Письмо часть 1

Часть 1
Алена

*********

Иногда Алена Ивановна разговаривала сама с собой. И не просто разговаривала, а доходчиво и подробно объясняла другой Алёне Ивановне только что прочитанное, просмотренное и услышанное. Иногда эти две Алёны Ивановны спорили друг с другом, а то, случалось и ссорились. Если тема была новой и сложной для восприятия, то подтягивались ещё пара тройка личностей и тогда Алёна Ивановна с немым удивлением наблюдала за этими тётками, каждая из которых имела своё собственное мнение о происходящем.
Вот и сейчас, отложив в сторону прочитанную книгу "Непутёвая Шанель" и осторожно откусив Антоновку вставными зубами, Алена Ивановна подумала:" Ну, сейчас набегут". Странно, но сегодня никто не ломился в ее пространство. Там было тихо. Тихо, спокойно и уютно, впервые за долгое время.
"Ах ты, Шанель, Шанель, подруженька ты моя", - Алена Ивановна напряглась, встала с кресла и, переваливаясь уточкой, направилась в другую комнату. Там, в серванте, среди лекарств, коробок с нитками и старыми пуговицами, среди всего этого бытового хлама, хранился заветный флакончик духов "Шанель номер 5"
Алена Ивановна давно уже не пользовалась духами, так давно что уже и забыла этот волшебный, неземной, прошедший через всю ее жизнь, волнующий воспоминаниями запах. Она открыла крышечку и поднесла её, как учили, вместе с флаконом к носу, втянула аромат и вдруг неожиданно для себя заплакала: горько, со всхлипами, как плакала в детстве.
Никто не прибежал ее утешать, хотя она была бы рада услышать: "А ну, соберись, тряпка!" от одной из своих тёзок.
- "Да, что это я?"- спохватилась Алена Ивановна, вытерла щеки и улыбнулась, любовно поглаживая драгоценный флакон.

***********

- "Сколько ей было то тогда?"
- "Кому?"- переспросила Алёна Ивановна, в то же время обрадовано сознавая, что вернулись, вернулись голоса, не бросили ее.
- "Да Алёнке, шестнадцать поди?."
Эта ее субличность всегда говорила по-деревенски, и за это Алёна Ивановна прозвала ее Матреной.
- "Не, почти восемнадцать".
- "Да, ну тебя, какие такие восемнадцать?"
Они привычно заспорили, вспоминая какой был год, когда Аленка училась в медучилище и подрабатывала в ночные смены санитаркой в больнице.
- "шестьдесят второй это был год, мамка умерла весной, а осенью мне восемнадцать исполнилось, ничего не помнишь, как есть Матрёна".
Матрёна обиделась и исчезла, а Алена Ивановна с головой ушла в прошлое.

*************

Аленка лихо тёрла шваброй коридор терапевтического отделения и пела недавно услышанную по радио песню. Пела тихо, чтобы не разбудить больных, старательно вытягивая ноты. Петь она любила и получалось у нее это хорошо. Так хорошо, что, услышав как она поет, комсорг группы назначил ее ответственной за художественную самодеятельность.
- "Какой у вас красивый голос!"- вдруг прозвучало за спиной.
Аленка оглянулась и увидела женщину, которая сидела на диване с книгой в руках.
- "Ой, простите, думала все спят уж давно",- засмущалась, не зная: то ли дальше мыть полы, то ли остановиться и спросить не надо ли чего?
- "А мне не спится, месяц как здесь лежу, завтра вот выписывают, не верится даже, что дома буду" - проговорила женщина грудным, бархатистым, с чуть заметными шершавыми нотками, голосом.
Аленка вдруг почувствовала, что через все эти неприятные больничные запахи: лекарств, хлорки, вечернего ужина, пробивается красивый, ни на что не похожий хрустальный, звонкий, переливающийся аромат.
- "Чем это так пахнет?"- она потянула носом, совсем как домашний деревенский пёс Игрун.
- "Нравится?,- спросила  женщина,- меня Тамара зовут, а тебя как?"
- "Да, очень, а меня Алена".
- "Тебе правда нравится запах? Он ведь не у всех вызывает интерес, сложный, противоречивый".
- "Пахнет дорого и незнакомо",- замирая от восторга, промолвила Аленка. Чарующий аромат духов уносил ее далеко в облака.
Не было больше обшарпанных больничных стен, грязной швабры, всей этой горестной, унылой правды жизни. Был полет белого ангела, льдистая прохлада северных озёр, пыльная мостовая после дождя, цветущий весенний сад, хрустальный звон бокалов, вечернее платье и чья-то страстная любовь - все это промелькнуло сейчас как видение у слегка ошеломлённой Аленки.
-"А у тебя хороший вкус!"- сказала Тамара, заметив девчачий восторг,- хочешь расскажу про эти духи?
- "Расскажите!"- умоляюще прошептала Аленка.

************

Она слушала прохладный голос Тамары, которая так интересно рассказывала и про Коко Шанель, и про историю создания духов под номером пять, и про саму Францию.  Вдыхала  божественный аромат и разглядывала свою собеседницу, ее лицо - смуглое и узкое, которое обрамляли каштановые волосы, небрежно сколотые на затылке в безформенный узел. Засмотрелась на руки с длинными пальцами и тонкими запястьями. Эти нервные пальцы все время находились в движении, перебирая полы безобразного халата или рисуя в воздухе то, о чем она говорила. Этот ужасный халат совсем не уродовал Тамару,  а скорее обрамлял и высвечивал ее антикварную красоту.
Она вдруг стала рассказывать о муже.
- "Понимаешь, это ведь неразрывно с ним связано: и духи эти, и Париж, и то, что случилось после. А началось все у нас ещё перед войной. Он тогда из Парижа приехал, ездил туда с какой-то делегацией. Пришел ко мне с букетом белых роз, шампанским и флаконом духов "Шанель", а потом всю ночь читал стихи: и свои, и чужие". Она на секунду задумалась.
 - "А хочешь я почитаю, что он мне тогда сочинил?"
Алена торопливо закивала головой, боясь, что собеседница передумает.
Тамара засмеялась и, погрузив свои прекрасные пальцы в свою богемную шевелюру, неторопливо начала читать:

Утопив лицо в ладошки,
Изогнув капризно брови,
С грацией ленивой кошки
Вы играете с любовью.
Взор пленительный и томный,
Прелесть смуглого запястья,
Черной блузы ворот скромный,
Розы запах- запах счастья.
Я готов быть глупой мышью,
Что идет на запах сыра,
Я готов сидеть не слышно
В мышеловочной квартире,
Только б слушать смеха звуки,
утонув в немом блаженстве,
Да ласкать глазами руки
Самой сказочной из женщин.

- "Вот за это я его и выбрала, за то, чтоб:"ласкать глазами", а не как другие - только бы руками лапать.

************

-"И вы поженились?"
-"Поженились и жили долго и счастливо - целый год, и даже успели съездить в Париж ",-грустно констатировала Тамара.
-"А потом?",- несмело спросила Аленка.
-"А потом его арестовали. Он ведь француз был, по происхождению. Его осудили и сослали на Колыму, а он не доехал, по дороге умер от сердечной недостаточности. Знаешь, я каждый год, в наш день, покупала себе флакон духов "Шанель номер 5".
Алена совсем забыла кто она и что здесь делает. Об этом ей напомнила пожилая медсестра:
- "Долго будешь штаны просиживать? А полы Пушкин мыть будет? И вам, женщина, пора в палату, и так уж сколько времени режим нарушаете"
- "Да, да, я уже ухожу!"- подхватилась Тамара и пошла по коридору - тонкая и узенькая, как хлыстик. На пороге она оглянулась и прощально помахала  рукой.
Смена у Аленки закачивалась в восемь часов,  и она доделав все дела и сдав сменщице, надраенные добела, ночные утки и судна, упорхнула в ещё теплое, но уже прихваченное предосенней свежестью августовское утро.
На следующей смене, молодая медсестра передала Алёне пакет и письмо.
Она удивилась: "А от кого?"
- "Да от этой, чахоточной, из пятой палаты", - брезгливо поёжилась медсестра.
- "Дура!"- не сдержавшись, крикнула Аленка, -"Ну и дура же ты!"
- "Сама дура, ей жить осталось всего ничего. Умирать ее выписали! Тоже мне, подарки она дарит. Тебе то за что?"
Аленка задохнулась от боли, от этой страшной правды, от чудовищной злобы и зависти молодой и здоровой женщины. Она убежала к себе в подсобку и сползая по стенке на пол, уткнулась в грязный халат и прорыдала там до самой ночи. А утром уволилась.
В пакете была нераспечатанная коробочка. И где она их доставала, эти самые французские духи? А в конверте записка:
"Милая Алёнушка, пусть эти духи будут для тебя символом счастливой и достойной жизни. У меня не получилось. А ты непременно будешь счастлива. И верь, что ты красивая, умная и самое главное ты- настоящая"
Аленка распечатала коробку, открыла флакончик и крышечкой помазала себе шею.  Она шла по улице, гордо цокая каблучками по асфальту и пару раз словила на себе восхищённые мужские взгляды.

**************

Три недели сентября для Аленки пролетели как один день. Картофельное рабство студенческой братии было весёлым, с незамысловатым и монотонным трудом - днём, и танцами в местном клубе по вечерам. И только одно досадно царапало Аленкину совесть- это то, что она так и не поблагодарила Тамару за такой невероятно щедрый подарок, который она тщательно прятала от девчонок - вымажут  за неделю и прощай.
"Я найду ее, пойду к старшей и спрошу адрес, не буквально же она умирать собралась, всякое бывает, может ещё и поправится, она же такая молодая ещё, может сорок с хвостиком, а выглядит вообще лет на тридцать",- успокаивала свою совесть Аленка.
Старшая медсестра развела руками на Аленкин вопрос об адресе Тамары: "Да нет никакого адреса, ее ж к нам на скорой привезли, без сознания, с поезда проходящего сняли, француженка вроде, приехала могилу мужа искать, вот на обратной дороге и плохо стало. Илья Лазаревич наш, можно сказать с того света ее вытащил, подлечил немного, но прогнозы плохие. Так что куда она уехала и что с ней, тут уж - темный лес. Да что это с тобой, побелела вся, зачем она тебе? "- старшая с непониманием смотрела на Алёнку.
- "Ничего, все хорошо, я пойду, спасибо Вам,"- Аленка развернулась и понуро пошла по длинному коридору, вспоминая лёгкую, летящую походку Тамары и ее прощальный взмах ладошкой.
- "Теперь уже все, уже никогда не узнаю тайны ее жизни. Как я могла не остановить ее тогда, не послать подальше толстую пожилую медсестру с ее брюзжанием. Никогда себе этого не прощу, никогда",- яростно сжимая кулачки, твердила Аленка, до боли покусывая дрожащие губы.

************

Лишив себя подработки, жить Аленке пришлось на одну стипендию. Помощи ждать было не от кого - мать умерла, а отец и раньше - то мало интересовался ее жизнью, а со смертью матери и вовсе о ней забыл. В деревне поговаривали, что он уже себе новую молодую жену присмотрел. Так оно потом и вышло, женился вскоре, а там и дети родились.
Помыкалась Аленка немного без работы- плохо, ох и плохо, совсем ни на что этих копеек не хватает, но в больницу опять санитаркой идти не захотела, слишком больно было и слишком свежей была эта боль. Случайно наткнулась на объявление, что в детский интернат требуется няня на ночные смены. Ее взяли, работа была совсем не трудная, не надо было мыть коридоры и туалеты, а надо было несколько раз за ночь делать обход комнат, где спали маленькие бедолаги. Между обходами, сказали ей, можно подремать. Но, какое там! Не могла она спать, все ходила и поправляла сбившиеся подушки, поднимала упавшие одеяла, успокаивала проснувшихся среди ночи, от страшного сна, детей или пела колыбельную девочке Насте, которая просыпалась в два часа ночи и звала маму.
А однажды Аленка оставила на тумбочке рыжего и забавного мальчишки, который вызывал у нее, самую что ни на есть,  материнскую нежность -
маленькую пластмассовую собачку и получила от воспитательницы такой нагоняй, что запомнила на всю жизнь: нельзя выделять кого-то в таких заведениях. И тогда она стала выделять всех: покупала в магазине маленькие детские книжки, переводные картинки и значки и раскладывала на тумбочках. В одну смену в одной спальне, в другую - в следующей.
-"Знаешь, как тебя зовут дети?"- спросила заведующая,-"Ночной феей, они ждут тебя и гадают к кому этой ночью ты придёшь и принесешь подарки. А когда у тебя закончатся деньги или тебе надоест заниматься благотворительностью, что МЫ будем делать?"
Алёнку уволили с работы, а что они там сказали детям осталось для нее тайной.
Выкручивалась как могла: и обои по ночам клеила, и собак за деньги выгуливала, и уколы на дому делала, рука у нее лёгкая была - благодарили.
Трудно было, но учебу не бросила.

***************

Прошли годы. Аленка закончила медучилище и работала в этой же самой больнице медсестрой. Но про это Алёне Ивановне было не интересно вспоминать.
- "А и правда, что там вспоминать - то?"- услужливо поддакнула Матрёна, -"давай - ка лучше про письмо".
Алена Ивановна опять направилась к серванту, достала коробку из под обуви, в которой хранила старые документы, письма и открытки и, порывшись, извлекла исписанную мелким почерком школьную тетрадку в клеточку, то самое Тамарино письмо, которое нашло ее через несколько лет после написания, вот прям как с того света.
За это время Аленка и замуж успела выйти и сына родить и развестись. Мужа своего она на эти самые подарочные духи и притянула, ну не буквально, конечно, он повелся на запах. Просто, когда Аленка брала в руки флакончик и наносила духи на запястья и шею, она ощущала себя загадочной красавицей, чувствовала себя по-другому, как будто знала что-то такое, что другие знать не могли.
Так вот, конверт отправленный из Москвы на ее имя и на адрес больницы, пролежал среди архивных бумаг несколько лет. Когда письмо пришло, Аленка в больнице уже не работала и искать какую- то соплюху по всему городу никому из руководства больницы в голову не пришло. Просто запихнули в папку и засунули на полку. Но, однажды кадровичка случайно наткнулась на это письмо, прочитала фамилию адресата и вспомнила про Алёнку, хотя фамилия у той была уже другая- мужнина. Она вручила письмо и извинилась, что всякое, мол, бывает,  что может уже и не важно, что там, время то вон сколько прошло.
Алена, похолодевшими руками, взяла в руки конверт и увидела знакомый почерк Тамары.

*************

Буквы округло переливались, словно бусы нанизанные на нитку.
Алена Ивановна любовно разгладила, пожелтевшие от времени и частого использования, странички из школьной тетрадки в клеточку своими заскорузлыми узловатыми пальцами, вспоминая те, другие - длинные и лёгкие.
- "Вот носишься ты с этой тетрадкой, с Тамарой этой,  носишься, как будто ничего лучше то у тебя в этой жизни и не было,"- горестно констатировала Матрёна.
- "А может ты и права, может и не было,"- согласилась Алена Ивановна.
Она сознавала, что Матрёна часто бывала права, только вот эта её безжалостная прямолинейность всегда вызывала бурный протест, хотелось спорить, но не сегодня.
- "Я ж искала её, искааааала,"- второй раз за день Алёна Ивановна горько и безутешно расплакалась.
- "Ну а если бы нашла, так что с того? - не унималась Матрёна, -"ты вон по мужу своему так не убивалась, когда он бросил тебя. Ушел к другой бабе с тремя детьми, да и к кому: к продавщице из рыбного. Видать духу ему русалочьего не хватало, а не этой твоей Шанели."
Алена Ивановна улыбнулась, утирая ладошкой слезы. Давнее это было дело, и плакать о сгинувшем муже не было ни сил, ни желания. Поначалу то ещё хорошо жили - в кино по вечерам ходили, зимой на лыжах катались, летом на речку купаться ездили на одном велосипеде: сидела на раме в кольце его рук, прижавшись спиной к широкой груди и так ей сладко было, так хотелось, чтобы дорога эта никогда не кончалась. А как Мишаня родился, так все и пошло наперекосяк. С работы стал возвращаться поздно, частенько выпивши, а тут ещё и соседка сказала, будто бы видела его с женщиной. От других тоже были сигналы о его походах налево, но не верила никому, а вернее не хотела в это верить. Сначала плакала, потом стыдила, ругаться стали почти каждый день, а когда сыну исполнилось четыре года - ушел. Уходил плохо, сказал, что не любил никогда: ни ее, ни духи эти ее обманные. Что думал, мол, королеву встретил, а на деле оказалась мышь серая. И ещё сказал на прощание: "Ты не душись больше своей Шанелью, не про тебя она". Вот с тех самых пор Алена и не пользовалась духами, никакими, а наполовину истраченный флакон убрала в сервант, подальше от глаз. Жила, словно вынули у нее все нутро, только оболочка и осталась.
- "Мышь серая,"-повторяла, смотрясь в зеркало и расчесывая свои пепельные, лёгкие, с небольшим завитком, волосы.
И только письмо, нашедшее ее через семь лет, вернуло ее к жизни, разбудило заснувшую душу.

*************

-"Устала я, день- то какой тяжелый выдался, пойду отдохну",- Алена Ивановна прилегла на диван и закрыла глаза.
-"А иди, милая, иди, отдохни малость,"- сказала Матрёна бабушкиКатиным голосом.
Но сон не приходил, в голове продолжала крутится кинолента ее жизни. Вот, к примеру: наплывает кадр где Алена, дрожащими руками, открывает конверт, достает сложенные вдвое тетрадные листы и недоуменно рассматривает их девственную чистоту и,лишь только на одном из них,видит адрес и фамилию женщины, к которой, ее - Алёну отсылает жемчужный почерк Тамары.
"Что это ещё за шпионские игры?"- первое что приходит на ум, а уж потом,  перекатом - жгучее любопытство и нетерпение, такое, что срывает Алёну с места и тотчас несёт ее к незнакомке, живущей в сталинском большом и добротном доме на третьем этаже.
На ее звонок в дверь долго не открывали и Алена уже собралась уходить, мыслимо ли - семь лет прошло, может и в живых то нет уже этой Валентины Николаевны, как вдруг замок щёлкнул и в узкий проем двери высунулось старенькое и сморщенное, но любопытное, с молодыми лукавыми глазами, лицо.
-"Вы Валентина Николаевна?"- с нетерпением спросила Алена.
-"Я, а Вы кто будете?"- лицо выразило ещё большее любопытство.
-"А я, я - вот..",- совсем растерялась Алена и просунула в дверь листок с адресом.
Посмотрев на записку, Валентина Николаевна ахнула и схватилась за сердце. "Вот ещё не хватало,"- подумала Алена, но сработал профессиональный навык и, подхватив слабеющую женщину и приговаривая: "Сейчас, сейчас лекарство примем, все будет хорошо",- повела ее в комнату и усадила в кресло.