Мост через Обитель 12

   Ещё с тех дальних и достаточно лихих пиратских времен попугай Валера на уровне генетического кода ощущал в себе сверхзадачу, непременно заключённую в противодействии экстремизму, источником которого, по его убеждению был коллективный Навальный. Все эти Чаадаевы, Белинские, Герцины и подобные им водородные и углеводные академики изо всех сил своего ничтожного ума помогали своим западным кураторам ослабить Россию. Никто из них не создавал партию! Они умели только трусливо
гадить на величие империи, мечтая в своих тёмных комнатах "О НОВОМ ДИВаНОМ МИРЕ".
И Джон Кларк всеми способами поддерживал в попугае Валере это убеждение!

- Эти навальнята точно не в своём уме! Они живут в нереальном, придуманном мире! В мире Майи! - клокотал на ходу попугай.
- Они что, совсем не смотрят телевизор? - на ходу удивлялась Мария Борисовна.
- Пиастры! Пиастры! - вскрикивал попугай.

В такие минуты согласно плану Джон Кларк твердил: «Навальный — это молодой Ельцин, только трезвый!»
И это не имело никакого отношения к встрече в 2020 году президента Владимира Путина с руководителями фракций Госдумы,во время которой лидер партии КПРФ, Геннадий Зюганов сравнил оппозиционера Алексея Навального с молодым Борисом Ельциным. По его словам, к выборам в стране существует два подхода: государственно-патриотический либо «либерально-олигархический с раскруткой Навального».
«А Навальный — это молодой Ельцин, только трезвый, я знаю эту породу наизусть», — авторитетно проговаривал глава коммунистической партии (цитату по «РИА Новости»).
Джон Кларк при таких совпадениях, готов был наградить лидера КПРФ орденом «За заслуги перед Отечеством» III степени. На зависть Ленину! И в такой угрожающей связи, Кларк считал необходимым в кротчайшие сроки 2023 года ввести в Росгвардию, выведенные из какой-нибудь частной компании,
тяжелые вооружения, включая танки! И кувалды... И, конечно, он полагал, что будет весьма логично, если об этом неожиданно заявит ТАСС глава федерального управления Виктор Золотов.... Джон Кларк был уверен, что при таком оснащении делать отбивные гораздо легче! Да к тому же, любая хозяйка скажет, что из "трезвого Ельцина" отбивные вкусней. И не только отбивные... И не только из... Далёкие огни ада засветились в его глазах, словно приглашая: "Добро пожаловать"!

Глава Примгидромета Борис Кубай предупреждал о надвигающемся циклоне! Иннокентий Иванович поправил халатик! Малыш нахмурил брови. Арина Родионовна присела на табурет.
- Поступила информация, что у нас, в нашем детском саду завелись не детские разговоры! - ворвавшись серым облаком в спальное помещение "Золотого ключика" по-осеннему начала Мария Борисовна.
- Это всё сказки! - попытался внести ясность Иннокентий Иванович.
- Сказка - ложь, а за ложную информацию, молодой человек, мы и статью можем вам написать! - намекнул Иннокентию попугай. - Где этот навальнёнок?
- Не будем в крайности! - не давая разгореться скандалу, строго сказала заведующая. - Я полагаю, что достаточно будет небольшой профилактической беседы. Где он?
- У нас нет навальнёнока. - послышался голосок Синеглазки. - У нас есть Малыш!

Малыш молчал и непонимающе смотрел на Марию Борисовну. Ему казалось, что он находится внутри игры Among Us.

Малышу всегда казалось, что эта небольшая игрушка позволяет не только развить стратегическое мышление, но и действительно весело провести время. И к тому же или не к же «Among Us» учит быть более внимательным к деталям, развивает дедуктивное мышление и умение распознавать ложь. С одной стороны, здесь нужно быть отличным актёром, чтобы остаться вне подозрений, а с другой — мыслить критически, чтобы вычислить предателя...

- У нас нет навальнёнка! - снова повторила Синеглазка.
- Что значит нет? - начинала сердится Мария Борисовна.
- Что это значит? - возмущённо замахал перьями попугай.
- Нет - это значит н е т! - сказала Синеглазка. - Мы с мамой недавно смотрели фильм: "Я встретил тех, кто меня травил!" и ...

Попугай Валера не дал ей договорить и ринулся в профилактику:
Послушайте все - ого-го! эге-гей!
Меня!.. Сегодня идею этой истории, а может, и не истории
должен понимать каждый, не только взрослый, но даже карапуз! Не стойте и не прыгайте, не пойте, не пляшите там, где идёт строительство или подвешен груз. Это во-первых, а во-вторых Учитель русского Захар Прилепин нелепо ошибался, когда пытался убедить себя и окружающих, будто у Алексея Навального нет никакого начальника, нет Карабаса Барабаса, который дергает его за ниточки. Якобы Алексей самостоятельная фигура, сам по себе принимает какие-то решения, от чего-то может отказаться и так далее... Клюв даю - он проект! Но вот в чем прав Захар, так это в том, что к спекуляциям вокруг того, что Навальный в августе 2020 года был отравлен Кремлём, надо относиться, как к погоде, атмосферным осадкам и неизбежности. Захара Прилепина и меня, конечно, "всегда удивляло, что никто и никогда не извиняется за свои косяки, у нас уже Дмитрия Быкова травило КГБ, Михаила Ефремова отравило КГБ, кого оно только не травило. Но когда выясняется, что ничего такого не было, а всё что говорилось об этом чушь – никто никогда не извиняется и все остаются при своём и на своих местах..." Я и Захар Прилепин, конечно, всегда желали Алексею Навальному немедленно выздороветь и более того, предполагаем, что "там причина не связанная ни с одной разведкой мира. Интуитивно, я думаю, что там причина в его здоровье, которое вдруг дало сбой.

А если впадать в конспирологию, то я тоже не откажусь от одной рифмы, которая слишком очевидна. Она не кгбшно-црушного свойства, а такая Господня рифма.
Когда начинался украинский конфликт и когда с точки зрения некоторых сил, Россия начала отжимать Украину, неожиданно в самый разгар событий гибнет Борис Немцов. А сейчас происходит то же самое с Белоруссией и вдруг что-то неожиданное случается с Алексеем Навальным. Воспроизведение таких событий заставляет задуматься. Но я не буду эту мысль развивать, а буду думать, что так получилось, так совпало...." Понимаете, Господня рифма!

Джону Кларку нравилась эта рифма. Иннокентий Иванович стоял и внимательно слушал попугая Валеру, который в эти минуты сам себе казался пегасом, любимцем муз. Господь подбирал рифму для Захара...

- У меня совсем другая рифма! - высоко оценивая значение профилактики сказала Синеглазка. - Понимаете, рифма Хагги Вагги. 3 февраля, 2022 года на Youtube-канале «Нормальные люди» вышел фильм «Я встретил тех, кто меня травил». В фильме снималась даже Ольга Журавская, создатель проекта «Травли.нет» и АНО «Журавлик». «В фильме Саша (Александр Мурашев) исследует тему школьной травли на примере своего школьного опыта, встречается с одноклассниками и авторами агрессии, специалистами, другими людьми, пострадавшими от школьной травли, чтоб вместе с нами осознать такое явление, как школьная травля, и представить себе лучше влияние школьной травли на жизнь человека», — рассказывала Журавская.
- Это, возможно, и фейк! - предположил попугай Валера, понимая, какой вред детской психике может причинить интернет. История с таким интернетом, по его мнению, должна быть безопасной, и он пытался, по возможности оградить детей от дьяволького наследия Иоганна Гуттенберга.
- Но, у меня такая рифма. - заупрямилась Синеглазка. - Варя с двумя девочками играла в Сейлор Мун и они вылетали в космос, а весь остальной класс делал какой-то макет...

("Макет танка" - вносил поправки в свою коварную историю Джон Кларк.)

Варя хорошо помнит философскую мудрость Вольтера, который говорил, что "битие определяет сознание"... А точнее Варя мнит... Нет, не мнит, а помнит! Точно помнит, как они вошли в класс, увидели делателей макета и пошли дальше играть в свой полёт на Марс! Тогда макетостроители стали отнимать у них одежду и чтобы макетостроители отстали, покорительницы космоса начали очень громко кричать, а у Вари очень громкий голос...

("Хотели привлечь внимание Космических группировок Илона Маска" - сообразил попугай Валера.)

Да, очень громкий голос у Вари. Тогда макетостроители стали затыкать ей рот и бить головой об шкаф, пока у Вари не потекла кровь изо рта. Тогда они очень испугались... Только когда Варя выросла она поняла, что макетостроители... нет, что она была странным ребёнком, она была очень чувствительная. Наверное, её нужно было оберегать от вредной информации. Думаю, что если бы ей рассказали, как террористы могут захватить школу и после этого там может погибнуть много детей, она бы боялась ходить в школу и этот страх мешал бы ей хорошо учиться! Но им, слава богу, никто об этом не рассказывал и когда они перешли в среднюю школу у них появился новый классный руководитель. Совершенно новый! И Варя вспомнила совершенно абсурдную ситуацию; в классе начинается физическая агрессия и совершенно новый классный руководитель уходит за шкаф в этом же классе и начинает молиться. Варя не понимает и я не понимаю. Не понимаю, ты человек взрослый у которого есть ответственность перед этим классом, что ты делаешь? Ты молишся? Ну, как это может помочь? Может на самолёте с чудотворной иконой над школой полетать? А в классе в 6-7 Они им (классу) поставили фильм Чучело, видимо, Они знали, что это происходит и вот Они всем ребятам показали фильм "Чучело". Что сделали одноклассники? Они вышли, взяли вещи Вари и повторили ситуацию из фильма один в один... - не переставала удивляться Синеглазка.

- Какой хоррор. - тяжело вздохнула Арина Родионовна. - Бедная девочка. Это было физическое или психическое насилие?
- И такое, и такое. - отвечала Синеглазка. Могли, и плюнуть, и дразнить: ведьма. Так было с Варей всюду, даже в лагерях. И никто её не защищал.
- Почему?
- Она всегда была другая. Она не делала то, что ей не нравится, она рисовала и могла даже запеть в какой-нибудь не подходящий момент. Из неё творчество фонтанировало...
- И чем всё закончилось? - спешила Арина Родионовна к счастливой развязке.
- Варя становилась старше и наращивала агрессию... И это их остановило!
- Слава богу! Не зря, значит, молился классный руководитель.
- Наверное! Когда Варя выросла, она стала понимать, что есть такое понятие вектимности и этот патерн она в себе очень долго сохраняла, как будто считая, что с нею все так и должны обращаться всё время. Почему она не переводилась в другую школу? Просто она была абсолютно уверенна, что там будет всё гораздо хуже, а здесь уже есть хоть кто-то с кем можно общаться.
- Это как с выборами президента!
- И ещё, на Варю большое влияние оказало воспитание дедушки-священника. Он много читал ей в детстве жития святых вместо детских сказок и вот этот патерн, что "ты как бы страдающий, ты спасешься" - он у Вари был. И она повторяла: "Всё правильно! Я спасусь!" В XXI веке...

- А у меня нет рифмы! - Сказал Малыш, пока попугай Валера, представлял, как он, выискивая смыслы, с чудотворной иконой летает над детским садиком "Золотой ключик". - Мне мама читала житие "Нигилистки" описанное профессором математики Софьей Ковалевской.

- Постой! - сказала Синеглазка Малышу. - Не забывай, что перечитывая Чехова, военный корреспондент, переводчик с французского и испанского языков, Илья Эринбург(1891-1967) писал: "Конец восьмидесятых и девяностые годы, давно окрещённые "безвременьем", являются тусклыми страницами русской истории, и летопись этих лет, растянутая на двенадцать томов, вряд ли способна зажечь сердца читателей, которые живут в достаточно ярко и громкое время. Могут ли современников, начавших освоение космоса, строящих новое, невиданное в истории общество, помнящих, что такое Освенцим и Хиросима, гордых и настороженных, вдохновить давние споры между либералом Николаем Николаевичем, который отстаивал высшие женские курсы, и консерваторам Петром Дмитриевичем, противником подобных новшеств!

- Не забывайте, что именно в то время в России был дефицит электриков и потребность на восполнение этого дефицита со стороны бизнеса, государства и частных лиц, для стартапов открывало время возможностей. - заметил попугай Валера.

- Возможно, у Ладыгина от стартапа до ломпочки был один шаг, но вот у партизанки русской литературы Веры Засулич имелись свои весомые аргументы, доказывающие ошибочностъ взглядов Петра Дмитриевича. - отвечал Малыш. - А что касается сердец читателей, то не будем их трогать. Как говорит Наталья Захарцева: "Сколько не жди похвал, не распаляй лучин, сердце для волшебства можешь не получить..."
Софье Ковалевской (1850-1891) было двадцать два года, когда она поселилась в Петербурге. Месяца три перед тем Софья окончила курс в одном из заграничных университетов и с докторским дипломом в кармане вернулась в Россию... И вот однажды, к Софье пришла за советом девушка, Вера Баранцова.
Софья пригласила Веру присесть и приказала подать чай. В России ни один разговор по душе не обходится без самовара. Что поразило её в Вере с первого часа их знакомства, это - полнейшее равнодушие ко всему внешнему. Она походила на тех ясновидящих, зрение которых так поражено присутствием видимого им одним предмета, что не способно к восприятию других впечатлений...
Семья графов Баранцовых - знатная дворянская семья, хотя и нельзя сказать, чтобы она была очень старинного рода... Как велико было в то время состояние графа Михаила Ивановича, в точности не знал никто, всех менее он сам. Именье было большое, хотя и далеко не таких уже размеров, как прежде. Покойник папаша, будь ему добрая память, тоже любил пожить себе в удовольствие, и еще при нем была вырублена большая часть леса и продано немало десятин лугов. Михаил Иванович после почти пятнадцатилетней службы в кирасирах, разумеется, не без долгов оставил Петербург.
В эпоху их переселения в деревню граф Михаил Иванович и графиня Марья Дмитриевна, несмотря на трех подрастающих дочерей, все еще были и считали себя очень молодыми людьми. Забот и обязанностей они за собой никаких не ведали, и никто не отрицал за ними права жить в полное себе удовольствие.
Жизнь в деревне пошла прежним путем, веселая и вольная. Все в доме еще при покойном барине было заведено на широкую, барскую ногу: тридцать выездных лошадей на конюшне, английский сад, оранжереи и теплицы, масса праздной, ленивой дворни...
Губернатор в речи, произнесенной им на обеде в честь новоприезжих, сказал недаром, что они внесли новую жизнь в губернию. Действительно, с их приездом началась эра праздников, пиров и удовольствий. Никто не хотел ударить в грязь лицом перед столичными гостями. Помещики и помещицы стряхивали с себя деревенскую лень. Прежние бесхитростные забавы, тяжелые именинные обеды, карты и пляска заменились теперь более утонченными, так сказать, интеллектуальными удовольствиями.
И Михаил Иванович и Марья Дмитриевна были в восторге от произведенного ими в губернии впечатления, и оба вполне прониклись важностью своей, так сказать, цивилизаторской миссии. Граф произнес даже на одном официальном обеде спич о значении английской gentry (дворянстство) и о желательности, чтобы русские помещики превратились в английских landlord'oв
(помещиков, землевладельцев).
Графиня тоже трудилась немало для облагороживания провинциальных нравов. Она считала себя обязанной выписывать дорогие туалеты из Петербурга. Дом Баранцовых был всегда открыт для гостей...

   В детских баранцовского дома росли и развивались три барышни... Две старших, Лена и Лиза, стояли, так сказать, уже на пороге детской, и в скорости им предстояло выпорхнуть в гостиную. Одной из них было четырнадцать, другой тринадцать лет. Обе они уже со страстным любопытством прислушивались к каждому доносящемуся до них отголоску из верхнего этажа, и обе сильно роптали на то, что их водят еще в коротеньких платьях. Третья барышня, Вера, была еще совсем маленькой девчонкой, лет восьми, с кругленьким румяным лицом и с тем страстным созерцательным взглядом, который почти всегда бывает в глазах ребенка, живущего своей особой детской жизнью. Она пока ни на что не роптала. Как у всех детей, жизнь которых идет правильно, в ней были сильно развиты консервативные инстинкты; ко всему окружающему она была привязана бессознательною, животного привязанностью холеного комнатного зверька, и ей еще ни разу не приходило в голову усомниться в достоинствах кого-нибудь из ее близких. Ее мама была лучшая из мам, ее детская - лучшая из детских...

В конце 1860 года был у Баранцовых семейный обед, на котором, кроме обычных тетушек, бабушек и близких соседей, присутствовал еще один редкий и почтенный гость - дядюшка из Петербурга, важный сановник в каком-то министерстве. Приехал он всего сегодня поутру и за обедом, разумеется, почти что один говорил, рассказывал разные новости из высших правительственных сфер, о которых по газетам ничего ведь не узнаешь.
Вера сидела на коленях у нового дядюшки, с которым она уже успела подружиться. На нее не обратили внимания, думая, вероятно, что (из разговоров о важном) она еще ничего не поймет.
- C'est fait! L'empereur a souscrit le projet qui lui a ete presente par la comission (Все кончено! Государь подписал проект, представленный ему комиссией), - торжественно проговорил дядюшка.
У мамы, разливавшей в эту минуту кофе, бессильно опустились руки; ложечка зазвенела о блюдечко, и несколько капель кофе пролились на дорогую скатерть.
- Mon Dieu, mon Dieu
(Боже мой, боже мой), - проговорила она, падая в кресло и закрывая лицо руками.
Все присутствующие сидели как ошеломленные дядиными словами.
- Неужели действительно совсем уже решено? - тихим, насильственно-спокойным голосом спросил папа.
- Совсем и нерушимо! В начале февраля манифест разошлют по всем приходским церквам, чтобы девятнадцатого объявить его народу,- помешивая свой кофе, отвечает дядя.
- Значит, остается теперь только положиться на милость божью,- со вздохом говорит папа.

(Несколько минут общего тяжелого молчания. - добавил Джон Кларк. Для разрушения России Кларк не жалел фантазии).
Из того, что говорилось в гостиной, Малыш только и понимал, что началась какая-то ПЕРЕСТРОЙКА... а Вера поняла, что всему их семейству грозит какая-то беда.

- Господа, да ведь что ж это? По-моему, это грабеж, да и только,- раздался вдруг голос старика Семена Ивановича, - папиного дяди.
Он вскачил в волнении со своего места и ударил кулаком по столу. Белые волосы его развевались вокруг его разгоряченного, гневного лица...

Наступило, наконец, это грозное, это давно ожидаемое, это чреватое последствиями 19 февраля. Вся семья Баранцовых едет в церковь. После обедни священник прочтет манифест...
- Миром господу помолимся,- провозглашает священник, выходя из алтаря в полном облачении.
- И духове твоему,- отвечает хор ПЕВЧИХ.
- Марий? - не поняла Арина Родионовна.
- Я не знаю! - ответил Малыш. - Там дальше было просто о том, что общий смысл остался для крестьян темным. По мере того как чтение приближалось к концу, страстная напряженность их лиц мало-помалу исчезла и заменилась выражением тупого, испуганного недоумения.
Священник кончил чтение,а мужики так еще и не знаютнаверное, вольные они или нет, и главное,- жгучий, жизненный для них вопрос,- чья теперь земля? Молча, понурив головы, толпа разошлась.

После эмансипации все в доме сразу переменилось. Доходы с имения так уменьшились, что пришлось все хозяйство поставить на иную ногу. Староста из молодца внезапно превратился в мерзавца; то и дело грубил барину, во всем находил затруднения и никогда не приносил денег в срок. Надо было его отставить и взять нового, но с этим все пошло еще хуже. Чуть ли не каждый день словно из земли вырастали старые векселя и обязательства, подписанные графом так давно, что он и забыть о них успел. При виде всякого нового векселя граф выходил из себя, кричал о подлоге, но платить все-таки приходилось. Скоро явилась необходимость продать и Митино, и Степино, и заливные луга, и лес; остались одни только Борки с незначительным клочком земли. Главная беда была в том, что покупать именья теперь мало было охотников, и все шло за полцены.
Большую часть дворни пришлось распустить; та же прислуга, которая осталась в доме, с детства привыкла к лени и безделью и теперь ворчала с утра до ночи на то, что ей прибавилось работы. У господ сердиться и "быть не в духе" сделалось нормальным состоянием. Между собой они тоже постоянно ссорились; но теперешние ссоры так же мало походили на прежние, как холодный обложной осенний дождь мало походит на хороший весенний ливень. Не из-за ревности ссорились теперь граф с графиней, а из-за денег, не из-за чего иного, как из-за денег.

С каждым днем дела шли хуже и хуже. Приходилось отказываться от одной прихоти за другой, но денег все-таки не хватало, и концы все не сходились с концами. Как все непрактичные люди, граф с графиней принялись за экономию не с того конца, с какого следовало: в домашнем обиходе они урезывали себя в самом необходимом, дрожали над каждым куском сахара, над каждым сальным огарком; но все крупные расходы по дому и имению оставались те же. Управляющий, староста, экономка, повар, кучер - все это по-старому наживалось на счет господ, с тою только разницею, что прежде каждый воровал в меру и, так сказать, по-божески; теперь же постоянные сцены, попреки зря, правому и виноватым, вечные угрозы отказать от места ожесточали прислугу: каждый торопился нахапать как можно больше напоследок, и барское добро расточалось с азартом и озлоблением.
Все в доме носило теперь неуютный, скряжнический отпечаток. Под давлением ежедневных разъедающих дрязг и неприятностей и граф, и графиня опустились как-то вдруг, внезапно. Когда Вера впоследствии вспоминала свою мать, ей всегда представлялось две различных и вовсе непохожих друг на друга женщины: одна - молодая, красивая, жизнерадостная - это мама ее детства; другая - капризная, сварливая, неряшливая, отравляющая жизнь себе и другим - это мама позднейшего периода.
У всех соседей дела шли на тот же лад. Помещики утратили почву под ногами и стояли недоумевающие, беспомощные, ничего не понимая в том, что с ними творилось. Об удовольствиях и весельях не было и помину. Когда соберутся два-три помещика вместе - сидят они и плачутся, и отводят души жалобами на мужиков и на правительство. Все наиболее молодые и энергичные между ними в отчаянии махнули рукой на хозяйство и уехали в Петербург искать службы. В усадьбах остались одни старики...

В четырнадцать лет Вера оказалась вполне предоставленной самой себе.
Летом еще шло кое-как. Она целые дни проводила в одичавшем парке или бегала по окрестным полям и лесам. Крестьянские ребятишки ее дичились, да, по правде сказать, и она их боялась не меньше. Когда ей случалось проходить через село, ей всегда казалось, что все над ней смеются и презирают ее; она начинала испытывать какое-то инстинктивно враждебное чувство к мужикам.
Зимой Вере жилось еще хуже, чем летом. Она слонялась по целым дням из угла в угол по большим пустым комнатам, не находя себе нигде дела...
Всего хуже было то, что все в доме постоянно были не в духе. Куда ни придет Вера, все между собой ссорятся, и ей от всех достается. Заглянет она к сестрам - те бранятся из-за какого-нибудь пустяка, из-за тряпки, которую поделить не могут. Если же они, против чаяния, в добром между собой согласии, то уж наверное обе жалуются на родителей: "Сами небось не так жили, когда молоды были. Спустили все состояние, а мы теперь сиди и скучай в деревне".
   Придет Вера к матери: застанет там сцену с горничной или экономкой. Побежит она в людскую: там и того хуже.
Ну, словом, казалось, что все только затем и жили на свете, чтобы взаимно мучить и грызть друг друга. Единственная в доме, которая никого не мучила, никого не грызла и ни на что не жаловалась, это была старая няня. У этой только одна была забота на душе: как бы лампадка перед образом в углу ее комнатки не погасла. Дадут ей несколько копеек на покупку масла - вот она и счастлива, и довольна. Полуслепую, отслужившую свою службу старушку оставили при доме, но все как будто о ней забыли; иногда по целым дням никто и не заглянет к ней за перегородку. Разве горничная вспомнит и принесет ей чего-нибудь поесть или ее прежняя любимица Вера забежит к ней вечерком. Всякий раз при входе в нянину крошечную каморку, где всегда стоит какой-то особенный запах - смесь ладана, деревянного масла и камфары,- удивительное чувство покоя охватывает Веру.
- Скучно, няня,- говорит она, уныло опускаясь на низенький стул и прислоняя голову к деревянному столу.
- Чего, светик, скучать. Богу надо молиться,- спокойно, ласково отвечает няня тем самым голосом, каким уговаривала, бывало, Веру, когда ей было пять лет.
И Вера действительно следует няниному совету и начинает молиться. Молится она горячо, страстно, с каким-то исступлением. Увлечение религией, ее обрядовой, внешней стороной начинает мало-помалу наполнять праздную, скучную жизнь предоставленного себе ребенка...

В нынешнем году три недели перед рождеством Вера соблюдала строжайший пост и в самый сочельник ничего не ела до звезды. Зато, когда к началу сумерек приехали, по обыкновению, попы и стали служить всенощную перед временным алтарем, устроенным в углу столовой, она чувствовала такую приятную слабость во всех членах, словно у ней не было больше тела и она каждую минуту была бы в состоянии отделиться от земли.
Синий дым кадил застилает всю комнату густым туманом, сквозь который мерцает пламя восковых свечей. Пронзительно сладкий запах ладана вызывает легкое головокружение.
- Свете тихий, святые славы,- поют певчие, и Вере кажется, что голоса их доносятся откуда-то издалека.
"Ничего, ничего мне на свете не надо, только служить тебе, господи!" - думает она с умилением.
Душа ее преисполнена чудной, светлой радости, восторженное рыдание вырывается у ней из груди.
В этот самый день над Верой совершилось чудо - по крайней мере она сама признала чудом то, что с ней случилось.
Хотя старая няня была безграмотна, она, тем не менее, хранила у себя как святыню несколько книг религиозного содержания, из которых иногда просила свою маленькую барышню почитать ей вслух. В числе этих книг было "Житие сорока мучеников и тридцати мучениц". Вера, начав раз читать, сама так увлеклась этой книгой, что выпросила ее у няни и зачитывалась ею по целым часам.
"Зачем я не родилась в то время?" - думала она часто с сожалением.

Но  в самый тот сочельник, когда она в душе произнесла обет всю свою жизнь посвятить богу, случилось с ней следующее: сидела она вечером одна в бывшей классной, и вдруг попался ей на глаза старый номер "Детского чтения", которое когда-то выписывали для ее сестер. От нечего делать стала она его перелистывать, и первое, что ей открылось, был трогательный рассказ о трех английских миссионерах в Китае, сожженных на костре рассвирепевшими язычниками. И это было всего лет пять-шесть назад. В Китае и теперь язычники! Там и теперь можно стяжать себе мученический венец.
"Господи! Это ты сам надоумил меня! Ты сам указываешь мне путь и призываешь на подвиг!"
В волнении и в восторге Вера бросилась на колени. В том факте, что этот старый журнал попался ей на глаза именно сегодня, как бы в ответ на ее жаркую молитву во время всенощной, она видела несомненное доказательство божеского промысла.
С этого дня ее судьба была решена в ее собственных глазах. Все ее мечты приняли определенный образ и определенное направление. Все касающееся Китая ее теперь живо интересует, и у нее выступает румянец, лишь только за обедом речь случайно коснется этой страны. Одного только боится Вера: как бы, чего доброго, Китай не обратился в христианство прежде, чем она успеет совсем вырасти.

Попугай Валера торжественно размахивал разноцветными перьями. Кларка не устраивал такой сценарий. Нужно было что-то делать с традиционной загадочностью этих русских.

- ... обрывом заканчивались с этой стороны владения Баранцовых. - продолжил свой рассказ Малыш. - На противоположном берегу ручья шла уже земля другого помещика, Степана Михайловича Васильцева. Этот последний, впрочем, до сего времени мало беспокоил графов, так как никогда не жил в своей усадьбе...
   Про Васильцева шла молва, что он очень ученый человек. Зимой он жил в Петербурге, где состоял профессором в Технологическом институте; летом, в каникулярное время, уезжал обыкновенно за границу, о своем же небольшом, унаследованном от отца именье он, по-видимому, совсем и забыл. Но в эту достопамятную зиму перед крыльцом васильцевского дома остановились однажды почтовые сани с бубенчиками; в санях сидели два жандарма, а между ними сам владелец усадьбы.
Дело было очень просто. Васильцев уже давно слыл либералом...
   Однажды случилось либералу отойти довольно далеко от дома... И случилось ему встретить Веру и спросить:
- Что это у вас за книжка? Можно взглянуть?
   У Веры под мышкой были ее драгоценные жития. Васильцев раскрыл наудачу и прочел следующее: "Император Диоклетиан, осерчав на честного мученика Исидора, повелел страже отвести его в Капитолий..."
- Что за чепуха такая! - невольно вырвалось у Васильцева.
    Гневно, негодующе сверкнули синие баранцовские глаза...