Обычная такая жизнь

 Славка родился на Затулинке, а это уже судьба.
Пока все советские мальчишки играли в «Лапту», «Казаков-разбойников», и прочее, пацаны самого криминального района Новосибирска играли в «Пьяниц» и «Хулиганов», одним словом – в «Жизнь».
Кто и зачем решил заселить некогда новый жилмассив города обитателями трущоб, расположенных вдоль реки Каменки, и разбавить молодыми специалистами, теперь уже не узнаешь. Предполагалось, видимо, что юная советская интеллигенция окажет положительное влияние на криминальный элемент. Но взаимопроникновения не случилось: криминал не обижал интеллигентов, те в свою очередь не пытались перевоспитывать соседей. Так и жили. Дети вовсе перемешались, поди разбери – где чьи – девочки скакали у подъезда через верёвочку, а мальчишки…
 Те, что постарше, играли в «Хулиганов»: караулили жертву, останавливали, приставляли к горлу деревянный нож или игрушечный пистолет и требовали кошелёк, часы, сигареты. Получив нужное, жертву избивали. Били, конечно, понарошку, но всё равно добровольно становиться жертвой никто не соглашался – выбирали с помощью считалки: «Шишел-мышел, пёрнул – вышел», или «назначали» на эту роль одного из «Пьяниц».
«Пьяницами» были малыши. Обнявшись за плечи, они нетрезвой походкой пересекали двор по диагонали, периодически прикладывались к пустой бутылке – обязательному атрибуту игры, и горланили песни.
Славка был уверен, что песни – главное в этой игре, и орал их так самозабвенно, что шедшая с работы мать, застав его однажды за этим занятием, решила записать сына в хор.
Пение в хоре автоматически перекрывало Славке путь в «Хулиганы» по достижении зрелого возраста. Мало того, перед ним открывалась незавидная перспектива стать «жертвой» на постоянной основе. Поэтому Славка воспротивился.  Мать же не могла допустить, чтобы ребёнка воспитывала улица.  Перебрав немногочисленные варианты, остановились на волейболе. И с тем самозабвением, с которым недавно орал песни, Славка начал изучать подачи и приёмы.
Тренировки занимали почти всё свободное время, с уличными друзьями пересекались теперь только в школе, иногда – во время каникул – на улице. Летом родители отправляли его в лагерь или в деревню к бабушке.
Где-то классе в восьмом, возвращаясь с тренировки, он встретил компанию сверстников, которые, успешно отыграв в «Хулиганов», стали теперь хозяевами улиц. Предводитель этой шайки-лейки Батон (Витька Ботвин) окликнул и оскорбил Славку. Тот молча достал из сумки волейбольный мяч и верхней прямой подачей направил его в лоб Батона. Выверенным ударом обидчик был сбит с ног, а Славка заработал себе такой авторитет, что теперь даже пение в хоре не могло бы ему навредить.
После этого случая Батон при встрече протягивал Славке руку и интересовался его делами.
Мила Нечаева из 12 дома как-то незаметно вытянулась и стала красавицей. Батон – тут надо отдать ему должное – заметил это первым. Он стал встречать Милу после школы и провожать до подъезда. Пару раз делал неудачные попытки пригласить её в кино или на дискотеку. Но Мила, будучи ниже сантиметров на пятнадцать, умудрялась смотреть на Батона свысока. И, ни сказав ни слова, дала понять, что кино и дискотека ему не светят.
Батон замеланхолил. Славке некогда было обращать внимание на девчонок – тренировки, сборы, экзамены. Но «грусть-печаль» Батона он заметил, а, узнав о причине, обратил, наконец, внимание на Милу Нечаеву. «Ну, да, – подумал Славка, – в такую можно влюбиться!» – и опять занялся тренировками, сборами и подготовкой к экзаменам.
Милу равнодушие Славки почему-то задевало и даже немного бесило. Но до самого выпускного, как ни старалась, она не смогла обратить на себя его внимание. А на выпускном – подкараулила в школьном коридоре, подошла и поцеловала. Славка отстранился, посмотрел на неё, словно впервые заметив, спросил: «С дуба рухнула?»
– А если нет? – вопросом ответила Мила.
– Значит, спятила, – констатировал он и ушёл, не оглядываясь.
После школы Славка уехал в Омск и поступил там в СИБАДИ (автодорожный институт). Батон за это время сделал две ходки по хулиганке, а Мила окончила кооперативный техникум и стала работать товароведом в новом большом магазине «Сибирь».
Странно, но за пять лет Славка ни разу не встретился ни с Батоном, ни с Милой, хотя наведывался домой на зимних каникулах и ненадолго летом.
В стройотряде после 4 курса он познакомился с Надей из педагогического. Хрупкая такая, интеллигентная, с тихим голосом и огромными зелёными глазами – она казалась ему идеальной. И Славка подумал, что влюбился.
Они загадывали желания, если падала звезда, искали четырёхлистный клевер, пели у костра про «Солнышко лесное», а однажды даже поцеловались. То есть Надя поцеловала Славку в благодарность за то, что он отремонтировал шпингалет на двери в её комнате. Поцеловала в щёку, совсем не так, как Мила на выпускном – едва коснулась губами. Но это что-то в нём всколыхнуло, заставило трепетать.
В октябре, уже в городе, он позвонил Наде, они встретились, сходили в кино и в кафе-мороженое. Славка очень хотел, чтобы Надя поцеловала его снова, но, сказать не решался, а она, видимо, не нашла повода.
Потом в канун Нового года он подарил ей томик Омара Хайяма, а она ему – сувенир: кубик из оргстекла с ромашкой внутри. Надя сказала, что это их лето, увековеченное в стекле. Славка поверил, положил лето в карман и, набравшись храбрости, да и повод был, поцеловал Надю.
К июлю набралось больше 10 поцелуев, а это уже обязывало, и Славка принял решение. Наде, правда, его не озвучил. Хотел сначала съездить домой похвалиться дипломом, и посоветоваться с родителями.
Приехал. Вышел на остановке и встретил Милу Нечаеву.
– Слава! – узнала Мила, – Слава! Славушка! Я так по тебе скучала!
И она поцеловала его сходу. Не так, как Надя – по-настоящему, по-взрослому. Он даже почувствовал во рту вкус мятных леденцов. И не отстранился, не нагрубил, а захотел, чтобы это длилось всегда ¬– и вкус, и поцелуй, и нежное такое «Славушка».
Через две недели они уже ехали с Милой в поезде в Тюмень, где требовались строители автомобильных дорог, и зарплату обещали хорошую.
В Омске поезд стоял почти 40 минут. Какое-то смутное чувство как будто одолевало Славку, но он не смог бы облечь это чувство в слова. И, когда поезд тронулся, стало легко-легко – «правильно» как-то что ли.
Так повелось, что родители приезжали в гости, а они с Милой и с сыном Володькой в отпуск ездили «на Юга», к морю. Дом построили в пригороде. Большой. Забрали стариков к себе. Потом хоронили: сначала милкиных, затем – его.
Сорок лет пролетели: сын вырос, после института женился. И надумал вдруг в Новосиб. Поселился в дедовской старой квартире, где ещё Славка рос. Она стояла закрытой лет десять, а он, молодец, сделал ремонт: стены переставил, балкон застеклил.
Когда внуки появились, Мила стала всё чаще заговаривать, что не видит, как они растут.
Володька встал на ноги, трёшку в новостройке купил. Стал звать теперь их в Новосибирск. Чего, мол, одни там?
Однажды сидели вечером, чай пили, и вдруг решили – едем! Всё нажитое отправили контейнером уже на следующий день, словно боялись передумать. Дом выставили на продажу.
Новосибирск изменился – вырос и вверх, и вширь. Но чувство, что вернулся обратно в детство не покидало ни на минуту.
Славка вышел утром на балкон, солнце хлестануло наотмашь золотом по лицу. Он вскинул ладонь, повернул голову влево и прочитал на ржавой стене гаража: «Больно, но в целом обычная такая жизнь».
Фраза располагала к философии, однако солнце и мальчишеские звонкие голоса во дворе наполняли счастьем. Вспомнилась даже давно забытая считалка: «Шишел-мышел…», а во рту появился вкус мятных леденцов.
– Славушка, вынеси мусор, – подала голос Мила, она с утра возилась с тестом – сын с женой и детьми обещали заглянуть. Славка немного завидовал ей: он не находил себе места в этой новой старой квартире, новом старом городе. А женщины как-то умеют – сходу в новую жизнь.
Он вышел из подъезда, пересёк двор, а, возвращаясь, загляделся на ватагу мальчишек, споривших громко о чём-то, махавших руками.
Высокий седой мужчина с рюкзаком и волейбольным мячом подошёл к одному – самому взъерошенному, что-то сказал, и тот, отчаянно взмахнув руками, как падающий канатоходец, крикнул: «Блин! Дед, я хочу с пацанами!»
Дед грозно сдвинул брови, буквально обрядил внука в рюкзак и подтолкнул в нужном направлении: «Тренируйся иди – вырастешь человеком».
Мальчишка поплёлся на тренировку, как на казнь, держа мяч обеими руками, словно пудовую гирю.
Пацаны сочувственно крикнули вслед: «Пока, Батон!» – но на это «Батон» среагировал дед, мгновенно повернув голову.
– Батон?! – негромко позвал Славка.
Мужчина прищурился:
– Кто будешь?
– Свой, местный!
– Славян? – неуверенно предположил седой.
Они пожали друг другу руки, как раньше, но Витька не спросил: «Как дела?», молча смотрел, и словно ждал чего-то. А потом сказал: «Вот, внука на волейбол отдал.»
– Спорт – это хорошо, – поддержал Славка, – сам-то как?
– Помаленьку, – Батон пристально вглядывался в него, – Вернулся? Совсем?
–  Вернулся.
– И как теперь? – спросил Витька тревожно.
– Как? – не понял Славка, – Нормально.
– Да я о другом – мы с тобой, получается, вроде как…– Батон волновался, – Чёрт, перемешалось всё.
– Что перемешалось?
– Да бабы!
Славка совсем ничего не понимал: «Какие бабы, Вить?»
– Я же это, вроде как по Милке сох.
– Так это когда было? Или… Ты что, до сих пор?
– Не, – Батон даже испугался, – говорю же, перемешалось всё. Я, короче, по Милке сох, а женился на Наде.
– Ну, и?
– На твоей Наде?
– То есть как, на моей, – Славка заморгал даже, вспомнив вдруг стеклянный кубик с ромашкой и стройотряд.
– Вы с Милкой уехали, а через месяц тебе письмо пришло. Я домой возвращаюсь, злой на вас, а в ящике почтовом – письмо. Я прочитал и поехал.
– Куда поехал? – Славка совсем запутался.
– В Корниловку эту. Ну, она, понимаешь, писала тебе, что её распределили в Корниловку – деревня такая. Я и поехал.
– Зачем?
– Хер его знает, – выругался Батон, – может, тебе насолить хотел, может, просто не знал, чем заняться – я же после второй ходки ещё не очухался. Приехал, нашел Корниловку эту и Надю Мухину. Увидел её – маленькую, тоненькую, в очках, и, веришь, защемило в селезёнке…
– Почему в селезёнке? – глупо перебил его Славка.
– Хер его знает, – снова повторил Батон, – и до сих пор, веришь, взгляну – и щемит.
Славка смотрел на него, а прислушивался к себе, но в нём от имени Надя не щемило и не трепетало. Только ромашку и помнил.
– Так это же хорошо, что щемит, – успокоил он Витьку.
– Наверное, – пожал тот плечами.
К подъезду подъехала серебристая «Toyota Wish».
– Мои приехали, пойду, – Славка протянул Батону руку. Тот пожал:
– Давай! Но ты заходи. С Милкой заходите!
– Конечно! – Славка улыбнулся.
– Дед! – навстречу бежал внук Мирон, и у Славке тоже защемило вдруг в селезёнке от счастья, от солнца, от того, что вернулся…