11. Произведенческая практика как способ существования событийного человеческого бытия
.11.1. Существо произведенческой практики как положительного упразднения практики производящей
11.1.1. Обобщенный взгляд.
11.1.2. Первый момент произведенческого созидания.
11.1.3. Второй момент произведенческого созидания.
11.1.4. Третий момент произведенческого созидания.
11.1.5. Четвертый момент произведенческого созидания.
11.1.6. Еще раз о произведенческой технике.
11.1.7. Человек и утверждение произведенческой практики.
Примечания
11. Произведенческая практика как способ существования событийного человеческого бытия
Вот, наконец-то, мы добрались до самого главного. Собственно, все предыдущее изложение вело к нему. Да и ход дел там, так либо иначе, вращался вокруг этого. Опять же, в общих чертах, в подходе извне. На более серьезное, основательно-сущностное рассмотрение предмета, не говоря уже о других, более глубоких, мы и теперь не рассчитываем. Будем держаться своего осмысления искомых вещей и впредь лишь взгляда извне. Поскольку на большее рассчитывать не приходится, остается довольствоваться предваряюще-очистительной работой. Смеем надеяться, именно этим мы и заняты.
Уже в первых разделах работы (2.3., 5.) речь заходила о произведении как таковом. По ходу изложения его мы касались весьма часто. В частности, разделили его надвое, два подтипа. Если первый подтип в основном свойственен человеческому бытию традиционных миров, то второму мы отвели место применительно к посткапиталистической эре истории. И в разделе о социализме начали прямой разговор о нем. То есть, как способе существования в мире событийного человеческого бытия. Ведь подлинный социализм как он есть, особенно в идеале, должном, — не что иное, как событийное человеческое бытие, разворачивающееся на первых порах и преуготавливающее себе дальнейшее самоуглубление событийно-произведенческой практикой.
Стало быть, осмысливая произведенческую практику, предстающую способом событийного человеческого бытия, нам в настоящем разделе, так либо иначе, придется вспомнить сказанное. Больше. В других работах мы имели возможность касаться и событийного человеческого бытия, и произведения [577]. Сославшись на высказанное там, теперь развяжем себе руки не повторяться. Если последнего, все же, не избежать, — то лишь с тем, чтобы уточнить, исправить, дополнить написанное.
Сразу же откажемся от описания, что понимать под событийным человеческим бытием. В совсем недавней работе [578] и не только это проделано. А нам, по крайней мере, пока что нечего здесь добавить.
Итак, разговор в настоящем разделе пойдет сугубо о втором подтипе произведенческой практики, событийно-произведенческом. Причем, — в том разрезе, который будет дополнять, уточнять высказанное прежде. Опять же, надо понимать, само событие, событийное человеческое бытие, так и способ его существования (произведенческая практика), вследствие своего потаенного (во всяком случае, довольно ограниченного пока что) присутствия в современном мире и исключительно своеобразной природы, крайне сложны для описания. Посему, — к тому же, в пределах небольшого раздела, — разговор может идти лишь о каких-то, доступных из сегодняшнего положения вещей, сторонах интересующей нас событийной практики. Это, стало быть, не следует забывать.
11.1. Существо произведенческой практики как положительного упразднения практики производящей
В ряде предыдущих разделов, а также публикациях, на которые не раз ссылались, мы уже прояснили (по крайней мере, в общих чертах), что понимать под произведенческой практикой второго подтипа, которой утверждается событийное человеческое бытие. Попробуем теперь собрать и несколько сконкретизировать хотя бы некоторые моменты выполненной работы.
11.1.1. Обобщенный взгляд.
С самого начала нужно сказать, что в данном специфическом способе человеческого бытия в мире преодолевается саморазорванность человеческой жизни, его сущности и существования. Человек и мир, человек и бытие, а также сам человек, точно также вещи, на которые он устремляет свою активность, с коими связан так либо иначе, его сознание, — все прекращает свою, как бы атомизированно-поставленную, частностящую данность. Произведенческая практика не расщепляет вещи на, так сказать, «субъективное и объективное», не отгораживает человека от самого себя и вещей, напротив, все удостоено известной открытостью, сопринадлежностью, соприсутствием друг другу, точно также бытию. Последнее восстанавливает, в свою очередь, соприсутствие вещам. Они потому перестают выступать в оскопленной утилитарно-инструменталистской, манипулятивной, частно-собственнической данности. Рынок уже не тоталитаризует их в качестве предметов купли и продажи, извлечения прибылей, товаров («вещей»). Ведь рынок, равно капиталистические производственные отношения (частная собственность), коими он порожден, исчезают. Точно также — отношения стоимостной зависимости.
В этом смысле, если труд, как и прежде, выступает мерой стоимости созидаемой продукции, он, тем не менее, фигурирует в данном качестве принципиально иначе, нежели производящий труд. Так и должно быть. Ведь созданные предметы являются уже не товарами, с вытекающими отсюда следствиями. Перед нами продукты. Продукт же изготавливается принципиально иначе, чем товар. В нем важно и главенствует не меновая характеристика, выражаемая необходимым рабочим временем, воплощенным в вынесенную на рынок «вещь». В продуктах, среди прочего, главенствует характеристика, выражающая свободное время. Во всяком случае, в рассматриваемом типе произведенческой практики дело обстоит именно так. Доминирование свободного времени, в свою очередь, означает, что стоимость (цена) продукта определяется его служением реализации человеческой свободы, возможностей, которые он (продукт) предоставляет человеку для саморазвертывания, образующего осуществления себя (как общества, мира-человека). Вместе с тем, продукт призван служить не только человеку, но также тому вещному и человеческому окружению, природе в целом, куда вписывается (одействляется). Чем полней в продукте бытие, чем больше света он несет, тем ценней значимей, вещественней.
Кстати, и содержание (то, что в производящих условиях называется «Зарплатой») человека в произведенческой практике и, основанном на нем событийном человеческом бытии, уже выражает не сколько труда человек выложил («овеществил») на работе. Ведь он выкладывается, так сказать, «по способностям». Да и потребностям, ибо созидательный труд — высшая потребность. Содержание такого трудящегося, среди прочего, определяется тем, сколько материальных и духовных благ ему (как носителю и представителю событийного общества и данного общества в его лице) нужно для своего разумно-нормального образования (потребностями).
Но почему все это происходит? С какой стати продукт служит человеку, вещному окружению, и даже бытию? Как это выходит, что значимость продукта определяется не только присутствием в нем человеческого начала (причем, в форме застывшего труда, что характерно, товарам)? Как и почему люди в произведенческом созидании (освоении) раскрывают себя подлинно человечески? А взаимоотношения их, как и связи с бытием, не просто свободны от эксплуатации, отчуждения и уплощенной реализации, но возвышаются даже до любовной полноты. Все просто! И в этом — самое главное.
Прежде всего, в произведенческом созидании вещи продуцируются главным образом самой природой, бытием, естественно. Во всяком случае, человеческому началу здесь принадлежит вспомогательная (регулирующая) роль. К тому же, сам человек, в конечном счете, выступает событийным носителем бытия. Это, собственно, выражено в общественно-собственнических отношениях, которые он со всем своим окружением выражает. Так что, цена, стоимость (если о таковой может идти речь) продукции (вернее, человеко-бытийная значимость, достоинство, нужность) задана, если трудом, то не столько воплощенным, овеществленным, сколько в качестве того, чему еще предстоит воплотиться. Т.е., в возможности, будущим трудом. Причем, с одной стороны, усилиями человека (работника). А со стороны другой (и главной), продукт вмещает в себе созидательность самой матери-природы, в том числе общества как продолжателя и части ее.
Отсюда, между прочим, понятно: зафиксировать эту значимость в каких-либо количественных (денежных) мерах, выражающих неживой (прошлый) труд, — на чем зиждутся отношения вещно-капиталистической (частно-собственнической) зависимости, — весьма проблематично. И даже бессмысленно. Стало быть, упразднение денег, как и отказ от классической стоимостной теории труда, с утверждением начал коммунистического миропорядка обеспечивается уже на этом, объективно-материальном уровне. Оно не есть какое-то субъективное пожелание, благая цель людей, но необходимость. Деньги, тем более, количественные измерения (отталкивающиеся от того, что называется «овеществленный труд») произведенных продуктов, бесценных по сути своей, просто отпадают, становятся излишними, бессмысленными. В этом глубинная природа общественной собственности. Между прочим.
Действительно. Разве можно как-либо оценить «работу» бытия? Разве можно описать количественно какое-либо поэтическое произведение! Не условны ли всякие оценки таких произведений, которые производящий человек пытается им присвоить? Не потому ли подобные «цены» серьезных произведений постоянно растут пропорционально времени?..
Произведение, к тому же, с самого начала характеризуется тем, что здесь человекотворчество, человекообразование главенствует во всем, чем бы люди ни были заняты. Человек же, с другой стороны, не сводим к какому-либо безбытийному функционеру, средству, как это имеет место на производстве. Люди в осваивающе-произведенческом созидании соединены общественно-собственнически. Т.е. советски, соборно, взаимопонимающе, подлинно образованные. И, разумеется, стоимость, цена так трудящегося человека не может быть сведена к цене функции, которую он, трудясь (вдобавок, производяще), выполняет в качестве так называемой рабочей силы.
Оплата труда произведенческого созидателя в условиях общественной собственности на средства производства не может быть сведена к оплате стоимости (цены) его рабочей силы в соответствующей функции. Эта оплата (содержание) непременно должна быть такой (по величине и качеству), которой бы хватило для потребления человека. Причем, — не как функционера-исполнителя соответствующих работ, но именно как человека советского, соборного, подлинно свободного, всесторонне развивающегося. По крайней мере, так называемая «оплата труда» призвана обеспечить данные потребности в разумных пределах. И, как следствие — перед нами принципиально иной человек, нежели всяко формируемый условиями производства и частно-собственнических порядков. В этом смысле даже бессмысленно отношение к человеку как к рабочей силе или какому специалисту, по крайней мере, выражающему некую классовую принадлежность.
Таким образом, как бы закрепляя и множа означенные качества людей, осваивающе-произведенческий способ бытия человека в мире предполагает и утверждает, невозможные при господстве производящей практики и капитализма, предельно обобществленные (причем, не просто количественно, технически и т.п., а сущностно, ответствуя бытию и подлинной человечности) общественно-собственнические производственные отношения. Они открывают безграничный простор для ускоренного роста производительных сил. Высочайший уровень развития последних, — технологии четвертой волны, автоматизация, роботизация, информатизация, главное, развертывание творчески-созидательных способностей человека, соответственно, производительности труда, подлинно инновационная экономика, — обеспечивают невиданный прежде приток материальных и духовных благ.
На основе таких производительных сил, общественной собственности, а также благодаря остальным обобществленным отношениям, общество действительно в состоянии удовлетворять разумные потребности своих членов. Люди станут образовываться, ответствующими бытию, человечностью и настоящей свободой. Наконец-то, найдет свое воплощение принцип «от каждого по способностям, каждому по потребностям». Причем, высвобожденный от всевозможных потребительских наплостований, без коих к нему сегодня и прежде почти не подходят.
Все сказанное — несомненно. Кстати, уже в современных, капиталистических условиях намечаются проблески организации общественной жизни, где классически-стоимостные отношения снимаются. Люди больше не получают зарплату в обычном смысле. Даже перестают работать, не выступают непосредственными участниками производственного процесса. Тем не менее, — имеют сравнительно высокое содержание, даже переводятся на так называемый «безусловный базовый доход». Последнего вполне хватает на удовлетворение их жизненных потребностей. А если, к тому же, упорядочить, внести элемент социальной справедливости в дела распределения произведенных благ в обществе, уже сегодня доступно искоренение бедности и нищеты на планете. Правда, этого еще недостаточно. Нужно добиться и нормального, подлинно человечного образования, осуществления других неоткладных культурных, духовно-практических перемен (прежде всего, в самом труде), обеспечивающих не «урезанное», но всестороннее развитие каждого из представителей общества именно как человека. И «человека», не присваивающего, а осваивающего действительность.
Так что, произведенческий труд человека (тем более, бытия, матери-природы) не укладывается в стоимостные лекалы. Он выходит за пределы стоимостных отношений: взрывает их, требует иных оснований для своей оценки и осуществления.
Вместе с тем, предметный мир, как и собственно человеческие реалии, в подлинно произведенческой деятельности утрачивают натурально-личный, персонифицированный характер, что свойственно первому подтипу произведения. Мир вокруг и внутри человека предстает последнему, вызревающему до полноты понимания вершащегося, своей подлинной реальностью, полнотой поступающего соприсутствия. Собственно, данная полнота возвышает и насыщает осваивающе-произведенческое созидание заботой, светящейся любовью во взаимоотношениях с действительностью, — людьми, вещами, бытием.
Творческая деятельность человека, порывает со статусом производящего труда как Work, Labour, trade, Arbeit, faber (fabrication) и т.п., чем предстает в видениях и делах производящести. Она наполняется поэтическим (в смысле сотворчества людей, человека с бытием, матерью-природой) содержанием и смыслами. Труд как созидательная деятельность, не будучи внешне-преобразующим, манипулятивным воздействием (act) предметов друг на друга, приобретает деянческий, поступающе-осваивающий облик.
Одновременно данный труд избавляется от вековечного социально-классового неравенства, расщепленности своей на господство одних («господ») и подчинение других («рабов»). Впервые труд протекает без так называемого «господина» и «раба», без которых, сводя труд (творчество) к производству, буржуазные идеологи не мыслили его.
Будучи освоением, осваивающим произведением, созидательный труд не может не высвободиться из означенной расщепленности, частнотизации, вообще, частной собственности. Выражая высокоразвитые производительные силы, — сюда входит человеческий фактор, всеобъемлющая информатизация, освоение четвертой волны НТП, — преодолевая частную собственность, реализуя высокую сознательность, событийную мораль, он предполагает солидарное со-трудничество людей, объединенных общественно-собственническими отношениями. Здесь они творят интересно, со-участно, со-ответственно, советски, коллективно, в совместной заботе и взаимопомощи. Так что, ни о каком неравенстве, насилии, подчинении, «порабощении), принуждении к труду (эксплуатации) со стороны так называемого «господина» и проч. в осваивающе-произведенческом созидании как творчестве «ассоциированных индивидов» (Маркс) речи быть не может. Потому, известное в производстве, а также на предшествующих ступенях практики, всяко фиксируемое людьми (в том числе Гегелем), эксплуататорское отношение господина и раба здесь, принципиально устранено.
Это в не меньшей степени обусловлено также иными факторами. В частности, тем, что осваивающе-созидательная деятельность преодолевает социально-экономическое отчуждение сполна. Оно не может быть чем-то, напоминающим производящую активность, которая, будучи отчужденной, выступает по отношению к людям внешней и неотвратимой необходимостью, нуждающейся для своего обеспечения утилизовать («овеществляя», расчеловечивая, обезличивая) собственных носителей (людей) и проч.
Далее. Производящий труд неизбежно лишает человека, — причем, далеко не только раба, но, как знать, не в первую ли голову (нельзя тут не согласиться с Гегелем) господина, — сил, самости, жизни. Между тем, в постпроизводящем обществе осваивающе-созидательный труд, выступая подлинным выражением сущностных сил человека, обретает не только достоинство источника, хранителя жизни, но становится «первейшей жизненной потребностью» (Маркс) людей. Коль скоро последние так проникаются своей творческой сутью, в добавок, будучи свободными, в со-вместном, на общую пользу созидании, наравне со-трудничают, — о каком насилии, принуждении, господстве и «рабах» может идти речь!..
И, что важно, такой общественнозначимый, бытиеносный труд, его со-творческая советски-коллективная и заботливая природа светится даже в, выполняемой отдельным человеком деятельности, поскольку он сознает (и творит) свою связанность бесконечными узами с остальными людьми в весьма разных отношениях. Осознает свою со-принадлежность (нужность, значимость, встречную отдачу, заботу) обществу, миру. Главное — со-принадлежное себе присутствие бытия в созидаемом.
В этом смысле становятся просто смешными (если не презренными) всякого рода домыслы, что общественная собственность, преодолевая собственность частную, обезличивает ее, превращает «в ничью» и т.п. При этом сама собственность в лучшем случае мыслится всего лишь как так называемое «имущество»...
Так, осваивающе-произведенческий труд, — обобществленный, подлинно свободный, выступающий внутренней потребностью, действительной реализацией сущностных сил человека, предполагающий его всестороннее развитие, — восходит на высшую ступень своей реализации в форме любви, заботы (об этом несколько ниже). И это не просто пустые слова, — до чего довольно давно пыжится доводить все содержание коммунистической «утопии» идеологическая свора буржуазии, — но реальность, которая всего реальней.
Уже довольно скудный перечень намеченных черт осваивающе-произведенческого созидания позволяет заключить: оно как высшая данность практики и развитый процесс осваивающего творчества не может не стать осознаваемым (понимающим) человеком соприсутствием человека и бытия. Осваивающая практика не реализуется чем-то в смысле производства: исключительно человеческой (как субъекта-креатора), внешней «вещам», активностью. В ней люди, бытие и человек, взаимно соприсутствуя, не просто со-творчествуют, как это может показаться из производящего видения. Нет. Здесь люди, человек и бытие со-присутствуют, единясь, посредством озабоченного (любовного) взаимослужения. почему и образуют событийное движение, принципиально новую цивилизацию, подлинную историю...
Разумеется, труд как произведение (тем более, развитое) тоже располагает техникой. Но последняя принципиально отлична от техники производящей. Да и статус техники в созидательной произведенческой деятельности иной. Произведенчески-техническая активность не сводима к тому, что предстает техникой в производственном творчестве. Техника, диктуемая механикой вещей, мертвой материей производства, в произведении замещается, если можно так сказать, «техникой от жизни»: конвергентной, природоподобной, аддитивной, естественной. Одним словом, непроизводящей. Перед нами технология, работающая в самых разных направлениях, — нано, био, информационно, когнитивно (MBIC), — которая, по сути, нацелена на выход из производства в постпроизводство. Здесь уже не просто самонадеянно и «вещно» перерабатывают, — воздействующе-преобразуя посредством количественного расчета, «голой формы», генерализации, стандартизации, алгоритма, манипуляции, — сколько созидают путем порождения, наращивания, восполнения, во-ображения, на основе вдохновения, мастерского изведения потаенно сущего в открытость, на свет, истину (алетейю).
Чрезвычайно важно и то, что в произведенчески-техническом творчестве собственно техническому началу отведена второстепенная роль. Техника не выступает сущностной характеристикой творчества, как это свойственно производству. В произведении техническая активность всецело подчинена гуманным и событийным устремлениям осваивающего созидания. В этом ключе всякие разговоры о так называемой «дегуманизации», «трансгуманизации», «киборгизации», — имеющих целью «заместить человека», здесь просто неуместны.
Произведенчески-практическое творчество, выступает (скажем это, снова обратившись к терминологии Платона и Аристотеля) разновидностями «tehne» (тэхнэ) и «praxis» (праксис). В тэхнэ, как известно, произведениями (про-дуктами) выступают предметы, окружающей действительности: произведенные из природы, внешнего человеку сущего. В праксисе — результаты, явленные на свет в процессе человекопроизведения.
Мы уже видели [579]: праксис, — про-из-вод-ящий самого человека, человеческие отношения, связи, качества, поступки, т.е. внутричеловека-сущее, — не имеет ничего общего с тем, как и для чего фабрикуется человек. И, вообще, — в каком статусе последний выступает в условиях производства.
Нельзя также не заметить, что первая разновидность творчества (предметопроизведение) являет и произведение самого человека. Однако, — не столько в качестве человека, сколько как мастера соответствующего подразделения про-дуц-ирования предметов. Деятельность проникновения в потаенно-сущее (кстати, не только вовне человека), равно способность разобраться тут, — понять, что и как есть, и извести (одействить) сокрыто сущее в непотаенность, — не присущи любому человеку изначально. Данная целостность произведенчески-творческих моментов приобретаема с опытом, совершенствованием мастерства. Если, конечно, — мастерящая активность налицо. То есть, человек, в принципе, реализует себя произведенчески. И, предметизуя сущее, совершенствуется, обогащается, образуется мастерски сам человек.
Разумеется, этот личный опыт мастера светится в, вышедшем из-под его рук, предмете. Потому-то, мастер не может не выступать автором, гарантом, ответчиком существования своего произведения (про-дукта).
Надо, далее, понимать, что мастер творит не просто предметы ради предметов, творит не ради самого творчества. Он творит, при прочих обстоятельствах, лично. Значит, не только выражая себя, но также для другого человека. Причем, «другой» присутствует в этом случае не просто вообще, как некая безличность, служащая средством эгоистического самоутверждения (обычно действующего): либо как «вещь», прямо утилизуемая для этого, либо используемая опосредствовано, через реализацию фабрикаций субъекта деятельности. В произведенческом творчестве другой выступает именно как конкретное лицо, индивидуальность, личность, этот, определенный человек, общество. Больше, мир, бытие. Так, собственно, и должно быть. Уже, поскольку творят для человека, связанного с бытием, творят поступающе, бытийно и в высшей степени человечно, советски, соборно, понимающе. Отсюда очевидно: произведение всегда не только носит авторский характер, но и адресно. И Оба момента творчества (авторство и адресность), взаимно полагая друг друга, тоже бытийственны, вернее, событийны. Ниже мы коснемся этого момента.
Здесь подчеркнем еще раз: об адресности произведения речь должна идти не просто в смысле, что автор произведения лично, лишь кому-то из людей предназначает созданное, но так, что каждый образующийся (потребляющий) человек (адресат) испытывает личную (даже бытийно-личную) обращенность к себе вышедшей из-под рук автора вещи. Когда живут событийно, предполагающем советскость, соборность людей, демократию со-участия, взаимопонимающее сотрудничество и взаимопомощь, когда преодолеваются «отношения вещной зависимости», частная собственность, — все это не только достижимо, но становится нормой жизни. И впервые за долгое время отпавшего от бытия существования, люди обретают возможность существовать не среди «вещей», но среди вещей, интересно («inter esse» (Э. Фромм), подлинно обобществленно.
Уже поэтому (и не только) произведенное творение светится теми бездонными глубинами, бесконечными мерами и возможностями, которые в нем от его собственной самости, бытия, человечности. Вот почему произведение никогда не одномерно, неисчерпаемо обнаружениями, влечениями и отношениями, в нем содержащимися. Не от того ли произведение (про-дукт) подлинного искусства, — последнее часто творит произведенчески, — вечно свежо, вечно ново, значимо и неизбывно! Не перестает открывать нам (и нас) новые грани, возможности, перспективы бытия, развертывания жизни, вещей, самих себя. Не потому ли, как раз, мы воздаем все больше и больше со временем действительно значимому произведению. Если, сработанная на производстве, «вещь» со временем лишь устаревает, теряет свою цену, то результат подлинного произведения лишь множит, разворачивает сокрытые в себе достоинства...
В целях краткости не будем останавливаться на особенностях произведения в качестве праксиса. В другом месте [580] мы постарались развернуть данный аспект. Отметим здесь лишь, что произведенческое человекотворчество, по сути, — то же, что и произведение предметов, вещей. Хотя, разумеется, имеются и нюансы. Между предметопроизведением и творчеством человека (не мастера), надо думать, различные взаимоотношения. Лишь в событийном человеческом бытии они образуют целостное гармоническое единство, которое, собственно, есть освоение.
И, что важно, в данном единстве как освоении главенствует, подчиняет себе не предметотворчество, а только и только человекотворчество. Не человек существует для вещей (что сплошь да рядом навязывает производство, превратив при этом вещи в «вещи»). Напротив, вещи создаются для людей, их общественно-мирной и событийной реализации, для их расширения, роста, освобождения, со-творчества с бытием.
В произведенчески-практическом творчестве, тем более, таком, где предметотворчество и человекопроизведение выступают гармоническим единством, человек, как отмечалось, уже действует (точнее, поступающе творит) не в качестве известного субъекта (робинзонатического индивидуума), коему мир, природа, окружение и он сам противостоит объектом (что предполагает производяще-практическое творчество). Поступая, — будучи со-бытийным, событийным человеческим бытием, созидающим со-вместно с бытием и другими людьми, обществом в мире, — так живущий человек в качестве отдельного лица уже не позволит себе творить действительность исключительно в субъективно-эгоистических целях. Не позволит и себя творить таким же образом.
В собственном лице человек творит, повторимся, для мира, времени, ответствуя зовам и при-меру бытия, сопринадлежа своему окружению, общественному целому, сообща, служа. Лишь в этом смысле он творит и для себя, так может выступать автором и тем, что в «Немецкой идеологии» выражено термином «ассоциированный индивид». Именно жизнь и деятельность таких людей позволяет быть уверенным, что в их мире, «свободное развитие каждого выступает условием свободного развития всех».
Нельзя не заметить из сказанного: авторству, по крайней мере, в обычно понимаемом смысле, в произведенческой деятельности приходится весьма потесниться. Оно и понятно: ведь, по большому счету, автором выступает (есть) сама мать-природа. Верно и то, что бытие обычно творит и творится «руками» тех вещей, коими явлено, бытийствует. Иначе говоря (и с другой стороны) наш автор, не будучи производящим индивидом («Робинзоном»), обязанный богатством собственных умений и имений своему окружению, другим людям, обществу, выступающий таким образом адресатом их активности, соборно, советски, «ассоциированно», как бы сказал Маркс, сотворчествует с ними. Его руками и головой, стало быть, созидает весь мир, социальное окружение, другие люди.
Тем не менее, данное совместное сотворчество не отнимает у нашего автора своего лица, индивидуальности. Как бы творчество его ни было ассоциировано, обобществлено, оно не только не стирает специфические особенности именно этого, творящего неповторимо, личностно, экзистенциально, автора, но, напротив, предполагает их. Вот, в этом смысле бытийно (событийно) творящий человек может-таки, считаться автором. Но таким, который имеет весьма мало что сходного с авторством, как оно формируется (правда, и претерпевает «смерть», в чем прав Р. Барт), живя и творя производяще...
Верно и то, что осваивающе-произведенческий автор не что-то случайное, уникальное по своей редкости, но явление повсеместное, нормальное. Где люди созидают, — а произведение как таковое именно так протекает, — там всегда налицо и автор. Лишь в безличном, «вещном», технизированном, присваивающем труде авторство погибает [581], а если и налицо, то лишь в качестве какой-то случайности...
Как должно быть ясно, в произведенческой практике человек, будучи автором, творит осваивающе и поступающе. Причем, — не просто в собирательном, итоговом смысле. Если, скажем, произведение какого-либо предмета проходит соответствующие этапы-моменты, то дело обстоит не так, что лишь, соединив данные моменты в нечто целое, человек обеспечивает своему творчеству произведенческий, осваивающий характер. В том-то и суть, что каждым своим моментом, везде и всегда про-из-вод-ящий (про-дуц-ирующий) человек созидает осваивающе, не сводя собственную активность к фабрикующе-техническому обхождению с вещами.
Даже, когда известная активность выглядит голой техничностью, простым манипулированием предметами, — поскольку перед нами произведенческое творчество, — активность эта осмыслена и содержательно насыщена отнюдь не производяще: инструментально-техническим, безличным обхождением с вещами. Напротив, — высокой человечностью, событийностью, заботой, поступающим единением человека и вещей, окружения, всех участников подлинно практического процесса. Тем более, сказанное имеет место при реализации ключевых моментов любой произведенчески-осваивающей активности. Это, как мы знаем,
1) осмотрительно-внимательное проникновение в естествующее (природное)
окружение и нахождение здесь потаенно сущего;
2) собирание необходимых для одействления его факторов (поводов, «чинов»);
3) изведение его (потаенно сущее) на свет, в мир;
4) сообщение ему, тем самым, открыто-предметное, лучше, действительно-истинное
(алетейное) присутствие.
Следует указать хотя бы некоторые особенности того, как в данных ключевых моментах произведение вершится принципиально иначе, нежели деятельности от производства. Поскольку в другом месте мы раскрыли, как они выступают в области человекообразующего момента произведения, теперь речь пойдет о стороне предметообразующей. При этом сразу же оговоримся: во многом здесь будет иметь место почти то же самое.
11.1.2. Первый момент произведенческого созидания.
Обратимся к первому моменту, осмотрительно-внимательному проникновению человека-мастера в природу (в том числе человеческую) и нахождение потаенно сущего ради последующего изведения в действительность. Будем, разумеется, вести речь в предельно общей, так сказать, «идеальной» форме.
Суть момента с самого начала в том, что прежде, чем создавать продукты, человек вынужден предварительно определиться, какие продукты нужны, где и какими путями искать их исходники, потаенность, материалы. И уже определяясь так, нам предстоит явить осмотрительно-внимательное проникновение в потаенность. Ведь предстоящий изведению продукт еще нужно найти, разобравшись с ним. Причем, — исходя не столько из наших (человеческих, субъективных) нужд, сколько из запросов, зовов самой матери-природы (бытия). Сам исход, опять же, призван быть весьма тонким, осторожным, проникающе-проникновенным, осмотрительно-внимательным. На этих же основаниях предстоит проложить к находимому путь и проч.
Да, прежде всего, человек-мастер проясняет: что ему нужно, чего запрашивает природа, согласованы ли его нужды и запросы природы. При этом следует не забывать, что мать-природа присутствует и в самом человеке. И не оттуда ли первым делом она запрашивает, настраивает на нужный предмет, соответственно, поступления? Хотя, вряд ли...
Где-то, в процессе означенного прояснения мы конкретизируем, уточняем в идеальной форме, изводим, стало быть, из потаенности нужный предмет в качестве цели. Он выступает поначалу в форме каких-либо таинственно-смутных желаний, чувств, неясных влечений-тяготений и проч. Последние затем, обретая осознанный статус, рационализируясь, вызревают до целостности, в форме идеи, подкрепленной волевыми устремлениями. Лишь потом, руководствуясь сложившейся целью как непотаенно-сущей идеальностью, удастся совершать реальные шаги по поиску, изведению и одействлению из природы потаенно-сущего предмета данной цели. Вполне возможно, к тому же, что реальные действия и конкретизация предмета поиска совмещены, взаимно друг друга дополняя и стимулируя.
Но вот, мы установили, какой продукт нам с природой нужен, где в природе он таится. Вопрос теперь состоит в том, чтобы подойти к нему для изведения. Осуществляя подход, равно поиск, важно, чтобы он строился без нанесения ущерба окружению потаенно-сущего. А прокладываемый путь к последнему не нарушал существующие порядки, и ничего здесь не портилось (упаси Боже), к тому же, до невосстановимости. Человек призван на этапе поиска и прокладки пути быть так осмотрительным и внимательным, чтобы не идти напролом, разрывая сложившиеся связи. Недопустимо оставлять по своем вмешательстве невосполнимые следы опустошения и порчи, как это имеет место в производяще-преобразующей активности.
Потому, осваивающий созидатель настроен, подходить к искомым вещам бесшумно, осторожно, оставляя на пути все, как есть, как было. По крайней мере, — чтобы привносимые его вмешательством перемены были легко устранены, восполнены. Кстати, не только самой природой, но и человеком. Тем более, что он сам природа по сути своей.
Подобно тому примерно, как воспитанный человек учтиво проходит, движется в гуще огромного собрания людей, — стараясь «не наследить», не теснить, тем более, не толкнуть, обидеть как-либо, даже невзначай, стоящих на пути, вместе с тем, привечать, оделять вниманием, признаниями, подавать надлежащие знаки знакомым и т.п., — так и наш мастер поступает предельно осторожно, предупредительно, внимательно и внимающе, погружаясь в соответствующие пределы природы за потаенно сущим.
Он, понятно, призван определиться, нужно ли для природы и него самого то, за чем идет, извлекать. Не наносится ли этим изведением непоправимый ущерб природе, не вызываются ли к жизни новые беды, опасения, неприятности, не нарушится ли естественно сложившийся баланс?..
Разумеется, возникают переживания-заботы и относительно предстоящего изведению. Готово ли оно, созрело, доступно изведению? Если да, то какими средствами-чинами? И, вообще, что оно несет по изведении?..
Такого рода заботы непременно посещают того, кто поступает произведенчески, когда только приступает к работе. «Заботы» эти, конечно, не обязательно должны предстать в рассуждательски-рационалистической форме. Все может происходить (так обычно и бывает) на уровне переживаний, настроений, эмоций, оценочно-императивных механизмов, расположения. Вообще, на начальном этапе созидания мы, хотим или нет, но как бы проигрываем всю «драму», все этапы и моменты про-из-вед-енческого процесса.
Говоря о проникновении и внимании, следует не упускать, что они здесь двоякой природы. То есть, проникновение человека в потаенно-сущее природы одновременно выступает проникновением природы в человека. Человек, стало быть, не только проникает, но и проникается. И в обоих случаях эти движения сопровождаются моментом осмотрительности. Точно также, когда мы внимаем природе, она внимает нам. Проникновенность и внимательность, как нетрудно видеть, вещи взаимосвязанные. Собственно, и осмотрительность где-то рядом...
Важно также понять, что мы, характеризуя осмысляемый момент произведенческой деятельности, как, вообще, само произведение в целом, ведем разговор о данном процессе под углом зрения того, что и как ведет себя именно человек. Причем, — не производящий, но осваивающий, стало быть, общественный, сознательный, свободный, советский. Осмыслению, как поступает (а поступает ли?) мать-природа здесь, очень мало как (если вообще не) доступно. Можно, разве что, строить разного рода догадки на сей счет... Хотя, верно и то, что, коль скоро человек поступает, творит событийно, в его лице, делах, естественно творит бытие.
Может показаться: сказанное о произведенческом осмотрительном проникновении в потаенно-сущее, почти ничем не отличается от того, как мы осуществляем свои поиски на производящей основе. Во всяком случае, осмотрительный поиск и нахождение нужного вполне осуществимо производяще. Но почему тогда результаты производящего «проникновения в сущее» мы сплошь да рядом наблюдаем вокруг в лице варварских разрушений, уничтоженной флоры и фауны, гор мусора, отвалов и завалов? Причем, — как природного (скажем так, внешнего) характера, так и в самом человеке. Его психика, тело, взаимоотношения, поведение, следствия всего этого, — сколько тут «мусора», отчужденного, порченного!.. Вместе с тем, «дефицита» человечности. Опять же, — сказывающихся на окружении...
Особенно показательны в данном отношении «проникновения», вершащиеся с размахом, на промышляющей основе, когда наука сливается с непосредственным производством. Собственно, здесь проникновение за нужными «вещами» и добыча их уже совмещена. Но даже в случае, когда этого совмещения нет, разве не наблюдаем мы, как в результате производящих исследований-проникновений в тайны природы, мы, идучи напролом, не считаясь ни с чем, ни с какими природными интересами, рушим все направо и налево? Сколько невосполнимых уронов нанесено природе, всему живому, в том числе человеку, вследствие таких поисков, опытов, «экспериментов»! Сколько жизней, кстати, и человеческих и сегодня страдает, заражено неизлечимыми болезнями, обречено на медленную и мучительную смерть, погибло? Какие только биогенные и нанозаразы с «черными дырьями» да вирусными пандемиями на наши головы ждут своего часа сегодня за лабораторными дверьми!..
Повторимся, произведенчески-творящий человек в рассматриваемой активности не разрушает, не уничтожает окружение, природу во имя достижения своемерных, вещно-потребительских устремлений. Ему нет нужды разбойно-варварски «ломиться» в природу ради добычи необходимых благ. Он, вообще, не разрушает свое окружение, настроенный осмотрительно-внимательно проникать и проникнуться потаенно сущим. Другими словами, — вести себя тихо, бесшумно, осторожно, бережно, сохраняюще, служа и благодарно устраивая запросы, нужды событийной человечности, матери-природы вообще и конкретной вещной области, куда совершает вхождение и что открывается ему, в силу его такой осмотрительно-внимательной проникновенности. Человек вмешивается сюда, не портя сложившийся «баланс» вещей, не нанося вреда, ничем не ограничивая возможности и способы простертости, временения проникаемого.
Так, собственно, поступали древние охотники, вообще, традиционный человек, опутанный отношениями личной зависимости, добывание средств существования которого носило натурально-личный характер. Благодарные собиратели («добытчики») необходимых им средств к жизни, дарованных матерью-природой, люди натурально-личной практики изначально настроены поступать, не нанося окружению, природе (лесу, земле, полю) ущерба, поддерживать тут не ими заданный порядок. Проникая в потаенное, они ведут себя подобающе: предупредительно, почтительно, заботливо и т.д. Точно также призван вести себя человек на втором уровне произведенческого отношения к действительности, утверждая событийное человеческое бытие.
Мы не случайно сказали, что произведенческий человек поступает служа, озабоченно в своей осмотрительной проникающе-проникновенной активности. Важнейшим моментом служения и заботы, несомненно, выступает молитва, заклинание, ритуал, угождение, подобание предмету проникания. Нетрудно показать, что данные и иные формы активности во многом образуют арсенал того, что называется магией. В принципе, поскольку окружение человека почти полностью таинственно, человек знает еще предельно мало, — а когда он-таки, будет знать достаточно много, к тому же, не задаваясь самомнением, можно так риторически спросить, — не выступает ли магически-ритуальное (религиозное) отношение к вещам нормой?..
Ведь только в такой заботе-служении добиваются от других благоволения, откровения, милости, допуска к себе. Лишь заслуживающему, проникновенному и проникнутому, стало быть, угодному, родному, любимому, мать-природа годит: открывается, проникает в него, впускает в себя и обнаруживает свои недра. Как понимали традиционные люди, по-другому — незаслуживающему, не умеющему быть проникающим и проникновенным, — потаенности природы не открыты. Невозможно, как говорится, «наскоком», по сугубо субъективному произволу (не любя) дорваться до потаенности и вырвать ее у природы. Если, иной раз, и добиваются результата, то, в конечном итоге, непременно сказываются роковым образом негативные последствия...
В таком смысле, как нетрудно понять, осмотрительное проникновение за потаенно-сущим, как и вся, свойственная традиционному человеку, произведенческая активность в высшей степени «экологична». Нет слов. Здесь натурально-личный человек совершенно не похож на нашего современника, строящего «экологию» (так называемое «разумное отношение к природе», того лучше, «устойчивое развитие») на производящей основе.
Производящему человеку, короче, никак не привить означенную особенность произведенческой активности. Ему не до «осмотрительностей» с проникновенностями, до всяких там «ритуалов». Надо искать на научно-организованной основе, точно зная, что нужно производству, росту прибылей, собственности. Нужно добывать», «преобразовать», промышлять. Причем, — ничуть не считаясь с природой, окружением, даже собственно-человеческими, по большому счету, подлинными интересами. Воля производства, к наживе, прибылям (как средствам обеспечения производства, в конечном счете) безоговорочна и превыше всего...
Аналогично традиционному человеку, но на куда более высоком и сознательном уровне призван вести себя подлинно про-из-вод-ящий человек. Он далеко не только заботится о предметах окружения своего в, так сказать, «прагматистских целях» (до чего поднимается производящая активность). Но, главным образом, — во имя природы же, самих вещей, служа полноте их реализации, росту. Собственно, поступающее отношение к действительности как момент освоения это и предполагает, позволяет вершить.
Точно также, поскольку поступающее творчество не навязывает веществу природы потребные лишь человеку формы и меры, а в самой природе находит, берет их, они не чужды ей, сообразны нуждам не только человека, но и природы: естественны, бытийно значимы. Человек, говоря точнее, ищет в природе не просто лишь ему нужную «потаенность», выражающую, к тому же, его узко-потребительские интересы. Тем более, — не навязывает веществу природы выдуманные, своекорыстные меры и формы. Его осмотрительно-проникновенная активность предполагает поиски значимого в куда большем, доходящем до бытийности, контексте, выражающем интересы всех участников осваивающе-произведенческого процесса. И всегда здесь, как бы ни было развито творчество людей, нахождение, тем более, созидание нового будет вершиться не столько по воле и усмотрению исключительно человека, сколько тем, что дано, дозволено, запрошено матерью-природой, бытием, временем.
Установив существо произведенческой насыщенности содержания деятельности осмотрительного проникновения в потаенность, следует, все же, не терять из виду, что в произведении, преодолевающем производство, человек осуществляет такую осмотрительность и проникновенность в потаенно-сущее, которые, все же, мало как сходны с бессильным подходом к окружению, матери-природе натурально-личного человека. И дело здесь не только в сознательности, «высоте стояния», большей могущественности подлинно произведенческого человека. Надо не забывать: он уже живет событийно, соответственно, с вытекающими отсюда, весьма значимыми, не доступными людям прибытийности, заботами, проблемами, устремлениями...
Повторимся, производящий человек не столько ищет в веществе природы таящееся и находит данное потаенное. Хотя, — долгое время, действительно, находит. Правда, он обставляет дело так, что искомое предстает встречающимся лишь в качестве «материала», сырья («возможности»), «нуждающегося в переработке». В силу «вещефикации», индивидуализации и технизации созидания, превращения последнего в отчужденный труд (работу), товаризации продуктов, господства стоимостных отношений, рынка и т.д., — производящему человеку трудно представить и обставить течение творчества иначе, нежели он сам создает потребные себе «вещи». Причем, — не столько посредством внимательного проникновения в природу (как это свойственно произведенческой активности), сколько путем нахождения в себе самом образов, желаний, идей и т.п. Разумеется, — насыщенных единственно человечески-культурно. Опять же, как все это наблюдается при господстве расколотого человеческого бытия, подвергающего человека двойному отчуждению. Как бы там ни обстояло, созданные им самим, найденные внутри себя, идеи, желания человек-производитель (противопоставляющий себя природе) воплощает в природный материал, получая потребные «вещи», навязыванием своемерных качеств и состояний природному материалу. Отсюда понятно, почему вопрос об осмотрительном проникновении в потаенно-сущее тут даже не может возникнуть. Если-таки, люди ведут себя осмотрительно, то лишь в целях собственной безопасности, полезности. Например, — чтобы не вспугнуть добычу на охоте, чтобы не упустить и проч. «находку», чтобы, одним словом, не было потерь, лишений.
При любом раскладе, в процессе производственно-преобразующей активности человек, как мы знаем, обставляет и сознает дело так, что сам определяет потребное себе. Именно из своей «головы» (как субъективности) выводит соответствующие цели и идеи, воплощением («материализацией») которых и расценивается производство. Потому, вполне естественно понимание: в природе как таковой ничего нет из того, что нужно человеку, кроме, разве что, сырья, материала, в лучшем случае, возможностей. Даже то, что, все же, имеется, непригодно для пользования, удовлетворения человеческих потреб. К тому же, — утоляющих ограниченные (иной раз каким-либо его органом, воспаленным воображением и т.д., откуда, кстати, выражение «удовлетворение») нужды. И вот, человек своим «практическим действием» решает получить из сырого, «ни на что не пригодного» материала путем сообщения последнему им самим и для себя же придуманных внешних форм и качеств «вещный» результат, товар. И, что важно, получение, создание потребных «вещей» предстает насильственным преобразованием, переделкой природного материала, «вещества» под собственно человеческие нужды.
Кстати, — поскольку производство предстает активностью, где человек почти никак не считается с природой, не собирает данное природой, но сам создает нужное себе преобразованием вещества природы, — формируется убеждение-установка, что значимость, стоимость производимых товаров всецело определяется овеществленным трудом человека. Природный фактор в стоимости товаров учитывается, разве что, в специфических случаях (в сельском хозяйстве и т.п.).
Конечно, на этапах неразвитого производства, — когда техническая мощь достаточно слаба, да и запросы, притязания людей не так окультурены, к тому же, утонченно культивированы, — добываются в основном блага (вещества, материалы, сырье), созданные самой природой. Однако и в этом случае процесс добычи, в том числе на этапе разыскания нужного блага, протекает совершенно иначе, нежели при произведенческом творчестве. Кое-что об этом мы уже сказали. Обозначим теперь другой аспект дела.
Если, про-дуц-ируя, человек исходит из того, что дано матерью-природой, — начинает поиск и добычу «даров природы» в означенном смысле, принимая, уже сложившееся естественно, положение вещей, то производяще творящий человек изначально подходит к веществу, где предполагает осуществление добычи как к некоему «предмету труда». Другими словами, — такому веществу, которое с самого начала известным образом подготавливается, приводится, в удобное человеческому поиску и добыче, состояние. Говорят, что он «препарируется»: превращается в «заготовку», «фабрикат», «полуфабрикат» и т.д. И дело не меняется, коль скоро по мере развития производства, технологий, культуры, потребностей людей, находимые в природе ресурсы, ископаемые, замещаются искусственными материалами. Поскольку перед нами предмет труда, — из чего в производстве предполагается получить известный результат, — ему присваивается состояние «заготовки», «полуфабриката», «поставки» и т.п. И, что важно, любое из данных состояний тоже представляет насильственную переработку вещества природы навязыванием внешних ему, человеческих нужд и интересов. Лишь так возможна, осуществляется производственная добыча необходимых благ.
Человек тоже сведен здесь, — а в современных условиях, по сути, все на планете, — к поставке, фабрикату (вплоть до горе известного штифтика): к участнику рынка, покупателю-продавцу, рабочему, менеджеру, хозяину, придатку к машине, функции... Произведенный же продукт влачит участь товара, «вещи» на обмен. Именно рынок определяет достоинство, значимость, цену товара, каждому элементу поставленности, выраженных в количестве. И человек в описываемых условиях, сведенный к «вещной» поставке производства, расценивается рынком. Он все более минимизируется в натуральном отношении, сплошь заполняясь безбытийной искусственностью. Вырванный из натуральных корней, человек (человеческое) превращается в «вещный» момент («случайный атом, симулякр, мутант, аватар») «вещно»-технических отношений.
Ничего такого в произведении не может быть. Здесь сам рынок, равно стоимостные отношения упраздняются. И достоинство, значимость продуктов определяется не овеществленным в них необходимым временем, а временем подлинной свободы (в означенном выше смысле). Да и отношение к вещам, как к поставленным для производственного присвоения полностью преодолевается.
Как очевидно из вышесказанного, полагать, что человек в своем производящем отношении к природе, высвоенной так называемым «предметом труда», допускает моменты произведенческого служения, угождения, подобания природе, никак недопустимо. Моменты данные выглядят в производственном мироотношении даже смешными, «унижающими» человеческое достоинство, свободу. Не случайно, смыслы слов «служение», «подобание», «угождение», «забота» выродились в полную противоположность своей изначальности, выражая явный негатив, «прислужничество», «угодничество», «хлопоты» («бiдкування» — укр.) и проч. Собственно, что можно ожидать от человека условий, где и само бытие предано забвению, изгнанное из вершимых дел и связей людей, а последние превращены в «атомарную пыль». Явления же магико-религиозного (в положительном смысле) обхождения с вещами в производстве напрочь и безоговорочно отметаются. Самонадеянному и своемерному произволу такого рода «атавистические штучки», просто отдают идиотизмом. Правда, почему-то, запуская очередную ракету, корабль, видимо, и танки, заводы, нынче все чаще не обходятся без «поповских» ритуалов при обязательном свечкодержании (что-то новаторское)... Не «бесится» ли нынче уже производство с наукой?..
11.1.3.Второй момент произведенческого созидания.
Итак, в производстве нет нужды осмотрительно-проникновенно относиться к природе вещей. Нет нужды и в собирательской активности как таковой. В том числе в деятельностях нахождения и собирания чинов для изведения потаенно-сущего на свет. Между тем, именно этим характеризуется с самого начала произведенческое творчество.
На самом деле. Разобравшись с сокрыто сущим, поняв его значимость для себя и мира, его естественную востребованность, созидательные способности и возможности, — чем они богаты, что таят в себе, что тут существует еще скрыто, свернуто, в-себе, нуждается в развертывании, росте, — человек как созидающий мастер предпринимает следующий шаг. А именно: находит и собирает воедино естественные средства, поводы, факторы, силы, которые высвободят сокрыто сущее, приготовят, дорастят, одействят, актуализуют его в, соприсутствующую своему окружению, вещь.
Так, перед нами второй момент произведения, где уже идет о чинах, факторах, раскрывающих, растящих, являющих миру искомое. Тем самым, — обогащающих общество, мир, обновляющих действительность. Да, ищутся и собираются изводящие, растящие силы («чины», «поводы»), свойственные самой природе. Прежде всего, — того участка природы, откуда предстоит извести новую вещь. Разумеется, ищутся изводящие силы, ресурсы и внутри самого изводимого. Точно также — внутри общества, человека. Ведь последние тоже естественны, тоже выражают природу.
В целом, так находимые и собираемые ресурсы, силы позволят естественным путем, — ненасильственно, не внешним давлением, бесшумно, безотходно, без порчи окружающей среды, нанесения ущерба другим вещам и окружению, без затраты лишней энергии и материалов (как в производстве), — актуализовать, вырастить, вывести на свет, предметизовать новую, доныне сокрытую, свернутую-в-себе, вещь. Причем, с затребованными как природой (бытием), так и человеком (обществом, миром), качествами, ожиданиями.
Важно здесь не упустить из внимания: мир, человек не являются в рассматриваемых условиях чем-то отличным от природы. Ведь произведенческая созидательность изначально обеспечивает гармонию человека, мира и природы, единит их в событийности.
Поскольку, по большому счету, созидание вершит сама природа (как непосредственно, так и опосредствовано, человеком и предметными формами культуры) и между обеими сторонами имеется откровенная связь, следует понимать, что сокрыто-сущие способности, качества, созидательные возможности изводимых предметов, равно они сами в целом с приращенными свойствами, — не являются присущими изводимому сущему исключительно от природы (вне человека). Ибо, повторимся, человек (поскольку не отпал от бытия) сам есть природа. Потому-то, изводимое, выращиваемое сущее со своими способностями, качествами и возможностями, свойствами также и отчеловечны. Так что найденное сокрыто-сущее, тем более раскрываемое в истину, настолько естественно, что непременно выступает своеобразным единством непосредственно природного и опосредствовано природного (человеческого) начал. Так, между прочим, на деле раскрывается замечательная идея Маркса о коммунизме (событии) как «гуманизме, равном натурализму и натурализме, равном гуманизму» [582].
Как бы там ни было, изводимая на свет реальность, равно ее свойства, во многом уже культивированы, пробуждаются и развиваются не без влияния и участия произведенческого мастера. Причем, — вплоть до его образованности, личного опыта, знаний, умений, способностей чувствования и переживания, аффектов. Точно также, им определяется круг собираемых для одействления потаенности конкретно-природных факторов и чинов, их координация, направление в процессах непосредственного изведения (третий этап-момент). Изводимый предмет, в конечном итоге, так либо иначе, запечатлевает на себе человеческое присутствие. Повторимся, в этом нет ничего недозволенного, непонятного, приняв, что и человек тоже есть природа, что созижденный предмет никак не противостоит природе: вписывается в нее, не нарушает сложившийся ход дел. А если и нарушает, то лишь в лучшую сторону, облагораживая и возвышая, осветляя соответствующую природную область более развитой ступенью событийности. Вот, в этом смысле изводящие силы и поводы не только от бытия, они также во многом (, например, по предметной конкретике, числу) обязаны изводящему мастеру. И эта мастерство весьма значимо. Не так просто искать, находить, собирать воедино и запускать (третий момент произведения) изводящие потаенное в непотаенность, чинники. На это, иной раз, надобится целая наука...
Все же, и в производственной деятельности можно находить момент собирания, подготовки техники, инструментария для предстоящей работы. Без этого никакое мероприятие не начинается. Тем не менее, надо видеть, работающая и создаваемая техника здесь совершенно другого рода, иного качества. Она предстает и принимается сплошь результатом субъективной, изобретательской деятельности. Потому-то она (техника) в основном противоестественна. «Противоестественна» — будучи сугубо отчеловечной, безбытийной (вернее, небытийной). Она создана и функционирует механистически, безжизненно, действуя, — не так, как существуют и функционируют техники от природы. «Противоестественна» производящая техника и в том смысле, что антиприродна, деструктивна, вносит в действительность куда большие разрушения, нежели плодотворные результаты. Даже то, что построено, сработано производящей техникой, имеет весьма относительный положительный смысл. Природа терпит результаты и побочные эффекты производяще-технической деятельности только до поры до времени. Оно и понятно: ведь техника данная суть производства. Переживаемые нами сегодня проблемы, «болезни», беды, — разве не от нее?..
Но, может, то, что продуцирующий мастер собирает средства (технику) самой матери-природы ради изведения потаенности в открытое присутствие, всего на всего пустые домыслы, фантазия? Разумеется, нет! И об этом мы выше (6.3.3.) уже говорили. В конечном счете, ведь, и средства, инструменты, которыми пользуется производящий человек, как бы он ни представлял их собственной принадлежностью, как бы ни ставил себе заслугу в обладании, распологании ими, — они же исключительно природные явления и построения. Тот же резец, секатор, молот, огонь, холод, ветер, сила воды, окисление, брожение, электрический ток и проч., будучи рабочими инструментами определенного сложного технического устройства, машины, — разве они не столь естественны, как естественна любая другая природная вещь, сам человек, его органы? И не этими ли «инструментами» орудует и мать-природа, когда здесь из одних вещей возникают другие, вершится самотворчество? Разве сама машина не есть собранные воедино человеком-мастером материальные и формальные силы, чины природы для исполнения известного рода работ?
Отличие в использовании данными инструментами производящим человеком от того, как пользуется ими мать-природа, лишь в том, что он обставляет это использование искусственными (заданными) условиями. Далее, заужает характер использования, отбирает из бесконечного многообразия вариантов, располагаемых природой, инструментов-чинов довольно узкий круг, достаточный для осуществления, опять же, крайне ограниченных производственных нужд.
На самом деле. Когда, скажем, на специально приспособленном устройстве (верстаке, станке, «поставе», сказал бы Хайдеггер), представляющих, снова-таки, собранное единство известных материальных и формальных природных факторов, человек использует резец для получения известной детали из приготовленного для этого металлического фабриката, — разве сам он совершает резку последнего? Нет же! Человек только из удобного для себя положения направляет предназначенный для резки инструмент. И последний режет, высвобождает из-под стружки, наносного, лишнего, нужную (пусть и лишь человеку) деталь. Собственно, примерно так же совершается процесс резания, выточки и в естественных, природных условиях. Только, надо понимать, что природе не нужны какие-то там шестеренки, валы, поршни, гайки и болты в том, по крайней мере, виде, как и в какой форме они нужны человеку. То, что себе нужно, — причем, в достаточном виде, природа создаст настолько точно и филигранно выточив, в таком числе, бесшумно, чисто, соразмерно, пропорционально, — что человеку до этого придется еще весьма долго «тянуться».
С другой стороны, — и это самое главное, — стружа на токарном станке свою деталь, производящий человек преисполнен веры, что не мать-природа осуществляет эту работу: собранные им факторы для получения детали, им самим созданы, не имеют ничего подобного в природе. Разумеется, буквально похожее на токарный станок, мать-природа, не создавала в строгом смысле. Но, если не держаться данного (бессмысленно строгого) смысла, нетрудно видеть: нечто аналогичное (в принципе) работе такого устройства в ней, несомненно же, имеется. И сама она, где надо, в той либо иной форме, своим неповторимым образом в каждом конкретном случае, будет располагать чем-то, подобным нашему станку. Причем, последний будет, хоть в принципе и выражать то, что естественным образом сплошь да рядом происходит в аналогичных интересующему нас процессах, — тем не менее, по форме, предметно-материальной конкретике и проч. он (станок) окажется отличным от усмотренного в природе. Чем-то всегда ограниченным. Больше, зачастую ненормальным, «неестественным», вплоть до тупиков, иллюзий.
Не следует забывать: весь свой опыт строительства, созидания, жизни, вообще, всего, чем располагает, человек берет только и только в природе, нигде в другом месте. Точно также, используемый им резец, не взят в совершенно готовом виде из природы. Здесь нет складов, где хранятся резцы с зубилами и молотками. Но, опять же, этих «инструментов» здесь — сколько и где угодно. И снова оговоримся: в принципе, в бесконечно разнообразной данности. И заслуга человека-мастера (в том числе инженера, конструктора на производстве) в том как раз, и состоит, чтобы из этой бесконечной пестроты возможных и реальных резцов, — усмотрев, как они в принципе (по механике, логике) устроены, работают, — выбрать надлежащий, пригодный для осуществления предстоящей ему задачи.
Если же по близости не оказывается нужного именно в данном случае, для данной задачи резца, человек, усмотрев, поняв от матери-природы, как это (в принципе) делается, появляется, сам приведет нужный инструмент в надлежащее состояние. Даже соорудит его заново. Снова-таки, — из природного материала, на основании усвоенного из природы опыта, информации... Правда, поскольку нередко опыт усваивается ненормально, недосмотренно (производяще), результат воплощенного опыта оказывается пародией, извращением, несущим лишь беды, отвращающим от самой природы, естества.
Больше того. Вполне возможно, что некоторые инструменты мастер даже не найдет в окружающей действительности, не усмотрит в вещах вокруг себя. Что же, так нередко бывает, случается: он тогда постарается найти (из-обрести) их в себе самом. Ведь, как мы неоднократно подчеркиваем, он тоже есть природа. Потому, нет ничего удивительного, недозволенного, чтобы он изобретал нужные инструменты. Хорошо бы, коль скоро они не были столь противоестественны (как часто бывает), что лишь множат зло, распад человека и мира.
Важно во всем этом также, чтобы скажем, изобретая, вытачивая ту же деталь, варя метал, растя урожай на поле, — производящий мастер не забывал, что не может позволить себе своемерничать, не является мерой всех вещей. Своими самонадеянными усилиями и устремлениями, без опоры на мать-природу, без ее поддержки, главенствующего со-участия во всех его делах, — он ничего не значит, ничего не достигнет, не способен существовать. Чем располагает, может, — он обязан бытию, матери-природе, лишь вместе с ней, благодаря ей.
А потому, понимая все это, он не должен, не может жить и действовать лишь своецентрически: движимый эгоистическими, индивидуалистическими, утилитарными, хищническими побуждениями, буржуазно-производяще. Он призван так вести себя, чтобы жить и творить с оглядкой на бытие, вместе с ним, со-седствуя ему, слыша его зовы, исполняя его меры. Соответственно, — настраиваясь на что-либо, тем более, созидая, — постоянно не забывать природу, служить, блюсти ее интересы, заботиться о ней, относиться как к самому себе и даже больше. В конечном счете, такое поступающе-осваивающее существование будет всегда оборачиваться для него благом.
Собственно, не это ли самое предполагает, оговоренная выше, концепция устойчивого развития? Вот только, повторимся, конкретизаторы-реализаторы идей данного в ряде мест верного учения, вывернули его, перенаправили в угоду бесчеловечным устремлениям сильных мира сего, вплоть до кучки проходимцев, самозванно навязывающих себя миру в качестве «элиты», корпоратократии... Эти проходимцы и сегодня пытаются перехватить движение истории в целях самовыживания, опираясь на другие античеловечные и безбытийные химеры, приходящие на ум в связи с изменившимися условиями жизни, особенно НТП. Верно здесь и то, что, держась сугубо производящего мироотношения, активности, человек вряд ли способен на означенные перемены в себе, ведущие к осваивающе-произведенческому существованию.
11.1.4. Третий момент произведенческого созидания.
Это все становится тем более очевидным по осмыслении, означенного заголовком, этапа. Здесь мастерская активность, соединяя, служащие выведению сокрыто сущих качеств и сторон желаемого предмета, природные факторы (технику), пускает последние в упорядоченное, целесообразное движение. Без мастерского обеспечения их слаженной и результативной работы приход, открытие свету (миру) новоявленной вещи окажется неудачным, невозможным.
Каковы эти природные факторы? Как уже знает Аристотель, в целом, они подразделяются на три порядка: материальные, формальные и целевые. В каждом конкретном случае произведенческой работы, для каждого изводимого из потаенности в непотаенность сущего они всегда специфичны. И назначение, сложность мастерской работы как четвертой причины («энтелехии», по Аристотелю) в том, как раз, и состоит, чтобы определиться с ними, понять, какие именно конкретные, вплоть до неповторимости, чины способны явить миру сокрыто сущее.
Конечно, собирательно-изведенческая работа отнюдь не сводима к обычной для производящей техники «кнопкодавной» регулировке, управлению с манипулированием. Это, видимо, самый сложный и ответственный этап произведенческой созидательности.
Мастерская деятельность не случайно выступает неотъемлемым родом изведения: без нее последнее просто не возможно. Она сообщает процессу развертывания и выхода на свет сокрыто сущего организованный, осмысленный, регулируемый характер, преодолевая в естественном ходе дел стихийность, случайность, вплоть до нежелательного исхода. Скажем, разве может когда-либо серебряный брусок естественным путем явить свету чашу, таящуюся в нем? В принципе, вероятность такого появления имеется, пусть и крайне малая, что, скорей выражает невозможность, нежели возможность. И лишь, благодаря подключению к располагаемым природой причинам мастерской причины, эта возможность становится не только реальной, но также действительностью.
Точно также, далеко не всякое созревшее семя, упав в почву, начинает свое прорастание, тем более, развертывает таящиеся в нем возможности. Но, когда его находит и начинает работать человек-мастер, собирающий необходимые и достаточные средства для продолжения жизни семени, — результат, как правило, налицо. Причем, с привнесениями, идущими также от мастера. Отсюда, снова-таки, очевидна исключительная роль данной причины в процессе произведения.
Мастерская деятельность как важнейший фактор, участник, ведущий сокрыто сущие способности и возможности предстоящего изведению в открытость, среди прочего, по возможности:
— устраняет, сводит на нет влияние негативных факторов и условий существования
Изводимого;
— привлекает и организует факторы, укрепляющие и множащие силы последнего;
— направляет его внутреннюю работу, устремления в подобающее русло;
— не дает проявиться отклонениям, негативам, ослабляющим рост изводимого.
Помогая бытию, природным силам, мастер заботится о том, чтобы последние имели необходимую и достаточную для роста энергию, ресурсы, чтобы другие сущие не мешали их нормальной работе. А каждый естественный фактор (материального, формального и целевого круга) изведения был запущен вовремя, в своем месте, скоррелировано с остальными и т.д.
Больше того. Своим участием в изведении сокрыто сущего мастер, организуя и нацеливая деятельность природных факторов, привносит в процесс также, идущие от него самого (не забудем, он тоже есть природа), силы, средства. Умело направляя работу многообразия средств, мастер добивается приобретения выходящим из сокрытости и разворачивающимся предметом желательных качеств. Умело направляя естественные силы («чины»), он оттачивает, шлифует последние, совершенствует, лепит, селектирует.
Надо только не упускать: перед нами не производственный, но произведенческий процесс. Потому, дело не обстоит так, что естественные факторы-чины (средства, техника) изведения суть что-то пассивное, над чем человек безраздельно господствует и орудует по своему субъективному произволу. Есть, к тому же, в процессах развертывания и роста искомого сущего даже такие природные факторы, которые мастер не способен знать, учитывать. Да и свою работу он, иной раз, осуществляет, далеко не полностью сознавая вершимое. Потому-то, процесс изведения потаенного в непотаенность довольно часто может обернуться иначе, нежели предполагалось, намечалось, не теми особенностями, не так, как бы надо и т.д.
Особенно это наблюдается в делах человекопроизведения, вообще, произведения живого. Оно и не удивительно: разве познал человек сполна секреты появления на свет и произведения живого сущего? Тем более, человеческого! Да и с неживым-то, — разве он тут разобрался, постиг ли сполна тайны неживого?.. Таинственность, нерационализируемость до конца, видно, всегда будет сопровождать произведенческий процесс.
Тем не менее, мастер созидает, и созидает произведенчески. К тому же, не он ведь по большому счету созидает, но мать-природа, у которой он — лишь по-мощник, со-участник, направитель, остающийся всегда на зависимых ролях...
11.1.5. Четвертый момент произведенческого созидания.
В-четвертых, предметизующая деятельность сообщает выведенным в мир результатам, до сих пор сокрыто-сущим способностям и возможностям природы, вещей, реальность, общее признание, открытое всему остальному в мире, действительное, истинное бытие.
Конечно же, сообщение продукту состояния открытости (алетейности) не имеет ничего общего с тем, как выступает результат (товар) производства, светящийся лишь меновой стоимостью для обмена на другие, такие же, как он, товары. Бытие, подлинная человечность из такого продукта, как известно, изгнаны, сведены «до бескровной тени», в лучшем случае.
Раскрывшееся предметизацией, действительно сущее, особенности и возможности которого выведены, развернуты и актуализованы, так утверждаемо в окружении, чтобы оно вместе со своими способностями, свойственным движением, оказалось затребовано, призвано, служило благу общества и мира, общему делу, соприсутствию бытия.
Речь, разумеется, не о том, что мастерящая активность как-либо преуготавливает внешние обстоятельства, которые, тем самым, как бы ждут прихода, раздвигаются и принимают новоявленный предмет в свой круг. Понятно, такая работа тоже нужна. Но главное здесь в совершенно другом. Повторимся, собираются и запускаются движущие силы (мотивы, стимулы, факторы, чины) внутри самого раскрываемого предмета. Причем так, — чтобы последний собственными стараниями рос, креп, укоренялся, раздвигал окружение, обретая здесь место. Вместе с тем — вписывался в данное окружение как его неотъемлемый момент, составная часть. Не следует представлять данный предмет какой-то механистически-пассивной «вещью», ради атомарного присутствия которой среди других вещей надо предпринять известные усилия. Скажем, — по расчистке места для нее. В естественных условиях ведь вещи сами пробивают себе перспективу, сами утверждаются в присутствие бытия.
Так при участии мастера выводится на свет и открывается новая предметность. Предметизуясь, изведенное приобретает самостоятельность, «становится на собственные ноги»: не только опирается на свое окружение, но оказывается способным служить последнему. И вот, это-то внутреннее становление, открытость мастеру надлежит всячески поддерживать, обеспечивать, помогая изнутри самой утверждающейся предметности.
Непотаенно сущая вещь, точнее, результат предметизации гармонически вписывается в круг уже наличной действительности, активно соприсутствуя здесь. Тем самым, она не есть нечто лишнее, бессмысленное, к тому же, лишь усугубляющее положение дел, ведущее, в конце концов, к отчуждению человека, как это имеет место в производстве. Напротив. Произведенная вещь, органически вписываясь в действительность, выступает чем-то нужным, без чего испытывалась бы известная недостача, пустота. Нужная в действительности, она отдает свою энергию, информацию, материал, поддержку остальным вещам, укрепляет их тем самым. Но, с другой стороны, сама всесторонне обогащается, крепится бесконечной силой, энергетикой, информацией и содержанием, пребывая в открытой «сцепке» со всеми ними.
При всем этом, развитые и выведенные на свет, качества, достоинства, способности новоявленного предмета, равно он сам в произведении не утрачивают свое собственное, бытийное. Это не просто какие-то искусственно взращенные (тем более сфабрикованные) в предмете как товаре, безбытийные свойства. Они, как и предмет в целом, нужны обществу, миру, а также бытию (природе). При этом созижденный предмет, перестающий быть товаром, несет в себе не какие угодно, пусть и человекозначимые качества и способности. В нем должна быть отражена также временная конкретика. То есть, он призван выражать актуальные возможности, отвечать запросам человека, мира, вплоть до бытия, которые насущны именно теперь, в данной конкретно-исторической ситуации. Ведь наш предмет призван решать предстоящие задачи, преодолевать возникшие проблемы и т.п. Предмет, короче говоря, вызревает, поднимаясь до «острия» тех забот, задач и устремлений общества, мира, других людей, которые именно в данный исторический момент затребованы. Их нужно решать, воплощать в жизнь. И наш предмет — тут как тут, дабы подхватить и исполнить свое призвание, занять собственное место в осуществлении предстоящих обществу, миру, задач и целей в подлинно историческом прогрессе. Без такой своей данности, вне этого горизонта он не дотягивает до включенности в событие, по крайней мере, не запрошен самим бытием.
Собственно, нечто подобное наблюдается и касательно фабрикуемых товаров. «Вещи», не имеющие спрос, не затребованные рынком, не реализуемые, не приносящие прибыль, — разве будет их производить капитал? Однако, какая разительная дистанция между критериями, коим должен отвечать фабрикуемый товар и произведенчески созидаемый продукт!..
Больше того. Поскольку произведенческое творчество есть творчество живое и, в конечном счете, живого, созидаемые ею предметы могут и должны дорастать в своем развертывании до состояния саморазвивающихся, самоорганизующихся, самообучающихся живых и даже разумных систем. Ведь создает же мать-природа такие системы! Разве человек, который будет помогать ей в этом, — причем, помогать осваивающе-произведенчески, рано или поздно проникшись тайной творчества живого, — станет помехой в подобного рода созиданиях!
Как должно быть понятно, деятельность придания изведенной на свет вещи полноты бытия должна быть настолько развита, универсальна, соединяя человечность и бытийность, предоставляя вещам просторы для раскрытия, — что на это способно претендовать и выступать лишь осваивающе-произведенческое творчество. И разворачивающиеся своим присутствием в полноте бытия и открытости вещи, сами должны нести на себе печать осваивающего мироотношения. Лишь осваивающее созидание позволяет вещам осуществляться не превращенно, однобоко (вплоть до непринадлежности самим себе), но именно как в-мире-бытие. Предмет светится тут многогранными связями и отношениями, которыми держится, раскрывается, обретя алетейность. И он уже не испытывает на себе лишь потребительски-использующее, манипулятивное отношение, как средство для известных целей внутри производящей активности, среди «вещей», соединенных производством. Предмет обнаруживается как сама по себе достаточная, выступающая даже целью, вещь, заслуживающая сохранения и роста в кругу осваивающе-практической заботы событийного человека. Отсюда, опять же, ценность, значимость вещи, присутствующей в открытости бытия и событийной человечности, выражены возможностями, энергетикой, перспективами, которые она в себе таит, несет. В том числе — для, связанных с ней, вещей, человека. Потому-то и выходит так, что ценность сущих на поприще освоения вещей выражается в предоставляемых ими возможностях, свободах для роста, со-присутствия бытию других вещей. И, конечно же, — событийного человека.
11.1.6. Еще раз о произведенческой технике.
Поскольку львиная доля бед, наваливаемых производством на современный мир от ее специфической техногенности, остановимся еще раз на особенностях изводящих факторов, которые произведенческий мастер собирает вместе и пускает в движение. Речь, иначе говоря, о произведенческой технике, ее своеобразии в отличие от техники производящей. Дополним сказанное выше (6.3.3.) на этот счет. Вернее, лишь наметим кой-какие моменты, рискуя даже несколько повториться.
Что-то подобное (правда, издалека) тому, как произведение изводит потаенное в непотаенность, наблюдается и в производстве. Точнее, подобно первому моменту произведения, третий и четвертый моменты в современных условиях тоже могут быть производяще осмыслены и реализованы.
Действительно. Разведали предприниматели, скажем, кедрач, обильный урожаем орехов (весьма полезных и сулящих желанный навар). Подвели, стало быть, к роще свои безбытийные и мертвящие инструменты (гигантские механизмы-пилы, специально придуманные для обеспечения узкокорыстных целей). Запустили и буквально одним махом срезали кроны всех деревьев. Закинули в пригнанные грузовики и увезли на фабрику для дальнейшей «переработки». То есть — получения других фабрикатов. Так везде и всюду вершится производство. Что после такого «обхождения» с «изведением» (точнее, добычей) в форме насильственного извлечения приносящего навары, навязыванием веществу природы нужного лишь производству результата, благодаря использованию антиприродной и деструктивно-действующей технике, воспоследует, что делать с «пеньками» и хламом от вековечного первозданного леса, производителей не интересует. Да, лес окажется полностью уничтоженным. В следующие годы, если не навсегда, на данном месте ничего не уродится, будет нечего добывать, — возникнет свалка отходов, мертвая зона, природный экобаланс невосстановимо разрушен [583].
А вот, другой пример. «Есть простые цифры. Из одного шахтного ствола добывают в среднем 400 тысяч тонн угля. Но при этом в движение приходит около 1 миллиарда тонн породы вокруг. За все двести лет работы шахт Донбасса из недр достали около 11, 5 миллиарда тонн» [584]. И эта масса астрономических размеров просто сбрасывается в горы дымящихся (Бог только знает чем) и пылящих отвалов. К тому же, — загромождающих территорию, лишающих все в округе возможности нормально жить, расти, дышать...
Но ведь, в отходы идет не только «ненужный хлам» от угледобывания. Любая добыча так называемых «полезных ископаемых», любая разработка природных ресурсов на производяще-промышляющей основе, — влечет такие же катастрофически необратимые следствия... Весь Ямал совсем недавно был таким образом полностью захламлен, приведен в негодность для жизни. Сегодня (из соображений геополитического характера), правда, его уже пришлось очищать от этого хлама. Но ведь не везде и всюду, где царит производящий разор и осквернение, могут появиться эти самые геополитические («дюже важные») интересы! Что тогда делать, как быть?.. Сколько в нашей стране, тем более, на планете всевозможных производственно-технологических «кладбищ», хламников, «отходников»? Ведь целые, некогда цветущие, поселения, города (превращены в «Детройты»!).
Повторимся, все это горе-добывателей и преобразователей от производства никак не печалит. Помимо «интересов производства», а точнее, гонки прибылей, разве есть что достойное их внимания?..
И добывают-то, преобразуют (трудятся) они совершенно иначе, чем произведенчески созидающий человек. Точнее говоря, никакого созидательства в случае производства, использования производящей техники и нету. Есть лишь фабрикация с набором, вытекающих отсюда, следствий.
На самом деле. Сам процесс изготовления товара выступает как человеческий (в качестве «хозяина», субъекта, «креатора», а то и просто, исполнителя чужой воли) репродуктивный труд. Здесь человек посредством своей техники насильственно извлекает из природы нужные себе предметы, преобразует их, опять же, располагаемыми техническими (преимущественно механического порядка) средствами. Придавая изделиям нужные себе качества и формы, люди в производяще-техногенном труде совершенно не считаются с нуждами природы, с антецедентами (особенно негативными) своего безответственно-хищнического обхождения с последней. Такой труд потому, с самого начала отчуждает человека от природы, мира. Следовательно, от самого себя, других людей. Атомизируя, «овещняя» (товаризуя) все, он вместо осваивающе-произведенческого мироотношения утверждает присвоение. Действительность предстает использующе-потребительской, субъект-объектной данностью и т.д.
Так что, производящая фабрикация «вещей» (товаров) протекает совершенно в другой плоскости, нежели как продуцируется произведение. Природе в производстве уготовлена участь совершенной пассивности, предстоящей утилизации, грабежу, насилию со стороны безоговорочного «властелина» в лице человека. Не удивительно отсюда, почему, используемая производящим трудом техника, — безоговорочно отчеловечная, безбытийная, — противоестественна. Разрушительные результаты, которые она постоянно влечет, — не об этом ли!..
Да, производство, фабрикующий труд весьма мало интересует, что и для кого выпускается. Товары, как известно, безлики и безадресны. Если их выпуск как-либо и волнителен, то лишь в плане наживы, эффективности, выгоды и т.п. Интересна, главным образом, техника. Причем, — во всей полноте смыслов, связывающих ее с «вещефикацией», внешне-механическим манипулированием, деструкцией. Вместе с тем, в результатах производства важна, оговоренная выше, количественная (стоимостная) сторона дела, позволяющая товарам на рынке соотноситься, обмениваться. Очень важно точно калькулировать приобретаемые и теряемые «навары». А все остальное — лишь постольку, поскольку.
Обратимся в этой связи снова к вышеприведенному примеру. На шахте добывается каменный уголь. Не будем задерживаться, что и как для этого по-варварски разрушается территория, превращаемая в предмет производственного труда, поскольку здесь разведаны залежи ископаемого. Не станем также разбираться с технологией производящей добычи последнего, ибо все это увело бы весьма далеко и надолго. Да и сказано на этот счет в интересующем нас плане достаточно.
Верно, уголь находится, вынимается, добывается, совершенно не считаясь с природой, высвоенной в «вещное хранилище» нужных человеку ресурсов, в объект хищнического грабежа. Из-за этого, между прочим, опустошенные и заброшенные (в порядке хлама) недра рушатся, заполняются нечистотами. Земля обваливается в образовавшиеся выемки, влача затем разрушения, в том числе сооружений, стоящих на поверхности. А окрестности шахты, с заполняющимися отвалами, терриконами, всевозможным мусором от выемки недр по ходу добычи, наносят окружающей среде и человеку непоправимые ущербы. Мало того, что грандиозные отвалы и мусор занимают почву, территорию, которая могла бы быть использована для других, куда достойных, целей, включая хозяйственную деятельность. Несомая с терриконов пыль, радиация, мертвящая унылость, другие отравляющие вещества ставят все живое окрест буквально на грань выживания. А к каким опустошительным последствиям влечет, выходящая на поверхность, отравленная, в том числе радиацией и химикатами, вода, вследствие вытеснения проваливающимся грунтом запущенных шахт, химических предприятий. Ученые прогнозируют экологический коллапс востока Украины. Дошло до понимания, что с Донбасса придется отступать. Причем, — не только войскам, но всему, проживающему здесь, населению. Резко усугубленные войной итоги 200-летнего развития горного дела, тяжелой промышленности, химического производства в регионе таковы, что «в перспективе Донбасс может превратиться в место, непригодное для жизни» [585].
Отравляющие вещества, гигантские залежи которых с остановленных химзаводов, ртутных отвалов, грязных терриконов бесконтрольно и быстро разносятся природной стихией (водой, ветром, эрозией, испарениями и т.д.), а также военными действиями. Зараженная повсеместно почва, вплоть до радиации из шахт, говорят ученые, «там скоро все убьет». Прогнозируется, что из-за запущенности природоохранных мер, — в частности, остановки работ по содержанию закрытых заводов и шахт, когда дела еще усугубляются активными военными действиями, — происходит повсеместный выток грязных, особенно шахтных, вод на поверхность. Данный процесс сопрягается с техногенными землетрясениями. Почти вся площадь Донбасса покроется солеными (вкупе с ртутью, фенолом, другими химикатами и радиоактивной грязью) болотами. Разрушится инфраструктура. И без того заразная река Северский Донец, окажется просто смертоносной. Причем, — также в плане радиоактивности, из-за размыва радиационной капсулы под городом Енакиево и, вообще, попадания шахтных вод с повышенной радиоактивностью. Разумеется, очень пострадают и смежные с Донбассом регионы (особенно Ростовский), а также Азовское море. Уже сегодня 88% “водных запасов” на Донбассе стали непригодны для питья. И все — из-за химического заражения, повсеместного подъема грунтовых вод, «которые перестали откачивать и очищать в разбитых, закрытых или обесточенных войной шахтах» [586].
Надо только представить, каково жить на столь отравленной и обезвоженной территории. Тем более, после, как украинская военщина разрушила сооружения, подающие воду Донбасским каналом из Днепра. И без того испытываемые трудности с чистой, тем более, питьевой водой возросли без малого в стократ. Особенно страдают крупные города: Донецк, Макеевка, Мариуполь, Горловка. А ведь, как утверждают специалисты, даже запасы технической (никак непригодной для питья) воды вот-вот иссякают. И, что характерно, обнадеживающие перспективы по решению комплекса вопросов в данном направлении очень трудно проглядываются [587]... Вот, и приходится неочищенными (со всеми, вытекающими следствиями) шахтными водами пользоваться всему населению...
Повторяем, эти катастрофические реалии возникли, поскольку в промышляющей деятельности люди зациклены лишь на безответственное массированное добывание, получение (Война — частный случай этого) каких-либо конкретных товаров, эффекта, удовле-творяющих, опять же, частно-корыстные потребы, вплоть до прихотей и капризов собственников. Все остальные результаты и возможности (причем, зачастую более значимые, нежели «добываемое») не берутся в расчет, обставляются и выступают ничего не значащим, «отходами», «отвалами» производства, «мусором». И неважно, что в данных отвалах, мусорниках вся «таблица Менделеева». Причем, — как полезных, так и очень опасных для жизни, веществ.
Часто одних веществ тут настолько много, что можно и нужно б было создавать прибыльные предприятия по их переработке и извлечению. Однако, бизнесменов, сосредоточившихся лишь на производстве («добыче») того же угля, стали, ртути и т.п., одномерно и «наваристо» действующих, это (по крайней мере, «до поры до времени») совершенно не интересует, нет дела. Одно добывают, стало быть, остальное разрушают, губят. Разве что, когда-нибудь, «в свое время», — при условии, что это окажется существенно выгодным, «наваристым», — они позволят себе вернуться к разработке рукотворных отвалов. А пока, — даже не взирая на то, что последние вредны, жизненно опасны (включая им самим, членам семьи, близким), — коль скоро не подлежат капитализированию, просто остаются вне поля зрения. Бесприбыльное, из чего невозможно извлечь скоротечный и большой навар, такое производственников не занимает. Какие-либо человеческие, «гуманные» моменты, тем более, разговоры и дела по «экологизации» производства, жизни, — все это в лучшем случае, спускается на «тормозах» филантропии, благотворительности, пиара. А то и вовсе обрекается на самотек. Так что, опасениям ученых относительно грядущей Донбассу всеохватной катастрофы, увы, особенно в сложившихся сегодня реалиях (вот уже десятилетней войны) ничто не мешает сбыться...
Производяще-техногенной деструктивностью губится не только природа вовне человека, но также его внутренняя природа. Человек не только превращаем в «вещную» поставку производства в качестве известной функции и, будучи «вещефицирован», одномеризуется, «атомизируется», полностью отчужденный от своей подлинной сути. Больше. Он просто вырождается, обесчеловечивается, обрекается на смерть, становясь на известных этапах и состояниях производства ненужным, лишним, «помехой». Результат неминуем из-за специфически техногенного характера производящей активности. И он, разумеется, произведенческому созиданию человеком себя и действительности неприемлем, напрочь отвергаем.
Технике в произведенческом смысле тоже принадлежит определяющее место в созидательном процессе. Это имело место и на первом подтипе произведения и, видимо, будет всегда, какие бы особенности не претерпевала практика в своем становлении.
На втором подтипе произведения техника, как мы видели, тоже служит изведению потаенно сущего в непотаенность из матери-природы. И она (произведенческая техника) с самого начала природоподобна, природна. То есть, она работает естественно, просто, бесшумно, безотходно, не затратно, подобно тому, как вершатся процессы и перемены в любом, растущем, восполняюще обновляющемся и утверждающемся, обретающем реальность среди других сущих вокруг.
Переходы к произведенческому способу существования человека в мире, — преодолевающему критическую западню от современной неуемно производяще-технической активности, предоставляющему человеку реалии подлинного прогресса, — преуготавливаются уже внутри производства. Не в малой мере, — техническими сдвигами в направление конвергенции, природоподобия. На основе уже открывающихся возможностей и наработок технического творчества в различных (MBIC) областях при надлежащем переосмыслении их, к тому же, из-за явного тупика в прогрессе производящей техногенности, можно и нужно взять в качестве определяющей стратегической линии создание принципиально новой технологической базы, природоподобных, аддитивных, технологий. Фактически предстоит, всесторонне развертывая систему природоподобных и естественных технологий, выражаясь словами М.В. Ковальчука, «включить создаваемые и имеющиеся технологии в цепочку замкнутого ресурсооборота, наблюдаемую в самой природе» [588].
Иначе говоря, следует организовать весь процесс созидания человеком условий и факторов своего существования подобно тому, как это имеет место в природе. Предстоит преодолевать противопоставление творчества человеком себя и необходимых средств существования тому, как, вообще, созидательные процессы протекают в самой природе. Пора покончить с продолжительным (с момента прихода производящей практики) противопоставлением человека и природы. Это достижимо прежде всего с освоением природоподобной, больше, естественной технологии, — бесшумной, безотходной, экологичной, энерго-и материало-сберегающей, живой, наращивающей, изводящей, главное, высокопроизводительной, — что нам являет сама мать-природа в бесконечно разных направлениях.
Солнце, считает академик Ковальчук, «ярчайший пример такой технологии» [589]. Лишь ничтожная доля процента его энергии, попадающей на Землю, перерабатывается находящимися здесь потребляющими системами. Неизбывной, по сути, энергии Солнца хватает, разумеется, не только на обеспечение условий жизни на Земле, как и ее в целом, но для подпитки всей солнечной системы, огромного космического пространства, куда распространяется влияние и сила данного светила. Между тем, какой должна быть энергия, его питающая? Тем более, — коль скоро она из числа, известного механистическому обхождению с «вещами». А о мощи данного непроизводящего устройства и говорить не приходится...
«Высшее достижение природы — говорит Михаил Валентинович, — это человеческий мозг. Наш мозг потребляет в моменты работы 10 ват. В пиковые моменты — всего 30 ват (как лампочка в коммунальном туалете). А один из самых мощных суперкомпьютеров потребляет десятки мегаватт. Но мощность, результативность всех компьютеров мира только совсем недавно приблизилась к мощности, производительной отдаче мозга одного, средней руки человека» [590]. И то, большой вопрос: так ли уж приблизилась?..
Подобные примеры, как работают природные технологии, как они вырабатывают и расходуют энергию, повсюдны и бесчисленны. И они суть прямое доказательство неправильности, тупиковости, исчерпанности технологий, используемых нами до сих пор на производстве. Так что, сегодня настоятельно назрела потребность именно в таких, новых технологиях. Они выведут мир из так называемого «энергетического тупика», преодолеют «энергетический потолок» от выработки и использования энергии производяще-техническими средствами. Не будут наносить урон ни природе, ни человеку. Будут работать высокопродуктивно, в полной гармонии с миром. Главное, новые технологии позволят человеку располагать практически безмерной и неисчерпаемой энергией для своего созидательного творчества. Люди смогут восстановить нарушенный производящим человеком, баланс между биосферой и техносферой, между культурой и природой. Сегодня это, как говорил на, означенном выше, заседании ООН В.В. Путин, — «вызов планетарного масштаба».
Коммунизм, — о котором говорит Маркс в «К критике Готской программы», затем и «Программа КПСС», принятая на XXII съезде партии, — мир, основанный на высокоразвитых производительных силах, вокруг которых складываются общественно-собственнические производственные и иные социальные отношения. Человек здесь трудится не по необходимости, но свободно, осваивающе, как всесторонне и гармонично развитый носитель и участник новых порядков. Последние утверждают принцип «От каждого по способностям, каждому по разумным потребностям». О природе этих потребностей выше мы имели возможность высказаться. Они-то развернут творчески-созидательные способности человека так, чтобы он (человек) оказался в силах ответствовать зовам бытия, событийно утверждать действительность. Такой человек, стало быть, коммунизм принципиально не реализуемы на основе производящих технологий и техники. Коммунизм безоговорочно предполагает эту самую высокопроизводительную, непроизводящую технику. Иначе просто не утвердится, невозможен. Собственно, как показывает в своих выступлениях академик Ковальчук, само будущее человечества, особенно России, — ее независимость, дальнейший прогресс, способности противостоять разного рода хищническим притязаниям извне, — не обеспечить без как можно быстрого и полного освоения технологий четвертой волны, которые, по сути, выражают природоподобность.
Надо заметить, не просто природоподобными, но именно природными технологиями человек обходится всегда, с давних пор. В традиционном обществе, в первом подтипе произведения такая технология даже главенствовала в жизни людей. И в производящих условиях люди не перестают пользоваться природными техниками. Разве что, переосмысливают на производящий лад, ставят на промышленную основу, в корне преображая их. Так что, безоговорочное главенство в данных условиях принадлежит именно неестественным технологиям, которые, собственно, и привели современный мир на край гибельной пропасти. Предстоит, выходит, положительно упраздняя производство (и его технику), на новой, синтетической основе возродить, восстановить былой статус техники. Соответственно, — отношение и использование ее, дабы прекратить ненормальный способ существования современного человека. Этот-то «способ существования» не позволяет ему адекватно смотреть на естественное окружение, черпать, как некогда, из него опыт и меры своего существования, в том числе дальнейшего.
Природоподобная, точнее, природная техника, — вершась бесшумно, безотходно, малозатратно, высокопродуктивно, — не отчуждает человека, не ущемляет и деградирует окружение привносимыми переменами в действительность. Во всяком случае, новации, влекомые ею, легко компенсируемы, переносимы окружением. А возможные ущербы соседним вещам, вследствие их, так сказать, «утеснения», подпитки от них новоявленностью, легко восстановимы, устранимы. Больше — даже усиливают положение и присутствие вещей в мире. Ибо вновь пришедшая, благодаря естественной технике, вещь не выглядит чем-то извне и насильственно навязываемой среде. Она затребована последней, выступает своеобразным восполнением того звена, нормального присутствия которого среде, действительности недостает по тем либо иным причинам: в силу изменившихся обстоятельств, накопившихся противоречий и проч.
Снова-таки, энергетика и ресурсы, питающие зародившуюся, утверждающуюся произрастанием вещь, не инородны ей и окружению, не разрушают разного рода отходами, побочными результатами среду, как это имеет место с использованием энергии и материалов в производящей технике. Напротив, природно данные, не привнесенные откуда-то извне, не чужеродные, энергетические ресурсы естественной техники лишь пополняют возможности роста и расширения среды, всех остальных вещей. Расходы энергии на положительные результаты, привносимыми такой (энерго-и материало-сберегающей) техникой, соответственно, новоявленной вещью, по сравнению с энергетическими затратами производящей (противоестественной) техники просто несопоставимо мизерны.
Если изготовление продукции производящей технологией, как правило, ведет к тому, что до 90 процентов всего материала, энергии ресурса, откуда получали необходимую «вещь», шло в отходы, мусор, тем самым, загрязняя среду обитания, то с приходом непроизводящих, в частности, аддитивных и MBIC технологий с этим покончено. Теперь необходимый продукт, — деталь, блок какой угодно сложности, какой угодно системы, живой, неживой, человеческого организма, — создается как бы естественно: путем его выращивания, обеспечения условий для его вызревания. Например, 3d-принтинг способен так выращивать, восполнять любые детали, элементы организма, причем, практически какой угодно сложности, не ломая и круша природу вокруг, не отрезая, отбрасывая не укладываемое в прокрустово ложе задуманное, не хламя, но просто, растя и восполняя искомое на основе соответствующих программ, дозированных материалов, энергии, информации. Ученые работают над 3D-технологией «распечатывания» жизнеспособных органов, которые можно будет использовать в качестве донорских. «Технология 3D-печати уже претерпела большие изменения. Она использует картриджи, заполненные суспензией из живых клеток и умным гелем, который придает структуру и создает биологическую ткань. При распечатывании гель охлаждают и вымывают, оставляя только клетки. Ученые работают над решением сложностей, связанных с созданием органов, которые могли бы имитировать функции нормально выращенных органов в теле человека. Как только эти трудности будут преодолены, людям уже не придется беспокоиться в ожидании доноров. Больной или изношенный орган вам заменят, как сегодня отслужившую свой срок банковскую карточку» [591].
А вот, еще одно, свежее сообщение. Аддитивное производство металлических деталей продвинулось совсем недавно на новый уровень, который позволит создавать новые приложения для всей транспортной сферы, включая авиацию, автомобилестроение, а также металлургию и робототехнику. Благодаря этому, новая технология 3D-печати «заложит основу для создания более легких и быстрых самолетов, которые потенциально смогут летать дальше, затрачивая меньший объем топлива» [592]. А с какой скоростью и дешевизной будут строиться дома, предметы ширпотреба!..
Больше. Говорят уже не просто о природоподобных технологиях, то есть, работающих аналогично тому, как в природе системы изменяются, развиваются, растя, восполняясь извне, строясь внутренними превращениями. Выражение «подобие» не обязывает, чтобы имело место полное совпадение, тождество: похожесть (большая или меньшая) — тоже от подобия, аналогии. Подобие еще не выводит технологию за пределы противоестественности и даже фабрикации, которой характеризуется производящая техника. Верно и то, что с подобия природе первые шаги к новой технике предстоит начинать. А уже потом, — переходить, — например, научив интеллектуализованную технику самообучаться, — к «бесподобности». То есть, к тому, чтобы созидательная техника была в полном смысле естественной, природной. Она тогда работает не фабрикуя, но продуцируя. Другими словами, непроизводяще: не выступает средством и инструментом насильственного преобразования природы, но, напротив, — тем, с помощью чего человек, со-творчествуя с матерью-природой, помогает последней изводить на свет (в мир, действительность) сокрыто-сущее.
Естественная технология формируется на путях сосредоточения повышенного внимания научно-исследовательской деятельности на живом. Разумеется, последнее всегда находилось в центре исследовательского внимания, его тайны постоянно приковывали к себе лучшие ученые умы. Однако, как правило, подходы и результаты осмысления живой материи обычно протекали в рамках метафизически-механистической (детерминированной производящей активностью) картины мира, где живое выступает как бы частным случаем физических и химических (в основном механического характера) процессов. Само по себе, как даже определяющее эти физико-химические взаимоотношения вещества, живое, как правило, не рассматривалось. Да и от постижения довольно непростых особенностей с закономерностями существования и протекания его наука, конечно же, пребывала весьма далеко. Лишь с середины девятнадцатого столетия, особенно в двадцатом в данном отношении стали наблюдаться, нарастая, весьма серьезные подвижки. Как результат, современная наука в своем становлении вполне логично сосредотачивается на осмысление процессов живой материи, причем, задающей тон остальным областям фронта научных разысканий. «Преобладающая часть современных научных публикаций, — говорит М.В. Ковальчук, — посвящена именно проблемам освоения живого. Развивается и главенствует наука о живом» [593]. Комплекс биологических исследований безоговорочно и не случайно превалирует над остальными. «Вместе с этим появляются науки-связки, научные комплексы, интегрированные и конвергентные научные исследования, где, опять же, в центре стоит интерес к живому» [594]. Что характерно, новые научные комплексы бурно произрастают на стыке биологических, и даже психологических, социальных наук с науками о неживом. Как бы беременной междисциплинарным обновлением, научную среду перестают устраивать узкие рамки традиционно разделенных специализаций. И она стала создавать целые блоки взаимопереходящих, конвергентных дисциплин, дабы и науки о неживом прониклись методологией, существом организации, протекания и функционирования живого.
Вот эти-то междисциплинарные связи, науки и нащупывают на практике выход в соответствующие конвергентные (MBIC) технологии, где учитываются, воплощаются принципы процессирования живого. Возникающие природоподобные, в частности, аддитивные технологии, — творящие новое не обычным для производства, воздействующим преобразованием одних тел на другие, но путем наращивания, негэнтропийного восполнения, — характерный пример практического воплощения результатов научных новообразований.
Понятно, что означенные перемены и подвижки в науке сами по себе еще недостаточны. Они должны быть подкреплены также переменами в философско-мировоззренческих основаниях, где, между прочим, держится не только наука вместе с наблюдающимися в ней переменами, но также, вытекающий отсюда, характер технологического творчества.
Но параллельно с этим, на данных основаниях следует готовить, образовывать и человека. Делом и призванием последнего, как раз, будет, с одной стороны, совершать означенные научные переориентации, извлекать из них, ответствующий практике, времени и нуждам дальнейшего движения, результат. В частности, — в области технического творчества. А с другой — располагать такими качествами, чертами (духовными, моральными, социальными, политическими, правовыми и т.д.), которые позволили бы ему плодотворно и ответственно совладать с происходящими переменами. В частности, — успешно и подобающе обходиться с открывающимися возможностями и силой новых, непроизводящих технологий.
Несомненно, до того, как научить природоподобному, естественному обхождению с веществом природы машины (что бы они ни представляли из себя), человек сам призван научиться такому мастерству: переродиться из производящего в поступающе-осваивающе (и даже любовно) созидающего. Он должен прежде всего мировоззренчески, ценностно, морально перемениться, преобразоваться. И эта революция в нем — с самого начала дело и призвание современной системы образования, чего мы не раз касались выше и говорили в другом месте [595].
Надо, далее, видеть: по большому счету, неверно произведенческую технику ограничивать лишь изведенческой активностью. Она не может быть простым изведением, различно работая во всем процессе про-из-вед-ения от начала до конца. То есть, так либо иначе, техника по-своему работает на любом участке данного многосложного творчества. На самом деле. Разве можно допустить, что человек обходится без техники на первом этапе созидания, когда предпринимает целый ряд мер в осмотрительно-внимательном проникновении в природу, пытаясь усмотреть, что здесь уже вызрело, что нужно матери-природе и ему самому, какие трудности жизнь испытывает, что ей мешает, что следует исправить, что действительность предлагает для поправки, как это, предлагаемое найти, в чем оно состоит и т.д. Разумеется, в каждом конкретном участке, оговариваемом перечисленными и другими вопросами, нужно весьма серьезное проникающе-проникновенное понимание и деятельность. Они оснащены каждый раз разным инструментарием, чинами, средствами и т.п., соответственно, мастеряще направляемы человеком.
Точно также своеобразится техника на четвертом этапе-моменте произведения, со свойственными ему подразделами и направлениями активности человека и природы. Мы, однако, всего этого не будем касаться, заузив поле видения лишь вторым и третьим этапами произведенческого созидания. Причем, — опять же, предельно сжато.
Как было сказано, все многообразие техники («чинов»), на любом этапе созидания, в конечном счете, можно свести к четырем родам: материальному, формальному, целевому и энтелехии (мастерской активности). При этом в том либо ином конкретном случае роды данные непременно специфицируются применительно к тому сущему, в той материально-предметной определенности, где и как созидательный процесс протекает.
Укажем еще раз: произведенческая техника, где бы и как ни служила, ни в коем случае не редуцируема к технике производящего типа. Перед нами отнюдь не узко человеческое «изобретение»: какие-либо инструменты, приемы, методы, операции, которые человек для себя придумал с целью облегчения добычи искомого из предстоящего вещества природы путем его фабрикующего преобразования, навязыванием человекомерных качеств. Даже, коль скоро произведение осуществляется теми же устройствами, приборами, как и в производстве, эти приборы, машины, будучи включены в непроизводящий контекст, светятся принципиально иными смыслами, направленностью, соответственно, сутью. Она состоит, как говорит Хайдеггер, не в «операциях и манипуляциях, не в применении средств» [596], а в естественном, продуцирующем раскрытии потаенно сущего в природе. И это раскрытие, продуцирование совершается не путем предметно-преобразующего воздействия (причем, на уровне механики) человека на вещество природы присвоением потребных исключительно ему качеств и свойств (производство), но путем означенного изведения потаенно сущего в мир, действительность, истину.
Опять же, изведение протекает, как мы видели, совершенно иначе, нежели на производстве. Инаковость, прежде всего, в том, что здесь сущее, таящееся в самой природе (в том числе человека как части, момента природы), выращивается, созидается, доводится до зрелости, способности реализоваться, присутствовать действительно, истинно, в окружении других вещей. При этом и сами последние, как и действительность, приуготовляются для принятия, впускания в свой круг данной вещи, что, собственно, и выражает четвертый этап-момент произведения.
Заканчивая мысль, укажем, что и природоподобная, аддитивная, даже естественная техника сама по себе, строго говоря, еще произведения не дает. Все здесь упирается в то, с какой целью, как мотивированный, каким образом ее человек использует, как располагает ею. Если он (человек) не выбрался еще за пределы производяще-потребительского, «вещного», инструментально-манипулятивного отношения к жизни, — какую бы технику ни дать в руки, — она станет функционировать только и только производяще, со всеми, вытекающими отсюда следствиями. Это, между прочим, уже хорошо знает Жак фреско [597]. Но, с другой стороны, коль скоро наш человек научился мастеряще относиться к действительности, постиг поступающе-осваивающий подход, стал не фабриковать, но продуцировать, то и обыкновенный молот или резец, — что угодно, — начнут под его руками работать естественно, природно, изводя сокрыто сущее в непотаенность.
Так что, во многом дело упирается не столько в создание новейших технологий, сколько в то, чтобы нормально (человечно и событийно) располагать, вот, наличной техникой во имя, опять же, подлинно продуктивных целей. Собственно, не это ли уже являла социалистическая действительность нашей страны. Что правда, перекосов, ненормального обхождения с техникой, с природой и человеком тут тоже хватало с головой.
Помимо названных, так сказать, «отприродных» моментов, произведенческая техника вмещает в себя со-творческую деятельность человека с бытием в вышеуказанном смысле. Здесь человек поступает, помогая природе про-из-вод-ить вещи на свет, корректируя ее чины и силы в нужном, — причем, и природе, и себе (не забудем, он тоже природа), — ракурсе. Так что, будучи не исключительно человеческой принадлежностью, выдумкой, достоянием, произведенческая техника есть средство продуктивного созидания бытия совместно с человеком, когда последний участвует в данном творчестве на, скажем так, «ведомых ролях».
Следует при этом понимать, «роли» данные лишь внешне схожи с тем, как (что мы видели) со-творчествует с бытием человек натурально-личной практики. Своеобразие места и роли созидающей активности событийного мастера некоторым образом схватывается из аналогии, чем отличается возмужалый человек, вызревший до способности самодеятельно осуществлять свою активность, — к тому же, выдерживая со-присутствие бытия, — от ребенка, который почти совершенно не самостоятелен, постоянно нуждается в абсолютной опеке «старших», родителей, не способен сделать ни один шаг без их поддержки, помощи, подсказки.
Событийный мастер вызревает до настоящего со-творчества с бытием. Причем, со-творчества осознанного, осваивающего, свободного, со всеми, вытекающими отсюда, следствиями. И сотворческая роль его, поскольку протекает произведенчески, тоже носит естественный (бытийный) характер.
Поскольку, далее, произведенческая техника (как и произведение в целом) есть арена творчества человека с бытием, по бытию, постольку здесь человек проникается потаенно сущим и вместе с бытием изводит его в действительность естественно, не нарушая истины. Процессы открытия, изведения, одействления сущего, в том числе человека, — хоть и разворачивают свернутое в себе, наращивая, развивая его, — совершаются, как мы знаем, при сохранении его самости, особности. Таким образом, открываемому и открывающемуся в свойственной ему полноте, сущему, — равно миру, действительности, — не навязываются односторонние (утилизующие) цели и устремления, что имеет место в производственной активности. Вот почему, опять же, произведенчески-технические процесс и, изведенный в открытость, результат не может не быть истинным (в смысле алетейи). В этом смысле и само участие (активность) человека в произведенческом процессе, обхождение им здесь с техникой, конечно же, не может быть сведены к той самой бездушной, механистической активности (от actus), которая наблюдается в делах производяще действующего человека. Если мы и используем довольно часто термины, производные от выражения «активность» касательно произведенческих дел, то, разумеется, наполняя их совершенно иными смыслами и значениями. А именно — восходящими к поступающе-осваивающему обхождению человека с действительностью. А это обхождение, как показано выше (см., например, 3.6.), предполагает новую этичность, этичность произведенческую: несовместимую с производящим существованием людей, восходящую до онтологизма, высокой сознательности, осваивающей моральности, свободы, заботы в подлинном смысле.
Понятно, что место и роль рассматриваемой техники, да и отношение к ней, совладание ею человеком формируется не в раз, но постепенно. С непроизводящей техникой человек имеет дело и в условиях производства. И, конечно же, пытается обходиться с ней тоже производяще. Но по мере усложнения непроизводящей техники, ее массового характера в делах создания вещей, обретением ею подлинной естественности, усложнением, затруднением возможности относиться и пользоваться ею производяще, одновременно с созреванием в человеке непроизводящего сознания и мироотношения, — зреет, соответственно, и отношение, обхождение с новоявленной по существу своему техникой.
Наше краткое описание произведенческой техники завершим заключением Академика Ковальчука. Человечеству сегодня следует твердо понять, коль скоро оно хочет выбраться из гибельного уклона от неуемно производящей активности, помимо цели жить и творить произведенчески, — создавать природоподобную и естественную технологию, — никакой другой стратегической цели-перспективы у нас нет и быть не может. «Новый стратегический приоритет научно-технического развития — это интеграция, слияние наук и технологическое освоение результатов междисциплинарных исследований. А базой для этого является опережающее развитие принципиально новых междисциплинарных конвергентных фундаментальных исследований и междисциплинарного образования» [598].
И, уж коль скоро дело упирается в образование, должно быть понятно, что вместе со всем этим, больше, как бы опережая, предвосхищая все это, предстоит преобразовать самого человека в направление осваивающе-произведенческого мироотношения. Это, в свою очередь, как мы неоднократно подчеркиваем, предполагает подведение под данную образовательную систему, работу осваивающе-произведенческой мировоззренчески-методологической платформы. Лишь так окажется возможным стать на твердую почву принципиально нового технологического творчества, являющегося, в свою очередь, сердцевиной развертывания осваивающе-продуктивного созидания как способа существования подлинно человеческого бытия в мире.
11.1.7. Человек и утверждение произведенческой практики.
Выше о произведенческом человеке, в частности, о том, каким и почему он должен быть, — о его определяющих чертах, отличиях от человека производящего, — мы немало говорили. Причем, — почти во всех разделах, особенно касающихся социализма. Описан произведенческий человек в становлении и другими нашими публикациями, на которые часто ссылаемся. Что человек постоянно пребывает в центре нашего внимания, вполне понятно: предмет осмысления настоящего исследования («практика») этого требует.
На самом деле. Как бы мы ни «танцевали от печки» по имени «практика», — она есть практика человека. Другими словами, — то, где и посредством чего человек не только существует, проявляет себя, но и возникает, единственно возможен. А, с другой стороны, будучи всегда человеческой, практика без человека, вне связи с ним, — тоже немыслима. И это — несмотря на то, что практика выступает ареной встречи человека и бытия, будучи поприщем соприсутствия, со-трудничества их обоих. Хоть она и задает, предопределяет человека, хоть он не единственный ее участник, тем не менее, и он, в свою очередь, определяет существо и протекание практики. Поскольку его специфика прямо и непосредственно отлита спецификой практики, постольку понимания того, что есть человек, каковы его особенности, открывает и саму практику. То есть, как указывалось в самом начале настоящего исследования, осмысливая человека (как некоторую чтойность, субстрат), по сути, мы характеризуем и практику. Ведь способ существования (практика) предмета, называемого «человек», неразрывно, сущностно связан с ним как чтойностью, субстратом. Человек, подобно любому целостному предмету, нашли мы, характеризуется двумя, диалектически связанными сторонами: способом существования (движения, точнее, практического движения, практики) и чтойности (субстратности). Эти стороны друг без друга почти ничего не значат, невозможны. Также, как, характеризуя чтойность предмета, говорят и о его способе существования, описывая практическую деятельность, мы раскрываем человека по чтойности, субстратности, субстанциальности, истине. Опять же, не зная человека как чтойность, мы ничего серьезно определенного не скажем и о его движении (практике). Точно также — наоборот. В обоих случаях мы утратим подлинность понимания. Так что, хочешь, не хочешь, но без осмысления человека (причем, не только по его чтойности) в попытках прояснить практику, причем, на подступах к ней, не обойтись.
Итак, обратимся же снова к человеку. При этом, дабы не повторяться, позволим себе ограничиться лишь некоторыми замечаниями на этот счет. К тому же, — касаясь преимущественно образования человека в произведенческом предметотворчестве.
Будучи со-творчеством человека и бытия, произведенческое предметотворчество (как и человекотворчество), по большому счету, носит поэтический характер. Выше мы не раз указывали, что, формируясь на предметизующем поприще, человек вызревает и выступает мастеряще, мастером. В такой со-зидательной, со-вместной деятельности, когда человек-мастер помогает матери-природе изводить в открытость таящееся в ней, он достаточен именно в том, как есть, неотчужденным человеком. В этом смысле ему нет нужды преображаться в какие-то там «сверхчеловеки» («киборги», «трансгуманы», «постгуманы» и проч.). Вместе с тем, недопустимо низводить его до, сплошь да рядом встречающегося нынче, «исполнителя»: «кнопкодава», примитивного оператора, перекладывателя бумаг, информации, дивидуальной «упаковки» (тем более, симулякра, мутанта) и т.п.
Далее. Благодаря и в процессе произведенческого обхождения с естественной или природоподобной технологией, даже технологией, доставшейся от производства, человек в своей активности не может быть низведен до состояния репродуктивности, исполнительства, узкой специализации. Того хуже, «приставки к машине», функции. Больше. Нет в произведении в строгом смысле ни рабочих, ни инженеров (по крайней мере, в классически-производящей данности). Если человек и занят на известном поприще, скажем, медицины, то, в принципе, он способен достаточно скоро переориентироваться, переучиться на деятельность в другом амплуа. Во всяком случае, то обстоятельство, что я исполняю труд медика, работаю врачом в соответствующем учреждении, ничуть не отражается на том, что я и как человек ограничен узко-врачебно относиться к вещам. Поприще, на котором произведенчески созидающие люди подвизаются, не обусловливает неизбежность их привязки к данному роду деятельности за ее пределами. Человек в этом смысле не отчужден, не «испорчен» трудом, коим занят.Оон гармонично и целостно образуется и утверждает себя в мире. Не в этом ли во многом состоит смысл понятия «всестороннее развитие человека»!..
Уходит в прошлое положение, когда производящая специальность, Труд калечит работника, превращает его в «частичного человека» (Маркс), в «приставку к машине», в «специалиста». Того хуже, — вконец расчеловеченного симулякра, штифтика. Произведенческая практика не нуждается в, характерных современному производству, примитивных клерках, исполнителях незатейливых («служебных») функций, превращающих людей в одномерных и непотребных мутантов, «креаклов», «офисный плонктон». Нужны всесторонне и гармонично развитые люди.
Неплохо передает смысл того, о чем речь автор, к которому мы не раз обращаемся. «Новые технологии (гибкие роботизированные обрабатывающие центры) на новом уровне воспроизводят средневековый, цеховой способ производства. Это когда мастер с подмастерьем делали ту или иную вещь от начала до конца сами, без всякого разделения производства на отдельные операции (как на мануфактуре или на заводском конвейере), причем не наугад (свободная конкуренция), — а строго по заказу конкретного потребителя. Разве роботизированный ОЦ не намного производительнее ремесленной мастерской? Он равносилен тысячам таких мастерских» [599].
Коль скоро человек не отчуждается в рыночного человека или в другие разновидности своей извращенной данности, — потребляется, образуется не в качестве одномерной, отпавшей от бытия, «вещи», способной лишь утилизующе относиться к жизни, — он не может не формироваться всесторонне, гармонично развитым, присутствующим в теснейшей близи бытия. Вот, в этом плане такой человек действительно и подлинно свободен. Главное — сам труд его становится свободным. Он измеряется только и только свободным временем, но никак не необходимым рабочим временем.
Вместе с тем, непременно формирующаяся и господствующая в произведенческом мире общественная собственность, общественные производственные отношения обеспечивают все это. В придачу, они также не «частностят» человека, подобно тому, как он оскопляется (классифицируется, «отслаивается»), присваиваемый частнособственническими отношениями. Нет необходимости доказывать, что произведенческая практика не терпит частнособственнические отношения, в каком бы виде они ни выступали. Она требует исключительно отношения общественно-собственнические, отличные в этом смысле даже от социалистического своего аналога, поскольку последний во многом страдает напластованиями от частной собственности. Именно развитые общественно-собственнические отношения создают и подкрепляют все предпосылки формированию, ответствующего им, равно времени, бытию, истории, своей созидательной активности, постсоциалистического человека.
Так как в произведенческой практике человекотворчество и предметизация вершатся не только без нарушения и насилия над природой, но отправляясь от нее, под ее «аурой» (Т. Адорно), следуя ее влечениям, в событийном произведении человек осуществляется, сохраняя, врачуя, содействуя, короче, заботясь о самоосуществлении и развертывании природного окружения, сущего вокруг и внутри себя. И забота данная (подлинно экзистенциальная, исцеляюще-пасторская), несравнимо емкая по сравнению с тем, как ее может проявить производящий человек.
Если, далее, производящий (особенно промышляюще) человек безоговорочно «исчезает» в результатах своей активности, — что является одним из важнейших факторов его отчуждения, — то абсолютно противоположным образом обстоит дело в произведенческой практике. Человек как автор, творец здесь сохраняется во всей присущей ему уникальности, личностной и экзистенциальной неповторимости. Он не «порабощен» созидаемой предметностью, не обезличен, не превращен в поставку для произведения и ее действительности. Следовательно, не отчужден и в данном отношении. Произведение как таковое в этом и не нуждается.
Произведенчески являя свету про-дукты, очеловечиваясь в них, человек-автор, вместе с тем, настолько богат и разносторонен, так неисчерпаем, что созидаемая предметность не способна «захватить», вместить его сполна. А, с другой стороны, автор в данном процессе как бы «от-сваивается» от воплощенной истины, «убегает в тайну» (М. Хайдеггер). Кстати, этой особенностью характеризуется и событие как таковое.
Но про-из-вод-ящий человек, сказали мы, творит не только себя и для себя, не только для времени и бытия, но также для другого человека. В произведении (и как процессе, и как результате) обязательно присутствует «адресат»: другая личность, экзистенция, иное человеческое бытие, общество и даже публичность, к коим автор обращен, вопрошая, ответствуя, выражая как-то свое отношение к ним. Произведение — средоточие диалогической коммуникации человека с другим человеком, миром, бытием и временем. В этом смысле продукт произведения (произведение), будучи всегда личным и адресным, взывает, среди прочего, к участию, отклику, ответу. Причем, столь же поэтически-творческому, как и оно само. Произведение (и как процесс, и как результат), таким образом, есть форма межличностного, экзистенциального, человеко-бытийного общения. Его, вслед за Г.С. Батищевым, правильно будет именовать «глубинным общением».
Затронутые черты произведения предоставляют человеку основание для истинствования, всецело со-принадлежа собственному подлинному времени, его нуждам и интенциям. Человек способен поступать, соразмеряя свои дела с исторической целесообразностью, следуя долгу, велениям совести. Он находит и сознает назревшие проблемы, противоречия, коллизии в обществе и мире. И, устраняя, преодолевая их, — улучшает, совершенствует (врачует) действительность, удерживается, тем самым, в горизонте событийности (коммунистичности).
Итак, произведенчески-практический человек весьма мало чем сроден производяще живущим людям, пребывающим в совместной жизни друг с другом разобщенно, отпавши от бытийной и даже собственно-человечной основы, «вещно». Кстати, не отсюда ли свою общественную жизнь производящие люди (в основном, либерально настроенные) склонны сводить к тому, что называется «публичность». Соединенные лишь внешне-атомарно, в либерально-публичном обществе, люди никому ничего не должны в человечески-личном и бытийном смысле. Нет ничего такого, помимо довольно узкого набора аксессуаров, обеспечивающих вещно-потребительское, присваивающе-прихватительское существование, что бы пользовалось особым (привилегированным, священным, или каким другим) статусом. Низменное и высокое — все едино, редуцируемо к безличности, бездушности. В конечном счете, — к безжизненности. Везде и всюду усматриваются и устанавливаются раздуховленные отношения вещно-товарного движения. Любое явление имеет товарную цену. Нет ничего, что не покупается и продается. Вере, любви, служению (тем более, в подлинном смысле) нет места. Налицо лишь «торг». Даже семейные, интимные отношения пронизаны духом найма, контракта, купи-продайных, частно-собственнических связей. «Единственно реальные» атомизированные «Робинзоны», — в конечном счете, подменяемые дивидуумами, симулякрами, киборгами и проч., — как понятно, принуждены «договариваться» между собой (для самосохранения, собственной защиты, обеспечения выгод) относительно организации совместной («общественной») жизни, не способной подняться за рамки пресловутой публичности.
Сегодня же она волей заправляющих ею субъектов (мировой транснациональной корпоратократией) буквально насильственно кроится ради устройства на планете «нового мирового порядка», возрождающего средневековую темень в форме всепланетарного цифрового концлагеря, по сравнению с чем антиутопия «великого инквизитора» выглядит просто наивной, романтической выдумкой. Для совместной жизни людей здесь публичности как таковой уже слишком, достаточно элементарной роевости.
Но, как бы там ни представлялась и устраивалась на депопуляторски--трансгуманный манер общественная жизнь, формы реальной общественности, коими существуют производящие (даже не опутанные означенной только что химерой) люди, не имеют ничего общего с общественностью, утверждаемой произведенческим обобществлением. В дополнение к сказанному выше, она (произведенчески обобществленная общественность), объединяя экзистенциальных и человеко-бытийных своих носителей и вершителей, уже соборна и советска по сути своей. Она подлинно демократична. Раздвигается не только до мирности, но также бытийности. Вот почему перед нами не просто общество а мир, человеческое бытие, событие.
Коль скоро произведение выступает, как сказано, своего рода «средоточием» человека, бытия и времени, «земного и небесного», мирского и человеческого, оно — такой способ существования человека, где последний раскрыт гармонической соотнесенностью своих обнаружений: как общественное существо, мир человека, экзистенция и человеческое бытие. В произведенческой коммуникации человек про-из-вод-итель утверждается не только по своей экзистенциальности и уникальности. Произведение далеко не просто то, что можно было бы назвать ареной индивидуального самоосуществления, отгораживающего человека «стеной» от таких же носителей самобытности и «самодеятельности». Напротив, каждая про-из-вод-ящая экзистенция, личность соборно соединяется с остальными и, обогащаясь, пополняясь опытом их существования, отдает себя самораскрытию и развитию, духовно-практическому росту их. Собственно, иначе и не может быть. Разве допустимо усматривать в человеке экзистенцию, тем более, человекобытийность, коль скоро он не идет дальше «скорлупы» собственных эгоистических интересов и жизнепроявлений, не заботится (в подлинном смысле) о своем окружении?
Отсюда, между прочим, следует: поскольку производственная активность людей (выступающих человеческим бытием только косвенно, опосредствованно) создает «вещи», совершенно безличные, бездушные, имеющие лишь товарную «ипостась», полагать, что здесь люди способны на экзистенциальное, тем более, непосредственно человеко-бытийное существование, просто нелепо. Производящий человек не способен стать экзистенцией, человеческим бытием. И если-таки, при господстве производящей практики возможны и имеются экзистенциальные и человекобытийные формы активности, то, с одной стороны, крайне оскопленные, вымороченные, а с другой — отнюдь не благодаря тому, что они реализуются производяще...
Укажем еще один момент, как бы повторившись даже. Из сказанного должно быть ясно: осуществляющееся означенным образом, произведенческое творчество (практика), равно существующие такой человекобытийной активностью, возможны не самотеком, стихийно, как, например, существует древний человек натурально-личной практики, еще не противопоставивший себя природе, растворенный в ритмах и процессах «космоса». Не оправдано в этом смысле понимать способ существования традиционного человека (во всяком случае, на уровне индивидуальности) как озабоченный. Тем более, — экзистенциальный, осваивающий. Не верно также, что способ существования данный (по крайней мере, на уровне отдельного человека) образует человеческое бытие, к тому же, событийное. Хотя практика традиционного человека (в силу натурально-личного своего протекания), в общем, носит произведенческий характер, она, тем не менее, такова только в-себе. Потому человеческое бытие как таковое свойственно человеку, находящемуся еще в «пеленках природы», тоже в-себе. В строгом смысле слова, здесь не столько бытийствует человек, сколько о человеке заботится («человечествует») само бытие.
Продолжим далее характеристику человека, соответственно, произведенческую практику, перейдя к осмыслению сути последней, освоения.
Раздел 1.01 Примечания
577. См., например: Алиев Ш.Г. Осваивающая практика: категории — становление — реальность // Там же; его же: Образование событийного человеческого бытия. Философские основания // Там же; его же: Практика как способ событийного человеческого бытия (некоторые аспекты) // Указ. Соч.» его же: Любовь, смерть, бессмертие и осваивающий человек // Там же.
578. См.: Алиев Ш.Г. Философские основания образования событийного человеческого бытия //
579. См.: Алиев Ш.Г. Философские основания образования событийного человеческого бытия //
580. Там же.
581. См.: Р. Барт. Смерть автора // Ролан Барт. Избранные работы. — Переводы с французского, составление, общая редакция и вступительная статья Г.К. КОСИКОВА. — М.: Прогресс, 1989. — С. 233.
582. Маркс К. Экономическо-философские рукописи 1844 года // Там же. — С. 116.
583. Пеньки вместо тайги: как Китай вырубает Россию // см. также: https://vk.com/wall-31631018_378.6 и др.
584. Дмитрий Дурнев. Пора ли отступать с Донбасса: стало известно содержание секретного доклада //
585. Там же.
586. Там же. См. также: Опасные вода и почва Донбасса: эксперт рассказал, что надо делать // Землетрясения в Макеевке и горящая земля в Горловке. Как страдает регион из-за затопления шахт // и др.
587. См., например: Самая сложная ситуация, с запасами воды в водоемах, складывается в Горловке // Вода из подземных источников на территории Горловки не соответствует санитарным нормам и требованиям Землетрясения в Макеевке и горящая земля в Горловке. Как страдает регион из-за затопления шахт // Указ. Соч. — Там же и др.
588. Глава «Курчатовского института» М. Ковальчук выступил на заседании СФ в рамках «Времени эксперта»// Указ. Соч. — Там же; Его же: Лекция Михаила Ковальчука. Природоподобные технологии новые возможности и потенциальные риски 00:44:46 17.05.2022 // https://www.youtube.com/watch?v=G0EpAp4HUng и др.
589. Там же.
590. Там же.
591. Леонид Развозжаев. Левые и научно-технический прогресс // http://forum-msk.org/material/society/13533908.html. См. также: Природоподобные технологии — что это? Григорьев Тимофей Евгеньевич // https://www.youtube.com/watch?v=OTOCAs--tMQ.
592. Новая технология 3D-печати алюминием перевернет машиностроение // newsdiscover.net. См. также: Футурологи назвали пять вещей, которые изменят наш мир до неузнаваемости // http://magspace.ru/blog/blog/316808.html; Иван Благой. <Будущее за углом>: объемные 3D-принтеры изменили повседневность // Юлия Красильникова. Иркутский стартап за сутки напечатал дом, потратив 600 тысяч рублей // Аддитивные технологии. Как печатают дома, еду, обувь и даже человеческие органы // https://www.youtube.com/watch?v=Erjq2t9OoJE и др.
593. Глава «Курчатовского института» М. Ковальчук выступил на заседании СФ в рамках «Времени эксперта»// Указ. Соч. — Там же.
594. Там же.
595. См.: Алиев Ш.Г. Образование событийного человеческого бытия. Философские основания осваивающего образования // Там же. См. также его же: Любовь, смерть, бессмертие и осваивающий человек // указ. Соч. — там же.
596. Хайдеггер М. Вопрос о технике // там же. — С. 225.
597. Глава «Курчатовского института» М. Ковальчук выступил на заседании СФ в рамках «Времени эксперта»// Там же. См.также: Эксклюзивное интервью с президентом НИЦ 'Курчатовский институт' Михаилом Ковальчуком. Полная версия.mp3 // https://www.youtube.com/watch?v=MPlFsfaCRhQ.
598. См.: Жак Фреско. Проектирование будущего // М., 2012; Жак Фреско, Роксана Медоуз. Все лучшее, что не купишь за деньги // М., 2013.
599. Максим Калашников. К времени “после капитализма” // http://forum-msk.org/material/politic/12025706.html.
Практика общий охват извне11. 1. 1-7
© Copyright: Шамсутдин Алиев, 2023
Свидетельство о публикации №223090400885
Свидетельство о публикации №223090400885
Рецензии