Тётя Женя и Гагарин

Глава 1. Любимчики-нелюбимчики

— Маруся, поднимайся — негромко сказала бабушка и ушла на кухню ставить чайник. Бабушка всегда будила Марусю, но сегодня она проснулась сама и уже минут десять лежала, обдумывая, как сказать маме, чтобы она забрала её к себе. Потому что её никто не любит, дети не хотят с ней дружить, а Марьиванна просто не замечает.

В школе за маму принимают тётю Женю, которая ходит на родительские собрания и выслушивает от Марьиванны, что «Маруся девочка способная, но не общительная и заносчивая». Тётя Женя потом говорит бабушке: всё, мол, в порядке, учится хорошо, с поведением тоже нормально. А наедине наставляет Марусю: с ребятами надо проще, знаешь больше других — держи при себе, не лезь с поднятой рукой, дай остальным отличиться.

Но как не поднять руку, если все молчат? Ещё в первом классе, когда она вернулась из санатория, Маруся волновалась, догонит ли ребят. Потом узнала, что за время её отсутствия класс дошёл только до буквы «Ч», и даже засмеялась от радости. Когда подошла её очередь читать, бойко понеслась по тексту, глотая окончания слов. «Стоп, стоп, стоп, — возмущённо оборвала её Марьиванна, — куда ты спешишь? Мы читаем по слогам, дети должны следить за текстом с помощью указочки». И после того, как Маруся неспешно прочла отрывок заново, спросила: «Кто тебя научил читать?».

— Сестра Оля, — с гордостью ответила Маруся.

— Вот что происходит, когда учат не правильно. Теперь тебя придётся переучивать, — вздохнула Марьиванна и поставила Марусе четвёрку с минусом.

С этого дня Маруся поняла, что Марьиванна её не любит. То, что другим сходит с рук: выкрики с места, смех в классе и мелкие помарки в прописях, — Марусе никогда не прощается. В четверти — ни одной пятёрки, только четвёрки и даже одна тройка по труду, ведь Маруся пропустила все занятия: ни коробочек не склеила, ни куклу из соломы не сделала. Где бы она взяла соломы? — оправдывалась Маруся дома и вдруг расплакалась, припомнив смех ребят, когда её беглое чтение Марьиванна назвала сорочьим стрекотаньем.

Олю Виноградову Марьиванна любит, и все в классе знают, что Оле можно ходить в тёмных фильдеперсовых чулках, а остальным девочкам — только в хлопчатых, светло-бежевых. Если Оля не выучила стихотворение, ей достаточно сказать, что болела голова, и двойку не ставили. Маруся всегда учила стихи и даже больше, чем задавали, но у Марьиванны постоянно находились замечания.

Как-то раз тётя Женя пришла с родительского собрания подозрительно спокойная и вдруг за вечерним чаем выложила всё, что ей сказала учительница. Маруся плакала, а бабушка молчала, и на щеках у неё проступали розовые пятна. Наверно в тот вечер, когда Маруся с Олей ушли в спальню, взрослые что-то решили, потому что на следующий день девочки из класса, дежурившие на втором этаже, видели тётю Женю возле кабинета завуча.

Марьиванна тогда опоздала на урок, всё время сбивалась, и Маруся вдруг обнаружила, что у неё обычные, чуть запавшие губы и припухшие глаза с красными веками. Марьиванна не смотрела на Марусю, а она не тянула руку в стремлении показать свои знания. Не было у неё больше такого стремления.

С тех пор всё так и пошло. Маруся отвечала, только когда её спрашивали, читала неспешно, так что даже двоечники успевали водить своими указками по строкам. Диктанты и контрольные всегда были без ошибок, в прописях она старалась не делать помарок, и во второй четверти уже была почти отличницей.

— Садись, Рыжова, пять, — говорила Марьиванна, но ни улыбки, ни ободряющего слова от неё Маруся никогда не слышала. Хотите пятёрки, пожалуйста, словно говорила она своими тонкими выщипанными бровями, но на любовь мою не рассчитывайте. Марусе вовсе не надеялась на любовь, она понимала, что Марьиванна не может любить Марусю, если уже любит Олю Виноградову.

Но больше всего Марусю огорчало отсутствие друзей. За два санаторных месяца девочки разбились на пары и в свою компанию не пускали. Были, конечно, и одиночки, такие, как Вера Гуменная и Любка Кондрашова. Но обе с какими-то странностями, поэтому, видимо, и остались без подруг. С Верой Гуменной Маруся до сих пор сидит за одной партой. Когда она приехала из санатория, только рядом с Верой никто не сидел. Уже на следующий день Маруся пожалела, что подсела к ней, а не заняла пустую парту у дверей. Вера готовилась к атомной войне и собирала деньги на бомбоубежище, которое они вроют на даче и там спасутся. Она никогда не обедала в школе, только просила принести ей из столовой немного хлеба. Его она пощипывала на уроках, а все перемены рассказывала Марусе, как действовать во время взрыва, чем атомное бомбоубежище отличается от обычного, и сколько лет ей ещё нужно копить, чтобы денег хватило.

А твои родители тоже копят? — спросила Маруся и тут же раскаялась. Вера не просто подтвердила, что родители собирают деньги, но и рассказала в подробностях, на чём они экономят, и как подрабатывают. Маруся полагала, что Верины родители какие-нибудь физики, уж всяко научные работники, и была удивлена, узнав, что мама медсестра в детской больнице, а отец — машинист поезда и ходит в дальние рейсы.

Хотя Маруся продолжала сидеть с Верой, разговоров на переменках, а тем более после уроков, старалась избегать. Устраивалась на подоконнике с книгой, якобы не успела выучить предмет, а на самом деле читая «Хижину дяди Тома». Но дружить хотелось невыносимо. Вот если бы Лариска Шишкунова или Наташка Нетупская приняли её в свою компанию! Они были круглые отличницы, активистки и не разлей-вода-подруги. Они разговаривали с Марусей, но только о школьных делах, а потом шли вместе после уроков, и по их загадочным взглядам она представляла, как интересно им вдвоём. Вернее, ничего не представляла и от этого страдала необъяснимой ревностью.

Глава 2. Семейная тайна

Оставалась Любка Кондрашова, вечно угрюмая, с большим, выпуклым лбом и короткой стрижкой. Она поднимала на Марусю свои прозрачные, зелёные глаза, и приготовленная фраза застревала в Марусином горле, производя временное удушье.

Заметив интерес Маруси к Любке, Верка Гуменная нашёптывала на ухо всякие гадости. Не могут, что ли, родители купить Кондрашовой зимнее пальто? Ты заметила, нет, ты хоть заметила — они ей вату подшили в то клетчатое, осеннее. Копят, что ли? Так её родители тоже копят, но на зимнем пальто для дочери не экономят. Марусе было противно, но защищать Любку она не стала, просто отошла и сделала вид, что ничего ей на ухо не шептали.

Пару раз Марусе всё же удалось заговорить с Любкой, но та отвечала односложно, давая понять, что в собеседниках не нуждается и попусту болтать не любит. Ну а если не попусту? Если у Маруси есть невероятная тайна? Невероятная? Хорошо, встретимся после уроков в сквере на Опочинина. Непроницаемое Любкино лицо на миг оттаяло, но тут же приняло обычное, хмурое выражение. Она давала Марусе один шанс подтвердить свою незаурядность, не скрывая впрочем, что мало в это верит.

Ничего, поверит, когда откроется правда.

Маруся сама узнала эту новость месяц назад, и с тех пор ощущение причастности к великим событиям не даёт ей спокойно жить. Это произошло двенадцатого апреля. Маруся как раз пришла со школы и вдруг услышала: Работают все радиостанции Советского Союза! Передаём сообщение ТАСС! И дальше: …пилотируемый корабль с первым человеком на борту… лётчик-испытатель, космонавт Юрий Алексеевич Гагарин!

Оля завизжала в соседней комнате, где она кроила летнее платье для урока труда. Бабушка с вязаньем в руках подошла ближе к репродуктору и что-то шептала, будто продолжала считать петли.

Тётя Женя в тот день пришла с работы позже обычного, рассказывала, что делается на Невском: масса народа, все обнимаются, поют песни. И вдруг улыбнулась внутренней, хорошей улыбкой и как бы про себя добавила: всё-таки добился своего Юрка, заморыш упрямый… Оля тут же стала её теребить: какой, мам, заморыш, ты про что? А тётя Женя, выпятив подбородок, шумно выдохнула воздух, отчего на лбу затрепетала кудрявая прядь волос, и, смеясь, сказала: «Да это не точно, могу ошибаться… Хотя — Гагарин Юра, со Смоленщины. Да и похож, та же ямочка на подбородке…».

Тут Оля с Марусей хором завопили: «На кого похож, мам, тёть Жень, на кого Гагарин похож?!».

И тётя Женя рассказала, как они возвращались в сорок четвёртом из эвакуации, как их состав расформировали, два вагона оставили в Гжатске, и ей пришлось до лета жить в деревне Клушино, недавно покинутой немцами. Тётя Женя перед войной успела закончить три курса пединститута, и ей поручили вести математику в местной школе. Всего-то десятка два детей, уже позабыла всех, а вот Юру запомнила. Маленький ещё был, лет девяти, и худой-худой.

Так ты что, с первым космонавтом была знакома?! — снова заорали Оля с Марусей, но бабушка сердито сказала: «Не выдумывай, Женька, ты по зиме вернулась, и ни в какой Смоленщине не была, прямо с Урала вас до Москвы везли, а после, на грузовиках, уже в Ленинград». Тётя Женя вдруг легко согласилась, замахала руками и заплакала — от счастья, от счастья, что наш в космосе! — но Маруся поняла: что-то было. Потом она несколько раз подъезжала к тёте Жене с расспросами, но та уже твёрдо стояла на своём: ошиблась, напутала.

Нет, тут какая-то тайна, тётя Женя не могла такое придумать. И тогда Маруся решила рассказать обо всём Любке, конечно, взяв с неё слово, что та никому не проговорится. Ей казалось, что эта история поднимет Марусю над обыденной школьной жизнью, и тогда Любка изменит к ней своё отношение.

Они пошли после уроков в сквер, Любка с равнодушным и бледным лицом уселась на скамейку, и, пока Маруся, перескакивая из настоящего в прошлое, подъезжала к недавнему апрельскому событию, угрюмо смотрела перед собой, грызя выдернутую из газона прошлогоднюю травинку. И вдруг резко повернулась всем корпусом и медленно отчеканила: «Ты ведь всё выдумала, да?».

Марусе стало обидно, но где-то глубоко внутри бабушкин голос повторил с прежней интонацией: «Женька, не выдумывай!». Маруся отвернулась и пошла прочь, уже не сомневаясь, что никакой дружбы не получится, и жалея о доверенной тайне. Но Любка её догнала, всю дорогу до Марусиного дома шла вровень и говорила, говорила. Что если это правда, то надо сильно подумать, открываться или нет. Одно дело, если Гагарин тётю Женю узнает, а вдруг забыл, тогда могут быть неприятности. А если вспомнит, то тётя Женя и Маруся вместе с ней станут тоже героями, их будут возить на всякие встречи с трудящимися и школьниками, а это может плохо кончиться: найдутся завистники, испортят им жизнь.

И такое наболевшее плескалось в Любкиных словах, что Маруся поневоле вспомнила Веркины придыхания: «И отец у неё в лагерях был, неизвестно, за что. Но ведь нормальных людей туда не ссылали. Вот твоего же папу не ссылали?» — уточняла Верка, и было понятно, что она подозревает Марусю в отсутствии папы.

У дверей дома Маруся призналась, что бабушка отговорила тётю Женю, а та согласилась, что всё выдумала. И тут Любка прищурила глаза и устремилась мыслями далеко-далеко, куда она обычно исчезала, сидя в одиночестве за партой. Не попрощавшись, она пошла в сторону бульвара и, только перейдя дорогу, обернулась и приложила палец к губам.

Глава 3. Делегация

Целую неделю Маруся проболела. С ней всегда было так: зимой, в любые холода держится, не простудится ни разу, но стоит наступить весеннему теплу — тут же горло, температура. Лёжа в постели, Маруся много думала о Любке, тайне, которую ей доверила, странном поведении перед уходом. Про тётю Женю думала и про Гагарина, смотрела вместе со взрослыми новости, представляя себе, как начнут передавать его биографию — всегда рассказывают о жизни героев — и вдруг про детство, про школу и его учительницу, Евгению Васильевну из Ленинграда, которую Гагарин запомнил на всю жизнь. Биографию, действительно, передали, но про детство только и сказали, что он родом со Смоленщины, а дальше сразу про послевоенное время, интерес к физике, учёбу в Москве.

В пятницу вечером раздался звонок в дверь. Оля побежала открывать, послышались знакомые голоса, гости уже снимали пальто, обувь.

— Мам, к тебе, — заглянула Оля в комнату матери, и тут Маруся поняла, что сейчас, сейчас всё и откроется. Проболталась Любка, да она тоже виновата: открыла чужую тайну. И Маруся вышла в коридор одновременно с тётей Женей.

Их было трое: Валерка Григорьев, староста класса, Лариска Шишкунова, их звеньевая, и прятавшаяся за спинами Любка. Они хором поздоровались, Валерка, не глядя на Марусю, вышел вперёд и спросил звонким, уверенным голосом: «Вы тётя Женя?». И следом без перерыва: «Это правда, что вы были учительницей первого космонавта Юрия Алексеевича Гагарина?». В коридор вышли Оля с бабушкой, и тут Маруся увидела, что бабушка покачивает головой и буравит тётю Женю немигающим взглядом.

А тётя Женя вдруг улыбнулась, хитро посмотрела в Марусину сторону и сказала: «Правда. Проходите в комнату. Вы ведь, наверно, Марусю пришли навестить?» Валерка с Лариской закивали и бросились к Марусе, как будто только сейчас её заметили. Но Любка продолжала стоять в дверях, пока тётя Женя не пригласила всех пить чай. Бабушка с Олей уже хлопотали с чашками, печеньем, а тётя Женя усадила ребят за круглый обеденный стол и спросила, о чём бы они хотели знать. «Обо всём!», — выкрикнул Валерка, и все засмеялись.

Сначала пили чай, потом рассматривали фотографии: вот тётя Женя в эвакуации в Свердловске ведёт урок, вот её воспитанники из детского дома, у них погибли родители, вот уже мирное время, это её студенты на госэкзамене. И тут тётя Женя стала рассказывать то, что говорила тогда, двенадцатого апреля, и ещё много нового, чего Маруся не слышала. Но теперь уже без всяких «не помню», да «могу ошибаться».

Как восстанавливали школу после ухода немцев, собирали по всей деревне столы и лавки. Набрали мебели на один класс, там и занимались в две смены. Как писали на старых газетах, потому что не было бумаги. И писать было нечем, доставали из печи угольки, а вместо мела пользовались кусочками штукатурки.

Ещё тётя Женя рассказала, каким серьёзным и взрослым был Юра, и в свои девять лет проявлял мужской характер. Например, все постоянно говорили о еде, только он молчал и выполнял всё, что просили. Вспоминал про деда, что жил в Ленинграде, а когда тётя Женя собралась ехать домой, попросил найти его и передать письмо.

— И вы нашли деда? — спросила доселе молчавшая Любка и сама испугалась своей дерзости, нагнула голову до самой чашки.

Тётя Женя порылась в чёрной лакированной сумочке и достала сложенный и потёртый на сгибах треугольник письма, на котором совсем бледно проступали написанные химическим карандашом слова: Тимо… Матвее… Богомол… ули… Маруся как зачарованная смотрела на этот треугольник, понимая, что, кому бы ни предназначалось письмо, оно не прочитано, не вскрыто. Она никогда не видела его у тёти Жени, да и сумочку тоже. Бабушка, неодобрительно качая головой, шептала: «Зря ты, Женька всё это затеяла».

«Тимофея Матвеевича с Богомоловской улицы я не нашла. В дом попала бомба, никого в живых не осталось», — сказала тётя Женя и поднялась из-за стола. Все тут же встали, поняв, что надо уходить. На письмо смотрели до самой последней минуты, пока его не спрятали в чёрное хранилище.

Маруся вызвалась проводить ребят, и по дороге все наперебой обсуждали тёти Женин рассказ. Любка была зациклена только на письме. Она предлагала передать его Юрию Гагарину, раз адресат погиб, остальные считали, что это единственная память у тёти Жени о тех событиях. Единственное доказательство, мысленно уточнила Маруся. Валерка предложил поместить рассказ в школьной газете, но решили, что выпуск, посвящённый полёту Гагарина, уже висит, так что лучше это сделать на будущий год.

Когда Маруся вернулась домой, тётя Женя мыла посуду и пела, бабушка закрылась в у себя, а Оля сидела в прихожей, карауля Марусю. Оказалось, после ухода ребят бабушка тётю Женю ругала, зачем она всё рассказала, да ещё письмо показала, а тётя Женя отвечала, что эти времена прошли и бояться нечего. И ещё она сказала, что должна была поддержать Марусю. При чём здесь Маруся?! — негодовала бабушка и пила свой валокордин.

В школе на Марусю смотрели с интересом, но с Любкой они так и не сошлись. Хотя она объяснила, что проболталась случайно, пытаясь выгородить Марусю, когда Юрка Гришин, второгодник и двоечник, назвал её воображалой и выскочкой, доверия к ней уже не было. Зато Наташка Нетупская и Лариска Шишкунова стали приглашать Марусю на прогулки, и это была главная победа.

Время от времени на пороге класса появлялась группа ребят, и все сразу понимали, что они пришли к Марусе. «Это правда, что твоя тётя (мама, бабушка) была знакома (видела, учила, жила в одном доме) с космонавтом Юрием Алексеевичем Гагариным?» И, получив утвердительный Марусин кивок, неизменно просили передать от них привет.

Маруся обещала, но не передавала, помня тот единственный раз, когда сдуру передала, а тётя Женя, улыбнувшись, спросила: «От кого привет-то?». А потом, гладя по голове готовую заплакать Марусю, вполголоса говорила, что чужими подвигами себя не украсишь, что люди уважают или презирают других за их личные качества, а не за поступки родных и друзей. И ещё, что настоящую дружбу нужно самой вырастить, как ребёнка. И это было уже вовсе непонятно.