу? Говорят, тебя хотят перевести на буровую.
- Вот уж чего не знаю, того уж никак не ожидала. Разве мне плохо в пекарне работается? И куда же в таком случае мне девать детей в ночную смену особенно? И почему хотят перевести, не знаете? – Она забеспокоилась. – Наверное, чем-то не угодила?
- В общем так! Мы, наверное, залезли не в свои сани. А вообще то я предполагаю, это идея Василия Ивановича, продвинуть тебя, куда выше, говорит, освоит  по буровым технологию практически -  в институт пошлём. Это только его намерения. Не наш воз не нам его тащить. Как договаривалась с начальством, так и поступай, а в клуб ходить ты должна. Говорят, у тебя голос на две деревни слышимость.
- Зачем мне петь на всю слышимость? Можно спеть и на ухо одному, да так, чтобы  сердце тронуло и душу вскипятило.
- Вот-вот и приходи, а мы послушаем местного соловья, чтобы душу и сердце защипало.  У нас есть одна исполнительница поёт – сердце ранит.
- Да, ладно уж вам. Ещё не слышали, а уже обзываетесь. Хорошо, как только,
найду время, подскочу, как-нибудь.
- Ни как-нибудь, а сегодня вечером сбор  художественной самодеятельности.  Уже две солистки есть, ты третья будешь. Глядишь, и коллектив сколотим.
- Не обещаю. Подумаю, как быть с ребятишками. Я их и так то обижаю, тем, что  привязываю на полотенце, пока работаю в пекарне, да ещё на спевки буду уходить и  привязывать. Кажется, не смогу, но всё же соблазнительно.
- Мы придём за тобой и ребятишек унесём с собой. Согласна?
- Так то ещё, куда ни шло. А, если задержимся после концерта, как быть? Я в ночь потащусь обратно с ними. Нет, надо подумать.
- Мама, мы тоже с тобой пойдём. Нам одним скучно здесь. Тётя Тайка приходит, стучит в дверь, пугает нас пьяным голосом. Говорит: Я вас  скоро утащу, чтобы вас мать не нашла. Так мы, поэтому ещё и на крючок замыкаемся, чтобы она нас не утащила. Мы с тобой, мама.
- Девчата, у меня другие планы.
-Рассказывай.
- Я хочу уехать отсюда, как бы не было здесь уютно и хорошо, но жизни у меня с проходимцевым нет, и не будет. Приходит детей, пугает с ружьём не боиться прийти.
- Ты на эту тему поговори с Васей. А ы здесь тебе не советчики. Он точно порекамендует, что-нибудь путёвое, но песни мы твои должны послушать.
Концерт с участием Варвары состоялся.  Василий Иванович, с горечью подсел на скамейку к Варваре.
- Я слышал, хочешь удрать от нас, дочка? Что случилось. А мы то решили перевести тебя на буровые с учётом на заочное обучение в техникуме геологии.
- Это то как раз меня и расстроило, что вам я чем-то не угодила с хлебом, а, значит, о себе я сама позабочусь.
- Что, ты? Что, ты, Варенька? Мы рабочкомом обсудили:  тебе расти надо, а ты в муке погрязла.
- Как это я в муке погрязла? Как это вы без меня меня женили? Разве так можно?
- Исполняет  русскую народную песню Жихарева Варя. «Вдоль по Питерской»
- Ступай, дочка, надо послушать твоё новое амплуа. Возможно, и правда ты как птица вклетке у нас находишься. А птица в клетке не поёт.
- Я не птица. Я Арестантка.
- Почему ты так себя обозвала?
- Всё потому, что у меня нет до настоящего времени ни метриков, ни паспорта.
- Это, как же так получилось  уменя, что я тебя принял на работу без документов?
  Перед отъездом, Варя показала, на что ещё она способна, полностью взяв на себя концерные номера. В небольшом клубе был настоящий аншлаг. Её не отпускали, пока по заявкам слушателей не исполнит песни.
- Знаешь, милая моя, девочка, я помогу тебе, если как только дашь о себе знать. Твоё место в городских клубах, на больших сценах. Возможно, когда-то мы услышим тебя издали. Поезжай, дочка, по-отцовски даю напутствие, но, если что, мы всегда будем тебе рады, всегда будут открыты для тебя  двери в нашем геологическом посёлке. Только, думаю, вряд ли тебя сюда загонишь после широких сцен.
- Загадывать не будем. Мне бы, главное, отвязаться от пастуха. Вон, видите, ждёт?
Возможно, и встретимся, когда-нибудь и где-нибудь.
- Да я то уже на пенсию ухожу, вряд ли я здесь тоже лольше задержусь

Неожиданная встреча

Минуло  шесть  лет.
Варвара вместе со своими детьми  сидела в мягком уютном Икарусе. При незначительном толчке, приподняв голову, поглядела на пассажиров в автобусе, впереди себя. Потом перевела взгляд на окно, рассматривая окраины города и остатки таёжного лесного массива. Посмотрела ласково в глаза младшему сыну, погладила по головке; поцеловала обоих сына и дочь и снова прониклась в сонное царство.
-Скоро приедем, - прошептала она детям.
Вошедший мужчина, занял место с сыном на переднем сидении. Он с завидной ревностью внимательно всматривался в лица Вариных детей и на неё.
Варя поглядела на мужчину и на его ребёнка, потом ещё раз, потом другой, третий. И чтобы не смущать впереди сидящих, из-подо лба, как бы невзначай, снова  рассматривала двоих.
-Простите, женщина, вы не могли бы увидеть в окне более интересное, чем на мне?
-Не могу же я голову повернуть через детей, у меня шея то не журавля, птица и та не может глядеть всё время по сторонам. Представьте себе, взгляд сосредоточила на вас.
-Ну, уж нет, это уже слишком с вашей стороны.
Женщина, что-то припоминает, и тут же задала себе вопрос:  «Спросить - не спросить?» Такой уж, видно, характер и подобного случая она никогда не упустит. Меняясь красками  в лице, она всё-таки спросила:
-Мужчина, простите меня за не скромный вопрос, - откашлявшись в кулачок. – Вы, никогда не бывали на берегу Ангары? И тут же она замолчала.
-Мы сейчас находимся приблизительно на берегу Ангары.
-Не-ет, это совсем другой случай; я имею, в виду, между Стрелкой и Богучанами.
-Мама, что ты пристала к человеку, - пытаясь помешать разговору дочь
- Видишь он уставший и не хочет говорить с тобой, а ты со своими домагиваниями.
-Ваша дочь права, я немного устал с дороги  и опять в дорогу.
Варю так и подмывало, сказать, Николай, но боялась своих собственных детей за наивность. И всё же она не только сказала, она крикнула на весь автобус.
-Коля?! – и тут же присела вместе с детьми.
-Откуда известно вам имя моё? Да, я Николай, а дальше, что? Может, вы ошиблись, женщина, разве мало бывает на свете двойников? – Мужчина замолчал, но продолжал всматриваться в лицо женщины.
-Да-да, похоже, что я ошиблась, извините.
Она повернула голову в сторону окна.
Мальчик сидевший рядом с отцом  спросил:
-Это моя мама? Да, папа?
-Да, не-ет, же, сынок, мама твоя давно умерла.
-Простите за вторжение в вашу жизнь, я совсем ни чего не подозревала и даже не хотела взбередить ваше прошлое.
-Обожди, сынок, - ничего не объясняя сыну, - дай врубится.
Мысли хаотически путались в голове мужчины.  Кровь пульсировала в висках на опережение обстоятельств.
-Не припомню, простите, женщина.
-Да разве я вас заставляю припоминать? В чём дело, успокойтесь, бога ради! Я подумала, но не удержалась. – Варя решила, что мужчина просто не хочет никаких воспоминаний, а сам  знал, кто сидит перед ним. Я всегда такая: влипну, а потом не знаю, как выйти из ситуации.
В автобусе наступила  тишина. Все ждали ответа  на вопрос Николая.
-Это, ты, моя мама! – настойчиво заявил мальчик.- Варя не знала, что ему ответить.- Ты просто не хотишь меня знать; бросила в детдоме и уехала!
Я совсем не маленький был! Я помню тебя.
Женщина и мужчина неловко изучали друг друга при всех присутствующих, и даже кому нужно было сойти; оставался на месте, в ожидании развязки.
-Это моя мама! – С достоинством хозяина своего предмета ответил на вопрос мальчика сын Вари, которому было  шесть лет.
-Нет, это моя мама! - С твёрдой настойчивостью крикнул сын  Николая Варя  поднялась с сидения, шагнула к Николаю и шопотом произнесла: «Назвала тебя по имени, потому что не забыла».
-Что ты ему сказала? - Спросила Ольга,.- Чтобы отстал от нас?
-Варенька! Варюша, неужели это ты? – Мужчина прислонил рукой сына плотнее к кабине водителя, поднялся, обнял, поцеловал при всём народе.  Прости, милая, прости, за всё, что так получилось.  И надо же ведь не узнал! Я не грешен перед богом, а уж тем более перед тобой.
Мальчонка,  доволный случаем, втиснулся между Николаем  и Варей.
-Я же говорю, это ты моя мама, я тебя долго ждал, мама! Теперь ты никуда не уйдёшь от нас?- Мальчик задавал и задавал вопросы сквозь слёзы. Я так долго тебя ждал, мне так было скучно без тебя!
Оля, увидев слёзы мальчика, тоже заплакала.
- Серёжа, мне жалко мальчика, он видимо, сирота, ищет свою маму.
-Прости меня, если можешь, Варя.
-За что прощать? Ты, что-то натворил?
Народ, сидевший в автобусе, заговорил невпопад в адрес Николая. - Наплодил, как щенят и в бега на длинные дистанции пустился, даже дети-то не помнят его.
-Ещё просит прощения, - сказала вторая женщина.
-Ребятишки-то капля воды, отец.- Прошептала третья женщина.
Парочка стояла посередине автобуса, нежно прижавшись, друг к другу, глядя счастливыми глазами в лица пассажиров.
-Оленька, ты постарше девочка, пригласи мальчика рядом с собой, поговорите с ним. Познакомьтесь, угости его тем,  что у тебя есть в сумочке.
Сережа отвернулся к окну и не хотел заводить знакомства.
-Поговори, с ним, Сережа, ты же мальчишка,- уговаривала брата Оля.
-А, чё, я должен делить свою маму на троих, подумаешь, сынок нашёлся. Не буду знакомиться и всё, если он мамой будет её называть! Не буду и всё. Вон сколько людёв, что со всеми  делится?-  Сережа  отвернулся.
-Да, не тронет он нашу маму, у него своя мама скоро найдётся. – Мальчик вздохнув, принял угощение от Ольги.
-Пройдём на заднее сидение, там есть места, хоть поговорим, а они пускай здесь знакомятся, - Николай  взял одной  рукой вешьмешок, другой Варину руку; присели, начали ворковать, что голуби на крыше, у всех на виду. Прости, пожалуйста, ещё раз прошу, - целуя её в щёку.- А ты очень изменилась, знаешь, такая женственная; даже намного красивее стала, что ли или уж симпатичнее.
-Не красивая, - вмешался в разговор мужчина лет пятидесяти, стараясь помочь Николаю  выйти из ситуации, - нежная и  притягивающая симпатия.
-Скажите, а, что лучше красота или симпатия? - Спросила Варя не медля, - оставив разговор с Николаем  на второй план.
-Вы, знаете, женщина, для меня красота - это приторность, как  к сдобному печению, а симпатия человека, особенно женщины, для меня не приедающийся продукт, к которому постоянно так и тянет. Так, что для кого как. Жена моя тоже чем-то на вас смахивает; мы с ней прожили уже тридцать лет, и менять не собираюсь.
Николай  понял  намёк пассажира, но разговора у него с ним не получилось. Он повернул Варю снова к себе.
-Простишь, нет, меня? Только вот сам не знаю; годы пролетели как…
-Да ладно, за что прощать то? Годы  сгладили обиды. Давно уже всё позади.
Как ты изменился Николай? Прямо совсем не такой, был, как теперь выглядишь. Стройный стал красивый, не признаешь тебя сразу. И зубы все на месте, а то ведь дупло целое  сверкало темнотой. И шевелюра такая же…
-А вот признала же первая, я же тогда был весь в грязи, в гематомах. Хромой старик и не больше.
- Скажи, от кого ты узнал о моей свадьбе,  или кто написал тебе?
-Долго рассказывать,  я ловил каждую новинку  с Тихой заводи особенно. А платье тебе хорошо подошло, Варя? – Николай  старался переменить разговор, чтобы она не спрашивала от кого узнал он о свадьбе.
-Мне любопытно, почему молчишь?
-Парень случайно со мной лежал в одной палате, солнечный такой, ты его тоже отправила в больницу, как и меня, только с энцифалитом.
-Везёт мне на таких уродов, - с нескрываемой иронией ответила  Варя.
Извини, это тебя не касается. А откуда он узнал?
-Наверно, понравилась ты ему, да он этого и не скрывал. Короче дружок его живёт в твоём райцентре, там живут его родители. Он услышал о твоей заварухе от него. Зря, говорил он, ты связала с ним судьбу, кстати, он хотел отблагодарить тебя за спасение его жизни, ещё бы часок другой и всё.
-Отблагодарил, на свадьбу заявился, с куском отреза на платье, да часы подарил, говорил, что это ты ему передал. Ему было известно, что я свои утопила из-за тебя. Теперь я точно знаю, что ты с ним знаком.
-Я ему завидую; он был на свадьбе твоей, а мне не пришлось, извини.
-Как пришёл, так и ушёл вместе с отрезом. Бродят тут: как не резаных собак. Отрез оставил, сам пешком потёпал  пятьдесят километров через тайгу. Правда, плясал он на свадьбе отменно, профессиональный танцор, плясун. Ничего не имею против этого.
-Не правда, я часов не дарил тебе. Так ты мне не ответила. Платье тебе подошло или нет? Я же так старался с мамой подыскать тебе размер.
-Не тронула я твой подарок – всё в сохранности блюдёт девственную чистоту до следующего случая.
-Муж то, кто у тебя,  Серж, Савелий или тот дембель?
-Ни чо, штучка, - подслушала женщина, а он ишо извиняется перед ней!   Много нас, таких в Сибири, не ошибись, милок, во второй-от раз.
-Мужа то Сергеем  звали, да вдова я нонче, убили его при пьянке за женщину, какую то. Не изменился он ни чем; не могла его выправить, как  ни прилагала усилия. Дети хорошо, что  не помнят его, не в него они пошли, в меня. Он к моему несчастью дважды был убит, да выживал, а вот в третий то раз не пришлось вернуться  ему к жизни. Сильно изрезали его ножами за ****ство, за чужую рюмку. Я сама то не идела его покойного и ничего толком не знаю, а всё-таки не  провожала в последний путь. Царство ему Небесное. -  Варя перекрестилась. А за ней начали креститься пассажиры. Все там будем. Только смотря, чем, и как будут вспоминать.
-Горбатого, дочка, могила исправлят.  Нам уж, бабам, не обтесать их уродов-от эких,- вставила своё сожаление та же пассажирка.
- Вся деревня тебе говорила: не порти свою судьбу, а значит, того следовало ожидать.- Вздохнул Николай.
- Судьба милок, на лбу не обозначена, значит, в зеркале её не увидишь.
Вмешалась  другая пассажирка Икаруса.
-Сама я виноватая, тебе решила отомстить. Ни письма и не открытки за три года. Дед сто семнадцатилетний, тот, что спас меня от змеи  разочаровался. Говорил: «Помирать нады, не дождусь я твоей свадьбы». Проходимец твой утопленник!  Верил в тебя, меня поддерживал и ждал. А потом обиделся, однажды плюнул на земь с горечью сказал:  «Хошь бы весточку подал».
-Кстати, а собачка, его выжила или нет? У неё вон как разбарабанило шею. - Варя молчала, думала о своём прошлом. – Так выжила или нет? У меня, видишь, какие обстоятельства. Теперь то я могу, как женщине, как другу признатся, наверное, поймёшь меня? – Николай  не знал, как объяснить.
Пассажирка, соседка по сидению, придвинулась вплотную, чтобы расслышать, о чём воркуют голуби.
-Да-да, собачка то выжила, на свадьбе с дедом была,- с опозданием ответила Варя.
-Покойничек повредил мне мужское достоинство, хорошо, что мочевой пузырь не растоптал. Лежал ещё в Красноярске, надеялся на выздоровление и думал, как только, так сразу без поворотно к тебе умчусь. Понял, что  результат отрицательный, махнул рукой и  до дому. Посчитал, что всё кончено. Что я тебе мог написать о себе? Жив, здоров, лежу в больнице? Не вышла моя задумка. Не способен я к женщинам и женщин ещё не видел. Вроде и войны нет, а вот инвалидом стал без времени. Третья группа инвалидности   у меня за плечами. Ношу, как походный рюкзак геолога, без него мне теперь никуда. Вот так, наша власть распорядилась нашими судьбами, да и с моими друзьями не лучшие обстоятельства сложились.
-Власть, говоришь? - С упрёком спросила Варя. – А ребёнок чей? Это что уже третий по счёту, как я понимаю.
-Отец  мальчишки, погиб в шахте, мать спилась, лишили родительских прав; не известно, где она теперь болтается. Вот из дедского дома решил забрать его; свободно отдали, Он же мои  инициалы носит. Только об этом ему никогда и ни слова, и ни кому. Он не помнит своего отца.
-Путанная  история, какая то, -вслух проговорила любопытная женщина
-Значит, Коленька, круглая сирота, - многозначительно подчеркнула Варя. И всё же я на тебя в обиде немножко.
-Зачем, почему? Я не мог  тебя обманывать, Варенька, не мог.
-Ты не обещал на мне женится! Обещал вызволить меня из глухомани, дать прописку в Москве, познакомить со своей мамой, говорил, что вы понравитесь друг другу. Ведь обещал же, правда, нет?! Мама, как там у тебя? Как её здоровье? Если знает, что обо мне передай привет ей.
-Как же она не знает о тебе? Только  вот нет её в живых уже,- Николай  замолчал и долго не разговаривал.- Машиной её сбило вместе с яблоками; лежала в яблоках, как будто издали в цветах. Припасала для компота яблоки.
-Милок, прости меня, что я так о вас сообразила. Дитё твоё без матери, а её детки-от без отца. Годы-от, гляжу я на вас, не истёрли воспоминания. Вижу, горит  огонёк между вами. Пламенем горит душа-от ваша. Это мой вам: совет да любовь. А мне уже и сходить пора. Дом-от мой эвот рядом, заходите ковды будете нимо проходить. Много нет- чаёк-от согрею.
- Спасибо, бабулька не медленно примчимся, если, что. Как, ты, на это смотришь Варя?
-Подумать надо, теперь совет требуется от детей, как они на это поглядят. Теперь уже не для себя для них выбирать надо. Не хочу терять мужей. Вон, видишь, как обернулось у нас с тобой?  Тебя потеряла, мужа первого  тоже потеряла.
-Сколько тебе, красавица лет? – спросила вездесущая  женщина.
-Та-ак. Восемнадцать плюс четыре и ещё плюс десять.
-Тридцать два. – Николай  откладывает пальцы на руках
  -А тебе? – спросил  из любопытства рядом мужчина.
-Та-ак, двадцать три плюс четыре, да ещё плюс десять лет. Много!
-О-о-о, мило-ок, через пяток лет сравняетесь, друг на друга будете схожие. Да, вы, и так смахиваете друг на друга, как брат и сестра.
-Токо от разных матерей, - добавила четвёртая, принявшая дискуссию.
-Вот, видишь, ещё один сват подобрался к свахе. И фата у вас девственная хранится. И кольца уже подобраны по размеру, как я понял.
-Как, ты на это смотришь, Варя? Да, кстати, пока не забыл, скажи-ка, у тебя есть подруга Зина.
-Ты, что заблудился между нами? Не так ли? Есть. Была.  - поправила себя Варя, - Она сейчас замужем за профессором. Обхитрила она меня. А я свою судьбу испытывала дважды. Не получилось у меня по-честному сбежать без красных корочек, пока замуж не выскочила за их отца.  Он работник МТС государственный служащий, освободил меня из пут колхоза, и жила до него  арестанткой двадцать лет, зато надел ярмо похожее на колхоз. Куда мне теперь с ними? И без них мне теперь жизни не будет. Для чего я тогда на свете живу – для них!
-Так ты мне не дала ответа. Что нам ответить свидетелям автобуса?
-Мы ждём! Нам давно было выходить!
-Дайте, нам ваши адреса, товарищи, пассажиры!
-Да, что  вам наши адреса? Вот наши дома, заезжайте!
-Ты сейчас далеко путь держишь, Николай?
-Домой, в Москву.
-А, ты, куда?
-В Братск.
-Так, ты, уже в Братске?! – решил поправить  Николай.
-Не-ет, милок, это ещё ни Братск, это Падун, милок. – Поправила тётя.
-Когда едешь?
-Билет взят на послезавтра.
-Так поедем к нам, ко мне, в Дом Культуры, у меня сегодня концерт. Ты же никогда не слышал моё исполнение.
-Ты, что-нибудь закончила? Какое заведение?
-Ты, мне так и не ответил, зачем тебе нужна Кира, моя бывшая подруга.
-Ищет её бывший дружок, знакомый мне капитан. Наградила она его.
Алиментами не по законному обстоятельству.
-Помню такой разговор с ней, в этом деле предоставь им  самим разобраться. У тебя своих проблем  не распутать.
-Ты мне тоже не ответила, какая у тебя профессия. И тут же задал вопрос сыну, - ну, что, сынок, поедем к друзьям?
-А почему ни к маме? – обиженно спросил Николай  младший.
-Коленька, поехали с нами, мама песню новую  написала и сама споёт. Поедем, послушаем. У нас переночуете, ты со мной, на одной кровати, а мама  с пап.., - Серёжа  вовремя  замолчал, хотел, было по привычке сказать с папой.
-Ты ему имя  дала в память себе о нём,  понимаю, понимаю.
-Как же  не дать ему его имя, если он  его отец.
-А Ольге дала имя Татьяна Сергеевна, помнишь её?
- Как их здоровье обоих? Как же не помнить, крёстную мать, ты знаешь, перед отъездом в больницу, как они купали меня в бане по чёрному, смех и грех, как женщину было стыдно, а как  медику приходилось подчиняться.
-Их нет уже в живых - три года, как - фронтовики всё же. Не долгая жизнь у них. Мои родители одногодки живы ещё, рыбачат, огород сажают, поросёнка держат.- Она продолжила повествование о прошедшем. - Это я дала такое им указание: побрить, помыть, почистить, поскоблить тебя
-Лезвия не было,  и побрили бы, да я бы им, наверное, не дался.
Как много было не договорено за тринадцать прошедших лет. Как много утекло воды. И казалось, что любовь с первого взгляда решает вопросы, куда быстрее, чем эти тринадцать.
-Водитель, пожалуйста, остановите автобус, мы прибыли.
-Да,  кто-то прибыл, только  пока? – вздохнул Николай, подавая руку Варе.
-Коля, поехали к нам тогда. Мама в клубе будет песни выть, а мы с тобой на велике покатаемся по стадиону. Пускай и Ольга идёт  с ними, чё нам с бабами делать.
-А, ты, меня спросил, куда я хочу? Может, я тоже с вами на велике хочу покататься? Дети по взрослому решали вопросы кому и чем заниматься.
- Я с мамой пойду в театр. – Отстаивал свои права младший Николай. – С мамой и всё!- Коля подбежал к Варваре Степановне,  взялся за руку, и довольный своей победой, стал  весёлым,  как никогда
-У нас нет третьего велика, сиди, тогда дома! Ты любишь книги читать, вот и сиди, - Серёжа  привязался к  маленькому Николке, кажется, не на шутку.
-Вот! Глядите на них: то не разговаривают, сначала приглядываются друг к другу, а потом не разлей вода. - Говорили в след, уходящей из автобуса, и.  кажется, счастливой  новой семейной ячейке. Идите, милые, нечего боятся детей; они уже без вас решили ваши проблемы
-Ну, что к тебе идём, Варя? – взволнованно спросил  Николай Николаевич Московских.
-Давай, сначала забежим в мой коллектив, отметиться надо часа на два;  отпрошусь по поводу твоего приезда. Мне стихи нужно отдать, чтоб положили  мелодию на них; послушать, как они будут звучать, и о чём они говорят.
Я тоскую по Родине,
По Родине самой большой,
Там рябина, смородина.
Пахнут над рекой  Ангарой.
Над полями, над чистыми,
Снег искрится алмазом седым,
И по-прежнему пахнет черёмухой,
Воздух стал дорогим и родным.
Там девчонкой бродила по росам я,
На ромашке гадала  себе.
Серебром  покрыло мне  голову,
Страдаю,  о чужом и далёком тебе.
-Ну, и как, вы, находите эту песенку, первый куплетик  не  повторила?
-Зачем такая официальность? Я к тебе по-простому. Ты, сама пишешь стихи? Варенька, а ты всё такая же весёлая; ни сколько не изменилась в характере. По моему вкусу, так: и мелодия звучит:
-Во! - Николай выставил вперёд большой палец,- почему, ты, считаешь, что ты не музыкант? Мелодия ведь тоже твоя?  Прости, меня, за молчание три года. Просто думал: кто я такой заброшенный вихрем, втоптанный в ил, безпомощный, еле ходил  на двух ногах в течение пяти лет. Решил просто: не нужен я ей такой и всё, а там гляди сама. Тебе решать, у меня трёхкомнатная квартира, извини четырёх. В одной комнате я занимаюсь работой, я осуществил свою мечту; маленький архитектор, как и ты, маленький музыкант.
-Я трижды дипломант  по исполнению народных песен, от художественной самодеятельности. А говорили:  колхозникам путь заказан. Была я одной ногой в мечте, но таким  шагом я не хочу достигать этой цели. Давали намёк на интимные отношения, как я понимаю, и всё-таки, я остаюсь, как всегда, сама собой.  Меня руководители уважали и в тоже время побаивались, чтобы, что-то из коллектива не улетучилось до их второй половины.  Быть доносчиком – не в моём характере.  На этом поприще я  счастливая и мне достаточно.  Хоть и маленький  музыкальный работник, а  всё-таки цели своей добилась. Вырвалась из рук родителей через скандал. Как сейчас вижу:  стоит отец на горе, ты помнишь нашу местность, стоит, значит, с ружьём в руке, в кольсонах. Одна нога  оголённая, гача завернутая была у него; воторая по земле тащилась.  И опушка у кальсон ниспадала с бёдер,  и всё-таки он в меня в след опять стрелял. Представляешь, нет, оставить запечатлённой картину на всю жизнь отца с ружьём, стрелявший в мою сторону. Тем более, что моя зрительная память намного много яснее чем умственная. С тех пор я пока их не видела. Не имею понятия, что там с младшими в доме. Ничего не знаю.  Не ведаю и знать больше о них ни желаю. Пусть это будет грешно с моей стороны. Мне,  однажды, кто-то свыше сказал: «Ты обронила крест, подними его. Это и будет твоя судьба». Честное слово я была крещёной в церкви городской, когда мне было всего около  года. Мне надел священник крестик. Но отец после войны его дважды срывал. Я опять приобрела в церкви. Отец опять его сорвал.
- Я твоих родителей не пойму. Мать креститься перед образами, Отца крестит перед уходом в тайгу. Отец неоднократно срывал с тебя галстук. Так кто он твой отец? В течение многих лет я часто вас вспоминал, но его раскусить, понять не мог. Прости, если обижу; являются ли они твоими родителями?
Накрыли круглый стол белой скатертью, сервировка  не заняла много времени. Успевали, пока дети играли, катались на велосипедах.
- Звать нужно детишек.
- Нет, погоди, пусть ещё погуляют на улице, - всё также застенчиво, как, когда-то, давным,  давно, Николай  взял Варю за руку и нежно поцеловал в щёку.
- Не нужно, Коля. Это уже ни к чему.
- Почему? А мне очень хочется тебя обнять. Мне, кажется, у меня вспыхнуло новое чувство, так почему же я должен его опять потерять?
- Прежде всего нужно меня спросить, осталось ли у меня такое чувство к тебе, после того, как я ждала от тебя весточку из больницы?
- Так, ведь я же был никто. Я не был мужчиной.
- Но ты был, прежде всего живым человеком. Жёны с войны инвалидов приняли и до сих пор живут. А ты, что ты  из себя возомнил?
- А, когда я тебя вытаскивала из ила, из-под брёвен, ты был мужчиной? Ты был вообще никто, не жилец, но я старалась, надеялась на мёртвого дорого мне человечка.
- Прости, Варенька.
-  Давай, лучше сменим пластинку о любви, переведём на житейский лад, а заодно и детей покормим и сами покушаем, как хорошая крепкая семья. Я ведь так и живу, как мать одиночка. Так хоть теперь позаботится о полной семье.
- У тебя не плохая квартира, Варенька, и обставлена не бедно. Всё имеется. Телевизор, кажется, «Берёзка» последнего выпуска нашего завода. И тройка  радиомагнитола.
- По-маленьку приборохляюсь. Я же теперь не арестантка, без паспортная, где все гроши мои изымались и напрявлялись не по моему желанию. На кого надеяться то? Только саму на себя и всё, - Варя подошла к окну, отворив его, увидела: ребятишки с кем-то дерутся, а Ольга колотит всех подряд. Коленька и Сережа  стоят, как по команде подальше в стороне.
- Господи, да что же это за такое? Хоть не выпускай на улицу! Обязательно попадут в переплёт.
- Ух, ты, безотцовщина! - Молодая особа гналась за дочерью Варвары, вот-вот настигнет и долбанёт.
- Я ей сейчас покажу безотцовщину! Я ей покажу! Она раз и навсегда забудет это слово. – Варя выбежала из подъезда на помощь к дочери, но женщину, словно ветром сдуло.
- Мама,  она в нашем же подъезде живёт на четвёртом этаже. Пойдём, я покажу!  - Ребятишки пошли вместе с Варварой на четвёртый этаж. Маленький Коленька  крепко ухватился за руку Варвары, был горд за свою новую маму.
- Ну-ка, гадина такая, открывай дверь. Сколько ты будешь стравливать детей? Тебе что зрелище по зубам, мои дети без отцовщина. Тогда  твои дети зека. Это в порядке вещей? Лучше  детей самой растить, чем от рецедивиста. Чьи дети лучше одеты мои или твои?  Чьи дети лазят по помойкам и бутылки собирают. Твои или мои?  Вот, что паскуда, ещё раз услышу или увижу, как моих детей будешь стравливать, как собачат, я тебе спички выдергаю и в нос вставлю, чтобы для  начала прочихалась и занялась воспитанием короедов.  Надо же тварь такая, они старше их на четыре года. Им бы своих  друзей подыскать, так они лезут туда, где можно быть властелинами.
- Они у нас велик отобрали, мама, - пожаловался  Коля.
- Что-что, велик?!  Да я сейчас двери с крючков поснимаю! – Варвара  не на шутку разозлилась и закричала ещё громче. – Я этот велик ребятишкам за калым да поблату сторговалась,  а эта тварь паршивая будет чужим добром пользоваться. А, ну-ка! Ребятишки, я сейчас разбегусь! - И дверь с крючков, как не бывало! А в коридоре с правой стороны стоял новый велосипед.
- Вон, он, мама! – Обрадовался  Коля. – Мне можно его взять?
- Мы взяли Бастилию, почему бы не забрать своё добро!?
При выходе из квартиры было видно: за столом сидели двое мужчин и женщина за распитием спиртного при наличии одной селёдки на кусочке бумаги.
Николай Николаевич наблюдал за проишествием с площадки второго этажа.
- Папа, мы отобрали велосипед! Гляди, новенький совсем ещё.
- Его нужно от солидола оттереть – Поддержал Сережа Коленьку.
- Как от солидола? – Удивилась  Варвара, - Он купленный с начала весны.
- Правда, правда. Давайте, руки мыть и за стол. Щи остыли, надо снова разогревать.
Вот так вот и воюю за ребят и за своё собственное. А как иначе? На голову сядут и размажут.
- Конечно, я с тобой согласен, наблюдал за тобой. Зачем тебе мужчина, ты и за отца и за мать всё сразу.
- И вам бы не мешало за маму заступиться. – Оля, неожиданно так подчеркнула, что Николай Николаевич  отложил ложку на блюдце и отдвинул в сторону. – Да не переживайте, доесть сначала нужно, потом отодвигать тарелку от себя. Мама и без мужика хорошо справляется с нами. Её хлебом не корми. Ух! Какая она у нас, правда, Серёженька!? Вы бы видели, как мама квартиру, в которой живём, отстаивала. Рассказать не возможно, это нужно видеть.
- Было дело, дочка, только кому это интересно. Умом не возьмёшь – приходится и силу применять. Не зря же говорят: Ума палата – ключ потерян. Ума не хватает – примени силушку. Знаешь, Николай, из деревни меня родители не однажды просили и отправляли подыскать местечко, для работы, для постоянного места жительства.
- А, что отец то сам не мог?
- Не может он. – Вставила словечко опять Оля. – Ему до первого порога, если в кармане рубль завалялся. С рублём же его не отправишь, вот мама его и заменила.
- Кушай на здоровье, дай, страшим поговорить.
- Слова сказать не даёшь. Как в магазин идти, так Оленька, ты моя доченька. Ты, у меня за старшую. Сбегай за колбасой, за хлебушком, за камбалой, а тут  слова  вымолвить не можно.
-  Ольга, хватит маму перебивать! Пусть старшие разговаривают.
Ольга надула губки и притихла, слушала и вспоминала, как они получали квартиру.
- Ну, вот приехала я на Усть-Илим. А там одни палатки. Приезжала Александра Пахмутова,  Ада. Якушева, Юлий Ким. Весело было молодым и мне в том числе. Да не до веселья уже мне было. Я зачем поехала то? Чтобы жильё снять и работу получить, а в Усть-Илиме то какие квартиры, если в палатках люди - первостроители жили. Поработала я  с полгода, пришёл приказ из Братска, одиночек откомандировать  на завершение строительства тринадцатого алюминиевого завода, ну, чтобы  к сроку сдачи уложится. Как я ни прятала свой нос в Усть- Илимске, лично мне на следующее утро приподнесли злополучный приказ. Переводом с сохранением северного коэффициента, сохранением непрерывного стажа. Я в Усть – Илим тоже приехала переводом из геологии, сокращённо АГРэ. Переводным  рабочим,  малосемейным  пообещали  квартиру в течение трёх месяцев. И ещё пообещали увеличить премиальные.
- Ну и что? Выполнили, обещанное, переводным? – не дожидаясь конца разговора, спросил Николай.
- Да, ничего не хочу сказать плохого в адрес руководства. Выполнили. Да только не для меня.
- Почему?
-Сама виновата. Сглупила с одной стороны, а с другой стороны опять же если бы я объявилась ещё при трудоустройстве в Усть-Илиме матерью – одиночкой, меня бы на стройку нигде не взяли. «У нас тут своих теперь хоть пруд пруди матерями-одиночками. Жилья ещё не построили, а детский сад уже открыли», так отвечало руководство стройки рубежа Сибири. Со мной ещё такая же попала в такую же ситуацию. Родители  терпеливо ожидали моего сообщения о переезде. Отправляла им на детей заработную плату. Я же на двух работах вкалывала. В пекарне и на стройке.
- Так ты всё-таки помирилась с родителями?  Вспоминаю характер, и как это тебе удавалось? Обои профессии не из лёгких?
- Днём на стройке, ночью в пекарне. Да ещё мастером смены поставили со слов и предварительной сдачи экзаменов: «Какая должна быть вода при замесе?
- Я думаю: тебя этому учить не нужно было.
- Конечно, сам знаешь, какой хлеб тебе в палату приносила. Ну и дальше, сколько дрожжей,  и тому подобное. Короче проскользнула, рассчитывала остаться в пекарне. Да заработок был там маловат. На стройке как никак до трёхсот рублей доходило.
- Ну, и бросила бы вторую то работу, зачем было так себя утруждать?
- Кто бы нам купил телевизор, соседи что ли? – Опять вмешалась в разговор Оля.
- Подожди, дай договорю. Не мешай нам.
Ребятишки наелись, выскочили из стола, убежали в другую комнату.
- Без них, спокойнее, пусть там себе одни побудут.
- Телевизор, кажется, включили.
- Ну, и пускай, там сейчас детская программа идёт
Слушай, дальше. Мне вроде бы понравился городок. Он ведь отстраиваться начал где-то с пятидесятых годов вместе с плотиной. Тут и Дом культуры есть, музыкальная детская школа, и общеобразовательная школа  и не одна. Вобщем всё путём. И кружки художественной самодеятельности  в самом разгаре. А мне того и надо было. Короче есть чем поразвлечься: людей посмотреть и себя показать.
- А  с работой как была увязочка?
- А, как же? Само собой разумеется. Всё синхронно получалось.
Правда, немного приоделась, приобулась, я всё-таки оставила работу в пекарне, из-за самодеятельности. Лучше попеть, чем хлебом заесть. Я ещё и в вечернюю школу записалась. Дошагала  до последнего класса. Всё путём, Николай, всё пока путём
- Ну и смешная же ты Варенька!
-Ничего смешного не нахожу, на жизнь гляжу с реальной точки зрения. Ну, и вот, слушай дальше. Сдали мы тринадцатый корпус точь в точь во время. Мы на день сдачи корпуса  приготовили большую концертную программу.
- Надеюсь, ты себя не подвела? - Николай застеснялся, порозовел. – Какую ты исполняла песню? «Ой, дивчина шумыть гай?»
- Надо же ещё помнишь тот инцидент с приёмом в комсомол?
- Как? Не помнить? Все! До одного слова,  помню, как ты рассказывала, нам в палате. Дальше рассказывай, какую песню пела на открытии цеха?
- Ты не поверишь. Время зимнее было. По сезону и песни пела.
«Ой, мороз, мороз» на бис приняли. Потом «Вьюга во поле завыла».  И цыганский романс. Вызвали на бис. Я, конечно, была на высоте. Начали спрашивать: кто такая, где работает. Холостая или нет?
- Я представляю. Очень рад за тебя. Дай, вспомнить, чем я тогда был занят? - Николай долго трёт лоб, гладит свои руки, водил ими по щекам. Но вспомнить, чем был занят так и не мог. Наверное, тебя заметили и поощрили этой квартирой? Так-нет?
- Как бы не так! Кто хлостячке даст квартиру, когда семейных много на очереди. А тут, вдруг, узнаю: Таньке, она тоже пела со мной в одном концерте. Выделили двух комнатную квартиру.
- Не знаю, извини. Ваши проспекты мне не извстные.
Варя заподозрила в Николае; он как будто бы ревновал  её, только к кому не понятно. Но это чувство ей по крайней мере очень сильно передалось. Не подавая вида,  Варя продолжала.
- Ах, так! – говорю, - ей соплячке квартиру, да ещё двух комнатную?
Ладно, и мне выделите! Мне то уж и подавно положено. На следующий день я приношу заявление на квартиру.
- Вам петь надо, а не квартирой заниматься.
- А я говорю мне квартиру нужно! - Слово за слово.- У меня двое детей, я без квартиры, а вы одиночке выделили.
- Ври больше! Не положено.
- Я нисколько не обманываю! Хочешь, завтра приведу.
- Их, знаешь, сколько по улице бегает! Для таких не выделяем.
- Ладно! - Говорю, - пусть по-вашему, будет! Хотите, увидеть моих детей?
- Ты, Варвара, не кипятись, дети есть?  Неси свидетельства на них, только не болтай лишнего. Тут один глаз на тебя положил. Хочет предложить солистке  Братского Алюминиевого завода руку и сердце, а ты, о каких то детях заговорила. Успеешь, ещё нарожаешь. Как грибы полезут. Не отпугивай мужика то от себя.
- Кто такой, жених? - спрашиваю я завхоза цеха.
- Видный мужик, богатый. Начальник цеха, но не скажу какого, не то будешь дознаваться. Пускай сам первый подойдёт. Скажет, ещё  проболтался.
- Не ревную, но предупреждаю. – Наконец, то не удержал Николай своей ревности. – Чем я его хуже? Или у него детей нет?
- Да, подожди, ты!  Свидетельства о рождении у меня с собой не было.
Они у родителей были вместе с ребятишками.
- Так запросила бы почтой.
- Знаешь, сколько времени бы прошло? А тут снова слышу: второй участнице самодеятельности дали однокомнатную квартиру. Конечно, я понимала: документы обязательны в данном случае и я их запросила. Прошёл месяц, а их нет. Зарплата моя стала немного ниже, потому что я пошла учиться на газоэлектросварщика.
- Ух, ты! Ну, ты даёшь стране угля!
-Мелкий да свой. Меня на сварщика не принимают. Говорят: получишь профессию, нужно предоставить работу, а на  заводе сварщиками женщинам работать нельзя. И тогда меня отстранили от курсов.
  Я на храпок пошла.  Пришла первой сдавать экзамен. Меня не допускают даже сдавать. Мужики за меня горой стали, и пропустили первой. По электро и газосварке ответила на отлично. Практику сдала по электросварке сразу на четвёртый разряд. Начала сдавать практику по бензорезу и по газосварке. Представляешь, нет?  Открыла бензобачок, чиркнула спичкой. Пока чиркала, бензинчик  под меня подплыл и вспыхнул.  Ну, вот тебе  Степановна  и Юрьев день. Отстранили  меня от газосварки. Ты, говорят: так завод новоиспечённый взорвёшь.  Не давали долго мне работу сварщика, пока я не обратилась с жалобой в Москву.
- Иди, ты! Даже в Москву обратилась!? Представляю, как тебе потом работалось при заводе?
- Слушай, Николай, что это ты с сарказмом вопросики задаёшь? А в общем-то работалось отлично, уважали. Я жизнь себе строила без помощи из вне. А ты всё с насмешками.
- Ни чуть и ни сколько даже. Просто я тебя давно знаю, такой вариант жизни твоей я и представлял. Ну, а что с квратирой то, как получилось?
-Как, как! Не всё так просто опять же. Мои цеховые коллеги, сварщики, постоянно подзуживали. «Варвара Степановна, как тебе живётся в балке четыре на три, воду сама подвозишь, дрова привозные. В избёнке, наверное, прохладно, потому, что знаем: сами жили в таких условиях до получения квартиры. У нас хоть зарплата была что надо, а у тебя семьдесят пять рублей и всё?» Давай-ка, мы тебе поможем. Только сходи ещё раз, поставь в известность, документы на детей пришли. Возможно, дадут тебе квартиру.
- И что?
- Как, видишь, дали вот живу. Но через что я прошла? Действительно нужно видеть, как дочь сказала. Приехали за мной ребята: «Давай, собирайся. Перевезём тебя пока за выходные дни, чтоб никто из начальства не увидел».
Собираться мне: оделся да подпоясался. Собрала детей, постель, посудёнку какая была. Всё! – говорю, - везите, если выдали мне квартиру. Они погрузили даже вот эту никелированную кровать. Красивая, а дорогая, то какая,  целых сорок восемь рублей, через знакомую в магазине доставала.  Едем, останавливаемся у проходной завода.
Слышу: разговор ребят: Ты куда это настрёмился. Не положено! Не пущу!
-Да, что мы тебя спрашивать будем!? Строителя цеха да не пропустить?!
Я даже не догадывалась, куда везли меня ребята поначалу.
А тут вижу, что уже приехали и командуют: «Вылазь! Сгружай вещи в женскую душевую! И живи до тех пор пока тебе не предоставят жильё! Ишь она молокососка ей ещё и восемнадцати лет нет, зато поёт. А как поёт! Как петух молодой на заре и за это ей квартира. Хоть однокомнатная, зато своё жильё. А ты её лучше поёшь и у тебя дети.
- Нет, ребята я против закона не пойду. Увозите меня назад.
-Какой хрен назад. Бабка сарайку другим квартирантом заселила. Здесь твоё жильё!
- А, ну-ка, ребятишки вперёд и с песней в женскую душевую.
Неожиданно мяч прикатился в кухню, пока дети его вытаскивали из-под стола, Оля подтверждала  действия мамы.
-Точно-точно, дядя Коля, так и случилось. Мы из домика выехали,  на утро нам предложили и женскую душевую покинуть. Напугали нас, что якобы Американская делегация завтра должна прибыть  по случаю сдачи электролизного корпуса завода.
-У тебя девчушка, ну и молодчинка. – Николай погладил Олю, что-то шепнул на ушко, она побежала с ребятишками и снова вернулась. – И что было дальше?
- А то и было дальше. Мама решила подключить розетку в женской душевой, чтобы далеко не ходить, готовить пищу. Взяла щипцы, перекусила кабель на триста восемьдесят вольт. В душевой, как бабахнет! И сразу началось солнечное затмение по правой стороне корпуса. Женщины из душевых обнажённые повыскакивали. А тут Серёжка  наш глаза вылупил на голых женщин. Хоть и маленький, а понял, что туда смотреть нельзя. Но всё же, как загипнотизированный. Женщины почему-то завизжали? Уставился в пробегающих женщин, и глядел до тех пор, пока мама ему глаза ладонью не закрыла.  Ольга рассказывала как взрослая. Что и матери не было места для словечка.
-Что дальше?  Мне нужно было где-то готовить ребятишкам. А розетки в душевой нашей не было. Вот мне пришлось ходить в мужскую душевую. Мужики всё поняли, что я натворила. Немедленно вызвали электрика. И ни кому из начальства  ни слова. Так и ходила к мужчинам  в душевую
-Так ведь там же мужчины обнажённые, Варенька!- Николай  испугался до нельзя. Не знал, что с собой сделать по такому случаю. Господи, да, где же я то был в это время?
-Ты, что Коля, да не убивайся, же ты так. Я не развращённая мужчинами, ну и что ж с того, что замужем была. Я подгадывала в то время, когда смена ночная была в разгаре.
- Так ведь тебе самой нужно было отдыхать, когда-то? Господи, да что же это такое творится то, на белом свете? Ты меня в инфаркт  введёшь. Не говори дальше ни о чём.
- Почему, нет? Надо знать, как я жила. И ведь выжила. Давай, выпьем, по такому случаю, так сказать за выживание!
- У тебя есть что?
- А, как же не быть? На пожарный  случай! Сейчас принесу.
Варвара сбегала до соседки, принесла бутылочку Мицне.
- Моё любимое винцо.- Николай в роли хозяина взял бутылку, разлил вино. Немного пригубив, - а дальше то как?
-Всё, так,  ходила, готовила, до тех пор, пока мужчины не забеспокоились по случаю появления кулинарного запаха. Один даже проговорился.
- Хоть бы пирожком угостила царевна – лягушка.
Распознало начальство, пришли ко мне. Я уже в это время жила с детьми на втором этаже, в совершенно новом туалете, так называемом  «Резервном» на случай посещения, так сказать непредвиденной делегации. Меня потеряли. Жила на первом и, вдруг, куда-то исчезла, но запах кулинарии не исчезал.
 Когда я уходила на работу, закрывала детей на замок и наказывала: не вздумайте кому-либо открывать. А то нас выкинут, как котят на улицу. А здесь нам тепло, светло и уютно, ничем не пахнет. Я приспособилась включать в розетку двухкомфорочную плитку. Жизнь пошла своим, как нам казалось, своим чередом, но до поры, до времени. Перед приездом  Американской делегации, зачем-то я понадобилась заместителю начальника цеха. Он решил проверить запасной туалет для гостей, потому, что он был выполнен со знаком «Люкс».  Говорят ребята, наверное, наблюдали за мною и за заместителем.
-Долго же он крутился возле туалета. Подискивал ключи, но не мог. Он заметил в замочной скважине ребёнка. Девочка сидела на никелированной кровати, пела песенки, играла с куклой.
- Ничего не понимаю? – В ужасе, схватился за голову завхоз. – Девочка, ты чья? Почему ты здесь?
- Мамина, чья же ещё я могу быть? – Она быстренько спряталась под одеяло и спрятала  Сережу.
- Как мамина фамилия?
- У мамы три фамилли, какая из них точнее я не помню. Одна папина, вторая своя и третья папы с мамой.  Больше я ничего не скажу. На следующее утро всё и всем было известно. И даже донеслось до директора завода.
-Варя, ты хоть бы пониже куда спустилась. Завтра делегация приезжает, а у нас дитё живёт в туалете. Ты, представляешь, чем это пахнет? Это же международный скандал. Пожалуйста, спустись ниже.
- Варвара? – Мигают мне ребята. - Не сдавай свои позиции. Уйдёшь отсюда, фигу получишь угол. Да ещё в Москву жаловалась. Мне предложили комнату в деревянном дому. Я решила посмотреть, что там за квартира.
Представляешь, предложили среди алкаголиков однокомнатную, так называемую квартиру и все удобства на улице так сказать обществнный разрушенный деревянный туалет.. Я ездила с мужчиной, который практиковал меня на сварке. Он член цехкома. Как увидел, что мне предложили. Как заорёт на меня: « Живёшь в туалете, так и продолжай жить, пока не выделят настоящую квартиру матери-одиночке!».
Я, конечно, спустилась этажом ниже. Наступил какой-то праздник. И мне опять пришлось петь перед высоким начальством  аллюминщиков со всех заводов Союза.
- Где-то я видел эту женщину? - Вдруг, спросил директор завода.
- Придётся такому голосу выделить нормальное жильё, что ж она живёт у нас в женской душевой. А женщины обещают обратиться в газету. Мальчишка приходит в испуг, когда видит: откуда ни возмись  обнажённые женщины.
- И она ещё поёт? – То ли во зле был директор, то ли ему было в душе жалко меня и, конечно, смешно. Иметь такие условия жизни, и ещё так петь и радовать людей. – Конечно, она завтра же получит трёх комнатную квартиру.
Вот таким способом я и получила жильё. За других я не отвечаю.
- Варенька, соловья баснями не кормят. Как ты на то смотришь, если я у тебя на время оставлю Коленьку? Я  уволюсь с прежней работы и немедленно вернусь к вам. Оленька у тебя уже взрослая, нынче в школу пойдёт. Доглядит и за вторым братцем. -Николай ещё ближе пододвинул стул и обнял Варю.
- Не могу пока дать тебе совета никакого. Ты зря взял ребёнка из детского дома, если сам пока ещё не определился.
- Я, думаю, уже определился. А ты, как на это смотришь?
- Не знаю. Нужно подумать хорошо. Ведь забирая ребёнка из детского дома, у тебя были совершенно другие планы. Например, ехать в Москву, домой, с Коленькой. И, вдруг, неожиданная встреча с нами, со мной, ты неожиданно, принимаешь другое решение, вариант. Сочувствую тебе, но жаль, точка невозврата пройдена уже. У тебя взят билет на поезд, не опоздал бы. Давай, выпьем за встречу, да я тебе спою на прощание.
- Жаль,  нет гитары, я за этот период освоил  её профессионально.
Романс
Почему меня оставил?
Я в одиночестве была.
Почему меня заставил?
Я  другому отдалась.
На меня глядишь сурово,
Коришь за мой неверный шаг.
Скажи, одно мне  слово.
Что я сделала не так?
Почему всё так случилось?
Это  вовсе не пустяк.
Сердцем я не изменила.
То было что-то?! Просто так.
Любовь была, она осталась,
Как чаша полная вина,
К другому,  сердцем не касалась,
Испито горького до дна.
Почему меня оставил?
Одной с судьбою воевать.
Отыщи хотя бы слово,
Прости, не знаю что сказать?

- Мама! Мама! Иди к нам, посмотри, что показывают по телику.- Николенька вцепился в  Варварину руку и повёл в другую комнату. – Смотри, правда, красиво?
 Николай приблизился к Варе, хотел поцеловать, но вместо действий у него выпало слово: - Талант. Здорово получается. И всё-таки ты подумай  о будущей книге. Верю: у тебя получиться, да ещё  вручат  крутой приз за книгу
Варя вышла к детям в другую комнату на минуту.
Из соседней комнаты слышен общий детский смех, а в это время шаги взрослого человека удалялись всё дальше и дальше от беззаботно смеющихся  детских  голосов….

Конец  третьей книги «АРЕСТАНТКА»
Статистика:         
Страниц               277   
Слов                157 909
Знаков без пробелов   788 765
Знаков с пробелами    957 880
Абзацев                5 611
Строк                14 258
Шрифт                12 
Аннотация 3-го тома «Исповедь близнецов». «АРЕСТАНТКА»

В романе  «Исповедь близнецов» том 3-ой  «Арестантка» действия происходят в одной из глухих деревень Сибири, на глубоководной  капризной реке, в  период лесосплава.
Небольшая росточком девочка, видит:  на водной трассе нет работников технического участка, которые должны были обеспечивать  беспрепятственный и безопасный путь теплоходам,  водному грузовому транспорту. Она  смело борется в одиночку со стихией. Не оробела, не испугалась перед страхом смерти.  А также думала ли она в данный момент о собственной гибели, спасая  раненого ножом?
 Тяжёлый и упорный труд  на реке, не стал помехой обоим влюбиться друг в друга. Где-то ёкнуло внутри, зацепило;  будут ли они  вместе, об этом расскажет вторая часть книги  «Тихий омут».

Продолжение следует:  4-й том  из серии «Исповедь близнецов».  Книга    «Альбатрос»