Часть 3. Глава 26. Признание

Весь день Клава была сама не своя: работа валилась из рук, голова болела, накричала на молоденькую медсестру Алину, хотя ей совсем было это не свойственно. Алина побежала жаловаться заведующему, так что а в конце рабочего дня Борис Михайлович законно вызвал её к себе
«Ну, вот и всё: закончилось его хорошее  к тебе расположение»,  - пессимистично шептало подсознание.
«Ну да, наверное. Но что я могу сделать, когда всё пошло вверх тормашками? Просто какая-то печалька», -  резюмировала ситуацию Клава.
«Потому что на работе нужно думать о работе. А ты о чём думаешь? Какая разница, кто выкупил эти твои чёртовы стекляшки? Иди, пригласи Борюсика домой и отдай ему, наконец, долг. Могла бы и сюда принести», - не успокаивался внутренний голос.
«Я ещё с ума не сошла: одиннадцать тысяч долларов тащить в больницу! И, потом, нужно выяснить, откуда Илья Семенович добыл покупателя? Вдруг деньги возвращать придется?»
«Наплюй, Клавка! Ювелир – не дурак и знает, кому и что продавать. Раз продал – значит так оно и должно быть…»

Осторожно постучав в дверь заведующего, Клава просунула голову. Борис Михайлович что-то писал в истории болезни.
- Можно к вам, Борис Михайлович? – осторожно спросила она.
- Входите, Клавдия Алексеевна. Присаживайтесь. Дайте мне пару минут - я сейчас закончу.
- Да, конечно, вздохнула Клава, осторожно присев на стул к столу, за которым сидел заведующий.
Ей неловко было смотреть на него, потому что чувствовала свою вину за сегодняшний сумбур в голове и работе, но, всё-таки, невольно засмотрелась.
А засмотревшись, услышала какой-то равномерный стук. Клава оглянулась на дверь - ей показалось, что кто-то стучится в дверь, но прислушавшись, поняла, что слышит стук своего собственного сердца. Тук-тук, тук-тук…
«Что происходит, Клавдия Алексеевна? Почему так бьётся твоё сердечко?» - спросила она себя.
«Не знаю… Не понимаю… Мне неловко смотреть на него, но я не могу оторвать взгляд. Возможно, я сошла с ума…» - ответило её второе «я».
«Да он просто купил тебя за одиннадцать тысяч долларов», - услышала Клава обидные слова разума, но тут проснулось её сердце и ответило обидчику:
«Это другая опера. Да, деньги он одолжил. Но его порыв помочь в трудную минуту был прекрасен! Не каждый на такое способен!»
«А спроси его, почему он это сделал? Ведь не каждый, согласись…» -  ехидно вставил разум и резко затих.
- Клавдия Алексеевна, что с вами сегодня происходит? - спросил Борис Михайлович. Оказывается, он давно прекратил писать и ждал, пока старшая медсестра закончит какой-то свой внутренний диалог.
- Что? - от неожиданности Клава вздрогнула.
- Вы где сейчас?  - спросил заведующий.
- Здесь…
- Слушайте, да что с вами такое? Сегодня на вас одни жалобы. Вы собираетесь выполнять свои обязанности, или, быть может, мне поискать вам замену? - в голосе Бориса Михайловича сквозило раздражение, потому что ему казалось, что эта женщина прямо таки игнорирует его в его собственном кабинете.
- Поищите, Борис Михайлович, - не оправдываясь, равнодушно ответила Клава, которой вдруг всё вокруг стало каким-то безразличным и серым.
- Берите бумагу и пишите заявление,  - вконец разозлился заведующий.
- Что? - очнулась Клава. – Вы на самом деле хотите, чтобы я уволилась?
- Я хочу, чтобы вы пришли в себя, наконец, и поговорили со мной.
- Вы из-за денег злитесь, Борис Михайлович? Я вам их завтра привезу. У меня они есть, - еле сдерживаясь, чтобы не заплакать, прошептала Клава. - Хотите, я прямо сейчас привезу?
- Не хочу, - Борис Михайлович встал и вышел из-за стола. - И прекратите врать, наконец. У вас нет денег, вам неоткуда их взять.
- У меня есть, честное слово, - попыталась оправдаться Клава, которую зацепило слово «врать».
- Откуда! Говорите немедленно! Я жду! – гневно спросил Борис Михайлович, и Клаве показалось, что она присутствует на допросе, разве что наручников на ней не было.
- На каком основании вы со мной так разговариваете? Вы что себе позволяете? Я сейчас же напишу заявление об уходе и привезу вам ваши деньги! – слёзы градом полились из Клавкиных глаз, и она резко вскочила со стула, намереваясь убежать их кабинета, привезти деньги, чтобы никогда больше не видеть этого «надзирателя».

Борис Михайлович подошёл к Клаве, взял её за плечи, развернул к себе. Клава, рыдая, пыталась вырваться  из сильных рук заведующего, который, кстати, был классным хирургом.
«Да уж, у хирургов руки крепкие, так просто не вырвешься», - опять услышала она свой внутренний голос.
Обессиленная от переживаний, она просто повисла на этих руках.
- Ну вот вы и пришли в себя… А то я аж испугался: сидите вся такая неживая, взгляд стеклянный, голос мёртвый…  Сядьте, Клавдия Алексеевна, я хочу с вами поговорить. Сядьте,  - мягко сказал заведующий, усадив Клаву на стул.
Клава неотрывно смотрела на мужчину в белом халате, не понимая, что с ней происходит: почему, например, так стучит  сердце, когда она на него смотрит? Это ведь её сердце стучит? Или его? Он стоит так близко, и от него веет такой мужской силой, такой уверенностью, что Клава почувствовала: если он приблизится ещё на миллиметр, - она потеряет сознание.

Усадив старшую медсестру на стул, Борис Михайлович сел перед ней на корточки.
- Только не перебивайте меня сейчас, ладно? Я должен вам это сказать, Клава. Не будете перебивать?
- Не буду, - сквозь слёзы ответила Клавка.
- Хорошо. Вы знаете, я всегда относился к служебным романам как к какой-то пошлости, или как к банальности. Я привык отделять работу от личной жизни. Мало того, я научился никого не пускать в свою личную жизнь. И я много раз видел, как в больнице то и дело преступали эту грань сотрудники. Случались и разводы, и свадьбы, что неизбежно, видимо, в разнополых коллективах, как неизбежно притяжение между мужчиной и женщиной. И я понял, что истребить это влечение, практически, невозможно. И я смирился в отношении своих коллег, но для себя считал такое поведение неприемлемым. Я больше скажу: как руководитель,  я всегда старался бороться с подобными «неуставными отношениями» на рабочем месте. Знаете почему? Потому что любой здравомыслящий руководитель понимает, что нельзя смешивать производственные отношения и личные. Это, в первую очередь, вредно для общего дела. Вы понимаете, к чему я веду? - спросил, наконец, Борис Михайлович, встав с корточек и сев на стул рядом с Клавкой.
- Нет пока… Вы… Вы признаётесь мне в любви? - вдруг спросила Клавка, вытирая рукавом слёзы.
- Нет, ну с вами просто невозможно разговаривать, - заведующий встал со стула и стал нервно ходить по кабинету.
- Простите… Мне показалось, что вы говорите об этом…
Борис Михайлович сел на стул рядом с Клавкой.
- Я ничего не могу вам предложить, Клавдия Алексеевна. Я  - несвободен, и вы знаете об этом. Если бы я мог предположить, что это со мной произойдёт, я бы, наверное, придумал что-то другое. Но мальчика нужно было срочно спасать, поэтому я пошёл на этот шаг. И я не знаю, когда смогу снова стать свободным. Меня тянет к тебе. Страшно тянет, - перейдя на «ты», Борис произнёс то, что давно хотел сказать, и в чём боялся признаться даже себе. -  Я – взрослый, пятидесятилетний мужчина, теряюсь как пацан, когда сталкиваюсь с тобой в коридоре. Я хочу прикоснуться к тебе, но не знаю, как ты к этому отнесёшься. Когда в отделении поговаривали, что ты собираешься замуж, я занервничал. Потом я понял, что что-то произошло, раз тебе понадобились деньги. Я ни о чём не спрашивал, потому что понимал: не имею никакого права. Я и сейчас бы не начал этот разговор, но через неделю еду забирать Маргариту с сыном из Израиля - он прошёл реабилитацию. И я чувствую, что мне нужно будет что-то решать.  Если ты скажешь, что готова подождать - это один вариант. Если ты ничего ко мне не испытываешь, никаких чувств, то я больше никогда об этом не заикнусь, обещаю. Но, повторяю, я ничего не могу тебе предложить сейчас. Я вообще не понимаю, зачем всё это тебе говорю. Наверное, не нужно было.  Знаешь, я вдруг понял, что тоже имею право на счастье, правда в пятьдесят лет это уже какое-то запоздалое счастье получается…
Клавка молча смотрела на Бориса Михайловича. Слёзы высохли, сердце перестало стучать, разум отказывался понимать то, что только что здесь произошло.
- Скажите уже что-нибудь, Клава, - переходя то на «ты», то на «вы», глядя в пол произнёс Борис Михайлович.

Клавка встала и молча пошла к двери. Борис проводил её взглядом, поняв всё. Он хотел было сесть за стол, но спиной почувствовал, что Клавка остановилась.
Она повернулась, всё также молча посмотрела на Бориса и, улыбнувшись, тихо, одними губами, сказала:
- Я буду ждать тебя столько, сколько надо...
А потом быстро вышла из кабинета.
 
Придя домой, Клавка крикнула с порога:
- Серёжка, одевайся! Через полчаса мы должны будем выйти из дома: Николай Гаврилович приедет за нами.
- Мам, а у нас гость, - сказал Серёжа, выйдя встретить мать.
Клава поставила сумку, сняла пальто и прошла в комнату. На диване собственной персоной сидел Лёв  Соломонович Шнайдер. Увидев Клавку, мужчина встал.
- Лёва? - с удивлением произнесла Клавка, а в голове пронеслась мысль: «Боливар не вынесет двоих»… Когда-то в детстве Клавка зачитывалась О’Генри, и этот рассказ был одним из её любимых рассказов. Исключение, пожалуй, составляли рассказы «Дары волхвов» и «Последний листок»… Клавка ожидала увидеть кого угодно, только не Лёву.
Лёва улыбался своей харизматичной улыбкой, показывая белоснежные, совсем недавно сделанные зубы.
- Клавочка, здравствуй, дорогая! – сказал он и как-то по-отечески обнял Клавку.
- Здравствуй, Лёва. Что-то случилось? – с тревогой спросила она.
- Зашёл по делу. Не прогонишь?
- Да что ты, конечно нет. Просто мы с Серёжкой приглашены на ужин… Но час времени у меня есть. Чаю хочешь?
- Не откажусь.
Клавка пошла на кухню, быстро заварила чай налила в кружки.
- Я тут с Серёгой твоим пообщался – хороший парень получился. Перестал жрать чипсы и сразу повзрослел!
- Правда, хороший.
- Клав, а чего он меня тогда не принял? – вдруг спросил Лёва, и Клавке показалось, что в его голосе она услышала некое сожаление. 
- Он тогда никого не принимал, Лёва. Как ты?
- Не поверишь – я в шоколаде.
- В хорошем смысле?
- Да! Женился на негритянке! – рассмеялся Лёва. 
- Из Африки? – с удивлением спросила Клавка, делая бутерброды.
- Прям! Из Израиля. Я туда ездил по делам, бизнес налаживал, и влюбился, как пацан.
- Лёва, тебе просто экзотики захотелось! - хихикнула Клавка.
- Можно и так сказать. Переезжаю, так сказать. Но у меня здесь осталось незаконченное дело.
- Какое? – спросила Клавка.
- Ты, Клавочка.
- Почему?
- Знаешь, я всегда чувствовал, что мы как-то не так расстались. Хотя, ты всё сделала правильно: я – не тот человек, который смог бы сделать тебя счастливой. Но со мной ты хотя бы не потерпела такое фиаско, какое претерпела с этим своим турком.
От неожиданности Клавка опрокинула чашку на пол и чашка разлетелась вдребезги.
- О! На счастье! - рассмеялся Лёва.
Женщина с ужасом посмотрела не Лёву, а потом спросила:
- Серёжка?
- Да что ты! Твой сын - кремень! Просто я расскажу тебе одну историю. Решил я, так сказать, перед отъездом побаловать свою шоколадку камешками. Тысячу лет назад я познакомился с одним чудаковатым ювелиром. Тогда он ещё не был так стар, и у нас возник кое-какой бизнес. У меня был товар, его нужно было как-то реализовывать, в общем…
- Лёва, ты занимался контрабандой? – с ужасом спросила Клавка.
- Господи, откуда ты такая взялась? – рассмеялся Лёва. – Таки да!
- Лёва, ты обкрадывал государство? Как тебя не посадили?
- Клавочка, потому что есть закон: если ты крадёшь – кради немного. Я всегда знал меру. Но суть не в этом. Помнишь то наше знакомство, когда ты кавалеров перепутала?
- Помню. В ресторане «Свет Востока». И что?
- Именно там я тогда встречался с Ильёй Семёновичем. Тебе знакомо это имя?
- Ювелир?
- Да, Клавочка. Так вот, подъезжаю я, значит, к его дому, чтобы побаловать свою девочку, кстати, её зовут Рахиль, чтобы ты понимала. И что я вижу? Я вижу, что из подъезда выбегает моя взъерошенная Клавочка.  Придя к Флейшману, я таки поинтересовался, не от него ли ты выбегала? И угадай, что он мне ответил?
- От него…
- А потом, как своему старому доброму другу он пожаловался, что ты загнала его в тупик, из которого он выйти не может. А он очень, почему-то, тебе симпатизирует, хотя этот старый лис мало к кому питал чувства, разве что к  своей жене. Говорили, что у него была какая-то неразделённая любовь, но про это я ничего не знаю. 
- И он рассказал тебе про мои "изумруды"?
- Да! И предложил мне их купить.
- Лёва, это вовсе никакие не изумруды… Стекло. Украшения ручной работы моего деда. Так что я отдам тебе деньги, если ты их купил. Они у меня есть.
- Всё правильно, Клавочка. Или ты думаешь, что Флейшман будет мне врать? Или ты думаешь, что я не разбираюсь в камнях? Так вот, рядом с этими твоими цацками он мне предложил ещё и шикарное колье для моей Рахили. И знаешь, он мне скинул эти одиннадцать тысяч с колье, когда я решил купить у него твои изумруды. Это хорошая скидка, поверь! И тогда я вспомнил, что когда мы расстались, я ничего не оставил тебе на память, а я таки привык уходить красиво, Клавочка! Так что, забирай свои драгоценности. Дарю!
С этими словами Лёва извлёк их кармана пиджака знакомый Клавке синий бархатный мешочек…

Дрожащими руками Клавка взяла мешочек и высыпала на стол его содержимое… Потом, посмотрев на Лёву, она бросилась ему на шею и, крепко поцеловав в щёку, на ухо, совсем тихо, сказала:
- Спасибо, Лёвушка! Это самый лучший, самый дорогой подарок, который я когда-либо получала в жизни… Я никогда этого не забуду…
- Да ладно! Забудешь, ещё и как. Ну, я так понимаю, чай выпит, моя миссия выполнена, твоё время на исходе. Будь счастлива, Клавка! – сказал Лёва и пошёл к выходу. Выйдя из подъезда, он ещё минут пять стоял на улице и смотрел на Клавкины окна. Потом сел в машину и уехал…

Встретились они случайно, через несколько лет в Израиле…

ЭПИЛОГ: http://proza.ru/2023/09/06/1432

Если вы случайно пропустили какую-либо главу, то здесь удобно читать, начиная с любой главы: https://yapishu.net/book/376886