Суетливость и непринуждённость

 29 январь 2018 г.  ·

Денис Давыдов, (Тильзит, 1808) и барон Владимир фон Левенштерн, (Вена, июнь 1809 года) - согласно отметили, что Наполеон оказался намного толще, чем они предполагали.
Но в остальном - восприняли его по-разному. Строгий, чопорный, весьма светский барон отмечал, что Наполеон, на его вкус, слишком уж прост и суетлив.  А армейский гусар Давыдов - увидел нечто иное.

Барон Левенштерн:
"...Я увидел, наконец, этого замечательного человека — и признаюсь, он не произвел на меня ожидаемого впечатления. Его лицо было мне знакомо по портретам; но я нашел, что он был полнее, нежели его обыкновенно изображали".

Денис Давыдов:
"Я увидел человека малого роста, ровно двух аршин шести вершков, довольно тучного, хотя ему было тогда только тридцать семь лет от роду и хотя образ жизни, который он вел, не должен бы, казалось, допускать его до этой тучности".

Барон Левенштерн:
"...Его походка была неграциозна, он держал себя слишком просто, в его поступи было мало достоинства.
Он находился постоянно в движении, не мог ни минуты простоять на месте, но говорил очень мало;
часто нюхал табак и, как будто сгорая от нетерпения, то закладывал руки за спину, то скрещивал их на груди. Не знаю, подражал ли он Фридриху Великому или просто был нетерпелив, но я видел, что он брал табак из кармана, не трудясь достать для этого табакерку".

Денис Давыдов:
"Я увидел человека, державшегося прямо, без малейшего напряжения, что, впрочем, есть принадлежность всех почти людей малого роста. Но вот что было его собственностию: это какая-то сановитость благородно-воинственная и, без сомнения, происходившая от привычки господствовать над людьми и чувства морального над ними превосходства. Не менее замечателен он был непринужденностию и свободою в обращении, так и безыскусственною и натуральною ловкостью в самых пылких и быстрых приемах и ухватках своих, на ходу и стоя на месте".
Оба отметили, как нечто необыкновенное, - вот она, привычка к русской сановито-медвежьей медлительности, - как стремительно Наполеон срывался с места.

Барон Левенштерн:
"По окончании парада он сделал общий поклон и поднялся с изумительной быстротою в замок, шагая через две и три ступеньки, так что свита с трудом поспевала за ним.
... Отряд гвардейских конных егерей, был всегда наготове сесть на коня по первому сигналу: собираясь выехать, Наполеон никогда не предупреждал о том; «Моего коня!», — говорил он, и это служило сигналом к отъезду, и, действительно, две минуты спустя он уже был на коне. Для него всегда стояла наготове оседланная и взнузданная лошадь. В тот момент, когда он произносил: «Моего коня», все спешили вскочить на коней, толкали, роняли друг друга, всякая учтивость исчезала.
Отъезд императора походил всегда на тревогу, на внезапное нападение неприятеля. Вскочив на свою арабскую лошадь, он мчался с места в галоп, редко
давая себе труд подобрать поводья".

Денис Давыдов:
"Тогда он снова обратился к государю с ответом на какой-то вопрос его величества, сошел со ступеней крыльца, надел шляпу, сел на лошадь, толкнул ее шпорами и поскакал, как приехал: почти во все поводья. Все это было сделано одно за другим, без антрактов. В ту же секунду все впереди его, все вокруг него, все позади его стоявшие всадники различных чинов и званий разом двинулись с места, также во все поводья, и все великолепное зрелище, как блестящий и громозвучный метеор, мгновенно исчезло из виду"