и еще одно признание в любви

Лежа на спине, головой к открытому балкону слушаю город…

Парусит занавеску запутавшийся в ней ветер. Еще не злой и сильный, но уже и не младенчески нежный. Ветреным отроком перебирает тонкие тюлевые складки с розами. Оглаживает морской свежестью босые ноги, пеленает истомой тело и манит расслабленные мысли в умиротворенность неги.   

Август отдышливо дышит, выдохшийся и обессиленный, глухо гудит зноем, подставляя под мягкую свежесть ветерка распаренные солнцем  толстые щеки.

Мерно тикает невидимый светофор, торопя сосредоточенно молчащих людей на переходе. Гудят машины, наперегонки с солнцем разогревая шинами аспидный асфальт, глухо урчат моторы, перед пешеходным переходом скрипят тормоза, изредка срываясь в визгливую истерию для изморенного жарой водителя.

Кондиционеры, играя свой незатейливый мотив, гармонично встраиваются в уличную пьесу. Близко, дальше, дальше… По шиферу, асфальту, жестяному козырьку, нервам… Обычно мелодично, в такт мерности и консерватизму, иногда весело ускоряясь и выбрасывая резкой дробью порцию скопившейся в шлангах воды, и вновь размеренно и выверено сдержанно. Узнаю по голосу. Тот глухой с правильным ритмом – из дома напротив. Этот вкрадчиво шуршащий, изливающие слезы на залитую гудроном крышу пристройки, – кондиционер из соседнего подъезда. Барабанная  дробь в голове – результат исполнения соседской сплит – системой жизнерадостной партии по крыше моего балкона. После долгих переписок и увещеваний получила разрешение поменять соседский конденсатоотводчик, похожий на купированный собачий хвостик, за свой счет. Сначала возгордилась дипломатическими способностями, а потом пожалела денег и решила смириться и привыкнуть, не впервой же… Даже научилась засыпать под мерный стук, теперь горжусь этим. Привыкаешь, пожалуй, ко всему… кроме глупости, хамства и подлости.

Убаюканная бумажным шелестом сухой листвы вяло думаю о чудачествах своей жизни.

Да только ли своей? Ощущение, что в какой-то уже смутно далекий день дверь моего дома открылась и выпустила в незнакомый чужой мир. Резко, без перехода. Может, и был он, но не заметила. А вот другой мир увиделся, почувствовался, услышался, но откуда выпрыгнул–взялся, не понять никак. Последние лет шесть пытаюсь постичь, плохо осознавая, что именно: себя в новом мире или отсутствие мира во мне,  куда делся мой и почему,  да и был ли он, старый мир, или все это исчезнувшая иллюзия, а может…? Этих шизофреничных «а может» плодить– не переплодить, если только...И «если только» тоже не счесть, да толку-то.  И вот что странно, листва зеленая, солнце желтое, небо синее, люди– палка, палка, огуречик, а мир другой и человеки в нем тоже другие. 

Из-под соболиного разлета нарисованных бровей щурила красивые глаза, обрамленные шикарными искусственными ресницами (и не цепляются же друг за друга), насмешливо буравя меня наглым взглядом. Холеная, упругая, ладная. Стандартно-идеальная женщина, успешный приумножатель капиталов своих родителей, замужняя дама и «яжемать» троих детей. «Может быть, я не права!? Скажите!» Я потом долго чувствовала себя отмолчавшимся в брезгливости предателем. Позже, пришло со  стороны друзей из ушедшего мира: «Правильно. Не трать силы на бесов. Береги силы для хороших людей».  Может и вправду, бесы?

Уверенная, молодая, сильная. Вещала: «Почему мой сын должен уступать кому-то место? Он заплатил за проезд полную стоимость. Еще понимаю, если бы ехал по проездному билету, а так… Может быть, я не права!? Скажите!!».

А что тут скажешь, как и зачем? Она ведь никогда не будет старой и немощной – тут подтянет, тут исправит, тут купит, до девяноста лет будет заниматься фитнесом и есть правильную пищу. Умрет молодой, здоровой, красивой и чертовски сексуальной через сотню тысяч лет. Да, и в общественном транспорте ездить она, разумеется,  не будет.

Сколько этих примеров новой жизни? Все больше и больше, со всех сторон. От крупных– размером со вселенную, до мелких бытовых. Глупею… Ничего не могу понять. Как можно, к примеру, переписать историю и результат Второй Мировой Войны, если есть документальные доказательства и еще живы очевидцы? Толкователи разные? А-а-а… Это как с честью, совестью, порядочностью, милосердием и прочим хламом из исчезнувшего мира? Все равно не доходит. Уже можно заплывать за буйки и готова идти на плаху – моя Земля вертится. А все же, глупею, глупею, глупею…

Маршрутка забита. Воздух из миазма чужих духов, пота и горячей плоти, густой и едкий, склизло обволакивает легкие. Вдохнуть еще можешь, а выдохнуть – с трудом. Отекаешь, синеешь… Хватаешь  воздушный кисель ртом и задыхаешься от нехватки кислорода. Так и с жизнью…Вот этой, другой, что пришла взамен ушедшей старой и понятной. Хроническая обструктивная болезнь жизни,  а ты в ней или розовый пыхальщик, что не может вдохнуть, либо синий отечник без возможности выдохнуть – выбирайте, кому что ближе…

Я иногда наблюдаю молодежь. Уступают место часто. Эти из моего мира, мира нет, а люди из него еще живы. А вот кто-то прячет глаза под очками, кто-то топит их в смартфоне, кто-то не отрывается от окна. А вот представители новой грустной категории – сидят спокойно, не суетясь с совестью: эти уже и не ведают, что когда-то в замшелые века было принято уступать место беременным женщинам, пожилым и больным людям.

Уступать место ой как не хочется. Тесно, неудобно, одной рукой висишь на поручне, а второй пытаешься загрести в свою сторону чуть больше воздуха, обмахиваясь веером. Мысль о даме совсем не уместна, скорее об обезьяне с веером. В одной из этих рук еще и сумка с обедом. Освободилось место…«Дедушка, присаживаетесь!». Уступать место не хочется, сидеть много комфортней, да и сил висеть на поручне маловато. Зато как радостно удивляется дедушка. Удивляется… К нему, очевидно, дивный новый мир уже наведался.

Город за балконом надсадно дышит обезвоженной августовской жизнью. Ветер шкребёт сухими листьями, гоняя их по плиточной мостовой, этакий урбанистический перекати – асфальт. Потряхивает сухими ветками платанов, ероша оставшуюся рыжую шевелюру, а мне чудится, словно вода шуршит, пришёптывает по камням. Вопреки духоте нет-нет, да и пахнет морем: игривой свежестью предосенней волны, её терпкой солёностью, пряной назойливостью спекшейся на солнце ламинарии, предсмертным вздохом растаявшей медузы, непрозвучавшим криком чайки, так и недозвавшейся тебя романтики. И нет у нас, прибрежных жителей, к тебе претензий, как и страха, нет. Хоть шторм, хоть смерч, волна или мягкая рябь. Чистое ли ты как слеза, либо с мертвой птицей и останками туристического бурного пиршества на мутных волнах. Принимаем любое и в любом настроении. Глядя на рассвете на бабку, отвешивающую поклоны до земли Бухте и Маркотхскому хребту, на ее шепелявое «Спасибо, Господи, что ты и море у нас есть» суровикински перехватывает горло. 

Город шумит за балконом. Как родниковая вода шепелявят сухие листья, грохочет грузовик, долбит по нервам дрель. И, кажется, один ты в этом мире, а это значит все будет по – твоему. Никаких чужих правил и разночтений, никаких споров и ссор.. И порядочность больше не будет зависеть от маржи, а дружба от наличия у тебя работы, родные не позволят манипуляции и не оставят в трудную минуту, честь останется превыше всего,  а любовь не скатится в низость… Вот только место будет некому уступать, да и любить,кроме себя, некого...

Защебетали детские голоса, наперебой борясь за внимание уставшей после работы мамы. Звонко взвизгнул щенок, всех более счастливый совместным походом на море. Улыбаясь, слушаю мяч, прыгающий в моей голове, и радостные крики соседских мальчишек, пристроившихся играть в футбол под окнами.  В этом мире по крайне мере не скучно. И если я не смогла найти ни одной причины для продолжения жизни на земле, то поводов–миллион…