Собственность. Сердцевидный

Надо пояснить про печать, а то запутаетесь в каракомских татушках от закона. Всё просто: имеешь финансы - получаешь от общества статус успешного и личную печать. Как это бывает? Поясняю. Накопил (редкий случай), отобрал (часто встречающийся), наворовал (самый распространённый), получил наследство (бывает). Ну? Поняли, надеюсь?
Печать на плече раба по значимости такая же, как на документах, подтверждающих право собственности на туалет, если тебе не просто приспичило, а приспичило купить тот туалет, чтобы пользоваться одному или сделать платный общественный. Есть тонкости. Не с туалетом! С рабом. Закон обязует хозяина "воспитывать" живой грех, причём воспитывать так, чтоб строже некуда, ибо он - грех. Ага, а хозяева - святые. Знакомый идиотизм? Вот и мне тоже.
Если "воспитывал" не ремешком, а кнутом, и "воспитал" до "забил насмерть", это считается полноценным очищением греха от не его греха. Внимание! Идиотизм зашкаливает, но то, что забил грех - получил ступеньку в рай... Это вишенка на торте идиотизма.
Дальше подробности.
Рабу или живому греху(называйте, как хотите) на жизнь положены только два воспитателя, то есть две печати-харагмы.
Харагмой продвинутые каракомцы называют печать, а как по мне, то не продвинутый я: клеймо, оно и в Африке - клеймо. Харагма, блин...
Если грех невоспитуем от слова "совсем" и к тому же неубиваемый, а последний хозяин прижимистый, то за небольшую компенсацию он его на галеры сдаёт или в ядовитые шахты. Это называют утилизацией. Там рабу светит крест на лоб и братская могила в море или шахте. Помните, Зебор Лату втюхивал, что беглец невоспитуем и требует утилизации? Вот об этом он и говорил.
Чёрт. Провожу параллели и злюсь: мир - бардак, люди... Одним словом, люди.
Ладно, проехали, то есть пролетаем. Немного из приятного. Раба можно отпустить - клеймо на правой стороне груди. Да, отпустить можно, но это всего лишь отмена воспитательных процессов, типа "воспитался". Что касаемо сути вольной, то от перемены мест слагаемых сумма не меняется: как пахал на хозяина, так и пашешь, как рожал ему грехи, так и рожаешь.
Но! Но есть один шанс на миллион - печать-харагма на левой стороне груди. Там с самого того самого незаконного рождения имеется печать незаконности - пустой круг. Вот если в него хозяин поставит свою харагму... Это право на полноценную свободу. Это хозяин берёт грех на себя. Это он ставит раба рядом с собой на одну планку, готовый разделить и собственность, и жизнь. По сути, он говорит всем:
"Мы с ним одной крови!" И вот это... Это опасно не греху, а хозяину, потому и рискуют единицы. Чем опасно? Хм... Люди, они... Понятно? Вот именно.
Запомнили, что больше двух печатей ставить нельзя? Молодцы. Не устали меня слушать? Тогда помчали к особняку. Там вон крылатые по домам разлетаются. Нуб до последнего взмаха страховал Нага, а тот - молодец, сам долетел.
***
Огромный особняк в самом престижном месте Каракома запущен так, что половина впечатления от впечатляющей старины и массивности теряется в заросшем парке. Взгляд, и тот запутывается в одичавшей декоративной траве, какая и по цвету, и по степени лохматости напоминает гриву больного льва. А уж деревья... Это отдельная тема для любителей побродить в "заповедных и дремучих". В общем, всё настолько мрачно выглядит, что хочется спросить у Советника по дальним связям, какой заодно отвечает за внешний вид раритетных визиток города: "А скажите-ка, господин Советник по дальним связям, Вы посла из Югги каким вином накачивали - белым? Ах, красным... Ну, и зря. Теперь понятно, почему он не подписал с Каракомом договор о сотрудничестве в сфере производства напольных плит из туфа. Они там у себя в Югге красного вина не пьют, потому что оно на кровь похоже, и замки предполагаемых вампиров в пыль сносят, а в Каракоме такой на самом видном месте красуется при всём положенном антураже. И знаете? Я могу понять посла из Югги, а вот Вас..." Хотя... Чего тут понимать-то? Трио бандуристов: Татаг, Зебор и Советник Грэб.
Наг полгорода за Золотокрылым отмахал, и только пару раз Нуб руку вверх поднял:
"Внимание!", но не потребовалась Нагу страховка, выправил он полёт, а вот тут прямо у ворот чутка не пропахал носом желтогривую траву, какая ему ноги махом спутала, когда он приземлился. Хорошо, что Нуб ещё не улетел - поймал за шкирку:" Эй, парень! Падать нельзя!"
Наг знает, что падать ему нельзя - может не подняться, поблагодарил Нуба кивком, а тот ему руку тянет: "Так держать!"
Рука у Нуба прохладная, а взгляд тёплый. Нравится ему настырный парнишка уже тем, что смотрит, как сканирует. Это взгляд Воина, какой перед схваткой оценивает силу противника. В Каракоме рабов много, но и у тех немногих, кого к оружию допустили, Нуб такого взгляда не встречал. У Золотокрылого такой же взгляд. Воину интересно, как они поладят и поладят ли. Он тревожится за синеглазого парня, зная взрывной характер хозяина, но не более того. А чего ещё Нуб может себе позволить? Да ничего: парень - хозяйская собственность. Это всё равно что переживать за скакуна-чемпиона из конюшни ипподрома, какого Золотокрылый чуть раньше раба купил и посмеялся, глядя на лошадей: "Сколько колбасы наделать можно!" Вот так и с рабом. Но в любом случае Нуб доволен, что хозяин вовремя вмешался и выкупил парнишку, считай, у Смерти, а там, как бог даст.
Наг протянутую руку пожимает, а сам на хозяина косит - не втетерит ли он ему по мозгам за такую вольность, как ответ на рукопожатие? Нежелательно ему сейчас выхватывать, особенно по мозгам - кипит голова, как котёл на кострище.
Дома подать руку незаконнорождённому не считалось чем-то выходящим из ряда вон, но и там находились фанатеющие до полного идиотизма, шарахающиеся от живого греха, как от чумы.
У Татага рабам руки никто не подавал, только пинки. Нет у Нага опыта в подобном, у него один хозяин был, и пусть не особо и долго был, но вколотить успел много. Воспитатель, туды его...
А Золотокрылый на них - ноль внимания, для него это, похоже, нормальное явление. Он вон постучал медной ручкой о кованую морду неизвестного зверя, пробурчал недовольно: "Опять напился. Убью", и махнул через ограду - только крылья свистнули. Наг аж опешил от несерьёзной выходки Золотого бога, какой, по слухам, двуногих пауков и кровожадов в таком напряге держит, что те, если и смотрят ночью сны, то исключительно кошмарные.
Нуб посмеивается, Нага подталкивает:" Давай-давай следом, а то потеряет."
Наг через ограду перемахнул, крылья спрятал и замер в восхищении. Он такой красоты ни у себя дома, ни у Татага не наблюдал. Да чего там говорить? Дом - это нищая деревня с десятком зажиточных да прижимистых, а особняк Татага Нагу не нравился - сплошной холодный камень: ни парка тебе, ни сада, пусть и заросшего. А тут...
Вы тоже посмотрите куда Нага занесло. Эх, и хороша дорожка из красного туфа! Полукруглые плитки чешуёй выложены. Плывёт к дому красная рыба, извивается ленно, втыкается головой в широкий берег порога, тоже красного. У Нага красный цвет всегда с кровью ассоциировался, а тут почему-то река вспомнилась, что в степях осталась, отец с удочкой в руках, а на леске длинный, толстый угорь извивается, как дорожка под ногами. Наг тогда тоже большого угря поймал, а сейчас, похоже, люлей от хозяина поймает. Золотокрылый уже дверь в дом открыл, а Наг всё оглядывается, всё таращится на фонари-шары из фосфорного камня, да на кованые витые столбы ограды, у каких на макушках - медные тюльпаны-чаши величиной с его голову. Нагу сейчас архиважно таращиться на чёрте что. Он так сосредоточиться пытается. Голова-то...  Чуть не отбили ему голову - периодически плывёт его тыквушка.
Золотокрылый не срывается, но поторапливает.
- Заползай, мне тебя ещё припечатать надо. Потерпишь?
- У меня есть выбор? - Усмехается Наг.
- Нет, — пожимает плечами Золотой, — выбор был у меня, и я не хочу жалеть о нём.
Да, у хозяина был выбор, и Наг это хорошо понимает. Он по сути своей мятежник, но мятежник умный, потому чувствует разницу между "заставить" и "убедить". Отец частенько ему внушал: "Характер у тебя мой - буйный, но ты головой-то думай, а то не заметишь, как потеряешь. Жить и рабу можно, главное - жить." С последним Наг не согласен. Если жить по распорядку Татага, то лучше умереть.
По поводу клейма Наг не переживает, и там отец ему пояснил, что когда-никогда такое может случиться: он не вечный, а для остальных его грех - возможность заткнуть финансовую дыру, не более. Незаконнорождённый для остальных домочадцев - не человек, а товар.
Наг больше думает о том, что его ждёт, если новый хозяин не увидит выгоды в покупке и оторвётся "воспитывать", потому что продать уже никак. Почему, помните? Напоминаю: только две харагмы положены, только две.
А там, кто знает, какая Золотокрылому от раба выгода потребуется, если купил спонтанно? Татагу вон никакой особо и не надо было, кроме воспитания, а Наг вообще-то рукастый парень, много в чём разбирается. Сейчас вот смотрит на входную дверь и удивляется: кто додумался стеклянные витражи в дверное полотно вставить? Это же брешь голимая, а Золотокрылому есть кого опасаться.
Но витражи - очередное чудо, произведение искусства, на них райские птицы, как живые, того и гляди взлетят. Наг сам немного рисует, совсем немного, но оценить чужую работу способен.
Такое вот внимание на то, что сейчас абсолютно не важно: столбы, фонари, витражи сродни упражнению, позволяющему сохранить способность анализировать происходящее, ибо голову мкнёт, а тело выламывает. Сознание Нагу нужно держать в форме, оно сейчас, ох как необходимо. Это под кнутом лучше отдаться боли, она в любом случае переступит свой порог, перепрыгнет планку и отключит сознание. Случается, что и не отключает, а жаль...
В тревожном сознании Нага хаотично, как видения, мелькают воспоминания прошлого, готовя будущее к подобному, если не хуже, хотя... Куда уж хуже-то? Почему-то ухмыляющаяся рожа Зебора всплывает чаще, чем ощер Татага. Едва переступив порог, Наг понимает почему: запах. От Зебора пахло не только сладкой гитой, но и горьким парфюмом. Советник невозможно тучный вот и уливается, как купается в нём. Да, щёки с толстой морды защитника прав незаконнорождённых чуть не до груди свисают и трясутся студнем, когда он ржёт. Тряслись они и тогда, когда он орал злобно: "Раб Татага - мой раб! На колени, гадёныш!" Тряслись ли потом щёки Советника, когда он кнутом махал, Наг уже не видел: на спине глаз не имеется.
На колени он тогда не встал - поставили и "воспитали" от души.
Горький запах чуть не кувыркает Нага на входе, а там и без того есть обо что споткнуться: коробки, коробочки, тюки и коробищи по всему коридору кучно навалены - не продерёшься.
"Вчера что ль переехал?" - размышляет Наг, подумывая взлететь, но хозяин его тормозит.
- Не надо, — и на потолок кивает, а там с каменных балок фонари свешиваются. Много фонарей, но только в двух - свечи имеются: у кухни, откуда жареным мясом пахнет, и у резной двери, что недалеко от входа. К ней и подталкивает его хозяин. Сам первым туда не идёт, а прёт напропалую и спотыкается, и матерится, и едва не падает. Наг успевает придержать его, снова рискуя выхватить по мозгам: Татаг не позволял рабам касаться себя. Это был повод для воспитательного урока на тему:" Ты - тварь, я - хозяин".
Наг машинально схватил хозяина за плечо, тут же отпустил, тут же напрягся, готовый ко всему, а Золотокрылый только хмыкнул:
- Сам не упади, — проворчал, — понаставили тут..., — и громко сообщил кому-то находящемуся за приоткрытой дверью кухни, - Зеда, если Бин завтра не расчистит завалы, я его самого запакую в коробок и отправлю домой!
- Хлоп! - ответила хозяину дверь кухни, намекая, что и ей, и той, что за ней чего-то жарит, без разницы какой-то там Бин, у них вон масло подгорает, шипит недовольно.
Жалобно охает резная дверь. Открытая пинком, она быстренько приходит в себя и, закрываясь самостоятельно, старается не вспоминать свои заслуженные регалии "Авторская резьба по дереву", и не скрипеть, чтобы не схлопотать сотрясение мозга повторно.
Наг оглядывается. Кабинет или гостиная? Комната больше похожа на гостиную: камин имеется, море дорогих безделушек, а из растений - один цветок с сердцевидными листьями, и тот почти умер.
Наг ни разу не цветовод, но этот цветок знает, а хозяин, похоже нет, иначе бы не держал возле себя опасное растение, хотя оно редко бывает опасным, чаще полезным.
Хозяин тоже оглядывается, ищет что-то взглядом и не находит. "Точно, на днях переехал", - делает вывод Наг. То что особняк куплен у Зебора, он уже понял: каминная плитка выложена звездой - харагма "защитника".
"Гад звезданутый, - вскидывается память и гасит воспоминание, пообещав себе, - попрошу разрешения переложить плитку другим узором. Крылья тут будут лучше смотреться".
У Нага сильно кружится голова. Она выдержала пинки, сохранив способность анализировать, но сейчас теряет уверенность при любом движении. Там, в переулке, Наг понимал, что третий побег можно будет считать состоявшимся, если он поднимется, потому и все силы положил, чтобы подняться и взлететь, а сил-то было всего-ничего.
Золотокрылый тоже не особо бодр. Он был на приёме у Хозяина Города - Светлокрылого Гора и одет соответствующе, но строгий воротник мешает дышать свободно. От щелчка чуть не до пояса размыкаются серебряные застёжки на рубашке цвета индиго. Лат удовлетворённо выдыхает. Он остался доволен результатом встречи, старик Гор тоже: ещё немного и можно будет передать пост в надёжные, а главное не опасные ему руки. Преемника Гор нашёл не из местных. Местный никогда не оставит его в покое. Это понятно: всегда найдётся, что припомнить бывшему Хозяину, став настоящим.
Лат дал согласие старику, но взял время на хорошо осмотреться, перебрался в Караком, навёл шороху, напустил пыли и теперь продолжает плотно врастать в местное высшее общество, в жизнь большого города, поэтому для необходимой весомости он недавно приобрёл особняк у Зебора. Хм... "Приобрёл" это я литературно выразился, но думаю, что вы и сами сообразите, что толстомордое высокомерие вынужденно расстался с родными пенатами, он вообще скоро прокурит последние штаны и титул Советника.
Лату не нужны обкумаренные хозяева жизни, не нужны нахрапистые прилипалы, не нужны пронырливые любители лёгкой наживы, ему нужны надёжные крылья рядом, и в Ратуше нужны, и дома.
Мало кто о чём догадывается, достойная команда постепенно набирается, всё идёт более чем гладко, только вот особняк требует приличных вложений. Ох, чую я, что ничего не светит Советнику Зебору сверх покрытого долга: ни монет ему Золотокрылый не накинет, ни гиты. Золотой бог потому и золотой, что считать умеет.
Да, Лату не нужны хозяева жизни, но и рабы ему без надобности. У рабов, по его мнению, ампутированы чувство собственного достоинства и способность мыслить самостоятельно. Обязательный воспитательный процесс его не интересует. Раб - это не жеребец-чемпион из купленной конюшни, тем более взрослый раб, тем паче раб Татага.
Да, Лат, не грезил подобными покупками, но увидел чёрные формы ловцов и понял, кого убивают, и за что, и что именно убивают, тоже понял, а когда всмотрелся и узнал... Но об этом чуть позже, а то Золотокрылый устанет удивляться живучести своего приобретения.
- Тяжко жить, но хочется. Да, собственность?
Далёкие зарницы тревожат непроницаемую синеву ответного взгляда. Голос звучит уверенно.
- Жить? Это не про меня, а выживать - нет, не хочу.
Наг отвечает честно. Он и с отцом не лукавил, когда осознанно предлагал: "Продай, не дадут тебе фанатики жить спокойно, дорвутся когда-никогда и всех спалят", а тот не продавал, до последнего своего часа давая возможность незаконнорождённому сыну надышаться свободой.
Честности раб и Татага не лишал, и нового хозяина не собирается, а уж как он это воспримет, видно будет, только вот, похоже, не сейчас... У Нага в глазах темнеет: ловчий порошок за них взялся. Хотя... Нет, отпустило глаза.
Голос у Нага похож на оглушённое, но не смятое эхо. А чего эху сминаться-то? Ну, оскалился новый хозяин, так Татаг тоже скалился, едва Наг попадался на глаза. Только у того оскал не сходил до последнего, а у Золотокрылого мелькнул и исчез, не перекосив лица.
- Не хочешь – заставлю. Сомневаешься?
Наг пожимает плечами. В длинных ресницах прячутся зарницы.
- Да.
Золотокрылый, самоуверенно хмыкнув, не садится, а бухается в кресло, подзывая ближе, небрежно играет пальцами:
- Подойди-ка.
Наг щурится, стараясь сфокусировать зрение, "поймать" уплывающую голову и пройти приличное расстояние не шатаясь. Первым в чёткий фокус попадает чахлый цветок.
Босые ноги по щиколотку тонут в пушистом ворсе шкуры огромной полосатой кошки. Тяжёлые башмаки со специальными петлями для цепей он успел снять, а вот уйти… Уйти далеко не успел, его снова сдали Татагу и, кажется, Наг понял, кто это делал раньше.
Цветок безразличен к тому, кто сюда пришёл, кто идёт, кто уйдёт, а кто останется. Бывший хозяин зачем-то купил его перед тем, как расстаться с особняком. Цветок тогда только-только отцвёл, обессилел, а теперь вот... Один за другим скидывая сердцевидные листья, он готовится отойти в мир, где можно думать не о еде. А тут... Тут о ней приходится думать в первую очередь, но мышей в гостиной нет, они боятся полосатой шкуры, которая ещё пахнет живой кошкой. Птицы не летают - летают люди, а людей цветок не ест. Во-первых, они слишком необъятные, во-вторых - разные, и большинством запросто можно отравиться, такие ядовитые, а в-третьих…
Третью причину голодовки цветок вспомнить не успевает. На него падают свежие капли крови. Кто-то, пахнущий неприемлемой едой, проходя совсем рядом, стряхивает кровь с руки на тщедушную маковку, где ещё хорохорятся с десяток сердцевидных листьев: «На безрыбье и рак – рыба. Перекуси – не отравишься.» Зелёные сердца машинально вбирают алые капли под ошеломительный кипиш оглушающей реальности: «Я его слышу! Слышу!» Слышат ли его, цветок не знает.
Наг не слышит цветок, ему сейчас не до него. Хозяин облокотился на стол, сложил кисти рук замком, спрятал под тот замок пол лица и теперь внимательно его оглядывает.