Неутоленность Остросюжетный детектив

Глава 1

Невыспавшийся, с раздираемым зевотой ртом, Стас как сомнамбула сидел на стуле, тараща глаза на бригадира. Полночи он на пару с Виктором пробегал с залитого кипятком пятого этажа в подвал, перекрывая отопительный стояк со свищем. Как всегда, старые задвижки не держали. Они щедро подпитывали изрядный поток кипятка, лившийся вниз по лестничным маршам шумным водопадом. Проклиная жмота «Черепа», напарники кое-как перекрыли до допустимых пределов воду. Судьба же, в довершении ко всему, приготовила им самый неприятный сюрприз. Стояк прогнил настолько, что не держал первейшее средство для этих дел, как хомут. При малейшей попытке затянуть его покрепче, хомут сминал трухлявое железо будто пластилин.
Виктор, в сердцах пнув полудюймовую трубу, мрачно изрёк: «Ну, блин, попали к бабе на ночь! Сейчас натрахаемся!». Простукав выше и ниже от места протечки он на слух определил в стояке крепкие места, где можно нарезать резьбу. «Ну что, часика три эта падла нашего здорового крепкого сна у нас украла, едри его в задвижку. Завтра с «Черепа» за это я возьму хорошую компенсацию». С сим резюме они отбыли в мастерскую. Прихватив полуметровый отрезок трубы и остальную оснастку, мужики опять потащились за два квартала в залитый кипятком подъезд. Прокрутившись около осточертевшего по истечении полутора часов стояка, они, наконец, поставили на бочата новую вставку.
За окном, выходившим на лестничный пролёт, уже занимался морозный февральский день. Стас, забрав у Виктора сумку с инструментами, благо, что жил он ближе, чем его напарник, сказал:
– Осталось только что позавтракать, да и в диспетчерскую. Ты что, попрешься домой? Давай двинем сразу в бригадирскую. По пути захватим чего-нибудь пожевать и попить. Охота тебе мотаться в такую даль на какой-то час. Я домой не пойду точно!
– А что, – отозвался Виктор, – дело говоришь! По морозу идти неохота…
Скользя на заледеневших от разваренных кипятком подошв сапог, мужики потихоньку двинулись к ближайшей ночной палатке. Отоварившись «джин-тоником» и колбасой с батоном, через полчаса они, сидя на лавке у пышущей жаром батареи, блаженствовали.

Через час, получив заявку от «Черепа», напарники, тихо радуясь, что успели заправиться некоторым количеством допинга, брели к восьмиподъездному дому. Из заявки выходило, что вот уже три дня в залитыe нечистотами пять отсеков, регулярно добавлялись щедрые порции экскрементов. Пока вонь не достала до печенок закаленное обоняние жителей, они все это время добивали канализационное начальство нудными просьбами избавить их от окаянного счастья вдыхать жуткий спектр ароматов экскрементов.
Стаса всегда мутило от мысли, что придется, стоя по щиколотку в мерзейшей густой субстанции, пробивать скользким от постоянного смачивания в ней же смердящим тросом забитую канализацию. Выход был всегда один – вышибить из сознания эту мысль, как непозволительную роскошь каким-нибудь средством. Средство было проверенным и надежным, – небольшая отвлекающая порция слабоалкогольного питья. Виктор, абсолютно не реагировавший на все превратности их рабочей обстановки, больше любил «джин-тоник». Стасу за компанию пришлось употребить свою вторую половину из литровой бутыли противной, приторно-сладкой жидкости.
Как и во всех прочих подобных местах, в подвале освещение отсутствовало в принципе. Потому, идя на дело, сантехникам приходилось брать с собой фонарики. Вырывая перед собой небольшое желтое пятно из густого мрака, напарники направились к месту канализационного затора. Осторожно продвигаясь по прихотливым лабиринтам подвала, напарники ежеминутно пригибали голову, чтобы не врезаться в какую-нибудь трубу или воздуховод. То и дело застревая на порожках, они с трудом тащили огромную бухту толстого телефонного кабеля, служившего прочистным тросом. Скоро фонарик выхватил мокрые разводы на полу. Виктор остановился:
– Разворачиваем. Я потащу вперед, а ты подавай.
Он нацепил фонарь на ватник и потянул кабель. Тот дернулся, как огромная черная змея, и медленно заскользил из бокового коридора в отсек с канализационными трубами. У Стаса с самой ночи было смутное ощущение какой-то неприятной неожиданности, которая непременно должна с ним случиться этим днём. Ещё не привыкший к специфике своей работы, Стас и сейчас увидел своё окружение в непривычной для нормального обывателя обстановке: чёрный ореол фигуры Виктора в слабом свечении фонарика уходящего в непроглядный мрак, тусклые отблески на оболочке кабеля, внезапный шум обрушивающейся воды в трубах и запах! 
Внезапно кабель дернулся. Стас понял и, держась за него, как за нить Ариадны, осторожно вошел в густое, покрывавшее пол подвала двадцатисантиметровым слоем, желе. С чваканьем выдирая ноги, он через минуту уже был около Виктора. Тот держал утолщённый конец. Крутя головой, высматривал около себя входное отверстие выпуска на трубе.
– Всё залило, – пробормотал он. – Пошарь вот здесь. Там должна быть заглушка. Вытащи ее.
– Чем вытащить? Хоть бы взяли что, – перчатки, что ли!
– Сапогом выбей. Она высоко торчит. Если её уже не вышибло этой дрянью.
Минут двадцать Стас, подбадриваемый легким матом Виктора, который комментировал его беспомощные действия, нашел искомую дыру. С трудом вогнав толстую голову кабеля в отверстие, они изо всех сил навалились на него, проталкивая неподатливую массу вглубь. После четверти часа топтания около скользкого, вырывавшегося из рук кабеля, мужики добились своего. Пятиметровый конец его внезапно весь ушел вниз, чуть не опрокинув усердных толкачей прямо в смердящую жижу! Масса, с хлюпаньем и с шумом проходящего поезда, заревела, проваливаясь в коллектор.
Балансируя на скользком полу подвала, напарники потащили кабель напрямик через отсеки к выходу. В первом же сухом отсеке Виктор остановился.
– Ну, всё! Бросай его здесь. Двинули отсюда, надо подождать. Эта зараза может снова забить сток. Пойдем наверх, почистим снегом свои говноступы.
– Фу-у-у!.. Меня это смерденье до блевотины доведет! Надышался, как наелся, – по самое некуда!
Стас часто и глубоко сделал несколько вдохов морозного воздуха.
– Привыкай! – с философской неторопливостью отозвался Виктор на брюзжание напарника. – Это только начало. Летом хуже будет! В каждой квартире душ на полную катушку врубится, воды будет раза в три больше. Сейчас что, – одно говно пополам с тряпками и подтирками! Вот когда всё это поднимется вверх на полметра, тогда точно упреешь дышать. В общем, – готовься! – закончил он свою сентенцию, тщательно обтирая о снег с сапог налипшие нечистоты.
Присев на бетонное ограждение у входа в подвал, мужики примолкли. Середина февраля хоть и пугала внезапными морозцами, но к полудню сдавала свои позиции. Солнце всё настойчивее давило своим теплом. Хотя все оно растворялось в морозном воздухе, всё же чувствовалось приближение весны. Ноздреватый снег уже не голубел. Осев к земле, он отдавал сырым влажным запахом прелой травы, пробивавшимся через мокрые проталины.
Уходить не хотелось. Из подвала, через открытую дверь, вместе с клубами перегретого спертого воздуха по-прежнему тянуло приторно-сладковатой смердью. Виктор, докурив сигарету, стрельнул ею в сторону. Потянувшись, сказал:
– Хорошего понемножку! Хоть и противно, но надо идти туда, где проходит лучшая половина нашей жизни…
Стас удивленно воззрился на него:
– Ты чего, травки курнул, что ли?! Надо же, куда тебя понесло!
– Да едрить-смолить немеряно! На твою рожу посмотрел, – застрелиться захотелось! На ней же написано полпасти зубной боли!
– Уж лучше бы зубная боль! А тут!..
Стас махнул рукой и, встав, затопал по ступеням, ведущим в подвал. Плотный удушливый мрак не скоро дал возможность присмотреться и притерпеться к необычному сочетанию вони и тьмы. Они были так ощутимо реальны, что Стасу взаправду показалось, с какими усилиями он будет пробиваться дальше, раздвигая эту удушливую субстанцию руками.
Осторожно переступая через бетонные порожки, разделяющие каждую секцию, он шел на свет фонарика Виктора. При виде лежащего на полу кабеля, Стасу вдруг пришла на ум фантасмагорическая ассоциация. Блестевшая в тусклом свете оболочка казалась живой кожей. Сам кабель, всеми своими напряженными изгибами, производил впечатление гигантского чёрного глиста, выползшего из экскрементов…
За полчаса их отсутствия вся зловонная жижа ушла, оставив на полу вздутия фекалиевых отходов.
– Ну и что с этим будем делать? – уныло спросил Стас. Ему вовсе не улыбалось сгребать лопатой перемешанное с тряпьём и бумагой дерьмо. Наказ «Черепа» строго-настрого предписывал именно такие действия в случае сложившейся ситуации.
– Да ничего делать не будем, – ответствовал Виктор в своей обычной рассудительно-степенной манере. – Само высохнет. Можешь мне поверить.
– А если «Череп» удумает проверить? – скептически усмехнулся Стас.
– Да ни в жисть! Сколько раз так уже было…
Виктор оглядел все вокруг, посветив фонариком по углам, и недовольно заметил:
– Что-то в этот раз вони больно много. Небось, пара-тройка дохлых кошек где-то поблизости валяется. Если бы не засор, они бы усохли в этой жаре за неделю и всё. А так их размочило, вот и гниют.
– Вот-вот, – обеспокоился Стас, – и будут они вонять до тех пор, пока кто-нибудь не позвонит опять по этому поводу в диспетчерскую. Уж тогда-то «череп» точно припрётся! Надо их выкинуть.
– Ладно, после обеда зайдем. Всё равно нужна коробка и лопата. Пошли посмотрим, где там они валяются.
В смежном отсеке было уже относительно сухо. Виктор осветил все углы. Только свет достиг самого дальнего угла, как напарники увидели черный полиэтиленовый мешок. От него в стороны порскнули несколько теней.
– Блин, крысятничают твари! Что-то там на обед себе надыбали!
Стас и сам уже успел заметить удиравших крыс. Но, кроме этого, ему ударил в нос густой сладковато-тошнотный запах гниющего мяса.
– Что там может быть?! Собаку, наверное, кто-то выбросил, подонок! Нет, чтобы закопать, так норовят похамничать!
Виктор с раздражением подошёл к груде полиэтилена. Стас брезгливо остался стоять на месте. Воротя нос в сторону, он вдруг услышал, как Виктор не то вскрикнул, не то ухнул, как человек, попавший под ледяной душ:
– Ух-х-ма-а! Стас, давай сюда! Гляди, что тут упаковано!
Стас неохотно приблизился, но оттого, что высвечивал фонарик Виктора, у него захолонуло в груди. Из разорванной полиэтиленовой упаковки им навстречу тянулась изуродованными пальцами обгрызенная человеческая рука.
Он отшатнулся. Призрачно-желтый свет фонаря, фосфоресцирующе высветив изломанный контур кисти руки, четко пропечатал его в черной тьме подвала. Это было настолько неправдоподобно, что в голове мельком проскочила самая здравая мысль для образовавшейся ситуации: «Может, манекен кто-то припрятал…». Стас неуверенно поделился ею с Виктором:
– Может это, того… манекен там завёрнут…
Виктор сверкнул на него ошалелыми глазами:
– Ну да, для крыс показ модных тряпок устроили!
– И что теперь делать будем?
– Ментов звать, что ещё!.. Вот чёрт, влипли! Теперь затаскают с расспросами, что да как!.. – Он почесал рукой в затылке. – Ничего не сделаешь, пошли звонить в ментовку.
– Надо бы «Черепу» сообщить, пусть он и звонит.
– О, точно, дело говоришь!
Виктор покосился на полиэтиленовую груду и покачал головой:
– Что-то больно рука мала! Может, ребенок или девчонка?!
– Слушай, как-нибудь без нас разберутся. Пошли скорее, а то мороз по коже…
– Ты чего! Да под это дело мы сможем скостить весь оставшийся день! Кто тебя будет проверять, если ты заявишься с такой новостью! Пошли лучше, «джин-тоник» возьмём да посидим где-нибудь на солнышке. Нам проветриться не помешало бы после такой работёнки! Э?..
Виктор, даже не интересуясь мнением Стаса, будто заранее зная ответ, не сказав ни слова, направился к выходу. Стас заторопился следом, ужасаясь самой возможности остаться здесь хоть на мгновение одному. Мысли суматошно крутились в его голове, обрываясь на половине. Каждая из них, размером в одно-два слова: «Как?..», «Откуда?..», «Кто?..», выбивали все остальные, более суетные. Стас потому принял решение Виктора с облегчением и даже с некоторым рвением, дополнив его своей качественной стороной предложения:
– Ну его, твой «джин-тоник»! – поморщился он. – Пузырь водяры и ко мне. Жены до вечера не будет, а с докладом и завтра успеем! Авось не убежит это дело никуда из подвала! Ты сам говоришь, что по этому случаю никто и не вспомнит о нашем исчезновении! Да и под вечер в ментовке неохота париться да писать, что да как!
– А чё, нормалёк! – Виктор довольно хмыкнул. – Вот оно, – никогда не знаешь, чей случай обернётся тебе на пользу. Загубили кого-то, оно уже вроде и прахом стало, а для нас, видишь, конкретной пользой обернулось!
Стас искоса бросил взгляд на напарника. Что-то он сегодня расфилософствовался. Не иначе, как на пару пузырей его настроеньице потянет…

Приспустив очки, Макарыч быстрым взглядом окинул комнату. Все напряжённо ожидали его резюме. Ремгруппа отсутствовала в полном составе. Это обстоятельство обещало присутствующим узреть своего бригадира в ближайшие две-три минуты в роли громовержца. Но вместо этого Макарыч уткнул голову в список заявок и буркнул:
– Никонов и Малышев на засоре, ещё не пробили, наверное… 
– Ага, ложки маленькие взяли, не успели всё прохлебать! – перебил его Алексей. Маленький, с втянутой в плечи головой, он с довольной ухмылкой вытянулся на стуле. Остальные, радостно заржав, отсыпали свою порцию шуток на эту тему. Одна Антонина, мастер участка, сурово одёрнула его:
– Фу, Лёш, тебе бы только всё гадость сказать! – Она нервно передёрнула плечами. – Хватит тут тошноту разводить!
– Какую гадость?! Работа у меня такая! За день столько наворочаешь этой самой гадости, тебе и за всю жизнь не наделать столько!
 Алексей лукавил. Скрестив ноги и упершись подбородком в грудь, он довольно хихикнул. Его забавляла сама мысль о возможности кому-то возиться в зловонной жиже. Сам он был навсегда избавлен от подобного дела благодаря своему неприкасаемому статусу сварщика. «Я сварной», – и точка» было решающим аргументом в любой попытке «Черепа» отправить Алексея на подобного рода работы.
– Ну, чего, долго ещё будем сидеть? – оборвал тяжкие размышления Макарыча Алексей. Остальные разом загудели, кое-кто встал, а Виталий, подхватив свой баул, весомо сказал:
– Макарыч, у меня есть работа, я пойду! Чего протирать штаны рядом с этими бездельниками!         
– А, да, ты иди, вечером позвонишь.
Раздав задания, бригадир перелистал список заказов на материалы. Их количество предстояло обосновать в гендирекции. Само по себе это превращалось в нелёгкое испытание. Как всегда, прижимистые хозяева срезали практически всё, а заделы были необходимы как воздух! Из них черпались все приборы на скрытые халтуры, вроде этой. Она для своих слесарей проходила как официальная заявка, но в действительности это была чистейшей воды халтура. Балансирование на лезвии ножа! Ни Харицкая, ни, упаси бог, кто из дирекции ни сном, ни духом не должны были прознать о ней. Сколько нервов из-за каких-то копеек! А что делать! Нелегко было обосноваться в Москве, но ещё труднее выжить в ней! Жмут, давят, рвут со всех сторон, чтоб их!.. Не будешь сам таким, всё – кранты!.. Вот и приходится крутиться, ловчить, изворачиваться, подставляя чужие бока под удары, чтоб уцелеть в этой молотилке. И откуда только такая жизнь свалилась! Крепко видать поработала вражья сила, чтоб таких, как мы, на дыбу вздёрнуть…

Утром следующего дня покой и размеренный распорядок почтенного учреждения были взорваны. Словно невидимый террорист, употребив особый заряд, покусился на самое ценное в глазах любого начальства – заведённый порядок. Весь коллектив гудел и метался от одного свидетеля к другому. Каждый лично желал насладиться новизной такого события. Малярши, в силу боязливости своего женского естества, ужасались и страшились расспрашивать подробнее. Тем не менее, образуя внешний круг слушателей, с жадностью поглощали потрясающие душу и воображение подробности. Мужики же, кто с откровенным интересом, кто с напускным безразличием, а кое-кто, выказывая отменное присутствие духа, требовали таких деталей, кои приличествовало бы знать лишь патологоанатомам.   
Ещё больше подогреваемые таким вниманием Виктор со Стасом уже не скупились на них. Дополняя друг друга и на лету уточняя всё вновь возникающие подробности вчерашнего и сегодняшнего утра, они вовсю старались расписать это жуткое событие. Слушатели даже и не догадывались, чему они были обязаны такой словоохотливости. На часах было уже четверть одиннадцатого, а коллектив (неслыханный случай!) всё потрошил своих коллег.
Вчерашняя находка стала для обоих, в общем-то закалённых жизнью мужиков, довольно обременительным эмоционально-нравственным артефактом. Опрокидывая стопку за стопкой, они никак не могли отвязаться от назойливого ощущения бренности человеческого существования. Не то, что бы они не знали об этой таинственной стороне бытия, но что бы вот так, в пакете!.. В вонючем, залитом самой мерзкой субстанцией, подвале!.. Будучи распотрошённым на куски рукой подлой твари окончить свои дни!
Каждый из них перевидал на своем веку достаточное количество покойников. И всё же сама мысль об этом изуверстве загоняла здравый рассудок в самый дальний угол, а глаза застилались красным маревом! Обсудив всевозможные виды казней для этого вы****ка, попадись он им в руки, мужики и не заметили, как нагрузились водочкой до состояния грогги! И долго потом напарники, поддерживая друг друга под локотки, ходили окрест, рассказывая всем встречным мужикам об испытанном потрясении и несправедливостях судьбы…
На утро Стас еле услышал трезвон будильника. Вчерашние страсти напрочь испарились из его гудевшей пустым котлом головы. Один взгляд, брошенный на выставленные женой у двери три пустые поллитровки, дал повод третированному таким количеством противоестественной его желудку жидкости немедленно извергнуть её остатки из себя. Изнемогая от неравной борьбы, Стас привёл себя в порядок. Одевшись, он с возможной сейчас для него скоростью, устремился к ближайшей палатке.
Он не успел сделать пару глотков пива, как сзади его обхватили исходившие дрожью длинные руки, Сиплый, отдалённо напоминающий голос его напарника, прохрипел:
– Ну, хорош, дай глотнуть, не то помру…
Стас не стал противиться столь страстному желанию напарника. Пока Виктор допивал остатки спасительной жидкости, он, отдуваясь и отрыгивая свирепые по своей крепости желудочные миазмы, молча приходил в себя. Виктор освободил бутылку и медленно поставил её на прилавок.
– Ф-у-х! – Виктор помотал головой и страдальчески сказал. – Еле дождался тебя, боялся, что ты уже проскочил!.. Час здесь стою!
– А чего? Встретились бы в конторе…
– И что бы мы сказали «Черепу»?! Надо же всё уточнить…
– И то правда! – сморщился Стас, – забыл! Ещё бы, по литру вчера опрокинули, не считая пивка!
– Я тут прикинул, пока ждал тебя. Нам нужно полчасика подождать… прийти в себя. Скажем, что были в подвале, ну, уточнить, что ли, что там в мешке…
Стас молча кивнул, борясь с подступившей к горлу тошнотой. Справившись, он торопливо купил ещё бутылку крепкого пива. Залпом отхлебнув половину, сказал:
– Вот теперь порядок!.. Ты чего-то рано сегодня поспел сюда?
– Я дома не был, ночевал тут у одной… после того, как мы разошлись.
– А понятно…
Дождавшись некоторого уравновешенного состояния, напарники предстали пред всем честным собранием со скорбно-отрешёнными минами на лице. Затянувшееся молчание прервал сам «Череп»:
– Так, всё понятно! Праздник продолжается, уважаемые?
Притихшее собрание с интересом наблюдало за началом захватывающей дуэли, но было жестоко обмануто. Виктор вздохнул всей грудью. Со скорбной интонацией в голосе он выбросил на выдохе, как последние в жизни слова, фразу:
– Если кому-то изрубленный покойник в полиэтилене праздник, то сто лет тому икать кровавой сопаткой!
– Чё ты за херню тут несёшь? – мгновенно вскинулся «прапор» Алексей. – Лучше скажи, когда это вы успели нажраться?!
Бригадир молчал, ожидая ответа на вопрос шустрого сварного. Виктор заскрёб рукой на груди под ватником. Обратив взгляд к Макарычу, закачал головой:
– Степан Макарыч, звоните в отделение милиции. Пусть высылают наряд туда, где мы вчера пробивали засор, в двести пятьдесят шестом, во втором корпусе. Под конец, после пробивки, мы стали убирать остатки с пола и наткнулись в углу на части тела в мешке, в углу приткнут был. Вчера было поздно. Мы решили сегодня еще раз проверить, что там. Там кошмар! Сами мы не стали сообщать в милицию, решили, что это должно сделать начальство…
Макарыч потёр подбородок и саркастически осведомился:
– Где, говоришь, лежит этот мешок?
– Прямо в пятом подъезде, в соседнем с выпуском отсеке.
– Так! У кого есть заявки, за работу! А вы сидите здесь, я сейчас приду, – и, вскочив из-за стола, скрылся за дверью.
 Никто даже и не помыслил разойтись в такой момент. Насев плотной группой на мучимых свирепым похмельем мужиков, коллектив всего ДЕЗ’а потрошил их на предмет захватывающей информации. Вернувшийся Макарыч вместе с Харицкой разогнали всех по рабочим местам.
– Что там у вас случилось? – без предисловий недовольно спросила она. – До глюков, что ли, напились? Какая ещё расчленёнка в мешках?!
– Да вы что, Юлия Семёновна! – разом вскричали оскорблённые напарники. – Сами сейчас увидите этот глюк! Но вам точно сначала нужно вызвать оперов. Им мало не покажется!
После сделанных звонков в милицию Виктор повёл начальство к месту события. Сославшись на кошмарность зрелища и свой слабый желудок на этот счёт, Стас наотрез отказался идти с ними. Кое-как промучившись до конца рабочего дня, он вечером позвонил напарнику. Виктор было загундосил что-то в трубку, но Стас, уловив недовольные интонации в его голосе, спросил:
– Чего ты там мямлишь? Были менты? Чего они сказали?
– Чего сказали?.. – пробурчал Виктор в ответ. – Тебе что, а меня всего задёргали, – что да как?! Кучу идиотских вопросов задавали и продержали меня до четырёх часов в ментовке. Человек пять их спрашивали черт знает о чём! О тебе тоже, между прочим, справлялись, – кто такой, давно ли тебя знаю. Я ответил, что пусть об этом спрашивают у начальства и у тебя самого. Мы только напарники по работе и всё… Сам понимаешь, у меня здесь прописки пока нет. Живу-то я у жены…
– Да ладно, не заморачивайся. Что надо будет, сам скажу.
– Вот-вот, повесточку завтра утром тебе отдам. На полдесятого в районное отделение поедешь. Сказали, чтобы паспорт взял с собой.
– Во блин, нашли на свою голову подарочек! Они-то что говорят?
– Да по ориентировке у них с неделю назад был объявлен розыск пропавшей девчонки. Я после подошел к стенду, где висят фото на розыск. Точно, есть там какая-то лет двенадцати, на Палехской жила…   
Ночью Стасу плохо спалось. Он лежал на кровати с открытыми глазами и смотрел, как на противоположной стене комнаты, освещенной молочно-призрачным светом уличного фонаря, метались тени. Их было много. Они скрывались среди хаоса пляшущих по пестрым обоям пятен ветвей, таились в густоте узоров от тюлевых занавесей и лишь услужливым воображением угадывались в самых тёмных углах комнаты. И ото всех них, где слегка намеченным абрисом, а где едва видным светлым ореолом, тянулась к нему тонкая полудетская ручка с изломом боли в желтовато-прозрачных пальчиках.
Он вышел на кухню и, не зажигая света, встал у окна. Ночь шла по городу полновластно и неспешно. С чёрных, сплошь проткнутых тонкими спицами мерцающего света небес, она, достигая земли, растворялась в свете фонарей и отблесках морозного наста. Необъяснимое спокойствие царило вокруг. Даже лёгкие порывы ветра только подчёркивали это царское величие спящей природы. Стас подумал, что сегодня даже аварийных вызовов быть не должно, так гипнотически, с такой силой эта ночь покоила всё в себе…

Глава 2

Молодой опер небрежным жестом откинул паспорт на столешницу и спросил:
– Причина вашей смены работы, как вы говорите, был поиск служебной квартиры?
– Угу, – односложно ответил Стас. После получасовых пристрастных выяснений всех его квартирных перипетий он решил погасить пылкое рвение молодого опера односложным мычанием в ответ на все его вопросы.
Опер воззрился на Стаса:
– Понятно. И всё же хотелось бы уточнить одну деталь. Вы по профессии не являетесь слесарем-сантехником. Что вас заставило так резко сменить род занятий. Это и по деньгам не очень чтобы… и, вообще, – резкий поворот в жизни.
Стасу пришлось пояснить несколько пространным эллипсисом.
– Квартира нужна, а мы с женой за следующие сто сорок лет вряд ли сможем купить её на наши заработки.
Увидев на молодом симпатичном лице опера-лейтенанта заметно проявившееся недоумение, пояснил:
– Мы подсчитали, сколько времени нам потребуется, чтобы заработать на квартиру, если не есть, не пить и ни за что не платить.   
 – Хм, – осклабившись, принял шутку Стаса опер. – А по прямой вашей специальности не легче было бы решить ваши проблемы? Наверняка заработки там побольше?
– Это если пробиться на верхние этажи моей профессии, – грустно сказал Стас. – А так лучше и не рыпаться. Всё равно в подмастерьях останешься. Я своё время упустил… по обстоятельствам, а теперь всё бесполезно, – и возраст не тот, и волосатая лапа для меня вряд ли теперь найдется…
Опер понимающе вскинул брови и вздохнул:
– М-да! Ну, что ж, давайте по существу. Вы работаете с вашим напарником со дня приёма на работу?
– Верно, скоро месяц будет.
– Опишите мне его, что он за человек по привычкам, характеру, ну и что в нем, может, необычное есть?
– Виктор? Что же в нём необычного? – усмехнулся Стас. – Вот уж точно, типичный слесарь-сантехник. Разве только что потребляет алкоголя меньше, чем типаж.
– Хм! Что ж, тем лучше. Значит, от него меньше можно ожидать неординарных ситуаций. А как у него отношения с женой, в семье?
Стас понял, что перед ним сидит не просто следак, но опер-психолог. Зачем же иначе бы ему копаться в материях, столь далеких от расследуемого дела. И потому он ответил прямо и лаконично.
– Витя нормальный мужик и никаких отклонений в его сексуальном поведении я не заметил.
– Что, такой уж и праведник? – хитро усмехнулся лейтенант.
– Я не говорю, что праведник. Женщины его интересуют, но постольку-поскольку.
– Понятно. – Сделав паузу, он спросил: – Кто имеет возможность доступа к ключам от подвалов в диспетчерской?
– Только мы и, на случай тяжёлых авралов, слесари-квартирники для того, чтобы перекрыть стояки во время заливов квартир или замены саноборудования.
– Когда берутся ключи, это как-то фиксируется?
– Тот, кто берёт ключи, расписывается в журнале и проставляет время.
Опер, выбив пальцами по столу дробь, спросил:
– За то время, как вы работаете, сколько раз приходилось бывать в подвале этого дома?
– Два раза. Не больше. В журнале ведь всё отмечено.
– Вы всегда вдвоём дежурите или случается порознь выполнять какие-то работы в подвале?
– Да сплошь и рядом! Но ключи всё равно берём под расписку.
Следователь, уткнув голову в какую-то распечатку, лежащую перед ним, вдруг спросил:
– Вот здесь, за этот месяц отмечены неоднократные посещения подвала слесарями по причине замены вентилей и полотенцесушилок. Всего семь раз. Ваши фамилии встречаются два раза.
– Ну, а я что говорю! – утвердительно кивнул Стас. – Остальные разы там были квартирники.
– Да-да, – в размышлении опять простучал пальцами опер. – А что вы можете сказать про остальных коллег, – вдруг спросил он.
Стас пожал плечами:
– Да что я про них могу сказать? Я работаю всего ничего. Видимся мы только на пятиминутках в прорабской, да в обед, в слесарке, когда домой не ухожу. Что тут можно сказать! Я не всех ещё даже знаю по именам.
– Не скажите, свежий взгляд может подметить то, на что у других глаз, что называется, замыливается. Словцо какое необычное или поведение. Мало ли что в свежем общении покажется непривычным… 
Стас отрицательно мотнул головой.
– Тут я пас.
Прикурив сигарету, опер заглотнул большую затяжку и поинтересовался:
– А всё-таки, не смогли бы вы припомнить что-либо этакое, что, по вашему мнению, было бы странным или неприятным для… – он покрутил пальцами в воздухе, – для нормального разговора или поведения?
– Смотря что называть странным, – извернулся Стас. Он понял, на что его подбивает опер. Выкладывать всю подноготную своих отношений с коллегами ему очень не хотелось. Он знал, что зацепи его опер за что-нибудь и станет он добровольным стукачом. Дело, видать, повисло, и следаки сейчас раскручивают всех слесарей на полную катушку, пытаясь нащупать хоть какой-то след. «Не там ищут…», – подумал Стас и добавил вслух:
 – Нет. Эти мужики не станут гадить там, где живут. Они все здешние. Не такие уж они примитивы.
Опер поморщился:
– Мы не поняли друг друга. Я имел в виду, что следует быть осторожным и выполнить свой гражданский долг. Тем более, что кое-кто из ваших слесарей в прошлом имел судимости. И, что самое интересное, как раз по статье, по которой открыто это дело. Вот так.
– Мне об этом ничего не известно, – сухо сказал Стас. – Я не завожу приятельских отношений ни с кем из них. Я вообще трудно схожусь с людьми. Тут, как бы я ни хотел, помочь вам ничем не смогу.
Задав ему ещё несколько вопросов на производственную тему, лейтенант вдруг спросил:
– Скажите, не могли бы вы припомнить, при вас никто из посторонних не заходил в подвал, я имею ввиду, когда вы там работали. И если да, то кто?
Стас озадаченно свёл брови к переносице и спустя минуту ответил:
– Точно не скажу, но явных посторонних я не видел. К нам заходит бригадир, иногда Харицкая. Пожалуй, в моё присутствие больше никого я не видел.
Опер задумчиво качнул головой.
– А не случалось ли вам бывать в присутственных местах с ключами от подвала, – ну, там, в магазине, или в какой-нибудь компании?
– Нет, – ни минуты не задумываясь, отпарировал Стас, – не случалось.
Он сразу догадался, куда клонит следователь. По пьяни у них могли вытащить ключи, и пока напарники угощались даровой выпивкой, доброхоты сделали слепки и вернули ключи на место. Вариантов могло быть гораздо больше, как с ними, так и с другими слесарями, так что Стас сразу пресёк эти поползновения опера в адрес него и Виктора.
Опер задал ещё несколько вообще заумных вопросов и завершил свою беседу сакраментальным:
– Давайте повестку.
Сделав в ней росчерк, он протянул её Стасу и сказал:
– Я хотел бы вас попросить не уезжать никуда в ближайшую неделю. Вдруг понадобятся дополнительные сведения.
Стас кивнул головой и вышел. По дороге в контору, он вяло обмыслил разговор со следователем и пришёл к выводу о безнадёжности этого дела. Да к тому же, в голову лезли другие, более насущные, думы. А потому, когда он вошел в бригадирскую, от его утреннего визита в милицию остался лишь осадок от бездарно потерянного времени. Протянув Макарычу повестку, Стас спросил:
– Может, я на обед сразу пойду. Скоро двенадцать.
– Ты сначала пойдешь в двести пятьдесят шестой. Там Виктор во втором подъезде ковш на двенадцатом этаже ремонтирует, – сухо приказал Макарыч. – Если он закончил, то можешь идти на обед. «Как бы не так», – усмехнулся Стас. – Витя и сам справится! Я ему в обед звякну, предупрежу, чтоб подтвердил».

Степан Макарыч вздрогнул от резанувшего уши телефонного звонка. Он противным нервическим импульсом прокатился по телу, оставив в нем ощущение беспомощной, боязливой поднадзорности. «Тю, пропасть! Совсем нервы ни к чёрту!». Бригадир схватился за трубку:
– Слушаю.
– Лепилина можно?
– Можно. Слушаю вас.
– Здравствуйте, это из РОВД, старший оперуполномоченный Стариков. Мне нужно с вами побеседовать…
– А, понятно! – оборвал словесный официоз следователя. – Вы по делу о расчлененке, что ли? Когда мне подъехать? Я сейчас свободен.
– Вот и отлично. Я жду вас в комнате номер десять.
– Хорошо, сейчас буду.
Он бросил трубку и подумал, что неплохо бы и вправду просто размяться, чтобы хоть как-то отвлечься от обложных проблем. Тем более, можно воспользоваться удобным случаем, чтобы заскочить под вечер в одно место, где его ждал отличный «левак» в виде полмашины уголка. Из суммы, которая была выделена для его приобретения на базе, Макарыч рассчитывал при помощи нехитрой комбинации скостить из неё чуть ли не половину.
Накануне он побывал на базе. Его приятно удивил сервис тамошних ребят. Парочка весьма колоритнейших личностей, перехватив его у дверей конторы, отвели в сторону. Дав понять, что если он согласится на вариант сделки, который ему тут же популярно изложили, то в накладе никто не окажется. Мало того, в результате её им всем даже будет счастье в виде отслюнявленных небольших, но приятных сумм из официально выданной исходной. К наиприятнейшей для обеих сторон сделке они, взяв задаток в виде половины выданных ему купюр, скоренько договорились о месте и часе завершающего этапа и на том расстались.
Всё сегодня так удачно складывалось, что Макарыч даже подумал о вмешательстве высших сил, вдруг решивших ему попокровительствовать. И этот звонок из милиции, как раз ко времени. Не надо утрясать с Харицкой незапланированную отлучку с работы. Да и авария случилась не впритык к нужному часу. Хм! В общем, то, что доктор прописал! Мужики сами справятся, надо только зайти к ним. Постращать немного. Этих пасюков вечно надо контролировать, так хоть сегодня пусть поварятся в аварийной каше сами. Привыкли, что я торчу с ними!
Макарыч ткнулся в дверь кабинета Харицкой. Она оказалась заперта. Чертыхнувшись, он заглянул в отдел кадров и попросил Нину Фёдоровну предупредить Харицкую, что он ушёл в отделение милиции. Он было совсем уже собрался идти на аварию, как вдруг передумал. «Да что это я? Мало я с ними нянчусь! Если запорют, отведу душу по полной! Этот «прапор» недоделанный достал, ети его мать!.. Вояки списанные, интеллигенты сраные, а этот Сашок, дебил долбнутый, – поработай с такими!.. Остальная шушера не лучше!.. Откуда только их не приносит! Ни одного стоящего слесаря! Вот времечко настало, кто только в слесаря не прёт!.. В Союзе такое и представить было нельзя! Пока ремеслуху не кончишь, да пару лет не оттрубишь под присмотром мастера, нечего было и думать, чтобы пойти на участок самостоятельно!.. Старые мастера разбежались… как тараканы по тёплым местечкам, а эти-и!.. Ох-хо-хо…».
Горькие, невесёлые мысли, как ржа разъедавшие душу, всю дорогу точили Макарыча, пока он не очутился перед входом в отделение милиции. Поднявшись на второй этаж, он стукнул в дверь. Услыхав приглашение войти, Макарыч выдохнул из себя воздух, как будто очищая голову от тяжких дум, и вошёл.
Следователь захлопнул лежавшую перед ним папку и жестом пригласил его присесть:
– Степан Макарыч, мне нужно уточнить некоторые детали вот этого документа.
Он протянул Макарычу листок бумаги, который оказался его докладной месячной давности. В ней Лепилин доводил до сведения начальства, что им были обнаружены в подвале двести пятьдесят шестого дома корпус два посторонних лица. Этими посторонними оказались школьники из соседней школы, которые проникли в подвал при помощи самодельного ключа. Парни, видно, не раз пользовались подвалом. На это указывали некоторые удобства, которые в одночасье не появляются. Топчан с наваленным на него тряпьём, столик из картонных коробок ясно говорили, что парни собрались обосноваться здесь надолго и с комфортом. Макарыч, отобрав у них ключ, вытурил огрызающихся пацанов вон.
Степан Макарыч бегло взглянув на докладную, протянул её назад.
– Это моя докладная. Там я всё изложил. Какие тут могут быть вопросы?
Макарыч вдруг занервничал, опасаясь, что застрянет здесь надолго. Но следователь, будто прочитав его мысли, сказал:
– Мне хотелось бы уточнить только один момент. Вы никого из них не сможете припомнить, – раньше видели или кто-то из них вам знаком?
Макарыч отрицательно покачал головой и сказал:
– Там темновато было. Наверх я с ними не ходил, так что ничего не могу сказать.
Следователь взял ещё один листок и, взглянув на него, спросил снова:
– А такая фамилия вам не знакома, – Курков?
Макарыч не долго думал.
– Работает у нас Иван Курков, слесарем-сантехником на первой диспетчерской. На Абакумова, значит.
– Ясно! Ну, что ж, хорошо. Значит, ребят вы припомнить не можете. Ну, а узнать в лицо кого-нибудь сможете?
– Наверно, если покажут! Точно! – Макарыч вдруг осенённо вскинул палец. – Вроде, там один из них был, лицом – ну вылитый Иван!
– Вы не ошибаетесь?
– Да нет! У Ивана, точно, сын учится в девятом. А что, – с недоумённым подозрением спросил Макарыч, – неужели он того… замешан? Что-то не верится. Уж больно садистское изуверство сотворили с девочкой! Не по-пацаньи это, кишка у них тонка!
– Мы разрабатываем все возможные версии, вплоть до абсурдных. Такова уж специфика нашей работы. Пока ничего определённого нет, по делу пройдут все, кто хоть как-то относится к нему. Так что, возможно, нам придется ещё раз побеспокоить вас. А на сегодня всё. Вам повестка нужна?
– Нет. Руководство в курсе, где я. До свидания.
Когда за Лепилиным закрылась дверь, Стариков взялся за телефонную трубку:
– Олег, всё подтвердилось… бригадир из ДЭЗ’а сказал, что такой у них работает… Ну и что? Мало ли как она у него оказалась… Я тебе говорю… Это ничего не доказывает!.. Хорошо, тогда я сейчас в школу… А мне кажется! Уж больно расчленёнка непрофессионально проделана… Пока!
Стариков посидел ещё пару минут, размышляя о чём-то. Затем, уложив в папку документы, спрятал их в сейф, оделся и вышел.

 Лёха, продув очередную партию, с раздражением задавив окурок в приспособленной под пепельницу полочке из-под унитазного бачка, сопя, отошёл в угол. Там, накрыв голову газетой, забросил ноги на стул и застыл, разом превратившись в кучу тряпья, неотличимо похожей от наваленных рядом ватников и полушубков других слесарей. Когда Стас вернулся, Виктор уже сидел напротив Виталия и хмыкал:
– Садись, подвигай фигуры! Фору дам!
Виктор играл хорошо. Пользуясь этим, он ставил свои «халтуры» против инструментов и оснастки своих оппонентов. Но Витя был хитрован и ловко манипулировал своими шахматными возможностями. Иногда он намеренно ставил маловыгодные «халтуры» против дешёвой «выгоды». Проигрывая, он не скрывал своего великого огорчения по поводу «непрухи». Ловились на его удочку все, запоминая, что Витя игрок не фартовый. Потом, во время какого-либо праздничного междусобойчика, он, подведя разгорячённого сослуживца к доске, невинно просил сгонять партийку-другую, под интерес. И уж тут-то Витя, намеренно спаивавший свою шахматную жертву, объегоривал её на отменный куш, положим, в виде дорогущей «трещотки» для нарезки резьбы-двухдюймовки.
Стас не уловил момента, что случилось. Все как-то разом вдруг пришли в движение. Мигом исчезли шахматы со стола. Оник, Лёха-«прапор» и даже флегматичный Анатолий Павлович приняли вид, про который любой из вошедших мог бы с полной уверенностью сказать, что эти люди только что отдали все силы тяжелой работе. Вся слесарная братия стала похожа на десантный отряд на марше в тылу противника.
– Что случилось? – недоумённо вопросил Стас Виктора.
– «Череп» идёт… – лаконично ответил тот и предупредил: – Мы за пробойками пришли, если что. Пошли в слесарку…
Но не успел он договорить, как в комнату вошел Макарыч и сходу объявил:
– Вы двое, и Алексей срочно на Ярославку, двести тридцатый дом. В бойлере прорвало горячую магистральную. Я туда отправил ещё двоих ребят с другой диспетчерской, Быкова и Самохина. Они перекроют ее…
– И чего там мне делать, если Юрка-сварной уже там?! – набычившись, перебил Макарыча Лёха. – Шапками, что ли, закидывать трубу? Куда столько народу? Делать мне не хрен, – шляться по подвалам за компанию! И этих, – Лёха кивнул в сторону Стаса и Виктора, – за глаза хватит! У меня установка дверей…
Макарыч, уже привычный к Лёхиным эскападам, оборвал его:
– Что бы через пять минуть все были там! В доме начальство какое-то живёт. Нам сверху позвонили.
Бурча про себя неразборчивые междометия, группа страдальцев бригадирского произвола неторопливо вывалилась из комнаты отдыха. По крайней мере, так выходило из бурчанья Лёхи. И совсем уж, чуть ли не ползком, разбрелась по рабочим местам за инструментами. Макарыч с каждым мгновением наливался гневом, отчего его фигура приобрела угрожающую монолитность очертаний. Виктор, заметив столь недружественную метаморфозу, быстро схватил сумку. Без своих обычных фокусов, вроде: «мне бы льна, Василий Макарыч? Я забегу на склад?..», подталкивая Стаса, бочком протиснулся мимо бригадира и выскочил на улицу…

Дверь в подвал была уже открыта настежь. Из-под низкой притолоки плотной завесой вырывался густой пар. Было такое впечатление, что из подвала вырывается водопад. Но обрушивался он не вниз, а вверх, в небеса, также стремительно и шумно, как какая-нибудь Ниагара. Стас отметил про себя, если слышен шум такой силы, то в бойлерной творится сейчас чёрт те что! Витя покачал головой и хмыкнул:
– Чупиком там точно не обойдёшься! Манжету, видать, на стыке пробило!
В приямке, залив нижнюю ступеньку входа в подвал, источаясь душным горячим маревом, плескалась тёмная, как растопленный асфальт, вода. Не без опаски шагнув в обдавшую сапоги тяжёлым теплом воду, Стас враз ощутил груз быстро набухающих сапог, будто на них налипло по килограмму свинцовых подмёток. Виктор, шедший впереди, низко пригнувшись, чтобы не попасть под струю горячего пара, не мешкая, скрылся в чёрном проёме двери. Стас, инстинктивно задержав дыхание, нырнул за ним. Он мгновенно почувствовал обжигающую лицо влажно-спёртую атмосферу аварии. Свет фонаря не проникал далее, чем на полметра. Не видя враз сгинувшего в ней напарника, Стас двинулся вперёд мелкими скользящими шажками.
Выплывавшие из горячей тьмы низкие трубы воздуховодов, нависали острыми кромками и углами над головой, грозя пробить её. Они немедленно исчезали из вида, едва тускло-желтое пятно фонарного света проползало дальше. Свист, густо замешанный на гулком обмолоте дробных ударов, был единственным ориентиром. Стас, осторожно перемещаясь по лабиринту подвального перехода, постепенно смог разглядеть впереди на блёкло-призрачном фоне смутные очертания нескольких фигур.
– Мужики, ну что? – пытаясь переорать смесь адского грохота, свиста и долботни, вырывающейся из отверстой пасти трубы мощной струи воды. Она, рикошетя от переплетения труб, плотным веером взлетала вверх. Там, встретив на пути воздуховод, с рёвом реактивного двигателя разбивалась в плотную удушающую субстанцию воды и пара. Ему никто не ответил. По сосредоточенно-напряженным лицам ребят Стас понял, что дело гораздо серьёзнее, чем предположения его бывалого напарника.
Витя не угадал. Стас только сейчас увидел масштабы аварии. Трубы, идущей к смесителю, не было! Из её жерла, словно отгрызенной чудовищной пастью, била могучая, в пять дюймов, струя кипятка. Она захватывала лихорадочно болтающийся под её напором полутораметровый остаток, висящий на задвижке редуктора. Он колотил с размашистой амплитудой по бойлерному узлу так, что гулкие удары разносились по всему подвалу, уносясь наверх по этажам.
– Хреново дело, мужики! Сейчас эта дура отшибёт и трубу с холодной водой! – натужно прокричал Виктор. – Чего там Витька копается! Стас, иди к задвижке ко входу, – посмотри, чего он там застрял!
Стас, не раздумывая, выставив фонарик и расплескивая воду, ринулся назад. У стены, на вводе в дом трубы, он увидел Витьку-маленького, который, крутясь возле мощной задвижки напоминал большого чёрного таракана. Наваливаясь всем телом на отрезок полудюймовой трубы, он, матерясь, безуспешно пытался сдвинуть с места намертво прикипевший от времени маховик.
– Давай, наваливайся! – заорал Витька, увидев приближающегося Стаса. – Блин, веса не хватает! Враскачку надо, так не сдвинем!
Скользя по бетонному полу, мужики навалились на рычаг. Он медленно поддавался, скрипя и грозя смять четырехгранник центрального вала задвижки. От натуги у Стаса перехватило дыхание. Горячая влажная смесь, в которую превратился воздух, с трудом проникая в лёгкие, не приносила никакого облегчения. Рычаг, не выдерживая давления навалившихся мужиков, начал гнуться, но в этот момент вал задвижки поддался. Дрогнув, он начал медленно утапливаться вниз.
Через минуту мужики докрутили до упора. Жадно глотая перегретый влажный воздух, слесаря без сил опустились на трубопровод.
– Да-а, обстановочка не слабше, чем у нас была на подлодке во время аварии, – выдохнул Витька-маленький, – но там хоть всё на мази было, а здесь…
Он махнул рукой. Стас понял, что он имеет в виду и согласно кивнул головой:
 – Эти задвижки не меняли, видно, со времени строительства дома…
– Не, их меняли, но только на такие же списанные. «Череп» новые не ставит, он их налево пускает…
Он не договорил, как из темноты прямо перед ними вынырнули Виктор и Лёха. Увидев сидящих ребят, с ходу заорали на два голоса:
– Ну, чё расселись, там хлещет вовсю! Скоро по горло кипятка нальет! Сваримся, блин, заживо, крысам на корм!
– Чего орать! – взвился Витька-маленький. – Законтрили мы её до упора…
– Значит, не держит, паскуда!
Лёха пнул задвижку, попутно подняв фонтан горячих брызг!
– Ты чё, сдурел, что ли?
– С вами сдуреешь! Сидят, мотнёй трясут…
– Ори не ори, а «щёки» в задвижке не держат! Понятное дело! – оборвал его Виктор и с досадой сплюнул. – Надо на ЦТП отключать, так хрен что сделаешь!
– Да был я там, был! – Витька-маленький махнул рукой. – Главный инженер наотрез отказалась её перекрывать. Не то что на четыре часа три дома без горячей воды и отопления, говорит, не могу оставить, а и на полчаса даже!
– Что делать будем? – задал риторический вопрос Стас. – Скоро и точно кипятка здесь будет по горло. Тогда уже наверняка ничего не сделаем.
– Ладно, – скребанул затылок Виктор, – пошли заглушки везде по канализации выбивать. Вода хоть уйдёт.
– А задвижка? – ехидно спросил Лёха. – Чё с задвижкой будем делать?
– Задвижку разберём и поставим новые «щёки» – более задумчиво, чем утвердительно ответил Виктор.
– От те раз! Ну, мужик, ты совсем офонарел! – язвительно проорал Алексей. – Там же кипяток! Забыл?
Лёха ткнул рукой в сторону задвижки:
 – «Щёки» прикипели намертво! Их голыми руками хрен с два достанешь! Это ж по локоть туда лезть надо! Может, у тебя они чугунные или казенные?
– Ладно, там посмотрим! Сначала вытащим заглушки…
Мужики, как болотные цапли, высоко поднимая ноги, чтобы не набрать подступившей к обрезу голенищ горячей воды, разбрелись по подвалу, каждый по своим секциям. Стасу почему-то страстно захотелось, чтобы это всё: и потоп, стремительно захлёстывающий горячей водой, задавленный беспросветным мраком подвал, и тягучий забивающий бронхи влажный смог, рёв и свист, вперемежку с беспорядочным металлическим лязгом бьющейся в лихорадочной пляске трубы, словно надтреснутый колокол, возвещающий последние мгновения перед Апокалипсисом, – чтобы всё это обернулось дурным сном!..

Глава 3

Оставшись одна, начальник ДЭЗ Харицкая только качала головой. Ещё одна беда свалилась на вверенное её руководству учреждение. Звонили из милиции и вызвали её для дачи показаний. Она не преминула поинтересоваться, чем же таким у следственных органов вызван такой интерес к их коллективу. Следственные органы приятного баритона голосом ответствовали ей, что интерес к ним намечается вполне определенный. Желательно, чтобы уважаемая Харицкая Юлия Семёновна прибыла сейчас к ним для небольшого разговора.
Из бригадирской Харицкая, не заходя к себе, заглянула к секретарю и известила о своей предстоящей отлучке на час-полтора. В милиции она прошла в указанный ей кабинет. Тот же приятный баритон, принадлежащий симпатичного вида молодому человеку, задал первый вопрос:
– Что вы можете сказать об Куркове Иване Фёдоровиче, поподробнее, пожалуйста, – уточнил, заглянув в листок следователь.
– Работает он у нас давно, больше десяти лет. Я точно не знаю, так как сама недавно в этом ДЭЗ’е. Насколько я могу судить по отзывам о нём, он самолюбив, прижимист, с большим гонором, но работник надежный, вот, пожалуй, всё.
– Скажите, как давно работает Курков в диспетчерской на Абакумова?
– Насколько я знаю, дольше всех. Я ещё раз хочу сказать, что я работаю на этой должности всего полтора года…
– Это не существенно, – вежливо прервал её следователь. – Значит, он пользуется полным доверием у диспетчеров?
– Ну конечно! – вскинула пухленькую ручку Харицкая. – Он хоть и тяжёл в общении, но дело своё знает прекрасно. Жильцы часто просят его на заявки.
– Из этого следует, что он с работы мог вполне свободно унести ключи домой, не поставив диспетчеров об этом в известность?
– В конце рабочего дня это невозможно! – категорически замотала головой Харицкая. – Заступает другая смена и пока все ключи не окажутся на месте сменщица не примет её. Но вот в обед это вполне возможно, чтобы не тратить обеденное время на возврат ключа на место, если работа по заявке не была ещё закончена. Так делают все…
Следователь в размышлении помолчал немного, затем спросил:
– Получается, что некоторые изъятия ключей с доски не фиксируются в журнале?
– Такие нет, – чувствуя какой-то подвох, неуверенно ответила Харицкая. – Но что в этом криминального, если один и тот же человек работает до окончания заявки без росписи в журнале?
– Я не говорю, что это криминал. Только то, что на это время ключ может находиться в бесконтрольном владении ещё кого-либо.
– Нет, это невозможно, я категорически утверждаю это! Никто не передаст ключ в другие руки, мы инструктируем наших работников на этот счёт регулярно! – воспылала благородным порывом Харицкая.   
– Что ж, теперь мне ясно положение дел, – удовлетворённо сказал следователь, не обратив ни малейшего внимания на бдительно-искреннее восклицание Юлии Семёновны.
– Скажите, ваш интерес к Куркову на чём-то основан, если это не тайна следствия.
Следователь засмеялся, но потом, уже вполне серьёзно, пояснил:
 – Нет, это всего лишь процедура выяснения обстоятельств дела. Но, все же, я прошу вас, пока не говорить никому о направленности нашего разговора. Понимаете, люди таковы, что любой интерес следственных органов к чьей-либо персоне вызывает вполне понятное мнение в виновности её по расследуемому делу. Тем более, такому зверскому и бесчеловечному. Как вы понимаете, в большинстве своём это совсем не так, но косые взгляды и нравственный дискомфорт этой личности ещё долго приходится на себе ощущать. А как же, – «нет дыма без огня!». Ну и так далее. Вот почему я ещё раз прошу не упоминать в разговорах тему нашей беседы.
Юлия Семёновна с жаром принялась заверять ответственное лицо о своей полной готовности следовать неукоснительно его рекомендации. Следователь с грустью подумал о бессмысленности его увещеваний. Эта женщина явно была из той, самой многочисленной породы человеческих существ, которые дышать перестанут, если не поделятся со всеми встречными только что обретённой тайной, доверенной ей под великим секретом…

Вода уже не прибывала, но оставалась стоять на прежнем уровне.
– И то хорошо!.. – проматерил конец своей фразы Лёха. Все четверо, собравшись у сдохшей задвижки, мучились вопросом, – что же с ней делать?
 Ситуация торопила и от этого обстановка постепенно приобретала характер катастрофы. Затопленный подвал четырёхподъездной высотки уже сравнялся по своему составу атмосферы с нижележащей толщей воды. Обжигающая влажная взвесь набирала плотность с каждой минутой.
Стас под своей рубахой был мокрый, как застигнутая в мышеловке мышь. Все они телогрейки давно скинули. С лица мужиков потоками стекала смешанная с солёным потом жижа. «Самый наихудший вариант сауны, какой только можно придумать!», – проволоклась, словно патока, во взопревшем мозгу Стаса мысль.
Развинченная и разобранная на части задвижка лежала рядом на коробе, а слесаря, с опаской смотрели в чёрный провал её корпуса. Там, отливающий свинцовым блеском при свете фонаря стремительно несся стержень горячей струи.
– Ну, что? Как будем доставать «щёки»? – саркастически вопросил Лёха. И, ни от кого не дожидаясь ответа, сказал:
– По очереди. Сунул руку, схватил, вытащил. Не успел, – очередь следующего. И так, пока не вытащим, понятно?
Бывший «прапор» в критической ситуации вспомнил свои армейские навыки отдавать приказы, а потому категоричность его слов никем не была оспорена. Но Виктор, не желая идти ни у кого на поводу, уточнил:
– Вот с тебя и начнём!
Лёха зыркнул на него, но ничего не сказав, нагнулся над задвижкой:
– Ети его мать всё это! Хорошо, я первый полезу! А вы, мужики, найдите какую-нибудь ёмкость и наберите в неё водички похолоднее. Ну-ка, дай мне асбестовую тряпку из сумки!
Последнее было обращено к Стасу, но он не стал сейчас становиться в позу от приказной безаппеляционности Лёхи. Молча порывшись во внутренностях его брезентовой торбы, вытащил кусок асбестового полотна, который Лёха использовал как изолирующую прокладку во время сварочных работ.
Замотав всю руку до локтя и оставив только кончики пальцев, Лёха проверил их на свободу движений, пошевелив ими. Потом, как-то утробно ухнув, обрушил свою руку в залитое семидесятиградусной водой чрево корпуса задвижки.
Секунд пятнадцать он оставался там, затем выдернув её, тут же погрузил по локоть в бумажный мешок из-под цемента, наполненный до краёв холодной водой. Пока Виктор со Стасом держали мешок, Лёха, морщась от боли, выдохнул:
– «Щёки» на самом дне валяются! Еле одну ухватил, но не удержал. Они ещё горячее, блин, чем вода!
Виктор, ни слова не говоря, передав мешок Витьке-маленькому, снял с руки Лёхи асбест. Примотав его к руке, сказал:
– Тащите мешок поближе к задвижке.
Он сунул руку в придвинутый мешок и с минуту держал её там. Потом, примерившись, выдернул её из мешка и точно также, как и Алексей, с размаху погрузил в задвижку. «У, бля!», – скрипнув зубами, резюмировал он своё пребывание в кипятке. Через несколько секунд выдернул руку с зажатой в неё «щекой». Выронив железку, Виктор стремительно засунул руку в холодную воду и протяжно отдуваясь, содрал асбестовую тряпку.
Протянув её Стасу, он сказал:
– Делай также, и всё будет в норме. Вторую затащило чуть-чуть в трубу по ходу, но ухватить её можно сразу же. Не зевай!
Когда рука Стаса оказалась внутри задвижки, ему показалось, что по его руке разом прошлась огненная волна. Сразу же запульсировавшие пальцы потеряли чувствительность. Только какими-то остатками осязания Стас, наткнувшись на тяжёлую латунную «щёку» смог ухватить её. Собрав последние остатки воли, он вырвал руку из адского котла. Вырвавшись из пальцев, «щёка» исчезла во тьме плещущейся внизу воды. Через мгновение Стас, сорвав тряпку с погруженной в холодную воду руки, стал нянчить её, словно младенца.
Пока удалая тройка, словно сказочный Иван, окунали в купели свои руки, Витя-маленький споро приладил на шток новые «щёки». Собрав задвижку, он перекрыл воду.
Тишина резко ударила по ушам. Было только слышно где-то в тёмной глубине подвала журчанье стекающей воды. Мужики. ошалело поводили головами. Стащив с себя всю одежду, они принялись отжимать насквозь мокрое одеяние.
– Лёшь, у тебя курево есть? – спросил с раздражением Виктор, отшвыривая от себя пачку сигарет. – От моих каша осталась.
– А не надо было держать их в кармане! – съехидничал он. – Учи вас всё! У меня в сумке посмотри, там, в полиэтилене…
Закурив по очереди, все расселись на коробе, поджидая, пока высохнет одежда, разложенная на трубах с горячей водой. Нечего было и думать, чтобы в такой мокрети высунуться на улицу. Все равно, пока Юрка, ушедший за сваркой, не объявился, делать было нечего.
Витя-маленький, вздохнув, спросил:
– Мужики, я пойду, как одежда подсохнет? Мне сегодня по повестке в отделение надо ещё!
– Какая там повестка! – обозлился Лёха. – У «Черепа» отпрашивайся, а мы тебе не начальство! Сиди, пока не придёт!
Но Виктор и Стас в один голос отбрили Лёхин наскок:
– Конечно, иди! Чё здесь тебе уже делать! Одна сварка осталась! Лёха с Юркой сами управятся, мы тоже с тобой двинем, как подсохнем. Ты что, по этому делу пойдёшь?
– Да по какому же? И навёл же вас хрен собачий на этот мешок! Теперь они меня задолбают!
– Тебя-то чего?
– Да то и чего, что последыши имею.
– Какие-такие последыши?
– Такие! Статью по этому делу.
– А, так это на тебя мне мент намекал. И чего там у тебя было?
– Если бы было! А то по-пьяни одну давалку опробовали. Так ей что-то не понравилось, она маляву и накатала в ментовку на всех пятерых.
– И что?
Витя горестно вздохнул:
– А то, что припаяли мне пятерик с довеском.
– Что за довесок?
– А довесок от этой ****ины. Наградила она меня ядрёнейшим сифилисом. Два месяца я на зоне кололся как последний доходяга-наркоман.
Лёхино ржанье тут же выявило всю комичность эпизода из жизни Витьки-маленького:
– Ни хрена себе! Как же это ты так оплошал?
– Да вот так! – Витя горестно вздохнул. – Всю жизнь мне эта тухлятина проститутская поломала. За всех мужиков все на меня повесила, а на остальных заявления забрала. Так что я на полную катушку и прогулялся в зону! Э-хе-хе… Ну, ничего, ей тоже сейчас кое-что наскипидарили!
И мужики, задумчиво пыхнув сигаретами, погрузились в молчание.
Дождавшись Юрку, они всё же вместе смонтировали оборудование. Приварив трубу и, открыв задвижку, они с тайным удовлетворением слушали, как засвистели жиклёры в редукторе, как с бешеным напором помчалась вода, заполняя пустые стояки. Мокрый, усталый до дрожи в коленках, с саднившей рукой, Стас шёл домой без единой мысли в голове. Только злобно урчавший желудок напоминал ему, что он ещё живой, а не высосанный тьмой и жарким душным маревом подвала бесплотный призрак.

– Садитесь, Курков. Вам уже понятна причина нашего с вами разговора?
– А как же! – Курков ерзанул на стуле. – Только и делаем, что всю неделю говорим с мужиками об этом случае. Всем интересно, поймают ли убийцу или так, «глухарем», как всегда, это дело проскочит!
Он иронично усмехнулся:
– Вы не обижайтесь, я не к вам это отношу. Просто столько таких дел случилось за последнее время, что все их раскрыть невозможно. Их много – вас мало, вот и всё!
Стариков спокойно дослушал Куркова. Выдержав паузу, сказал:
– Думаю, если пару краж из ларьков мы и не сможем раскрыть, как вы говорите, за нехваткой времени и людей, то будьте уверены, – это дело, которым мы сейчас занимаемся, стало нашим личным для всей следственной группы! Впрочем, оставим сантименты и поговорим конкретнее о вас.
– Чего это обо мне? Я что, особенный? – вскинулся Иван. – Вы, гражданин следователь, не цепляйте меня к этому делу! Я-то причём?!
– Спокойнее, Курков. Мы поговорим, выясним некоторые факты и только. Не больше и не меньше, чем с другими вашими коллегами. А вы как-то сразу нервничаете!
– Ничего я не нервничаю, – хмуро сказал Иван. – Просто, приятного мало находиться здесь и беседовать, – он подчеркнул это слово, – с вами!
– Что поделаешь, иногда так уж жизнь поворачивает, что и выбора не остаётся.
– Выбора! Скажите тоже! У кого дубинка в руках, тот и выбирает!
Стариков за время разговора внимательно изучал все нюансы поведения Куркова. Он намеренно продлевал разговор вокруг да около темы. Пытаясь обнаружить невольные следы беспокойства в поведении Куркова, Стариков подводил его к ней осторожно, не торопясь, как рыбак ведёт снастью крупную рыбу. Но то, что хотел он обнаружить, пока не удавалось проявить в достаточной степени. Курков на все его вопросы реагировал именно так, как повёл бы себя любой на его месте. Стариков почувствовал, что пора выложить главный аргумент. Улика, которую человек, однажды её употребивший, будет опасаться увидеть в чужих руках пуще пытки.
Стариков открыл папку, лежавшую перед ним, но не стал больше ничего с ней делать. Как бы вспомнив что-то, он взял трубку телефона и набрал номер.
– Олег, привет! Как съездил?.. Понятно…
Продолжая разговор, как бы машинально вынул из папки несколько мятых листков. Бумага, и это было хорошо видно, представляла собой вырванные из тетради развороты. Ведя разговор, Стариков искоса следил за поведением Куркова. Тот с обречённым терпением разглядывал и Старикова, и его руку с зажатыми в ней тетрадными листами. Блуждая по комнате отсутствующим взглядом, Курков, выдохом спустив свое нетерпение, уперся глазами в пол. Ничего ни в его мимике, ни в поведении не изменилось.
Поняв, что нужно предпринять более решительные действия, Стариков бросил трубку:
– Вы не могли бы, Курков, припомнить, используете ли вы в своей работе, положим, вспомогательные материалы при установке сантехники, то есть кранов и всего такого прочего?
– Что это ещё за вспомогательные материалы?
– Ну, например, тряпки, ветошь или бумагу для каких-нибудь прокладок или что там ещё в этом роде?
– Ну, вы даёте, товарищ следователь! Прокладки из тряпок только бабы используют, да и то сейчас для этих дел есть кое-что получше. А мы, слесаря, употребляем ветонит, лён, гидроизолирующие шайбы и кучу всяких специальных уплотнителей и смазок.
– Что ж, с этим ясно. Ну, а не приходится ли вам в качестве, что ли, подстилки для чистоты употреблять бумагу, тряпки, в общем, что-нибудь вспомогательное. И ещё вопрос на эту тему, – если да, то приносите этот материал с собой или используете первый попавшийся на месте работы?
– Я что-то не пойму вашего вопроса? Что, руки вытереть чем-нибудь, что ли?
– Да, хотя бы руки, или подстелить под инструмент и приборы?
– Да чего-ж с собой таскать? В подвалах всегда полно чего-нибудь такого.
Стариков покачал головой. Аккуратно взяв тетрадные листки, разложил их перед Иваном.
– Посмотрите-ка, Курков, вот сюда. Не смогли бы вы что-нибудь сказать об этом?
Иван со скучающим видом наклонился к листам. С минуту недоумённо рассматривал их, потом поднял глаза на Старикова:
– Если вы хотите сказать, что разыскали мою школьную тетрадку, то честь вам и хвала, потому что школу я закончил уже двадцать лет назад! И первым делом, что я сделал, – это устроил огромнейший костёр из учебников и тетрадей!
Стариков прищурился:
– А почему вы решили, что это листки из вашей тетради?
– Почерк вроде мой. Я тогда писал, как курица лапой. Да и вам вроде чего-то не резон совать мне всякую макулатуру, если это не моя тетрадка.
– Логично!
Стариков потёр подбородок и взглянул на Ивана, повторил:
 – Только тут есть одна маленькая, но очень существенная деталь. Вот обложка от этой тетради – прочтите, что написано на месте фамилии?
Курков поднёс грязносалатового цвета, всю в разводах, бумагу поближе и прочитал вслух:
– Курков Пётр. – Он недоверчиво посмотрел на следователя и прочитал с расстановками снова. – Курков… Пётр… Это что, тетрадь Петра, моего сына? Зачем она у вас?
– Может быть. А зачем она у нас, – легко догадаться. Тетрадь была изъята с места преступления в качестве одной из улик. Мы хотели узнать, как она там оказалась? В связи с чем я повторю свой вопрос, – вы не использовали её как подсобную бумагу в работе?
Стариков взглянул на него. Курков застыл с напряженным лицом. Было видно, что он усиленно что-то обдумывает. Но, тут же, сбросив оцепенение, прокашлялся и сказал:
– Нет, я не знаю, как она там оказалась…
– Хорошо, мы с вами ещё побеседуем вскоре, а пока распишитесь вот здесь.
– Что это?
– Подписка о невыезде. Вам придётся до конца расследования никуда не уезжать. Пока свободны, Курков.
Стариков, после ухода слесаря, с минуту разглядывал тетрадные листы. Он почему-то думал об эфемерности причин и следствий во взаимоотношениях между людьми. Странная, почти мистическая, связь до этого совершенно незнакомых людей, разом соединила их в единый спай. Он видел, как Курков отреагировал на улику, но Стариков не того ожидал. Реакция Куркова походила скорее на ошарашенного неожиданным известием, или просто застигнутого врасплох, но только не уличённого в тяжком преступлении, человека. Да, он подобрался, внутренне поджался, и всё же это не было похоже на защитную реакцию. Скорее его поведение было сродни его, Старикова, позиции, – следователя. Курков очень сильно смахивал на человека, который вдруг должен разгадать неожиданную загадку, а не защищаться от грозящего ему самому обвинения. «Ладно, посмотрим, дальше что будет».
Стариков встал и вышел из комнаты. В соседнем с ним кабинете находились оба члена его опергруппы:
– Олег, что-нибудь экспертиза показала?
Высокий круглолицый парень утвердительно качнул головой:
– По предварительному заключению генетического анализа крови из его медкарты в районной поликлинике, и спермы с трупа показали высокую степень идентичности. Всё! Так что, Володь, дело, кажется, выгорает.
– Подожди радоваться. Это ещё ничего не значит и нам придется попотеть. Если Курков причастен к делу, то он тоже прекрасно это знает. По крайней мере, в разговоре он никак не прореагировал на тетрадь.
– Ну и что? – ответил другой оперативник. – Мужик с железными нервами, – такого на арапа не возьмёшь! Надо брать его, пока не поздно.
– Ладно, ладно, разогнался! Ты в школе показывал тетрадь?
– Всё чётко, тетрадка его сына. Училка опознала её с ходу! – Борис хмыкнул. – Она даже прибавила, что второй такой она давно в своей практике не видела.
– А как в школе характеризуют парня!
– Да как, блин! Оторва полная! – Борис даже скривился. – С ним в компании ещё двое тусуются, точно такая же бритоголовая вшивота!
– Хм, скинхеды! – Стариков устало повёл бровями. – Нам ещё этого не хватало, политику пришьют, за папашу! Тут же наскочит какой-нибудь Лимонов и начнет верещать о дискриминации! Лепилин в своей докладной говорил о трёх пацанах, которых выгнал из подвала, а в разговоре определённо указал на то, что опознал в одном сына Куркова. Значит так! В разработку надо взять обе версии, что-то тут, в этом деле, я чувствую, есть какая-то связь между старшим Курковым и младшим.
– Что именно? – спросил недовольно Борис. – Всё же ясно, не надо умножать сущностей сверх необходимого, как говаривал один очень мудрый человек. Версия, – толще не бывает, как железобетонная свая!
– Версия, говоришь? Я тебе сейчас набросаю столько версий, и все они будут не менее убедительны! Первая, – сынок изнасиловал и убил, испугался, поплакался отцу. Тот расчленил тело, чтобы незаметно вынести и спрятать. Версия вторая, – сам младший Курков со своими корешами всё сотворил, и папаша тут не при чём! Версия третья, – вообще не они, а мстительный дружок спрятал трухню младшего Куркова, когда они занимались суходрочкой, измазал ею тело убитой им девочки, и подбросил тетрадку! Версия четвёртая…
– Ну, ладно, хватит, – поморщился Борис, – вечно ты все усложняешь! Будем работать.
– И первым делом, что нужно будет сделать, – это выяснить поминутно, где на момент свершения убийства находился старший Курков. Это тебе. – Стариков ткнул пальцем в Олега. – А ты, Борь, возьми на себя младшего. Поспрашивай осторожно, да не его самого, время ещё не пришло, а тех, кто мог видеть или знать о нём в эти дни все. Дело не хилое, понятно, но ты уж постарайся! Я к полковнику, отчитаться.

Глава 4

Иван всю обратную дорогу от следователя находился в мрачных размышлениях. Что-то неприятное ворошилось в душе, и он никак не мог определить причину такой тревоги. «Тетрадку его показывал… Зачем? Сказал – улика… Неужели за Петькой такое дело? Не может быть!.. Сам он такое не удумал бы!.. Значит с кем-то… Душу выну из паршивца…».
С порога, швырнув сумку в угол, Иван крикнул:
– Мать, Петька приходил?
Жена отозвалась из кухни:
– Да был, но ушёл.
Не получив ответа, вышла в коридор и увидев мрачное закаменелое лицо Ивана, спросила встревожено:
– Что-то случилось с ним?
Иван зло посмотрел на неё:
– А когда-нибудь с ним было хорошо? Но на этот раз, кажись, вляпался наш петушок!
– Да, господи, что случилось, скажи, наконец!
– Ничего, – буркнул Иван и ушёл в ванну. – Я мыться буду. Петька придёт, не отпускай его и стукни мне.
– Ах, господи, господи! Опять дня не проходит, чтобы не приключилось с ним что-то! Всё сердце изболелось! А всё ты, со своими подначками да битьём! Что из мальчика сделал!
– Заткни свое поддувало! Сама бы не лезла со своим жалканьем, парень бы знал твёрдое воспитание!
За обедом Иван, уткнувшись в тарелку, отмалчивался от бесконечных воздыханий жены «что да как». Он и сам терялся в бесчисленных догадках. Свирепея от жуткой неопределенности, Иван едва удерживался, чтобы не наговорить жене кучу неприятных слов. Что-то ему подсказывало, что силы стоит поберечь для чего-то важного и поворотного в судьбе его семьи и его самого.
Глядя на экран телевизора, заполненный душераздирающими бразильскими страстями, Иван даже и не пытался вникнуть в грандиозность тамошних запутанных коллизий. Жена, поминутно хватая его за руку, причитала: «Ну ты смотри, Вань, что делается!.. Да повернись ты, дура, повернись! – вскрикивала она в раже «мыльного» угара. ; И ведь не видит, что под носом творится!..».
Её слова, вперемешку с обрывками мыслей, словно свинцовые блямбы падали Ивану в голову. Его мозг словно превратился в жестяной таз, куда кто-то беспощадно и зло сыпал их из бездонного мешка. «Дура… кто уж дура, не эта крашеная, а ты… Петьку проморгали… Точно, как слепые… Чего ему не хватало?.. Всё было, всё покупал… денег не жалел…». Иван закрыл глаза и, качая головой, сжал зубы: «Драть надо было… да эта не давала… Я приласкаю!.. Я пожалею!.. Что под носом творилось, не видела и проморгала… кулёма… вот и упустили парня…».
Хлопнула входная дверь. Реплики телевизионных страдальцев заглушил мощный «паровозный обмолот», затопивший своим рёвом всю квартиру. Иван медленно повернул голову. Как во сне, смотря на входившего в комнату сына, тяжёлый «кассетник» в его руках, на обвисшее безвольным подбородком лицо, обречённо думал: «Всё, кранты! Лучше уже не будет… надо спасать, что есть…».
Он встал, прошёл мимо Петра в прихожую. Одевшись, снял куртку сына с вешалки. Войдя в комнату, бросил её Петру на колени:
– Одевайся!
Пётр непонимающе смотрел на отца. Что-то непривычное в голосе и его облике заставило Петра подчиниться. «Чего ему надо?». Не понимая столь странного требования отца, спросил:
– Бать, пойдём куда? А то поздно, одиннадцать уже.
Иван молчал. Он смотрел на сына тяжелым застывшим взглядом. Перекатывая желваки, молча ждал, когда тот оденется. 
 – Куда на ночь глядя, ты что удумал? – запричитала мать. Её сердце почуяло неладное, уж больно закаменевшим и бледным, против привычного красного цвета, было лицо мужа. Иван ничего не ответил. Кивнув сыну, он сквозь зубы проронил:
– Пошли…
Всю дорогу Иван молчал. Пётр шёл за ним, совершенно потерявшись в догадках. Они проходили дом за домом, а он так и не понял намерений отца насчёт этой неожиданной вечерней прогулки. И только когда они свернули к знакомому дому, подходя к подвальному приямку, он ощутил вдруг обдавшую жаром волну неприятного томления.
– Чего мы сюда пришли? – хрипло спросил Пётр.
– Открывай! – не отвечая на вопрос сына, приказал Иван.
– Зачем? У меня нет ключа…
– Врешь, свиненыш, – прошипел отец. – У меня этот номер не пройдёт! Чтобы насволочить у тебя всё найдется! Открывай! – заорал он, схватив Петра за плечо и с силой ткнув его в дверь.
– Ты чего! Нет у меня ключа, отобрали его у меня! – перепугано заверещал сын, выдираясь из пальцев отца.
Иван, продолжая крепко держать его за плечо, вытащил из кармана ключ и сунул сыну в руку:
– Открывай!..
Иван с вечера, зайдя в диспетчерскую, незаметно взял ключ от подвала. Пётр трясущимися от страха руками долго не попадал в прорезь замочной скважины. Ткнув его в распахнувшийся чёрный провал входа, Иван включил фонарик. Не глядя на сына, приказал:
– Теперь веди меня туда, где спрятал мешок с телом!
– Каким телом! Батя, не знаю я ничего…
– Иди-и… – взревел Иван вслед кубарём полетевшему от толчка Петру. – Ты у меня носом все пропашешь здесь сейчас, но покажешь это место!
– Батя, не знаю ничего, – ошарашено бормотал Пётр, – мы с пацанами давно здесь не были…
– Это ты будешь говорить кому другому, – выдохнул Иван. – Девчонка пропала десять дней назад. Меня вызывали к следователю, и он показал мне твою тетрадь, которую нашли здесь, у неё во рту. Доигрался, паршивец! Говори, сучий потрох, как ты это сделал! Мне надо знать подробности, чтобы не проколоться… Я тебе не девочка, я тебе одним щелчком башку снесу! Я бы и сам тебя прикончил, потому как после того, что делают на зоне с такими, как ты, – нормальным ты оттуда уже не вернёшься. Так уж чтобы потом с тобой не мучиться, я лучше сам!..
Петр с вытаращенными глазами молчал. Выхваченное из тьмы светом фонарика его лицо скукожилось в гримасу отчаяния и страха.
– Я… я не помню ничего… мы просто сидели, пили пиво… потом я с Ленкой ушли в угол, побыть вдвоём… ребята пили… Больше я ничего не помню.
– Ты мне мозги не пудри, обделок малохольный! Всё говори, как есть! Что потом было?!
– Когда я проснулся, было двенадцать ночи… В руке у меня был нож, весь в крови. – Пётр тяжело сглотнул. – Никого рядом не было, ни Ленки, ни пацанов… Потом я увидел, что куртка и джинсы на мне в крови. Я их оттирал горячей водой… Там кран есть.
– Где это было, покажи.
Пройдя несколько отсеков, Пётр молча ткнул рукой в отдельный закуток и сказал:
– Тут у нас лежак был и стол из ящиков, а за стенкой матрас. Я на нём проснулся.
Иван шагнул вперёд и посветил за перегородкой. Потом повернулся к сыну и жестко сказал:
– Рассказывай, что здесь было и как. Всё рассказывай, для твоей же пользы. Узнаю от ментов, что ты соврал, сам порешу тебя, как ты эту девчонку! – Иван занёс кулак над головой Петра.
– Ба-тя-я! – надрывно заорал в ужасе Пётр, – больше мне нечего рассказывать! Клянусь тебе, чем хочешь! Я думал, что это пацаны порезались и ушли с Ленкой, меня наверно не добудились! Выпил много…
– Ух, паскудник хренов! Дури наглотался?
– Не, не было у нас в тот вечер ничего! Батя, я честно тебе говорю, выпили мы всего по паре бутылок… дядь Витя нам их ещё дал вечером… целый ящик. Мы только иногда травкой… но с неё чтоб так… а тогда я отрубился капитально.
Иван присел на приступок и после минутного размышления, буркнул:
– Расщедрился Витёк, с чего бы это? – и мрачно спросил: – Значит, где лежал мешок, ты не знаешь?
– Не знаю, не видел я никакого мешка! Я, как оттёр кровь, ушёл домой. Нож спрятал вон туда, – и Петр указал на небольшую нишу в стене. К нам потом, дня через три в школу приходил участковый, спрашивал про Ленку.
– Кто она? Фамилия?
– На Палехской жила, дом там угловой, трехэтажный, – на втором этаже. Мать у неё инвалидка, Сапрыкина фамилия.
И только услышал Иван фамилию, едва смог её сопоставить с известной ему личностью, как захолонуло в сердце. Обмер он и с тоской подумал: «Настигла всё-таки меня судьба через сына, … не удалось тогда от неё откупиться!..».
Поднимаясь на второй этаж, Иван внутренне подобрался. В пустой голове, как в огромной цистерне, гулко билась одна-единственная мысль: «Не проколоться бы…». Вытянув из сына всё, что только можно было, он не был уверен, что этого хватит для задуманной цели. «Менты не лохи, не таких, как я, потрошили!..». Иван надеялся на удачу и готовую подставу, которую он приготовил для них, – «заглотнут на радостях...».

Стукнув в дверь, скорее для проформы, чем для порядка, он толкнул её и вошёл. Стариков недоумённо взглянул на него и спросил:
– Вы ко мне?! Подождите в коридоре, я вас вызову. Вы видите, сейчас я занят…
Иван оборвал его:
– Не получится. Оформляйте сейчас явку с повинной…
Старикову не надо было объяснять ситуацию. Попросив сидевшую перед ним женщину выйти, он указал на стул:
– Присаживайтесь Курков. Вот вам бумага, пишите, но, может, сначала пару слов скажете?
– Нечего мне говорить, на бумаге вернее будет…
– Вернее – что?
– Путаться в словах не хочу…
Иван сгрёб ручку и лист бумаги. Стариков, умный и опытный Стариков, уже понял ситуацию. Он почувствовал настрой Куркова. Желая осадить его, Стариков знал, что в таких случаях люди, поддаваясь эмоциональной подвижке, чаще всего пропускают важные моменты. Он хотел, управляя желанием Куркова, оформить это желание в правильный контекст дела.
– Так о чём, собственно, пойдёт речь? Может, сначала на словах пояснить можно?
Недоумение, с каким Стариков задал свой вопрос, заставило Ивана кинуть на него мрачный взгляд.
– Нечего в детские игры баловаться! Вы же понимаете, зачем я пришёл…
– Как-то не совсем. Мне трудно, например, сопоставить вас, – зрелого уравновешенного мужчину с обстоятельствами дела. Неувязка!
– Да какая, к чёрту, неувязка! – отвернул голову Иван. – По пьяни порешил… Она Петра искала, а я шёл в подвал… Сказал, что он туда придёт…
Иван с силой потёр лоб и вдохнул воздух сквозь сжатые зубы:
– Девка она была ласковая, хоть и малая! А тут на меня как помутнение нашло… Я очнулся, только когда уже помял её всю под собой! Когда я услышал, что она все расскажет, я ей и деньги сулил, и Петра в женихи, и мать отправить лечить… Ничего не хотела слушать! Кричала!.. Потом, чтобы вынести тело, я порезал её…
– Ну, что ж, – воспользовался паузой Стариков. – Складно, ничего не скажешь! Пишите, как изложили. А всё-таки, чего же это вы решили вдруг прийти? Созрели, что ли?
– Во-во, созрел… По ночам зрел, когда тулово безголовое во сне приходило!
– Тогда понятно.
Стариков смотрел, как Курков старательно выводит буквы. Что-то мешало ему воспринимать происходящее как истину. В своих выводах он никак не видел Куркова на месте преступника. Не укладывался он там по деталям. То, что сейчас писал он, было очень похоже на правду. Похоже, как засушенный лист из гербария на свою майскую ипостась. Всё сходится, но, – мертво!
– Подробно писать, с деталями? – не смотря на Старикова, спросил Иван.
– Нет, не надо. Детали мы будем уточнять на допросах, на следственных экспериментах. Пишите только суть.
– Тогда всё.
Иван пододвинул лист к следователю. Стариков прочел написанное.
– Число, подпись.
Он взял трубку:
– Кудинов? Конвой ко мне в кабинет.
Когда Куркова увели, Стариков позвонил снова и сказал:
– Мужики, зайдите…
Он кивнул вошедшим и протянул лист бумаги:
– Читайте.
Прочитав, Борис с жалостливой улыбкой положил лист на стол. Сладко потянувшись, он с легкой иронией сказал:
– Ну, вот, я ж тебе говорил! А ты всё версии городил, рефлексии выдавал! Всё просто!
– Просто, да не совсем! – возразил ему Олег. – С чего бы это мужику в годах, за которым ничего подобного не водилось, прыгать на малолетку, а потом членить её. Он мог бы спокойно спрятать тело и через день или два вынести куда угодно. Его бы никто не усёк и не заподозрил! Мужик он здоровый, сорок кило только так бы упер.
Когда Олег со скептическим выражением выдал свои соображения, Стариков, согласно кивая головой, подытожил:
– Вот и я думаю, – кого это он прикрывает? Пацаньи игры прикрывает? Скорее всего, сынок раскололся, вот он и решил всё взять на себя.
– Ну, мужики, вас послушать, так вы спите и видите себя Холмсами! Все ваши соображения, – чистая фантазия, а вот это факты и, причем, о-ч-че-нь убедительные! – ткнул пальцем в бумагу Борис.
– Не, для меня это ещё не факты, будем работать дальше. Кстати, сорок восемь часов у нас есть, а Курков пусть посидит, помаракует, может, дозреет совсем. Борис, иди бумагу на обыск оформляй, а ты Олег прямо в школу. Поговори с дружками Петра Куркова…

Глава 5

На углу дома, между четвёртым и пятым этажами, висел большой предмет, издали сильно смахивающий на объёмистый серый куль. Напарники, увидев столь необычный для месторасположения объект, припустили рысью. То, что показалось им на первый взгляд кулём, второй взгляд, по мере приближения, выявил в странном объекте безвольно висящее тело плотника Анатолия Палыча. Тело его, невероятно скукоженное, с нелепо торчащими в стороны руками, не производило ни звуков, ни движений. Взывавший к нему снизу Виталий, видать, напрасно надрывался. Выпученные глаза Анатолия Палыча, с немым ужасом взирая вниз на его далёкую фигурку, не хотели верить неизбежному. По всему было видно, что Анатолий Палыч впал в глубокий ступор. Только одна мысль вертелась в его парализованном страшной перспективой мозгу: «Это конец…».
– Чего случилось? – в два голоса вопросили мужики отводившего душу в стандартном наборе мата Виталия.
– Да чего ещё может случиться с этим расп…дяем! «Не учи меня, я тут все крыши вдоль-поперек излазил и знаю, что к чему! Ты сам прицепись, а я как-нибудь так!». Если бы я не обвязал его верёвкой в последний момент, отскребали бы мы сейчас его…
– Ну и чего?!
– Снег поехал, прямо со всего ската крыши! Наверное, подтаял и Палыч вместе с ним! Оградка вся сгнила, на соплях держалась. Снег её сбил, а он за какую-то железку зацепился куском верёвки!
– И чего теперь делать?!
Мужики озадаченно стали рассматривать висящего Анатолия Палыча. Он, так и не издавший до сих пор ни слова, вдруг еле слышно просипел, будто убоявшись от звуков голоса сорваться вниз:
– Снимайте меня!..
– Конкретно сказано, – буркнул Виталий. – И каким сачком тебя оттуда доставать, моль ты тупая?! Говорил я тебе, – привяжись! «К оградке, к оградке!»… На могилу тебе теперь эту оградку поставят!
– Палыч, ты чего там делаешь? – крикнул, показавшийся из-за угла, Витя-маленький. – Во, Юр, – обратился он к шедшему рядом напарнику, – учись, как не надо работать!
Он воткнул в снег лопату:
– Виталя, каким хреном он там оказался? Снимать его оттуда надо. МЧС, что ли, вызвать или пожарку?
– Не получится, – пока они приедут, он уже оборвётся. Парапет – одна гниль, даже и не знаю, на чём он там держится. И потом, – как они подъедут? С этого угла только тропинка и вся дорога вокруг дома уставлена тачками.
Пока они выясняли варианты спасения, Анатолий Палыч, в попытке принять чуть более удобную позу, пошевелился и мгновенно оказался на метр ниже. Плотник издал звук, какой возникает, когда напильником водят по торцу листа жести. Невозможный для человеческого горла в иной ситуации, кроме как в этой. Этим звуком Палыч дал всем понять, что конец уже совсем близок. Мужики это поняли и подали свои реплики, сводившиеся к единому смыслу:
– Хрень полоумная, Палыч, что тебе не висится! Не двигайся, пока что-нибудь не придумаем!
– !.. – в немом вопле зашелся Анатолий Палыч.
– Мужики! – вмешался Юрка. – Есть идея! Мы как-то на учениях спасали одного. Он парашютом зацепился на дереве. Ствол был, как назло, гладкий, без сучочка! Мы и так, и сяк! Метров десять от него до земли было! Вот как до Палыча. Если стропы обрезать – костей не собрал бы! Так мы с поля, – это метров полтораста было, – натаскали сена под него целый стог! Он и приземлился туда!
Мужики воззрились на Юрку в немом изумлении.
– Юр, ты где находишься! Оглянись! Зима и город кругом! Где тут сена взять! Ты чего!
– Да ничего! Мозгами шевелить надо! Тут получше сена есть чего. Снега накидаем! Как раз его прорву навалило. С крыши свалился, да и вокруг! Минут за десять выше роста будет сугроб.
– А что, дело говоришь! – задумчиво прикидывая расстояние и предполагаемый сугроб, закивал Виктор. – Классно придумано! Не бзди, Анатолий Палыч, ещё чуток поживёшь, если от страху во время полёта не окочуришься! Давай, мужики, навались!
Всё вышло по Юркиной задумке. В пять лопат они быстро накидали шириной в два метра, выше роста кучу снега. Взмокнув от незапланированного аврала, мужики оперлись на лопаты передохнуть. Виктор вдруг выпрямился. Он обошёл сугроб. Поглядывая то на Анатолия Палыча, то на рукотворный «Эверест», с сомнением в голосе сказал:
– Чёй-то мне кажется, слабовата эта горка будет! Прошьёт он её, как лом фанерку! Весу в нём на хорошего борова потянет!
– На борова может и нет, но жира в нём в одной заднице на центнер будет! – согласно закивал головой Виталий.
–Это ещё как попадёт на кучу! Если головой – то кранты! Палыч, тебе на задницу приземляться нужно! Если что, – задница выдержит!..
Анатолий Палыч, слушая эти нелестные мнения в свой адрес, казалось и точно, будто на глазах прибавил в весе. Но голова его, судя по совету, который он шёпотом изрёк, работала на полную мощность:
– Му-у-жики, слушайте, а вы постелите сверху сугроба что-нибудь потверже, вроде тряпки какой!
– Ну, Палыч! – обрадовано ухватились мужики за поданный с небес дельный совет. – Верно говорят, – спасение утопающих – дело рук самих утопающих! Скидывай все ватники! А ты, Палыч, режь конец, только аккуратно, не дёргайся!
Анатолий Палыч, с превеликой осторожностью перепилив верёвку, оторвался от последних волокон. С уханьем летящей мины он рухнул вниз. Валом всплеснувшийся снег из-под ватников, глухой шлепок и дружный вздох облегчения подтвердили успешное окончание рисковой операции. Торчащая из сугроба голова плотника ошалелыми глазами обводила всех взглядом, словно ища подтверждения чуду спасения на лицах радостно восклицавших мужиков:
– Палыч, живой, едрён батон!..
– Ну, мужики, вовек не забуду! – растроганно восклицал Анатолий Палыч. – От смерти ведь меня спасли сейчас!
Его искренние слова, промодулированные исходившей крупным колотуном нижней губой, подтверждали всю глубину его чувств.
– Ты свою благодарность покамест отставь! Вот отметить бы твоё второе рождение надо бы честь по чести!.. Как следует!.. Ты, Палыч, ставь пузырь на каждого, мы тебе теперь, как отцы родные!.. – гудели мужики.
Чувство каждого из них удесятерялось близкой возможностью закрепить его искренность в принятии благодарной жертвы, избавленного от верной гибели сотоварища в виде обильного возлияния. Быстренько они извлекли Анатолия Палыча из его спасительных тенет. Обхлопав как следует с него снег, мужики приступили к разработке плана празднования.
Так как избежать послеобеденного рандеву с «Черепом» было невозможно, решили немедленно отовариться всем необходимым и в роскошной мастерской Гены-электрика накрыть стол. Только по большим праздникам случались такие оказии. Двери своей мастерской от коллег Гена всегда держал закрытыми. Пара роскошных диванов вкупе со столом и двухкамерным холодильником, то ли подарком от благодарных жильцов за какую-то услугу, то ли в качестве щедрой оплаты за работу, – но эти предметы роскоши превратили мастерскую Гены чуть ли не в номер пятизвёздочного отеля.

В апартаментах Гены уже всё было готово! Стас и Виктор, удобно разместившись между приглашённой Верой и техником-смотрителем, – вальяжной красавицей Леной, – замерли в предвкушении торжественной минуты. И только Виталий донёс до собравшихся благую весть о чудесном спасении их товарища, лишь только закрепили его слова второй здравицей в честь спасенного, как далее смешалось всё. Полилось, зажевалось, загудело приветственными кликами и оформилось в единую гармонию праздничного застолья!
В братском единении душ незаметно пролетело два часа. Гена, вдруг вставши, решительным жестом привлёк к себе внимание пиршественного люда:
– Мужики, всё, аквариум закрывается!
На минуту всё смолкло. Но затем рёв мужиков, обалдевших от Гениной наглости, обдал его водопадом кипящих эмоций! Но Гена оставался непреклонен! Он и вправду был невероятно заинтересован в скором освобождении своего номера-люкса. Несколько минут тому он назад заручился согласием красавицы Лены провести в его обществе некоторое время наедине.
Высказывая слова осуждения и неприязни в адрес хозяина, компания быстро собрала со стола снедь. Под звук запираемой на замок двери, отправилась в место своей постоянной дислокации – комнату отдыха.
Впрочем, её опостылевшая обстановка не была ими принята во внимание. Праздничный настрой ещё горячил возбуждённые натуры. Со стола быстренько всё было сметено, уставлено принесённой закуской и через миг, как и не было переселения! Анатолий Палыч, от принятых эмоциональных и алкогольных перегрузок прикорнувший в углу, уже никого не интересовал! Гораздо насущнее встал вопрос о пополнении праздничных стимулов. Была быстренько отряжена команда на вылазку. В ожидании её оставшиеся мужики, чтобы с пользой заполнить временную брешь, устроили культурное мероприятие. Всучив Вите-маленькому гитару в руки, мужики потребовали песен из его лагерного репертуара.
Витя-маленький опробовал инструмент. Нависнув над ним своим тщедушным телом, он огласил комнату душещипательной историей лагерного страдальца:

Птицы не летят над Магаданом.
Облетают зону стороной.
А не то с последним караваном,
Я послал бы весточку домой!
Там, в степях за Доном, за рекою,
Мать-старушка ждёт меня давно
И не знает старая покою,   
И не гасит допоздна окно.

Птицы, птицы, погодите птицы!
Мне сидеть ещё двенадцать лет!
И к далёкой маленькой станице
Мне не скоро выпишут билет…

Мне судьбой отпущено немного,
Горло изорвало хворью мне.
Ждёт меня последняя дорога.
Не в станицу к маме, а к земле.
И лежать мне в стороне далёкой.
На могилку мама не придёт!
И никто на холмик одинокий
Слёз печальных тихо не прольёт!

Птицы, птицы, погодите птицы!
Мне сидеть ещё двенадцать лет!
И к далёкой маленькой станице
Мне уже не выпишут билет…

Допеть Вите-маленькому не пришлось. В дверь влетели посланные ходоки. Витя-маленький тут же сменил гитару на инструмент, который доводилось держать каждому из собравшихся гораздо чаще.
 
– …практически ничего не дало. Экспертиза показала следы крови на одежде, изъятой у Куркова, но мне кажется, что это липовая улика.
Стариков откинулся на спинку стула. Подполковник отложил в сторону акт экспертизы.
– С каких-таких пирогов ты это взял? – недоуменно спросил он.
– Я так думаю. Кровь только на рабочей одежде, но её нет на обуви. Если учесть, сколько крови образовалось при расчленении тела, то без её следов на сапогах никак не обойтись! Там всё было залито кровью. Мне непонятно, как её не оказалось на сапогах! А работал Курков в этот день именно в них.
 – Что ж, выходит, он летал по воздуху?
– Вот и я думаю – загадка!
– Да какая загадка! – хмыкнул Борис. – Оттер снегом, отмыл водой…
– А куртку, всю в пятнах крови оставил висеть в раздевалке!
– Ну да! Мужик в шоке был, – что-то сделал, а что-то упустил. Так всегда бывает, иначе ни в каком деле никаких бы улик не было.
– Да, но не такие же ляпы! Ты ведь прекрасно знаешь, что кровь с кирзы отмыть невозможно. Только вместе с кирзой. Любая экспертиза покажет её.
– Все, хватит мне тут разводить теоретические диспуты! Давайте по тому, что имеем, – оборвал их подполковник.
– А имеем мы, Владимир Викторович, одни заплатки вместо дела. На следственном эксперименте Курков не смог показать место, где был найден мешок с телом. Не обнаружено орудие убийства, Курков не смог показать, куда он его дел. Потом, отсутствие следов крови на обуви. Опять же непонятно, как у него оказалась тетрадь сына?
– Это почему?
– Тетрадь старая, начала учебного года, а сынок Куркова не тот, чтобы хранить их, как реликвию!
– Ну, это ещё ни о чём не говорит, – вставил Борис.
Подполковник поддержал его:
– Курков мог её раньше взять…
– и таскал с собой полгода! – закончил Стариков. – Нет, Владимир Викторович, на допросе Курков показал, что в этом подвале в последний раз он был почти за месяц до убийства. Это согласуется с записями в журнале выборки ключей.
– Да ключ он мог взять заранее, сделать, наконец! – ехидным резоном отпарировал Борис.
– Хм, и потом таскать с собой тетрадку, этот ключ, подкарауливать девчонку, заманить её в подвал, изнасиловать, расчленить и ждать чего-то вместо того, чтобы сразу избавиться от тела – заметил молчавший до этого Олег. – Как ты себе это представляешь? Это слишком даже для маньяка, а Курков на маньяка не тянет.
– М-да, – протянул подполковник. – Ясно одно, – либо Курков пытается запутать следствие, – я имею в виду оттянуть сроки, – либо он отмазать кого-то хочет, взяв всё на себя. Вот что, – Куркова дожимать, его показания всегда пригодятся, а параллельно искать заинтересованное лицо. У вас осталось всего сроку до послезавтра.
В кабинете Стариков сказал:
– Хорошо ещё, что шеф не догадался спросить, зачем мужику понадобилось выбрать этот подвал для преступления. Дом-то очень неудобен для этого с точки зрения частых посещений его слесарями. Там находится головной ввод из ЦТП с разводкой на три дома. Это же какой риск обнаружить тело, пока оно оставалось там! Что и случилось через десять дней.
– Да он и не выбирал. Приспичило мужику, вот он и сунулся в первый попавшийся.
– Да ладно тебе… первый год в убойном, что ли? – устало ответил Стариков. – Такие мокрухи на скорую руку не делают.
Слушая разговор ребят с подполковником, Стариков размышлял по поводу возникших предположений. Многое его не устраивало. И еще одно никак не мог понять Стариков, почему Курков не уничтожил заляпанную кровью куртку, а спокойно повесил её в шкафчик в раздевалке?..

Отбегав весь день по подвалам и чердакам, Стас ввалился в слесарку, не чуя под собой ног. Там стоял, что называется, дым коромыслом. Мужики всем гамузом облепили Ванькин стол. На него было вывалено все содержимое Ванькиного стола. Леха, сидя в центре обступивших его слесарей, в одной руке держал предмет всеобщей зависти – дорогущую головку для нарезки резьбы на трубах. Другой он что-то писал на мелко нарванных клочках бумаги. Лица мужиков были напряжены и насторожены.
– Чего тут творится? – в недоумении спросил Стас. Виктор обернулся и сказал:
– Для тебя ничего интересного. «Старики» Ванькин инструмент делят.
Стас усмехнулся:
– А, понятно! Не успело остыть тело, как братва его раздела…
Он отошел к своему столу и устало опустился на стул. Расстегнув куртку, Стас согнулся кренделем и застыл, с блаженством впуская тепло под свитер. Глядя на мужиков, мельтешащих перед его глазами, он как-то по-новому вдруг увидел их, людей, с которыми бок о бок проработал столько времени.
Вон, Виталий судорожно сжал пальцы в кулак и время от времени обжимал ими подбородок, будто хотел содрать с него кожу. Васька-амбал навис над Алексеем. Обирая полы куртки короткими волосатыми пальцами, он нервно облизывал губы. Оник, с исконно армянским терпением, склонил голову на бок. Нервно дергающийся носок ботинка предательски выдавал его напряжение. Анатолий Палыч всем своим видом показывал свою непричастность к происходящему. Но по всему его напряженному положению на стуле было видно, коснись ситуация дела, первый прорвется к кормушке, цацкаться не станет. Витя не имел каких-то отличительных особенностей, наверное, потому, что Стас уже изучил его как облупленного. Но и то сейчас его напарник казался ему сготовившейся к прыжку хищной птицей.
Алексей тем временем дописал последнюю бумажку и, скатав в рулончики, бросил их в бачок.
– Так, мужики, счас тянем спички. Кто вытащит короткую, тот начинает. Потом по очереди. Пока мы тут будем оприходовать все это, – наш Ваня богатенький был Буратино, – времени уйдет много. Чтобы его не терять, надо бы кого-нибудь организовать в магазинчик. Это дело надо обмыть, чтоб не заржавело…
– Кого? Мы тут все при деле, – за всех сказал Витя.
– Вон твой напарник сбегает. Делать ему не хрен, зато на пару стаканов заработает…
– Попробую. Стас, будь другом, сгоняй в магазин, все равно до пяти ещё полтора часа.
– Ладно. Бабки давай! Что брать?
– Как обычно, на все.
– Только эту... запивку для полоскания портянок не бери... – «джин-тоник»… – крикнул ему вслед Виталий. – Минералки возьми… 
Как и подобает в приличных обществах, дело обошлось без поножовщины. Когда Стас вернулся, мужики выглядели так, будто разгрузили машину дров. Потные красные, его уже ждали и, скорым темпом разгрузив сумку, приступили к питию, словно торопились обмыть покойника. Но уже через десять минут вся кампания отмякла от пережитых волнений и предалась законной расслабухе. 
Алексей налил полный стакан и довольно протянул:
– Классная операция! Если бы не эта мысля, видал бы я полштуки свои, как...
Виталий оборвал его, сморщившись, как от принятой дозы:
– Чего радуешься… Человек в тюрягу попал!
– Ну и чего? Не я его туда пихнул. Мужик нарвался – получай по заслугам! А инструмент ему теперь точно лет пятнадцать не понадобится.
– Ну ты, прокурор, помолчал бы уж! Ухапал головку, конечно…
На этом и кончили обсуждать Ивановы страсти. Всех больше всего волновало лишение месячной премии. Харицкая склонялась вдоль и поперек, но и от этой темы они скоро устали. А потому, сорвав со стену гитару, хором заорали:
; Витя, родной, давай «газетку»!
Витя-маленький, разомлевший от хорошего застолья, не заставил себя долго упрашивать:

Газетку вытащил из ящика вчера я.
Была в газетке той заметочка такая,
Что повязали Сеньку, Кольку и Серёгу
И снарядили всех их в дальнюю дорогу…

Дорога та не по душе пришлась им скоро,
И умыкнулися с этапа все три вора…
Они направились в края родные снова,
Чтобы сказать Тамарке правильных два слова.

Тамарка с хахелем грузилася на хазе.
Увидев корешей, заткнулася на фразе.
И поняла она, что кончат её смело,
Что порешат сейчас за подлое то дело.

       И вся компания, подхватив следующий куплет, заревела в один голос:

В ментуре опером был хахель тот Тамаркин.
Она наводку западло ссучила в банке
И заложила Сеньку, Кольку и Серёгу,
И опера пришли ей тут же на подмогу…

А утром в хазе трупы опера с Тамаркой
Нашли с пришпиленной к её груди тетрадкой.
На ней написана была малява кровью:
«Залейся, падла, досыта своей любовью».

Утром Стариков, собрав свою команду, сделал сообщение:
– Вот что, мужики, чтобы упредить пендюли, которыми нас наградит начальство, я, в результате дедуктивных размышлений, пришел к выводу, – Куркова гнать в шею и немедленно брать в разработку его сыночка! Это же надо, так попасться! Как пацан!
– Володь, дырку тебе в погон! Кончай причитать и объясни, в чем дело? – иронично хмыкнул Борис и язвительно добавил: – Твоя тупость давно уже всем известна! Давай по существу – в чем ты там прокололся?
– Ты мне поговори, стратег хренов! Не ты ли упрашивал меня за Куркова? «Он и больше никто!», – Стариков вперил свой взгляд в Бориса. – Вот тебе и варианты!
– В принципе, мы должны были просчитать и этот вариант, – сказал Олег. – Следы должны были остаться еще где-нибудь, не только же тетрадка? Ее для любого обвинения недостаточно. Осмотр места происшествия кроме бутылки с остатками пива, пробки от нее и этой тетрадки ничего не дал. Все следы в этой части подвала затерты.
– Да какие еще следы? Там же говном было все залито! Хорошо еще, тетрадку нашли! – возмутился Борис. – Только на одежде что-то может остаться! Вот мы и нашли их на куртке Куркова. Это как?
– Сие есть непознанное, сиречь, тайна, – пробормотал Стариков. – И это пока заводит все дело в тупик… – протянул он. – Но чует мое сердце, мужики, что тупичок-то ложный.
– Да что ж это такое! – закатил глаза Борис. – Тебе бы не следователем работать, а экстрасенсом! Чутье, интуиция, – сплошная эфемерность! Их к делу не подошьешь!
– Друг мой! Следователь без интуиции – все равно, что водка без градусов!
– Да к черту интуицию! – раздраженно огрызнулся Борис. – Только факты шьют в дело, а они говорят, что липу нам подсовывает Курков! Хотя, если по правде, я тоже чувствую – какая-то тут неувязка с тетрадкой! И куртка его, кровью измазанная, ни к селу, ни к городу не лепится!
– Правильно говоришь! Можешь ведь думать, когда захочешь! Все дело в тетрадке! Пацаны сколько там по времени тусовались? С сентября! Вот тетрадочка и лежит там с сентября. По журналу выходит, что Курков-старший последний раз был там в начале февраля, чтобы перекрыть стояк. Работа не пыльная, а потому подтирки ему никакие не нужны были. И, стало быть, тетрадочку использовал не он, не-а! К этому же факты на допросах: по вещьдокам пролет, – ни местоположение мешка с телом, ни орудия убийства, то есть ножа, он не показал!.. Человек пришел себя оговаривать и ничего в доказательство?! Кто ему мешал вынести мешок? Чего он его там мариновал? Куда он дел нож? Ну, дошло?
– Не знаю… – пожал плечами Борис.
– Не знаю, не знаю… – недовольно оборвал его Стариков. – Ты прямо как в анекдоте: «Мальчик, как тебя зовут?» «Не дна-а-ю…». «А сколько тебе лет?». «Тлидцать тли…». На этом давайте закончим, а так как нить расследования ведет опять в известную вам квартирку, то вы, господа офицеры, руки в ноги и бегом по местам! Поспрашивайте местное население, может, кто вспомнит этих пацанов. Я к подполковнику, оформлять ордер на обыск...

Март наступил тихо и незаметно, как всегда серый, грязный, скучный. Оттого, наверное, у рабочего люда, замученного слякотью, бесконечной снежной моросью, проблемами и сплином, возникали периодические психозы. Иначе чем бы таким можно было объяснить происходящее в комнате диспетчеров, то бишь, в пультовой, во второй диспетчерской по улице Абакумова.
Там, собрав около себя весь наличный состав слесарей, рвала и метала старший диспетчер Валентина. Стас, сидя на мягком диване, несмотря на громоподобные голосовые раскаты старшего диспетчера, скорее даже убаюканный ими, придремывал. Усталость брала свое. Отведя глаза от раскрасневшегося, возбужденного лица Валентины, Стас бездумно уткнулся взглядом в ее гренадерские стати. Он всегда при виде старшего диспетчера размышлял о прихотливой игре естества.
 Природа, отхватив оковалок плоти, остановилась в раздумье – что же делать с ним? Так как ресурсы стройматериалов были исчерпаны, то на отличительное свойство, надобное для мужчин, их уже не хватило. Получилась этакая мужеподобная, громогласная, способная рожать, двухметроворостая особь, названная родителями Валентиной. Те, видимо, тоже пребывали в свое время в недоумении, – почему у мальчика нет пениса? Валентин?.. Валентина? Нет пениса – значит Валентина!..
Заурядный случай, при обсуждении которого он присутствовал, в любое другое время просто прошел бы незамеченным. Но сегодня, срывая голосовые связки, Валентина выясняла, почему вчера в обед никто из слесарей не сдал ключи на пульт.
– Чего это она сегодня такая вздрюченная? – недоуменно спросил Витя, – мужичок очередной сбежал?
Но тут же все прояснилось. Судорожно тыкая в висевший на доске с ключами листок, Валентина протрубила о финансовых потерях в виде премии, понесенных всей диспетчерской по вине нерадивых разгильдяев-слесарей. Харицкая, нимало сумняшися, своим приказом сделала козлами отпущения ни сном, ни духом не повинных в хитрованских слесарских приемчиках всех без исключения диспетчеров.
Бабы остервенились чрезвычайно. Вливая квартет своих, тоже не хилых от природы голосов, в мощный звуковой поток своей начальницы, они дали понять сидевшим работягам о наступающих для них тяжелых временах.
Мужикам было бы все равно, если бы не злополучная необходимость несколько раз на дню брать ключи со стенда. И тут возникала тяжкая по своим последствиям, закавыка от которой не было спасения. Ключи, как подотчетное имущество, относились к ведению диспетчеров. А те, в свете произошедших событий, могли попортить немало крови своим вечным дерзителям. И это было бы еще терпимо, но самый главный контакт с обиженными диспетчерами грозил обернуться для бедолаг-слесарей полным фиаско. Раздача заявок, которые принимали диспетчера от населения, превращала их работу в извращенную лотерею. Оскорбленные донельзя, они теперь могли по своей прихоти, а то и просто от дурного настроения, посылать особо не приглянувшегося им слесаря на самые распоследние погибельные заявки во вверенном их заботам участке.
Последствия найденного в подвале тела продолжали расходиться кругами во времени. Втянутым в их орбиту работникам ДЭЗ’а они приносили одни неприятности. Это понимали, к несчастью, не только Стас и Виктор. Сидевшие вокруг них слесаря, угрюмыми взглядами словно говорили им: «Черт бы вас побрал с вашей расчлененкой!».
– Не боись, проскочим, – шепнул Стасу Виктор. Стас понял намек и кивнул головой. Витя, как всегда, и тут не остался в накладе. Его жена, Марина, была хорошим подспорьем для Витиных халтур и махинаций. Этот тандем чудненько притерся друг к другу. Диспетчер и слесарь-сантехник в одной команде – это была сила! Стас прекрасно понимал, что те заявки, на которые его брал Витя, были сущей каплей в море…

Разложив на всем пространстве квартиры одежду и обувь мужского ее поголовья, эксперт Василий Дмитриевич уже два часа тщательнейшим образом просматривал их на предмет обнаружения искомых улик. Стариков, стоя у него над душой, все больше терял терпение. Но Василий Дмитриевич, нимало не обращая внимания на ритуальные пляски капитана милиции Старикова, невозмутимо копался в разложенных предметах. Наконец, он собрал смоченные раствором ватные квачики, пинцетики. Сняв со лба квадратный окуляр с толстой линзой, он устало прогнул спину:
– Кажется, есть, вот тут, на подкладке куртки. В швах следы, похожие на следы крови, но какой и чьей, точно можно сказать в лаборатории.
– Хорошо, – качнул головой Стариков, – будем изымать… Надо спросить мамашу, стирала ли она чего-нибудь из этого.
Он прошел на кухню. Куркова сидела с безучастным видом, застыв взглядом на одной, видной только ей точке. Стариков задал ей вопрос. Куркова, оставаясь в той же позе и с тем же выражением на лице, будто вместо нее перед ним находилась пустая картонная оболочка с намалеванным изображением, даже не шевельнулась. Стариков тронул ее за руку и повторил вопрос:
– Скажите, вы стирали одежду сына и мужа за последние десять-пятнадцать дней?
Куркова поворотила к нему лицо. Из ее глаз вдруг покатились крупные слезы.
– Что мы вам сделали? – сдавленным шепотом спросила она. – Я всю жизнь работала, как проклятая и тут…
Она схватила Старикова за рукав и повалилась ему в ноги:
– Отпустите Ивана, не мог он… не мог… оговорили его…
– Успокойтесь, успокойтесь, – закряхтел, поднимая грузную женщину, Стариков. – Вы же видите, мы разбираемся, вы нам только помогите. Ну, все, успокойтесь, я хочу вас спросить, – и Стариков снова задал свой вопрос. Хлюпая и шмыгая носом, Куркова невнятно сказала, что стирала куртку и штаны сына с полмесяца назад. Она была вся измазана и покрыта чем-то коричневым, как коркой.
– А во что был ваш сын обут?
– Все в то же… в кедах он был… – опустив голову и качая ею, сквозь приглушенный стон ответила женщина. – Он в них все время ходит…
– Угу, хорошо. Вы посидите еще, мы скоро закончим. Да, скажите, когда сын приходит из школы.
Куркова подняла на Старикова безумные глаза. Какая-то мысль промелькнула в ее измученной голове. Вскочив, она еле выдавила через перехватившее спазмом горло, слова:
– Мало вам, иродам, Ивана, так вы хотите и сына забрать!.. Не дам… подите прочь… а-а-ах…
И Куркова стала медленно оседать на стул. Стариков в замешательстве закричал на всю квартиру:
– Олег, где ты там, быстро сюда… – и скомандовал вбежавшему Олегу: – Скорую вызывай, плохо, кажется, ей…
Оставив Олега возиться с Курковой, Стариков, не заезжая в отдел, прямиком направился в СИЗО. Мысль, возникшая у него еще вчера, требовала своего немедленного разъяснения. Когда Курков вошел в комнату, у Старикова появилась почти уверенность в том, что ответы, которые он услышит, никак не удивят его. Он их уже знал.
– Вот что, Курков, следствием неопровержимо установлена ваша полная непричастность к данному делу. Мне сейчас необходимо знать, какие из улик вы смогли уничтожить. А в том, кто из главных подозреваемых окажется на вашем месте, покажут результаты экспертизы после сегодняшнего обыска в вашей квартире. Хотя вы, как, впрочем, и я тоже, его прекрасно знаете.
– Если вы о ноже, то я его спустил в главный коллектор, – бесстрастно ответил Курков. – Чтобы теперь его достать, нужно осушить всю канализацию. А что до ваших главных подозреваемых, то мне без разницы, кого там вы еще накопали.
Курков бросил на Старикова быстрый взгляд и тут же уткнулся в пол. Стариков усмехнулся. Придавив в пепельнице сигарету, сказал:
– Ордер на арест вашего сына прокурор уже подписал… А ваше дело передано прокурору. Вам придется еще здесь задержаться в интересах следствия.
– Воля ваша… – Иван тяжело вздохнул, скрипнул зубами и глухо сказал:
– Не верю я, что Петр мог такое сделать… на такое дух нужен, а он только выпендривается. Прошу вас, разберитесь, помогите… – дрогнувшим голосом закончил он.
– Посмотрим, если только вы не запутали катастрофически дело. Сами понимаете, нож был бы очень важной уликой для определения его истинного владельца.
– Нож я вам отдам, – вдруг сказал Курков, – он лежит у меня в сумке. Но я его вытер от отпечатков пальцев.
– Сейчас это не так важно, – кивнул Стариков. – А как он у вас оказался?
– Я его нашел, когда водил Петра в подвал.
– Ну, допустим. Только вот что еще скажите, – учтите, это крайне важно для правильного хода следствия, – мог бы кто-нибудь из знакомых вам людей вмешаться в это дело, повлиять на вашего сына, подбить на преступление…
– Откуда я знаю, молодые, – мы ж им не указ! Это кто-то из его кодлы сделал.

Глава 6

Что готовит нам судьба, не дано знать никому. Но тот, чья планида больше освещена ее благостным светом, ходит в счастливчиках. Узнав, что в одночасье, прожитые им последние несколько часов могли бы стать для него поистине роковыми, ему остается только воскликнуть: «Господи, спаси и пронеси!».
Через пару дней после случая с Алексеем, вечером, ближе к одиннадцати, Стас был оповещен диспетчером об аварии в жилом доме. Дело привычное. Быстренько собравшись, он бодро шагал к дому напротив, ибо в этот раз с адресом ему повезло. Но Стасу и в голову не могло прийти, что в это же самое время слесарь-сантехник шестого разряда Виталий Семенов, вызванный вместо заболевшего штатного аварийщика Виктора Никонова, идя на вызов, чертыхался и проклинал свой жребий, тем самым навлекая на свою голову гнев судьбы! Стас не раз потом с содроганием в сердце вспоминал те несколько минут, которых как раз хватило, чтобы его заявка опередила следующую…
Виталий, выплескивая в пространство всю ауру своего раздражённого настроения, наконец, оказался у дверей квартиры. Грохот мощных динамиков он услышал еще с первого этажа. Так как он несся с пятого и как раз из той квартиры, куда он направлялся, этот нюанс придал его настрою еще большую озлобленность.
«Ну, блин, суки пьяные, я вам сейчас устрою! Нажираются, как сволочи, и курочат все подряд!». Он вдавил палец в кнопку звонка и держал ее до тех пор, пока до чьего-то обалделого сознания, сквозь жуткий обмолот и рёв караоке, не пробился его трезвон.
– Хто-о-а? – басом проревел чей-то пьяный голосина.
– Конь в пальто!.. – невольно сорвалось у Виталия. – Сантехник, открывайте!
Дверь распахнулась и перед ним возникла плотная фигура мужика лет сорока, в домашнем халате. Уставив на Виталия стеклянные глаза, он осклабился:
– Говоришь, конь? Заходи, конь! Дареному коню в зубы не смотрят, праильно?
Виталий и думать не думал, что тот шаг, который он сделал, войдя в треклятую квартиру, обернется для него сутками кондовых издевательств пьяной кодлы «братков».
В квартире было чадно, перегарно и оглушающе шумно. Виталий даже в первый момент подумал, что сюда не его, а омоновцев вызвать нужно. Но если соседи терпят такое, то хрен с ними…
– Ну, что встал? Вон ванна, пять минут тебе на ремонт, бабло в зубы и катись отседова.
Мужик недобро щурился на него, пока Виталий снимал куртку и вытирал ноги.
Роскошная душевая кабина была цвета белой ночи была набита всякими наворотами по завязку, вроде гидромассажных сильфонов и выдвижных дисков. Хозяин, открыв дверь в душевую кабину и, ткнув пальцем вверх, сказал:
– Видишь, оборван шланг от душа. Тут один перебрал. Решил, что ему лучше повеситься… мудила хренов! Обидели его… Ниче, мы ему мозги вправили, вон, в комнате дрыхнет…
Виталий ничего из этой тирады не понял. При взгляде на валявшийся на дне кабины шланг он понял другое, что одним мелким ремонтом тут не обойтись. Вместе со шлангом было вырвано запорное кольцо. Чтобы присоединить его, нужно было разбирать всю душевую кабину. Что он немедленно донес до обалделого сознания дошедшего до кондиции хозяина.
– Сделать сейчас ничего нельзя. Надо завтра вызывать сантехника с напарником. Одному здесь не управиться, кабину разбирать придется, – хмуро пояснил Виталий.
Хозяин отстранился от Виталия. Переварив это сообщение, он от изумления чуть ли не хрюкнул:
– Не, мужик, ты не шути, нам освежиться иногда надо. Ночь длинная, а братва уже нагрузилась… Мы там временно кран отключили. – Он показал на сантехнический шкаф. – Кто тебе нужен, враз найдем. Миха, бегом сюда! Человеку помочь надо.
– Вы меня не поняли! – раздраженно оборвал хозяина Семенов. – Тут работы самое малое часа на три, а то и на всю ночь! Всю кабину разбирать надо, гнездо под запорное кольцо точить, в мастерскую придется идти. А потом еще собрать душ... В общем, только завтра. Вызывайте слесарей, а я передам заявку и все, что надо для ремонта…
Мужик, глядя на Виталия в упор, медленно постигая смысл услышанного. Но все-таки понял основное, – делать ремонт сегодня этот слесарюга не намерен.
– Га, Миха, слышал, этот козел не хочет работать! Так мы заставим его! У нас и не такие хребты гнули, праильно я говорю, а, Миха?! Ты сантехник или конь в пальто?! – взревел хозяин. Ремонтируй этот е…ный душ, я тебе бабла отвалю, сколько хочешь… Ты, мужик, мне юбилей не срывай!..
Виталий понял, что для этого опившегося братка никакого резона просто не существует. И как можно миролюбивее сказал:
– Да не могу я сейчас, всю ночь тут вдвоем надо …
Мужик прищурил глаза, заскрипел зубами. Вдруг, вытащив из-под халата пистолет, наставил его в живот Виталию:
– Значит, не будешь? Ну, это мы посмотрим! Миха, – заорал мужик, – принеси браслетики. Руки давай, козел вонючий!
Виталий, зачаровано смотря на пляшущий около его живота «Макаров». Как сомнамбула протянул коротышке Михе руки, из которых повыпали и чемоданчик, и шапка. «Сволочь, ведь выстрелит!», – мелькнула одна-единственная мысль и пропала, оставив в голове первозданный вакуум.
Его оторопью тотчас же воспользовались. Мужик в халате, не отводя тяжелых прищуренных глаз от Виталия, прорычал:
 – Миха, продукт аборта, шевелись! Давай его к батарее цепляй, потом решим, что с ним делать! Ночь длинная… – коротким смешком, не обещавшим ничего хорошего, напутствовал Виталия в его бдении у пышущей жаром многоколенной никелированной полотенцесушилки. Коротышка шустро прицепил его руку. Похлопав Виталия по плечу, эхом повторил: «Ночь длинная…».
 
Подполковник оглядел сидевших перед ним оперов и, усмехнувшись, спросил:
– Чего это вы такие помятые? Опять чью-то свадьбу гуляли?
Борис опередил всех:
– Какая там свадьба, Владимир Викторович. Нам и так по уши дел навешано, в сейф уж не влезают, а тут с этим делом полный непродых намечается. Скостить бы чуток… вон, в прокуратуру скиньте, там целая компания дурака валяет…
– Это что за разговорчики? – недоуменно поднял брови подполковник. – Распустил ты свою камарилью, капитан, еще, чего доброго, приду как-нибудь утром, а на моем месте вот этот шустрик сидит!
– Приструню, Владимир Викторович, обязательно приструню, – в тон подполковнику ответил Стариков. – Вот он и займется допросами его дружков. Но, я думаю, как бы они, почуяв жареное, не свалили бы все на Куркова, если узнают о его аресте. Поэтому считаю самым главным опередить эти сведения и снять показания с них в первую очередь. Если они сговорятся, то дело точно перейдет в «глухарь».
– А как же быть с кровью на одежде Куркова-младшего и Куркова-старшего, ножом, который нашел его отец? А отпечатки его рук на стене?
– Это ничего не доказывает! Вы же знаете, что они были в отключке после пьянки, и кто угодно мог зайти и подстроить как ему нужно!
– Да и дружки Куркова ушли гораздо раньше. Их видела продавщица в девять вечера в магазине через квартал от подвала, – поддержал Старикова молчавший до этого Олег. – Тем более что их отпечатков, кроме как на бутылках, нигде нет.
Подполковник с интересом взглянул на Старикова:
– А с чего ты взял, что в этом деле есть еще кто-то?
Стариков недоуменно воззрился на подполковника:
– Ничего такого я не предполагал.
– Ну ты только что сказал, что пока все были в отключке, кто угодно мог войти и подстроить все, что ему нужно.
– Не знаю, – пожал плечами Стариков. – Просто так, видимо, сказал, чисто риторически.
– Н-да? А мне кажется, что-то в этом есть.
– Почему, Владимир Викторович?
– Да потому, что не дает мне покоя в этом деле некоторая несуразица. Пацаны очень давнишняя, уже сложившаяся компания. Так? Никаких конфликтов, по их словам, между ними не было и вдруг такой облом всего после бутылки пива! Что-то тут не так. Мне кажется, без постороннего вмешательства не обошлось. Надо же было их как-то завести, рассорить или что-то там предпринять, чтобы сбить с катушек.
– Хе! Такие, как Курков и компания, не нуждаются в этом. Они и сами уже без катушек в голове, – хмыкнул Борис.
– М-да уж… – иронично протянул Стариков. Заметив нахмуренные брови подполковника, поспешил добавить. – Поэтому Курков-младший и идет у нас как главный подозреваемый. Мы опросили людей, и никто не заметил в их поведении и одежде его дружков в тот вечер ничего необычного. Парни были в подпитии, и только. Да и экспертиза, хотя и времени прошло прилично, время смерти точно определила, – с трех до шести часов ночи. А Курков как раз пришел домой под утро. Это подтвердила дворничиха.
– Так, понятно! – Подполковник потер переносицу. – С сыном Куркова все ясно. Проведите сегодня задержание и по свежим следам очные ставки с его приятелями. А если без фантазий, то что получается?
– Тогда все просто. Младший Курков с дружками, видимо, наглотались дури. Он, в состоянии прострации, расправился с девчонкой. Может, насмотрелся теледерьма и решил поупражняться, а может, поссорился и…
– Погоди, – оборвал Старикова подполковник. – Что-то больно эмоции у тебя через край! Не так все просто, да и Курков, если дошел до такого состояния, вряд ли что-то смог бы сделать. Если они отрубились, то, чтобы расчленить тело, надо быть в состоянии физически это сделать. Я думаю, вся нестыковка именно в этом. Проработайте все в деталях. А снять показания, правильно, надо сразу же со всех троих одновременно, чтобы не сговорились
– А если они уже сговорились? – не выдержал Борис. – Тогда дело швах!
– Ну, господи, с кем приходится работать! – Подполковник саркастически усмехнулся. – Если уж вы не в состоянии расколоть подростков, то лучше подавайте сразу рапорта на увольнение! Идите, работайте, и чтобы к вечеру доложили о результатах.
– Черт дернул тебя за язык! – недовольно пробурчал Олег, едва они вышли из кабинета. – Теперь придется землю рыть рогами, иначе он не отстанет.
Борис хотел было ответить, но Стариков оборвал его и сказал:
– Все, хватит, мужики, поговорили и будет. Давайте к школе и там оприходуем голубчиков. Каждый подойдет к своему, – там наметим, кто к кому, и прямиком в отдел. Только не спугните! Мягко и аккуратно скажите, что нужно дать свидетельские показания. Я займусь Курковым.

Сидя на корточках перед батареей с пристегнутой наручниками рукой, Виталий никак не мог опомниться. Все произошедшее напоминало ему дурной сон. В голове разом всплыла безумная мельтешня сюжетов и ситуаций из голливудских, российских и прочих «ночных и дневных дозоров». Но то, что происходило с кем-то по воле сорвавшихся с катушек здравого смысла авторов, происходило сейчас с ним, до жути напоминая этот бред. От собственного бессилия он приходил в состояние бешенства. Виталий даже не хотел думать о том, что будет с ним завтра. Он только напряженно, отсекая всякие посторонние мысли, искал способ освободиться. Прекрасно осознавая всю безнадежность ситуации, Виталий никак не мог вот так просто сидеть и ждать, пока эта пьяная сволота соизволит натешить свое самолюбие. Он прекрасно понимал, что от надравшейся до остекления компании ничего хорошего ждать не приходится. В лучшем случае, только к утру, пока хозяин не проспится, они смогут вспомнить о нем.
Пока в голове у него роились бестолковым комом мысли, в туалет ввалилась совершенно пьяная баба. Усевшись на унитаз, она уставила косые, замыленные от немереного количества принятого алкоголя, глаза и умилённо залепетала:
– У-у, какая у нас здесь собачка! Собачечка, можно я пописаю? Ты меня ведь не укусишь?
Виталий отвернулся и скрипнул зубами. Баба же, не видя никакой реакции, никак не хотела от него отставать.
– Бедненькая! Тебе кушать, наверное, хочется? Подожди, я сейчас принесу конфеточек!
Виталий от этого идиотизма чуть не зашелся в злобе:
– Ты бы лучше мне воды принесла! – и пробормотал еще несколько неразборчивых слов.
Эффект от его просьбы произвел на бабу исключительное действие. Она вытаращила на него глаза. Потом, взвизгнув в совершеннейшем восторге, как была со спущенными трусиками, так и сорвалась с унитаза с криком:
– Ой, господи! Собачка говорящая…
И выскочила из ванной.
Немного погодя в дверь просунулась голова Михи и подозрительно оглядела Виталия. «С этим бесполезно даже и говорить о чем-то. Шестерка у пахана…». Но все же он сказал, не особо надеясь на что-то:
– Слушай, Миха, дай воды. Пить хочу, сил нет.
Миха подумал, буркнул «ладно» и скрылся. Его не было долго, но это время для узника не прошло даром. Виталий вспомнил, что ключи от его наручников лежат в кармане у этого плюгавого шибздика. Он понял, что это единственный шанс и приготовился к действиям. Каким, – Виталий еще не осознавал, но что-то подсказывало ему правильность его решения.
Миха зашел бочком. Протянув банку пива, он повернулся, чтобы уйти. Виталий почти инстинктивно выпустил банку из руки. Она шлепнулась на кафельный пол, издав сочный звук. Миха испуганно подскочил. Этого замешательства Виталию хватило для исполнения, задуманного. Изловчившись, рванул коротышку за свитер на себя. Захватив его за шею свободной рукой, расчетливым усилием чуть придушил его. Миха, отчаянно извиваясь, пытался вырваться, но Виталий прошипел ему на ухо: «Удушу, падла, совсем, если не снимешь наручники! Мне все равно ничего не будет, сам знаешь! Любой суд за похищение припаяет каждому по червонцу! Ну!». И он встряхнул обмякшего Миху.
Тот уразумел, что мужик совсем не шутит. Усмотрев в его словах большой резон, Миха не мешкая, ибо воздух в его легкие поступал весьма малыми порциями, шустро исполнил его просьбу. Не отпуская шею Михи, Виталий пристегнул его к той же батарее. Набив ему рот туалетной бумагой, подскочил к выходной двери.
Напрасно Виталий так роптал на судьбу, направляясь в эту злополучную квартиру. Отвернула она от него свой благосклонный взор. Мало того, приготовила ему, несчастному, неприятный сюрприз. Вот она свобода, вот она дверь, только отвори ее и вольной пташкой упорхни из застенка! Но!.. Не смог он открыть сложные и многочисленные замки и запоры. Усеяна была ими дверь как прокаженный чирьями. Лихорадочно перебирая хитроумные запорные устройства, он и думать забыл о зловредном коротышке. Тому как-то удалось освободиться. Вереща громче любого караоке, Миха повис на нем.
На шум из комнаты в холл вывалилась внушительная толпа с хозяином во главе. Виталий видел их всех сразу и потому не понял, что случилось. Как будто кто-то сильно ударил палкой по предплечью. И сразу же закружилась голова. Только потом он, скользя вниз по двери, увидел в хозяйской руке черный ствол пистолета.
 Он опустился на корточки. Зажав рану рукой, смотрел в нависшие над ним пьяные злобные морды с широко раскрытыми провалами ртов…
Зажатая ладонью рука наливалась пульсирующей болью. Хозяин, торопясь за стол, не особо церемонился с простреленной рукой Виталия. «Ни хрена, заживет!» – констатировал он, задрав рукав рубахи. «Миха, замотай ему эту царапину и к батарее на браслеты…».
Время тянулось муторной каруселью. Виталий, зажимая полотенце свободной рукой, чтобы не впадать в панику, старался отключится от осознания своего положения. В голову лезли мысли о доме, о малютках-дочках, – Сонечке и маленькой Ритусе. Виталий в них души не чаял…
Часа в три ночи, к нему ввалилась компания из четырех в полубессознательном состоянии мужиков. «...Ты, мужик, большую ошибку сделал… Обидел нашего кореша…», – еле ворочая языком, бубнил один. «Сявка дрюченная, чего к нам приперся, а? Стукачек ментовский!..», – надсаживался другой. «Точно, не слесарюга он, чинить кран отказался!..», – дыхнул на него прокуренным смрадом третий. Четвертый ничего не говорил, а только плотоядно ухмылялся и щурился, словно выцеливал на Семенове удобное для пули место. Жутким холодом обдало Виталия при мысли, что из этой квартиры ему уже не выбраться. Он вжался в тесное пространство под раковиной с мыслью, что если бить будут, то хоть не сразу по голове. Но, не желая тратить свои силы на физическую экзекуцию, братки продолжили свои словесные экзерсисы:
– Мало того, что семью накажем, так еще и скажем, что по пьяни сам напоролся на крюк. Тащите пузырь, братва! Вольем пару доз, чтобы сявка в отключку легла!
– Кстати, легшее будет терпеть болячку.
– А согласишься, все будет ништяк! …
И компания, удостоив его лишь парой тычков, помочившись, удалилась в гремящее всеми кошачьими обертонами пространство квартиры. Мало-помалу это вакхическое празднество стало утихать, терять силу звука, переходя на одиночное хрипенье особенно упертых поклонников караоке.
Остатки ночи Виталий провел в напряженном ожидании пробуждения не проспавшейся хозяйской мозговой извилины, уведшей вечером не на ту дорожку ее обладателя. Сидя в темноте, он думал о том, что пора бы браться за ум, ибо только идиот и кретин может оказаться в такой ситуации, в какой он пребывает по своей жадности. Захотелось ему бабок срубить к грядущему праздничку восьмого марта, провались он пропадом! Хотелось порадовать девочек своих подарочками, а теперь, может статься, они и вовсе без отца останутся! Не заработать всех денег, это и ослу последнему ясно! Но черт дернул его в такое сумасшедшее время взяться за эту заявку!..
Рука тихо саднила. «Заражение обеспечено…», – вяло подумал Виталий. Под пальцами он чувствовал подсыхающую корку засохшей на полотенце крови. Вскоре он услышал через стену шевеление, стуки стекла и негромкий раздосадованный мат. Видимо, кто-то не мог найти чего-нибудь на опохмел, и шарил по разоренным сусекам в поисках облегчающей состояние тела жидкости.
Дверь в туалет вдруг распахнулась и на пороге возникла чья-то фигура в майке и трусах. Фигура, не включая свет шагнула внутрь и через пару шагов наткнулась на сидевшего на корточках слесаря.
– У, ё-моё, кто здесь?
Мужик отпрянул. Нашарив выключатель, зажег свет. Сощурившись, он вгляделся в сгорбившегося Виталия:
– Ты чего здесь делаешь? Ты кто?
Виталий не ответил. Он сидел и глядел на измятую рожу мужика, в котором сразу же узнал хозяина квартиры. Хозяин внимательно вгляделся в Семенова и что-то прояснилось в его поврежденной алкоголем голове.
– Слышь, ты, вставай, чего сидишь!
Виталий медленно поднялся и спросил:
– Ну, что, убивать будешь?
Хозяин оторопело выпучился на него:
– Ты чего, ополоумел, блин! Шути такие шутки в другом месте!
– Какие шутки! Ты же меня вчера чуть не пристрелил! – Виталий повернул к мужику обмотанную окровавленным полотенцем руку. – Добивай, чего уж!
Хозяин, набычившись, припоминая события вчерашнего вечера, смотрел на Виталия. Постепенно до него дошла вся случившаяся вчерашним вечером коллизия. Не проронив ни слова, он повернулся и вышел, оставив Виталия по-прежнему пристегнутым наручниками к батарее. Около получаса он пробыл в неизвестности, пока хозяин, уже цивильно одетый, не появился снова. Из-за его спины появился тут же Миха. Отстегнув Виталия, вновь пропал, как и не было его.
– Пошли, – коротко сказал хозяин и повел за собой на кухню. – Вот что, я долго не буду объяснять, что к чему! Скажу только, – если ты где-нибудь проболтаешься об этом, кому угодно, все равно, а тем более, заявишь в ментовку, – мои ребята найдут и порешат… не только тебя, но и твоих домашних. Усек?
Виталий коротко кивнул головой и спросил, указывая на замотанную руку:
– А с этим как быть? Я месяц не смогу работать!
Мужик вытащил из кармана пачку денег и бросил ее на стол:
– Это тебе компенсация! А с рукой пойдешь сейчас в поликлинику к хирургу на прием. Он все сделает, как надо, я договорился. Получишь больничный на две недели. У себя на работе придумаешь сам, что сказать. Все, можешь идти! Миха…
Хозяин коротким кивком указал в сторону двери. Уже через два часа, придя домой, Виталий объяснил жене, что произошло. Выложив на стол пачку денег, устало закончил: «Вот, мать, все-таки есть бог на свете, не дал мне помереть позорной смертью!». Отчего жена залилась слезами. Причитая, она долго еще костерила Виталия на предмет его бездушного отношения к ней и детям! Иначе он бы не сунулся туда, где находится всякая бандитская пьянь, – «ведь ты же видел, что там творится!». Он устало качал головой, слушал жену, пока сон, так сидящим на стуле не сморил его.

Глава 7

– Рассказывай Курков, как было дело.
 Стариков разглядывал сидевшего перед ним невзрачного парня. Мысли, что помимо воли крутились в голове, порождали в нем состояние сильнейшего отчуждения. «Что толку в этой мерзятине… он никогда уже не будет другим… выйдет на свободу и станет калечить души тех ребят, кто попадёт под его влияние, которые смогли бы иметь другую судьбу».
– Я не знаю, что говорить, – пожал плечами Петр. – Какое дело, о чем вы?
Стариков видел нервно вздрагивающие пальцы парня, капельки пота на верхней губе, но не хотел ему давать слабину в виде диалога. Он по-прежнему молчал, в упор рассматривая Петра. Курков отвел взгляд и, опустив голову, тихо сказал:
– Мне отец говорил, что я Ольку порезал, но я не делал этого… Я не помню ничего… в тот вечер.
– Ладно, рассказывай то, что помнишь.
Стариков открыл ящик стола и вытащил оттуда диктофон. Потом поставил его перед Петром и, включив, сказал:
– Давай, излагай.
– Мы… это… собрались вечером…
– Подробнее, – кто «мы»?
– Ну, это… Колька Сенявин, Ванька Трунов, Сашка Коломийцев и Олька. Мы принесли две упаковки пива, так, посидеть, послушать музыку… Выпили мы по бутылке и отрубились. Мы с ребятами потом говорили об этом. Чудно это как-то… – Петр замолчал и нервно повел головой. – Я с Олькой потом ушел на топчан… ну, это… Когда я проснулся, никого уже не было. Я был весь в крови, – штаны там, куртка… Я подумал, что кто-то из пацанов сильно порезался, и они ушли в поликлинику… Ножа моего тоже не было. Он на ящиках лежал…
Петр замолчал. Стариков, рассматривая лист, который держал в руке, коротко спросил:
– Что дальше?..
– Я отмылся наскоро и пошел домой…
– Во сколько ты пришел домой?
– Уже утро было... Светло…
– Ты в школе спрашивал приятелей, куда они ушли, почему тебя оставили и откуда кровь на тебе?
Стариков намеренно задал несколько вопросов, чтобы не акцентировать на главном, последнем. Однако Курков задумался, будто ища подвох в словах следователя и, настороженно глядя на него, ответил:
– Я в школе не был, праздник был… А ребята сказали, что проснулись на ступеньках в подвал, потому что замерзли. Они стучали в дверь, а потом ушли…
Курков хотел что-то добавить, но осекся и отвел взгляд. Стариков к этому моменту уже явственно чувствовал большую брешь в связности событий той ночи. Он никак не мог совместить показания обоих Курковых с известными фактами, которые буквально вопили об их причастности к убийству девочки. Но от этих фактов за версту разило фальшивкой, как нарисованными розами на сторублевке. У него появилось ощущение, что ходит около большого темного угла, где затаилось самое существенное. Выходит, прав был подполковник, говоря о чьем-то присутствии, чьем-то влиянии. Надо искать.
После допроса Стариков полностью укрепился в своих предположениях. Он явственно чувствовал присутствие в этом деле кого-то еще, бывалого, хитроумного и злого, просчитавшего до тонкостей все детали. Стариков понимал, что так просчитать их развитие, завязать мальчишку тугим узлом улик можно было только тщательной и долгой подготовкой всей цепочки событий. Мало того, заставить пацана убить и расчленить тело, не обнаружив себя при этом ни единой уликой, Старикову казалось почти мистическим действом. Какое-то чувство неопределенности мешало произвести реальный расклад фактов.
Эта неопределенность касалась только его допущения присутствия этого хитроумного фигуранта, но без такого допущения все дело можно было досрочно сдавать в архив, как безнадежный «глухарь»!
 Кто был этой узловой фигурой, предстояло выяснить в кратчайший срок. Но перед этим надо будет провести допрос Куркова на месте происшествия…
– Показывай, Курков, что и как тут стояло. Курков торопливо шагнул в слабо освещенный угол и сказал:
– Вот здесь был лежак…
Он замолчал и отвернулся. Борис нетерпеливо приказал:
– Дальше давай!
Петр обреченно выдохнул и проронил:
– Не помню я, что было дальше… Мы с Олькой… как легли, сразу же отрубились…
– Потом что было?
– Когда я проснулся, то увидел, что весь в крови. Я говорил уже. Там, у крана, я отмыл штаны, рубаху мыть не стал… Я ее снял и на голое тело надел куртку. Так и пошел домой…
– Нож ты куда спрятал?
– Я его здесь не искал. Дома схватился и не нашел.
– Дальше!
– Я у пацанов спрашивал, откуда кровь, но они понятия не имели. Никто из них не порезался…
– Экспертиза показала, что расчленение тела было произведено твоим ножом. Отпечатки пальцев на мешке тоже твои. Показывай, в какое место в подвале ты спрятал мешок?
– Я не знаю никакого мешка! – истерично выкрикнул Петр. – И ножа я не находил! Подвал был закрыт на другой замок! Я больше в нем не был!..
  Вернувшиеся в отдел опера раздосадовано комментировали ход следственного эксперимента. Все ясно понимали, что дело заякорилось на месте и средств сдвинуться дальше у них сейчас не больше, чем было до этого.
– В общем, кроме того, что вся компания в полном составе была там во время убийства Сапрыкиной, никаких доказательств и улик против них нет!
Стариков досадливо помотал головой. Борис недоуменно уставился на него и спросил:
– Я что-то не пойму? Ведь у нас есть нож, которым было произведено убийство и расчленение трупа! Это доказано экспертизой. То, что на нем нет отпечатков пальцев, – Курков-старший объяснил их отсутствие. Так что все тип-топ в смысле улик! А то, что пацан молчит про наркоту, то и тут все понятно! Не будет же он сам подставляться под употребление дури?
– Не знаю… – покачал с сомнением головой Стариков. – Про мешок с телом он-то помалкивает! Все наводки как об стенку горох! И потом, ясное дело, почему он стал распространяться про наркоту! Не маленький! В пятнадцать лет уже соображалка вовсю кумекает!
– А что, если он и действительно ни при чем! Несмотря на всю невероятность такого предположения! – размышляя вслух, обронил Олег. – Что-то тут неестественное получается! Уж после двух упаковок пива, которые у них были, хоть что-то должно остаться в подвале! Если не пустые бутылки, то хоть битое стекло и тара, в которой они были упакованы! Если же и в самом деле они, как он говорит, выпили всего по бутылке, то где все остальные? Сантехники, которые пробивали засор, говорят, что в подвале никаких бутылок не было – ни пустых, ни битых!
– А ты верь им больше! Сами наверняка и оприходовали! –ехидно усмехнулся Борис.
– Ну, хорошо, – спокойно ответил Олег. – Тогда там должна была остаться пустая тара! А где она?
На этот вопрос Борис ничего не успел ответить. Раздался телефонный звонок и Стариков недовольно сказал:
– Ну, вот, сейчас нам будет вздрючка от подполковника! Кончай дебаты, пошли на ковер!
Подполковник встретил их появление жестом, указывая на стулья. Договорив по телефону, он положил трубку, вздохнул и коротко сказал:
– Докладывайте.
Стариков, за те минуты, что шли от себя в кабинет начальника, вдруг понял, что он сейчас будет говорить. И потому, не замявшись ни на секунду, твердо и коротко произнес:
– Вы правы были, товарищ подполковник!
Тот воззрился на Старикова в недоумении:
– Поясни, в чем же я был прав?
– А в том, товарищ подполковник, что вы вчера сказали о возможном наличии кого-то еще, кто мог бы совершить убийство руками Куркова. В этом деле мне показался неестественным весь ход событий. Такое предположение может объяснить многое. Я подумал и пришел к выводу, что вряд ли такого человека надо искать в окружении Куркова-младшего и его компании. На допросе мне пришла в голову идея – что, если дело имеет давние концы?
– Погоди, все версии в этом деле ты решил отбросить, я правильно тебя понял?
– По ходу расследования они все и так исчерпали себя. Уж слишком все примитивно и гладко получается. Но, если рассуждать логически, имеющиеся факты и данные экспертизы противоречат друг другу. – Стариков развел руками.
– А если дело тут действительно все просто и примитивно, как, например, проигрыш человека в карты. Проиграл девчонку Курков и…
…– и ничего! – подхватил Стариков. – Как мне кажется, мы увязаем в собственных домыслах. Но, если взглянуть на дело проще, то Курков с дружками только статисты в этом деле. А раз так, ниточку надо искать в окружении людей, так или иначе, мало-мальски знакомых с ними. Я вспомнил, что когда допрашивал Быкова, ну того, что проходил по делу об изнасиловании матери пострадавшей Сапрыкиной, мне в его рассказе что-то показалось знакомым. Я поднял его дело из архива. Представьте себе, раскопал из дела потрясающую подробность. По этому делу проходили четверо, а осужден был только один. Но, оказывается, там был ещё и пятый фигурант, на которого потерпевшая, как и на остальных, ещё до следствия забрала заявление. Якобы вспомнила, что они не участвовали в ее изнасиловании. И знаете, кто этот пятый был?
– Не темни, давай без театральщины!
– Курков Иван, собственной персоной!
– Во дела! – воскликнул Борис, а подполковник удивленно гмыкнул.
– Значит, папаша не зря приходил с повинной… Может, точно он? Как в теории криминалистики такой ход называется? Ну, знатоки?
– Двойной капкан, – нехотя проронил Олег. – Это когда преступник заявляется с повинной, заранее подготовив улики на подставу. И при этом дает косвенные наводки следователю на него, признаваясь только в том, что противоречит фактам. Но это здесь не работает. Тем более что подстава его собственный сын. Курков Иван пришел отмазать его и все.
– Конечно, это абсурд! – подскочил Борис. – С чего бы ему убивать дочь бабы, которая отмазала его от срока.
– А вдруг она стала его шантажировать? – усмехнулся Стариков. – Ну, положим, тем, что расскажет Быкову об их сговоре?
Олег, до того молчавший, сказал:
– Надо бы это проверить, по какому-такому случаю Сапрыкина решила его отмазать.
– Вопрос по существу, тем более что пострадавшая была её дочерью. – Подполковник постучал карандашом по столу и добавил: – Может быть, это и даст нам ниточку на верный след. Что думаете делать?
– Первым делом пообщаемся со старым знакомым, Курковым-старшим, на предмет его участия в том деле. Но до этого поговорю с Сапрыкиной…

…Дверь долго не открывали. Стариков раздраженно выругался и снова вдавил палец в кнопку звонка. Наконец, за дверью женский голос еле слышно, полустоном, спросил:
– Кто-о?..
Стариков, еле справившись с досадой, что придется возиться со старухой в столь немощном состоянии, ответил:
– Откройте, пожалуйста, милиция…
Дверь открылась через минуту. В приоткрывшуюся щель глянуло на него изможденное болезнью лицо старухи.
– Что вам?
– Я из милиции… – Стариков сунул ей под нос удостоверение, на которое, впрочем, старуха не обратила никакого внимания.
Медленно повернувшись, она, опираясь на стену дрожавшей рукой, скрипуче сказала:
– Заходи…
В комнате, усевшись на стул, Стариков подождал, пока Сапрыкина уляжется на кровать, укрывшись до самого носа неопределенного цвета тряпкой. Она молча смотрела на Старикова. Ее сморщенное личико не выражало ничего, кроме мучительной застарелой боли. Стариков все понял и не стал тянуть время:
– Анна Ивановна, для дальнейшего расследования дела нам потребовалось уточнение некоторых обстоятельств. Они касаются дела, по которому вы проходили как потерпевшая шесть лет назад, в две тысячи первом году.
Сапрыкина натужно, с тяжелым придыхом через каждые два-три слова, тихо прошелестела:
– Нет моей доченьки… что мне с ваших вопросов… устала я просить… найти убийцу… никому это не надо…
– Мы делаем все, но и вам надо нам помочь.
Стариков раздраженно подумал об идиотизме этой ситуации. Старуха уже на ладан дышит, может это ее последняя зацепка за жизнь, – дождаться возмездия убийце дочери, а все ж, поди ты, – туда же, в обиженную играет. Вот натура человеческая! Он подавил в себе раздражение и снова спросил:
– Тогда по вашему делу проходило первоначально пять человек, но потом вы забрали свои заявления, кроме на одного из них. Среди тех, на которых вы забрали свое заявление, был Курков Иван Трофимович. Вы не могли бы сказать, в связи с какими обстоятельствами вами было это сделано. Для следствия очень важно установить истинную причину вашего отвода заявления.
Сапрыкина, не отводя от лица Старикова взгляда, молчала с минуту. Ее тусклые, блеклого цвета, зрачки не выражали никаких эмоций. Но, в противоположность им, губы выразительно скривились уголками. Затем она сказала с чуть заметной иронией:
– Откупился Курков… Не жмотом оказался. Потому и жизнь себе не поломал… как и остальные. Один Быков думал меня объегорить… Да сам в дураках остался. Не захотел… Я и не много-то просила… это при его-то заработках! – воскликнула она и закашляла от произведенного усилия.
Стариков покачал головой:
– Теперь понятно. Вот только ответьте еще на один вопрос, – почему на одного Быкова вы заявили? Чем он таким выделился?
Старуха лежала с закрытыми глазами. Она, казалось, обдумывает слова Старикова, но ее ответ был для него не совсем логичным:
– Курков, Иван… Он попросил меня назвать Быкова зачинщиком, главным в их компании… Быков надругался надо мной один, остальные были со мной по моему согласию…
Стариков удивленно спросил:
– Да зачем же Куркову надо было это? Ведь вроде из дела ясно, что они были друзьями, причем давнишними?
Старуха задумалась. Чуть погодя, пожевав губами, она закрыла глаза и глухо сказала:
– Ладно, чего скрывать, дело давнее, да и я одной ногой в могиле… Курков однажды застал Быкова со своей женой. Вот он и решил отомстить… дружку… Потому и меня подговорил на это. Сговор у меня был с Курковым… А чтобы Быков ничего не заподозрил, Курков тоже был в их компании…
Только сейчас в голове Старикова стала проявляться запутанная мозаика нестыкующихся фактов. Выйдя от Сапрыкиной, он достал мобильник:
– Олег, вот что, съезди в архив и посмотри дело Сапрыкиной на предмет содержания ее заявления. Отсканируй и срочно ко мне…

Глава 8

Дело было взято на контроль прокуратуры. Сапрыкина, надрывно рыдая, обзванивала все доступные ей инстанции, прося наказать преступника по всей строгости. Ее слезные мольбы, призывы к состраданию человеку, как недееспособному инвалиду второй группы, расшевелили инертный чиновничий аппарат. Старикову с его группой в это утро пришлось несладко в кабинете подполковника. Он с хмурой миной сообщил им о прокурорском втыке и сказал:
– Мне все равно, чем вы будете заниматься, хоть блох на себе ловите, но чтобы сегодня к четырем часам у меня была рабочая версия. Как я понял, с Курковыми у вас все благополучно развалилось…
Он посмотрел на прячущих глаза оперов и ехидно добавил:
 – Ломать – не строить, тут вы мастаки. Докладывайте, что еще там наломали?
– Обижаете, Владимир Викторович! – протянул с кислой миной на лице Стариков, – мы проработали массу материала, чтобы ухватиться за ниточку, но только вчера вечером пришла одна стоящая идея!
– Уже лучше, чем жалобы на истертые подметки и носки от пустой беготни, – буркнул подполковник. – Не стесняйся, выкладывай продукт титанических умственных усилий…
Но выслушать это предложение ему не удалось.
– Товарищ подполковник, – прервал его Борис. – Когда я допрашивал Куркова, уже после допроса он сказал, что это пиво не покупал вообще!
– Вот те раз! Что же, он его украл, что ли? Или оно с неба упало?
– То-то и оно, что ему его подарили.
– Что, все две упаковки?
– Все две упаковки!
– И кто же этот щедрый меценат? – хором спросили подполковник и Стариков, который показывал Борису под столом кулак.
– Он его назвал дядя Витя! Сказал, что угостил по случаю праздника двадцать третьего февраля.
– И ты молчал об этом? – возмутился Стариков. – Это же такая зацепка!
– Какая зацепка? – Борис пожал плечами и пояснил. – Курков сказал об этом мимоходом и тогда этот факт не казался важным.
– Это мне решать, что важно, а что нет! – взвился Стариков. – Столько работы псу под хвост из-за того, что какой-то умник решил урезать факты, как ему было удобно! Вот, Владимир Викторович, видите, эта самодеятельность всегда от излишней борзости!
– Я не буду сейчас разбираться кто из вас слишком умный, а вот на то, чтобы доказать это у вас осталось всего сорок восемь часов. Из прокуратуры уже звонили. Если у вас не обнаружится главный подозреваемый, сосать вам, дорогие мои, свою лапу! Ибо премия вам не положена. «Глухари» сейчас очень накладно обходятся!..
– Вы же видите, работнички какие! Столько работы спустить псу под хвост, – страдальчески простонал Стариков. – Теперь придется выяснять, кто такой дядя Витя и проверять на предмет его причастности к делу. А это опять прорва беготни с ворохом бумаг! Ну что б ему раньше об этом сказать!..
Кроме ксерокопии заявления Сапрыкиной, вошедший Олег положил на стол Старикова еще какую-то бумагу. Тот некоторое время изучал ее, иногда хмыкая и недоуменно качая головой. Изучив содержимое документа, он задумчиво пожевал губами и сказал:
– Это несколько меняет дело, даже, я бы сказал, очень меняет. Как ты догадался до этого? Емкости соответствуют времени?
– Экспертное заключение показало полное совпадение по всем позициям.
Олег довольно гмыкнул и добавил:
– Там было все время сухо и поэтому сохранилось, как в сейфе.
Стариков озабоченно сказал:
– Какая-то здесь другая сказка намечается, тебе не кажется?
– Я тоже так думаю. Не верю, чтобы этот пацан в одиночку провернул дело с такой концентрацией клофелина в крови! Это просто фантастика! То, что его дружки не причастны к этому, полностью доказано. Вот и думай…
– Да, тут думай, что хочешь. Не обнаружься клофелин в пиве, все было бы просто шоколадно! А то совсем другая версия стучится! Ну, прямо кулаком по столу! Надо все обмозговать! Так, пошли-ка к подполковнику, ему об этом надо узнать сейчас, не то мы со сроками будем в пролете.
Едва опера успели ознакомить подполковника с результатом полученной экспертизы, как резко и неожиданно ударил телефонный звонок. Как раз в момент самого напряженного размышления над неожиданно возникшим обстоятельством. Подполковник по этому поводу даже высказал парой раздраженных слов свое неудовольствие нерасторопностью соответствующих лиц. Взяв трубку, он услышал голос инспектора детской комнаты милиции Воропаевой:   
– Владимир Викторович, это Воропаева, детская комната милиции. У меня тут сидит мать Куркова Петра. Она сообщила мне о его задержании. Что случилось?
– Пока ничего не случилось, – недовольно крякнул подполковник. – Задержан он в связи с оперативной необходимостью. Ничего определенного я вам сейчас сказать не могу. Как только уточним обстоятельства дела, которое находится сейчас в производстве, мы определим его дальнейшее местопребывание.
– А что мне сказать Курковой?
– Светлана Ильинична, я даю вам полную свободу в этом. В любом случае дольше положенного мы его не продержим.
Подполковник бросил трубку и воззрился на оперов. Стариков оглядел Олега с Борисом и нерешительно произнес:
– Мы прикинули расклад и пришли к выводу, – кажется, версия на настоящее время остается только одна: со всей очевидностью нарисовался еще один фигурант, имеющий непосредственное отношение к этому делу. Вряд ли Курков купил в магазине пиво, уже заправленное клофелином. Мы усматриваем непосредственную связь между наличием клофелина в пиве и этим фигурантом, то есть, дядей Витей, про которого говорили дружки Куркова. И главное, из допроса конкретно ясно отсутствие полной мотивации у каждого из них, чтобы подлить клофелин в пиво.
– А если кто-то из них приревновал Куркова и воспользовался случаем? Как говорится, «терпелка» кончилась?
Подполковник вопросительно обвел сидящих перед ним с озабоченными взглядами оперов.
– Нет, Владимир Викторович, не надо нас сбивать с толку и проверять на вшивость. Теперь это совершенно определенно можно отбросить. – Стариков убежденно мотнул головой. – По всем показаниям они ничего такого против Куркова не держали. Тут каша сварилась другая! Разрешите, я изложу немного предыстории. Как сказал Борис, на допросе один из дружков Куркова упомянул какого-то дядю Витю, который якобы подарил на двадцать третье февраля две упаковки бутылочного пива. Так вот, это пиво было единственным питьем, которое они пили в тот вечер. Все в один голос утверждают, что, выпив всего по бутылке, они полностью отключились. То есть, не помнят, что было дальше. Дружки Куркова вечером проснулись на скамейке около подвала, ткнулись в подвал, – он закрыт. Проторчали еще с час на улице и разошлись по домам.
– И что, они больше не виделись в тот вечер с Курковым?
– То-то и оно, что нет!
– Выходит, что раз их видели в девять вечера в магазине, убийство девочки дело рук одного Куркова, или как это хотят нам выдать за действительность.
– Уж точно, просто-таки наглухо впарить, чтобы даже и мыслей не возникало на этот счет, – с энтузиазмом воскликнул Борис.
– Вот-вот, именно впарить… – мрачно посмотрел в сторону Бориса подполковник. – А ты что молчишь, как сыч? – перевел взгляд на Олега подполковник.
– Я думаю, – коротко ответил Олег и сказал. – Такой концентрации клофелина хватило бы слона свалить, не то, что пацанов с девчонкой. Тут все продумано капитально.
– Тем более, что, как я уже докладывал, он вернулся домой только под утро, – поспешил добавить Стариков. – Теперь работу вести можно зряче, не шарахаясь в стороны. Выяснить главное, – кто этот дядя Витя и его роль во всем этом.
– Хорошо, – одобрил мысль Старикова подполковник: – Куркова надо подержать. Вытрясти из него все, что только может навести на след. И с его дружками поговорите еще. Теперь давайте порассуждаем. Выкладывайте соображения.
– А соображения, Владимир Викторович, такие. Я сопоставил некоторые факты, которые хорошо ложились в версию, но никак не вписывались в логику следствия. И вот что получается – ребята с вечера собрались в подвале и больше оттуда до совершения преступления не выходили. Курков, по утверждению каждого, принес с собой две упаковки бутылочного пива, куда, как потом оказалось, был подмешан клофелин под завязку. Что могло бы случиться такого, чтобы он, заправив пиво клофелином, дождался, пока все отключатся, задушил Сапрыкину, расчленил тело, вытащил отключенных дружков и потом, весь в крови, спокойно улегся спать?! Я такого себе, сколько ни думаю об этом, представить не могу. Либо он законченный психопат, либо настолько хладнокровный и расчетливый не по возрасту субъект, что такого в моей практике я не встречал ни разу! Да, мало того, чтобы расчленить тело, нужно, по крайней мере, иметь хоть какой-то опыт в этом или просто находиться в сознании и дееспособном состоянии. А они были, по их словам, в полной отключке.
Подполковник поскреб подбородок и сказал:
– Резонно. Однако пиво принес он и, таким образом, мог вполне подмешать туда клофелин. Я все же хочу попытаться проверить на прочность вашу версию, потому и буду ловить на нестыковках. Продолжай.
– Понял. Ну и что! – тут же возразил Стариков. – Мы допросили всех именно на этот случай и все его дружки показали, что он пил наравне с ними. Тоже бутылку!
– Это не доказательство, – хмыкнул подполковник. – Очень даже вероятно, что в его бутылке клофелина и не было. Просто он знал, какую взять, отдав остальные дружкам.
– Мы тоже думали об этом варианте. Тогда получается, что Курков напоил дружков, потом вытащил их из подвала, чтобы у них было алиби, а сам совершил убийство и прочее, чтобы взять всю вину на себя? Я очень сомневаюсь! Только последний идиот сделал бы так, а Курков мне таким не показался.
– Наверняка этот дядя Витя действительно хорошо знаком Куркову. Ведь, если прикинуть, с чего бы это какой-то дядя Витя с улицы подойдет к какому-то пацану и подарит ему две упаковки дорогого бутылочного пива? – меланхолично подал голос Олег.
– Точно! – обрадовано потер руки Борис. – Что, если этот дядя Витя крышует эту компашку! Положим, пацаны у него в качестве наводчиков на квартиры прикормлены. Вот отсюда и пиво, а, может, и дурь?
– Все может быть, – проронил подполковник. – Вот потому Владимир правильно определил первоочередную задачу, – выяснить личность этого дяди Вити.
– Только вот одна неувязка возникает, – тихо вставил Олег. – С чего бы это дядя Витя решил подставить ребят? Что они ему такого сделали? Капитально прокололись? На чем? Чтобы на такое решиться, нужно иметь серьезные основания…
– Вот и найдите эти основания! – Подполковник захлопнул папку с документами и сказал:
– Если все, я вас больше не задерживаю.
По дороге в кабинет Стариков спросил Олега:
– Как думаешь, серьезный этот дядя Витя образовался? По всему выходит, он за всем этим стоит!
– Я не могу точно сказать, но, когда мы разговаривали с пацанами, мне показалось, что они чего-то недоговаривают. Не знаю, как и сказать, ну, что ли, просто отвечают по факту. То есть, если бы мы спросили их насчет именно дяди Вити, то, вполне возможно, мы бы узнали кое-что об этом хлебосоле.
– Е-мое, а ведь ты прав! Тут все гораздо глубже, чем вся наша версия! Вот что! Вы, мужики, опросите снова ребят на предмет дяди Вити. А я сейчас же на эту тему поговорю с Курковым. Сдается мне, это тот самый опытный фигурант, которого так не хватало в деле, и что за такой-сякой мотив заставил его провернуть такое убийство…
– Вот что, Курков, расскажи мне все об этом дяде Вите. Все подробно, не упуская ничего. Кто он, где живет, где работает и главное, – с чего это он так расщедрился?
Олег остановился около Петра и, прищурившись, добавил:
– Мне вот таких подарков никто не делает, понимаешь, о чем я говорю? От этого зависит наша с тобой дружба! Чем больше расскажешь, тем меньше будешь париться у нас!
Петр утвердительно кивнул головой:
– Я понял… Дядя Витя работает в ДЭЗ’е, вместе с отцом. Фамилия его Быков.
Он замолчал и посмотрел на Олега. Тот тоже молчал, вопросительно глядя на Куркова. Петр помялся и неуверенно спросил:
– Чего еще рассказывать?
– Да все, что знаешь. Ты еще и не начал рассказывать. Он что, этот дядя Витя, – дед Мороз, чтобы раздавать такие дорогие подарки – целых две упаковки пива? Да и опоздал он с подарком, в конце февраля! И с чего-пошто он стал так тратиться?
– Я не знаю, – пожал плечами Петр.
– Так надо узнать, поэтому рассказывай все сначала, – терпеливо произнес Олег. – Не упуская ничего…

В тот день вся компания напряженно обдумывала, что можно предпринять, чтобы праздничный день не закончился так бездарно, как и первая его половина. Никто уже не надеялся разжиться каким-никаким налом, чтобы влиться в пирующее вокруг них людское толпище. Массы праздновали широко и разгульно. Компания чувствовала себя неуютно и сиротливо в этом пространстве хмеля и спирта. Травки они в этот день и не могли помыслить достать. Тайная надежда разжиться парой банок пива была пределом мечтаний.
Они слонялись от одной пивнушки к другой, с завидным упрямством ходящих по кругу ослов на мельничном кругу. Олька, первая понявшая всю бесперспективность этой круговерти, заныла: «Хватит, пойду домой…». Но Петр, нервно передернув плечами, зло одернул ее: «Че бухтишь, умолкни!». Он не терял надежды на какой-нибудь счастливый облом, вроде разговорить какого-нибудь поддавшего мужичка на пару-тройку кружек пива.
Какая-то фигура вдруг окликнула их из толпы пивохлебов:
– Петя, Курков, поди сюда!
Петр сначала не разглядел среди кучки потребляющих пиво мужиков невысокого дядю Витю. Он еще раз махнул ему рукой. Петр понял, что счастливый случай не обошел его стороной. Приглушенно скомандовав: «Всем стоять…», он ринулся к палатке.
– Что мрачный такой? – сочувственно спросил дядя Витя, разглядывая мрачное выражение на лице парня. Тот махнул рукой:
– Чего радоваться… Не на что…
– А что так? – снова участливо поинтересовался дядя Витя. ; Отец пожмотничал на праздник?
– Ну… – вздохнул Петр. – Мать хотела дать пару сотен, да он чуть оплеуху ей не вмазал. «Все, – говорит, – его балуешь на свою шею…».
– Какое же это баловство?! В праздник? Школа, – это та же работа, только умственная. Тут нужно отдохнуть как следует, чтобы мозги были свеженькими, правильно?
– Угу… – с безнадежной тоской в голосе отозвался Петр.
– А ты не кисни раньше времени. Я хоть и старое мурло, но понятие имею, что такое быть молодым и не оторваться как следует. На твое счастье я только что левака подхалтурил. Бабки приличные, а все потратить не проходняк. Мне их не на кого тратить. Уж лучше я их на доброе дело пущу. Уважу дело молодое. Пойдем-ка ко мне на хату, я отоварился пивком, да чувствую, тебе оно сейчас нужнее. Пусть твоя братва подождет. Мы скоренько.
Петр, чтобы не спугнуть идущую в руки удачу, только согласно кивал головой, боясь одного, – как бы хорошо поддатый дядя Витя не передумал. В квартире Быкова Петр долго не задержался. Он увидел около стола две коробки «Guiness». Вопросительно взглянув на хозяина этого богатства, Петр вознамерился было открыть одну из коробок, но Быков, попридержав его руку, сказал возмущенно:
– Ты чего, парень? Я что, по-твоему жмот конявый? Что вам пара бутылок, – на один нюх! Все бери! Потом сочтемся, чтобы ты не стеснялся. Отработаешь на халтуре со мной. Пойдет?
– Да только свистните, дядя Витя! Что угодно сделаю!
– Что угодно не надо… Ты вот что… Ты с этим пивком укройся куда-нибудь, мало ли что. Выпимши ввяжетесь во что-нибудь, а спросят, кто пиво дал? Дядя Витя! У тебя, кажется, есть подвальчик. Вот и посидите там, не высовывайтесь. Усек?
– Усек! Мы оттуда не высунемся!
– Заметано. Чтобы все было как в боцманскую приборку.
Петр не понял последних слов дяди Вити, но вся серьезность его просьбы до него дошла мгновенно.
– Ну, все, пошли, – и, уже закрывая дверь квартиры, как бы невзначай спросил:
– Как мой финарез? Не потерял еще?
– Никогда! Я его только с рукой потеряю! – горячо воскликнул Петр. – Такой нож!.. У меня пацаны уже хотели выменять на клевые вещи, но все в пролете остались.
– Правильно. Хороший клинок в свое время не подведет, жизнь может спасти. Друг продаст, а он никогда… Особенно в наше время, – мрачно добавил он. Скинув взглядом Петра, Витя-маленький сказал:
– Ладно, иди к своим, празднуй…
– Что дальше было? – чисто риторически спросил Олег.
– Так я говорил уже, что в подвале мы отрубились. Я вечером проснулся весь в крови. Остальное вы знаете.
– Это верно. Только вот вопрос у меня есть к тебе небольшой, – тебя не обеспокоила пропажа Оли. Так за эти десять дней ты ни разу не захотел узнать, почему ее нет в школе, не захотел увидеться?
– А чего мне с ней видеться… – буркнул Курков. – Она мне не мать, мало ли куда она могла деться. Может, заболела, так и пусть болеет… Я с ней ходил так, от нечего делать. Домой она меня никогда не звала. Мать у нее… еще та…
– Хм, ладно, это дело твое. Теперь ответь мне еще на один вопрос. Как появился у тебя нож? То есть, я хочу знать, где ты его взял. То, что такие ножи не продаются, ты понимаешь. Это самодельная финка. Ну, я жду?
– Это подарок… – буркнул Курков. – Мне его подарил дядя Витя два месяца назад…
– Дядя Витя, говоришь… м-да! С какой-такой стати?
– Да я у него дома был, денег занять ходил. Я увидел этот нож и просто так попросил, поносить… Ради прикола… Я даже и не думал, что он возьмет и отдаст его мне. А он взял и подарил. Сказал, ради давнишней дружбы с моим отцом.
– Что за дружба? – Олег насторожился, почувствовав нечто чрезвычайное.
– Они с отцом дружили много лет. Даже служили вместе.
– И что? – настойчиво гнул свою линию Олег, уловив те же интонации в голосе парня. – Табачок, как я понимаю, теперь врозь?
– Уже давно… Когда дядю Витю посадили шесть лет назад. Отец тогда еще говорил мамаше, что нечего собаке жрать чужое мясо.
– Какое мясо? – удивленно спросил Олег.
– Почем я знаю… – пожал плечами Петр. – Мать с отцом еще потом сильно базарили… Чуть не подрались.

Глава 9

Стариков отложил в сторону папку и спросил:
– Что у вас получилось с Сапрыкиной?
Курков-старший вскинул удивленно-недоуменный взгляд на Старикова. По всей видимости, он не ожидал такого вопроса и потому, сглотнув слюну, неуверенно спросил:
– Чего вы сказали?
Стариков повторил вопрос.
Курков поежился, помолчал и нехотя ответил:
– Не помню я… это ж когда было…
Стариков не стал вторично забрасывать свой пробный шар, а сказал с нажимом:
– Хорошо, я вам освежу память. Из материалов следственного дела, по которому вы проходили в девяносто пятом году, выходит, что Сапрыкина забрала свое заявление на вас, мотивировав это тем, что вы не участвовали в ее изнасиловании. Хотя все остальные участники в один голос утверждали, что вы там принимали самое непосредственное участие!
– Да что они помнят! Пьяные в дугаря все были, – вскинулся Курков. – Может и был я там сначала, но потом ушел. На халтуру…
– А вот Быков утверждает, что вы оставались в компании до конца.
– Когда вылакаешь пару пузырей водяры, еще не то померещится! Он уже тогда был мастак закладывать!
– Тем не менее, он именно на вас показал, как на человека, который привел Сапрыкину к вам в компанию.
– Ну и что? Мы все ее знали. Она дворничихой работала в ДЭЗ’е.
– Понятно. А вот интересно бы знать, какие отношения связывают вас и Быкова?
Курков засопел и отрезал:
– Никакие…
– А у меня есть информация, что у вас была дружба, как у дерева с корнями – одно без другого не живет!
Курков повалял языком за щеками. Издав какой-то горловой хрюкающий звук, будто Стариков со всего маху наступил ему на мозоль, процедил:
– Когда это было! До армии мы с ним корешились, в армии вместе служили, а потом, сами понимаете, семья, дети… Витька женился позже, а до этого все таскался ко мне. Вот дела семейные и порушили нашу дружбу. Моя баба не захотела…
– А что так? – мягко поинтересовался Стариков.
– А какое ваше дело! – уже совсем окрысился Курков. Но неожиданно тут же добавил:
– Витька больно много стервозничать стал…
– Как это – «стервозничать»?
– Да вот так!.. В общем, личные это дела и нечего о них распространяться.
Стариков понял, что Курков сегодня на большие откровения не способен, подписал ему пропуск и сказал:
– Как знать, Курков. Иногда вот такие личные дела заваривают большую кашу. Если что-то вспомните еще, позвоните…
Курков хмыкнул и проронил:
– А чего тут помнить! Слишком Витя тогда разохотился на чужое. Вот и получил свое. Судьбу не объедешь ни на кобыле, ни на коне...
Стариков внимательно взглянул Куркову в глаза и понимающе спросил:
– Уж не вы ли взяли на себя тогда роль судьбы? Осудить человека и сломать ему жизнь?
Курков прокашлялся и с нескрываемой неприязнью ответил:
– Там и без меня хватило судей... Уж больно насвинячил он всем! Прощайте...
Возвращаясь от Харицкой, Стас, сам того не желая, попал на сабантуй. Уже с порога Малышев услышал тенорок Витьки-маленького, пьяненькие акценты в котором несколько удивили его. Витька-маленький, хоть и потреблял весь известный в природе реестр спиртного, но напоить его никому еще не удавалось. Стас всегда удивлялся этому парадоксальному обстоятельству. Мужики, ростом больше Витьки-маленького почти на его тулово, валились под стол, а этот тщедушный, сухой и жилистый, как коряга, мужичок сидел и продолжал потреблять любое зелье, какое осталось еще на столе, теми же темпами.
У Гены в «люксе» мужские «посиделки» были в самом разгаре. Туда набились все. Даже неохотно посещающий подобные мероприятия Анатолий Палыч осоловело клевал в углу обширного дивана.
– Чего случилось? – шепотом спросил Стас у Виктора. Никонов хмыкнул. Кивнув в сторону Быкова, сказал:
– Витя запил. Это у него каждый год так… Отмечает конец отсидки. Теперь дня на два.
Витя поднял глаза на Малышева и спросил:
– Ты-то как сам, будешь? Витя угощает всех.
Стас оглядел еще раз компанию и протянул с удивлением:
– Смотри-ка, тут точно почти все наши! Даже с того ДЭЗ’а прибились. А чего это Куркова нет?
– А он не ходит. Между ним и Витей стропа лопнула!
– Это как? – не понял Стас.
– Тебе что, это интересно? – в свою очередь спросил Виктор. – Ты лучше не зевай, стакан наливай, да закусывай и других не отвлекай! Это ж халява!
– Мудро, – усмехнулся Стас. Они с Витей в един миг исполнили вековой ритуал. Малышев с интересом наблюдал, как юбиляр, налив очередную порцию водки, требовал тишины. Дождавшись, Витя-маленький сквозь зубы ронял тост: «Должок!». Но Стасу стало совсем любопытно, когда Витя-маленький, в шестой или в седьмой раз проделывая ту же процедуру, заканчивал опять одним и тем же тостом: «Должок!».
– У него чего, заело?! – не выдержал Стас, толкая в бок своего напарника.
– Чего заело? А-а-а, это ты о тосте! Так Витя завел с самого начала. Все четыре года он поет одну и ту же песню. Мы его спрашивали – так он в ответ: «Не ваше дело! Пейте и слушайте». Да хрен с ним! У каждого свой бзик!..
Тем временем Витя-маленький постепенно мрачнел, часто замолкал на полуслове. с отрешенным видом глядя перед собой. Вдруг он поднял голову. Поведя вокруг мутным взглядом, хлопнул по столу и заорал:
– Тихо!.. Гитару!
Ему тотчас же протянули инструмент. Витя-маленький, склонив голову, перебирая тихонько струны, минуты две молчал. Кто-то не выдержал этой паузы, попытавшись вставить в нее какую-то реплику, но на него зашикали, и тишина вновь объяла всех. Витя-маленький не шелохнулся. Но потом поднял голову. Обведя всех взглядом, закрыл глаза и объявил: «Баллада КЩ 12/43» и запел:

Через тундру и ночь я летел, как осенняя птица,
Волю мне нашептала судьба, и от пули храня.
Повела в те края, где лежала родная столица,
Где жила моя мать, где ждала меня долго семья.

Долог путь домой, только верю я, верю.
Утром я постучу, ты откроешь мне двери.
Скажешь тихо «Входи…», дверь за мною прикроешь.
Нежной лаской своей мое сердце омоешь.

Обложили «валеты» меня, словно зверя лесного,
Уходил я от них, уходил через тьму и дожди.
Ты, родная, не плачь и поверь, я вернусь к тебе снова,
Я вернусь к тебе снова, ты только меня подожди.

Долог путь домой, только верю я, верю.
Постучу на рассвете, ты откроешь мне двери.
Скажешь тихо «Входи…», дверь за мною прикроешь.
Нежной лаской своей мое сердце омоешь.

Посмеялась опять надо мною судьба по лихому,
Разорвав все надежды, что в сердце хранил, на куски.
Умерла моя мать, а детей увела ты к другому…
Пуст мой дом и навеки застыла душа от тоски.

Долог путь домой…
Долог путь домой…
Долог путь домой…

Витя по нарастающей с силой отбил на струнах последние три слова всей пятерней, скроив страдальческую гримасу, проорал: «Та-та-та»…, отбросил гитару и зло произнес:
– Все, концерт окончен!
Он привстал, обвел всех мутным слезливым взглядом. Ухватил полбутылки водки, жадно, без передыху, выпил ее и, медленно осев на диван, захрапел.
Действо, отработанное годами, продолжилось и всё бы хорошо, но не истекло ещё рабочее время! Не убереглись мужики от лихой напасти! Явилась она им в лице Харицкой совсем уже к концу, когда они, умиротворенные славным днём, уж было собрались к родным очагам!
 С каменным лицом, обведя всех провально-темными очами, она тихо обронила: «Лишаю всех премии...». С тем она удалилась, оставив в умах, потрясённых сим видением мужиков, нехорошее предчувствие.

Время поджимало и Стариков, разослав мужиков по адресам, засел в кабинете за расчеты. Он давно уже привык все хитросплетения дела поверять на бумаге в виде сложных схем, диаграмм или просто каких-то закорючек. Но сейчас все его усилия прояснить хоть как-то нагромождение самых противоречивых фактов не приводили ни к чему. Исчеркав с полдесятка листков, Стариков набил ими всю мусорную корзину. Уставившись на нее, он уныло смотрел на плоды своих трудов. Вошедший Борис, узрев гору бумаги, хмыкнул:
– Философствуем?
– Да уж… Вот какая хрень получается! К тому, что мы имели по Курковым, практически ничего существенного не прибавилось! Полная каша!
– Это почему? А дядя Витя с клофелиновым пивом? – Борис недоуменно хмыкнул. – Тебе чего, мало этого?! Это же убойная зацепка! Улика на все сто!
Стариков кисло усмехнулся и сказал:
– Ты в своем репертуаре! Да какая же, к чертям, это улика! Чистой воды пшик для любой защиты, а тем более для прокурора! Ты, как всегда, на арапа норовишь проскочить, а немного подумать переломишься!
– Это ты все умствуешь! За хибот надо брать этого дядю Витю и колоть!
– Ну и на что ты его расколешь? Объясняю для малограмотных недоучек. На бутылках нет ни одного отпечатка пальцев, кроме пацаньих. И вообще, кроме голословного утверждения Петра Куркова, что пиво он получил в подарок от дяди Вити, ничего мы не имеем! Дошло?
Борис состроил кислую гримасу и пожал плечами:
– Нажать на мужика, очную ставку провести, расколется… – уже неуверенно закончил он.
– Н-да! Цирка с балаганом еще здесь не хватало! Твой дядя Витя нам в лицо хохотать будет за доставленную развлекуху! Сейчас Олег вернется, и мы узнаем, что это за дядя Витя ходит в благодетелях у малолеток. Он Куркова допрашивает. Ну, а с чем ты пожаловал?
– У меня полный ажур! Нож опознали все, как принадлежащий Виктору Быкову, слесарю ДЭЗ’а. Этот, который в больнице, обгорелый, хоть одним глазом, но точно сказал, что узнает этот нож. Я ему целых три сунул под нос, на складе вещдоков взял похожие, но мужик конкретно показал на наш. Среди остальных сантехников еще трое указали на то, что этот нож Быкова. Один даже его спрашивал, куда он дел этот нож. Так Быков ответил, что потерял.
– А ты не спросил, – когда?
– Конечно! Этот мужик где-то в середине января его спрашивал.
– Угу. Все сходится, – меценат дядя Витя и владелец ножа Быков одно и то же лицо – слесарь ДЭЗ’а! Что-то долго Олега нет. Звякну ему…
Стариков взял трубку телефона и, дождавшись ответа, спросил:
– Как у тебя дела? Так… хм, значит, Быков наш клиент. Все, заканчивай и скорее в отдел. Только не заезжай никуда больше. Надо застать подполковника, пока тот не уехал в управление.
Стариков положил трубку и задумчиво протянул:
– Парень сказал, что нож ему подарил этот самый дядя Витя. Начинается настоящая работа… Улики, мотивы, – пока это все умозрительность. Надо все связать и понять, что к чему.
– Да все как стеклышко прозрачно! – энергично рубанул рукой Борис. – Пиво с клофелином откуда? От дяди Вити! Нож откуда? От дяди Вити! В подвал мог попасть тоже только дядя Витя! Чего еще надо!
– Это надо еще доказать! – раздельно, с нажимом, ответил Стариков. – Вот что, надо бы еще раз внимательно просмотреть материалы дела Сапрыкиной. Чую я, тянется ниточка оттуда!
Стариков озабоченно покачал головой и прибавил:
– Хоть сейчас и не могу связать все, – Куркова, Сапрыкину, дядю Витю, остальных фигурантов. Но, если покопаться, то какая-то связь обнаружится точно!
Мужики собирались на оперативку под неласковым взглядом подполковника. Дождавшись, когда все расселись, он обвел их взглядом и спросил:
– Ну?
– Да у нас, вроде, все пришло к одному концу.
Стариков мужественно выдержал ироничный взгляд подполковника и пояснил:
– Образовался один сильный фигурант. Единственный… Только он может быть главным подозреваемым по всем прикидкам. Но…
Стариков замялся и Владимир Викторович, вдруг как-то ернически хохотнул и сказал:
– Узнаю брата Колю… Когда же, мать моя женщина, я услышу от вас нормальный доклад, без всяких «но», «если» и всего такого. Говори, что еще там за «но»?
– Ну, главным подозреваемым остался только один Виктор Быков. При всех обстоятельствах все нити ведут к нему. Факты прямо указывают, что организовать это дело мог только он…
Стариков замолчал. Олег с Борисом тоже молчали, отворотив свои лица в сторону.
– Ну и что?! В чем дело? – подполковник чуть ли не подскочил на стуле. – Если так, то берите этого Быкова, и потрошите!
– Мы не можем! – скучно сказал Стариков.
– Почему?
– Потому что улик, указывающих на причастность Быкова к этому делу, нет ни одной.
Подполковник сглотнул, ерзанул на стуле и, перегнувшись через стол к операм, спросил:
– Я что-то не пойму? Так какого… – он задохнулся и только через паузу Владимир Викторович смог закончить, – вы делаете здесь, у меня в кабинете?
– Ждем руководящих указаний, – не по делу вставил Борис. Под взглядом Старикова он стушевался и поправился. – А что, мнение начальника всегда идет за два!
Тут даже Владимир Викторович крякнул. Чего еще ждать от таких работничков! Один подхалимаж. Он нервно дернул головой:
– Давайте к делу. Потрудитесь объяснить ваш силлогизм.
– Чего объяснить? – хором спросили напрягшиеся опера.
Подполковник пожевал губами и пояснил:
– Выкладывайте, почему мы не можем привлечь Быкова.
– Тут сложилась такая обстановка. По всем данным экспертизы ничего, что указывало бы на присутствие Быкова на месте происшествия, не имеется. Ни одной улики. И алиби его проверить уже не представляется возможным.
Стариков выдал эту информацию единым потоком, отчего Владимир Викторович тряхнул головой и скривился:
– А что же мы имеем?
– На сегодняшний день, кроме косвенных умозаключений, о которых мы вам только что доложили, ничего.
В кабинете подполковника воцарилась тягостная тишина. Первым подал голос Олег.
– А что, если мы пропустили улики при осмотре места происшествия. Или не придали значения фактам, которые выявила экспертиза. А, может, еще надо потщательнее все проверить. Не может быть, чтобы при таком раскладе не обнаружилось чего-то, указывающее на причастность Быкова. Не призрак же он! Точно, что-то да оставил.
Владимир Викторович покачал головой:
– Давайте сделаем вот что. Кто-нибудь из вас займется проверкой вещдоков, данных экспертизы, а остальные походят по соседям Быкова, опросят всех, кто может знать что-то о нем. Мне не дает покоя мысль, что Быков имеет какие-то личные мотивы, чтобы подставить сына Куркова! Только вот какие это мотивы? Самая главная задача сейчас – выяснить это. Вам все понятно?
– Ну конечно! – обрадовано воскликнул Борис. – Они были в одной компании – раз! Курков откупился от Сапрыкиной и, тем самым, дал понять, что Быков как раз крайний в этом деле – два! Быков обозлился и решил отыграться на Куркове, подставив его сына как убийцу! Элементарно! Вы, Владимир Викторович, прямо как Шерлок Холмс!
Владимир Викторович ничего не ответил, а вместо него подал голос Олег:
– Конечно, это был бы идеальный вариант, только в случае наличия самых мало-мальских улик, доказывающих эту версию. Но без этого версия годится только для какого-нибудь романа.
Выходя из кабинета подполковника, Стариков чувствовал, что подполковник точно определил направление их работы. Он и сам понимал, что цепочка, связывающая Куркова, Быкова и Сапрыкину, состоит из звеньев одного и того же мотива. Ими двигала сила, заставившая погубить ребенка, подставить другого под преступление и все ради чего? Что такое могло их связать? Быков – он только орудие в деле преступления или само преступление, его главный виновник? Сапрыкина его оговорила, Курков предал, но, чтобы загубить невинную душу, надо было иметь несравненно большие причины… Какие?

Глава 10

– Ну, что, мужики, подведем итоги. – Стариков взял свои записи и аккуратно разложил листочки в известном ему порядке. – Вот что у меня получилось…
Олег с Борисом переглянулись, закатили к потолку глаза и тяжко вздохнули. Стариков сделал вид, что не слышал их. Усмехнувшись, он начал:
– Повторенье, – мать ученья. Пока экспертиза копает для нас улики, я решил пройтись по уже имеющимся в наличии. Первое – нож… Он принадлежал, как мы выяснили, Виктору Быкову. Его в январе этого года Быков из неизвестных нам пока побуждений подарил Петру Куркову. На этом ноже эксперты обнаружили отпечатки пальцев кровью, принадлежащие только одному человеку, а именно Петру Куркову. Дальше, я попрошу обратить ваше, господа, внимание на следующее обстоятельство. Почему на ноже, побывавшем в руках минимум трех человек, и именно, самого Петра, его отца, Ивана Куркова и, как мы с большой долей вероятности предполагаем, у самого Быкова, остались отпечатки только Петра Куркова? Это вопрос вам на засыпку, господа следователи!
– Да потому, что примитивные вещи знает даже младенец, нагадивший в пеленку! Он свою задницу тут же старается вытереть! Стер отпечатки Быков! – сморщившись от очевидной глупости, ответствовал в тоне Старикову Борис.
– Ну, а ты что скажешь? – усмехнувшись, повернулся к Олегу, Стариков.
– А что тут говорить… – неопределенно пожевал губами Олег. – Все правильно. Стер Быков свои отпечатки.
– Вот так, – разочарованно цыкнул зубом Стариков. – Ну, хорошо, Борис у нас известный кавалерист, все норовит взять наскоком! Но ты, Олег, мне казалось, что прежде чем прыгать в реку, измеряешь ее глубину!
Олег пожал плечами:
– Да что тут можно еще удумать?
– Ладно, не напрягайтесь, а то перегорите! – Стариков взял один из листочков и, повертев его, сказал: – Вывод я сделал такой. Вы правильно заметили, что Быков не младенец и такой улики не оставил бы даже в бреду. Но этот нож был в руках Куркова-старшего. Он же, полагая о причастности своего сына к убийству девочки, находясь в стрессовой ситуации, пропустил этот важнейший, для сокрытия от следствия улики, акт стирания отпечатков. Тогда на ноже неминуемо эксперты обнаружили отпечатки, принадлежащие им обоим. Напоминаю, что на ноже экспертиза установила наличие следов группы крови только потерпевшей. Поэтому с полной уверенностью можно сказать, что нож находился в момент убийства на месте происшествия. Так?
Олег и Борис с оторопелым выражением лица, молча кивнули головой. Стариков, не дожидаясь вербального одобрения с их стороны, продолжил:
– А так как отпечатки пальчиков Куркова-старшего отсутствуют в принципе, а только его сына, я делаю вывод, что этот нож не был в его руках во время убийства. Скажу даже больше, – он не был в руках и Петра Куркова тоже, по крайней мере, в таком его состоянии, в котором он смог бы совершить убийство. Экспертизой было установлено, что с таким количеством клофелина в крови Петра, он сам был в то время почти трупом. Кумекаете, почему я так думаю?
Размышления мужиков было недолгим. Олег, разгладив на лбу морщины, первым подал голос:
– Ты думаешь, что этот нож Быков вложил в руку Петра Куркова после дела? Он же всегда был при пацане. А убийство и расчленение было произведено совсем другим ножом, который он потом выбросил?
– Очень хорошо! Почти в самую точку! – Стариков удовлетворенно кивнул. – Для большей достоверности этой версии я скажу, – Курков стер все отпечатки с ножа! Он мужик тертый и в подвал ходил с сыном для того, чтобы уничтожить все улики! Вот протокол допроса.
И Владимир ткнул пальцем еще в одну бумагу:
– Если принять это во внимание, то все становится на свои места. Быков здесь промахнулся. Он никак не мог предположить, что Иван Курков, по словам сына, не любящий его, возьмет вину на себя и явится к нам с повинной.
– Ну, конечно! Тут получается неустранимая вилка. Быков либо должен был спрятать нож, которым Петр Курков якобы совершил убийство и, тем самым, лишил бы следствие самой главной улики против Петра. А так как на ноже, по утверждению Куркова-старшего, не осталось ни единого отпечатка, то получается, что этим ножом убийство не совершалось. Следовательно, это не тот нож, потому что он попал к нам уже после того, как его брал в руки Курков-старший! И подменить его мог только убийца, то есть Быков. Ловко ты все обмозговал! – восхитился Борис.
– Ловко-то, ловко, да вот доказать это умозаключение, предъявить его как улику не имеет никакого смысла. Оно только укрепляет нас в том, что убийство дело рук Быкова. Это нельзя доказать…
Стариков с досадой вздохнул:
– Вот как бы это раскрутить, чтобы зажать Быкова в тиски?! И теперь самый главный вопрос, – как нож с отпечатками пальцев Петра Куркова оказался у нас вместо того, на котором Курков-старший стер все отпечатки?.. И когда Быков смог его подменить?
Несмотря на ветреную погоду, подходя к подъезду, Борис увидел трех сидящих на скамье старух. Они блаженно щурились, подставляя лица неяркому весеннему солнцу. «Это хорошо, не надо будет никого отлавливать...» – подумал Борис, останавливаясь около укутанных в платки бабулек.
– Добрый день!
Старушки приоткрыли глаза и вразнобой ответили:
– И тебе того же, вьюноша!
Одна из них проявила больший интерес к возникшей около нее фигуре. Сморщенное ее личико еще больше сморщилось от произведенного речевого усилия:
– И это хто? Нина, это Коля?
– Нет! – громко, наклоняясь к ней, крикнула соседка. – Сиди, грейся! Вам чего?
– Мне поговорить бы надо. Я ищу одного человека, только забыл, в какой он квартире живет.
– Зовут-то его как? – снова поинтересовалась та же сиделица.
– Виктором, маленький такой, небольшого роста – добавил, уточняя, Борис, показывая ладонью его рост от земли.
– На третьем этаже живет Витя. Только он сейчас на работе. Слесарем, сантехником значит, работает. А чего вам от него надо? – недоверчиво спросила другая.
– Да мне нужен небольшой ремонт на кухне. Вот и указали на него. Соседка моя. Я живу вон в том доме.
– А, понятно. Он нам тоже все делает. Мастер хороший!
Старушки оживились и предложили Борису:
– Вы садитесь, он сейчас придет.
Борис садиться не стал, отговорившись большой занятостью. Только поинтересовался:
– Если я к нему зайду чуть позже, в какой квартире мне его искать?
– В семьдесят пятой, милок. Он завсегда дома. Одинокий, вот и сидит, никуда не ходит. – Первая старушка вздохнула и добавила. – Травмированный он. Душа сильно болела...
– Это как?
– Да не повезло хорошему человеку. Попал по глупости в отсидку, а от него в это время жена ушла с детьми. Он первое время сильно переживал, стал было выпивать, но потом как-то отошел...
– Хм! Понимаю. А что он, дружит с кем? Приятели какие-нибудь есть? Дружеское слово иногда лечит лучше лекарства!
– У-у-у! – дружно выдохнули старушки. – Таких приятелей, как у него были, врагу не пожелаешь!
Первая старушка, торопясь опередить соседку, сказала громким шепотом:
– Они-то и посадили Витю. Наговорили на него, подговорили бабу, Сапрыкину, на Палехской живет, будто он надругательство над нею исделал...
– Да вы что! – в тон ей изумился Борис.
– Да-а! А потом его лучший дружок, Курков Иван, наговорил такого его жене, Катьке, что та даже не стала дожидаться его из тюрьмы, собрала манатки, детей и уехала. Куда, – никто не знает.
Бабки оживились, нарвавшись на такую нечаянную радость поделиться с незнакомцем новостью, которая, как и они сами, уже давно заплесневела и заросла мхом. Борис, чуя интересную информацию, подогрел их энтузиазм сочувственной репликой:
– Надо же, так не повезло человеку! А он что, Виктор?
– А Витя года два ходил как прибитый. Но потом, уже с год будет, вдруг повеселел, вроде как ожил. Мы спрашивали, может деток и Катерину нашел, ну, возвратиться она желает, но Витя отказ сделал. Мы думали, что он с женщиной какой задумал сойтися, но и тут не умудрили. А только другой он стал, вроде как интерес в жизни появился.
Бабка оправила платок и довольно добавила:
– Мне он даже ножик подарил. Очень красивый. Сам сделал, сказал.
Борис издал неопределенное междометие и попрощался со старушками. Достав мобильник, он набрал номер и, услышав голос Старикова, сказал:
– Володь, я поговорил с жильцами. Тут так фишки легли, что невозможно не воспользоваться ситуацией прямо сейчас. Надо поговорить с Сапрыкиной. Ты правильно сказал, без нее ничего не обошлось... Да я рядом... на Палехской... А что, без меня на оперативке все речи лишатся?.. Ладно... иду.
Он спрятал мобильник в карман и, чему-то хмыкая, заторопился в отдел.

Подойдя к двери, Олег, немного помедлив, нажал кнопку звонка. Он припомнил, что Стариков, посылая его поговорить с женой Куркова, так прямо и сказал: «Ты мужик деликатный, тебе и разговаривать с ней. Борис там точно дров наломает. Главное, надо выяснить, почему Курков так невзлюбил своего лучшего кореша…».
Женский голос из-за двери прервал всплывший в уме наказ Старикова. Олег, оттенив душевной интонацией свой ответ, произнес:
– Тамара Васильевна, простите за беспокойство, я из милиции. Можно мне с вами поговорить… Всего пара вопросов.
Некоторое время с той стороны продлилась пауза, но затем щелкнули замки и дверь отворилась:
– Проходите, ноги вытирайте… – бесстрастно указала ему на коврик грузная, в сатиновом халате, женщина.
Олег с готовностью заскреб подошвами по сложенной в несколько слоев тряпке, думая в это время про себя: «Сложный разговорчик предстоит… Эта баба, как сухофрукт, – долго придется размачивать», и снова, уже с раздражением помянул хитрованскую лесть Старикова. «Сам бы шел и разговаривал!..».
Пройдя на кухню, куда без лишних объяснений прошла Куркова, Олег присел на табурет и сказал:
– Извините, что оторвал вас от дела, но у нас в деле появился один деликатный вопрос, который сможет прояснить ситуацию, так сказать, обнаружить истинного преступника…
Он замолчал, стушевавшись под ироничным взглядом Курковой. Она шмыгнула носом и неприязненно сказала:
– Нечего меня лечить! Некогда мне выслушивать всякие шмульки! Пришли, – говорите дело, некогда мне!
Олег согласно кивнул головой:
– Ваш муж и его сослуживец Виктор Быков в свое время были друзьями. Самыми близкими, как мы установили. Но перед осуждением Быкова, примерно за полгода, между ними произошла крупная ссора, о чем нам рассказали в ДЭЗ’е. Вы не могли бы пояснить, отчего она произошла, в чем причина ее. Поверьте, это очень важно для следствия.
Куркова внимательно, изучающее посмотрела на Олега, потом опустила взгляд на руки, в которых теребила тряпку.
– Из-за меня они поссорились…

Стас весь вечер промучился сознанием того, что попался на глаза Харицкой в такой ситуации. Квартира ему светила уже совсем издали слабым трепещущим на ветру огоньком свечного фитилька. «Вот, мать ети, эту пьянку!.. Теперь не сунешься к ней!..». Тоскливо слушая брюзжанье жены насчёт его алкоголизма, Стас озлобленно думал об Анатолии Павловиче. Что б ему свалиться чуть раньше! Тогда бы они с Виктором непременно опоздали бы на всё, и не случилось бы такого вечернего казуса. С этими мыслями он и заснул, ровно до того момента, когда почувствовал, что его энергично тормошат:
– Ну, отстань, чего тебе?..
Стас разлепил веки и услышал:
– Иди к телефону. Из диспетчерской тебя требуют!
Жена сунула ему трубку, и Стас сонно прохрипел:
– Алёу?
– Станислав Николаич, заявка есть. Запишите адрес.
– Понятно. Никонову звонили?
– К нему не дозвонились. Вы идите, а я буду звонить ему ещё.
Получив вводную, Стас, с тихими проклятиями в адрес придурков-жильцов, злобно ломающих по ночам сантехнические приборы, собрался. Наскоро собрав нужные инструменты, вышел. Лелея мстительную мысль по поводу содранной с жильца огромной мзды, он оказался перед дверьми квартиры. Надавив на кнопку звонка, Стас не ожидал ничего подобного явленного тут же его взору.
Дверь распахнулась. В её проёме возникло нечто такое, от чего у Стаса настроение круто переменилось со злобно-раздраженного на оторопело-изумлённое. Перед ним этаким сильфидным видением стояла обнажённая фигура рослой девицы. Деловито осведомившись: «Ты, что ли, слесарь?», она развернула свои роскошные бедра. Стас, обозревая возникшие перед ним красоты, остановил свой взгляд на них, как на самом значимом предмете её тела. Девица крикнула вглубь квартиры:
– Сантехник пришёл!
Раздавшийся из недр квартиры рёв мощной голосины заставил Стаса вздрогнуть:
– А, бл…на, теперь ты меня на слесарюгу променяла!
Из соседней комнаты возникла уже другая фигура, валуевских габаритов и также, как и девица, абсолютно голая.
Стас на мгновение ощутил чувство, похожее на «дежа вю», так как вновь был изумлён, – настолько его поразил вид этой образины.
Девица, шлёпая босыми ногами по залитому на два пальца водой полу, не замедлила с репликой:
– Саня, у тебя что, вальты в голове тусуются? Ты мне всю квартиру залил и теперь ещё права качаешь!..
Изрядная доля градусов помешала девице связно донести свою мысль до воспаленного чудовищной дозой спиртного мозга Санька. В его двухметроворостую тушу надо было залить тройную дозу, потребную для обычного мужика. По всей видимости, это и было сделано с изрядным перехлёстом, чтобы довести образину до такого состояния прострации. Иначе объяснить его следующий звуковой пассаж ничем иным, как этим состоянием, было невозможно:
– Курва пида…сная, ты её нарочно залила, чтобы вызвать своего ё…аря! Думала, что я в отключке, бл…дина! Так я его сейчас раз…бу, как яичко на Пасху!
Он покачнулся, выпростал скрытую за наличником двери руку. С проворством, неожиданным для пьяного в «дугаря» огромного мужика, махнул ею. Леденящий душу звук дерева и металла соединились в едином стуке. В косяке двери, совсем рядом, около уха Стаса, затрепетало длинное, тонкое, с массивной ручкой, лезвие ножа.
Стас отпрянул от косяка со скоростью не уловленной мухи! Скатываясь по лестничному маршу, напрочь забыв про лифт, Стас до самого первого этажа слышал рёв оскорблённого в своих самых интимных чувствах неандертальца. Ворвавшись в диспетчерскую, он с порога заорал сонной Галине Михайловне:
– Звони в милицию! Вызывай наряд по заявке! Меня там сейчас чуть не пришили!
Галина Михайловна оторопело воззрилась на Стаса:
– Что случилось?!
– Ничего, кроме того, что двухметровая пьянь бросилась на меня с ножом! Там вся квартира залита, но туда я не пойду, пока менты не заберут его оттуда!
Сон мигом слетел с перепугавшейся Галины Михайловны. Через минуту она уже объясняла ситуацию дежурному по отделению. Положив трубку, она сказала Стасу:
– Иди туда, к подъезду, милиция сейчас будет.
Подходя к подъезду дома, Стас увидел выезжающий из-за угла милицейский «газик». Предусмотрительно пропустив вперед парней в камуфляжной форме, Стас осторожненько встал позади. Через пять минут вся бронированная кавалькада из четырёх человек вместе с примкнувшим к ним Стасом оказалась на лестничной площадке. Стас молча ткнул пальцем в искомую дверь, скрывавшую вооружённого бандита. Спецгруппа не спешила обнаруживать своё присутствие. Они настороженно прислушались. Из квартиры не доносилось ни звука. Один из спецназовцев нажал на кнопку звонка. Трезвон отчетливо был слышен даже на площадке, но и он не дал никаких результатов. Квартира словно вымерла. Оттрезвонив минут пять мужики в бронежилетах решили, что этого им вполне достаточно. Пора начать собственно действия, ради которых они топтались перед дверью по набухшему от просочившейся воды коврику столько времени.
 Отработанным движением двое из них надавили на хлипкую препону. Дверь отсалютовала им весёлым треском выдавленной филёнки. Когда все очутились в квартире, их насторожила непонятная тишина. Вроде бы на только что раздававшиеся звуки должен был выскочить хозяин квартиры, по меньшей мере, с топором в руке, чтобы полюбопытствовать, кто это так нагло ломится в его крепость.
Всё прояснилось, когда освещённая квартира явила оторопелым зрителям удивительную картину. Огромная голая туша мужика с раскинутыми руками плавала посреди комнаты в совершенном довольстве в компании свалившейся со стола посуды. Саму же скатерть он пристроил себе под голову. Видимо, донельзя довольный этим, с блаженной улыбкой почивал мирным сном. На диване, укутанная пледом, сном младенца спала девица.
Указав омоновцам пальцем на торчащий в наличнике нож, Стас, не мешкая ни минуты, отремонтировал кран и был таков!

Перед тем, как встретиться с Курковым, чтобы не разыскивать его по многочисленным тусовкам, Олег заранее созвонился с ним. Как они и договорились, Петр сидел у подъезда на лавочке, с нацепленными на голове наушниками. Олег уже издали услышал несущийся от них скрежет обвального обмолота. Он усмехнулся. «Они от этого чумеют не хуже наркоты... И мозги гасят до дебилизма! Хотя какие там мозги...». Развивать свою мысль он не стал, а, подойдя, толкнул в плечо дергающегося в самозабвении Петра. Тот открыл глаза и стащил наушники. 
Олег уселся рядом и закурил. Петр вопросительно посмотрел на опера. Олег, выдохнув глубокую затяжку, спросил:
– Мне нужно точно знать, что происходило сразу же после того, как твой отец был задержан. А точнее, – были ли у тебя встречи или просто разговоры с Быковым?
Петр хитро прищурился и, шмыгнув носом, ответил:
– А у вас сигареты хорошие. Я таких и не пробовал. Баксов на пять тянут...
Олег не стал затягивать время. Вытащив одну сигарету, он протянул ее парню. Курков взял и хмыкнул:
 – Я с одной ничего не распробую. Только с двух!
Олег терпеливо вытащил из пачки еще одну:
– Ну, все! А то вкус себе перебьешь! Свои курить не сможешь. Давай, напрягись и вспомни все поподробнее.
Петр изобразил на лице напряженную гримасу. Подняв к небу глаза, сказал:
– Значит так. Я еще не знал, что отец пошел в ментовку сдаваться. В школе я был. Выхожу с уроков, а меня прямо у порога встречает дядя Витя и говорит, что отца забрали в отделение. Я даже сел на приступку. И молчу...
– А Быков что?
– Он начал утешать, говорил, что это ошибка, ну и все такое. А меня как молнией пробило! Я-то знаю, почему отец пошел в ментовку. Но говорить ему не стал.
– Что-нибудь он еще говорил?
– Да он такой базар завел, что я не понял, чего ему от меня надо. Говорил, что мне поостеречься стоит. Что я в том подвале тусовался, а там могли остаться какие-нибудь следы. Улики и все такое прочее. Мой отец уже пожил, а у меня вся жизнь впереди. Я ему и сказал, что отец был в том подвале и все убрал. Даже мой нож принес домой. Я сам видел, как он его отмывал и чистил. Потом положил в сумку с инструментами. Сказал, что оборвет мне руки, если я его возьму. Дядя Витя конкретно разволновался, а сам не уходит. Я еще подумал, чего это он перескочил так!
– Как перескочил?
– То жалел, а то вдруг ни с того ни с сего стал спрашивать, – не знаю ли я, где лежит отцовский инструмент. Я сказал, что у отца на работе. Дядя Витя даже не дал мне договорить. Он спросил, где он может быть, когда отца нет на работе. Я говорю, что тогда дома, около вешалки. Он прямо задергался весь. Говорит, что давал отцу какой-то инструмент, а тот ему не отдал. И все просил, чтобы я пошел домой и вынес ему сумку, чтобы забрать этот инструмент.
– Ну и что тут такого? – рассудительно сказал Олег. – Одолжил твоему отцу инструмент...
– А вот то и такого, что они с моим папашей уже давно враги, – перебил его Петр, – отношений у них нет никаких! А тут инструмент одолжил!
– Ладно, дальше что было?
– Мы пошли домой. Я вынес ему сумку. Он порылся в ней и ничего не взял.
– Совсем ничего?
– Ну, не знаю, – замялся Петр, – я отходил на время в киоск. Он у нас рядом с подъездом. Дядя Витя попросил меня купить пива. Когда я пришел, он уже все сложил и сказал, что инструмента нет. И сразу же ушел, даже пива не взял. А я отнес сумку домой.
– Говоришь, твой нож был в сумке? Ты видел его там после осмотра сумки Быковым?
– Там он был. В тряпку завернут.
– Ну, хорошо, завтра придешь ко мне в отдел и все, что сейчас сказал, подробнейшим образом напишешь.
Едва Стариков и Борис вошли в кабинет, подполковник, не дав сказать им ни слова, резанул:
– Только попробуйте сказать, что вы опять ничего не нашли! Из-за вашего разгильдяйства и ротозейства мы потеряли почти неделю! А теперь мы на крючке у прокурорской братии! Кстати, а почему вас двое? Опять Анисимов сачкует?
– Да вы что, Виктор Владимирович! – с хорошо отработанным возмущением вскинулся Стариков. – Олег чуть задержится. Звонил, что разговаривал с Петром Курковым. Только что закончил и сейчас придет.
Подполковник поморщился и недовольно бросил:
– Вечно у вас все на притычках. Вовремя все надо делать! Это плохая организация работы в отделе. Пока давайте, докладывайте по тому, что есть.
– Владимир Викторович! У нас все нарисовалось самым конкретным образом, – возразил Стариков. – Все те загадки, которые мы не могли понять, объяснились очень просто. Теперь ясно, откуда взялась кровь на куртке Куркова-старшего, а на его сапогах ее нет и следа. Почему на ноже мы обнаружили отпечатки пальцев Куркова-младшего и ничьих больше! То же касается клофелина и исчезнувших упаковок с пивом. Это, в совокупности, не могло быть сделано Курковыми. Петр Курков по своему состоянию на момент преступления по заключению экспертизы не мог физически сделать этого, а Иван Курков, в результате следственного эксперимента, являясь заинтересованным лицом, не смог указать на местоположение главной улики – мешка с телом.
Подполковник удрученно покачал головой:
– И что же тут нового? Что практически нам пригодится для следствия?
– Теперь мы можем работать не в слепую. Быков наверняка уже догадался, что мы его взяли в оперативную разработку. Какие бы у него нервы ни были, он сорвется на чем-нибудь в самое ближайшее время. Главное, повести его по нужному нам сценарию!
– И как же вы это собираетесь сделать? – Подполковник внимательно вгляделся в оперов. – Без улик мы, как базарные бабы, только на пересуды и годимся. Я уже устал придумывать для начальства оправдания вашей беспомощности.
– Владимир Викторович, улики у нас уже есть! Пусть и косвенные, но свидетельские показания и экспертные заключения дадут полную базу для задержания Быкова.
В дверь просунулась голова Олега:
– Разрешите?
Владимир Викторович кивнул головой и Олег, усевшись с краешка, передал все содержание разговора с Курковым. Некоторое время все молчали. Подполковник покачал головой и сказал:
– Теперь ясно, как он сделал подмену, и почему на ноже отпечатки одного Куркова-младшего. Надо брать Быкова немедленно. Обыск и искать улики. Я думаю, что Быков промахнулся где-нибудь. Вот только где?
Подполковник обвел всех неприязненным взглядом и жестко сказал:
– На сегодня все. Оформляйте бумаги и не лопухнитесь, как вы это умеете делать.
– Разрешите идти? – осторожно и вкрадчиво спросил Стариков.
– Идите, – буркнул подполковник.
После оперативки Стариков еще раз просмотрел показания жены Куркова. То, что он услышал от нее, стало для него своего рода лакмусовой бумажкой. Показания Курковой дали недостающие основания для мотива преступления.
Разговор поначалу с ней не складывался. Куркова, бросив свою фразу, больше не хотела возвращаться к этой теме. Но Стариков никак не мог освободиться от мысли, что именно в этих словах и есть вся суть этого страшного дела. Куркова явно понимала, если не знала настоящую его причину, но ничего он с ней пока поделать не мог. Она упорно отмалчивалась.
И все же Стариков, не желая уходить от важнейших показаний, решил несколько сгустить краски, описав участие ее мужа и сына в деле, как соучастие. Это подействовало больше, чем он ожидал. Куркова захлюпала носом, пустила два обильных ручья слез по щекам и проговорила сквозь рыдания:
– Нет! Нет!... Я не знаю, кто это сделал, но мои не причем! Вы сначала поговорите с Быковым... Я как узнала, что случилось с бедной девочкой, так поняла... без участия Витьки тут не обошлось... Ведь он решил, что Иван засадил его в тюрьму! Он даже пообещал, когда вернется, разобраться с ним... Витька злопамятный... Вы его допросите...
– Тамара Васильевна, и все же я хотел еще раз спросить, почему вы сказали, что вы виноваты в том, что случилось?
– Не знаю я ничего... Боюсь я. Витька... он узнает и меня порешит. Теперь он сможет... после такого.
– Что вы имеете в виду? – немедленно спросил Стариков.
– Это он сделал, – вдруг шепотом сказала Куркова. – Я сердцем чую, его рук это дело...
Больше тогда от нее добиться ничего не удалось. Стариков вздохнул и поднял глаза на оперов, сидевших напротив:
– Думайте, мужики, с чем пойдем брать Быкова. Надо ему преподнести что-то аховое, чтоб у него очко заиграло, и он обмочился!
– Сложная задачка, начальник! – усмехнулся Борис. – Видать, мужичок тот еще орешек!
– Ну и что? Не боги орешки колют! – возразил Олег.
– Смотря чьи! Наши только подножки умеют подставлять! – угрюмо подытожил Борис.
– Ладно, – вернул их к делу Стариков. – Как с экспертизой дела?
Олег поморщился и с досадой проронил:
– Да практически ничего. Осмотр улик, данные патологоанатомов, поиск материалов для генетического анализа в отношении Быкова ничего не дали. Полное отсутствие присутствия!
– Да не может такого быть! Ведь не призрак же он! Пусть он работал в перчатках, уничтожил всю одежду, убрал улики, но он находился там, а поэтому что-то, пока не обнаруженное, существует в виде улики! – жестко закончил Стариков.
Олег пожал плечами:
– Я сам вчера был в том подвале. Вообще-то, в этом доме есть два входа в подвал, но в диспетчерской, на доске с ключами, висит ключ только от одного входа. То есть, я хочу сказать, там на крючках от разных входов висят оба ключа, но при попытке открыть другой вход, выяснилось, что оба ключа от одной двери. Просто на разных крючках висели.
– Что ты этим хочешь сказать? – насторожились Стариков с Борисом.
– А то, что Быков входил и выходил через другую дверь и ключ от нее был у него.
– Ты у диспетчеров спрашивал, есть ли запись об этом ключе в журнале?
– А как же! Только сколько мы ни рылись в журналах за последние три месяца, никаких записей об этом ключе там нет.
– Хм! Ну и что нам это дает? – скептически сказал Борис.
– А то, что, может, как раз там Быков и наследил.
– Резонно! – задумчиво протянул Стариков. – Ну-ка, мужики, ноги в руки и ходу туда. Может, что и надыбаем...
Несмотря на надежды обнаружить что-либо существенное в подвале, тщательнейший трехчасовой осмотр которого был проведен чуть ли не ползком, не принес никаких результатов. Стариков возвращался в отдел, разочарованный и встревоженный. Утром подполковник категорически потребовал реальных результатов по фигуранту, но доклад выливался в повторение пройденного. Кроме красиво выстроенной версии, предъявить Быкову было нечего. Надо было идти на риск.
– Ну, что, мужики, берем гада?!
Олег с Борисом зачесали затылки, и, согласившись с предложением Старикова, согласно кивнули головами.

Глава 11

Идя домой на обед, Быков никак не мог понять, что за круги выписывает вокруг него судьба. За последнее время Быков стал ощущать неприятное чувство чьего-то тайного постоянного присутствия, будто какой-то человек должен вот-вот выйти из-за угла и объявить ему день его смерти.
 Чувство это усилилось после того, как соседка по площадке окликнула его во дворе. Она сказала, что его вчера спрашивал какой-то мужчина и поинтересовалась, – нашел ли? Быков что-то буркнул в ответ поспешно пройдя мимо старушек, чуть ли не бегом поднялся к себе. Не раздеваясь, он торопливо прошел на кухню. Налил стакан водки и залпом выпил. «Что-то пошло не так... Что и когда?». Быков не сомневался, что сделал все правильно и надежно. Но Петра не арестовали. Это обстоятельство мучило его сейчас.
Сбросив куртку, Быков сел за стол. Собравшись с мыслями, он стал тщательно прокручивать весь тот день час за часом. «Я общался только с Петром... Даже если он рассказал, откуда у него взялось пиво своим корешам, то тут я глухо в стороне... Добрый дядя посочувствовал пацану, страдающему от злодея-папаши... И все... Но почему менты не заглотили наживку?.. Все бутылки с клофелином я убрал... Правда, одной пустой не было... Но я ее не нашел... значит, и менты не должны были... Наверняка пацаны разбили ее об стену... Там валялись осколки. Дальше... Все тряпки после мочилова я с себя снял и сжег. Ничего не осталось...».
Быков переменил позу и пробормотал: «Чего тут базар разводить... Все одно, ментам до меня не докопаться...».
Протянув руку к шкафчику, он достал бутылку «Guinness». Опрокинув ее в большую кружку, Быков разбавил пиво остатками водки и медленно, не прерываясь, вытянул «ерш» до дна. Машинально сунув в рот что-то, лежащее на столе, Быков тряхнул головой, словно сбрасывая с себя оцепенение.
Он никак не мог освободиться от назойливой мысли, уже неделю мучившей его: «Все-таки, что-то пошло не так... Знать бы что?».
И, как говорится, сглазил, ибо в следующее мгновение зазвонил дверной звонок каким-то особенным образом. Так звонят только в случае присутствия за дверью официальных лиц. Быков почувствовал это сразу. А потому, торопливо хлебнув добрую порцию «Guinness», поставил бутылку. Не торопясь, слушая трель повторного звонка, подошел к двери:
– Кто? – хрипло выдохнул он.
– Мне нужен Быков, – ответил за дверью мужской голос.
Быков каким-то подсердечным спазмом ощутил, что этот голос может принадлежать только менту, особую манеру которых разговаривать со своими клиентами, он изучил до самых тайных уголков подсознания.
Он открыл дверь и увидел стоящих перед ним молодых парней. Одного из них он узнал. Это был оперативник, неделю назад допрашивавший его.
– Чего надо?
На его вопрос все трое отреагировали единым движением. Потеснив Быкова внутрь, они вошли и захлопнули дверь. Тот, что был постарше, колко глядя на него, сухо спросил:
– Быков, Виктор Федорович?
– Ну, я...
Оперативник протянул ему бумагу и пояснил:
– Вот постановление на ваш арест. А вот ордер на обыск.
Он протянул Быкову еще один лист бумаги. Быков взял их, повертел в руках, однако читать не стал и вернул листки назад.
– Я неграмотный, – со злой иронией сказал он. – Но кое-какие порядки ментовские я знаю. Понятые где?
– Сейчас будут. Борис, пригласи соседей с площадки. А мы пока побеседуем. Вернее, послушаем гражданина Быкова о том, как он в подвале двести шестьдесят второго дома двадцать четвертого февраля лихо, можно сказать, геройски, расправился с ребенком! Ведь так, гражданин Быков?
На ответ у Быкова ушли всего доли секунды, но и этих долей хватило, чтобы они были восприняты Стариковым как откровение. По тому, как едва уловимым движением бровей, губ подобралось лицо Быкова, и его взгляд, до этого презрительно-холодный, вдруг потух, Стариков понял, что не ошибся.
– Что, начальник? Других под рукой не оказалось? Решили старые кадры прошманать? – усмехнулся Быков.
– Ты за других не бойся... – холодно ответил Стариков. – Тебе твоего хватит на пару «червонцев».
– Ну-ну, уж не ты ли мне их подкинешь?
Быков уселся на диван в комнате, куда все прошли, ожидая Бориса с понятыми. Стариков ничего не ответил. Смотря в упор на Быкова, он никак не мог взять в толк, что заставило этого маленького невзрачного человечка совершить это жестокое убийство. Он не понимал мотивов, хотя знал все, завязанные в тугой узел, пропитанные ненавистью отношения между людьми, с судьбами которых ему сейчас пришлось так тесно соприкоснуться.
Почему убит ни в чем не повинный ребенок? Убийство любого из участников этого дела Стариков понял бы и принял бы за веский мотив, но чтобы пострадала дочь старухи? Изнасилование? Месть? Но с какого боку это относится к Сапрыкиной? Причем здесь сын Куркова, которого он подставлял. Разве что принять во внимание то обстоятельство, что Быков считал самого Ивана Куркова главным обидчиком? Может, он хотел расправиться именно с сыном Куркова, но девчонка оказалась не в том месте и не в то время!? Потому он и вытащил из подвала дружков Петра Куркова, чтобы хоть чем-то достать своего врага? Но почему не завалить было самого Куркова, там же в подвале, улучив момент? И все же Стариков чувствовал, что такую историю, за которую сел Быков, мокрухой не разрешают, не тот масштаб... Вопросы, вопросы...
Стариков дождался прихода Бориса с понятыми, и опера приступили к обыску. Все знали, что искать, потому дело спорилось, и через полтора часа был найден набор ножей в сантехническом шкафу.
– Отличная коллекция, а? – сказал Стариков, с хитрым прищуром глядя на Быкова. – Только вот странное место ты ей определил! С чего бы это?
– Чтобы всякие, которые тут ходят без приглашения, не свистнули ее... – глухо и неприязненно ответил Быков.
На большее надеяться не было смысла. Ни одежды, ни чего-либо еще, что могло бы указать на причастность Быкова к убийству, уже давно не существовало. Из подвала Быков мог принести домой только нож, а потому Стариков, едва были найдены ножи, поднялся и сказал:
– Мужики, все, закончили.
Но, скомандовав на отбой, он никак не мог отделаться от мысли, что что-то в этой квартире есть такое, что он видел недавно как улику, но что? Пройдясь по комнате, Стариков еще раз пробежал взглядом весь ее небогатый холостяцкий интерьер, но не уловил того внезапного сердечного толчка, который всегда сопровождал каждое его удачное действие.
Пройдя на кухню, Стариков даже не успел что-либо осмотреть, как на столе увидел предмет, мереживший в сознании. Он тотчас же определился в форму пивной бутылки, едва взгляд упал на него:
– А ну-ка, стоп, что-то тут на столе знакомое наблюдается. Товарищ у нас оказывается большой любитель «Guinness»!
Стариков осторожно взял пивную бутылку:
– Вот это надо срочно на экспертизу. Чует мое сердце, ее сестричка у нас в вещдоках дожидается!
Пока Олег упаковывал бутылку в пакет, Стариков поблагодарил понятых и отпустил их. После их ухода он обернулся к Быкову и сказал:
– Давай-ка упакуем и тебя. Протяни руки.
Надев на Быкова наручники, опера вывели его на лестничную площадку. После чего, закрыв дверь квартиры, опечатали ее. Глядя на эту процедуру, Быков жестко проронил:
– Не потеряй ключи, начальник! А то дверь неохота ломать потом.
Стариков, бросив короткий взгляд на ухмыляющегося Быкова, ответил:
– Не волнуйся, они не скоро тебе понадобятся.
– Не загадывай, начальник...

Вернувшись с оперативки, Стариков наскоро обговорил с мужиками их занятия на ближайшие два часа. Отослав их, он уселся за стол, и в который уже раз начал прокручивать в голове план допроса Быкова. Подполковник подал им дельную мысль не торопиться с допросом, дав, по его выражению, «помариноваться» Быкову до завтрашнего дня.
Психологическая обработка – дело, конечно, хорошее, но иметь к этому еще и несколько неопровержимых улик не помешало бы. Выходило, что все обвинение сейчас строилось на «липовых» пальчиках на ноже.
«От ножа с отпечатками пальцев Петра Куркова Быков отмахнется, как от мухи, и глазом не поведет», – невесело промелькнуло в голове. Стариков досадливо выдохнул и снова принялся черкать по бумаге. Надо было чем-то зацепить этого мужичка. Он чувствовал, что решение рядом, но никак не мог сообразить, с какой стороны его искать. Ему никак не давала покоя мысль, что в этом, в общем-то уже прозрачном деле, имеется решающий факт, который они просмотрели в ходе дознания и осмотра места происшествия.
Рассуждая, Стариков пришел к выводу: чтобы попасть в подвал, когда там находились ребята, мало было иметь ключ от двери. Человек, проникший в это время в подвал, должен был не только иметь ключ от него, но и иметь доступ в подвал с другой стороны. Стариков выяснил предварительно у ребят, что они всегда запирались изнутри на самодельный засов. Это его навело на мысль, что таким человеком мог быть только работник ДЭЗ’а.
И опять в этом не было никакого реального решения. Эта мысль лишь убеждала в прямом отношении Быкова к делу, а не давала улики. Он взял трубку и набрал номер судмедэксперта:
– Василий Дмитриевич, Стариков беспокоит. Как наши дела?.. Понятно, но мы оприходовали нашего фигуранта. Он уже в СИЗО и сидеть ему там до предъявления чего-либо существенного всего трое суток... Вся надежда на вас... Много работы, да-да... Никаких существенных зацепок, так, попугать психически, может и расколется... Василий Дмитриевич, дорогой, удружите, просмотрите еще старые материалы.... Ну да, я просто нутром чую, что-то там мы просмотрели... Ага... завтра заеду...
Стариков задумчиво положил трубку и взглянул на часы. Борис должен был уже вернуться из хранилища вещдоков. Стариков собрал со стола бумаги и, спрятав их в сейф, вышел. Едва он закрыл дверь кабинета, как его окликнул поднимающийся по лестнице Борис:
– Тару я взял! Зачем она тебе понадобилась, вот в чем вопрос?
– Это не вопрос, мой дорогой! Это овеществленная догадка и если она сработает, считай, нашего Быка мы возьмем за рога не хуже тореадора, понятно?
– Непонятно, но ладно. Давай скоренько провернем твой вариант, а то у меня вечерок сегодня занят. Не хочется, знаешь ли, просаживать его во всяких сомнительных местах по прихоти своего начальника.
– Ты поговори еще! – притворно рыкнул на Бориса Стариков. – Мал еще больно обсуждать приказы начальства. Вот капитанские погоны нацепишь, тогда можешь встревать в приказы начальства.
Идти было недалеко. Перед дверью Стариков сбросил с себя игривое настроение. нацепив личину официоза, он вошел внутрь.
За прилавком никого не было. Около него стояли два парня и усердно считали наличность. Стариков кивнул Борису и. Постучав по прилавку, Борис громко спросил:
– Есть тут кто?
Откуда-то снизу, из-под прилавка, ему ответил женский голос:
– Если на потолке мух считать, то тогда точно никого не увидишь.
И тут же перед ними возникло в полусумраке прохода между стеллажей с товаром и прилавком маленькое женское личико.
Оно усердно что-то жевало. Стариков, быстро сориентировавшись, сказал:
– Приятного аппетита!
Продавщица ничего не ответила. Утерев губы, она спросила:
– Что вам?
– Немножко удовольствия поболтать с такой приятной девушкой, – просмаковал Борис свою фразу. «Девушка», которой по всем параметрам стукнуло уже за сорок, презрительно и устало смерила его взглядом:
– Берите свою бутылку и можете болтать со своим приятелем хоть до утра. Ходят тут такие разговорчивые без продыху, заколебали уже.
Стариков, чувствуя недружественный настрой продавщицы, вмешался в разговор:
– Мы к вам по делу. Вот мое удостоверение. Мы могли бы минут пятнадцать поговорить так, чтобы не мешали?
Продавщица поджала губы и вздохнула:
– Ладно, дверь закрою. Эй, брать надумали? Давайте быстрее, я магазин закрываю.
Последние слова относились к парням, явно не питейного возраста. Торопливо проговорив «сейчас, сейчас...», они выложили на прилавок кучу мелочи. Увидев эти залежи, продавщица нервно забарабанила пальцами по прилавку:
– Копилку что ли, открыли?.. Не буду я брать столько мелочи!
Парни начали было качать свои права. Стариков, поняв, что дело затянется надолго, грозно рыкнул на них:
– А ну-ка, покажите ваши паспорта?! Рано вам еще баловаться алкоголем. Дуйте домой, не то отправлю в отделение!
– Не имеете права! – огрызнулся один из них.
– Имеет, имеет, – поспешила заверить их продавщица. – Они из милиции. Я сама видела у них удостоверение. Идите от греха подальше, я дверь за вами закрою.
Заперев дверь, она повесила табличку и, повернувшись к операм, едко сказала:
– Все равно, я бы им товар не отпустила. Говорите, зачем пришли?
– Дело у нас к вам небольшое, но очень важное. Вот тут, на этих трех фото есть один, который двадцать второго или двадцать третьего февраля, в общем, на праздник, купил в вашем магазине несколько упаковок пива «Guinness».
Стариков разложил перед продавщицей фотографии.
– Вот на эти два вопроса мы бы хотели получить ответ. Постарайтесь, вспомните как можно подробнее.
Продавщица небрежно повертела фото. Ткнув пальцем в одно из них, сразу же сказала:
– Да чего стараться. Я знаю вот этого. Это Витька-маленький, в ДЭЗ’е работает сантехником. И пиво «Guinness» он точно перед праздником три упаковки купил.
– А почему вы так уверены, что это был он? – тут же спросил Борис. – У вас перед праздниками торговля, наверно, большая, народу много, трудно упомнить...
Но продавщица хмыкнула и тряхнула головой:
– Чего тут помнить-то! Витька-маленький у меня часто отоваривается. Он всегда норовит чего-нибудь дешевенького купить. Сами понимаете, потребляет он много, а денег получает мало. Вот и выгадывает. А тут приходит и покупает сразу три упаковки «Guinness». Это пиво дорогое. Я удивилась и даже переспросила, не ошибся ли он. Так он еще обозлился: «не твое, говорит, дело...», забрал пиво, а его в каждой упаковке по восемь бутылок, и ушел.
– Скажите, можно ли узнать номер партии пива, которая была в продаже в тот день, именно «Guinness»?
– Ну, конечно! В бухгалтерии эти накладные. Я всегда, как только продаю последние ящики, звоню им для отчета. У нас с этим строго. Начальство боится, как бы мы не смахинировали. Типа дешевое продавали как дорогое. Пересортица разная там и все такое. 
– Ну, отлично! Завтра зайдите к нам после работы, мы оформим ваши показания.
– Нет, уж, я работаю допоздна и каждый день. Местом, знаете ли, дорожу. Вы лучше давайте сейчас все запишите, а я подпишу.
 Опера нашли в ее словах большой резон. Через пятнадцать минут получили от продавщицы подписанные показания. Купив перед уходом по бутылке пива, мужики, весьма довольные, покинули магазинчик.
Когда Быков вошел, Стариков сразу заметил его колючий холодный взгляд, которым тот окинул комнату и сидящих в ней людей. Сразу сориентировавшись, он прошел к столу и уселся на стул:
– Ты, что ли, начальник, сегодня меня будешь потрошить?
– Я, я, – в тон ему ответил Олег. – Не бойтесь, я добрый. Я только спрошу вас, как и зачем вы загубили ребенка и все!
– Вот она, какая песня!
Быков откинулся на спинку и с нескрываемым глумлением спросил:
– Вот так сразу и расколоться?! Ну, ты даешь, начальник!
– Зачем так сразу, – невозмутимо отпарировал Олег. – Сначала для протокола все как положено, – фамилия, имя, отчество.
– Ну, это можно. Быков Виктор Федорович. Звучит классно!
– Мгм, почти как Чикатило.
Олег холодно взглянул на Быкова:
– Поясните, гражданин Быков, где вы были двадцать третьего февраля этого года?
– Пил, начальник, так же, как и ты, – как лошадь! Такой праздник! Я прямо ужрался! Как с утра начал, так сутки или больше гулял. Мое право на отдых! Правильно я говорю?
– Не правильно, – спокойно ответил Олег. – По показаниям свидетелей, а их было около двух десятков, вы, Быков, в два часа дня дали Петру Куркову две упаковки пива «Guinness». Причем, по его показаниям, вы был совершенно трезвы.
Быков почесал подбородок и уставился на Олега:
– Не помню.
– А вам уже и не надо помнить. За вас это сделали свидетели. Так что не напрягайте свою память, а только скажите, – где вы были вечером и ночью с двадцать третьего на двадцать четвертое февраля?
– Ну, начальник, я как со стеной разговариваю! Говорю же, пил, ничего не помню. Меня куча народу видела вечером, а ночью я, наверное, спал.
Быков недоуменно развел руками:
– Чего мне еще доказывать? Вам надо, вот и доказывайте.
– А тут и доказывать нечего...
Олег выдержал паузу.
– Мне хочется услышать от вас, Быков, все обстоятельства дела. Ведь если я расскажу, то это будут совсем другие обстоятельства. На лишних пять лет потянут.
– Тю... – протянул с издевкой Быков. – Уж так я испугался, что облегчиться захотелось!
– Успеете еще на параше насидеться... Вот, почитайте протокол допроса Петра Куркова.
Олег пододвинул к Быкову бумаги. Тот, забыв, что недавно продекларировал прилюдно свою неграмотность, подтянул их к себе:
– Только ради интереса, что там набрехал этот пащенок!
– Читайте внимательнее, чтобы не пришлось потом объяснять, что дело ваше безнадежно. Уж очень крупно вы наследили, хоть и петляли как заяц.
– Чего там наследил?! Я и не говорю, что пацан написал неправду. Ножик я ему подарил, это точно, а что он им делал, мне заботы нет.
– Значит, вы, Быков, признаете, что нож был подарен вами Петру Куркову?
– Точняк, начальник! Быков слов на ветер не бросает. В январе я ему подарил... ножичек. – Быков прищурился. – На зоне у меня был классный учитель. С тех пор и делаю. Это у меня теперь такое хобби. А кто мне понравится, тому подарю. Вы те ножички, которые на шмоне сгоношили, не заныкайте. Я в них душу свою вложил...
Олег посмотрел на Быкова. Вытащив из ящика коробку, открыл ее:
– Ножи приличные, не спорю. Но до высшей пробы им далеко. Вот если бы вы не халтурили, то, может быть, и улики сейчас бы у нас не было, просто убийственной улики.
– Я, начальник, никогда не халтурю! – с обидой бросил Быков. – У меня, в отличие от некоторых, есть рабочая гордость и совесть. Я делаю все на все сто. Принцип у меня такой. – Быков переменился в лице и ехидно хмыкнул. – Не то, что некоторые. Хватают людей без разбора, лишь бы отмазаться от начальства. Я бы этим некоторым посоветовал бы сначала обмозговывать то, что делаешь, а потом уж ручками сучить.
– Не торопитесь, Быков. Разговор у нас будет долгий. Еще успеете язык начесать, так что поберегите силы.
Олег кинул взгляд в сторону молчавшего все это время Старикова Осторожно прихватив двумя пальцами, вытащил из коробки один из ножей.
– Вот этот нож был изъят при осмотре места происшествия. На нем экспертиза обнаружила четкие отпечатки пальцев Петра Куркова. Я не буду говорить почему вы сейчас сидите на этом стуле вместо Петра Куркова, как и рассчитывали. Это не существенно. Мы сейчас определим один важный факт, но уже со стороны следствия, так как сотрудничать с нами вы отказались. Потому, перед тем, как это сделать, я даю вам еще один шанс облегчить свою, и без того незавидную участь.
– Нечего меня пугать! – зло бросил Быков. – Хочешь меня прижать, так доказывай! А я послушаю ваши сказки. Иногда менты такие побаски заливают. Начинай, начальник, не трать запал. А то вон тот, за спиной, уже соскучился.
– Будем считать эти слова за отказ сотрудничать со следствием. Поэтому, сначала подпишите вот эти свои показания, что нож, изъятый с места преступления, был подарен вами Петру Куркову за месяц до убийства.
Олег протянул Быкову протокол допроса. Быков, пока читал протокол, сохранял сосредоточенное выражение. Когда он закончил, то, подняв голову, хмыкнул:
– Не могу понять. Вроде все правильно. Но, зная вас, ментов, чувствую, что какая-то фигня тут приготовлена.
С напряженным от мысленного усилия лицом, Быков нехотя поставил закорючку на листе. Олег, не глядя, взял протокол и, отложив его в сторону, положил перед собой чистый бланк.
– Правильно чувствуете, Быков. Но чувства мы пока оставим в стороне, их к протоколу не приложишь. А вот некоторые факты вам придется объяснить. Один из них касается двух упаковок пива «Guinness», подаренных Петру Куркову как раз на двадцать третье февраля этого года. В связи с этим у меня к вам вопрос – имел ли место такой факт?
Быков, покусывая губу, исподлобья взглянул на Олега и глухо сказал:
– Не грузи меня, начальник. Я же сказал, что не помню, что было в этот день. А насчет пива, то я сам пью подешевле, чем это иностранное пойло. С чего бы мне тратить столько бабла на какого-то там пацана?
– Освежим вашу память, Быков. Вот протокол допроса Петра Куркова, Николая Сенявина, Ивана Трунова и Александра Коломийцева – приятелей Куркова. Они оказали, что пиво «Guinness», в количестве двух упаковок, в каждой из которых имелось по восемь бутылок, было подарено вами Куркову в этот день. Что скажите?
Быков покатал желваками на скулах и хрипло откашлялся:
– Пожалел я пацана... Его папаша, падла, каких поискать, изгиляется над ним как хочет. Парень на праздник остался без бабла, так я и отдал ему это пойло иностранное. Я такое не люблю. Вкус, как у перестоявшейся мочи. Мне нравится, что покрепче. Вот я и отдал ему все две упаковки.
– Понятно. – Олег отложил ручку. – Не скажете, Быков, где вы его купили?
– Я его не покупал, – нехотя ответил Быков. – Оно у меня появилось с халтуры. Мужик, которому я смонтировал всю сантехнику, в подарок добавил.
– Мгм. А не скажете нам его адрес?
– Не скажу, не помню. Давно делал...
– Хорошо.
Олег достал из папки лист бумаги и указал на него пальцем:
– Вот еще один протокол, в котором зафиксированы показания продавщицы магазина по Палехской улице, дом двадцать три, Кулаковой Зинаиды. Она утверждает, что двадцать первого февраля этого года вы купили у нее три упаковки пива «Guinness». На предъявленных фотографиях она однозначно опознала в покупателе вас.
Быков опустил голову и коротко сплюнул перед собой:
– Ну и что? Купил и купил... Чего с того! Я не обязан помнить, где и когда я покупал выпивку!
– Значит, вы признаете, что это пиво было куплено вами двадцать первого февраля этого года в магазине по Палехской улице, дом двадцать три?
– Может и так, – с угрюмой миной пожал плечами Быков.
Олег протянул ему лист протокола:
– Значит, подписывайте!
Дождавшись, когда Быков закончит читать и поставит подпись, Олег достал из контейнера бутылку из-под пива с этикеткой «Guinness» и поставил ее на стол:
– Вот эта бутылка была изъята во время обыска в вашей квартире. С ней была проведена экспертиза с целью исследования ее содержимого. Помимо разных данных было получено также заключение экспертов, что состав пива не был изменен и соответствует данным производителя пива.
– Ну и что? – хмыкнул Быков. – Выпивка как выпивка.
– Резонно, – согласился с ним Олег. – Только вот выпивка выпивке рознь! В том пиве, которое вы так щедро презентовали Петру Куркову, был обнаружен клофелин в такой концентрации, что спои бутылку этого пива хоть слону, то не то что подросток, но и слон отключится в момент.
– Ну, начальник! Ты эти приколы ты оставь для своих пацанов, которые обожрались клофелина и порезали девчонку! – чуть ли не прошипел Быков. – Ко мне-то какое это имеет отношение!
– Самое прямое, Быков, непосредственное. Я бы даже сказал, – убийственно прямое!
Олег наклонился и достал из контейнера еще одну бутылку с наклейкой «Guinness». Поставив ее перед собой, он сказал:
– Вот эта бутылка, в которую был добавлен клофелин. Она была обнаружена в подвале дома на месте происшествия во время обыска. То есть, там, где в тот вечер, а именно двадцать третьего февраля, они распивали подаренное вами пиво.
Быков, застыв, словно в стоп-кадре, смотрел на бутылку прищуренным взглядом, крепко сжав зубы. Скрипнув ими, он через мгновение овладел собой. Откашлявшись, Быков глухо процедил:
– На понт берешь, начальник! Я тебе в каждом подвале любого дома найду пару-тройку бутылок из-под чего хочешь! Какое отношение имеет эта бутылка ко мне?
– Сейчас поясню.
Олег порылся в папке и извлек оттуда еще один лист.
– По данным экспертизы подтверждается идентичность обеих бутылок, как по составу содержимого, так и по всем параметрам этикеток, маркировки, наклеек и фольги. То есть, эти бутылки когда-то принадлежали одной изготовленной партии на заводе. Что подтверждает вот эта справка, полученная в дирекции магазина и на базе, где эта партия пива была закуплена. Проще говоря, бутылка, изъятая у вас и бутылка, найденная в подвале, были приобретены вами в магазине на Палехской улице именно из этой партии. Кроме того, купленное вами пиво, было последним, имевшимся в тот день в продаже. Теперь решим с вами, Быков, такую логическую задачу. В бутылке, найденной у вас, клофелина нет, а в бутылке из подвала он есть. Далее, обе бутылки были куплены вами в одно и тоже время и в одном и том же магазине. Вопрос: как объяснить наличие клофелина в пиве, которое вы дали компании Куркова, и никто из них, по их показаниям, не отлучался во время ходьбы от твоего дома до подвала, где оно и было распито?
Быков во время монолога Олега сидел не шевелясь, уткнувшись отсутствующим взглядом в стену.
– Что же вы молчите, Быков?! Хотя, можете не отвечать.
Олег усмехнулся и добавил:
– Это задачка вам не по зубам. А решение ее простое, как вот этот лист бумаги, на котором вы сейчас напишете все, как было, поставите дату и свою подпись. Смелее, Быков, давайте, давайте...
Быков вдруг выпрямил весь свой коротенький торс. Хищно ощерившись в продолжительной улыбке, процедил:
– Не увлекайся, начальничек! Ты тут хорошую сказку сочинил, да кто тебе сказал, что она про меня? Бутылки твои любой прокурор предложит отнести на помойку. Пальчики есть на них мои? Или на клофелине написана моя фамилия? Пацаны, вишь ли, ему сказали, что пиво взяли у меня! Да этого пива во всех ларьках, которых по району напихано, как тараканов, есть точно такое же! Все они на одной базе пасутся! А ножичек, который ты мне показал, я тебе дарю! Так уж и быть! Слишком уж ты старался, аж все копыта сбил, пока рыл под меня!..
Сзади Быкова вдруг раздался голос Старикова:
– Ладно, на сегодня хватит! Мы еще раз предлагаем подумать на досуге до завтра. И бросьте, Быков, отвлекаться на разные уловки. Вы человек бывалый и давно поняли, что взяли мы вас не за просто так. А за что мы вас взяли, узнаете завтра.
Когда Быкова увели, Стариков сказал Олегу:
– Вот видишь, все-таки сработал крючочек! Повелся он на бутылки, как малек!
– Че, хороший ход! – рассудительно сказал Олег. – Только вот я подустал малость. Давай сейчас рванем в какую-нибудь кафешку и по пивку. Все равно в отдел уже поздно.
Стариков согласился. Пока они добирались до известного им приятного заведения, он, вполуха слушая Олега, обдумывал прошедший допрос. Его заинтересовало возникшее ощущение разности того, что он увидел в Быкове. Стариков все время ловил себя на мысли, что видит перед собой как бы двух человек. Один, в оболочке бывалого законника, ерничал и изгилялся, другой же, спрятанный глубоко под этой личиной, только голосом выдавал свое присутствие. И голос того, спрятанного, звучал горько и устало...

Глава12

– Ну, как? Отдохнули? Может, на свежую голову сообразите свою выгоду. Стоит ли запираться!
Стариков, как и вчера снова сел у окна, чтобы видеть Быкова. И пока Олег подчеркнуто вежливо, что вообще было его манерой вести допросы, задавал вопросы, Стариков внимательно вгляделся в отрешенное, безразличное ко всему происходящему, выражение лица Быкова. На нем не было вчерашней, презрительно-насмешливой маски, уверенного в своей неуязвимости человека. Быков выглядел усталым и равнодушным.
– Так, на чем мы остановились вчера? На пивных бутылках, которые вы заправили клофелином и подсунули пацанам!
– Не трать запал, начальник!..
– ... гражданин начальник! – поправил его Олег.
– Пусть будет гражданин начальник, – безучастно отозвался Быков. – Дай закурить, гражданин начальник!
 Олег помедлил, но все же молча пододвинул пачку сигарет. Стариков намеренно не вмешивался в процедуру допроса. Он никак не мог объяснить себе странное желание понаблюдать со стороны за Быковым, Он почему-то, был уверен, что так он сможет быстрее дознаться до истинных причин и мотивов, двигавших этим человеком.
Смотря на его движения, Стариков видел перед собой не только во внешнем облике, но и проявляющихся в его почти неуловимых жестах, повороте головы и интонации голоса совсем другого человека. Старикову даже показалось, что Быков внутренне сдался, но, в силу старых привычек, еще пытается взять над следствием верх.
– Значит, вы не хотите объяснить это невероятное совпадение? Это, Быков, улика неопровержимая!
Олег начал со старого материала, как и было договорено со Стариковым. Они хотели, чтобы Быков, опровергая их доводы, потерял терпение. Стариков знал, что силы человека не беспредельны. Даже у матерых уголовников, прошедших не раз и не два процедуры допросов и следственных экспериментов, сдавали нервы. А запала на длительный процесс дознавания не у каждого хватало для логической обороны. Люди начинали уставать, ошибаться и сдавались, даже если у следователя не было достаточно неопровержимых улик. Но, к его досаде, Быков отнесся к психологической обработке со спокойной уверенностью в своей неуязвимости человека. Сделав затяжку и медленно выцедив дым, он с разочарованной усталостью в голосе сказал:
– Гражданин начальник, если у вас нет ко мне больше ничего, чем тратить время на такие детские подставы, давайте лучше разойдемся! Я же вам уже сказал, что никаких бутылок из какого-то подвала я не видел и не брал в руки. Вы человек знающий. Понимаете, что это вообще не может быть уликой. Чего там у вас должно быть, данные экспертизы на пальчики, на генетические пробы! Так что ли? Если бы было что-то дельное, то вы взяли бы у меня эти пробы! А так это все фуфло, как вот этот дым!
Олег, не перебивая, выслушал назидательный монолог Быкова и, когда тот закончил, сказал:
– Приятно иметь дело со знающим подследственным! Меньше возни с вбиванием прописных истин! Ладно, временно отставим наши бутылки и пройдемся по другим фактам.
Олег порылся в папке и достал оттуда несколько листков бумаги. Взяв один из них, он начал читать:
– По делу, как вещьдок, проходит нож, которым предположительно было совершено убийство и в дальнейшем расчленение трупа пострадавшей Ольги Сапрыкиной. На ноже были обнаружены отпечатки пальцев Куркова Петра Ивановича...
Быков хмыкнул и покачал головой, словно показывая этим очевидность нелепости его присутствия здесь.
– ...которые были оставлены кровью потерпевшей. Заключение экспертов однозначно утверждает: следы очень четкие, все папиллярные линии прослеживаются до максимальной четкости, что говорит об их намеренном нанесении человеком, хорошо знакомым с профессиональным снятием отпечатков пальцев руки.
Таким человеком может быть либо работник следственных органов, либо человек, проходивший эту процедуру, то есть, находившийся под следствием. Далее, все отпечатки нанесены на совершенно чистую поверхность рукоятки ножа, что говорит о том, что нож либо был вымыт и подвергнут нанесению отпечатков, либо этот нож был специально принесен и также подвергнут процедуре нанесения отпечатков пальцев. Учитывая мотивацию преступника, экспертиза делает вывод, что отмывать залитый кровью нож и затем оставлять на нем отчетливые отпечатки, полностью противоречат всем обстоятельствам дела.
Учитывая условия, при которых было совершено убийство с последующим расчленением, а именно: невозможность фигуранта сделать эти отпечатки в той форме, в какой они имеются на рукоятке ножа, в силу значительного количества клофелина, имевшегося на тот момент в его крови, что определенно экспертными расчетами, экспертиза делает однозначный вывод об искусственном нанесении отпечатков Куркова Петра на рукоятку ножа. Экспертиза выводит однозначное заключение, что отпечатки были сделаны сторонним лицом, находившемся в то же самое время в подвале.
Олег отложил в сторону протокол и спросил:
– Вам все было понятно?
– Чего ж тут не понять! Отмазали пацана вчистую! Пусть радуется, что такие умники ему попались! Не то мотал бы где-нибудь срок по полной! Одно только не просекаю, причем здесь я?
– Это интересный вопрос уже только потому, что вы просекаете его, но не хотите сами объяснить нам. Как вы, Быков только что сказали, стоит ли тратить столько усилий на очевидные вещи?!
– Не всем же быть таким умным, как вы, гражданин начальник. – Быков криво усмехнулся. – Мне, например, полностью ясно, что если не Курков убил девчонку, то здесь таких уж точно нет.
– Вы уверены? – Олег подался вперед. – Предположим, что предъявленные вам улики вызывают у вас несколько абстрактные представления, что они никак не связаны с вами. То есть, как бы висят в воздухе, где они могут быть с равным успехом отнесены к любому похожему делу! Я верно изложил вашу точку зрения?
Быков, слушая Олега, исподлобья смотрел на него, пытаясь понять, что еще накручивает этот молодой, но уже борзый мент. Стариков видел все эти сомнения подследственного и одобрительно думал о манере допроса, который демонстрировал Олег. Хитросплетения его логических ходов сбивали Быкова с толку. Не умудренный знанием законов логического мышления, Быков все же чувствовал неуязвимость его доводов. Олег же продолжал поворачивать вокруг Быкова одну сторону версии за другой, чуть ли не выворачивая их наизнанку.
– Давайте предположим, что бутылки, которые вам вчера были предъявлены, как улики, действительно никакого отношения к вам не имеют. Тогда получается, что все факты, изложенные в протоколах допросов свидетелей, говорят нам о наличии еще одного Быкова Виктора Федоровича, который проживает по вашему месту регистрации, имеет ваши паспортные и внешние данные. В связи с этим у меня возникает предположение, – либо у вас имеется двойник, либо мы имеем дело с фантомом, который никак по всем законам уголовного кодекса не может быть привлечен к уголовной ответственности!
Стариков даже гмыкнул от лихо закрученного поворота. Олег же, не давая передышки Быкову, продолжал наматывать словесные петли своих умозаключений:
– А так как это предположение относится к области фантастики и в этом мире существует однозначно в образе сидящего здесь Быкова только один индивид, то с полной уверенностью можно утверждать, что цепочка «Курков Петр – Быков Виктор – бутылки из-под пива» имеет только одно свое объяснение. А именно: чтобы вы ни говорили о своей непричастности к этой взаимосвязи, вы, Быков, только вы один и никто другой, имеете отношение к уликам, предъявленным вам вчера. Согласны?
Быков, уткнувшись в пол взглядом, некоторое время молчал. Когда он поднял голову, на его лице застыло выражение холодной ненависти. Глядя на Олега, Быков коротко сказал:
– Доказывайте. Я таких умников в гробу видал! Остальное, гражданин начальник, я сказал тебе вчера.
– Что ж, остается найти то звено, которое свяжет известные уже улики с показаниями свидетелей, выводами следствия и заключением экспертизы, что вы являетесь тем самым лицом, свершившим убийство и расчленение пострадавшей Ольги Сапрыкиной.
К выражению скепсиса, все это время не сходившего с лица Быкова, стало постепенно подмешиваться явное проявление интереса. Стариков понял, что Быков даже и не допускает мысли о каких-то еще уликах кроме тех, которые уже второй день мусолят настырные следователи. К этому времени он был совершенно убежден, а, стало быть, успокоен насчет благоприятных перспектив своего дела. «Пора бы Олегу придавить этого стручка! Не стоит затягивать благоприятный момент. Еще немного, и Быков сможет почувствовать наличие у следствия чего-то еще, что он не смог просчитать и предвидеть. А, значит, закроется, уйдет в глухую оборону...».
Но Олег, словно прочитав мысли Старикова, не стал затягивать допрос. Он вытащил из ящика стола коробку с ножами и, кивнув на нее, сказал:
– Поговорим о ножах.
Он вытащил из коробки два ножа, лежавших по отдельности в полиэтиленовых пакетах и положил их перед собой.
– Надеюсь, что вы узнаете ваши изделия? – спросил Олег.
– Узнаю, – мельком взглянув на ножи, буркнул Быков. – У меня их еще было четыре, надеюсь, не заныкали?
– У нас любителей такого рода вещичек нет! А вот что касается вас, то тут не все так гладко!
Олег поднял за край полиэтиленового пакета один из ножей:
– Вот этот нож, которым было совершено преступление, имеет отпечатки пальцев Куркова. Что характерно, на этом ноже, кроме отлично проставленных отпечатков нет ни единого намека на присутствие еще каких-либо следов крови, жировых следов, – вообще ничего. Это само по себе вызывает вопросы, – как могло так получиться, что нож, побывавший в такой переделке, остался чист как лабораторное стеклышко, на котором оставлен мазок крови на анализ? Тем более что этот нож был изъят с места преступления Курковым Иваном, который на допросе показал, что нож, когда он нашел его, тщательно вытер. Любопытно было бы узнать ваше мнение по этому поводу, гражданин Быков?
– У Куркова и спрашивайте! – медленно процедил Быков. – Я вам в эксперты не нанимался! У вас есть свои!
– Это верно, и, причем, замечу – очень хорошие. Настолько хорошие, что абсолютно точно установили, что этот нож подложный и им никогда не совершалось ни убийства, ни, тем более, расчленения тела. Это, так сказать, бутафория, подстава для лохов-следователей!
– Хорошо сказал, гражданин начальник! Ценю самокритику! – Быков ерзанул на стуле, устраиваясь поудобнее. – У вас еще что-нибудь есть занятненького? Я не спешу никуда, так что послушаю весь базар!
– Базара не будет, – не утерпел Стариков. – Олег, давай ближе к делу. Не то этот умник уморит нас своей тупостью!
Олег одобрительно гмыкнул. Перед тем, как произнести что-либо, взял другой полиэтиленовый пакет, в котором находился другой нож. Подняв его на уровень лица Быкова, Олег выдержал продолжительную паузу, давая рассмотреть его, после чего спросил:
– Вам знаком этот предмет?
– Вы что, дурачите меня, что ли?! Нож это мой! – вскинулся Быков.
– Спокойнее, Быков, спокойнее! – охладил его наскок Олег. – Мы только регистрируем, что вещьдок под номером пять признан подследственным, как его собственность. Подпишите вот здесь.
Быков с неохотой черкнул закорючку в протоколе. Отложив в сторону протокол, Олег вынул из папки лист бумаги и сказал:
– Это данные экспертизы по осмотру и исследованию этого ножа. Я его сейчас зачитаю, а вы, Быков, слушайте внимательно, чтобы сразу уяснить всю серьезность этого документа.
Стариков, сидевший до сих пор так тихо и незаметно, что о нем как бы забыли двое за столом, едва услышав последние слова Олега, издал звук, похожий на недовольное кхеканье. Олег взглянул на него, но Стариков сделал отмашку рукой, давая понять, чтобы он продолжал допрос. Он не стал его останавливать, потому что слова были сказаны и поправить было уже ничего нельзя. Олег промахнулся, говоря о серьезности документа, который собирался зачитать. Все надо было проделать внезапно, без лишних упреждений. Нельзя было дать Быкову возможность сконцентрироваться и, по мере чтения документа, обдумать хоть какой-нибудь вариант защиты.
Олег неспешно просмотрел текст, после чего сказал:
– Все не буду читать, чтобы не замыливать главное. Начнем вот отсюда: «При детальном исследовании рукоятки ножа, состоящей из наборных пластин цветного оргстекла, экспертизой были обнаружены в микротрещинах и щелях между ними многочисленные фрагменты и включения биологической субстанции. Образцы этого вещества были подвергнуты анализу, который показал, что вещество представляет собой кровь третьей группы, резус положительный. Эта кровь полностью совпадает с кровью, потерпевшей». Ну, дальше мы чуть пропустим, чтобы не вдаваться в спецподробности...
Олег сделал паузу, во время которой, гмыкая, пробегал глазами по тексту, ища нужный абзац.
 – Ага, вот! «Для более полной идентификации был сделан анализ на генетическое совпадение образца с кровью потерпевшей. Исходя из его результатов, было сделано однозначное заключение, что образец из рукоятки ножа и образец крови потерпевшей, полностью идентичны». Вот, Быков, все и стало на свои места. Круг замкнулся!
Быков, по мере чтения текста, медленно вбирал голову в плечи, как будто готовился к прыжку. Сощурив глаза, он неотрывно смотрел на бумагу в руках Олега. Старикову показалось, что еще немного, и она затлеет. Играя скулами, Быков сделал короткий вдох, и выдавил сквозь зубы:
– Хотелось бы послушать, с какого боку все это относится ко мне?
Олег, насмешливо глядел на него. Прекрасно сознавая все потуги Быкова, сказал, усмехаясь:
– Что же, я поясню! Вот этот нож, – Олег указал на первый нож с отпечатками пальцев, – был также обследован экспертами наравне вот с этим. – И он указал на второй нож. – Что было обнаружено примечательного, так это то, что, несмотря на имеющиеся точно такие же щели и неплотности примыкания пластин друг к другу, на ноже, которым якобы было совершено преступление, не было найдено ни малейших следов крови потерпевшей – ни в микротрещинах, ни в щелях. Что само по себе, учитывая условия, в которых нож был использован, совершенно невозможно!
А вот этот нож, напротив, найденный у вас дома в коробке, которую вы хранили в потайном месте, экспертиза установила наличие крови потерпевшей, которой на этом ноже ни при каких условиях не должно было быть! Объясните это нам, Быков!
Олег смотрел на Быкова, все также насмешливо улыбаясь. Быков молчал, лишь его лицо становилось с каждым мгновением все бледнее, покрываясь бисеринками пота.
– Ну что же вы, Быков, чем дольше молчите, тем больше это молчание обращается против вас! – сказал вдруг Стариков.
Быков, продолжая молчать, закрыл глаза. Только скрип зубов выдал его реакцию на слова Старикова. Он откинулся на спинку стула. Забрав лицо ладонью, медленно, с усилием, стянул ее вниз. Потом взглянул на Старикова, наклонившегося к нему, и тень усмешки скользнула по его губам:
– Ладно... Зато хоть дело сделал...

Глава 13

– Ну что ж, поздравляю. – Подполковник одарил всех оперов милостивой улыбкой. – Только на будущее учтите, столько времени возиться с такой пустяковиной никто вам не позволит.
– Ничего себе, пустяковина! – не утерпел Борис. – Да пока этого упертого расчухали да раскололи, чуть не забыли, как себя звать! А вы говорите, «возиться»! – уже с обидой в голосе закончил он.
– Я не говорю, а констатирую, – профессионалы такие дела должны щелкать, как орехи. И на эту тему никаких дискуссий! Теперь докладывайте окончательные результаты. Дело можно сдавать в прокуратуру?
Стариков недовольно поморщился и сказал:
– У нас, товарищ подполковник, как говорится, все на мази. И следственное мероприятие проведено, и данные следствия, и улики – все в масть! Вот только мотивов нет!
– Как это, мотивов нет? – удивился подполковник. – А что же следственное мероприятие и улики? Шкурки от колбасы? Так что ли? Этот Быков, он что – глухонемой, что ли? Он-то что говорит?
– Да дело все в том, что он как раз ничего и не говорит! – меланхолично пожал плечами Стариков. – Он все, что называется, отработал, показал, не рассказывая подробности, где, когда и как, но в отношении, зачем он пошел на это преступление, как рыба об лед! Ушел в полный отказ. Говорит, с вас хватит и моей подписи в протоколе!
– Ну, раз хватит, – закрывайте и отправляйте по инстанции.
– Товарищ подполковник, мне кажется, что тут не так все просто, как следует из материалов дознания. Тут психология...
Подполковник, недовольно сморщившись, перебил Старикова:
– Да какая тут, к черту, психология у этого слесарюги! Обыкновенная бытовуха. Не надо копать там, где все и так ясно! Все, сдавайте дело в прокуратуру, и чтобы я больше не возвращался к этому. И без того дел хватает куда более важных и срочных.
– Владимир Викторович, этого для суда мало! Без наличия в деле мотива преступления любой адвокат затянет дело до бесконечности. Начиная от якобы нашего «принудительного внушения» подследственному до психиатрической экспертизы, с тьмой вариантов между ними. И дело снова отфутболят к нам на доследование!
Подполковник тяжело посмотрел на Старикова, перевел взгляд на Олега с Борисом и сказал:
– Если до четырех часов завтрашнего дня у меня на столе не будет лежать дело, считайте, что вам крупно не повезло! Идите!
Вернувшись в кабинет, Стариков посмотрел на кислые физиономии ребят и заметил:
– Ну, что, товарищи офицеры! Гавкнулся, кажется, наш доппаек!
– Ага, держи карман шире! – взорвался Борис. – Ну, блин, мужики, у меня руки чешутся! Вломить бы ему два горячих хука, чтобы привести в понятие! – Борис даже задергал руками, изображая крепкие «крюки» в воображаемую челюсть.
– Если руки чешутся, вон дверной косяк. Поди, почеши. Заодно башкой можешь пару раз приложиться, может, поумнеешь! Так мы ничего не добьемся! Ход надо придумать. Ну не просто же Быков зарезал и расчленил ребенка?! На сумасшедшего и маньяка он не тянет. Зачем же он тогда это провернул? Это ведь не курицу распотрошить! – Стариков раздраженно постучал по папке с делом Быкова. – Думайте, мужики!
– Слушай, Володь, а что, если тут круто замешана вся эта троица, – Курков-Быков-Сапрыкина? – в своей обычной манере размышлять вслух негромко сказал Олег. – Ну, в том плане, что они свое дело сделали, и последний ход остался за Быковым? Тогда все можно объяснить банальной местью!
Стариков вздохнул:
– Это все хорошо, но признание с языка Быкова ножом не соскребешь! Он должен сам разговориться!
– Да я к тому, чтобы поплотнее поскрести его насчет этой темы, – осторожно заметил Олег. – Знаешь, как на больное место надавить, по ране солью присыпать. Так и здесь, подольше да понастойчивее. Душевная рана, – штука намного чувствительнее, чем содранная кожа или скобление ножом языка!
– Это ты не обольщайся! Чего-чего, а у Быкова, мне кажется, с сантиментами весьма туго, – съехидничал Борис. – Не надорвись сам!
– А чего, мысль дельная… Но разговорить его придется сегодня же, – не обращая внимания на Бориса, заметил Стариков. – Все, кончай разговоры! Я с Олегом на рандеву с Быковым, а ты Борис, покопайся в этой папке, помаракуй, может, что дельного надумаешь...
Когда Быков вошел в комнату для допросов, на его лице Стариков не увидел ни следа той удрученности, с какой он давал показания на следственном эксперименте. Слушая вопросы Олега, Стариков с неудовольствием отмечал едкие, колкие ответы Быкова. «Мужичок, видимо, понял, что на голых фактах обвинения не построишь...». Что-то надо было срочно предпринимать, чтобы не попасть во временную вилку. Дело надо сдавать. В любом случае подполковник заставит это сделать через не могу. Для него лучше доследование, чем затягивание следствия.
Стариков поморщился. Старые дела, возвращенные на доследование, как чирей на заднице, – будет мучить, пока не избавишься. Пока Олег старался разговорить Быкова, он напряженно пытался реанимировать одну неясную мысль. Едва успев появиться на оперативке, она тут же была затерта ненужным ответом подполковнику.
Он чувствовал, что в ней был ответ, который, как ключом, отворил бы последнюю дверь в этом деле. «Что Быкова заставило совершить такое зверство?.. Не может быть, чтобы он это сделал только по причине банальной мести какой-то там бабе, оговорившей его на суде много лет назад?.. Чего он ждал? Удобного случая?.. Но дочь бабы не очень-то подходила на объект мести... Почему он подставил сына Куркова, который вообще никакого отношения к делу не имел? И пацану, и девчонке в то время было по семь-восемь лет!..».
Стариков смотрел на Быкова и никак не мог уловить эту интуитивную ниточку. Только так можно было пробраться по мрачным лабиринтам его души. В каком из этих изломов скрывались остатки последнего усилия его воли, подвигшего к страшному пределу? То, что он категорически отказался рассказывать подробности, указав только на факты, было само по себе явным желанием утаить в душе от чужого досмотра то чувство, которым он жил все последнее время.
– ...хорошо. Если вы говорите, что убийство было совершено вами в состоянии алкогольного опьянения, то почему тогда вы смогли с такой последовательностью выстроить все улики, которые постфактум никогда невозможно подогнать к состоявшимся событиям?
– Гражданин начальник, я не очень силен в вашей фене. Все, что вы сказали, переведите на обычный язык, чтобы я мог понять, о чем базар, – с усмешкой сказал Быков.
Олег хмыкнул:
– Хорошо. Суть здесь проста. Все улики и ход событий говорят о том, что вы все заранее спланировали, а не действовали экспромтом, как говорите вы, «по пьяни»...
Стариков, слушая ход допроса, видел, как барахтается Олег, силясь обнаружить мотив преступления. Быков, отвечая на вопросы Олега, каждый раз меняя свой ответ на противоположный. Он уже в открытую издевался над его тщетными усилиями. По лицу Олега, человека отменного терпения, становилось видно, что и у него запас этого свойства скоро закончится. Что нужно было предпринять. Стариков чувствовал в поведении Быкова предельное напряжение его игры. Как будто за внешней оболочкой отпетого рецидивиста Быков с трудом удерживает просящуюся наружу усталость и угрюмое безразличие, как будто сам просил своего мучителя: «ну спроси же то, что я хочу услышать, задай верный вопрос!..».
Стариков видел это по лицу Быкова. Его наигранные глумливые сарказмы были пустой тратой сил. Надо было что-то спросить, что-то сказать, но что, – он не понимал. Стариков знал точно только одно, – если не помочь в этом Быкову, то он так и останется в том состоянии полубезумия. Сам человек уже не может выйти из выстроенной в его голове схемы поведения.
«Если он совершил такое изуверство, то, стало быть, причинами этого было не только желание посчитаться с обидчиками?.. Дочь Сапрыкиной, сын Куркова, вместо них самих, – как это увязать?! Сапрыкина его посадила, Курков его предал, – им бы и отомстить!.. Но, вместо этого, он убивает дочь и подставляет сына... убивает дочь... подставляет сына...», – как навязчивый мотив крутилось в голове Старикова. – «Если бы Быков задумал отомстить этим двоим, он не ждал бы столько времени. Два года слишком долго для свежего чувства. Этот срок наверняка погасил бы самое жгучее желание мести! Значит, Быков с самого начала не имел своей целью ни смерть Сапрыкиной, ни Куркова-старшего!»...
– ...А что прокурор? Прокурор буквочки посчитал и сложил статью. Под завязку хватило… Чего с него взять, – бумажная душа… А что баба напрочь гнилая да скурвилась, то ему до фени…
Стариков услышал эти слова Быкова, и они вдруг каким-то образом срезонировали с его мыслями, отсеяв ненужные. Он вдруг ясно понял, что для Быкова месть этим двоим не была действием физического свойства. Он хотел, чтобы они поплатились душевными муками, чтобы они приняли всю меру того страдания, когда осознаешь, что уже ничего ни поправить, ни вернуть назад невозможно. И, главное... да, это самое главное для него, чтобы он сам смог видеть и насладиться их страданиями и горем.
– Тут все ясно, – продолжал Олег. – Святое дело, отомстить этой бабе, твари ничтожной, которая тебе жизнь поломала, и дружку, который подставил тебя, правильно?
– Правильно, гражданин начальник! Святое дело...
Быков прерывисто вздохнул и усмехнулся.
– Вот только один нюанс у меня никак не укладывается в голове. Дочь ее причем? И сын Куркова никак не вяжется с местью. Ведь если бы удался этот план, то ваши обидчики, Быков, никогда бы и не узнали, почему с ними случилось такое горе. Я этого не могу понять. Может, поясните?
– Нечего, гражданин начальник, пояснять. Что сделал, то сделал...
Стариков, услышав слова Олега, вдруг понял, что он спросит сейчас у Быкова. Только эти слова могли стать ключом к этому делу. Они освободят Быкова от самозаклятия, принеся облегчение его душе перед тенью невинно закланного ребенка.
Стариков встал, подошел к Быкову. Глядя ему в лицо, раздельно и тихо сказал:
– Но тогда твоя месть не имеет смысла, потому что о ней никто не узнает, а ты бы не хотел этого? Ведь так? Для чего же ты тогда все это провернул, если не для того, чтобы те двое догадались, кто их наказал, но никак не смогли бы доказать твою вину? Такую жертву принести и впустую? Можешь теперь рассказать нам все, потому что никто не поверит в твою бесцельную жестокость! Такой грех на душу не берут вот так, запросто, как ты нам упорно твердишь.
Быков, закрыв глаза и опустив голову, молчал. По его щеке вдруг прокатилась слеза. Он покачал головой, сдерживая дыхание, как будто собрался с силами, и хрипло, сглатывая слова, торопливо заговорил:
– Ты прав, начальник, угадал. Жить с таким огнем в душе, какой горит во мне, не пожелаю никому... Не со зла убил ребенка, только с ненависти, как бы сделать им больнее, больнее, чем мне, когда я в одночасье потерял все из-за пьяной утехи! Только не таким должно было быть наказанье... Бог переусердствовал, вот потому я должен был исправить его ошибку! Самому покарать распутную трухлявую бабу и... – он запнулся, – друга, который подставил и предал...
Быков поднял посеревшее лицо на Старикова и спросил:
– Если нет справедливости, разве не я должен восстановить ее? Око за око!
Странные, совсем не похожие слова Быкова на его обычную, пересыпанную жаргоном, речь вызвали у Старикова двойственное чувство жалости и неприязни к этому поникшему и словно скукоженному человеку. Стариков отошел от него. Сев на стул он спокойно, без всяких эмоций в голосе сказал:
– Рассказывай, Быков, все как было... И хоть мы не священники, но советую тебе не упустить ничего. Поверь, так для тебя будет лучше, и для души, и для суда. От этого зависит, сколько ты проведешь лет в зоне.
Быков взглянул на Старикова. Усмехнувшись, сказал уже совсем другим тоном:
– Наверно, доволен? Наше вам поздравление, гражданин начальник! Только не надо меня на надрыв брать! Что ж, я, по-вашему, не человек? Я же понимаю, что жизнь моя кончена… Зона, – она высасывает душу… особенно у тех, кто сдался. А у меня точняк, никаких перспектив. Эта ходка уже надолго… Одно утешение, что посчитался с кем хотел, не до конца, конечно… Но кто же знал, что вы такие шустрые… А рассказать, – чего ж, расскажу. Ты прав, гражданин начальник, исповедь облегчает душу. А у таких, как я, мало найдется кого, кроме вас, чтобы выслушать.
Стариков бесстрастно пододвинул диктофон и кивнул Быкову:
– Давай свою историю...
– С чего, гражданин начальник, хотите, чтобы я начал?
Быков с презрительно-брезгливым выражением лица обернулся к Старикову:
– Если по делу, то базарить придется издалека. А то не поймете, что к чему. Если не торопитесь, то пару часов я вам обещаю.
– Ничего, – усмехнулся Стариков. – Мы с лейтенантом привычные. Особенно, когда начинают сочинять всякие небылицы. Что надо, мы поймем. Ты начинай, начинай!
Быков взглянул на Старикова и, глядя ему в глаза, сказал:
– Иногда я думаю, почему случается так, как случается? Мы с Ванькой были корешами, – не разлей вода. С малолетства, как себя помню, мы с ним жили на две семьи. Где время застанет, там и едим, и ночуем – то у меня, то у него. И семьи наши были как одна. Ни одного праздника или чего еще не встречали порознь. Нам даже с отцами повезло... везде вокруг всех соседских мужиков повыбило на войне, а наши живыми домой вернулись.
– Ты, Быков, если можно, чуть-чуть поближе к нашим временам, – холодно заметил Стариков.
– Не получится, гражданин начальник. Я хочу рассказать вам о человеческой подлости, и потому быстрее не выйдет. Подлость не рождается вдруг. А чтобы стало понятно, почему я пошел на мокрое, я буду рассказывать всю историю по порядку. Вы сами просили...
Быков вытер ладонью проступившую испарину на лбу и продолжил:
– У нас с ним все было нормально, пока Ванька не свихнулся. Где-то с пятнадцати лет у него начала крыша ехать на девках. Сначала думали, что он выпендривается, круче всех хочет быть. А он и взаправду к шестнадцати годам обрюхатил двух малолеток, но как-то отвертелся. Бабы постарше, и те от него проходу не имели. А у разведенок он был, что называется постельной грелкой... Меня он тоже приучал к этому делу, но я послабше был, чем он. Не было у меня такой жуткой охоты, как у этого кобеля!
– Значит, у него имелся прибор, какой природа не всякому дает, вот он и требовал своего! – меланхолично заметил Олег.
– Какой прибор, никакого особенного прибора и не было! Член как член... – Быков поиграл желваками. – Жаль только, что его у него не отхватили, как грозился один папаша! В советское время порядки были не те, что сейчас. Вот потому остался Ванька при том, что имел. И заимел он от этого кучу проблем.
Стал он часто пропадать куда-то. Где был – не говорит. Я не очень-то и интересовался. Знал, что Ванька, значит, у какой-то бабы ошивался. Только однажды он сам мне рассказал, куда все время пропадает. Он, понимаете ли, охоту открыл на девок, девчатинки ему, свежачка требовалось...
– Это как это? – недобро прищурился Стариков. – Насильничал, что ли?
– В том то и дело, что нет! – Быков повернулся к нему на стуле. – Он все свое свободное время, как только из школы, а потом и из ремеслухи приходит, переодевается и айда по городу шастать. Ходит по улицам, девок высматривает. И как только что-то подходящее по его понятию высмотрит, так сразу же к ней цепляется и начинает рулады заливать. Про то, что он сынок какого-то там партийного работника, или про театр, что папаша его главный режиссер и сейчас как раз ищет на главную роль такую вот, как она. Девка-дура уши развешивает, а он продолжает петь. Дескать, мол, без него папаша никого не возьмет, так как он тоже будет играть в спектакле главную роль. А чтобы она попала на эту роль, он должен ее осмотреть, и даже вступить с ней, как он говорил, в театральный акт.
Что это значило, я узнал, как только он стал брать меня с собой. Для чего он это делал, я не могу до сих пор понять. Соображаю, что ему нужны были свидетели его половых побед. Девок он заводил в ближайший подъезд и там оприходовал по полной программе. Что-то на прощание говорил: и что позвонит, – он телефон брал у дурехи, – и вызов придет на ее адрес... В общем, так он года три развлекался. Я после первых трех раз категорически отказался бегать, высунув язык по городу. Ванька по нему он мотался часами.
Стариков и Олег переглянулись. Стариков крутнул головой и усмехнулся:
– Так вот кого несколько лет все опера УГРО разыскивали. Хватали интеллигентов. А, оказывается, будущий сантехник промышлял? Ты понял, Олег, кого мы в школе милиции изучали как «призрак опера»! А он тут, у нас под боком жил и даже явку с повинной пытался организовать! Ай да Курков! Краснорожий и фартовый! Постой, а как же... Красное, рябое лицо?! Это ведь такая вывеска, которую ни с чем не спутаешь! И все равно, ни одна из тогдашних потерпевших не указала на эту примету. Да ему только за пару эпизодов по тогдашним меркам вышка светила!
Быков ехидно хохотнул и сказал:
– Проморгали насильничка! Один хрен, что тогда менты работали, как в артиллерии говорят, «по площадям», так и сейчас хватают, первого подвернувшегося и шьют ему статью! А настоящий преступник, как гулял на свободе, так и гуляет, и делает всем ручкой! Эх, детективы! Не было в то время у Ваньки такого лица. Это он сейчас краснорожий, что бабы от него шарахаются за километр. Раньше он был парень ничего. Все девки были его. Рожа у него покраснела от какой-то болезни, года три назад, которую он подцепил от вокзальной проститутки. Такая же, как и у Ющенки, – усмехнулся Быков, – этого, которого был хохлацким президентом! Тоже, небось, ходок по бабам не хилый!
– Ладно, ближе к делу!
– Покурить не дадите, гражданин начальник, а то в горле что-то першит.
Быков кашлянул в подтверждение своих слов и ерзанул на стуле. Сделав затяжку, он оглядел оперов и многозначительно хмыкнул:
– В общем, Ванька заделался настоящим сексоманом. У него и разговоры были если не о деле каком-нибудь, то только о бабах. Не брезговал никакими... – Быков затянулся еще и поднял глаза к потолку. – Помню, как его мужики из соседнего дома отходили так, что думали останется калекой. Поймали его с женой одного из них. Но Ваньке все было по фигу! Он только еще больше ударялся по этой части. И так он до армии прокобелился! Ну, а там, сами понимаете, что с ним было! Дело однажды до трибунала чуть не дошло, какую-то древнюю старуху он в самоволке осчастливил. Его вычислили, и мотать бы ему срок, но старуха, пока шло следствие, к его фарту, отдала богу душу. Дело замяли. Отделался он месячной «губой».
– Слушай, Быков, нас Курков не интересует вообще! Короче, без подробностей и ближе к делу, – оборвал его Стариков.
Быков даже и не повернул в его сторону голову. Он лишь скривился и едко сказал:
– А я что делаю! Без этих подробностей вы не усекете главное. Суть именно в них. То, что Ванька по ****ству своему мог у любого из корешей отбить девку и, притом, свалить все на нее! Никаких понятий у него не было. Я, пока был холостой, был, что называется, в стороне. Мне его е...ля была до лампочки. Пока сам не стал встречаться. Это с будущей женой. Через год после дембеля. Я особо не тянул. Так, пару месяцев походили и расписались. Что удивительно было, так то, как Ванька отнесся к этому. К Верке он не проявлял никаких поползновений. Может, потому, что я как-то сказал, что баб вокруг море разливанное и без моей Верки ему хватит на сотню жизней. А если что, то перо в бок и не посмотрю, что кореш! Не знаю, может, мое предупреждение дошло до него, только он обходил Верку стороной. А, может и потому, что как волки, не трогают дичь вокруг своего логова, так и он делал.
Потом он сам, почти сразу же, полгода не прошло, вдруг женился. На своей бывшей любовнице. Пришлось ему охомутаться, и это с его сексоманией! – Быков дернул головой и скривил губы. – Нинка, его баба, заловила этого емаря себе на голову! Она залетела от него и ничего не сказала. Потом предъявила ему трехмесячный живот и сказала, чтобы выбирал, – либо она, либо вечные алименты. И припугнуть ее, как Ванька это делал с остальными, он уже не смог. У нее имелись понты на этот случай в виде двух братцев-амбалов. Ваньке и рыпнуться было некуда. Братья пообещали, что найдут везде, куда бы он ни заныкался!
 А как только Ванька женился, стал бегать по бабам еще больше, в отместку своей Нинке. Та, наверно, любила его и потому терпела его ****ство ради сына. Но когда она на пару с ним стала хватать то триппер, то гонорею, а однажды он наградил ее сифилисом, ее терпелка кончилась...
Стариков глядел в измятое, потухшее лицо Быкова, на нервно вздрагивающий кончик сигареты в его пальцах и думал о глупой, напрасно растраченной жизни этого обломка человеческой породы. Сколько таких обломков только ему одному пришлось за эти годы отделять от людей! И Быков был еще не самым отпетым среди них. Взять хотя бы этого Куркова, о котором он рассказывает... Ведь подонок, какого поискать, и только случай не свел его с ним.
– ...Нинка, как только они прошли курс лечения, решила преподать ему урок. И чтоб нагляднее было и больнее, она, курва, выбрала для этого урока меня в качестве подсадной утки. Я ни сном, ни духом не чуял, что в этот вечер нам с Ванькой из корешей предстояло стать врагами на всю жизнь.
Как-то вечером Нинка устроила шикарный стол. Наготовила, поставила и позвала нас. Меня она попросила прийти одного, без Верки, ну, жены, то есть. Я сижу за столом и кумекаю, отчего это кроме Нинки с Ванькой и двух каких-то баб, больше нет никого. А Нинка насчет этих баб сказала, что они с ее работы и у них сегодня юбилей, по случаю которого они сегодня и собрались.
Мы, конечно, расслабились тогда. Ванька, тот сразу же стал обхаживать этих бабцов, ну, не в наглую, но, что называется, намеки делал конкретные. Нинка делала вид, что все ништяк и это только обычный компанейский флирт. А Ваньке только того и надо было. Он не стал терять время. Через час, подпоив одну из баб, тихо слинял с ней в одну из комнат.
Нинка сидела, как слепая. Она прилипла ко мне и трещала так, что у меня башка заболела. Я ей об этом так и сказал, так она что сделала? Говорит, пойдем в комнату, у них трехкомнатная квартира была, и приляжешь там на полчасика. Я, дурак, согласился. Подумал, что и точно, чуть прикорну, а там можно и продолжить. Но не успел я даже голову опустить на подушку, как смотрю, дверь открылась. Нинка шасть ко мне на диван и под рубашку! Я обалдел! Ничего такого и представить себе не мог. Она шепчет что-то насчет, что давно хотела полюбиться со мной, что нравлюсь я ей и все такое.
Хрен знает, что тогда на меня нашло, но я не стал кочевряжиться. Только я залез на нее, и не было у нас еще ничего, как дверь отворилась. В проеме обозначился Ванька, а позади него другая баба. Он рванул на меня. Я из-под него, я всегда был ловчее, и ходу из квартиры. Что там потом было, я так и не узнал. Но после этого я почти с неделю его не видел. Домой к нему мне как-то не с руки было приходить.
А дней через пять я встречаю на улице Нинку. У нее лицо платочком прикрыто, только нос один торчит. Остановила она меня и стала просить прощения, что так все получилось. Я ей говорю, что мне обидно за то, что Ванька перестал со мной разговаривать. На что Нинка сказала мне, что все это она подстроила нарочно, чтобы ему было понятно, как чувствует себя человек, которого обманывают прямо на глазах. А с Иваном она поговорит и скажет, что я ни в чем не виноват.
Баба-дура не могла понять мужицкую логику. Мужику все равно, по какой причине на его жене лежит какой-то мужик. Главное, что он на ней лежит…
Стариков с Олегом переглянулись и засмеялись. Быков недобро глянул на них и отчужденно сказал:
– Я бы тоже посмеялся тогда. Только вот Ванька не стал смеяться! Бабе он своей мстить не стал. Посчитал, что я, как его кореш, должен был слинять оттуда, раз так дело оборачивалось. Вот он и задумал мне отплатить тем же. Но не сразу, как я понял потом. Он даже для виду стал со мной разговаривать и общаться. Не так, конечно, как до этого случая, но на работе мы с ним разговаривали. Большего сближения Ванька не делал.
Я тогда работал в диспетчерской на Абакумова. Там мужики были все свои, а на первой диспетчерской, куда Ванька перешел, я мало с кем общался. Виделись часто, но в основном только на пятиминутках в бригадирской и еще так, по мелочи. В праздники тоже собирались, сбрасывались и отмечали.
– Быков, подсобери свою хронологию и давай ближе к сути. Что у вас с Курковым получилось! – Стариков нетерпеливо махнул рукой. – Нам твои намеки на ваши дела ничего не проясняют!
– Так я уже начал, – угрюмо буркнул Быков и устало вздохнул. – Я сам не мог тогда усечь, что Ванька задумал. А он, падла, развел меня как шестерку... У нас в диспетчерской Генка-электрик имел мастерскую с отдельным входом. Очень удобно бабцов водить и линять при случае. Вот Ванька и предложил, уже после того, как мы хорошо посидели, как раз на восьмое марта это было, закончить этот праздник, как и положено, чин-чинарем. Он сказал, что нехорошо такую дату пропустить без главного действующего лица. Сказал, что он приведет бабу, а мы все ставим пузыри и закусон.
Мужики, понятное дело, засомневались, обломится ли всем, а нас там пятеро было. Но Ванька засмеялся. Сказал, что кадр будет то, что нужно. В общем, мы тогда набаловались с этой бабой по самое не хочу. А вот перед тем, как оприходовать ее, Генка сказал, что свой аппарат не на помойке нашел, и что хрен знает эту бабу, какие болячки она имеет. Как бы не заразиться!
Тут как раз Ванька и предложил промыть ее лоханку водочкой, прямо из горла. Баба эта к тому времени была уже в полной отключке. Сам же и сделал, почти полчекушки вылил ей туда... Баба эта и была та самая Сапрыкина. На следствии показала на меня, как на того, кто с ней это сделал. У нее потом от этого промывания сделалась миома матки, и ей пришлось делать операцию, да неудачно. Она стала инвалидкой второй группы...
– Мы знаем. Только это было через четыре месяца после суда, и никакого отношения к делу ее болезнь не имела. Ты пошел, как организатор изнасилования, – заметил Стариков.
– Хм, оно так, но для меня, когда я узнал об этом, это стало божьим известием, чтобы ее наказать! А как, другой вопрос! Все время отсидки я ломал голову, что с ними сделать! И чтобы я не придумал, мне все казалось фигней по сравнению с тем, что они сломали мне жизнь. Жена от меня ушла, как только я сел. От нее я получил на зоне только одно письмо. В нем она сообщала, что ей все рассказали про мои похождения, что я совращал малолеток и жить со мной она не сможет. Она уезжает с детьми и их искать бесполезно...
– Ну, это преувеличение! Найти их было бы проще простого, – сказал Олег. – Небось, сам не искал.
– Ошибаешься, начальник!.. – Быков усмехнулся. – Я их нашел... неважно, где, но уж лучше бы не искал. На переговорах, по телефону... Жена мне сообщила, что она вышла замуж, а детям лучше не знать, каким их отец был выродком!.. Она сказала детям, что их отец умер... И еще сказала, кто был тем доброхотом, который открыл ей глаза на то, что я за человек! И назвала фамилию Ваньки... Вот он-то и устроил мне все это счастливое будущее! Все свое ****ство приписал мне... И Сапрыкину подговорил свалить все на меня. За этим он ее и притащил в тот вечер в компанию...
– Понятно. Это все сантименты. – Стариков наклонился к Быкову. – Теперь давай о деле. Я догадываюсь, почему ты почти два года тянул резину. Сравним версии? Давай свою.
Быков вздохнул и покачал головой:
– Для вас, ментов, жизнь человека только версия! И что же я такого натворил, что меня зарыли в зоне, почитай, заживо... Там не живут, там срок тянут! Не дай бог вам, начальник, оказаться в таких местах! Вот и я жил там только тем, что мечтал выйти и поквитаться! Но так, чтобы эти поганцы юшкой кровавой при воспоминании об этом заливались!
Быков опустил голову и скрипнул зубами:
– Просто их прикончить? Это еще было бы милостью по сравнению с моей испоганенной жизнью! Нет... Я решил не торопиться. Каждого из них уцепить за самую жилу, чтобы продыху им не было, как и мне, на всю оставшуюся жизнь! Чтобы они догадались кто, да руки коротки были бы достать меня! Я долго ждал. Нашел адрес этой бабы, но сам не обнаруживал себя. Я осторожно крутился вокруг, чтобы никому не дать и намека на мой след...
Я знал, что она живет в этом районе, но к нашей диспетчерской не относится. С мужиками договориться было пара пустяков. Как-то пошел по заявке в ее квартиру. Мне нужно было узнать, как она живет, чем ее можно уцепить... В общем, когда я позвонил в квартиру, дверь мне открыла девчонка лет тринадцати. Она проводила меня на кухню. Пока я возился с раковиной, что-то готовила на плите. Девчонка ходила в комнату, с кем-то там говорила, – я догадывался, что с этой ****ью. Потом она спросила, скоро ли я закончу. Ей нужно кормить мать и потом идти в аптеку и в магазин за продуктами.
 А когда девчонка повела в туалет еле идущую инвалидку, то есть Сапрыкину, меня вдруг как молнией прошибло! Я понял, что надо сделать!.. Если лишить эту гнилую лохань единственной помощи, то жизнь ее превратится в ад. Одной ей уже не вытянуть, и подыхать она будет долго и мучительно, сгнивая в своей постели!
Ну и бог тоже есть на небесах! Иначе, кто бы мне помог так все устроить, что девчонка эта, оказывается, встречалась с сыном Ваньки. Я совсем уже собрался выходить, как к ним пришел парень, в котором я узнал Петра Куркова. Он зашел за девчонкой. Пока они болтали, я потихоньку ушел. Вот в этот день и решилась окончательно моя задачка! Я нашел ту самую жилу, за которую можно было их так прихватить до самого нутра! Заставить их страдать за своих деток, – и Ваньку, и его жену, и Сапрыкину! Вот это станет расплатой за то, что лишили меня нескольких лет жизни, лишили семьи и детей, которых я любил! Остальное вы знаете...
Быков устало выдохнул и закрыл глаза. Стариков, глядя на его посеревшее лицо, на его обмякшую фигуру подумал о том чувстве, которое столько лет держало на плаву этого, по сути уже не живого человека. Он явственно увидел перед собой воплощенный в этом теле образ зомби. Стариков сейчас понял, что Быкову было даже все равно, что с ним случится потом. И если он и разрабатывал так тщательно свой изуверский план, то только затем, чтобы его не смогли остановить раньше времени. Что стоило ему одно только сближение со своим бывшим другом, которому он с облегчением и чувством исполненного долга всадил бы в сердце тот самый нож, которым располосовал свою несчастную жертву!..
– Хорошо, Быков. Распишитесь вот здесь, – услыхал Стариков голос Олега. – Это краткая стенограмма вашего рассказа. Может и повлияет на решение суда, кто знает.
Олег иронично хмыкнул и, вызвав конвойного, сказал:
– Мы закончили, можете его увести...