Щегловское кладбище

03 августа 2020 года.               

Щегловское кладбище.   
 
  Удивительное совпадение-единение судеб и морально-эстетических устоев в жизни-смерти с моими предками. Моя бабушка по материнской линии, дочь рава, чудом уцелевшая во время петлюровских погромов в Белой Церкви, увидев растерзанные трупы соседских единоверцев, отреклась от того, кому молилась с детства, Дед, участник русско-японской войны, скептически относился к религии, как таковой. Оба они похоронены на другой планете – в Киргизии, куда бежали от нацистов из благополучной Украины. Последний раз, действительно – последний, а не крайний, как это принято сегодня упорно и суеверно употреблять это слово повсеместно и не только в быту, я был там на погосте почти полвека назад, в 1977 году. Прибрал могилки, покрасил оградку. Не молился, но цветы возложил, свечку поставил. Никто из потомков не сможет проведать их, навести порядок на месте упокоения родоначальников клана, воздать должное предкам и, возможно, по новой моде – помолиться. Все давно безвозвратно улетели с планеты той.

   Родители отца жили среди южно-украинских селян и немцев-колонистов в еврейской колонии, общались в этом винегрете по-украински, на идиш, по-немецки. Мой дед приятельствовал с Нестером Махно, об этом я подробно писал как-то в своих воспоминаниях. Им было не до веры дохристовой и христовой – работы было невпроворот, чтоб содержать семью. Место их захоронения утаено от нас под обломками войны Гражданской и Второй мировой.

  Мои родители вступили в ряды ВКП(б) во время ВЕЛИКОЙ ОТЕЧЕСТВЕННОЙ ВОЙНЫ – отец на фронте, мама – в тылу. Они были не коммунистами, но большевиками, хотя и не воинственными. К верованиям относились снисходительно, не отвергая гастрономические традиции – на православную Пасху в доме всегда были крашеные яйца, пахло куличами, лучшими, по признанию соседок, на всей улице, а на еврейскую – подавался бульон с мацой и фаршированная рыба. Ну, а в Новый Год, само собой, семья наслаждалась советским холодцом с хреном, салатом Оливье и непременной селедкой под шубой. Этими изысками супруга потчует меня по традиции на протяжении 23-х лет моей жизни на чужбине. А на Родину, в Донецк, где покоятся на Щегловском кладбище мои родители, я не могу попасть после заразно ракового рокового 2013 года. До этого проклятого времени я практически каждый год преодолевал многие тысячи километров для встречи с предками. Надо было выполоть растительность, покрасить оградку на четыре погребальных места, подправить лабрадоритовую стелу, которую я раздобыл в Крыму. Рванная, необработанная высокая плита с одной только полированной поверхностью, на которой высечена фамилия Ш П У Н Т, а ниже – имя, отчества папы и мамы, их даты рождения и смерти. Была еще задумка ниже выбить данные мои и женины, с датами рождения и черточками после них, чтоб сыновьям осталось только заполнить окончательные итоги каждого из нас. Но дети наотрез отказались принять мою благотворительную предусмотрительность. И они оказались правы – излом истории вынудил нас покинуть Донецк.

  Воздухоподающий ствол моей шахты и расположенное рядом Щегловское кладбище подверглись зверскому обстрелу бандеровцев. Пристрастие украинских некрофилов-кибергов к «перепахиванию» могил проявилось и на Иверском кладбище возле поселка шахты «Октябрьская», что поблизости с аэропортом, теперь в народе носящим имя Порошенко. Когда Донбасс  окончательно освободится от нашествия нацистов, я обязательно доберусь до Щегловки, чтоб восстановить памятник родителям. Если же стела разбита на кусочки, достану новую, воспроизведу прежние надписи и обязательно с пятиконечной красной звездой сверху. Но сам прилягу в чужую землю с памятником, увенчанным обязательной на погосте том  шестиконечной звездой. И круг замкнется.