Бабушка Ох

                «Ты к людям нынешним не очень сердцем льни. Подальше
                от людей быть лучше в наши дни. Глаза своей души открой 
                на самых близких, —Увидишь с ужасом: тебе враги они»
                (О. Хайям).

     - О-о-ох! – раздался чей-то то ли вздох, то ли плач посреди старого сада, где жила бабушка Валя.
     Многое ее связывало с этим местом. Почитай вся жизнь прошла здесь. С самого первого дня замужества, когда ей было около девятнадцати и уже более пятидесяти лет прожили они вместе со своим Николаем. Нажили  пятерых  детей,   двое  из которых уже лежали в сырой земле. Не сложилось у них в жизни…
    - О-о-ох! – снова послышался тяжкий вздох.
     За свой тяжелый вздох или быть может за тяжелую походку прозвали бабушку Валю односельчане «бабушкой «Ох».
     Бабе Вале недавно исполнилось восемьдесят годков. Много это или мало каждый решает для себя сам. Для одних это очень длинная жизнь, а для других-всего несколько дней.
     - Мне семьдесят два, а прошли эти годы для меня как семь дней!- любил говаривать ее муж Николай, когда еще они жили вместе. – Семьдесят два года пролетели как одна неделя! Да и не жил я еще вовсе! Вот бы вернуть все назад! Все бы по другому было!
     Но жизнь не щадит никого. Ни малого, ни старого. Прошло твое время, значит все, пора заканчивать, передавать эстафету другим, более молодым, кто пришел в этот мир.
     - Вы, молодежь! Что вы знаете о жизни? Зачем вам такая жизнь? Вот бы мне вернуть мои годы, я бы по другому жизнь прожил! Вот бы кто умер за меня! –мечтал вслух Николай в последние годы своей жизни.
     Но внуки умирать за него не хотели, с деда посмеивались, считая, что он уже выжил из ума от старости. У всех была своя жизнь.
     Баба Валя тоже «на тот свет»  не спешила и мечтала дожить  до девяносто лет.
     Стоит ли жить долго или нет не нам решать. Кому-то дана длинная жизнь, кому-то короткая. И в это отпущенное нам на земле время надо успеть «уложиться», успеть все сделать по возможности: посадить дерево, построить дом, вырастить ребенка.
     Возможно, что большим грешникам дается больше времени на земле, чтобы они успели не только прожить жизнь, но и покаяться.  Однако не все это понимают и чем дольше живут, тем больше совершают ошибок. Ни баба Валя, ни дед Николай  тоже не были безгрешными. Многое в жизни детей они могли исправить, помочь им словом или делом, но не стремились. Возможно и не ушли бы они так рано из жизни, не закрылись бы их глаза от белого света у одного в тридцать два, у другого в сорок девять.
     Как ни странно, но у бабы Вали начисто отсутствовал материнский инстинкт. Говорят, что даже животное жалеет своих детенышей, что даже кошка не даст незнакомцу в руки котят. Однако этого не скажешь о бабе Вале. Своих детей она проклинала с момента их рождения и до смерти. Проклятье она даже не считала за ругань. От ненависти это было или от незнания жизни, неизвестно.
     Дети привыкали к ее зверскому обращению с малолетства, порой еле успевая уворачиваться от ее побоев или ругани. 
     Баба Валя не работала, была домохозяйкой, а ее большая семья жила на зарплату деда Николая, который работал в шахте. Там хоть немного, но платили. Но ненависть к детям порождала и жадность к деньгам. Не всегда деньги доходили до семьи, оставаясь в руках этой женщины, которая прятала их то в трубе, то в стенах старого дома про «черный день», которые часто сгнивали в «схронах» или горели.    
      Бабушка ненавидела всех, в т.ч. и животных, которые по ее мнению, вели бестолковый образ жизни и существовали только для перевода продуктов. Особенно не любила особей мужского пола. Все они «…удаки». Однажды она так разозлись на своего кота Тимоху, который стащил из сумки рыбу, что убила его. Убивала долго и мучительно на глазах своей пятилетней внучки. Била его палками, топтала ногами и в итоге добила окончательно железной кочергой, расплющив коту голову. Кот и внучка орали благим матом, внучка от испуга, а кот от боли.
      - Ты смотри, никому не говори, что я кота  убила, - предупреждала старуха внучку Катю, грозя ей кочергой,  и та естественно, молчала.
     Дед Николай тоже почти ничем не отличался от своей благоверной. Сам своими руками резал свиней, стрелял стареющих собак, которые уже никому не могли принести пользу, рубил головы петухам, гусям и курам.
     - Собака на то и собака, чтобы сама себе пищу искать, - приговаривала бабка, глядя на исхудавшего до скелета барбоса, сидевшего на цепи. А когда тот, шатаясь от голода, вдруг начал выть по ночам, то его просто застрелили.
     Но и этого парочке бывало мало. Любовь к издевательствам над слабыми и беззащитными выливалась в жестокое обращение с собственными детьми, а затем и внуками.
     Детей, особенно мальчишек, дед лупил кнутом, нагайкой, руками и ногами. Бил до посинения, до потери сознания за любую шалость или провинность. Входя в «раж», он уже не мог остановиться, может поэтому, а может потому, что не хотел мириться со своим бешенным характером, давая волю всей своей дури и тем самым  доводя домочадцев до исступления. Хватался за ружье и тогда уже доставалось его бабке, которая сутками пряталась в кустах, опасаясь что «любимый» ее пристрелит.
     - Убью, - часто раздавался крик в доме и любому, проходившему мимо прохожему, было понятно, что сюда лучше не соваться.
     Николай был не дурак выпить, а когда выпьет, то собой вообще не владел. Мог погнаться за кем  угодно, не жалея даже тех, кто пытался облегчить ему боль. Заработав в шахте «силикоз» легких, он часто задыхался, а к старости вообще почти не мог дышать, т.к. постоянный кашель не давал ему покоя. Во время приступов домочадцы вызывали скорую. Приехавшая как-то раз медсестра не так, по его мнению, сделала ему укол, и он, схватив палку, гнался за ней по всей улице небольшого поселка, пока оба  не свалились  с ног. Больше скорая помощь к ним не ездила даже по срочному вызову, а дед после этого случая получил прозвище «Бешеный». Поэтому односельчане старались обходить его дом стороной.      
     Сидя по утрам на своем любимом месте, на пригорке, где светило яркое теплое солнце, он сипел, хрипел и матерился, проклиная все на свете, а порой и кляня самого Бога, в которого никогда по-настоящему и не верил. Безбожникам ведь проще жить на свете: делай, что хочешь, совесть не мучит  и никто тебе не указ.
     Как-то раз от избытка чувств к приехавшим в гости старшей дочери и внучке дед решил зарубить петуха. Позвав на операцию «Ы» своего младшего внука Сашку и гостившую у него внучку Катю, он на глазах пятилетних детей пытался зарубить петуха.
     Словно почувствовав свою смерть, петух орал благим матом. Гребень у него упал набок и он, закатив глаза, кукарекал так, что на соседней улице соседи выглядывали из-за заборов. Дед же вместо того, чтобы отрубить ему голову, почему-то начал его душить, но это ему никак не удавалось. Жертва вырывалась из рук и в конце концов ей это удалось. Голова несчастной птицы, которая бежала со всех ног, болталась на боку. Палач погнался за ней, а дети в ужасе стали орать не своими голосами. Догнав петуха, дед со всей силы ударил его по гребню. На минуту страдалец потерял сознание и опрокинулся набок, раскинув крылья. Сашка и Катя, захлебываясь слезами, просили деда не убивать птичку, но тот видимо думал иначе и, положив на пенек несчастного, вновь ударил его топором по голове и…тут голова, отлетевшая в сторону стоящего рядом зареванного Сашки начала кукарекать… Дети кинулись в рассыпную, а туловище петуха  вдруг встрепенулось и…. спасаясь,  побежало следом за ними. То, что ребятня перепугалась до смерти – это не сказать ничего. Приготовленную доброй бабушкой на ужин «птичку» ел только дед, остальные домочадцы отказались.
      Неверие в Бога привело к тому, что и баба Валя и старый дед  полностью потеряли стыд и страх, стали делать все, что им вздумается. Ненавидя  вокруг все живое, они собственноручно застрелили Жука, собаку, который десятилетие служил им верой и правдой, предварительно привязав его к старой груше. Жук был расстрелян только за то, что не хотел сам искать себе пищу. Да и как он мог найти для пропитания хоть какой-нибудь огрызок, когда сидел на цепи. Душили малых котят, топили в реке кошек, заранее привесив к их шее камень. Бабе Вале это очень нравилось, она могла часами сидеть на берегу небольшой речушки и дергать за веревочку, смотря как животное постепенно захлебывается. Ненависть к животным породила и ненависть к детям.
      Когда младший пятнадцатилетний сын Петро ушел из дома, о нем никто так и не вспомнил. Так, в скитаниях и бродяжничестве прошла вся  его жизнь. Несколько раз он пытался вернуться к своим «отцу» и «матери», думая, что о нем переживают, жалеют, но его снова выгоняли из дома, не дав на последок даже тарелку борща. Больной и измученный, он искал место на земле, но так и не нашел, лишь смерть отправила его умирать в село Безопасное. Лежит теперь его поседевшая в тридцать с небольшим голова в сырой земле. Мать не поехала его даже хоронить, «забыв» поставить ему крест, не попросив прощения. Где  ее сердце было в это время, о чем думала голова? А младшая дочь Танька слала в это время запросы на местную больницу, требуя наследство. А вдруг у него что-то осталось? Слала до тех пор, пока главврач этой больницы не послал их всех в известное место.
    - О-о-о-х, - снова раздалось где-то за деревьями…
    «Я не солнце – всех не обогрею!» - любила баба Валя повторять вслух и про себя любимую поговорку. Да и куда ей уж до Солнца! Ведь чтобы дарить тепло другим, нужно носить свет в себе, иметь Душу. А была ли она у нее, эта Душа?
     К тому времени, когда баба Валя стала старой и беспомощной, из пятерых детей осталось в живых лишь трое: две дочери и младший сын Александр, которого они с дедом оставили для «себя». Когда дед Николай был еще жив, они с бабкой решили оставить рядом с собой кого-нибудь из детей, чтобы было кому их «доглядывать» в старости. Дочери не годились, т.к. у них были свои семьи, а младшего Александра, который хотя и был женат, но развелся, они оставили себе. Ведь пенсия, которую тот  получал по инвалидности, была по тем меркам приличная, почти как у деда. И тут не любовь и забота, а снова жадность решила судьбу их младшего сына. Испугалась бабка по-настоящему лишь один раз в жизни, когда Сашка  вдруг заявил  родителям, что хочет снова жениться и пойти работать. Баба Валя, узнав об этом и  посчитав возможные «убытки», неожиданно объявила младшего сына дураком и сдала его в психушку. Так, она сохранила «семейную казну» и избавилась от сына, произведенного ею  лично в настоящего идиота. Пролежав больнице полгода и выйдя оттуда еле живым, Сашка уже не мечтал о работе, а тем более о женитьбе. Семейный бюджет был восстановлен.
       - О-о-о-х, - охала бабка, вспоминая прожитую жизнь.
       - Вот, баба Валя, родила ты пятерых детей, а ухаживать за тобой и некому! – неожиданно за деревьями раздался голос невестки Любахи, бывшей жены  умершего старшего сына Андрея, прозванной за неряшливость в деревне «Разлогой».
       Баба Валя тоже выглядела в последнее время нехорошо, но Разлога все-таки была моложе,  выше ростом и шире в плечах, а бабка, согнутая в три дуги, шла, еле переставляя ноги.
       - У тебя есть что-нибудь поесть? – спросила она дрожащим голосом. – А то я уже как три дня ничего не ела!
       - А как же твоя дочь, Танька? Не кормит тебя, что ли? – ехидно спросила невестка.
       - Да я к ней пришла, стояла, стояла за воротами, кричала, кричала, да она не слышит,  я и ушла…, - ответила старушка.
       - Ну садись, у меня остался позавчерашний борщ…, - произнесла Разлога, наливая ей тарелку прокисшего супа.
       Баба Валя с радостью села на деревянную скамью и стала с жадностью есть. Устав, она неожиданно для себя уснула за столом. И снилась ей ее большая семья, когда все дети еще были живы. По двору бегали внуки, а в доме вкусно пахло жареными пирожками и борщом.
       Свою старшую дочь баба Валя вместе с внучкой давно выгнала из дома, т.к. считала, что они ей больше не нужны. Да и какая польза  могла быть от той, которая уже вышла к тому времени на пенсию. То ли младшая дочь Танька, повариха, которая продукты в дом возила автобусами! Вот с ней она с голоду точно не пропадет! Поделив детей на любимых и нелюбимых, удачных и неудачливых в жизни, бедных и боле менее зажиточных, она старалась избавиться от тех, что не приносили ей «пользу», которую она видела лишь в деньгах. Деньги – были ее страстью, благом, которое она не хотела терять и готовая за «красивые фантики» отдать все, предать даже своих детей, к которым у нее не было жалости.
     Поэтому, когда внучка, спустя годы, написала ей письмо о том, что  мать, т.е. ее старшая дочь Людка попала под машину и находится в больнице в тяжелом состоянии, она даже не ответила, не почувствовав ни боли, ни отчаяния своего ребенка потому, что, как оказалось, у нее скорее всего не было сердца. Ни одна мать не выдержит горя своего родного дитяти, который просит о помощи. А в некоторых случаях именно сердце матери подсказывает, что где-то что-то не так с ее ребенком, что он нуждается в защите. Но только не в этом случае. Баба Валя ненавидела слабых, считая, что такие не должны жить. Глядя как-то раз на своего сына Петра, который тогда еще был пятилетним мальчишкой, который рос болезненным и слабым, она произнесла: «И такой ребенок тоже должен жить на этом свете?». И даже тогда, когда тот уже будучи взрослым, скитаясь по жизни от одного берега к другому,  приехал к ней в последние дни своей жизни, чтобы увидеть «мать», женщину, подарившую ему жизнь, она выгнала его из дома, сорвав с плеча последнюю рубаху…         
       «Слабый погибнет, а сильный выживет», - было еще одной из  любимых поговорок  бабы Вали.
        О том, что она тоже может оказаться когда-нибудь на месте своих несчастных детей, она не думала. Ей даже в голову не приходило, что в конце своей жизни она останется без куска хлеба, т.к. ее любимая дочечка Танька заберет всю ее пенсию и пенсию своего младшего брата-инвалида себе, а им нечего будет есть. Что в доме у нее не останется даже кружки, чтобы попить воды, и поганого ведра.  Но мудрая судьба распорядилась иначе, оставив ее на старости лет одинокой и беззащитной, дав ей почувствовать еще при этой жизни и голод, и холод, сделав ее такой же беззащитной в жизни, как и ее родных детей, которых она сама лично когда-то обрекла на одиночество, выбросив их как бездомных котят на помойку жизни.
        За бабой Валей некому было ухаживать, а как старый человек она нуждалась в помощи и защите. Сама она уже не могла себе готовить, да и не из чего было. Ведь любимая дочь Танька и ее дети выросли такими же злыми и жестокими, как и она сама. Обобрав бабку до нитки, они не ходили к ней домой, не ухаживали и не убирались, обрекая ее на одиночество и голод, а когда та стала побираться по чужим дворам, они закрыли ее в доме, повесив на окна решетки…
         Нашли бабу Валю лишь спустя несколько дней после смерти в нетопленной хате с выбитыми окнами. Все тело ее словно окаменело и было то ли в синяках, то ли в трупных пятнах…Поговаривают, что ее невестка, Разлога, чтобы не кормить ее, задушила своими руками и бросила одну в нетопленной хате, покуда ее не нашла через несколько дней «любимая» дочечка Танька.
         Бумеранг никто не отменял. Страшно становится за судьбу детей, от которых когда-то отказались родители, как и страшно за судьбу родителей, которые на старости лет остаются одни никому ненужными и беззащитными. Незавидная судьба у них, как и сама их жизнь или смерть…