Золотой дурман кн. 1я, гл. 9 - Украденная реликвия

Украденная реликвия

– Ну что?! Давайте перекусим, да и на охоту, – разбудил его громкий голос Бакая.
Игнатий быстренько встал, собрался и придвинулся поближе к очагу, где уже был готов сытный завтрак.
– Вот, смотри-ка! – похвалился Бакай и, бережно развернув шкуру, поднял вверх шомпольное ружьё. – В прошлом году из Бийской крепости привезли. За ясаком приезжали и вот – в подарок оставили. Да только охотиться с ним мне непривычно. Стрелять научили, свинцу, пороха дали, а на охоту как-то взял – так ни с чем и вернулся, только зверя распугал… Не моё оружие!.. Вот это по мне! – указал он на лук и стрелы. – С этим в меткости не уступлю никому. Сегодня покажу вам, как нужно охотиться, не распугивая дичь ружейными залпами.
– Что за чертовщина? – послышался удивлённый голос Мирона.
Он недоумевающим взглядом смотрел на свой сапог, из носка которого виднелись пальцы его ступни.
– Это где же меня так угораздило? – пошевелил он пальцами, как бы удостоверяясь, что это именно его нога.
– Вот беда-то!.. – с досадой произнёс Игнатий. – Видно, где-то напоролся…
– Хм-м… Как же в таком сапоге на охоту? – развёл руками Мирон.
Бакай удивлённо посмотрел на него:
– Ну так, поди, вчера зацепил где-нибудь и не заметил… Вон примерь мои, у меня их не одна пара, – кивнул он головой в сторону стоящих у стены сумок. –  Сейчас, погоди, достану тебе что-нибудь, – взял он одну из сумок и вытащил из неё пару сапог, каждый из них состоял из двух частей – кожаного переда и холщового голенища, сотканного из дикой конопли и удерживаемого на ноге посредством прилагаемых верёвочек. – Вот сапоги для охоты! – потряс ими в воздухе Бакай.
Видя, что Мирон не в восторге от предложенной обуви, он потянулся к другой сумке и вытащил из неё расшитые красивым орнаментом кожаные сапоги с загнутыми вверх носами.
– Вот, смотри!.. – как торговец на рынке, размахивал он сапогами.
Мирон взял одну, потом другую пару, повертел их в руках, приставил к ноге и с разочарованием протянул назад:
– Малы они для меня. Хоть ты, Бакай, мужик видный и здоровый, но сапоги твои маловаты для моих ног. Придётся со своими что-то решать – зашить бы эту дыру, так обошёлся бы ими…
– А ты к Качкыну сходи – он враз эту дыру залатает, – предложил Игнат.
– Точно, сбегаю я к Качкыну, уж он-то в этом деле поможет.
– Ну, так сколько ж нам тебя ждать? Я пораньше хотел капканы поставить да луки-самострелы установить, – убирая сапоги в сумку, недовольно пробурчал Бакай.
– А вы не ждите меня – езжайте. Пока вы ловушки устанавливаете, и я подъеду, – нашёл выход из положения Мирон. – Только дорогу мне объясни.
– Хорошо… Поедешь вверх по реке до огромного валуна, стоящего у самой воды, на всём пути он один только такой, а дальше смотри – берёза над рекой наклонённая, от неё и заворачивай в лес. Проедешь немного да покричи нам – я к тебе навстречу подъеду, а то можешь на самострел нарваться.
На том и порешили: Мирон побежал к Качкыну зашивать сапог, а Бакай с Игнатием стали седлать лошадей.
– Погоди, кинжал в юрте оставил, – знаками объяснил Бакаю Игнат.
Забежав в юрту, он дрожащими руками снял идола и, засунув за пазуху, крепко притянул поясом, затем, схватив кинжал, выскочил наружу, показывая Бакаю черкес – то, что заставило его вернуться в юрту…
Вскочив на лошадей, охотники двинулись берегом, вверх по течению реки. Хотя время было раннее, но уже немного припекало, и всадники, чтобы двигаться с прохладцей, держались как можно ближе к воде. Бакай ехал впереди и что-то монотонно напевал себе под нос, он даже не оглядывался на своего спутника – как он там? Поспевает ли за ним?
Нервная дрожь то и дело пробегала по телу Игнатия, чувство тяжести золотого идола у него за пазухой превращало его мечты в реальность.  Осталось только найти удобное место, куда бы он мог спрятать это сокровище.
Впереди показался огромный валун, за которым река поворачивала влево. «Хорошее место и приметное», – подумал Игнатий. Он немного осадил коня, давая Бакаю уйти дальше вперёд и, спешившись возле валуна, стал лихорадочно глазами выискивать место, где спрятать идола. В случае если Бакай и окликнет его, то наготове была вполне объяснимая причина – притомился, вот и подъехал маленько охолонуться. Заметив груду плоских камней у подножия валуна, Игнатий решил, что лучшего места ему не найти.
Достав кинжал и сделав углубление среди камней, он уложил туда идола и, аккуратно замаскировав, отметил у себя на бумаге место тайника. Взглянув со стороны на свою работу и оставшись довольным, он бросил тревожный взгляд на удаляющегося Бакая: вдруг как обернётся? Да и в дальнейшем, обнаружив пропажу, заподозрит его. Заторопившись, Игнатий прыгнул в седло и, пришпорив коня, пустился догонять спутника.
Демечи даже не заметил отсутствие Игнатия, он также продолжал напевать свою незамысловатую песенку, да и шум быстрой реки заглушал все другие звуки – так что волнения Игната были напрасны. Догнав Бакая, он с удовольствием отметил, что тот всё ещё мурлычет что-то себе под нос и никаких объяснений по поводу его отсутствия не требуется. На радостях Игната даже подмывало подпеть демечи, словно гора свалилась с плеч, после того как он запрятал золотого идола.
Добравшись до склонённой берёзы, которая своей макушкой доставала почти до воды, всадники свернули в сторону от реки на еле заметную тропинку, протоптанную к водопою дикими животными. Проехав немного лесом, Бакай спешился и, пройдя в чащу, стал устанавливать самострел, знаками дав понять Игнатию, чтобы тот помог наладить растяжки.
– Нарежь-ка мне толстых, длинных прутиков, – знаками попросил Бакай.
Игнатий с радостью кинулся выполнять поручение, стараясь сделать всё правильно, как указывал демечи. Он протянул руку к ножнам, но, к его удивлению, они оказались пусты. Неприятное чувство тревоги заставило его лихорадочно поразмыслить, куда делся кинжал. «Скорее всего, в спешке у валуна оставил или мимо ножен сунул, – расстроился он, хлопая себя по одежде, – не застрял ли где?»
Игнатий уже собрался назад к валуну, придумывая, как он объяснит это Бакаю. Но, не найдя никакой отговорки, решил, что в камнях у валуна, вдали от тропы, клинок вряд ли кто сразу заметит. А через какое-то время, упросив Бакая вновь поохотиться, он сможет также незаметно забрать его. Немного успокоившись, Игнат сломал в чаще леса несколько длинных прутьев и вернулся к Бакаю. Незаметно вытащив висевший у седла своей лошади нож, он срезал концы прутьев и передал их демечи…
           Проверив капканы, они обнаружили там двух зайцев и лисицу. Забрав добычу, Бакай прошёл в сторону реки и стал ожидать Мирона. Вскоре оттуда послышался громкий окрик Мирона. Бакай крикнул ему в ответ.
– Сапог-то зашил? – первым делом поинтересовался он.
– Да… Качкын помог – хороший сапожник… Смотри, почти незаметно, – показал тот зашитый сапог.
– Ну ты как раз вовремя… Мы уже с Игнатием самострелы поставили и капканы проверили… Вот!.. – показал он на добытых зайцев и лису. – А теперь давайте поохотимся, – повёл он казаков чащей, всё дальше и дальше в лес.
Могучие пихты и ели обступили их со всех сторон, кедры-великаны шатром раскинули свои ветви, закрывая от палящего солнца пробирающихся по тайге охотников. Вскоре лес немного поредел, стали попадаться небольшие полянки и поросшие мхом болота.
– Вот здесь и расположимся, – стал устраиваться Бакай на пригорке, в густых зарослях кустарника, саженях в десяти от болота.
Срезав кинжалом закрывающие обзор ветки, он снял с плеча лук и, убедившись, что больше ничего не мешает стрельбе, шепнул казакам, чтобы те проделали то же самое. Теперь поляна и прилегающее к ней болото были видны как на ладони.
Демечи приложил палец к губам, давая понять, что любое шевеленье может спугнуть осторожных птиц. Вскоре охотники увидели, как на поляну, тяжело летя и громко хлопая крыльями, приземлились несколько глухарей. Через некоторое время к ним присоединились ещё. Разбредясь по краю болота, они с увлечением стали клевать ягоды.
Бакай наклонился к Мирону:
– Я возьму вот того, крайнего, а вы тех, что поближе, распределите и ждите моей команды.
Какое-то время он напряжённо наблюдал за птицами, после чего поднял руку вверх, и три стрелы с визгом вылетели в сторону кормящейся дичи. Один глухарь, едва взмахнув крыльями, тут же упал в траву, другие вспугнувшись поднялись над поляной. Бакай мгновенно вложил новую стрелу и моментом, прицелясь, спустил тетиву. Ещё одна птица, не долетев  до леса, упала на поляну. Мирон и Игнатий, пустившие вникуда стрелы, смотрели разинув рты, восхищаясь меткостью и проворностью Бакая.
– Моя вина. Нужно бы показать вам сначала, как обращаться с луком, пострелять, потренироваться перед охотой, – укорил себя Бакай. – Теперь почувствовали опасность, долго не прилетят, – махнул он в сторону улетевших птиц. – Пошли подберём тех, что подстрелили.
– Поболе десяти фунтов будет, – кивнул Мирон на глухаря-самца, подняв его за ноги.
– Да и этот не меньше, – указал Игнатий на другого, подобранного Бакаем.
День уже клонился к вечеру, и охотники поспешили к своим лошадям, оставленным неподалёку в лесу. Выбравшись из тени леса, они попали под нещадно палящие лучи послеполуденного солнца и, пришпорив лошадей, направились к реке, сулящей свежесть и прохладу. Бакай, как обычно, затянул длинную, монотонную песню, Мирон же с Игнатием немного поотстали.
– О чём он поёт? – поинтересовался Игнатий. – Сюда ехали, такую-же бесконечную песню тянул.
Мирон прислушался:
– Это он нашу сегодняшнюю охоту воспевает. Винит себя, что не обучил казаков стрельбе из лука. Инородцы – они так: что видят или как провели день – про то и поют.
Проезжая мимо валуна, Игнатий долгим взглядом провожал то место, где спрятал золотого идола. В надежде заметить – не блеснёт ли на солнце лезвие кинжала.…
– А вон и дом! – прервав своё пение, обернулся к казакам Бакай, когда впереди замаячили юрты аила.
В такой жаркий день в аиле было почти пусто: кто пас лошадей, кто баранов, а кто по юртам гнал араку из кобыльего молока.
Из юрты Бакая, услышав топот копыт, выбежала Капчаай. Лицо её было встревожено, она подбежала к отцу и стала что-то взволнованно  шептать ему на ухо.
Бакай, изменившись в лице, соскочил с коня и опрометью вбежал в юрту… Немного погодя оттуда послышались крики, похожие на стон и проклятия. Выскочив назад, он ищущим взглядом окинул всё вокруг, как будто что-то высматривая.
– Идол!.. Золотой идол пропал! – с отчаянием вскрикнул он, глядя на казаков.
– Как пропал?! – изображая обеспокоенность и удивление, воскликнул Игнат.
–  Хотел убрать, как вернёмся с охоты, а его не оказалось! – голосом, срывающимся от скорби, ответил демечи.
«Вовремя я его прибрал к рукам…» – злорадно пронеслось в голове Игната.
– Беда, беда пришла в наш дом, кто теперь защитит от шайтана?!            – вскричал Бакай, ломая руки.
На крики демечи к юрте стал понемногу собираться народ. Услышав о пропаже, люди заохали, зарыдали… Наконец, Бакай немного успокоился, лицо его сделалось суровым и жестоким, он подозвал к себе из толпы нескольких человек и стал им что-то объяснять, показывая руками по сторонам. Те, внимательно слушая, только кивали головами, после чего вскочили на лошадей и с места галопом поскакали в разные стороны.
– Сколько времени оберегал этот идол наш аил от шайтана, что теперь с нами будет, злые духи принесут нам горе и слёзы… – повторял Бакай, опустившись на лежащее бревно и обхватив руками голову.
Время шло, все застыли в молчаливом ожидании гонцов; только шаман, ударяя в свой бубен и выкрикивая заклинания, бегал вокруг юрты Бакая. Он то убегал куда-то, то снова возвращался, продолжая свои камлания…
Наконец, один за другим стали возвращаться посланники;  отрицательно качая головами, они говорили одно и тоже:
– Никто чужой в округе не появлялся: ни пастухи, ни охотники никого не заметили.
Лицо Бакая, на котором ещё была тень надежды, вновь покрылось глубокой печалью. Он вновь стал сокрушаться о пропаже, горько качая головой… Но вдруг он примолк, прищурил глаза и, глядя в упор на Мирона, произнёс:
– А ведь ты мог вернуться в юрту, когда мы уехали на охоту? Ты пошёл к Качкыну сапог зашивать, а после никто тебя не видел. Много ли нужно времени, чтобы украсть идола?  После чего спрятать его где-нибудь, а позже – спокойно забрать.
Мирон, опешив от услышанного, выпучил на Бакая удивлённые глаза. Хватая воздух ртом, он тщетно пытался найти слова, чтобы ответить на эту ложь.
– Что?.. Вижу, и сказать тебе нечего, – печально усмехнулся Бакай.
– Как же нечего?! – наконец взял себя в руки Мирон. – Конечно, никто не видел меня, как я пошёл к Качкыну, и после того, как вышел от него. Но разве можно только на этом утверждать мою вину? Что, кроме меня, никто не мог зайти и взять идола? А может, кто чужой заглянул в твою юрту?
Бакай грустно усмехнулся:
– Из моих людей никто бы не сделал этого, я их всех хорошо знаю. Сколько раз этот идол висел в моей юрте, и никто даже не посмел прикоснуться к нему. Единственное, что какой-нибудь чужак мог взять золотого идола. Я в первую очередь подумал об этом и послал людей выяснить, не появлялся ли кто посторонний в округе. Как видишь, они вернулись ни с чем, – уверенно произнёс он. – Моя совесть чиста перед духами! – окинул демечи пылким взглядом стоящих вокруг инородцев.
Мирон не находил слов, что ему ответить в своё оправдание: ведь, по существу, так оно и получалось, что кроме него, никто не мог взять золотого идола.
– Я сам вижу, что все подозрения падают на меня, – тихо начал Мирон. – Но могу сказать только одно: слово казака, что и в мыслях у меня не было взять вашу святыню.
– Рад бы тебе поверить да не могу… – с горечью в голосе ответил Бакай.
Их разговор прервался громким ударом в бубен и гортанным завыванием шамана. Он вскочил и, трясясь всем телом, начал своё камлание. Люди расступились, а шаман, бегая внутри круга, то припадал к земле, то подпрыгивал, взывая к духам и выкрикивая заклинания. Постепенно удары в бубен становились всё громче и всё сильнее. Тело шамана сотрясалось словно в конвульсиях, его голос, обретший какие-то нечеловеческие нотки, леденил душу. С пеной у рта устремил он налитые кровью глаза к небу, после чего обвёл всех диким взглядом и, вытянув руку, указательным пальцем ткнул в сторону Мирона. Стоявшие рядом с подозреваемым инородцы враз отпрянули от него, как от шайтана. Всё смолкло… И только хриплое дыхание шамана нарушало тишину…
– Я сразу заметил, что сапог специально порезан, а не где-то случайно порван, но не придал этому значения – мало ли чего? А сейчас понял: ты нарочно сделал это, чтобы задержаться в аиле и выкрасть золотого идола,  – бросил обвинение в лицо Мирона Качкын. – Шаман разоблачил тебя. Он говорил с духами, а от них ничего не скроешь! – гневно закончил он.
– Отдай идола! – просяще прижал руки к груди Бакай. – Для тебя это лишь кусок золота, а для нас защита от злых духов. Сколько лет охранял он наш аил – ты лишил нас этой защиты.  Давай решим всё по-доброму – ежели хочешь, я тебе дам всё, что пожелаешь: лошадей, баранов – бери сколько душе угодно, – с надеждой поглядел он в глаза Мирона, ожидая, что тот уступит его просьбе.
– Бакай, как я могу выполнить твою просьбу, если не брал вашего идола?! – с отчаянием в голосе выкрикнул Мирон.
Бакай, тяжело вздохнув, махнул рукой, и с ненавистью посмотрев в лицо Мирона, отошёл в сторону. Люди в толпе начали роптать, послышались угрозы в адрес похитителя. Игнатий всем своим видом старался показать, что он крайне возмущён поступком Мирона и готов поддержать справедливое возмущение толпы. Бакай, испугавшись, как бы ни случилось самосуда над русским казаком, громко заявил:
– Вот что, судить тебя я не имею права, скоро из Бийска должны приехать за ясаком – вот пусть они и разбираются с тобой. А пока будешь сидеть под охраной, в юрте умершего Буукты, и не вздумай бежать – охотники у меня хорошие, далеко не уйдёшь… Уведите его и не спускайте с него глаз, – приказал Бакай своим людям.
Мирон, промолчав, опустил голову и пошёл вслед за охранниками…
– Что же это такое?! – немигающим взглядом смотрел Мирон на закопчённые стены юрты Буукты. – Какая злая сила вновь поставила на мне клеймо вора?
То ли от горя, то ли от едкого дыма, идущего от разожжённого охранником очага, слёзы непроизвольно навернулись на его глазах. Сколько времени он просидел так, глядя мимо пляшущих языков пламени?  Постепенно веки его опустились, и вновь в полудрёме яркие языки пламени взметнулись перед ним. Перед глазами встали уходящие в ночное небо огненные языки над усадьбой помещика Григория Воронцова…
Очнулся Мирон от того, что кто-то тормошил его за плечо.
– Эй, есть будешь? – указал охранник на кумыс и баранину.
– Нет… – отрицательно покачал головой Мирон.
Ничего не хотелось – в душу занозой вонзилось чувство несправедливости. «Чей грех опять ложится на меня?! Почему печать вора второй раз пятнает моё честное имя?! Какая злая сила стоит за всем этим?!» – с отчаянием подумал он, глядя на тлеющие головёшки прогоревших дров. Мирон вытащил висевший на груди образок, надетый матушкой на его шею перед отправкой в солдаты. «Господи! За какие прегрешения ты меня так наказываешь, – не обращая внимания на охранников, взмолился он, глядя на обсыпанное бриллиантами изображение богородицы с младенцем. – Доколе меня будет преследовать эта клевета! Дай мне силы, Боже, вынести до конца твои испытания!»…

…Игнатий не ожидал такой удачи, что Мирона обвинят в краже и посадят под охрану до прибытия отряда из Бийска. Теперь ему никто не мешал забрать самородки, только бы инородцы проводили его до Телесского озера, а там он дорогу найдёт – благо весь путь отметил у себя на бумаге. Но как незаметно забрать золотого идола?.. Теперь, когда все думают, что вор Мирон, он может без опаски спрятать его в своих вещах. Главное – добраться до того валуна, и тогда он вернётся домой богатым человеком, а там уж придумает, как обратить эти сокровища в деньги.
На следующий день он стал знаками объяснять Бакаю, что пора бы поехать проверить капканы и самострелы, надеясь, как в прошлый раз, спешиться у валуна и незаметно забрать идола и свой кинжал. Но Бакай пребывал в таком горе, что махнул рукой на Игнатия. «Ничего… – сказал тот про себя. – Подожду маленько, пока успокоится…»
Но в последующие дни, после долгой жары, загремели грозы с проливными дождями, реки поднялись и вышли из берегов. Игнатий мыслями возвращался к золотому идолу: «Надёжно ли завалил его камнями? Не подмоет ли поднявшаяся вода? Клинок-то не беда, а вот идол!..»
Сильные раскаты грома, казалось, сотрясали землю. Яркая вспышка, мелькнувшая в неплотно прикрытой шкурами двери, и страшный треск, раздавшийся в тоже время, прервали его мысли. Бакай подскочил к двери и отбросил полог. В проёме сквозь занавес дождя проглядывал загоревшийся огромный кедр, расколотый пополам молнией.
Демечи отпрянул от двери и, подняв вверх голову, упал на колени, безудержно бормоча:
– Это шайтан! Он здесь рядом! Духи не простят мне пропажу золотого идола! Горе, горе идёт к нам…
                Продолжение следует...