Лошадья и её последствия

Глава 1. Колька

Наконец-то каникулы! Шестой класс позади, а впереди Камышовка и целых три месяца свободы. Никаких тебе уроков, кружков и вечернего телевизора. Его вовсе нет. Зато есть озеро, клубника, гулянье белыми ночами с непременным заходом в клуб. Но это по пятницам и субботам. В остальные дни он стоит с замком на двери, ценности не представляет.

Хотя и без клуба весело, особенно когда старшая сестра Оля приезжает. Ещё есть летние подружки. Они, в основном, тоже городские, кроме Зинки-ткачихи и Людка; — те местные, так и ждут её приезда. Хотя с городскими интереснее, они свободны весь день — никаких тебе принудительных прополок и ягодных заготовок.

Впрочем, есть в деревне один интересный тип — Колька Левичев. Восьмой класс закончил, в сельскохоз путяру готовится. Учиться, как говорит мама, на «дурака широкого профиля». А пока в совхозе работает, на телеге возит всякую поклажу по деревне. Подушку прошлогоднего сена подложит и с комфортом фланирует. Мимо Марусиного дома раз пять за день проедет, неторопливо так, по сторонам не глядит, травинку жуёт.

Поначалу ничего: едет себе и едет. А потом как присмотрелась — прямо киноактёр! Профиль итальянский — нос с горбинкой, чёрные волосы из-под кепочки завитками, и пиджак на голое тело. Это с утра, пока прохладно. А днём без пиджака — ровно загорелый на зависть всем дачникам. Но головы не повернёт, хотя наверняка знает, что Маруся уже приехала.

Она и наряды меняла, и причёску делала, сама вызвалась полоть в палисаднике, раза три в магазин перед его лошадью через дорогу бегала. Ноль внимания!

Каждый Колькин проезд действовал на Марусю всё сильнее, к концу недели она уже не сомневалась, что влюблена, но — увы! — без взаимности. А тут ещё эта песня изо всех репродукторов звучит:

Коло-, коло-, колокольчик,

Колокольчик голубой.

Коля, Коля, Николаша,

Где нам встретиться с тобой?

Ночью Маруся не могла уснуть, слёзы точила в подушку, всхлипывала и шёпотом повторяла: «Коля, Коля, Николаша, на край света я с тобой». Пока мама не заметила. Она строго посмотрела на Марусю и, поджав губы, спросила:

— Влюбилась, что ли?

И Маруся зарыдала в открытую.

— А он что?

— Ничего. Будто я — пустое место.

— Может, не догадывается? — мама гладила Марусю по голове и чуть улыбалась.

— Ага! Все догадываются, а он нет. Просто он меня не лю-ю-у-убит…

И Маруся снова уткнулась в подушку.

— А ты прекрати возле дороги болтаться, надо гордость иметь, — в голосе мамы появилась строгость. Эту мамину интонацию Маруся хорошо знала и всегда старалась сделать всё возможное, лишь бы она исчезла. Вот и теперь, перестав плакать, она ответила как можно спокойнее: «С этим покончено». И прижавшись щекой к маминой руке, добавила: «Больно он мне нужен, конюх деревенский!».

Но легко сказать — покончено, когда голова сама собой поворачивается в сторону дороги при малейшем скрипе колёс. На счастье, наступили выходные, и приехала Оля, да не одна, а с Лидкой Марковой, Маркушей. Они, конечно, пойдут вечером в клуб и возьмут с собой Марусю, а там… Нет, никаких «там», просто пусть видит, что она уже взрослая, раз её мама отпускает в клуб на танцы.

Но мама, видимо, проговорилась, потому что Маркуша спросила, едва лишь они вошли в зал: «Который твой?». Маруся лишь пожала плечами. Колька ещё не появился, а даже если появится, она найдёт в себе силы его не замечать. Но надежда оказалась напрасной, Оля с пренебрежением в голосе протянула: «Вот он, цыганёнок». И Маруся тут же увидела приглаженные чёрные вихры, загорелую до черноты шею, прямые и широкие брови. Но почему цыганёнок?

— Потому что не моется! — захохотала Оля, и все обернулись на неё. Колька даже не взглянул в их сторону, а, пересекая зал по диагонали, направился к своим «трактористам». Это чтобы Люська Андреева, внучка заведующей детсадом и самая красивая девочка Камышовки, заметила его.

Вот с кого пример брать, тоскливо думала Маруся. Люська даже головы не повернула, хотя подружки шептали ей в уши и дёргали за руки. Но Люська уверена в своей привлекательности и не торопится. Конечно, если бы у Маруси был такой точёный маленький носик, такие огромные синие глаза, такие красивые платья… Она скосила взгляд на свой нос и вздохнула. Как у мамы — вздёрнутым башмачком, да ещё веснушки: что зимой, что летом — россыпью.

Маме хорошо, она всем нравится, потому что весёлая и на гитаре играет. И Маруся тут же дала себе слово: всегда быть весёлой и непременно за год научиться играть на гитаре. Она даже попробовала загадочно улыбнуться, но Оля ткнула её в бок локтём и передразнила, изобразив идиотскую ухмылку.

Маруся уже хотела обидеться, но тут заметила маму, которая стояла рядом с парторгом Максимычем, не сводя глаз с Кольки. Как это Маруся проворонила её появление, и зачем она пришла, ведь не собиралась? Максимыч что-то говорил ей на ухо, и по тому, как он время от времени тоже поглядывал на мужиков, Маруся поняла: Кольку обсуждают.

И лишь только она собралась подойти к маме, как та уверенным шагом направилась прямиком к Левичеву и ещё издалека голосом Фаины Раневской пропела фразу из «Золушки»: «Здорово, дорогой зятёк!». Колька сделал попытку уклониться от нежелательной встречи, но мужики незаметно сдвинулись, перекрыв ему дорогу. Они уже предвкушали, как Ивановна сейчас чего-нибудь отчебучит, и не хотели пропустить возможности подыграть «артистке».

Колька побледнел, и даже загар его не спасал. Публика, переговариваясь, смыкала кружок, и Марусина мама, убедившись, что внимание захвачено полностью, подошла вплотную к смущённому Кольке и участливо спросила:

— Как продвигается диссертация, зятёк?

— Какая диссертация? — клюнул на удочку Левичев, делая попытку непринуждённо улыбнуться.

— Ну, твоя научная работа, — мама говорила в полной тишине, и волна интереса, идущая от зрителей — а для мамы окружающие люди всегда пребывали в категории зрителей — придавала ей особого куража.

Развернувшись к заранее улыбающимся лицам, она чётко произнесла:

— «Лошадья и её последствия» — так вроде называется твоя диссертация, дорогой зятёк?

Все грохнули, даже те, кто ничего не понял, больно уж жалким и сердитым было Колькино лицо. Он вырвался из круга приятелей и выбежал на улицу. Вслед ему смеялись, и Люська тоже смеялась. Только Маруся ни разу не улыбнулась, но он её даже не заметил, пролетел мимо, на ходу закуривая папироску и обжигая пальцы огнём спички.

Маруся выбежала следом, догнала и, схватив за рукав пиджака, впервые заговорила с ним: «Я тут ни при чём, честное слово!», — но Колька вырвался и, прошипев: «Все вы, Бологовские, клоуны!», — ускорил шаг. И хотя Маруся была Рыжовой, ей стало обидно за маму.

Никакие они не клоуны, просто любят пошутить. Мама всегда в компании выберет кого-нибудь недалёкого и давай над ним беззлобно подшучивать. Или о себе такие истории порасскажет — хоть стой, хоть падай. Кто понимает юмор, смеются вдвойне: и над историями, и над теми, кто доверчиво принимает выдумки Ивановны за чистую монету.

Маруся давно заметила, что мама никогда не ругалась, но все знали: ей на язык лучше не попадаться. Иначе крах всему. Вот и теперь образ Коли-Николаши превратился из романтического киногероя в комедийного бедолагу-студента, над которым даже Маруся подсмеивается.

С тех пор ни одни танцы не обходились без того, чтобы не появилась Ивановна и не завела разговор о талантливом зяте и его диссертации. Колька поначалу психовал и убегал, но потом принял вызов, пытался острить в ответ. Но куда ему? — усмехалась Оля, да Маруся и сама понимала, что её маму никому не переговорить.

Потом Колька уехал сдавать экзамены, а когда вернулся, в клуб больше не ходил. Зато его видели у озера с Люськой Андреевой, но Маруся к тому времени совсем вылечилась от несчастной любви. Да и лето к концу подходило, и они с Олей уехали в город учиться.

Глава 2. Переписка

А там жизнь покатилась прежним курсом: школа, прогулки с подружкой Наташей по неизведанным улочкам Гавани, подготовка к смотру художественной самодеятельности, где Маруся читала стихи, вечерний телевизор, музеи по выходным с тётей Женей. Про лето она почти не вспоминала, но ближе к осенним каникулам что-то заныло в душе, будто обещание дала и не выполнила или соврала без причины.

Октябрь стоял тёплый и дождливый, Камышовка утопала в грязи — сапог резиновых не вытянуть — и Маруся почти все каникулы провела дома с мамой и братиком Серёжкой. Только один раз она дошла до магазина и немного поболтала с продавщицей Валей, которая, понизив голос, заговорила почему-то о Кольке и Люське, мол, не заладилось у них, даже не разговаривают совсем. И от этого Марусе вдруг стало так хорошо и радостно, что она даже сдачу в магазине забыла и всю дорогу до дома тихонько напевала: «Коля, Коля, Николаша, я приеду — ты встречай…». Кольку, правда, она не видела, он учился в Выборге и жил там в общежитии.

Видимо, отсвет радости был на Марусином лице, когда она вернулась домой. Оля с подозрением посмотрела на неё и спросила: «Кольку видела?». Маруся начала отнекиваться, но сестра лишь наморщила нос, так что пришлось рассказать про беседу в магазине и даже про забытую сдачу. На сей раз Оля не стыдила и не смеялась, но стала очень задумчивой и, сославшись на дела, куда-то ушла.

А на другой день к ним в гости заявилась Лидка Маркуша, рассказывала про радиотехникум, в котором она теперь учится, и как-то незаметно перешла на тему писем. Мол, в общежитии есть почтовые ящики, помеченные буквами, куда почтальоны опускают письма. Вот её ящик, например, на букву «М», только писем она не получает, потому что живёт дома с родителями. Но всегда может кому-нибудь дать адрес общежития, если понадобится.

Маруся недоумевала: кому и зачем давать адрес общежития, если у Маркуши есть домашний? Оказывается, чтобы родители не узнали, кто ей пишет. Вот, к примеру, тебе захочется наладить с кем-то переписку, но чтобы это сохранить в тайне, — объясняла она Марусе, поглядывая на Олю и как бы приглашая её к участию в разговоре. И самое удивительное — Оля кивала с серьёзным и сочувственным видом, так что Маруся не выдержала и призналась, что не знает Колькиного адреса.

— А чего его знать? — оживилась Оля, — во всех училищах такая же система. Мы знаем, где Коля учится, знаем его имя и фамилию.

— Но ведь он не захочет со мной переписываться, — сокрушалась Маруся.

— С тобой не захочет, а с Розой Марковой захочет, — вступила Маркуша, и Маруся поняла, что у них с Олей созрел план. Но зачем прикидываться какой-то Розой, и как Николай поймёт, что на самом деле ему пишет Маруся?

— Он и не должен этого понимать, он должен по письмам влюбиться в Розу. Потом, когда узнает, что писала ему ты, будет поздно — он уже не сможет отказаться от автора писем, — Маркуша так и сказала «от автора писем», и это показалось Марусе убедительным.

— Только не надо слишком умничать, это может его отпугнуть, — со знанием дела вмешалась Оля. — И ещё: пиши с ошибками, как все пишут.

— Я, наверно, не смогу, — растерялась Маруся, — у меня пятёрка по русскому.

— Ну, придётся первое письмо мне написать, у меня четвёрка, — засмеялась Лидка.

Письмо было коротким, с ошибками и без знаков препинания:

Здраствуй Коля! Пишит тебе Роза. Я видела тебя в клубе ты был в серой кепке и мне пондравился. Коля я хочу с тобой дружыть. Пришли мне свое фото я тебе тоже пришлю.

Твоя Роза.

— Глупость какая-то, — засмеялась Маруся. — Вряд ли он ответит этой безграмотной дурочке, которая только и запомнила, что серую кепку.

— Ты плохо знаешь мужчин, — возразила Маркуша, и Марусе показалось, что она где-то уже слышала или читала эту фразу. Но, в конце концов, что она теряет? Пишет какая-то Роза, она не при чём. И Маруся на некоторое время забыла об этой затее.

Через две недели Маркуша принесла ответное письмо. У Маруси перехватило дыхание, когда она держала конверт, на котором неровным, но старательным почерком было выведено: Марковой Розе (лично в руки). Письмо оказалось тоже коротким и тоже полным ошибок:

Здраствуй Роза! Я рад што понравился тебе хоть у меня нет серой кепки. Ты мне тоже нравишся пришли фото. У меня пока нету завтра зделаю. У нас уже снег а у вас.

Коля.

Они тут же сели сочинять ответ, писать пришлось опять Маркуше, потому что «он теперь знает почерк Розы», хотя Марусе казалось, что никакого почерка в тех нарочито грубых каракулях нет. Но как быть с фото? Маркуша предложила послать фотографию польской актрисы Полы Раксы из фильма «Четыре танкиста и собака». Она немного похожа на Марусю — вернее, Маруся на эту самую Полу — и фото можно купить в киоске Союзпечати.

— Он, конечно, смотрел фильм, его все смотрели, — возражала Маруся, — и на фото написано имя.

Оказалось, что имя актрисы напечатано под фотографией. Его срезали, а на обороте написали размашистым почерком:

Коле на долгую память от Розы.

Письмо сочиняли целый час, хохотали так, что пришла испуганная бабушка. Ей объяснили, что пишут сценарий новогодней комедии, которую хотят поставить в Камышовском клубе. И это было почти правдой.

Марусю смущало одно: Пола Ракса намного красивее и старше Маруси, только носом немного и похожа, да ещё улыбкой, так, по крайней мере, говорит Оля. Нет, не захочет Коля смотреть на Марусю, когда всё разъяснится.

— Ты плохо знаешь мужчин, — повторила Маркуша, — он подумает, что на фото косметика.

Письма от Кольки ждали долго. Уже решили, что он раскусил подмену. Оказалось, у него просто не было денег на фотографию. А когда получил стипендию, сразу пошёл в фотоателье и теперь высылает свой снимок вместе с длинным, на пол страницы, письмом. Да, Пола Ракса Кольку впечатлила, даже ошибок было меньше, вернее, они почти все были исправлены, видимо, ему кто-то помогал. Фото он прислал своё, и на голове у него была серая кепка. Вот как хотел этой дурацкой Розе понравиться!

«Роза» тоже решила не ударить в грязь лицом, письмо получилось почти художественное с описанием чувств, которые она испытала, получив Колькино фото. В конце была приписка:

Алая Роза упала на груть

Коленька милый меня не забуть…

Глава 3. Две Розы

Конец года прошёл под знаком «письма Розы». Чувства влюблённых росли, пошлых фраз становилось всё больше. Конверты они дружно расписывали пожеланиями: Жду ответа, как соловей лета! Любишь — храни, не любишь — порви!

Маруся разрисовывала письма птицами и цветами, Колька клеил вырезки из журналов с комбайнами и прочей техникой.

К середине декабря времени на встречи и переписку совсем не оставалось: Оля готовилась к Новогоднему вечеру в своём педучилище. Лидке доверили самой отвечать на письма, договорившись вместе поехать на зимние каникулы в Камышовку. Но с этим получилась загвоздка: время каникул в школе и училищах не совпадало. Только два дня было общих, и приехавшая к маме Маруся дожидалась этих двух дней с нетерпением. Это были выходные, и в клубе намечались танцы.

Прямо с автобуса Оля с Маркушей, как две снегурочки, засыпанные снегом, ввалились в дом. До начала танцев оставалось ещё время, и подружки, наскоро перекусив, принялись наряжаться. Пока они гладили платья и вертелись перед зеркалом, Маруся прочла письма, которые прислал Колька Розе. Он приглашал её приехать на каникулах в Камышовку. В последнем письме он сообщал о сегодняшних танцах в клубе, на которых собирается сообщить ей что-то важное.

И тут вдруг Маруся осознала, что встречаться Колька должен именно с ней. Но даже принарядившись, она так и останется Марусей Рыжовой, и Колька, конечно, её не примет за Розу и ничего такого важного не сообщит.

Маруся решила поскорее пойти в клуб и стоять возле двери, чтобы не пропустить Кольку и прямо ему сказать: «Ты ждёшь Розу? Так вот Роза — это я!». А там пусть сам решает. Она побежала короткой дорогой — через детский сад, мимо колодца под двумя соснами. В клубе уже было порядочно народу, но, в основном, мелкота, оставшаяся после детского праздника.

Спрятавшись за уступ печки, откуда было хорошо видно входящих, Маруся стала ждать. Она простояла так больше часу, все мужские фигуры вызывали всплеск сердцебиения, но каждый раз это был не Колька. Оля с Маркушей тоже почему-то не появлялись, но сейчас это было на руку. В той признательной сцене им не было места, Маруся сама должна была всё рассказать.

И вдруг она увидела парня в коричневом вельветовом пиджаке и белой рубашке. Он стоял почти у самой сцены и неотрывно смотрел на входную дверь. Так это же Колька! Неудивительно, что пропустила — его не узнать! Никаких вихров, модная стрижечка с полубаками и одет, как заправский иностранец.

Маруся вылезла из-за печки и сделала шаг ему навстречу. Колька увидел её, кивнул и тоже сделал шаг, не спуская глаз с двери. Она повернула голову и обомлела: сама Пола Ракса стояла в проёме, отставив ногу в высоком замшевом сапоге. Снег искрился на меховом воротнике её пальто, блестел на белокурых, стриженых в каре волосах. И Колька, конечно, шёл к ней, к своей ненаглядной Розе.

Этого не может быть! Ведь они её выдумали!

Оля почему-то стояла рядом с этой самозванкой, но выражение её лица было тревожным. Так это же Маркуша! И пальто, и сапоги её! А на голове парик — точь-в точь такой, как причёска Полы Раксы на фото, которое они послали. Подруги двинулись навстречу Кольке, и, проходя мимо Маруси, Маркуша негромко произнесла: «Разыгрывать — так до конца!».

Раздался хлопок, другой, третий — это взрывались хлопушки, разбрасывая конфетти. Из динамиков полилась музыка вальса, и нарядные пары закружили, оттесняя Марусю к печке. Колька с Розой, то есть Маркушей, тоже танцевали, сбиваясь и хохоча, и у Маруси было лишь одно желание — поскорее уйти отсюда. Двойное предательство — эти слова так и крутились в её голове, хотя Колька ей ничего не обещал. Но Маркуша!

Маруся направилась к выходу, а навстречу ей шла мама, в своей чёрной мутоновой шубке, с красным платком на голове, колечками завитых волос на лбу и ярко накрашенными губами. Она поймала Марусю за плечи и со словами: идём-ка, доча, — увлекла её обратно, в сверкающий бенгальскими огнями зал.

Музыка смолкла, пары расходились, только Маркуша с Колькой стояли, держась за руки. Туда и направилась мама, не отпуская вырывающуюся Марусю. Все глаза обратились к ним, но на сей раз глядели настороженно, без улыбок и предвосхищения потехи. Потому что и Колька Левичев, и Ивановна, а тем более, «прекрасная незнакомка» — никак не вязались ни с какими розыгрышами и шутками.

А вот скандалом попахивало. Тем более, что Ивановна вела за собой дочку с заплаканными глазами и, хотя улыбалась и кивала знакомым, вид имела решительный. Колька смутился и отпустил руку партнёрши. Зато Маркуша обрадованно воскликнула: «Ой, Любовь Ивановна пришла!».

Та засмеялась и громко спросила: «Лидка, ты зачем парик напялила, только волосы портишь!». Вроде и не притрагивалась к Лидкиной голове, но светленький паричок тут же оказался у неё в руках, а Маркуша предстала «перед изумлённой публикой» со своей короткой стрижкой.

— Лидка? — остолбенело произнёс Левичев, — а как же Роза?

— Да вот твоя Роза, — Маркуша подошла к Марусе и обняла её за плечо. — Это она тебе письма писала.

Всё, что произошло в дальнейшем, Маруся запомнила смутно. Треск вельветового пиджака, когда Кольку держали, а он пытался наброситься… на неё? …на Маркушу? Или просто хотел убежать из клуба? Потом мама рядом с Колькой, говорит что-то быстро и уверенно, а он голову опустил. Плачет что ли? Пары танцуют, и в просвете рук, тонких и пышных фигур Маруся видит только их, сидящих у стенки на откидных стульях. Видит дрожащие пряди маминой шестимесячной завивки, расстёгнутый ворот Колькиной рубахи, незажжённые сигареты в руках — они всё порываются и никак не соберутся выйти покурить.

Потом мама прокашливается и нарочито громко, на публику, произносит, изобразив ладонью свой особый, немного испанский жест: «Так и договорились, тему диссертации не меняем!». И Колька, подделываясь под серьёзный тон, многократно, как цирковая лошадь, кивает и, сдерживая улыбку, произносит: «Как же, Любовь Ивановна, замётано — „Лошадья и её последствия“!». И, натолкнувшись на Марусин взгляд, с усмешкой ей подмигивает…