Капустин. Встречи. Глава первая

Шурка и Митька стояли над самодельной картой и решали, куда бежать. Времени найти последнюю контрольную точку оставалось мало. Митька спорил, тыча пальцем в нарисованное и пытаясь соединить с севером  на карте красную стрелку компаса: «Смотри, мы взяли неверный азимут, не туда движемся. Давай вниз по оврагу».
Каждый сентябрь школы дружно выезжали за город. Это называлось «пойти в поход «Золотая осень». Поход совмещали с межшкольными соревнованиями по ориентированию.  Физрук, встретив Шурку после летних каникул, присвистнул: «Ну ты и вытянулся, Санек! Все, будешь теперь за честь школы бороться. Такие длинные ноги должны приносить пользу обществу. Они ж у тебя не для того, чтоб только кеды носить, верно?». И ушел, похлопав по плечу. Так Капустин против своей воли оказался записан, наравне со старшеклассниками, во все спортивные команды, вплоть до этой, по ориентированию. А Митька в ней  второй год, бывалый участник,  опыта  не занимать. Вот и тыкал уверенно  в карту, которую сам же и набросал вчера: «Все, сюда бежим!». Но побежать дальше им не удалось.
 -Шурик! Шууриииик! Щюююрик!
Санька не сразу и понял, что именно его догоняет девчачий крик. Мало кто называл теперь Капустина Шуркой – с тех пор, как перешел в новую школу, он представлялся пацанам Саньком. Ну, учителя, понятно,  Александром вызывали к доске.
- Шууурииик, это яааааа!
Они с Митькой обернулись и увидели, как по косогору летит, раскинув руки, младшеклассница. Она бежала так быстро и так неосторожно по крутому склону, что следом сыпались  камни. Полы   пальтишка распахнулись, словно крылья. «Бабочка, - мгновенно пришло на ум сравнение. – Она словно бабочка!».
Красный берет, синее пальтишко, порыжелый косогор… Охра, умбра, кадмий, кобальт, еще охра, много охры, разной, индиго…
Вот что мелькало в голове у Саньки, когда он, обернувшись и узнав девчонку, без страха летевшую и скользившую на каменистом склоне, ринулся навстречу.
Это была Сонечка. Она упала на него с разбегу, и Санька подхватил легкую смешную фигурку.
- Щюрик, я знала, что обязательно тебя встречу  сегодня, - Сонечка бодалась головой в живот. Черные волосы выбились из-под берета, кудрявая челка лезла на глаза. Она нисколько не стеснялась подбежавшего следом Митьки. Даже не думала. А Капустин, тот – да, слегка смутился от недоуменного взгляда друга.
- Шурик, ты вырос что ли? Смотри, что у меня есть.
Сонечка вынырнула из-под его рук и стала стаскивать с плеч рюкзак. Ей-богу, он только теперь заметил, что за спиной у нее висел рюкзачище. Кто снаряжает сопливых девчонок, словно на рыбалку? И чем она его там набила?
А Сонечка уже торопливо рылась в бездонном нутре: «Ну где же оно? А, нашла, нашла!».
Большое  красное яблоко лежало на ладошке. С полкило.
- Я немножко надкусила. Хотела попробовать, вдруг кислое. Шурик, оно такое сладкое. Возьми.
«Вот еще выдумала. Могла бы давно съесть. Чего таскала такую тяжесть?».
 Санька схватил яблоко, куснул:
- Ты как здесь оказалась? Где твой класс? Тебя не потеряют?
- Там, наверху, - махнула рукой Сонечка. – Я, как тебя увидела, сразу про яблоко вспомнила и побежала. Думала, не догоню.
Она продолжала шумно дышать, и улыбалась, и шмыгала носом. Шурка натянул берет девочке по самые уши. Вот же малышня. И не изменилась нисколько.
- Соня-а! Быстрей! Мы уезжаем!
- Ой….Щюрик…
Синие глаза (фиолетовый кобальт и белила? Нет, индиго и белила. Или ультрамарин?) наполнялись влагой.
- Щюрик, а у меня мама умерла, - и девочка, только что смеявшаяся и радовавшаяся встрече, вдруг присела на корточки и ткнулась ему в колени. У Капустина похолодела спина. Ясно и просто пришло понимание: Сонечка - это Сонечка. Его Сонечка. И всё!
- Митька, - сказал Капустин. – Ты иди, передай нашим, что я уехал.
- Чумной? -  покрутил Митька пальцем у виска. – Последняя точка осталась. Если задание завалим, нам физрук, а заодно и географ с физиком, пары влепят.
- Ну и пусть. Видишь, плачет.
Митька растерянно смотрел на друга.  Он еще постоял секунду-другую, потом взглянул на часы, на компас – и, как заяц, сиганул в сторону. Митька боялся отца – тот отвешивал оплеуху за каждую двойку.
- Вставай, - Санька поднял рюкзак и потащил подружку вверх на гору. – Не плачь. Ты ведь теперь пионерка?
- Да, - не сразу сквозь слезы откликнулась Сонечка. – Ещё в прошлом году приняли.У меня целых два галстука. Я по очереди ношу. Один шелковый. Я не плачу.
Через несколько минут они стояли у автобуса, готового к отправке. На ступеньках со списком в руках старшая пионервожатая прежней Санькиной школы пересчитывала ребятню. Капустина Раиса Дмитриевна узнала.
- Ого, вымахал! В каком теперь классе, Шурик? В седьмом? А выглядишь, как старшеклассник. Прямо Гулливер какой-то. Молодец, что не забываешь свою подопечную. Все, можно ехать, - дала команду водителю.
Целый час Санька Капустин трясся в автобусе с Сонечкой. Они вместе догрызли то дурацкое яблоко, допили чай из ее китайского, на целый литр, термоса. Наливая горячую жидкость в кружку и чуть не расплескав ее на руки, Капустин вновь тихо возмутился: зачем тащить детей в эти дальние «походы»? Пусть бы резвились себе и собирали гербарий в городском парке, там тоже золотая осень. Эти мелкие такие неуемные, набивают чертовы рюкзаки всякой ерундой. Шурка знал, что Сонечка – ответственная девчонка: если учительница или вожатая скажут, она пункт за пунктом наполнит свою ношу никому не нужными вещами типа аптечки, дождевика, кофты,запасных носков, блокнота, книжки и прочей чепухи. Не считая еды. И громадного термоса.
Покопавшись за пазухой, Капустин выудил шоколадку. Девочка так обрадовалась, что, быстренько развернув фольгу, закричала на весь автобус:
- Смотрите, у меня шоколадка!
И стала отламывать всем по крошечной дольке. А эта мелюзга, ее одноклассники, стояла в очередь в проходе и вопила: «Мне, и мне оставь!».
Санька то смотрел в окно, на мелькающие с полосками зелени и багрянца умбра-охристые пейзажи (у него только-только начинался период ученичества, он затягивал, и порою Капустин ни о чем и никак не мог думать, как не о красках и не в красках), то слушал Сонечкину болтовню. Говорила она довольно быстро и непринужденно, а не как раньше - с трудом подбирая русские слова. Красный вязаный берет без конца сползал с затылка. Видно было, что он великоват. Девочка его машинально поправляла, но берет все равно сползал, падал на сиденье или даже под ноги, так что в один момент Капустин сунул его в рюкзак: «Потом наденешь, на улице».  Отросшая челка постоянно лезла в глаза.
- Чего ты ее носишь, - спросил он, - не идет тебе. 
Прощаясь у школы, куда их привез автобус, Сонечка опять обняла, накрепко прилипла, как тогда, на косогоре, и заглянула в лицо:
- Шурик, ты придёшь? Я скущаю.
Всегда, когда волновалась, пробивался татарский акцент.
- Перестань ныть, - грубовато ответил Санька, разнял Сонечкины руки: - Иди давай, темнеет.
И поддразнил:
- Не скущай! Приду.
А сам чуть не заплакал, глядя, как она переходит дорогу - вертит головой налево-направо, туда-сюда. Как птичка.
Других детей встречали взрослые - родители, бабушки. За этой крохой никто не пришёл.  Она сама тащила свой рюкзак, наполненный сейчас еще и шишками и желудями из  леса. Рюкзак отвисал и шлепал по попе, но девочка этого не замечала.
Проводить же её до дому Капустин, конечно, не догадался…
На следующий день Шурка явился к отцу. Давно не виделись.
- Пришел? – Федор Иванович отложил в сторону стамеску и молоточек, сдул тонкую стружку с заготовки. Шишкин. Три медведя. Всю осень будет вырезать. Сколько он уже этих медведей наделал.
- Что хотел?
- Да так просто.
Шурка послонялся по мастерской, пересмотрел всех медведей. Увидел начатое трюмо, оживился:
- О, новый заказ. На ножках хочешь или настольное?
- Не знаю. Думаю пока. Ну, говори, чего пришел.
- Знаешь, папка, - замялся Капустин. Не очень-то и хотелось ему рассказывать кому-либо о вчерашней встрече, но и в себе удержать почему-то не мог. – Я  встретил ту девочку... Помнишь, которая по-русски была ни бельмеса…
Отец  внимательно слушал.
Шурка засмеялся:
- Стала такой болтушкой. Яблоком меня угостила. И косы отрезала. Чего это мода пошла у них волосы отрезать?
- Ну и что? – отец удивленно смотрел на сына. – Отрезала – и отрезала.
- Так они у нее еще и виться стали…
Хорошая память у мальчишки. Как у всякого художника.
- С девчонками это случается, - сказал отец.  – Уж поверь мне, медику.
- Ну да, - согласился Шурка. – Только  зря. Знаешь, какие длинные косы были… Еще мать у нее умерла. Дурак я, не спросил, где живет…
Он задумался, потянулся за шахматами:
- Разыграем дебют? Какими будешь – черными, белыми?
Играли молча и сосредоточенно. Федор Иванович  мог бы рассказать сыну, почему Сонечке отрезали косы. Но не сейчас. Не время. Потом когда-нибудь.