Кайф

Прикинь, какой кайф! Кайф… какое красивое слово! Теплое, потому что много «ка». Буква «како» вообще теплая и уютная. Это вам не ватная, бесформенная от ожирения тетка «В» или пустая без толку бухтящая  «Б», или назойливая зудящая «З».
«Зина, Зинуля…» - это коза.
Ну, да ладно. Прикинь, какой кайф:
Я смотрю на тебя, повернувшись в три четверти, и не просто смотрю, а делаю глазки. Вот так…, нет, еще… и придать чуточку глубины и непосредственности. Они это любят. Вот теперь все. Смотрю ему прямо в глаза. Кажется, клюнул.
«Како?» - спрашиваю.
«Во!» - отвечает.
Но это было мгновение. Я пью чай, он тоже, часы тикают, а так тишина. Сказал бы что-нибудь… Вот если бы он спросил:
«А как ты относишься к стоицизму?»
Я бы сказала:
«Ты имеешь в виду Сенеку?»  И тут я бы не покраснела. Дала бы понять, что и здесь была, и здесь я в курсе.
Я потянулась, и обнаружила, что потянулась пластично. «Должно быть красиво, если смотреть с его токи зрения». Но он не смотрел в мою сторону. Я застыла в этой позе и стала ждать. «Надо что-нибудь у него спросить, тогда он повернется и увидит. А что спросить? Ничего в голову не приходит. Ну, скорей, скорей!
- Ты одобряешь новый законопроект о налогообложении?
«Надо же, отвернулся вообще. Поперхнулся, наверное. Ой, моя спина! Страдать надо красиво, как у Греза».
Через несколько минут часы опять затикали. Я сама их услышала. Он успокоился после кашля и довольно, с облегчительным вздохом, вытянул ноги перед собой.
«Туфли нечищеные» - заметила я.
«Не чищеные», - заметил он и попытался задвинуть ноги под диван.
- Расскажи о себе.
«Примитив» - подумала я. – «Вначале была вселенская любовь,… потом появилась я. Я плыву по волнам, кренится лодка. Соленые капли покрывают меня  и где-то там, далеко от земли Бог сотворил чувство. И не было еще ни мысли, ни слова. Где-то далеко от земли…о, этот свет в конце тоннеля! И светлел образ, но слова еще не было».
Он обнял меня, я по-змеиному изогнулась и вырвалась из его объятий.
«Натурщица» - подумал он.
«Какое твое дело», - возмутилась я. – «Ты обиделся? Правильно. Ты на своем тесте, я на своем. И сидим мы на одном диване и смотрим в одну точку. Вернее, я в одну, ты в другую, но рядом. По-моему, я перестала кокетничать, поэтому так грустно. Посмотри, как осунулся».
И я посмотрела.
«Что это она так сразу? Я ей не понравился? Не может быть! Я сколько раз смотрел на себя и со стороны и поглубже, все во мне хорошо, все мне во мне нравится!» и он с тоской посмотрел на меня.
«Увы» - подумала я.
«Ну, нет! Я пущу в ход всю свою обходительность, она влюбится в меня любимого!»
«Ох, ох! Какой взгляд! Как искренне обожают меня любимую!» - подумала я и слегка улыбнулась.
«Улыбнулась, улыбнулась! Моя бровь вздрогнула, я стал глубже дышать, ах, как это искренне! Ах, как она верит!»
  Театр. Занавес!
Они сидели на диване у самого синего моря. Оно шумит и фыркает, как мой чайник. Я его снимаю с плиты, завариваю чай, море успокаивается. Штиль. Я делаю красивое «па», разливаю чай по чашечкам и при этом красиво улыбаюсь.
«Я весьма доволен собой». Он облегченно вздохнул и расслабил свой позвоночник  «Я заставлю ее меня уважать».
«Я заставлю тебя в это поверить».
Раскрашенные фарфоровые статуэтки закружились в танце любви у самого синего моря. Перед ними плавали два белых лебедя, а кулисы были украшены розами. Слезы умиления из-за влажности воздуха долго не просыхали, и чем больше их появлялось, тем сильнее нарастало желание высморкаться.
Я стала в четвертую позицию и сделала рукой плавный припарасьон: «Тебя любят уже двое: ты и я. Ты доволен».
Он сделал глубокое демиплие и выпрыгнул из него, как юный птенец: «Очень».
Этот спектакль продолжался еще долго. Разошлась публика, увяли розы на кулисах, а лебеди улетели в теплые края. Мы танцевали, но не было чувства, и слова остались невысказанными, а мы безгрешными.