Валерий Псалтырев

Псалтирев Валерий Александрович, начальник Отдела организации строительства АО «Атомэнергопроект»

Помню, как вчера. 13 сентября 1979 года я закончил свой последний рабочий день на  Сормовской ТЭЦ, да и сама стройка подходила уже к концу, численность стройуправления  таяла день в день. Рассчитался и на другой день пришел в ТЭП. Институт я знал, у меня тут работали родители, и я пришел, можно сказать, в знакомые стены.
Я с молодости был несколько робок в общении с людьми, поэтому на строительстве  Сормовской ТЭЦ мне было довольно сложно общаться с рабочими, выдавать им суточные  задания, требовать выполнения нормы, поощрять или делать оргвыводы.
Но, переходя в институт, я решил заняться тем, что умею делать хуже всего, а, точнее, совсем не умею, для чего не приспособлен матушкой природой, а именно – руководить, заниматься тем, что ближе всего к деятельности прораба. В общем, выбирал жизненный путь, не благодаря, а вопреки. Ну и достиг – вот уже полвека работаю с людьми.
 
Наставники

Учился я у многих, но среди моих наставников выделю пришедшего в институт где-то в начале 80-х Вольдемара Дмитриевича Просвирнина – бывшего директора Уральского отделения технологического института «Энергомонтажпроект». Просвирнин пришел к нам с понижением, на должность главного специалиста отдела Отдела организации строительства. Такова была жизненная ситуация. Учитывая это, руководство пошло на то, что бы, во-первых, создать в нашем отделе должность главного специалиста – до этого такую привилегию имели только технические отделы, а, во-вторых, оклад у него был, как у начальника отдела. Потому что масштаб его был, конечно, другой, и много он сделал для института.
Вот это – мой, практически на всю мою трудовую биографию, учитель. И товарищ, несмотря на большую разницу в возрасте. Как-то мы сошлись, поняли друг друга. Даже, по прошествии многих лет после его ухода на пенсию, я спрашивал у его совета. Конечно, многому учился и у руководителей института, и у наших ГИПов. Всех главных инженеров института, а их сменилось за мою карьеру в НИАЭПе несколько, могу назвать своими наставниками.

Команда
 
Атмосфера в институте всегда была творческой, дружелюбной, но теперь, по прошествии лет, мне кажется, что в годы моей молодости, нашей молодости, она была какая-то особенно благожелательная.
Разумеется, была конкуренция и было соревнование, и даже были претензии, но всегда и во всем побеждал дух команды. Причем, команды, работающей на пределе возможностей, потому что так интенсивно, в других, не атомных, организациях, проектировщики, как правило, не работают.
Сегодня приоритеты во многом сменились, мир вообще, стремительно меняется, в чем-то до неузнаваемости. Кто бы мог подумать, например, что комфорт, импортные автомобили, заграничные путешествия будут играть такую роль в нашей жизни? А компьютеризация, цифровизация, средства коммуникации, которые еще двадцать лет назад показались бы волшебством? Изменился даже характер проектирования (с наступлением эпохи инжиниринга) – производство, сметы, закупки буквально проникли во все поры нашей работы… Но, тем не менее, ниаэповский дух единой команды сохраняется. Он – неуничтожим!   
Смену приоритетов, кстати, могу проиллюстрировать таким примером. В наши «престольные» праздники – День энергетика и 8-е Марта (понятно почему: женщин больше) картошкой и салатом пахло на весь институт, даже в коридорах, потому что мы ходили в гости по другим отделам и подразделениям обмениваться закуской. Сейчас так делать уже не принято, но вспоминают до сих пор.
Вообще, вне работы у нас не принято друг к другу уж так в гости ходить, но компании, которые друг к другу ходят в гости, все-таки складываются. Кроме того, и профсоюзные организации, и администрация института всегда были за такую сплоченность, и хотя бы 1-го августа, в день рождения Горьковского отделения, снимали пароход, и мы всем институтом выезжали на природу.
Сегодня эта традиция частично утрачена, снимают пароход для ветеранов, по старой памяти. Правда, до сих пор организуется выезды на базу отдыха зимой, и собирают компании в поездки выходного дня. Так что пикники-уикенды, дни семьи, дни здоровья – все это плавно перешло из института в инжиниринговую компанию и сейчас – в Объединенный проектный институт. Я не скажу, как в Московском филиале, как в Питерском, а у нас это как было, так, по большей части, и осталось, разумеется, с поправкой на время и на темперамент руководства.
И еще. Сегодня у нас в институте среднее поколение, практически, не представлено. Самоликвидировалось как класс. Людей «бальзаковского возраста» – два человека, а в отделе – 46 сотрудников. Коллектив, по больше части, нежного возраста.  Молодежь, да  люди в возрасте, а таких, естественно, мало. А среднего поколения у нас, к сожалению, почти нет. В большом оно у нас  дефиците стало.

Наследие реформ
 
Этот поколенческий провал образовался в пореформенное десятилетие. Провал абсолютно объяснимый, но очень серьезный. Потому что был период, когда молодежь вообще не приходила в институт. Более того, само существование  института было под вопросом. Очень трудно, тяжело мы пережили то время, выкручивались как могли, но в челноки при этом не пошли. Я, во всяком случае, не помню, чтобы кто-то из наших подался в мелкую коммерцию. Вот бартер – это да, тут до цирка иногда доходило.
Институт выжил. Сжались, но не дисквалифицировались, хотя сжались очень сильно. Когда  я в начале 90-х принял отдел численностью 30 человек, то к концу десятилетия он сократился до футбольной команды – 11 человек. Но мы выстояли, и сейчас у нас 46 сотрудников, при том, что автоматизация очень серьезная.
Правда, сейчас сметчиков у нас много стало, которые делают много такого, что не входит в состав проектных работ. Иногда я даже посмеиваюсь – мы стали ПТО стройки. И это в чем-то правда, связь с производством у нас, конечно, стала совершенно другой.

Птицу – по полету

Валерий Игоревич Лимаренко – руководитель большого уровня, птица высокого полета. Не то, чтобы нам не везло раньше с руководителем, просто раньше руководитель института – это всегда был, что называется, свой человек. Первый среди равных. Проектировщик во главе проектировщиков, и это ценилось. И не случалось нам раньше, даже в самых смелых мечтах, сталкиваться с руководителя высшего уровня, который мог многие технические вещи не понимать или делать вид, что не понимает, не вникает, но который умеет руководить, и руководить с размахом, по-шаляпински так, по-нижегородски. На всю Россию матушку! Да что Россию! Экспансия по всему миру пошла.
Много чего изменилось и, в основном, конечно, в лучшую сторону. Мы стали совершенно по-другому относиться к работе, в стратегическом, конечно, смысле, - организационном, экономическом, хозяйственном. А так лентяев у нас и раньше никогда не водилось.
Хотя были и минусы, с точки зрения чистого проектирования. Не то, чтобы мы потеряли что-то, но как я уже говорил, наша квалификация сильно трансформировалась, потому что мы стали проектировать не столько, скажем так, здания, а бизнес. Доходило до того, что была установка: если можно что-то не проектировать и не строить, а воспользоваться чужими услугами, так давайте воспользуемся, ветер нам во все паруса, заложим деньги на услуги.

АСТ

У нас было оригинальное реакторное здание Воронежской АСТ – атомной станции теплоснабжения. Очень оригинальное. Во всей системе Теплоэлектропроекта, потом – Атомэнергопроекта, мы были единственными и неповторимыми с этим проектом. Кстати, она абсолютно НИАЭПовская, кроме оборудования. А сколько на этой АСТ выросло проектировщиков, строителей, экспертов по обращению с реактивными средами и, как ни странно, электроэнергетиков, хотя станция потребляет электричество, а не производит.
Впервые была применена толстая густоармированная оболочка, установленная непосредственно на тонкую малозаглубленную фундаментную плиту. Такой фундамент был продиктован компоновкой станции: в подвале нечего было размещать, и нужно было оболочку ставить на тонкую плиту, которая должна была, мало того, что, воспринимать нагрузки, в том числе и от внешнего воздействия, но и обеспечить невозможность просадки, прежде всего, неравномерной. Потому что реакторное оборудование не любит перекосов от слова «совсем». Такая задача в атомно-энергетическом строительстве еще не ставилась. На Горьковской АСТ эту проблему элегантно обошли. Они не стали делать тонкую плиту и даже отказались об армированной оболочки. Наши же проектировщики и строители все эти жесткие требования удовлетворили.   
Саму плиту рассчитывал Александр Павлович Панков как свою дипломную работу в институте. Он много лет не мог найти время на то, чтобы закончить институт, и мы ему все «капали на мозги»: «Защитись же ты уже, наконец!» И вот он стал защищаться работой по фундаментной плите Воронежской АСТ. Профессура института сидела на защите, раскрыв рот. И потом эти профессора говорили, что было не понятно, кто у кого защищался.
Его же отец, Павел Федорович, и вовсе был в Институте притчей во языцах. Эпюры напряжения, например, он не считал, он их сразу рисовал. В полном объеме эти расчеты стали возможны с применением вычислительной техники и специальных программ, а у Панковата-старшего «компьютер» был в голове. Когда возникла угроза землетрясения в Армении, еще до Спитакской трагедии, мы летели в самолете, и пока мы летели, он в блокноте нарисовал все эпюры напряжения при возможных внешних нагрузках для Мецаморской АЭС. Согласно его «наброскам», сделанным по наитию, станция должна была выдержать даже максимальные толчки, что позже было подтверждено Спитакским землетрясением. Это то, что называется словом «гений».
АСТ была предоставленной нам возможностью стать лидерами в каком-либо направлении. Не кривлю душой, нам была предоставлена возможность стать авторами уникального реализованного проекта и мы, что могли, то сделали, даже больше, чем могли.  Но по многим причинам, в том числе, в связи с тем, что все это было против законов термодинамики, ядерное теплоснабжение вышло из моды. Мы, наверное, сами первыми и пришли к выводу, что это направление может быть живым лишь на каком-то вынужденном этапе, а потом всё равно придется его закрывать. И его закрыли. Правда, в первую очередь, по экономическим и политическим причинам.
Атомные станции теплоснабжения предполагались не только в Горьком (Нижнем Новгороде) и Воронеже, но и в Одессе, в Минске, в Волгограде, в Куйбышеве (Самаре), в Ярославле – целая серия атомных ТЭЦ и АСТ. Потом случился Чернобыль, потом «случился» Горбачев, и эта тема была закрыта. Но это не значит, что со временем направление АСТ, а с ним и уникальные решения Нижегородского проектного  института, опять не станут актуальными. Сейчас они не в тренде, но вполне возможно, что к ним вернутся. Верю, что мы не напрасно прошли этот путь.

Реконструкция
 
Вторая такая славная, знаковая работа, которой лично мне пришлось заниматься, была связана с армянской станцией. Мы тогда взялись за нехарактерную для нас работу – проект реконструкции, очень серьезный, очень глубокой и серьезной реконструкции Армянской АЭС. Она перед землетрясением началась, после землетрясения и закончилась.
Нет, кое-что по реконструкции нам в Горьковское отделение подбрасывали и раньше, но таких глобальных реконструкций в одном проекте, как в Армении, мы до тех пор не делали. Дело в том, что реконструкция АЭС – процесс долгий и поэтапный, но Армянская станция и сама Армения в тот период расцвета союзных отношений, в золотой век СССР, исполняла роль «дочери полка». Союзная республика, далеко от центра, дефицит энергоресурсов, кроме гидроэнергетики ничего нет, опять же сейсмоопасный район, и одна надежда – остановленная Мецаморская АЭС. 
Было принято политическое решение навалиться всем миром, всем центром и одним кавалерийским броском произвести эту самую реконструкцию и пуск остановленной атомной станции. Довольно быстро сделали проект, довольно бодро его утвердили -  видимо сказалось давление на утверждающие инстанции.
Короче говоря, уже при реализации проекта нам пришлось его актуализировать, говоря языком сегодняшним. Потому что проект, мягко говоря, был сыроват. Его, конечно, как я уже сказал, утвердили. Хоть и торопливо, но все-таки утвердили, а это всегда много значило в нашей сфере, но в связи с тем, что это было новое слово, и довольно много было в проекте интересных моментов, много таких заповедных мест, куда проектировщики не заходили, и пришлось им повылазить из своих из нор и соприкоснуться со специалистами, с которыми обычно они не пересекаются. С охраной, с пожарной частью, которая базировалась на Армянской АЭС, чтобы какие-то учесть обеспечение их работ по пожарной безопасности – работы то производятся в действующих зданиях. В общем открыли для себя много нового и по специальности, и по взаимодействию, и по «местной специфике».