Сарафанное радио

Представьте яблоню, к которой привиты веточки разных сортов и разных периодов созревания. Да, её корень увидеть можно, если глубже копнуть, но не менее интересны и привитые веточки. Сказка, как и яблоня в течение времени обрастала дополнениями и интерпретациями, использовала богатый запас бродячих из сказки в сказку сюжетов. Чем древнее сказка, тем больше она претерпевает изменений за счёт частого пересказа и обретает собственное семейство. А.Н. Афанасьев, составляя сборник «Народные русские сказки» систематизировал сказки по сюжетным признакам. Например, сказок семейства «Морской царь и Василиса Премудрая» только в его сборнике насчитывается около восьми, каждая звучит как интерпретация одной сюжетной линии и каждая о своём: о запродаже и престолонаследии, обучении колдовству и борьбе за жреческую власть, но в основе этого семейства лежит обряд жертвоприношения Водяному. Сказки «Три царства – медное, серебряное и золотое» имеют богатое семейство, но основаны на исходном обряде сватовства. В течение времени сказки приобретают ярко выраженный астральный мотив: к трём царевнам добавляются символы: золотые перстни, золотые клубочки, змеи, охраняющие их покой, бриллиантовое царство звёздного неба. Появляются некие астрономические шифры, выраженные в поведении героев, описании жилищ, цифровом наборе. 
Сказки могут быть  нашими туземными, а могут  частично  заимствованными у других народов, но обрусевшие, развивающиеся вместе с культурой своего  народа. Поэтому, прежде чем  искать потайные смыслы и шифры той или иной сказки необходимо заглянуть в её историю. Кажется,  если сказки русские, то и придуманы русскими, но поскреби некоторые из них и увидишь  многонациональную родословную. В большинстве русские сказки – неотъемлемая часть общей славянской культуры. Структуры сказок, поведенческие мотивы персонажей практически идентичны, герои западноевропейского фольклора Ежи баба и королевич Янко дублируются в русской сказке в образах баба Яга и Иван-царевич. Существование южнославянских и западнославянских корней в русской сказке – общеизвестный  факт. Развитие сказки в рамках только славянской культуры не ограничивалось.  В период миграций народов, развития торговых путей происходил непрерывный обмен мифами, историями, волшебными небылицами. Славянские и в частности русские сказки легко могли интегрироваться в сказки другого народа  либо взять элемент сюжета, но остаться в рамках своего менталитета. В свою очередь сказки народов мира имели такое же стихийное многонациональное развитие в них входили  обычаи, ритуалы, бытовые истории свои или приобретённые извне.  В каком-то смысле сказка – это  общий интернациональный котёл из  обычаев, мифов, историй, оставаясь  всё та же яблоней с множеством прививок. На примере одной и той же сказки можно рассказать об обычае, веровании, традиции, представлении о загробном мире, астрономии и т.д.
Отдельно стоит обратить внимание на специфику перевода иностранного текста в раннем средневековье и его влияние на формирование культурного наследия того или иного народа. Религия и фольклор может распространяться с помощью толмачей. Иногда перевод был весьма оригинальный, к примеру,  в 6 веке хронист Малала  перевёл на свой язык не только сюжет о жизни фараона, но и имена героев.   Фараон стал Сварогом, а его сын Гор стал  Дажьбогом. Так, по мнению некоторых исследователей, появились славянские божества неба и солнца. В былине старины глубокой  «Илья Муромец и  Святогор»   сюжет может быть  взят из египетского мифа об Осирисе в переводе Плутарха на латынь и мог исходить уже из западноевропейских переводов 15-16 веков и народной дипломатии. Герои-богатыри примеряют гроб. Первым лёг Илья. Ему гроб не  подошёл по росту,  он из него встал. Святогору же гроб пришёлся в пору,  он просит Илью накрыть его крышкой. Как ни пытался  богатырь потом снять крышку, ничего не получалось, пришлось хоронить.  Египетский миф о  насильственной смерти на русской почве озвучен как  метафора о приходе смерти: гроб по росту, в пору.  Мотивация в двух сюжетах разная, а значит, можно говорить о метафоре,  об обычае примерять гроб и древний египетский миф тут не причём. Илья Муромец хоронит своего друга, одновременно разговаривая с ним.  Обычай общения с умершим берёт начало в архаичном представлении о бессмертии души, в былине сохранён  ритуал, где умирающий жрец передаёт свой дух новому жрецу. Святогор хочет перед смертью передать Илье свой дух, но тот, как истинный христианин, отказывается. Место захоронения – Елеонская гора, а это  знание уже библейских сюжетов. В Западной Европе с древних времён до 19 века в купальские дни приносилось жертвоприношение в виде  великана-куклы, выполненного из ивовых прутьев.  Великан достигал 14 метров, его одевали как мужчину, а в  карман сажали кукольного великана-младенца. Молодые мужчины заходили вовнутрь великана и таким образом управляли им и водили по улицам, затем сжигали. Иносказательно провожали большое взрослое солнце, достигшего пика своего возраста.  В былине подчёркивается масштаб  Святогора (Святого Гора): он поместил Илью Муромца в свой карман.   Вполне вероятно, что былина  могла впитать в себя элементы из общеевропейского купальского обряда.  Сколько здесь возможных  иностранных заимствований? Но былина русская и этим не поспоришь.
Персия, ныне Иран имеет богатейшую древнюю историю, однако сказки впервые были опубликованы в начале 20 века, в 1931 году почти  на 100 лет позже европейских и российских публикаций.  Основная причина  связана с принятием ислама и с нелестным обращением с именем шаха,  но поздняя публикация не умоляет древности персидских сказок. Изустный пересказ настолько прочен и гибок, что способен ещё долго существовать  и процветать  как свободная  неиссякаемая фантазия народа не скованная бумажным носителем. С развитием торговых отношений развиваются, дополняются и обогащаются сказки народов мира, так в частности происходит устный культурный обмен. Устоявшийся  тысячелетиями свой  фольклор и менталитет  каждый народ сохраняет,  не копируя полностью услышанный где-то чужеземный сказ, а лишь вплетая  его элементы в свою культуру.     Персидские сказки перекликаются со сказками Азербайджана, Грузии, западной Европы и России. Сказка «Джастик из горошинки» напоминает «Мальчика с пальчика» и «Ивашечко и Ведьму», «Камала и Шафанун» – песню  «Василий и Софьюшка».  К примеру, «Шахезада и змея» напоминает русскую народную сказку «Волшебное кольцо». Взята ли за основу персидская идея о мудрой змее  или первый сюжет принадлежит славянской народной фантазии, сказать трудно и не факт, что  А.Н. Афанасьевым сохранены  версии пересказов и опубликованы веком ранее. Если теория об общих исторических ираноязычных корнях существует, то сказочных доказательств более чем достаточно. В сказках часто присутствует сюжет о краже юношей девичьего платья на берегу реки. Подобный сюжет встречается и в шумерской мифологии. Мать научила девушку по имени Нинлиль как заполучить мужа: надо пойти на речку, снять с себя одежды и купаться. Она так и сделала.  Могучий богатырь и пастырь богов Энлиль увидел обнажённую,  купающуюся в реке прекрасную девушку, и полюбил её. Вероятно, в обоих случаях речь идёт о жертвоприношении Водяному. В персидской сказке «Заколдованный замок» есть один любопытный эпизод, где герой Бехруз отправился к птице Симург Премудрому на край света. Он надел железные сапоги, взял железный посох и отправился в путь. Около кипариса решил отдохнуть, но увидел, что змей ползёт к гнезду и хочет проглотить птенцов. Он рассёк мечом живот змея и заснул. Прилетел Симург,  принял Бехруза за врага и хотел его убить, но вступились птенцы,  он сменил гнев на милость и выполнил просьбу героя. В русских сказках похожий сюжет встречается довольно часто. С какого языка он был переведён? С персидского языка  на русский или наоборот, а может, взят у другого народа –  вопрос спорный. Например, в известном романе «Гаргантюа и Патнагрюэль» Франсуа Рабле (16 век) можно встретить аналог русской сказки «Вершки и корешки».  Миф «Амур и Психея», фрагментарно созвучный с европейской «Золушкой», оставил свой след в русских сказках  «Финист – ясный сокол», «Волочашка», «Заклятый королевич» и т.д.  Последний вариант  «Аленький цветочек» уже авторский.  В сказках, мифах, былинах и легендах можно найти много параллелей и заимствований. В былинах и сказках упоминается образ библейского Самсона, но уже обрусевшего:  сказочная  царевна  подобно  Далиле выведала у Кощея, где находится его смерть;  индийский Пункчкин бессмертный  и  славянский Кощей надёжно прятали причину собственной смерти,  а Геракл и Иван-царевич отправлялись в далёкий путь за золотыми и «моложавыми» яблоками. Самая широкая экспозиция искусства оборотничества представлена в древних мифах и сказках многих народов. Ненасытный мифический царь Эрисихтон по версии Овидия, пользуясь даром оборотничества своей дочери, продаёт её в качестве животного и она каждый раз возвращается к отцу в качестве человека. Так она кормит своего ненасытного отца до самой смерти.  Она не помогает отцу выйти из сложившейся ситуации, но лишь  ненадолго продлевает его существование. Она пришлый персонаж в  более древний миф о  съедении  человеком самого себя в наказание Деметрой за срубленный священный дуб.  Сытная жизнь благодаря оборотничеству с последующей  перепродажей героя показана  в русской сказке «Хитрая наука». Иван превращается в животное, отец его продаёт, но тут же, благодаря оборотничеству, которому его обучил старик,  наш герой  возвращается домой в качестве человека. В обоих случаях  мы улавливаем единый сюжет о  заботе детей над своими родителями. Откуда, из какой культурной среды он вышел, чтобы оказаться в греческом мифе и русской сказке? В  Древнюю Грецию стекались   мигранты и вполне допустимо, что элементы сказок многих осевших там народов могли трансформироваться в мифы, но вполне может быть и наоборот. Сказители переносили интересные истории в устной форме  из одной языковой культуры в другую, интерпретировали, благоустраивали их своим бытом, а героев нарекали своими туземными именами.
Другое дело – божественная  онтология. В  Древнем Риме греческим богам и героям заменили  имена  своими доморощенными: Зевс стал Юпитером, Афродита – Венерой, Таммуз из Вавилона стал Адонисом в Сирии и Греции, и т.д. Таким образом, религия,  взятая где-то на чужбине, обретает другую родину. Она развивается, корректируется, обогащается,  осваивается в своих традициях и обычаях, постепенно «переодеваясь» в другой национальный костюм. Аналогично Перун был доставлен на Русь и стал предметом поклонения на русской почве. Псевдо-Аристотель (3 век до н.э.) пишет: «Про Медею говорят, что она делала стариков молодыми, погрузив их в кипящую воду». Её можно назвать первой банщицей.  «Медея орудует огнем и котлами (другие) поверили, что она кипятит людей…». Старый или больной человек умирал от горячего пара. Отсюда и пошёл миф. Ершов, автор «Конька Горбунка» вероятно, был знаком с трудами Псевдо-Аристотеля или с южнославянскими сказками, в которых уже использовалась эта история.
 Сказки распространялись не только с помощью «сарафанного радио»,  но и через посольства. В 15 веке посол Англии Коллинз, будучи в России, записал со слов сказителя сказку и впоследствии опубликовал у себя на родине. Длинная история   и обширная география есть даже у «Колобка». Главный герой в разных странах выступает разным хлебобулочным изделием (пирожком, караваем), которое в конце сказки съедает лиса. Поэтому нельзя бесцеремонно утверждать, что «Колобок» исконно  русская сказка астрономического типа, не изучив его семейства. «Повесть о лягушке» и «Повесть о рыбе», записанные в древнеиндийской «Махабхарате»  могут служить  основой в конечном итоге для «Царевны лягушки» и «Сказки о золотой рыбке». Царь лягушек наказал свою дочь за то, что она дерзка и непослушна: если она коснётся воды, то превратится в лягушку. Она заходит в воду по велению своего мужа и превращается в лягушку. Муж идёт к её отцу, бьёт всех лягушек, но жалеет её отца и он в благодарность отдаёт свою дочь обратно.  Кощей превращает свою дочь в лягушку за то, что она умнее его. Иван-царевич делает опрометчивый шаг, и Василиса отправляется к своему отцу. Сказка заканчивается убийством Кощея и освобождением своей суженой. В повести о рыбе великий Ману поймал рыбку, она его попросила спрятать от крупных рыб, чтобы они её не съели. Он поместил её в малый сосуд с водой. Она росла, и каждый раз просила его пересадить в более крупный водоём за вознаграждение. Последний раз он опускает её в море. Рыбка предсказывает цикличность гибели и возрождения Вселенной и спасает Ману от Всемирного потопа. О близости сюжетных линий судите сами. Если от древнеиндийских повестей до сказок и  дошли малые отголоски сюжетов, то уже   изменивших идею и замысел на другие смыслы. Пройдя сотни лет,  использование чужеземных мотивов на другой  фольклорной почве превращают прямое заимствование в случайное совпадение действий и образов.
Коррекции во времени не избежали и сказки.  В  сказках позднего периода с развитием  городского фольклора и более насыщенной информационной среды  могут присутствовать  Яга, Кощей или волшебные предметы  как дань сказочной традиции, но  в целом это уже предтеча рассказа. Как в живописи парсуна – переход от иконописи к портрету так и сказки становятся ближе к бытовому рассказу,  они основаны на реальных историях трагедийного или комического характера.   
Живописность народного языка,  легкая трансформация сюжета русской сказки, символизм, веками обработанный собственный кодовый набор делают её уникальным памятником мировой литературы. Иррациональность, иносказательность сказки превратились в  её неотъемлемую суть,  а наша задача – раскрыть сокрытую в ней логику. Несмотря на некоторые искажения, образовавшиеся в процессе  передачи сказочных сюжетов в течение времени, огромный пласт славянской культуры до сих пор пробивается живым родником через толщу времени. Только в устной форме  человечество могло  сохранять и развивать собственное культурное наследие на протяжении  многих  столетий.