Город для тебя. Ознакомительный фрагмент

Юниор Мирный

ЖЕЛАЮЩИМ ПРОЧИТАТЬ МОИ ПРОИЗВЕДЕНИЯ ПОЛНОСТЬЮ, А ТАКЖЕ ОБСУДИТЬ ИХ, ПРОШУ ПИСАТЬ НА АДРЕС ПОД ФОТО. БУДУ РАД ПОВСТРЕЧАТЬ ТЕХ, КТО УМЕЕТ МЫСЛИТЬ НЕЗАВИСИМО, НЕ ВПАДАЯ ПРИ ЭТОМ В СПЛОШНОЙ СКЕПСИС И ЦИНИЗМ.

Город для тебя
(Ознакомительный фрагмент)


АННОТАЦИЯ

Дмитрий Помыслов не нашёл себе применения при капиталистическом строе и остался безработным. Вскоре он встречает некоего Ивана, владеющего особой психотехникой — она резко меняет людей и все их ценности. Дмитрий становится частью команды, и вместе они ставят капитализм на грань краха. Но внезапно Иван исчезает, а Помыслов и вовсе попадает за решётку.
И тут Дмитрий понимает, что выйти на свободу он может лишь одним способом. Но сотворить такое — ещё совсем недавно — он посчитал бы безумием…



Я шёл к тебе сквозь мрак и холод,
Встречая на пути вражду.
Враждуют все: кто стар, кто молод,
А я, как прежде, мира жду.

Бывал обманут прежде, знаю,
Бывал отвергнут — и не раз,
Но хата, где живу, — не с краю,
Живу с любовью, ради вас.

Ведь может человек так много:
Творить… и строить города.
Мы смотрим друг на друга строго,
И в этом — главная беда.

И так разбиты на осколки
Те души, что хотят любить...
При встрече — выставят иголки,
Внутри — от боли будут выть.

Так, может, мы откроем сердце,
Поняв другого, как себя?
Ведь это ключ — от каждой дверцы,
Когда живёшь, весь мир любя!

«Так это сложно! — скажет кто-то. —
Вокруг так много злых людей!»
Он мрачно мыслит — оттого-то
Становится сам злей и злей…

Привык считать, что ты — заложник,
А некто властный правит бал.
Так оглядись: не ты ль художник,
Кто это всё нарисовал?

Юниор Мирный

––––––––––––––––––––––––––––

Предупреждаю читателя о том, что в своём авторском тексте
я намеренно употребляю исключительно приставку «беЗ», так как считаю это правильным для родного языка.




 
Семнадцатое августа На допросе у Гараниной

Если бы я знал, чем всё это закончится… я поступил бы точно так же. Я больше не мог бездействовать. Не мог больше оставаться никем. Но больше я не никто. Я тот, кто поставил на уши сначала весь свой город, — а затем и всю страну. Меня — и моих сообщников — обвиняли в массовом применении новейшего психотронного оружия. С подобной формулировкой произошедшего я был не согласен. Я ни секунды не сомневался, что тот отчаянный шаг был необходим. Он был крайне важен при нынешней ситуации в обществе. Более того, группировкой, в которую я оказался втянут, дистанционно возглавляли два поистине легендарных городских персонажа: Хозяин и его верная спутница Мать. О них в нашем мегаполисе ходили самые разные слухи.  Однако  из  всей  этой  молвы  я со временем понял одно: большинство людей Хозяина и Мать просто панически боялись!
Да, я считал, что наша команда сделала очень важный шаг по преобразованию общества. Но совсем скоро не меньшую важность приобрела для меня и она. Эта красивая и строгая на вид следовательница Нина Гаранина, которая прямо сейчас меня допрашивает. Как же она мне нравится! Да, она старше меня лет на  десять,  —  но  и  это  меня  вполне  устраивает. И как же я буду нравиться ей, когда она действительно поймёт, в чём состоит суть этого дела, которое ей доверено расследовать! Внешне она — само очарование. Достаточно высокая для девушки: примерно метр семьдесят; у неё идеально прямой нос, глубоко посаженные ореховые глаза, достаточно пухлые губы и спускающиеся чуть ниже плеч покрашенные рыжие волосы. Половину высокого и красивого лба Нины сейчас занимает огромный синяк с заживающей ссадиной. Видит Бог, я этого не хотел…
Для себя я подметил, что внешне она нравилась и сама себе тоже. Не принимала в себе Гаранина кое-что другое…
 
Но об этом она узнает от меня чуть позже, когда настанет подходящий момент. Сейчас же моя задача правильно отвечать на её вопросы — от этого зависит моя судьба. И — как ни странно это сейчас прозвучит — судьба самой Нины Петровны…
— Дмитрий, чем вы занимались до знакомства со своими исчезнувшими приспешниками? — спросила меня Гаранина. Да, после нашей последней операции мои напарники,
к каждому из которых я успел всей душою привязаться, исчезли в неизвестном направлении. Я искренне надеялся, что они живы.
«Иван, Ольга, Виктор… Где же они? Увижу ли я их снова?»
Что ж, я всё ещё надеялся, что не совершил тогда роковой ошибки. А Нине Петровне на её вопрос я рассказал многое из нижеследующего, — частично опустив психологические подробности.  Открывать  перед  Ниной  душу  мне  время  ещё не пришло.

Меня зовут Дмитрий Помыслов. За свой тридцать один прожитый год я достаточно неплохо изучил людей. Прежде всего, потому, что вначале прилежно изучил самого себя. Я хорошо знаю, на что реагируют разные типы людей. Именно поэтому я и рассчитываю, что Нина ко мне прислушается, — когда я заговорю о ней самой.
Что же касается меня, то я всегда тяготел к отшельничеству. На внешность я никогда не жаловался: рост под метр девяносто, вес чуть за центнер,  объёмная  мускулатура  — плод многолетних занятий в тренажёрном зале, —  славянские черты лица… и почти ничего не выдающие собеседнику стеклянные серо-зелёные глаза. У меня было  достаточно много девушек, — но лишь дважды отношения затягивались дольше, чем  на  полгода.  И  мне  всегда  казалось,  что  я  так и не научился взаимодействовать с людьми на должном уровне. Я как будто  бы  всё  время  ставил  внешнюю  жизнь на паузу, стараясь уделять больше времени тому, что происходило у меня внутри. Я надеялся, что постижение тайн Мироздания поможет мне подбирать ключи к человеческим сердцам…
Лет пять тому назад я страстно мечтал развить сверхспособности, о которых много читал в книгах по эзотерике. Чтение чужих мыслей, ясновидение, путешествия вне тела — я надеялся, что обладая этим, я стану чем-то большим, чем просто банковским клерком, которым я тогда был. Да, этой сфере я отдал более десяти лет своей жизни. А на данный же момент я был просто малоизвестным писателем-фрилансером, постепенно — и очень экономно — тратящим свои банковские сбережения. Окружающие часто говорили, что я «боюсь брать на себя ответственность». Мне же казалось, что я просто ещё не нашёл себе применения в этом мире.

— Вероятно, вы путаете допросную комнату с кабинетом психолога, — в какой-то момент строго сказала мне Гаранина, пристально посмотрев в мои глаза. — Меня сейчас не интересуют ваши комплексы и психологические травмы. Я хочу знать, что связывает Звонимирова, с которым вы сотрудничали, а также Хозяина и Мать, на которых работал сам Иван. Кто из них изобрёл это чудовищное психотронное оружие?
Как же больно мне было это слышать в тот момент! То, что Гаранина сейчас называла «чудовищным психотронным оружием», она бы непременно называла иначе,  не  соскользни мой палец столь предательски с экрана телефона в тот день… Да, действительно: то, что изобрели Хозяин и Мать, — а затем передали в пользование Звонимирову, — оказывало поистине невероятное воздействие на людей. Однако цель у всего этого была иная… И в тот день — по досадному недоразумению — я не сумел убедить в этом Гаранину. И теперь я вынужден был разговаривать с ней не в своём штабе, — куда бы она не в силах была отказаться прийти, нажми я тогда на ту проклятую кнопку, — но в этой мрачной допросной комнате.
— Звонимиров сразу же произвёл на меня сильное впечатление, — ответил я Гараниной, понимая, что споры сейчас лишь усугубят моё — и без того плачевное — положение. — Я не встречал никого харизматичнее, психологически устойчивее и свободнее внутренне, чем Иван.

Сразу скажу, что увидеть Хозяина и Мать воочию мне так и не  довелось.  Насколько  мне  известно,  даже  Звонимиров не встречался с ними лицом к лицу. Я знал о них лишь то, что их ещё никто не смог поймать, — хотя выследить их иногда всё же удавалось. Называть их преступниками мне почему-то не хотелось. Разве только в том смысле, что они постоянно преступали установленные социумом пределы. Поговаривают, что тот, кто сумел бы таки заслужить право на встречу с ними, мог бы рассчитывать практически на всё, что угодно. Любое его (или её) желание было бы исполнено — настолько они были влиятельны. А насчёт Звонимирова — да, с этого неординарного человека всё у меня и началось. Мы познакомились с ним в сети. Тогда он пришёл мне на помощь.

У меня есть одна загвоздка: я очень чутко сплю. К тому же безсонница — одна из основных моих проблем. И пару месяцев назад в доме напротив поселилась семья какого-то криминального авторитета, который включал свой шансон в любое время и на любую громкость. Ни вежливые просьбы, ни последующие жалобы в полицию — и его соседей, и моих — ни к чему не привели. Видимо, там «было всё схвачено». И вот в очередную — по воле «авторитета» — безсонную ночь мне пришло сообщение в социальной сети от некого Ивана Звонимирова.
«Бодрствуешь по чужой воле? — написал он мне. — Нужно, чтобы ты бодрствовал по своей!»
«Откуда ты знаешь?» — написал ему я.
«Установил разного рода связи с этим городом, — ответил Звонимиров. — Я готов тебе помочь и со сном, и с дальнейшим бодрствованием. Но ты  должен  попросить  меня сам».
«Хорошо. Помоги, пожалуйста, найти управу на этих безпредельщиков!» — написал я Ивану.
«Считай до девяти», — последовал ответ, — после чего музыка в доме напротив заглохла.
«Ложись спать: завтра тебе потребуется свежая голова», — были последние адресованные мне в тот день слова Звонимирова.
В ту ночь я реально спал, как младенец. Более того, громкой музыки в своём дворе я больше не слышал. В какой-то момент я задумался над тем, что именно мог сделать Иван с тем
«авторитетом»… А Звонимиров, словно прочитав мои мысли, прислал мне сообщение.
«Твой сосед жив, — писал спаситель моего сна, — но учится теперь жить без электричества. А сделал это не я. Вернее, не я один. В моей команде работает Оля Римская, которая является прекрасным программистом и хакером. А ещё имеет свои особые планы на силовые структуры. Те самые, которые отказались помогать тебе с уголовником-меломаном,  предоставив это дело самой Оле. Поблагодаришь её при встрече».
Но для начала мне предстояло встретиться с самим Звонимировым, — и это произошло буквально через пару дней. Он был чуть выше меня, немного стройнее, а в плечах поуже. Сколько я его помню, он постоянно носил костюм белого цвета. Лицо его всегда было гладко выбритым, а изумрудного цвета глаза — гораздо живее, чем те, что я вижу в собственном отражении. Хотя всё-таки он производил впечатление человека флегматичного. И позже я сумел-таки понять, почему ничто не могло вывести Ивана из душевного равновесия.
Я очень часто спрашивал себя, в какой момент я прошёл с этими ребятами точку невозврата. И случай, про который я намерен сейчас рассказать,  действительно  изменил  для  меня всё…

Шестнадцатое августа, 14:00


Я был в гостях у Звонимирова уже в обед. Мы расположились в гостиной за небольшим стеклянным столиком, за которым пили кофе. После их бурной с Иваном ночи Оля Римская отсыпалась в  соседней  комнате.  Периодически  она,  одетая в короткие шортики и домашнюю майку, проходила мимо нас на кухню, чтобы попить молока или просто что-нибудь пожевать заместо пропущенного завтрака. Когда Оля, в очередной раз чем-то подкрепившись, вернулась кемарить к себе в комнату, Звонимиров обратился ко мне:
— Дима, настал твой выход. Сейчас будем обговаривать план действий.
 
— В смысле мой выход? — я посмотрел на Ивана с испугом в глазах. — А как же вы трое?
— Оля и Виктор участвовать не будут, — пригубив горячий чёрный кофе, ответил Звонимиров, — но я сам буду поблизости. Для подстраховки.
— Если что-нибудь вдруг пойдёт не по плану? — моё волнение усиливалось в геометрической прогрессии.
— На случай, если ты совсем не справишься с задачей, — пристально посмотрев мне в глаза, негромко произнёс Иван.
— А в чём моя задача? — я слегка успокоился и сам сделал глоток чёрного кофе.
— Светлый деятель, к которым ты себя без сомнения относишь, — продолжал своё разъяснение Звонимиров, — должен интуитивно находить баланс  между  двумя  вещами:  опорой на вышестоящих сотрудников и  самодеятельностью.  Помощь от старших друзей приходит в тот момент, когда сам сотрудник уже использовал все собственные ресурсы и всю свою интуицию. Тогда ему помогут. Если же такой деятель имеет психологию балласта на шее, то это уже не сотрудник, а просто паразит. Но ты не такой. Поэтому я уверен, что сегодня ты с радостью, пусть и с сильным внутренним трепетом, выполнишь одну очень важную задачу.
— Что за задача? — спросил я, будучи предельно заинтригованным.
— Вот, смотри, — ответил Звонимиров и протянул мне фотографию… Нины Гараниной.
Тогда я увидел её впервые. Да, про красоту Нины я готов говорить безконечно. И тогда я сразу понял, что с радостью написал бы для этой женщины не просто стих или песню, — но целый роман, если потребуется! Хотя «потребуется» — слово неподходящее: если у меня получится такой роман написать.
С первого же взгляда Нина стала моей музой. По её глазам я сразу прочёл, что это взрослая и умная женщина. И меня привлекало в ней что-то ещё. Я не был экстрасенсом вроде Звонимирова, но всё равно умел чувствовать других людей.
 
И в тот  момент  я  ощущал  некое  духовное  родство  с  этой не знакомой мне женщиной. Но я был крайне раздосадован, когда узнал от Ивана о роде её деятельности.
— Её зовут Нина Петровна Гаранина. Она работает майором полиции под началом одного очень опасного человека, — сказал мне Звонимиров, допивая свой кофе. — Его зовут Чернобродов Филипп Павлович, он полковник. Это как раз тот случай, Дима, когда «страж порядка» страшнее большинства преступников. Ведь преступник — он сам.
И после этого Иван рассказал мне про неофициальную деятельность Чернобродова. Про пособничество наркоторговле, про подставу безвинных — вроде Пети Александрова, про похищение людей…
В тот момент мне снова захотелось спросить у Ивана про тех пропавших постояльцев. Тем более, что сам Чернобродов успел пожить в той гостинице! Вдруг именно жестокий полковник похитил этих людей? А я сижу тут, путаюсь в своих догадках — и подозреваю в этом преступлении самого Ивана! Человека, который уже  сделал  для  меня  столько  хорошего! И под этим я, конечно, подразумевал не только долгожданную близость с Настей.
Однако тему пропажи постояльцев я решил в тот момент всё-таки не поднимать. Мне уже было сказано Звонимировым, что «этих шестерых никогда не существовало, что они были чей-то иллюзией». И что-то мне подсказывало, что я узнаю ответ на этот вопрос сам, когда тому придёт время. Сейчас же мне хотелось дослушать то, что Иван собирался сказать мне про очаровавшую меня Нину. И Звонимиров высказал  мне своё пожелание:
— Я хочу, чтобы ты подарил ей вечер нашей музыки. Наедине.
— Но… как? — не понял я. — Ведь она же может меня узнать по тем снимкам! И тогда будем в опасности все мы!
— По снимкам она тебя не узнает, не безпокойся, — хладнокровно произнёс Звонимиров. — Или тебя настораживает тот факт, что она — сотрудник полиции?
 
— Да, меня это безпокоит, — честно признался я.
— Смотри, Дима: своими «концертами» мы стараемся по- мочь людям начать мыслить иначе, — с неглубоким вздохом произнёс Иван, — мы пытаемся сделать так, чтобы они всматривались не во внешние проявления людей, а во внутренний мир каждого человека! Мы хотим, чтобы люди открыли Царство Света в самих себе! А также чтобы они узрели подобное же сияние и в других людях! Но для этого сначала необходимо сбросить внешнюю «кожуру» — то, чем люди привыкли себя — и друг друга — видеть. И, Дима: как ты можешь мечтать об этом сам, если сразу же видишь в Гараниной именно жандарма?  Почему  образ  Нины-полицейской  так  легко  скрыл от тебя Нину-человека?
Мне стало стыдно. Не до конца изжитые личные страхи удерживали меня от того, чтобы сделать шаг навстречу интересному мне человеку. И я решил не бежать от трудностей: я позволил своему страху быть; я наблюдал, как он щиплет мои нервы… Я воспользовался тем самым алгоритмом (методом имплозивной терапии), о котором мне предстояло рассказывать Гараниной в допросной уже совсем скоро… И на тот момент, готовясь дать Ивану свой окончательный ответ, я принял решение не исходя из своей боязни, а руководствуясь побуждением своего сердца.
— Я обязательно встречусь с ней! — мои слова прозвучали бодро и даже немного торжественно. — Правда, я пока не способен сыграть для Нины так, как это мог бы сделать Виктор… либо ты.
— На этот счёт можешь быть спокоен: ты покажешь ей запись нашей музыки на телефоне. Просто подбери для этого подходящий момент. Лучше, если тебе удастся повести её с со- бой на прогулку. Кстати, это будет уже сегодня.
— О… Ну, хорошо, ладно, — я уже был морально готов действовать. — А можно мне сейчас послушать эту запись?
— Без проблем.
Иван включил мелодию на своём телефоне… И, как всегда, меня пробило. Это была музыка, написанная не для многих — Звонимиров сделал это конкретно для Нины. Я слушал это чудесное произведение, которое безсловесным языком словно бы говорило: «Дорогая моя, ты не одна! Тебя любят — и тебя понимают. Ни одна твоя мечта не предана забвению! Верни же свою веру — и найди в себе силы, чтобы продол- жать мыслить о прекрасном: о Всеобщем Единстве, о Безграничной Любви! В Луче своего Света ты уникальна, но на своём пути — ты не одинока. Мечтай, твори, люби!»
Какое-то время мы посидели с Иваном в молчании. За стеной мы услышали шорох: вероятно, Оля Римская проснулась, услышав эту прекрасную музыку.
— Кстати, Дима, ещё такая вещь, — в напутствие сказал мне Звонимиров. — Мы только что говорили о том, что нужно уметь видеть Настоящего Человека за его внешними проявлениями. Так вот то же самое касается и событий. Под внешним происшествием всегда кроется его глубинная суть — истинная причина, почему нечто произошло. Я должен тебя предупредить: даже если Нина и опознает в тебе преступника… и даже если она начнёт тебя преследовать — не рассматривай это исключительно с внешней стороны!
— Потому, что внутренняя Нина может опознать во мне кого-то другого? Не преступника?
— Да, — кивнул Иван. — И устремится к тебе не как жандарм.
По моей спине побежали мурашки. Они ускорили свой бег, когда Звонимиров сказал:
— Выдвигаемся через три часа. Настраивайся.
Тогда я и вправду подумал: «К этой встрече я готов!» Я решительно рвался к новому духовно-просветительскому триумфу… Но при этом и представить себе не мог, что воспрепятствовать этому может чисто физическая, координационная оплошность. И, конечно, я не мог и помыслить о том, что Звонимиров — впервые за  всё  время  нашего  знакомства  — не сдержит своего слова…
 

 

«Скажут — ссориться нельзя, глумиться нельзя, предатель- ствовать нельзя, клеветать нельзя, ударить нельзя, явить над- менность нельзя, служить самости нельзя, указать на преиму- щество нельзя, что же это за жизнь?! Прибавим — и сорить нельзя, ибо каждый сор сам сорящий вынесет».

Агни Йога. Мир Огненный. Часть первая. Шлока 359 [6, с. 211].



Шестнадцатое августа, 17:30


Мы подъехали на Land Cruiser’е Ивана к заведению, где Нина отдыхала от изнурительного рабочего дня. Звонимиров без труда определил местонахождение девушки своим внутренним зрением, а затем подвёз меня к этому бару на своём вне- дорожнике.
— Я буду ждать тебя за этим зданием на машине,  если вдруг понадоблюсь тебе, — сказал Звонимиров перед тем, как я вышел из кабины Land Cruiser’а. — И помни: перед тобой человек, а не винтик машины.
Безусловно, вечер рабочего дня — не самое подходящее время для похода в бар. Однако Гараниной определённо нужна была перезагрузка! Давление на неё начальника становилось воистину невыносимым. Злоба и безкомпромиссность Чернобродова Нину порою просто ужасали! Сердце девушки, конечно же, мечтало не об этом. Да, Гаранина искренне желала, что- бы общество процветало, и чтобы в нём был порядок. Но, во- первых, этот самый порядок не должен был становиться само- целью — он должен был служить человеку. А во-вторых, как Нина это чувствовала, в нынешнем «правоохранении» был жуткий перебор с насилием. Наказать человека за какой-то поступок — это «всегда пожалуйста!» А вот помочь разобраться в ситуации; понять, что именно подвигло человека на тот или иной поступок — эта составляющая была «стражам порядка» куда менее интересна. Поэтому многие люди и воспринимали полицейских именно как угрозу, а не как защитников. И Нина сознавала, что страх перед выстроенной системой жил и в её собственной душе… Пусть она сама и являлась хорошо вкрученным в эту систему винтиком.
А ведь Нине и вправду хотелось защищать тех, кто попал в беду. В своих самых смелых мечтах она представляла, что однажды наказания в обществе не станет как такового! Вместо расправы над провинившимися им будет оказываться по- мощь! И даже тем, кто совершил нечто, на первый взгляд, безнравственное, будут помогать по-настоящему перевоспитаться!
И здесь, как считала Гаранина, полиция, юристы и грамотные психологи должны были бы стать дружной командой. И эта мощная разносторонняя структура одновременно помогала бы и «нарушителю», и обществу, — взрастившему этого самого «виновника». Чей-то проступок должен рассматриваться как общая проблема социума, а не просто как преступление порочного элемента, которого нужно поскорее от этого социума изолировать. И Нина непременно бы сделала что-нибудь в этом направлении, если бы только знала, как. А пока же она могла только мечтать.
Ещё один мечтатель приближался к Гараниной в этот самый момент. Это был я.
Неспешным шагом я прошёл к длинной барной стойке небольшого заведения. Нина сидела за ней одна: вечером буднего дня здесь обычно собирались либо безработные, либо закоренелые пьяницы. Я подпадал под первую категорию, но, к счастью, был безконечно далёк от второй.
Это был первый раз, когда я  увидел  Гаранину  вживую. Она была одета в вискозную блузку цвета морской волны, голубые, слегка облегающие тренированные ноги, джинсы;
 
распущенные рыжие волосы Гараниной струились  по  её спине и плечам. Обута девушка была в белые летние кроссовки.
«Эх… Если бы она тогда оказалась на каблуках…» — сокрушённо раздумывал я немногим позже.
На светло-коричневой барной стойке я увидел перед Ниной лишь рюмку водки. Очевидно, Гараниной просто  хотелось хоть как-то снять напряжение, а затем пойти домой спать. И я не имел ничего против подобного расклада. Только вот в первом этапе — снятии стресса — я был намерен принять непосредственное участие.
Я, не спрашивая разрешения, уселся на высоком барном стуле справа от Нины. Жестом я подозвал к себе бородатого бармена и попросил чашечку моего любимого латте.
— А не поздновато ли для кофе? — Гаранина заметила меня и сама начала диалог.
— Для кофе, может быть, и поздно, — игриво ответил я, — а вот для чего-то другого, мне кажется, пока рановато.
— Ой, молодой человек, вот только не надо морализма! — Нина оценила мою иронию, и её голос прозвучал весело. — Мне его и на работе хватает выше крыши!
— А где работаете? — спросил я, притрагиваясь к горящей кружке с кофе. — Ну, если не секрет, конечно.
— В полиции работаю, молодой человек, следователем, — ответила Гаранина, после чего повернулась ко мне лицом.
Её глаза и вправду были очень уставшими. Я даже чувствовал, что ей хотелось заплакать. В принципе, я не имел ничего против того, чтобы эта красавица всплакнула на моём мощном плече, — но сейчас у меня была другая задача. Я хотел сделать ей подарок — от меня и от Ивана. Мы смотрели друг другу в глаза довольно долго, после чего я сказал с небольшой усмешкой:
— Держу пари, у полицейских более подвижная работа, чем у писателей!
— А вы писатель? — казалось, Нина слегка удивилась моей
«профессии». — Меня зовут Нина.
 
— А меня Дмитрий, — я пожал протянутую Гараниной руку. — И, да, я писатель. В мои обязанности входит много меч- тать!
На своей последней фразе я слегка усмехнулся. Нина же, напротив, на какие-то мгновения погрустнела — я видел это по её прекрасным ореховым глазам. Спустя  какое-то  время она задумчиво произнесла:
— Иногда я понимаю, насколько жизнь становится тусклой, когда в ней нет мечты.
— С мечты всё всегда и начинается, — своим голосом я старался подбодрить загрустившую девушку. — Сначала мысль — как проект;  затем  чувство  —  энтузиазм  что-либо  сделать; и наконец — как венец всего этого — действие, осуществляющее проект твоей мечты.
— И какая у вас мечта, Дмитрий? — спросила меня Гаранина, наливая себе из прозрачного стеклянного кувшина ещё од- ну стопку водки.
— Прямо сейчас моя мечта — сделать так, чтобы прекрасная девушка напротив меня наконец-то улыбнулась, — сказал я, сам легонько улыбаясь.
Что ж, моя мечта сбылась в ту же минуту: Нина расплылась в своей красивой широкой улыбке. Я сделал глоток быстро остывавшего латте, после чего услышал слова Нины, которые были для меня чрезвычайно важны.
— Знаете, Дмитрий, я всегда много мечтала: о своём счастье, о счастье своих близких… о процветании моего города… да и всей России вообще. И с энтузиазмом у меня тоже никогда не было проблем. Когда я только устроилась в полицию — пятнадцать лет назад — я верила, что однажды изменю жизнь к лучшему. И я много трудилась ради этого, много действовала. Но теперь я вижу, что свои силы я переоценивала. Поменять в этой цивилизации хоть что-нибудь гораздо сложнее, чем мне тогда казалось.
— Понимаю вас, — я грустно поджал губы, пока Гаранина опрокидывала последнюю  для  себя  рюмку.  —  Мои  мечты о всеобщем счастье тоже пока сбылись не полностью.
 
— Мне всегда казалось, что добру что-то мешает, — сказала Нина, наверняка думая в этот момент о Чернобродове. — Хотя… извечное противостояние добра и зла! Иногда думаешь: а как же без этого?
— Тут я себе позволю немного порассуждать, — сказал я. — Как я это вижу, так называемое зло — или тьма — бывает двух видов: законная и незаконная (Нина оторвала взгляд от рюмки и внимательно на меня посмотрела). Законная тьма — это то, что человек ещё не успел познать; это Хаос, который чело- век ещё не успел преобразовать в Порядок своими целенаправленными усилиями. Вот, к примеру: маленький ребёнок учится ходить. Его неумение ходить — это пока что хаос, который в сочетании с силами гравитации приводит к частым падениям малыша. Но со временем ребёнок упорядочивает свои действия — и приобретает новый навык. Он ходит — это теперь его новый порядок. Ну а сейчас я скажу про незаконную тьму. Приходит злой дядька, который ненавидит детей и всё живое, — и ломает ещё не умеющему ходить малышу ноги. Да ещё приговаривает: «Давай, крошка, учись теперь ходить вот так!»
— Ужасно… — промолвила Нина.
— Да, ужасно, — согласился я. — Но с ребёнком — это уж очень красноречивая метафора. Практически любой содрогнётся от такого примера. Но разве всё человечество — не дети с раздробленными ногами? Мы хотим свободно творить, лю- бить, процветать, — а нас травят лекарствами, подсовывают лжеинформацию, разрушают нашу культуру… И много ещё чего…
Мне показалось, что про вред фармакологии я тогда сказал зря. Именно на этой фразе Нина посмотрела на меня как- то подозрительно. Она не могла не знать про наше «музыкальное вмешательство» в дела местного фармацевтического гиганта.
— Но хоть какая-то ваша мечта сбылась? — ореховые глаза девушки смотрели на меня с интересом, но в то же время бдительно.
 
— Пока что сбылась ваша незабываемая улыбка, — ответил я, чем заставил Гаранину вновь улыбнуться и застенчиво отвести глаза.
— А насчёт всеобщего счастья… — продолжил я. — Вы знаете, Нина, я тут недавно завершил одну работу — музыкальное произведение. Оно записано у меня на телефоне. Но, если честно, мне не хотелось бы показывать его здесь, при всех.
— Ну так пойдёмте, прогуляемся: до дома меня проводите, — предложила Нина.
Чувствовалось, что алкоголь сделал её более раскованной.
— Будьте добры счёт! — обратилась Гаранина к бармену.
После того, как Нина рассчиталась за ужин, мы покинули заведение.
Какое-то время мы шли по улице молча. Нас окружали ста- рые дома с потрескавшимися стенами. Конечно же, в этих домах тоже кто-то когда-то мечтал о лучшей доле; кто-то бывал окрылённым оттого, что его мечта из мира грёз долетела-таки до мира действия… А кто-то просто надеялся, что его наконец-то поймут и примут, не позволив покрыться трещинами его сердцу…
И сейчас нас было таких двое. Я надеялся, что мои мысли сумеют проложить себе дорогу в этот плотный мир; Нина же мечтала, чтобы однажды нашёлся кто-то, кто бы по-настояще- му понял, что происходило в её истерзанной душе всё это время…
И я пытался понять эту женщину. Однако должен признать, что злую шутку со мной в тот момент сыграло одно моё личное желание. Я держал в руке свой смартфон, уже готовый включить ту самую мелодию, написанную Звонимировым (или же самим Хозяином?) для Нины. Но тут мне вдруг нестерпимо захотелось сперва получить щепоточку личной славы.
— Нина, я хочу показать вам две композиции, — сказал я, когда мы уже прошли по недавно заасфальтированному тротуару не одну сотню метров. — Первую из них написал я сам.
— Ох ты, как интересно! — ответила Гаранина. — Ну что ж, Дмитрий, показывайте!
 
И вначале  я  включил  для  Нины  свою  авторскую  песню
«Безконечность Тебя» [15]. Я был уверен, что она не оставит девушку равнодушной. Я включил воспроизведение практически на полную громкость — безо всяких наушников. В будний день вечером тротуар был практически пуст. Редкие прохожие проходили мимо нас с Ниной, не обращая особого внимания на нашу дискотеку для двоих. Из смартфона доносился мой собственный голос, напевавший:

«Чтоб услышать «люблю», Создаёшь ложный образ себя.
Но под маской свет я твой ловлю И люблю Безконечность тебя!»

По лицу Нины я увидел, что она понимала, о чём моя песня. Я почувствовал, что ей стало и больно, и легко одновременно. В мой песне она узнала себя «в маске»… но в то же время почувствовала… мою любовь.
Гаранина достаточно резко остановилась на тротуаре, повернулась в мою сторону и, как я понял, хотела мне что-то сказать.
— Подожди… — тихо и вкрадчиво проговорил я. — Не говори ничего. Сейчас я должен показать тебе ещё кое-что.
Я был уверен, что уловил подходящий момент для перехода на ты… а также для того, чтобы показать Нине то самое главное, что ожидало её в этот вечер. Она же просто смотрела на меня и безмолвно ожидала моих последующих действий.
Большим пальцем левой руки я нажал на кнопку воспроизведения на плеере, чтобы подарить Нине радость «объективной» музыки… Но мой палец неловко проскользил по экрану смартфона… Вследствие  чего  я  выронил  телефон  из  руки. С хрустом треснувшей пластмассы  средство  связи  упало на тротуар; вставленные в него аккумулятор и сим-карта разлетелись в разные стороны.
— Ой, блин!.. — тихо выругался я, начав поспешно собирать разобщённые детали телефона.
 
Возможно, — в этот самый момент — Нина увидела меня именно с того самого ракурса, с которого я был запечатлён на тех двух фото, где меня удалось «поймать». Возможно, разговоры о музыке — и её прослушивание — напомнили Гараниной о том, как именно мы воздействовали на людей по всему городу. А возможно, ей просто  подсказала  её  интуиция. Но факт останется фактом: она меня узнала!
— Так!.. Стоять! — приказала мне Гаранина, когда я уже соскрёб детали телефона с асфальта и держал их в руках.
При ней не было оружия, ведь она была не при исполнении. Драться с ней было для меня самой крайней мерой… Поэтому я просто ринулся бежать — причём в сторону, противоположную той, где дожидался меня «на случай чего» Звонимиров.
— Держите его! — прокричала на весь тротуар Гаранина. Однако никого поблизости не оказалось. Разве что несколько окошек в доме налево в этот момент зажглись.
И тут я придумал нечто среднее между «сражайся или беги». На всём бегу я резко повалился на землю — и катнулся в ноги бежавшей за мной Гараниной.
По-моему, она даже перевернулась в воздухе — настолько сильным оказалось наше столкновение. Я с содроганием слышал, насколько тяжело она ударилась головою об асфальт.
Этот манёвр позволил мне поменять направление. Теперь я бежал туда, где Иван обещал дожидаться меня в случае форс-мажора. Сзади себя я услышал удаляющийся голос Нины: она вызывала подкрепление. Сам факт, что я слышал в тот момент её голос, меня чрезвычайно обрадовал: удар головой об асфальт не убил её. Этого бы я, мне кажется, не пережил.
Меньше чем за минуту я добежал до дворового фасада здания, в котором располагался недавно оставленный нами бар. Ни Ивана, ни его автомобиля там не было…
— Иван! — истошно заорал я на всю улицу. Однако мой отчаянный крик остался без ответа.
Мог ли он мне что-то написать — на мой неработающий телефон — в это самое время? Вряд ли. Экстрасенсорные способности Ивана, которые я не раз видел в действии, не оставляли мне ни малейшего сомнения в одном: он знал, где я нахожусь. Просто он решил меня оставить. Возможно, он во мне попросту больше не нуждался… и поэтому решил «утилизировать» меня, отдав в руки исполнительной Гараниной. Да уж, на эти старательные руки у меня — ещё какую-то минуту назад — были совершенно другие планы…


«Я не советую тебе спорить. Спор лишён смысла. Твой противник, исходя из очевидной для него картины, отвергает твои истины — он не прав. Не прав и ты — ты, исходя из своей очевидности, отвергаешь его истины.
Прими самих людей. Возьми за руку и веди. Скажи им: «Конечно, вы правы, но прежде нам придётся подняться на эту гору». Только так ты установишь в мире порядок, и люди вздохнут полной грудью, завоевав простор».
Сент-Экзюпери А. де. «Цитадель» [9, с. 141].


Семнадцатое августа На допросе у Гараниной

Гаранина смотрела на меня с каким-то недоверием — и одновременно с жалостью. Признаться, немного начинал жалеть себя и я сам. По всей видимости, я ещё не до конца научился тому, что учитель Кастанеды Дон Хуан называл действием без ожидания наград — когда избранное тобою действие становится для тебя самоцелью, а не средством для получения чьей-то поддержки… или Любви. В этот момент мне вспомнилась Катя Опекунцева, какой я её знал раньше. Вспомнился также и Юра Успехов. Но в ту тягостную минуту мне сложно было заставить себя чувствовать иначе. Я очень хотел, чтобы Нина поверила мне; чтобы она уверовала в искренность моих побуждений; чтобы поняла, что нарушение общественного порядка не было моей конечной целью. Я просто мечтал, чтобы люди, наконец, отказались от того, что было им навязано.
«Разве тюрьма не брат кладбища?» — вспомнились мне слова из книги «Община» Учения Живой Этики.
Я мечтал избавить людей от тюрем — и сам был на грани попадания туда.
Глядя на Нину, я пытался разглядеть в её глазах хоть какое- то доверие ко мне — и веру в то, что я делал. Я вспомнил строки из одной дорогой моему сердцу песни — композиции группы Skillet под названием «Victorious» [14]:

«Don’t give up on me Tell me you believe
I can face it all»

«Не отворачивайся от меня! Скажи, что ты веришь!
Я готов встретиться со всем этим лицом к лицу…»

И я действительно был готов — посмотреть в лицо тому, что держало меня в плену сейчас, — а также любой преграде, которая бы встала на моём пути в дальнейшем. В какой-то момент я не выдержал и спросил Нину прямым текстом:
— Вы верите мне? Верите в то, что я вам говорю? Её ответ меня обезкуражил. Нет… он меня убил.
— Как  я  могу  верить  больному  человеку,  Дмитрий?  — со вздохом ответила Гаранина, вновь поднимая на меня свои грустноватые ореховые глаза.
Это было настолько неожиданно, что я попросту отказывался верить, что речь в ту минуту шла обо мне.
— У вас диагностировано диссоциативное расстройство идентичности, Дмитрий, — каждое слово Нины словно было гвоздём, безжалостно заколачиваемым в крышку гроба моей мечты… и всей моей жизни.
— Что вы имеете в виду? — опешил я от такого заявления.
— Взгляните для начала вот на это, — по металлическому столу в мою сторону проскользила довольно толстая стопка бумаг. — Особенно последний документ.




Полный текст читайте здесь: https://ridero.ru/books/gorod_dlya_tebya/