Новые лица

               
  “Говорили, что на набережной появилось новое лицо: дама с собачкой."
                Антон Чехов


   Какое счастье сам себе выберешь, тому и рад будешь… Появилась как-то у Дрозина занятная привычка проводить пару месяцев в году за рубежом. Но не где нибудь, а в местах замечательных своей природой, подобной той, что окружала его с раннего детства и до самого отъезда в жаркие края, где пришлось ему заново научиться жить.
Его поездки за воспоминаниями начались как-то спонтанно, хотя быть может и вполне ожидаемо, после того, как путешествия ради познаний географических утратили всякий интерес. Тут-то и появилось у него желание ездить по миру в поисках удовольствия душевного, а где еще можно его найти, как не в местах, напоминающих годы детства, молодости, первых увлечений и много чего еще…
Какое-то время такие путешествия были интересны и оправдывали себя, пока безмерное стремление общества к наживе не захватило и те места и, как всегда, все испортило, включая и отношения между людьми.
Однако решение проводить дома весь год тоже представлялось ему не из лучших. Так ведь и свежих впечатлений нет, и всегда приходится чем-то заниматься: то краны в ванной чинить, то белить и красить, то еще массу всяких дел по дому делать, не говоря уже о стирке, уборке и прочих привычных вещах. А если даже и дел никаких не найдется, так что ж, тогда станешь дрыхнуть весь день на диване ? Та еще будет жизнь… Просидишь вот так часть лета, поймешь, что зря, да соберешь в итоге вещички и снова двинешься в путь.
   В своих путешествиях Дрозин от домашних занятий все равно не отвыкал. В снятой на время квартире, ради собственного же блага, приходилось ему заниматься почти тем же, что и дома, разве что краны чужие не чинить. И отдых, таким образом, превращался всего только в отсутствие забот о доме собственном и условное игнорирование того, что там, в доме его и вокруг него, происходит.



  - А я не буду заниматься стиркой и готовкой, - категорически заявляет Эмма, - и потому квартиру не собираюсь здесь снимать.

   Как вывод, ей нужен отель.  А это значит - уютный номер с услугами, плюс что ни день сауна, бассейн и массаж, а к ним еще вдобавок и кремы, бальзамы, чаи и экзотические напитки. И не позабыть бы ко всему про магазины, рестораны, салоны красоты и прочие "обязательные" радости, которые может позволить себе отдыхающий вдали от родного дома человек, тем более - человек обеспеченный. А уж если он не один, а в компании, да компания - исключительно женская, удовольствие, пусть и за дорого, любого домашнего уюта стоит.

   Он никогда им в этом не признается, но по себе знает, как они правы... В этот его приезд, поселившись в старом деревянном доме, где, казалось на века, сохранились запахи гнили и сточных вод, и без всякого стеснения обитали во всех углах мохнатые пауки, моль и еще невесть какая гадость, пришлось провести ему первые несколько дней малоприятной и далекой от привычного быта, но все же долгожданной жизни. И долгожданной была она уже потому, что сразу же за порогом этого скверного жилища начиналась жизнь желанная, ни на миг им не забытая и зовущая к себе многие годы во сне и наяву.


 
   С парой довольно привлекательных женщин Дрозин познакомился чуть ли ни сразу после приезда. Из общей массы отдыхающих они выделялись медицинскими масками, которые, казалось, никогда не снимали с лица. К тому времени в этом предмете уже не было нужды, поскольку пандемия прошла, и оттого странно было видеть еще кого-то избегающего заразы, которой на самом деле нет.
   В один из дней эти женщины мелькнули рядом на тенистой аллее, в другой - что-то высматривали в витрине местного бутика, а однажды вечером неожиданно оказались в одной с ним очереди к кассе местного супермаркета и стояли так близко, что он, без труда и как бы невзначай, мог с ними заговорить.

  - Не из наших ли краёв ? - обратился он к ним на языке “понаехавших”, и получив утвердительный ответ, продолжил уже по-русски. - А из какого будете города ?
  - Я из R., - ответила одна, зная очевидно, что название произведет хорошее    впечатление. Другая промолчала.
  - А я из M., - парировал он, уверенный, что и его ответ их заинтересует.

Здесь разговор прервался: дамы разбирались еще со своим товаром, а он уже приблизился к кассе.

  - А Вы не подскажете, какие нам сигареты выбрать ? - неожиданно догнал его вопрос дамы из R., - вечерком хотим себя побаловать.
  - Нет, я не курю… но тут приметил, женщины курят какие-то тоненькие… по-моему из тех пачек, что рядом с кассой лежат.

Тут уже и платить Дрозину пришлось, а получая сдачу, он, чуть повернувшись в сторону дам и стараясь не казаться назойливым, как бы вскользь, бросил:

  - Ладно, пересечемся еще…
  - Пересечемся, - возвратился тут же ответ.

 “А ведь, скорее всего, и не увидимся больше” - подумал Дрозин, выходя из магазина. По собственному опыту знал: случайные встречи редко повторяются. 
   Однако в том городке, к его удивлению и даже некоторой радости, такое оказалось возможным: и двух дней не прошло, как все трое встретились вновь.
   Тем утром дамы не спеша прогуливались по местному парку, когда он буквально выскочил на них, привычно делая пробежку в том же районе. Удивленный, но как всегда находчивый, он тут же присоединился к ним и вполне по-свойски заговорил о погоде, перелетах в те края и о прочих незначительных вещах, которые принято обсуждать в подобных случаях.
Поддерживая разговор, женщины устроились на парковой скамейке, и он попытался разглядеть их получше. Масок на них с утра не было, но густые челки и большие солнечные очки все же скрывали верхнюю часть лиц. Он давно знал эту женскую уловку таким способом прятать свое лицо, пока основательный впоследствии макияж не сделает его таким, каким оно по определению должно другими восприниматься. Вниманию Дрозина в данном случае достались только носы и подбородки, что для полного впечатления ему было явно недостаточно. Однако показалось ему занятным, что тогда, как дама из Р. деликатно присела на край скамейки, приятельница ее буквально взобралась на нее верхом, распластавшись и развернув ноги так, будто псина какая собиралась почесаться.
В этом положении находилась она все время их недолгого разговора, неопрятная и непричесанная, с пучком сколотых кое-как на макушке волос. Рот ее, когда открывался, доставал почти до ушей, а губы казались воздушными шариками под ее носом.
   Обменявшись с дамами еще парой-тройкой незначительных фраз, Дрозин отправился завтракать, и знакомое “еще пересечемся” догнало его уже в пути, а следом:

  - В парке вечером будет музыкальный фестиваль. Подходите.

   Вечером дамы "признались" ему, что были в отпуске. Еще недавно обе работали "на государство", а теперь, освободив “тепленькие места”, выбрали время для собственных развлечений. Понятие это в их представлении имело в виду летнюю поездку на отдых, который, помимо отдыха в непосредственном смысле, означал еще и экскурсии, рестораны, шоппинг и безусловные посещения SPA. Выяснилось также, что семейные узы дам давно не обременяли и, растратив значительную часть жизни на охоту за “неудачниками”, однако так и не обеспечив себе постоянный статус замужних дам, занялись они, как водится, обустройством жизни собственной, хотя каждая могла самой себе признаться, что на самом-то деле процесс этот, стартовавший еще в девичестве, ни на минуту не прерывался ими никогда.

   Следующие несколько дней позволили Дрозину устроить себе нормальное жилье и, параллельно, лучше узнать новых знакомых.
Маски все еще мешали ему разглядеть женщин достаточно хорошо, но между тем, когда те их зачем-то опускали, взору открывались некоторые, прежде скрытые, детали лиц, способные дать ему какое-то, хотя и частичное, представление о дамах. Надо сказать, что при достаточном упорстве ничто не помешало бы ему создать вполне объемное представление о них, но он себе в этом намеренно отказал, верно понимая, что реальным назначением масок было лишь желание их обладательниц привлечь к себе дополнительное внимание, в то же время давая возможность им самим, в случае необходимости, держаться на безопасном расстоянии от других.

 “Постепенно все и так прояснится” - решил он.

   Кстати, обратил он внимание, что дамы в среде отдыхающих держались уверенно и с достоинством, а с работниками сферы обслуживания и торговли, к тому же, были взаимно приветливы, обходительны и добры. Дружелюбие буквально витало вокруг них, когда неторопливой походкой и раскланиваясь во все стороны, двигались они вдоль рядов местных лавок, по пути заглядывая в уютные кофейни. Днем и вечером были они элегантны и по любому поводу, а иногда и без, демонстрировали свои новые наряды, что, как представлялось Дрозину, вынуждало их постоянно заботиться о своевременном обновлении собственного гардероба. Этому занятию и посвящали они вторую половину дня, в то время как первая была ими предоставлена полноценному отдыху.
   Еще через пару дней маски все же были окончательно сняты, и тогда Дрозину беспрепятственно открылись скрытые ранее холеные мордашки, покрытые приличным слоем макияжа. Безусловным было, что дамы уже далеко не молоды и, помимо ухоженного импозантного вида, ничего особого из себя не представляли. Все та же компаньонка дамы из R. в обычном своем утреннем варианте, нечесаная и немытая, скорее смахивала на примитивную парикмахершу с какого-нибудь провинциального рынка, чем на бывшую кадровую госслужащую, хотя, в сущности, где, как не на этой службе, и держать таких.
Привыкший рассматривать любую встреченную им женщину как некий объект для потенциальных отношений, Дрозин при первом же взгляде на нее интуитивно отмел всякую вероятность близости с ней, в то же время отметив в себе какой-то странный интерес к её образу, нелепому и привлекательному одновременно.

  “Да просто бля..кое у неё лицо” - мелькнула в его памяти фраза старой его приятельницы, объяснившей ему однажды причину такого явления. И он тут же подумал:

  - А и верно… С этой бы - никогда.

   Надо сказать, что дама из R., в отличие от своей напарницы, не имела привычки себя уничижать, была всегда опрятна и поддерживала приличествующий ее положению образ весь день, в то время, как Эмма (откроем, наконец, имя дамы другой) только после завтрака и усиленных процедур в SPA  придавала себе соответствующий ее вечернему дефиле вид. 
   Имя ее было редким. С такими именами часто связывают что-то необычное, что не свойственно многим именам другим. Стоит только задуматься, и тут же приходят на память отрывки из потрепанных старинных романов либо образцы классического романтического кино, где навсегда завоевали себе место яркие любовные отношения и приключения той, что имя это носит.

  "Есть ли и в этой Эмме что-то привлекательно таинственное, - думал Дрозин поначалу, - ведь даже внешне не напоминает она тех романтических героинь ? Хотя, кто знает, - продолжал он мысль, - живи она в те времена, возможно, и вокруг нее сплелся бы клубок загадочных отношений, а там, глядишь, и нашли бы место интриги и страсти, которые еще долго могли бы волновать умы многих людей."

Представляя себе ее такой, не мог он исключить однако, что и в жизни Эммы современной не было чего-то подобного, тем более не было в жизни ее обычных интриг. Все, что знал он определенно - сегодня она просто чья-то мать или бабушка, которой еще очень хочется в свое удовольствие пожить.
А вот в лице современной Эммы загадки быть не могло, скорее наоборот. Скальпель, который однажды неудачно коснулся его, не скрыл, а, напротив, усилил неприятные его черты, сделав еще более выразительным вздернутый и слегка сдвинутый набок нос и увеличив до невозможности рот, а разного рода косметические инъекции сделали до неприличия вздутыми ее, и без того большие, губы. Волосы, давно утратившие мягкость и натуральный вид, хаотично торчали на маленькой ее головке, пока каким-то замысловатым способом не умудрялась она к вечеру как-то их присобрать. Что-то собачье было во всем ее облике и, несмотря на стильные наряды и дорогие побрякушки, навешенные на ней в разных местах, присмотрись к ней повнимательней, казалась она обычной старой дворнягой, принаряженной и напомаженной в каком-нибудь салоне недешевых собачьих услуг.
   С ее компаньонкой дело обстояло иначе. Внешний вид для возраста своего имела она привлекательный, хотя, без сомнения, и сама однажды побывала в руках не очень умелого пластического хирурга, а услугами косметолога, безусловно, пользовалась регулярно. Одежда сидела на ней ладно и подчеркивала былую стать, а руки, всегда ухоженные, знали место, дабы лишний раз о возрасте хозяйки не напоминать.
Что же до личной жизни ее, то по собственным, дамы, заверениям знакомых она имела предостаточно, и, как говорила, на все случаи жизни, пользуясь каждым, как личным аксессуаром, когда тому приходило время. Одни сопровождали ее на родине, другие - за границей, а третьи, четвертые и так далее - всегда присутствовали при посещении ею врачей, в походах по магазинам и где угодно еще… Стоило только удивляться ее бесспорному таланту себе, любимой, такую жизнь создать.

   В этом курортном городке Дрозину хватало и своих занятий, но слишком мал был городок, и не так уж много было в нем тенистых улиц, парков и алей, чтобы одни и те же лица не встречались по нескольку раз на день. Так было и с парой этих женщин, которые попадались Дрозину на глаза регулярно.
Постепенно усвоив принцип их существования и маршрут передвижений, он уже совсем скоро без труда мог определить их местоположение во второй половине дня. Стоило по любому поводу случиться где-то хоть самому мало-мальски значимому скоплению народа, как дамы обязательно появлялись в собравшейся толпе, занимали в ней первые места и исполняли самые активные роли. В обычное же время их непременным ритуалом было, вслед за коротким послеобеденным отдыхом, регулярно обходить все бутики и лавки, заваленные местными поделками и разного рода тряпьем и там уже, освоившись на месте, примерять всё, что только было возможно по нескольку раз и безо всякой связи с тем, что они уже проделывали всего лишь днем раньше.
   Дама из R. тряпичные вопросы решала достаточно быстро, в то время, как Эмма присматривалась к каждой вещице подолгу и всякий раз будто по-новому. Она то отходила от нее, то снова к ней возвращалась, давая Дрозину дополнительный повод снова и снова негласно иронизировать над ней. И здесь, также как в местах других, походила она, по его предположению, на некую собачонку теперь уже на выгуле, которая то останавливалась, к чему-то принюхиваясь, то вдруг какую нужду свою должна была утолить, тогда как спутница ее, будто собачонки той хозяйка, предусмотрительно ослабляла поводок и терпеливо дожидалась завершения "важного" действа.

   Похоже, Эмма в какой-то момент не взлюбила Дрозина. Виду не подает, но держится особнячком и, лишь завидя его издали, что-то, уж точно нелицеприятное, своей компаньонке про него талдычит. И причин вроде у нее нет, да разве ж они ей нужны: похоже, уважать его за просто так ей совершенно не хочется, либо загодя ревнует она его к подруге и так предусмотрительно пытается вбить между ними клин. Вот, наконец, и интриганка в ней проявилась: от него-то глазки она отводит, а подруге в то же время то гримаску какую скорчит, то с понимающим видом тихонечко что-то скажет. А та, хоть и помалкивает, но видно, что и нехотя, но Эмме все же подыгрывает.
Так и повелось: завидят дамы Дрозина еще издали - тут же насупятся, переглянутся, что-то одна другой скажут, а уж потом, будто тумблер какой в голове переключат и к нему присоединяются.
Удивляла Дрозина эта их переменчивость. Неискренним было отношение их к нему и все больше укреплялся он в мысли, что раз они против него так настроены и совсем им он не интересен, так и они ему вовсе не нужны.
   Но, “пересекаясь” каждый день, общаться-то как-то надо. И вот, таким манером встречаясь и общаясь, они, на самом деле, все больше друг от друга отдаляются. Разница лишь в том, что, стараясь ему насолить, они только и делают, что шепчутся да кривляются, а он, всё в них примечая, пишет о них рассказ.
   Ни хорошего, ни плохого он специально поначалу не придумывал. Просто, как видел, так и писал. Но постепенно, быть может в отместку за их пренебрежение, стал наделять он их намеренно уродливыми, гипертрофированными чертами, пытаясь таким образом компенсировать свою обиду на них и на кого-то еще, кто имел наглую привычку надменно относиться к нему и людям ему подобным. Писал он и, по ходу, себя убеждал:

   “Может, это ещё ничто в сравнении с тем, что между собой они обо мне судачат”.

   Казалось, еще совсем недавно безо всякой корысти желал он сблизиться с ними. Не были по сути своей они ему близки и, если честно, мало чем привлекали. Ничто их не связывало. Просто чувствовал он обычную людскую потребность с кем-то подобным себе общаться: говорить, делиться мыслями, элементарно находиться рядом. А в итоге, отношения между ними оказались подобны отношениям его с окружающим миром, поскольку и этот мир, с котором он сосуществовал, был нужен ему и, одновременно, абсолютно не нужен. Его отношения с этой парой, как часто и с людьми посторонними другими, были такими же вынужденными, мало приятными, а то и попросту вредили ему, при том, что привычно пытался он эти отношения исправить и, для общего же блага, привести в должный порядок. Все было заведомо напрасно, и всякий раз приходилось ему отступать…



  - Вы долго не появлялись. Где пропадали ? - сама подошла к нему как-то на променаде дама из R.
  - Был занят. Писал всякое… и о вас обеих думал… По-разному... Вот и получается…
  - Я знаю, что из этого получается, - перебивает она его, хмурится и секунду молчит. - Я предполагаю, примерно, что Вы о нас думаете. Но Вы… Вы не правы… - продолжает она теперь уже с укором в голосе, будто давая понять, что он в чем-то виноват.

   Мгновение кажется ему, что она готова заплакать, но потом все же сдерживается и собирается что-то произнести. Выражение лица ее и обиженный взгляд напоминают ему образ другой, много лет знакомой и почти любимой когда-то женщины, встреченной им после очередной их размолвки где-то на платформе Hauptbahnhof *. То был образ сначала просто подруги, позже - любовницы и даже какое-то время предполагаемой будущей жены. Они встречались, расставались, отпускали друг друга под венец к другим и сходились снова, чтобы спустя какое-то время, вновь расставаться и вновь встречаться, но никогда настолько, чтобы сойтись навсегда и, по сути, только и являлись друг другу чем-то вроде опции на неопределенное будущее.
В периоды близости встречи их отчего-то проходили скрытно, начинались поздно и продолжались только до середины ночи, пока кто-то из них первым не собирался отправиться домой. Бывало, ближе к полуночи она неожиданно начинала плакать, и слезы ее, непонятные и будто выжатые насильно, тем не менее поначалу смущали его и заставляли быть к ней внимательней. Тогда он прислушивался к ее невразумительной речи и к тихим ее всхлипываниям, которые, впрочем, длились совсем недолго и прекращались, едва успев начаться. Ещё минутой раньше могло показаться, что вот-вот перерастут они в горький неудержимый плач, когда вдруг она, также неожиданно, как начинала, затихала и тут же смотрела на него улыбчиво, будто извиняясь за нечаянный этот конфуз. О том, что она говорила тогда, уже на следующий день он не мог даже вспомнить, а если все же вспоминал, то никак не мог понять, зачем ей нужно было плакать и что пыталась она этим сказать, потому что до слез ее и после была она обыкновенно улыбчива и весела, и, казалось, просто случайная тень в ту минуту скользнула по ее лицу, будто серое облачко мелькнуло где-то на небосводе. Было это тем более странным и непонятным, потому что улыбка на лице ее присутствовала везде и всегда, очень шла ей и была визитной ее карточкой или, точнее, фирменным знаком. Не будь этой ее улыбки, то была бы совсем другая женщина.
Именно такая, какую увидел он в ней в тот раз на перроне Hauptbahnhof, где, видимо не находя его в вывалившейся из поезда толпе, она сильно злилась. Тогда он заметил ее первым еще до того, как взгляды их пересеклись и выражение ярой злости, буквально исказившее ее лицо, в секунду сменилось маской привычной радости, будто рекламная вывеска вернулась на прежнее место. Еще мгновение назад, неприятное и чужое, лицо ее вдруг обрело прежний вид и снова стало привычным и узнаваемым, но саму ее в тот день он узнал будто заново. Слабость, которую он испытывал к слезам ее прежде, возмутила и потрясла его, и позже, с сарказмом вспоминая притворные ее уловки, он сам же себя и ругал. Но урок тогда выучил и после перестал реагировать на путаные ее слова, мнимые проявления чувств и лживые слезы, когда бы и где бы они ни лились.

   Теперь подобную же перемену, только с точностью наоборот, видел он в лице стоящей напротив дамы. Былое надменное равнодушие и чуть ли ни неприязнь в нем сменились вдруг подобием некоего огорчения и быть может даже сожаления, причину которым она, видимо, понимала, но не знала способа объяснить. И было заметно, что силится она все же что-то исправить.

  - А хотите новую мою новеллу послушать ? - предложил он, словно бросал ей   спасательный круг и в то же время желал продлить в ней такую неожиданную и приятную перемену.




    Садится солнце... Он им читает, то и дело останавливаясь и прислушиваясь к их настроению.

  - А вот этого не было… не было, - сердится раз за разом Эмма. - Здесь Вы приврали, нехорошо это… Враньё...
  - Да ведь и не про вас же новелла, - примирительно отшучивается он, - просто о неких посторонних и не очень приветливых дамах…
 
   Когда совсем уже темнеет и до невозможности наседают комары, они прощаются. Еще что-то хотелось бы сказать, да не к спеху и к тому же - не время уже…
   С тех пор нигде вместе они не бывают, и когда однажды вечером поступает от дам неожиданный звонок, он вспоминает, что уже завтра им возвращаться на родину.

  - Там ещё, быть может, пересечемся, - заканчивает разговор доброжелательная на сей раз дама из R.

   И вслед за этим, очевидно все продумав заранее, он отключает их номер, тем самым определив для себя истории этой конец и, очевидно, не желая больше разбираться, что в ней хорошо, а что - плохо, где правда, а где - вымысел и, даже, возможно, его собственная, едва прикрытая и совершенно необязательная, ложь.
Хотя, кто в наши дни обо всем говорит только правду ?


  *- центральная станция (нем.)