Граф. Тельняшка для Отелло. Рассказ для театралов

        Как-то заглянув на минутку к Сержу,  я застал его за обычно идеально пустым письменным столом, который был на этот раз завален раскрытыми книгами и разнообразной писчей бумагой. Его новенький компьютер похоже перегрелся, а сам Граф выглядел очумевшим от непосильной работы. Он что-то лихорадочно писал на отдельных листках бумаги и тюкал пальцем по клавишам одновременно.  Куча порванных черновиков напомнила мне осеннюю листву,  благо,  что на дворе стоял октябрь.  Зная глухую ненависть графа ко всяческой писанине,  я был потрясён. Граф молча ткнул рукой в направлении кресла, но мне захотелось сначала потрепать друга за плечо.
        - Что случилось? – с тревогой вопросил я друга.
        - Пишу! – выдохнул он.  Лицо его было возбуждённым и подозрительно красным.
        - Пил?
        - Некогда! – с оттенком злобы прошипел Граф.  Тут я испугался уже по-настоящему.
        - Как это некогда! Что с тобой? Что ты сочиняешь?
        - Либретто! - почти без запинки произнёс мой друг.  Я медленно осел в кресло.
        - Как ты сказал? Откуда ты это слово узнал? От кого? Доложи немедленно!
        - Ты что думаешь, только ты такой умный, стихи шмаляешь под пивко баварское. Я тоже заказ взял! Покруче твоих недоделанных!
        - Тебя разыграли, чудо! Либретто чего?
        - Чего, чего! Петручио прибежал позавчера, сказал, что нужно за три дня сочинить либретто оперетты «Отелло», это по Шекспиру, если ты не знаешь. Моя доля: два ляма!  Ему – столько же, за то, что он договорился с пожарником театра «Эрмитажник», вот жаба!  У них там аврал! Денежки-то начальство освоило. Осталась мелочь. Никто не берётся писать за такие бабки, ну а я ломаться не стал.
         - Ну и что там Дездемона? – в шоке прошептал я.
         - Дездемоночка? Да почти готовенькая! – с восторгом крикнул Серж.
         - Ты хоть скажи, что они хотят от тебя? Стихи или проза? Действие происходит в наше время?  Как сейчас любят: Отелло в тельняшке, Дездемона в бикини?
        - Ник, умоляю! Не встревай! Оперетта – это не для тебя. Ты танцуешь-то,  как морской лев на хвосте! Честно говоря, тебя в оперетту и пускать нельзя с твоими Пастернаками и Блоками. Ресторан знаешь – «На семи ветрах»? Вот там через пять дней мы с Петручио стол накрываем!... А насчёт тельняшки, это ты хорошо подсказал!
          Я немного обиделся на Графа. Я бы мог реально помочь ему и даже просто под интерес. Контрмарку я с трудом выудил у Петручио. Тот говорит: «Аншлаг! Сам бывший министр пожалует, англичанку приведёт с собой, пра-пра-пра и так далее, внучку самого Шекспира. Светские львы и львицы на первых рядах»!
           … Ну что я могу сказать. Музыкальное сопровождение: ударные - всех сортов, скрипка – под Дездемону, саксофон – под Отелло, какой-то хриплый рожок – под Яго.  Пушки бабахают. Корабли под потолком летают под флагами вагнеровцев. Прикольно…
          Англичанка выдержала минут двадцать, и смоталась после мощной сцены перетягивания каната. С одной стороны канат тянула команда полуголых венецианок, с другой – команда уже почти голых мавританок. Венецианками командовал благородный Кассио. А мавританками – хитрый Яго, который подбадривал их уколами шпаги в мягкие места. Понятное дело, мавританки победили. Зал был в восторге. Свист и топот стоял, как на матче Спартак – Зенит. Тем более, что самому Отелло Дездемоночка подарила футболку Спартака, а Яго творил свои коварства в шарфике Зенита.
          Я же, как человек более-менее классического образования, был в полуобморочном состоянии. Но решил досидеть до конца. И не зря. Либретто Графа било ключом.
           Апофеозом стала, как и должно быть, финальная сцена. Отелло уже почти придушил Дездемону той самой футболкой (правильно Станиславский говорил: висит ружьё на сцене – должно выстрелить!). Но тут Дездемоночка каким-то образом вытащила из-под подушки электрошокер системы «Каракурт» и влупила мавру по бубенчикам! Как же тот заорал! А в зале наступила мёртвая тишина. Я видел: в ложе режиссер наш великий  Богомольев пот с лица галстуком вытирал!
          Графа вызывали под овации раз двадцать. Цветов – море. А он, подлец,  подстроил так, что бы Петручио ему преподнёс  венок с широкой синей лентой, на которой крупными золотыми буквами (что бы все видели!) было обозначено: «От Вильяма Шекспира»!               
          Я был раздавлен, но за друга был рад. Видно, не зря я его ещё в школе нужные книжки читать заставлял, как Володя Высоцкий говаривал. И своими стихами лет двадцать донимал. Вот, воспитал талант на радость цвету общества.
          Теперь, что бы его навестить, даже мне пришлось у Петручио талончик брать. Мне, правда – бесплатно. А так – всё дамы, дамы и дамочки. Добром не кончится.
          Заходил к нему – на мумию похож стал. Щёки запали, глаза горят, Обзавёлся трёхспальным золотым саркафагом. Говорит: в образ вхожу.
          Теперь у него заказ на либретто мьюзикла «Леди Аида мценского уезда». Вот такое кровосмешение! Грозится самого маэстро Серебрянника переплюнуть и растереть. А в главных героях - трансгендер Левша, говорит, наколки этой леди набивать будет в колонии на берегу Нила на все известные части тела, напевая одну волшебную фразу:
           «Ай люли! Се тре жюли!
           Виски йес под трюфели!»
           У меня в голове покачнулось чего-то. Вернулся домой и сжёг все свои стихи, как никому не нужные мёртвые души. Граф уговорил меня взяться за ремейк «Аскольдовой могилы», но что бы обязательно там князь Серебряный и княжна Тараканова любовь крутили. Говорит:  «Историю Руси никто кроме тебя не потянет. Два ляма тебе, три ляма мне. Петручио – шиш. Он – у меня на окладе. Если не мы, так кто же ещё!».