Почти правда

Маруся возвращалась из магазина с литровым алюминиевым бидончиком молока и никак не могла придумать, что сказать дома. То, что кассирша её обманула, она поняла сразу, лишь увидев в коричневой плоской тарелке кучку мелких монет. Молоко стоит двадцать восемь копеек, значит, сдача с рубля — семьдесят две копейки. В тарелке меньше, это она определила сразу, а, взглянув повнимательнее, уточнила для себя: на десять копеек меньше.

У Маруси был талант: сходу, не считая, видеть, сколько перед ней денег. Мама сказала, что у неё математическая шишка, от отца. Маруся пощупала голову: действительно, сзади выпирал заметный бугорок. Это, конечно, всё объясняло, и Маруся в очередной раз подумала, как много хорошего у неё от папы: каштановые вьющиеся волосы, усмешечка, которую так любила мама, а теперь ещё эта математическая шишка.

— Проверяй сдачу, — недовольно буркнула кассирша, но за спиной уже напирали, очередь гудела от нетерпения.

Чего проверять-то, и так видно, что денег мало, подумала Маруся, сгребая с тарелки медяки. Уже на выходе она пожалела, что сдрейфила перед крашеной рыжей кассиршей Зойкой, которую тётя Женя называла хабалкой. Вот что теперь делать? Тётя Женя прекрасно знает, что Марусю не обсчитать. Сказать правду? Не поверит. А врать взрослым нехорошо. Да и что соврёшь?

Поднимаясь на лифте, она лихорадочно придумывала законный повод к растрате десяти копеек, но так ничего путного в голову не пришло, и Маруся нажала на кнопку звонка в ожидании неприятного разговора.

Десять копеек — это много. На них можно купить шарик мороженого. Или десять коробков спичек, или три стакана газированной воды с сиропом и один без сиропа, или два раза проехать на автобусе — да хоть из одного конца города в другой! Или в школьной столовой купить пару пирожков с повидлом. Да много чего можно. Но Маруся ничего этого не покупала, на автобусах не каталась и мороженого не ела.

Дверь открылась, и озабоченная тётя Женя забрала у Маруси бидончик со словами: «Сдачу положи на буфет». Уф! Кажется, пронесло, там всегда какая-то мелочь лежит, подложу свою до кучи — успокоилась Маруся и пошла в комнату. Там за письменным столом сидела сестра Оля и учила историю. Как назло, на буфете не было ни одной монеты! Если просто положить деньги, тётя Женя пересчитает и увидит недостачу. Ещё на Олю подумает. И Маруся с зажатыми монетами в руке пошла на кухню. Она решила просто начать говорить, а там само сложится.

— Тёть Жень, у меня десяти копеек не хватает, — произнесла Маруся внезапно осипшим голосом.

— А куда ты их дела? — без интереса спросила тётя Женя. Она ставила в духовку пирожки и не взглянула на Марусю.

— Я… мне… так получилось, я отдала их одной бедной, больной женщине — пролепетала Маруся, понимая, что врёт неубедительно.

— У тебя их попросили? — тётя Женя уже закончила с пирожками и внимательно глядела на Марусю, стоя у окна. И то, что она не подходит и не проверяет сдачу, и то, что говорит из дальнего конца кухни, ничего хорошего не сулило.

— Нет, но я сама увидела, что она в них очень нуждается, — голос Маруси снизился до шёпота.

Тётя Женя ничего не ответила, стала вытирать клеёнку на столе, переставляя поочерёдно то солонку, то чайник. Она наклонила голову, и Марусе был виден только её лоб с двумя вертикальными морщинками. Наконец она посмотрела на Марусю сиреневыми от бликов газовой конфорки глазами и спросила: «А я знаю эту бедную женщину?»

Маруся замотала головой, одновременно хлопая глазами, что, безусловно, означало крайнюю степень смятения.

— Её зовут Зоя? — спросила тётя Женя с чуть заметной улыбкой.

Тут Маруся не выдержала и заплакала. Хотя тётя Женя явно не собиралась её ругать, было очень обидно от этой улыбки. Но тётя Женя ведь сама не раз говорила про Зойку: «Бедная женщина», а иногда добавляла: «Больная на всю голову», если та кричала на покупателей. Так что нисколько Маруся не соврала: отдала бедной, больной женщине, то есть Зойке. Ну, не то чтобы сама отдала, а назад не потребовала. Так что сказала правду. Или почти правду.

Бабушка говорит, это хуже, чем ложь. Не понятно, почему хуже. Ложь — она явная неправда, что в ней может быть хорошего? Потому что «почти правда», объяснила бабушка, выдаёт себя за настоящую правду, претендует на её место и на её уважение. Люди привыкают, что можно немного слукавить в мелочах, и это всё равно считается правдой.

Но и сами взрослые тоже не всегда правду говорят, даже тётя Женя. Если и не врут в открытую, всё равно где-то да присочинят. Вот и получается «почти правда». Вчера, например, на бабушкин вопрос, почему так долго ходила в прачечную, тётя Женя про очередь рассказывала, про путаницу с квитанциями, а про дядю Шуру, с которым во дворе, где прачечная, чуть не полчаса проболтала, ни слова. Вот и получается, что всей правды она не сказала. Маруся не сомневается, что очередь и что квитанции, но это всё слова, а их с дядей Шурой на скамейке она сама видела, возвращаясь от Таньки Касимовой, которую по арифметике подтягивает, как прикреплённая.

Вот опять же Танька. Маруся, конечно, с ней занимается, но не каждый раз. Вчера, если честно, они смотрели по телеку «Человека-амфибию», пока Танькина мама с работы не пришла. Танька, та вообще не стесняется врать: только ключ в замке, она телевизор — чик! — выключила, быстренько в тетради стала писать что ни попадя, а Марусе учебник в руки сунула. Вверх ногами. Да ещё и говорит матери: «Мы с Марусей так устали, можно нам погулять?». А сама, как только вышли на улицу, ручкой помахала и бегом в соседний двор, к братьям Мухиным из старого флигеля.

Тёте Жене тоже приходится изворачиваться, и Маруся её вполне понимает и не осуждает, не насмехается. У неё на работе начальница, Кирилловна, любит «красивые отчёты». Чтобы в папочку листки были вложены, прошиты и пронумерованы. А главное — титульный лист! Обязательно с рисунком или аппликацией. Содержание её не интересует нисколько. А тётя Женя называет это мишурой, для неё только дело важно, а не дурацкие обложки в цветочек. Но теперь Оля навострилась эти титульные листы варганить за полчаса, и тётя Женя спокойно подшивает их в отчёт. Кирилловна её даже в пример ставит, любуясь очередным Олиным творением.

Так что жизнь вокруг полна полуправдой, почти правдой и разным враньём. А правды уже никакой не бывает. Как говорит бабушка, перевелась.