Сказание о России

В некотором царстве, в некотором государстве жил-был царь Дадон вместе со своей прекрасной царицей Марьюшкой Премудрой. Жили они в любви и согласии, и родилась у них дочка Василиса, такая же премудрая, как и её матушка.
Царь с царицей не могли нарадоваться на свою доченьку. И такая уж она была красивая, весёлая да добрая, что любили её все придворные и вообще все люди, что жили во дворце.
Всё было хорошо, но нежданно-негаданно пришла беда, напала на их царство оспа чёрная и унесла с собой половину людей из их царства-государства. И самое страшное, что заболела и умерла царица Марьюшка.  Долго горевал Дадон, а маленькая Василиса день и ночь лила слёзы, и никто не мог её утешить.
Быстро сказка сказывается, да не скоро дело делается. Годы быстро пробежали, выросла царевна Василиса, не лила она теперь уже слёзы, но была всегда печальная, как хмурый день. Уже сколько лет никто не слышал, чтобы она засмеялась, как бывало в детстве, или хотя бы улыбнулась. И как ни старался царь, её батюшка, и все окружавшие её развеселить, но только никому это не удавалось. Вот и прозвали её Царевной Несмеяной. И посоветовала царю нянюшка Василисы объявить на всё царство, что тот, кто рассмешит царевну, получит её в жёны и полцарства в придачу.
О красоте царской дочери, её мудрости многие были наслышаны, и приезжали принцы даже из дальних стран, только всё напрасно. Она не только не рассмеялась, но даже не улыбнулась. Напрасны были все их шутки-прибаутки, как они ни старались.
А недалеко от столицы, в глухой деревушке жил-был Еремей, крестьянский сын, со своей старенькой матушкой. Был он крепкий, здоровый и доброты необыкновенной. И всем, кто нуждался в помощи, всегда помогал – кому поле вспахать, кому дров из леса привезти, у кого кормильца не было, да дети были малые. И все его любили и уважали.
А Еремей любил свою старенькую матушку, любил лес, зверушек, и часто ходил то по грибы, то по ягоды, чтобы матушку свою порадовать. В этот раз повезло ему, набрал он полный короб боровичков да корзинку ягод. Думал: «Насушим грибов, будем зимой суп варить, а из ягод варенье сварим, будет с чем чай пить».
Притомился Еремей, сел на пенёк отдохнуть, из-за пазухи краюху хлеба вытащил, чтобы подкрепиться. Сидит, на природу любуется, хорошо в лесу. Вот бы где домик-то построить, и речка тут недалече. Одним словом, размечтался.
Вдруг услышал он тоненький голосок:
- Может, и меня угостишь, Еремей Иваныч?
- Конечно, угощу. Только где ты, не вижу я тебя?
- А ты наклонись да присмотрись получше, и увидишь.
Присмотрелся Еремей, и правда, видит – старичок, не сказать с ноготок, но от земли вершка два, не больше. А на голове у него вместо шапки – шляпка от мухомора.
И говорит Еремей:
- Ты зачем мухоморной шляпкой прикрылся? Ненароком съест тебя какой-нибудь лось. Говорят, они от всяких болезней мухоморами лечатся.
- Не бойся, не съедят. Знают они, что я старичок Лесовичок и в этом лесу самый главный.
Угостил Еремей нового знакомого хлебушком, тот его поблагодарил и говорит:
- Не в одних словах моя благодарность, Еремеюшка, , а хочу я дать тебе совет с подсказочкой. Может, до вашей деревушки и не дошло ещё, что глашатаи вещают по всей стране – кто рассмешит дочку царскую, получит её в жёны и полцарства в придачу.
- Ну и что? – говорит Еремей. – Могу я пахать, сеять, дрова рубить, а вот людей смешить не пробовал.
- А ты попробуй – говорит старичок. – Сделай всё так, как я тебе скажу, и увидишь, что получится.
- Ладно, – говорит Еремей, – попробую. Говори, что я должен делать?
- Ступай ты, дитятко, в столицу нашего царства-государства, пойди туда на рынок, купи там молодого ослика да пару морковок. Одной морковочкой угости ослика, любят они это угощение, другую привяжи на верёвочке к длинной палке, и поезжай на своём «скакуне» ко дворцу. Ослиная порода упрямая, надоест ему «скакать» , остановится он и будет стоять, как столб,  с места не сдвинешь, вот тут-то  твоя палочка с морковкой и пригодится, протяни её вперёд, чтобы морковка перед его мордочкой оказалась, только не слишком близко, будет он пытаться достать её, и поведёт тебя туда, куда тебе нужно. А нужно тебе к самым воротам дворца царского.
- Хорошо, – говорит Еремей. – Благодарствую!
Поклонился он старичку-лесовичку, рассказал дома всё матушке, попросил у неё разрешения да благословения, а соседей попросил за ней присматривать, пока будет он смешить дочку царскую. Только не мог понять он, как можно это сделать. Подумаешь, едет мужик на осле, в руках морковку держит. Ну, что тут смешного?
- Ладно, – думает. – Посмотрим.
Снарядился он в дорогу, взял с собой харч да лапти запасные, до дворца путь неблизкий. Долго ли коротко, добрался он до столичного рынка. Купил и сделал всё, как сказал ему лесной хозяин. Всё шло, как по писаному. Ослик морковку съел и бежит быстренько.
Скоро и к дворцу подъехали. Открылись перед ними ворота, вот тут-то ослик и стал. Стоит, как пень, и ни с места. Вспомнил Еремей про морковку с палкой, протянул её подальше, маячит она перед ослиной мордой, а тот, чтобы достать лакомство, так рванулся вперёд, что Еремей слетел с осла. Сидит он на земле, в руках палку с морковкой держит, а осёл, по инерции, чуть не до самого дворца долетел, ищет, куда же эта морковка исчезла.
Увидела это Василиса, которая на балконе сидела, очередного жениха встречала. Вот он, пожалуйста, сидит на земле с открытым ртом и в её сторону палку с морковкой протягивает. И рассмеялась она так, что слёзы из глаз брызнули.
Всполошились тут все придворные:
- Да что ж это такое? Ты только посмотри, царь-батюшка, до слёз довёл нашу красавицу этот дурень деревенский!
А Дадон сам смеётся и говорит:
- Никакой он не дурень, а добрый молодец, и рассмешил он мою доченьку. Не каждый может рассмешить человека до слёз. Берите-ка вы его под ручки белые да ведите во дворец. А там скоро и под венец. А «коня» его ушастого морковкой угостите.
Ну что сказать, сыграли свадьбу, и был пир на весь мир. Любили молодые друг друга и, глядя на них, радовался старый Дадон. А скоро подарили они ему и внука долгожданного – Иванушку. Рос мальчонка шустрым, добрым, умненьким-разумненьким. Были во дворце у него мамки-няньки, что за ним присматривали, но больше всех маменька его – Василиса. А уж любили во дворце Ванюшу все – от царя-батюшки Дадона до последнего слуги.
Да и как не любить такое чудо чудное, диво дивное! Ласковый, весёлый, да ещё всем всегда помочь хотел, надо-ненадо.  Любопытный был маленький царевич не в меру. Во дворце каждый уголок обследовал – кто там да что там, везде свой нос совал. Как его нянюшки не строжили, не просили:
- Не лезь, куда не положено! Помни, что любопытной Варваре нос оторвали.
Особенно любил Иванушка на кухню заглядывать, где поварихой была женщина сердитая и злая. Невзлюбила она Иванушку за то, что лез, куда не положено, трогал то, чего трогать нельзя. А иной раз и видел то, что видеть не положено. Мог и матушке рассказать. А если б ещё обжёгся где-то, то в первую очередь с поварихи спросили бы.
И звал Иванушка эту повариху по-особому. То ль не выговаривал, то ль нарочно – не поваром, не поварихой, а бабкой-побарихой. Взял эту «побариху» Еремей из своей деревни, знал, что готовила она знатно. Звали её в деревне Агаша – вкусная каша. Не больно Еремею повар царский нравился, готовил он блюда какие-то заморские, незнакомые, а Еремей любил кухню русскую – здоровую да вкусную. Поэтому и появилась эта «побариха» на кухне царской.
Одним словом, невзлюбила эта Агаша маленького царевича. А когда он пожаловался матушке на злую «побариху», пригрозила та отослать её обратно в деревню. С той поры затаила зло повариха и решила избавиться  от дитя ей ненавистного. Притворилась она доброй да ласковой, Иванушка ей и поверил.
Однажды, когда его отец с матушкой уехали в соседнее царство-государство на свадьбу тамошнего царевича, а Иванушка остался на попечении нянюшек да старого царя Дадона, воспользовалась этим злая повариха. Заглянул маленький царевич к ней на кухню, и пригласила она его сходить с ней погулять.
- Нельзя, – говорит Иванушка. – Не разрешают мне нянюшки с дедушкой выходить одному из дворца.
- Ну, что ты, дитятко, не один ты пойдёшь, а со мной. И пойдём мы с тобой клюкву собирать. Ты клюквенный-то кисель любишь?
- Люблю. И дедушка любит.
- Вот видишь, а принесём мы целое лукошко клюквы, он обрадуется, и сердиться не будет. Ну, так что, согласен?
- Согласен. А где она растёт, эта клюква?
- Растёт клюковка на болоте, недалеко от леса.
- А какое оно, болото?
- Вот и узнаешь, какое оно – болото, и как клюковка на нём растёт, увидишь.
Вышли они потихоньку из дворца, чтоб никто не видел, и потопали. Только топать-то пришлось долго. Устал Ванечка:
- Ножки устали у меня, – говорит. 
- Ах, устал, дитятко, ну, садись ко мне на закорки. И поехали дальше.
А вот оно и болото – большое да топкое. Да и клюква-то ещё не созрела, не совсем красная. Идут по краешку.
- И где же она, клюква твоя? – спрашивает Иванушка.
- Скоро будет, пройдём-ка ещё немножечко.
Приглядела Агафья местечко, явно топкое, и толкнула туда царевича ей ненавистного. Закричал он от страха. Услышали этот крик кикиморы болотные, подскочили и вытащили его, отвели ближе к лесу, на место сухое. Позвали хозяина болота – Водяного, рассказали, что случилось.
- Догоните её немедленно и приведите ко мне!
Притащили кикиморы Агафью и поставили пред очи царя болотного.
- Ах, ты, подлая злодейка, как посмела ты дитя малое в болото толкнуть?! Придётся бросить тебя в самую глубокую топь. Заслужила ты это наказание.
Взмолилась Агафья, на колени перед ним упала:
- Помилуй меня, царь болотный! Любое наказание приму. Оставишь меня живой – никогда в жизни такого не сделаю. Выброшу я всю злость и ненависть из сердца своего, утоплю их в болоте.
Подумал Водяной и говорит:
- Хорошо, возьму я тебя на перевоспитание. И наказание тебе будет такое – посадят тебя кикиморы в середине болота на самую большую кочку, кормить тебя будут клюквой и грибами, приносить их из леса будет Леший, друг мой. Попрошу я его, чтоб не подбросил он в лукошко поганку бледную, ядовитую, а то помрёшь раньше времени, исправиться не успеешь. И будешь ты сидеть там до тех пор, пока не увижу и не пойму я, что стала ты добрым человеком.
Расплакалась Агафья:
- Спасибо тебе, Водяной – царь болотный!
- Я всё сказал, – обратился он к кикиморам, – исполняйте! И пригласите ко мне Лешего.
- Приветствую тебя, друг мой болотный, – сказал появившийся из леса Леший. – И зачем я тебе так срочно понадобился?
- Да вот взял я на перевоспитание одну злодейку. Кормить её кикиморы будут клюквой. А ещё грибочков приноси ей из леса для разнообразия. Ядовитых только не клади, чтобы не померла, а отсидела срок, мной назначенный. Ещё одна просьба будет у меня к тебе, друг мой любезный, доставь ты во дворец царевича малого, которого эта злодейка чуть в болоте не утопила.
- Согласен, – говорит лесной хозяин. – Но как ты представляешь, как я в своём виде пред очи царские предстану?
- Не переживай, – говорит Водяной. – Возьмёшь ты царевича на руки, наденешь мою шапку-невидимку, никто вас не увидит. Видимым царевич станет, когда ты на крыльцо дворца царского его поставишь. Сам же под этой шапкой из дворца исчезнешь.
Надел Леший шапку, подхватил царевича на руки и через пять минут оказался Иванушка на крыльце царском, а Леший в своём лесу заветном.
Поблагодарил его Водяной:
- Спасибо, друг, выручил. Ежели что, обращайся и ты ко мне, если смогу – помогу.
Сколько же радости было во дворце! Исчезновение царевича обнаружили быстро, обыскали весь дворец, но найти его не смогли. Когда заглянули на кухню, поварята сообщили, что Агафья исчезла, и куда – они не знают.
Рассказал Ванечка, как всё было, прощения попросил, что ослушался, ушёл из дворца без спроса, захотел дедушку клюковкой угостить. Дадон даже слезу пустил:
- Внучек ты мой любимый, это я старый виноват, не доглядел за тобой, а ведь обещал родителям, что глаз с тебя не спущу. Слава Богу, закончилось всё благополучно. А что исчезла эта повариха-побариха, оно и к лучшему. А Еремею, когда вернётся, голову намылю, что притащил из деревни эту злодейку.
- Не надо, дедушка, не сердись на папу, он же не знал, что она такая.
Дадон обнял внука:
- Не буду, мой хороший, не буду. Он ведь, и правда, не знал.
Бежит речка по камушкам, а человек по годочкам. Нет уже старого Дадона, унесла его река Лета. А Ванечка шажок за шажочком до двадцати годков дотопал. Каков молодец – посмотреть любо-дорого: косая сажень в плечах, кудри вьются, брови вразлёт, глаза, что у сокола, рослый да крепкий, что дуб высокий, а силы такой, что рукой подкову согнёт.
Смотрит Еремей на сына – любуется:
- Каков сынок наш, Василисушка, только от большой любви такие детки рождаются. Невесту ему надо искать, такую же красавицу.
- Не в красоте дело, Еремеюшка, – говорит Василиса. – А найдут они друг друга когда-нибудь сами, как судьбой предназначено.
Правду говорят, хозяин в доме – голова, а жена – шея. Если голова хорошо соображает, а шея куда надо поворачивает, то и в доме всё хорошо – достаток, мир и порядок. Так и в царстве-государстве, коль хорошо у царя голова варит, а царица, если нужно, в нужную сторону поворачивает, то и царство-государство среди многих других впереди стоит. И народ в нём доволен, счастлив и царя своего славит.
Что в жизни, что в сказке, не всегда тишь да гладь, да святая благодать, всякое случается. Прискакал во дворец гонец с западной  границы царства, четырёх коней загнал, пока добрался. Весть привёз он печальную, напали на царство морские разбойники, приплыли на ладьях невиданных, больших, да с парусами чёрными, разорили все посёлки рыбацкие, рыбаков в плен забрали, стон и плач стоят по всему берегу.
Собрал Еремей дружину свою славную, на коней посадил, сабли у всех острые, мечи точёные, кольчуги да шлемы крепкие, щитами прикрываются.
- Что ж, батюшка, меня-то с собой не берешь? Или я хуже других саблей машу, стрелы пускаю, копьё бросаю? Да я и топором могу любую голову на скаку срубить. Не сомневайся в моей силе да любви к родине. Для дела святого не жалеют матери сыновей своих. Разве ж моя матушка не такая?
- Прости меня, Иванушка, не хотел я прятать тебя за чужие спины, и матушка твоя не хуже других, только подумал я, что тяжко  будет ей одной с царством-государством управляться.
- Нет, отец, ты разве забыл, что царица наша не просто Василиса, а Премудрая.
Долго ли коротко, домчались они до берега западного, до моря холодного. Успели вовремя. Пираты проклятые повязали рыбаков, в их же лодки бросают, к своим огромным ладьям везти собираются. И началась тут сеча страшная. Ежели у кого конь пострадал, на земле с врагом сражаются. Глядит Еремей, стоит Иван, нечестивцами окружённый, на голову над ними возвышается. В одну сторону махнёт саблей – путь свободен, в другую – и там головы летят. А у кого она ещё на плечах, сам бежит без оглядки.
Не выдержали морские разбойники, какие в лодках рыбацких, а какие и вплавь к своим чёрно-парусным ладьям кинулись, издаля грозятся:
- Облюбовали мы ваш бережок, есть чем поживиться. Будем теперь вас навещать.
А Иван им в ответ:
- Приплывайте, гости незваные, достойно вас встретим – ладьи ваши пожжём, будете вплавь улепётывать.
Разбили они лагерь, и собрал Еремей военный совет.
- Честь и слава вам, доблестные воины мои! – сказал Еремей. – Только не можем уйти мы отсюда, оставить границы открытыми, а людей без защиты. Никто не знает, когда вернутся эти вороги проклятые. Может, через месяц, а может, через год. Много их тут мы положили навечно, а набрать новых быстро не получится.
Думаю я, нужно оставить здесь часть дружины нашей. Начать надо избы строить, каменные или лес рубить – деревянные, чтобы было где жить воинам нашим. Будем на границе городок строить, а там, глядишь, и крепость оборудуем, чтобы, в случае чего, было где мирянам укрыться. Большая часть войска здесь останется. Рыбакам помочь надо, лодчонки их починить да избы разорённые. Каждый месяц присылать буду вам замену. Коль нападение случится, шлите сразу гонца, и приду я к вам с подкреплением.
На том и порешили. Только напрасно Еремей надеялся, что долго враги их не побеспокоят. Прошло два месяца, и прискакал гонец с западного берега. И снова победил царь нечестивцев, и даже ладью их одну сожгли, запылала она костром огромным.
Обустроились. Городок небольшой здесь появился, и крепость возводить начали. На сей раз времени прошло уже много, но тревожных вестей с западной границы не было.
- Пока тихо да мирно, – говорит Еремей своей Василисушке, – съезжу я в деревушку свою, проведаю матушку родненькую. Как стал я на царство, предложил ей во дворец переехать. «Не привыкла я, сынок, – говорит она, – жить в хоромах царских. Буду жизнь свою доживать в деревеньке родненькой, не долго уж мне осталось». Внука ей привозил, и он звал бабушку, отказалась она.  Так и живёт до сих пор в своей избушке.
Взял Еремей с собой пару воинов из своей дружины, сели они на коней и поскакали они в его гнёздышко родимое. Приехали. Смотрит Еремей на гнёздышко своё, родился в котором и вырос, смотрит и печалится – таким осиротелым оно смотрится. Покосилось, покривилось, да вроде и ниже в землю опустилось. Сразу видно, нет за ним мужского пригляда, некому починить, подлатать да вверх приподнять. А матушка совсем состарилась.
Призадумался Еремей:
- Действительно, как давненько я здесь не был с этими войнами.
Обрадовалась матушка, обняла сыночка, к сердцу прижала:
- Заждалась я тебя, сыночек, думала, что уже и не увижу.
- Прости меня, матушка! Вороги стали нападать на наше царство-государство. Прогнали мы их, границы наши укрепили. Теперь, слава Богу, всё хорошо.
Разговаривают они с матушкой, вдруг дверь открывается и заходит Агафья с горшком щей горячих. К матушке обращается:
- Поешь, Матронушка, щей горячих, как раз к обеду поспели.
И такой аромат от горшка идёт, что Еремею даже есть захотелось. Только посмотрел он строгим взором на «побариху» и вопросил грозным голосом:
- А ты как, негодница, здесь оказалась?
Упала та ему в ноги и запричитала:
- Прости меня, царь-батюшка, бес меня попутал. Только другая я стала, излечил меня царь болотный от злости да зависти.
- И как же он ухитрился? – спрашивает Еремей.
- Хотел он меня утопить в болоте за злодейство моё. Потом сжалился, посадил на кочку болотную, сказал, буду сидеть на ней, пока не увидит он, что вышло из меня всё непотребное – зло, зависть и злодейство всякое. Вот и сидела я на этой кочке, клюквой да грибами питалась, слезами умывалась. И плакали не только глаза мои, но и душа моя. Вспоминала дворец твой царский, доброту твою и сама удивлялась, как могла я такое сотворить. И вижу вдруг – недалеко от меня, в самой трясине тонет девочка малая, ручонки ко мне тянет. И забыла я обо всём на свете, что сразу за кочкой топь начинается, кинулась к ней, обхватила, вытащить хотела, да только чувствую, что обоих нас топь засасывает. И мысль у меня одна, как бы ребёнка на кочку вытолкнуть. Глаза от страха закрыла, с жизнью прощаюсь.
Вдруг голос слышу: «Вот и очистилась ты, повариха-побариха». Открываю глаза – стою я на кочке, а рядом со мной царь болотный, и девочки никакой не видно. «Где ж, – спрашиваю, – девочка-то?» Смеётся Водяной: «В порядке девочка! А ты закрой глаза, отправлю я тебя в твою деревушку, живи там, о дворце забудь, и делай дела только добрые». Открыла я глаза, и стою я возле своей избушки. Вот матушке твоей помогаю, слаба она стала, и никого около неё нет. Моя помощь – ей хорошо, и мне в радость. А если простишь ты меня за прошлое, ещё счастливей я стану. Вот и всё.
- Прощаю! – улыбнулся Еремей. – А сейчас похлебаем-ка твоих вкусных щей, давненько таких не едал.
Поблагодарил он за трапезу и спрашивает:
- Нет ли у тебя, Агаша, каравая хлеба в русской печи испечённого? Надо мне друга проведать, и хлебушек этот – любимое его лакомство.
Принесла повариха каравай хлебушка ржаного. Положил он его в корзинку, нашёл старенькое лукошко берестяное. Забеспокоилась Матрона:
- Куда ж ты, сынок, собираешься?
- В лесок заповедный, матушка. Соскучился. И принесу тебе, как бывалоча в детстве, грибочков да ягод. А ты, Агафья, воинов моих накорми, и коней наших не забудь – водичкой напои, овсом угости.
Пришёл Еремей в лес, сел, как всегда, на пенёчек. Едва успел полотенечко с каравая снять, а старичок-лесовичок тут как тут.
- Здравствуй, Еремей! Чую я дух духмяный от каравая твоего. Отломи-ка мне горбушку.
Отломил Еремей горбушку, ему побольше, себе поменьше. Остатки на пенёк положил.
- Не торопись, – говорит старичок-лесовичок. – Успеешь, наберёшь ещё грибов да ягод. Поговорить мне с тобою нужно.
- Да, это точно, поговорить нам с тобою надо. Я же тебя ещё не поблагодарил за твой совет. Исполнил я его и царём стал. Думал уже об этом, как же мне тебя отблагодарить.
- Не думай об этом, Еремеюшка. Тот совет был – благодарность моя за хлеб-соль твою. А ещё за радость, что много на земле нашей русской людей добрых и отзывчивых, готовых поделиться последним куском хлеба. И хочу дать тебе ещё один совет, знаю я про напасть на государство твоё. И не одна битва ещё будет за твоё царство-государство. И будешь ты побеждать врагов. А советую, вернее, прошу тебя – не бери ты сына своего, Ивана, на следующие сражения.
- Спасибо, – говорит Еремей, – за предупреждение. А теперь распрощаюсь я с тобой, да пойду, наберу грибов и ягод, как матушке обещал. Задержусь здесь ненадолго, избушку её надо поправить, во дворец ехать она не соглашается, а изба-то скоро развалится. Прощай, старичок-лесовичок, береги свой лес заповедный.
- Прощай, Еремеюшка! И не забудь совет мой.
Набрал Еремей грибов корзину, ягод лукошко, возвращается в деревню. И дом свой не узнал. Глазам не верит, вроде место то, а дом-то не тот. Хоромы настоящие, двор большой, лошади в новой конюшне стоят, овёс жуют.
И встречают его на высоком крыльце матушка с Агафьей.
- Что случилось? – спрашивает он их.
- Сами не поймём, сынок, что с нами произошло. Прилегли мы с Агашей после обеда отдохнуть, задремали. Воинов твоих она накормила, те тоже на завалинке прикорнули. А проснулись мы в этой красоте, откуда что взялось – не знаем, не ведаем.
- Зато я знаю, – говорит Еремей и поклонился он в сторону леса заповедного. – Спасибо тебе, старичок-лесовичок, за помощь твою.
Возвратился Еремей в столицу, прошёл ещё месяц, и собрался он уже смену слать своим дружинникам, как примчался с западной границы гонец.
- Поспеши, царь-государь, на помощь. Заметили рыбаки, идут к нам опять лодки чёрные, и больше, чем прошлый раз. Видно, новых понастроили. Придумали рыбаки, как можно их подпалить, но на суше всё равно придётся сражаться.
Собрал Еремей дружину и говорит Ивану:
- А ты, сынок, на сей раз останься дома.
И как ни просился Иван, не согласился он взять его с собой. На другой день стал царевич уговаривать матушку:
- Отпусти меня, родненькая, как же отец будет без меня. Знаю, что царь сильный воин и опытный, да годы у него уже не те, боюсь я за него.
Задумалась Василиса:
- Может, сынок, ты и прав. Да только чувствует сердце моё, не спроста он просил тебя дома остаться. Видно, есть у него причина, за тебя бояться. А каково-то мне решать? Боитесь вы друг за друга, а я боюсь за вас обоих. Кто бы из вас не погиб, для меня и для того, кто жив останется, это рана смертельная.  Не пущу я тебя, погибнет отец – буду считать себя виноватой, что не отпустила тебя. Погибнешь ты – буду считать себя виноватой, что отпустила тебя. Вот и разрывается моё сердечко на части.
- Отпусти, матушка! Посмотри, какой я сильный да здоровый. И не найдётся воина против меня, который бы владел мечом так же, как я. Сумею постоять и за отца, и за себя, если придётся. Благослови меня, родная.
Обняла Василиса сына любимого и дала своё материнское благословение.  Выбрал Иван лучшего скакуна в конюшне, оседлал его, снаряжение своё проверил, и догнал он дружину у самой западной границы.
Огорчился Еремей, увидев сына:
- Напрасно, сынок, ты нарушил мой запрет. Да, видно, чему быть, того не миновать.
Тяжёлое на сей раз случилось сражение. Удалось рыбакам к трём ладьям из четырёх подплыть незаметно и поджечь их. Обстреляли морские разбойники рыбаков, только один из них вернулся на берег. 
А на берегу продолжалась битва. Сражались мечами и саблями, коней на сей раз в бою не было. Бился Еремей с врагом и сына из вида старался не упускать, держался к нему поближе. Отбивался сразу от двоих, когда увидел, что нацелился на Ивана за спиной его воин с мечом, уже замахнулся, но в последний момент успел Еремей закрыть сына телом своим.
Обернулся Иван и с такой силой рубанул, что слетела голова врага, но отца было уже не вернуть. Увидели это и воины его дружины, и с такой яростью погнали врага к морю, что порубили и потопили почти всех. Оставшиеся разбойники доплыли до своей ладьи и на вёслах ушли в море.
С печальной вестью вернулась дружина в столицу. Безмерно было горе Василисы. И поклялся Иван отомстить бандитам морским за смерть отца и не допустить, чтобы когда-нибудь ступила нога этих нехристей на родную землю.
Говорят, что время лечит, да сколько этого времени пройти-то должно. Может, рана-то и затянется, а рубец в душе останется на всю оставшуюся жизнь. Год прошёл, а во дворце и в царстве-государстве до сей поры словно траур. Дел государственных много и у царя, и у царицы-матери, которая во всём ему помогает. Но только стёрла беда с их лиц прежнюю улыбку, будто радость от них ушла. Радость-то ушла, а клятва отомстить врагу осталась и покоя не давала.
Настал день, повёл Иван смену дружине, в душе удивлялся, долго вороги их не беспокоили, видать, лодки свои строили. Да, видно, сглазил, не успела прежняя дружина уехать, как паруса чёрные на горизонте показались. И всё, как в прошлый раз, случилось. Несколько челнов рыбаки подожгли, а на берегу битва была великая. А уж как Иван-то бился, кровь у врагов стыла от страха. Махнёт саблей – летели головы, как колосья в поле. Кинулись пираты к морю, кто вплавь, кому повезло захватить лодку рыбацкую.
И уже с лодки стрела вражеская поразила Ивана в плечо. Василисушка уже по виду дружинников поняла, что ждёт её, не зря изболелась её душенька, пока ждала возвращения сына любимого. Успокоили её воины, что жив их царь-государь, обошлась беда только раною. Были во дворце знахари знатные, быстро Ивана на ноги поставили.
 Да только сильно изменился он с той поры, с того времени. Ходит сумрачный, что туча тёмная, силушки в нём поубавилось, и с каждым днём слабей становится. Даже дела государственные забросил. Тяжко стало Василисе дела царские решать. И сердечко болело: что-то неладно с ним. Может, стрела-то была заговорённая или отравленная.  Вот и говорит она ему:
- Послушай меня, Иванушка. Съездил бы ты в деревеньку родовую, батюшкину, сходил бы на бабушкину могилку. Она ведь не захотела, чтобы по царски её хоронили, как прежде во дворце жить не хотела. «Похороните, – завещала она, – меня на кладбище села нашего. Не царица я, чтобы в царской гробнице лежать». Поезжай, сынок, подыши вольным деревенским воздухом, и бабушку грех забывать.
Послушался Иван матушку. Один поехал, никого с собой не взял. Подъезжает он к деревушке, к дому бабушкину коня направил. А тот упёрся, что твой осёл, и ни с места. Слез Иван с коня, стреножил и отпустил травку щипать, решил пешком идти. Да не тут-то было, словно стена перед ним стала. И тянет кто-то его силою в сторону кладбища.
- Кто ж ты такой, ворог невидимый? – говорит Иван. – Что тянешь меня на кладбище? Помирать я ещё не собираюсь, не за тем сюда ехал. В дом бы надо сначала зайти, коня во дворе оставить, всё, что положено с собой взять, чтобы бабушку помянуть.
Не слышит он ответа, и тянет его неведомо кто в сторону леса, где кладбище деревенское, и отпустил только возле ограды кладбищенской. Могил на кладбище мало, видно, долго живут люди на вольном-то воздухе. Подошёл он к бабушкиной могилке, ничем она не огорожена, холмик могильный зелёной травкой порос, крестик стоит деревянный, с кровелькой, чтобы дождём да снегом не мочило. Лавочка маленькая вблизи, чтобы сесть да с ушедшим в мир иной побеседовать.
Вроде всё так, как у всех, да только не всё. Растёт возле могилки чудо чудное, диво дивное, дерево невиданное – верхушка в небо упирается, ствол – двоим не обхватить, вроде, на сосну похожее, только хвоя длинная цвета тёмно-зелёного.
Сидит Иван на скамейке, удивляется. И чувствует, кто-то в бок его толкает. Оглянулся, а это дед Лесовик.
- Здравствуй, Иванушка! Раньше с батюшкой твоим беседовал, теперь твой черёд пришёл. Послушался бы ты отца своего, были бы вы оба живы. Старших-то слушаться надо, они вперёд молодых знают, что впереди быть может. Сидишь ты сейчас вот, удивляешься, откуда это дерево диковинное здесь взялось? Прилетела сюда неведомо откуда птица синяя с лазурными крыльями, бросила зёрнышко, и за одну ночь выросло это дерево. Знай, Ванечка, что была твоя бабушка знатной знахаркой, травки собирала, вся деревня у неё лечилась. И сейчас люди к её могилке ходят, травку с её могилки рвут. А с тех пор, как дерево это появилось, приходит сюда человек добрый, но хворый, и вырастает на дереве шишка, на сосновую похожая, только очень большая, сбивать её не надо, сама упадёт, а орешки её все хвори лечат.
Поглядел Иван вверх и говорит:
- Так висит эта шишка, да больно высоко.
- Правильно, – отвечает Лесовик. – Я ж говорю, сама упадёт, тогда и пощёлкаешь орешки. И пройдёт твоя хворь, и сойдёт наговор от стрелы вражеской. А сейчас помянем твою бабушку кутьёй, да отломи мне хлебца духмяного, каким меня твой батюшка угощал.
- Да где ж я всё это возьму?
- Да вот оно всё здесь, на белом полотенечке лежит. И не сердись на Лешего моего, коего послал я тебя сюда затащить. А пока прощай!
Да и исчез, как будто его и не бывало. Тут и шишка, как с небес  свалилась. Сидит Иван, щёлкает орешки и чувствует – с каждым зёрнышком силы в нём прибавляются, тоска с души слетает.
Вернулся Иван во дворец прежним молодцем, по дороге в кузницу заехал, подковку согнул – силушку свою проверил. Матушка на него не нарадуется. Занялся он делами государственными, дружину свою на готовность проверяет. Одним словом, живёт так, как настоящему царю-государю положено.
Подходит как-то к нему сокольничий, спрашивает:
- На охоту бы съездить, царь-батюшка, от дел отдохнуть? А то загрустили соколы наши ясные, заскучали борзые в твоей псарне.
- И то правда – говорит Иван. – Пока мир да покой, можно и поохотиться
Леса кругом богатые, дичи много. Охота удалась, домой уж было собирались, откуда ни возьмись – олень, погнали его борзые. Охотники следом скачут, оглянулись:
- А где же наш царь-государь? Почему отстал? Может, заплутал?
Тут уж не до оленя, искать начали. А Иван сам не понял, как очутился один на лесной поляне. И такую он вдруг усталость почувствовал, словно не он за оленем гнался, а наоборот. Спешился он, прилёг на травку зелёную и тут же заснул. И снится ему сон удивительный, будто стоит он на берегу у моря синего, волны плещутся, чуть не ноги его задевают, и нет никого рядом, ни людей, ни жилья. Смотрит вдаль и видит – мчится к нему лодочка-самоходочка, без вёсел, без гребцов, без всяких парусов. Подплыла к берегу, чуть не в ноги ему уткнулась, приглашает – садись, мол. Куда денешься, не откажешься.
Сел Иван в лодочку, и помчала она его по морю-океану неизвестно куда. Долго ли коротко, подплыли они к островочку малому, пустынному. Вышел он на берег, а лодчонка тут же исчезла. Только подумал Иван: «И зачем я здесь?», как забурлила гладь морская, и поднялся из глубины сам царь морской – Посейдон. Со своим трезубцем.
- А затем ты здесь, добрый молодец, что хочу я подсказать тебе, как избавиться от морских разбойников, что грабят твоё царство, и батюшку твоего загубили. Самому мне эти пираты морские надоели, кораблики их топлю – новые строят. Остров, на котором они обосновались, расколоть да потопить не могу. Покорили они местный люд, можно сказать, в рабов превратили. Жалко мне их губить вместе с разбойниками. Надо победить их на их же острове, чтобы ни одного не осталось. И сделать это должен ты вместе с богатырём, который появится в твоём царстве. А чтобы всё случилось так, как я сказал, собери своих охотников, и поезжайте охотиться на восточную границу своего царства. Стоят на той границе горы высокие, не перейти их человеку, да и птице не перелететь. Поохотитесь там в горах да в лесах, а ночью выйди тихонько из шатра, оседлай коня и скачи вдоль гор, пока не окажешься возле большой пещеры, войди в неё…Что будет дальше, узнаешь сам.
Погрузился владыка морской в пучину, успокоилось море, и лодочка-самоходочка к берегу приткнулась. Сел в неё Иван, и помчались они обратно. Не успел он из лодочки выйти на берег, как почувствовал, что кто-то трясёт его за плечо.
- Ты жив, царь-батюшка, или помер?
- Жив, как видишь, только притомился сильно и уснул.
- Слава Богу! – говорит сокольничий. – А мы подумали, заплутал ты, беспокоились, как бы зверь какой на тебя не напал.
- Всё хорошо, – отвечает Иван. – Возвращаемся домой.
Быстро сказка сказывается, да не скоро дело делается. Что-то разбойнички притихли, давно их не беспокоят, видать, другие государства разоряют. Об этом и Посейдон ему говорил. Не выходил из головы у Ивана сон этот удивительный. Да и сон ли это? Всё, как наяву, было. Решил Иван рассказать всё матушке, посоветоваться, она ведь Василиса Премудрая.
Послушала его царица и говорит:
- Думаю я, сынок, дело это доброе – себе поможешь и другим. А как да что будет, время покажет. Волков бояться – в лес не ходить.
- Спасибо тебе, матушка родная, царица наша мудрая. Так я всё и сделаю, благослови меня.
Недели не прошло, и поехал Иван со своими охотниками к восточной границе. Путь был неблизкий. Доехали, лагерь разбили, поохотились. А ночью вышел он из своего шатра, оседлал коня и поскакал вдоль гор, как во сне ему было велено. Скачет ночь, скачет день, ещё ночь, и ещё день. Лишь на третью ночь оказался он возле глубокой пещеры в горах. Коня отпустил на волю, а сам вошёл в пещеру.  Дошёл до середины и почувствовал, как выскочили из ножен кинжал и сабля, и оказались на потолке пещеры
«Обезоружили меня, – подумал Иван. – Но раз пошёл, пойду дальше». И шёл он, пока не упёрся в каменную стену, но только дотронулся рукой до неё – раздался грохот, раздвинулись гранитные глыбы, и оказался он на пороге другой пещеры, узкой, длинной. И лишь в самом конце её был виден свет.
- Значит, выход есть отсюда, – подумал Иван и перешагнул порог.
Шёл недолго, но и не коротко. Любому пути конец бывает. Дошёл до выхода. Господи! Красота-то какая! Светит солнышко ясное и тёплое, прямо от гор трава зелёная до самого тёмного леса, ему даже голоса птах ранних послышались. Хорошо!
Осмотрелся, глянул налево – никого, а направо-то посмотрел и струхнул, хоть не из робкого десятка был. Недалеко от него стоит на задних лапах огромный медведь и пристально на него смотрит. Рука к поясу потянулась, а кинжала-то нет, и сабли тоже. Врукопашную что ли с ним сражаться? И слышит вдруг голос человеческий:
- Не сражаться пришёл я сюда, а чтобы проводить тебя к царице нашей, было её позволение через горы тебя пропустить.
- И как это ты, зверь лесной, мысли мои услышал, ведь слов этих я вслух не сказывал?
- Зачем мне слова, коль я мысли твои слышу. Не болтать я с тобой пришёл, а приказ царский выполнить, провожу тебя до дворца, как было велено.
- На двух лапах пойдёшь? – спрашивает Иван.
- Да нет, на четырёх, оно мне как-то сподручнее.
Дошли они до леса, и долго шли по широкой просеке, пока не вышли на поляну. И такая она большая, конца краю не видать, а в конце её уже не лес, а горы маячат, правда, не такие высокие, через которые Иван прошёл в это загадочное царство.
И виден недалеко дворец. Дворец не дворец, а чудо чудное, диво дивное, нигде такого Иван прежде не видывал. Вокруг него сад, а деревья и цветы в нём тоже диковинные, ограды не видать, а ведёт ко дворцу тропинка, золотым песком усыпанная.
Подошли ближе, смотрит Иван и дивится: как огромен дворец и прекрасен! Стены белокаменные из мрамора, сквозь которые лучи солнечные проходят, окна из хрусталя горного, на трёх башнях шпили рубиновыми звёздами украшены, крыльцо высокое из малахита зелёного, двери во дворец двустворчатые из золота чистого.
«Какое ж здесь всё великое, – подумал Иван. – Может, и живут в нём не люди, а великаны».
Но в сей момент распахнулись двери дворцовые, и вышла на крыльцо царица – высокая, но роста обычного, человеческого. А красавица такая, что Иван от восторга за сердце схватился, ёкнуло оно, бедное, от такой красоты. Брови дугами, соболиные, глаза, что небо синее, губы, что лепестки роз, нежные, чуть приоткрытые, жемчуг зубов кажут. Кожа тонкая, лёгким загаром покрытая, а коса, цвета пшеницы спелой, до пола струится. В ушах серьги изумрудные, на пальчике кольцо необыкновенное, голубым светом переливается. А одета она просто – в сарафан льняной, блузку белую, цветами расшитую.
- Выполнен приказ твой, матушка, – молвил медведь и тут же исчез.
Поклонился Иван царице, а та говорит:
- Приветствую тебя, царь-государь царства тридевятого! Царица я царства таёжного тридесятого и величают меня Марьяною. Будь гостем в царстве моём. После дальнего пути окунись в бассейн мой, испей водицы из источника заветного – всю усталость твою враз снимет.
Махнула она рукой с колечком, появились две девушки, как и царица, в льняных сарафанах. Прошли они по саду к бассейну из мрамора розового, на краю его статуя девушки из того же мрамора, держит она в поднятых кувшин узкогорлый, в сторону бассейна наклоненный, только не льётся из него вода, да и бассейн пустой, и тут же исчезли.
Разделся Иван, стал по ступенькам в бассейн спускаться, едва ногами дна коснулся, наполнился бассейн водой прохладной, а из кувшина тонкой струйкой полилась водица. Искупался он, водицы испил и почувствовал, как ушла усталость, и вернулись силы к нему. Только вышел он из этой прохладной купели, упало ему на плечи полотенце пушистое, и лежит одежда его ухоженная, словно новая.
Только успел одеться, а вот они рядом – девицы-красавицы. Вернулись они ко дворцу, вошли в зал с окнами хрустальными, падают сквозь них лучи солнечные на полы малахитовые, из того же камня колонны зелёные подпирают потолок из лазурита. В центре потолка светильник из лунного камня. Наверх ведёт широкая лестница из малахита.
Подвели его девушки к дверям горницы – резные они, серебряные. Шагнул к ним Иван, раздвинулись они, и оказался он в горнице. Посредине стол овальный огромный, из дерева ценного, с двух сторон стулья на трон похожие. Тут появилась Марьяна и приглашает его за стол садиться.
Удивляется Иван: «Стол-то пустой, где ж угощенья?»
Поняла Марьяна, чему гость удивился. Рукой махнула – и накрыла стол скатерть-самобранка, и каких только яств на ней не было! Были даже такие, коих Иван и не пробовал.
Были здесь и напитки разные. Возле него и царицы кубки стояли с короной царскою. Подумать не успел гость, что слуг в зале не видно и кто ж прислуживать им будет, как подняла рука невидимая кувшин с медовым напитком и наполнила их кубки.
- За встречу, гость дорогой! – сказала Марьяна. – Долго ждала я её. Всё знаю я про твоё царство, а о своём поведаю тебе сегодня.
- И чем же твоё царство-государство от других отличается?
- Отличается, – говорит Марьяна, – ещё как отличается. На всей земле нет больше другого такого.
- Откуда-то знать тебе про другие царства-государства? – молвил Иван.
- Слыхать, может, и не слыхала, – отвечает царица. – А видать кое-что – видывала. Хочешь, и тебе покажу?
- Ну, что ж, – говорит Иван, – сможешь, покажи, не откажусь посмотреть.
Махнула, как всегда, Марьяна рукой с колечком заветным, и появилось на столе блюдце зеркальное.
- Смотри, Иванушка, на своё тридевятое царство.
И пустила она по блюдечку золотое яблочко. Катится оно по кругу, и проплывает перед Иваном всё царство её – поля, леса, реки, озёра, города и сёла, берега морские, а вот и дворец его. Матушка на крыльце стоит, улыбается.
Дивится Иван чуду такому, не знает, уж верить ли очам своим или не верить. А Марьяна смеётся:
- Верь, верь, Иванушка. Может, царство своё ты не признал или матушку?
- Признал, признал, – отвечает. – Истинную правду твоё яблочко показывает. Значит, любое царство земное может показать твоё блюдечко?
- Может, – отвечает Марьяна.
- А твоё тридесятое тоже в нём покажется?
- Покажется, только смотреть придётся долго, слишком оно велико. А вот сказать-то могу покороче.
- Так поведай, – говорит Иван. – Долго ли коротко, слушать не устану.
- Ну, коль так, то слушай… Раскинулось оно от сих гор высоких с запада на восток до самого моря-океана. А от юга на север до океана ледовитого. Острова на том океане и горы на нём ледяные. Половина года длится там день, другая половина – ночка тёмная, мороз да снег. Всё белым-бело, и медведи там живут белые. А на одном острове берлог множество, и родят в них медведицы детёнышей своих.
- Неужто такое бывает? – удивился Иван.
- Бывает. А на востоке на море бескрайнем такие рыбы плавают, что на спине цельное село уместиться может. И горы в моём царстве высокие, и озёра глубокие, и реки быстрые, есть и поля широкие, города и сёла, а уж леса такие, что с одного края до другого не один год идти надобно. Реки в царстве моём песок золотой несут, а уж какие богатства земля таит в царстве моём тридесятом, что и пересказать невозможно.
Есть там даже камень чёрный, от огня загорается, греться от него можно. Богаты горы наши камнями драгоценными, в иных местах горный камень всякое железо к себе притягивает, и ни один вооружённый человек пройти сквозь них не может.
- А уж это, – говорит Иван, – на себе я испытал. Лишь в гору вошёл, тут же и кинжала и сабли лишился.
Опять смеётся Марьяна:
- Хороши у нас стражники на западе. Только не они главные, есть у нас и другие, коих в других странах не имеется.
- Почему же? – вопрошает Иван.
- А потому, – отвечает царица, – что и люди те от нас отличаются. Не могут они, как мы, жить в дружбе и согласии с братьями нашими меньшими. Полно в наших реках и озёрах рыбы, а в лесах дичи, а оберегают их и нас тоже кошки благородные – тигры, пантеры, леопарды, барсы, рыси. Везде они царствуют – в горах, в степях, в лесах дремучих. Дружат они с людьми, границы наши оберегают, живность всякую охраняют, чтоб зазря-то не истребляли, брали только, сколько для еды надобно. Общаются меж собой они на расстоянии, мысли друг друга прочитывают, кое что и в наших головах прочесть могут. Научились уже и слова молвить, можем мы и говорить с ними при надобности.
А в таёжных местах да на севере медведи царствуют бурые да белые. Там они хозяйничают, всё они могут, помощники хорошие. Между собой так же, как и кошки, общаются, а уж язык-то наш лучше кошек знают и вполне могут с нами разговаривать. И стражи замечательные.
Удивляется Иван:
- Что ж вам и войско не надобно теперь?
- Почему? Ежели понадобится – соберём. И оружие дадим такое, о котором ни в одном царстве и не слыхивали.
- А часто вам воевать приходилось?
- Не воюем мы сами. Зачем нам воевать? Земли у нас много, и всего на ней предостаточно. Ведь люди из-за неё, в основном, и ссорятся. А помочь соседям добрым, если попросят, помогаем. Только братьев наших меньших послать туда не можем, потому и войско собираем.
- Ну, что ж, теперь и я всё знаю о твоём тридесятом царстве.
- Не совсем ещё всё, Иванушка. О царстве, может, и знаешь, а обо мне и семье моей царской не ведаешь. Царица я царства таёжного. А царствую я вместе с царицей гор, сестрой моей единокровной, Горяной.
Когда-то, давным-давно, в небольшом селе таёжном, в семье знатного охотника, дочь росла единственная, красавица, какой свет не видывал. Любили её родители и берегли пуще глаза своего. В гости к ним никто не захаживал, в город или село её не пускали, боялись, как бы кто на красоту такую не позарился. Женихов ей не искали, молодая ещё слишком.
Гуляла дочка в своём лесочке, иногда в ближайшие горки захаживала, травки лечебные собирала, матушке своей знахарке помогала снадобья готовить. Весной по утрам песни соловьиные слушала, в лесном озере купалась, с русалками дружила, с водяным, с лешим да с кикиморами иной раз словечками перебрасывалась.
С лесной феей встречалась, та частенько её предупреждала:
- Слушайся батюшку своего, далеко от дома не хаживай.
- Кого ж бояться мне? – говорила девица. – Нет здесь никого, сюда даже охотники не захаживают.
Случилось однажды, собирала она в горах травки майские, самые для лекарств полезные. И увидел её царь – владыка гор. Загорелось  любовью великой сердце его каменное. Знал он, что добром не отдаст отец дочь свою ему – старцу каменному.
Подкараулил он её как-то в горах. День был ясный, солнечный, любовалась она цветочками первыми, весенними, как вдруг загремел гром. Только не гром это был небесный, а раскололась пред нею скала огромная, и очутилась она в горнице высокой из хрусталя. Испугалась, стоит, боится шевельнуться. Оглянулась вокруг, нет никого, только она сама в слюдяном зеркале отражается. И послышался голос громкий, слова эхом от стен повторяются:
- Не бойся меня, красна девица. Раскалила ты моё сердце каменное любовью к тебе великою. Потерял я вечность и стал сродни человеку. Теперь через сто лет превращусь я в бриллиант – алмаз гранёный. И буду стоять здесь в горах сам себе вечным памятником. А эти сто лет могу я жить жизнью человеческой. И приглашаю я тебя, красавица, погостить в царстве моём горном.
Раздвинулась перед ней стена хрустальная, и вышел оттуда добрый молодец, стать своей на богатыря похожий. Лицо светлое, глаза ясные, волосы тёмные, слегка сединой посеребрённые. Протянул ей руку:
- Идём, милая девушка, покажу тебе изнутри красоту гор моих.
И повёл он её по залам, и каждый из них был из какого-то камня драгоценного, и числу их не было конца края.
Устала она. И тут же появилась перед ними скамья мраморная. Сели отдохнуть, и спросил он у неё:
- Как же звать-величать тебя, красота ненаглядная?
- Поляной батюшка с матушкой величают. А кто же ты такой, я тоже не ведаю.
- Горец я вечный был. Теперь уже не вечный. Оживила любовь сердце моё каменное, и определился мой век столетием. И не жаль мне вечности, если проживу я свой век с тобой, любимая.
Посмотрела Поляна в глаза его ясные, и дрогнуло её сердечко нежное. И сказала ему Поляна слова, которые наполнили его радостью и счастьем.
- Люб и ты мне, добрый молодец. Только не хочу я жить в этой красоте  каменной. Привыкла я к воздуху вольному, к солнышку ясному, и чтобы будили меня птицы по утрам своей песнею.
И построил он ей дворец возле гор этих великих. Жили они долго и счастливо, и родила Поляна двух дочерей. Старшая была похожа на отца своего, назвали её Горяной. И стала она владычицей гор. А младшая – Марьяна, царицей таёжной.
Не одна живёт Горяна в своём царстве, пускает она в своё царство горное мастеров великих. Одни приходят, чтобы поучиться чему-то у тех, кто давно там находится, другие, чтобы своё искусство показать. И делают они там вещи необыкновенные, такие как блюдца зеркальные, как перстень, что на пальчике моём, и даже подковки серебряные для сапог-скороходов. Ткут и скатерти самобраные из нитей золотых да серебряных. Думаю, смогут они и корабли летающие сделать, и оружие никем не виданное.
- Скажи мне, Марьянушка, – говорит Иван – значит, дворец этот отец твой построил?
- Именно так, гость мой дорогой.
- А сестра твоя, дева каменная – вечная царица горная?
- Вечная, – улыбнулась Марьяна. – Пока сердечко её от любви не расплавится.
- Интересно, – говорит Иван, – выходит, что на рубежах и границах твоих кошки да мишки хозяйничают? А законы для них ты сама издаёшь или как?
- Нет, – отвечает Марьяна. – Законы сама природа пишет. В лесах: закон – тайга. Знает она, что обитателям её надобно. А хозяин – медведь, он следит, чтобы законы те соблюдались. Чтобы не люди, не хищники больше, чем для жизни и пропитания зверья не губили. Так же и кошачье племя.
- Понятно, – молвил Иван. – Ну, а как же реки, озёра, моря и океаны?
- А так же, Иванушка. Всё у нас природе подчинено. Видать, мало ты с природою общался. В лесах охотился, в реках и озёрах рыбку ловил, на болотах клюкву собирал – видать, это и все твои знания. А кто там живёт, как там живут, не знаешь и не ведаешь.
- А вот и знаю – говорит Иван. – На болотах у нас водяные да кикиморы, они меня от смерти неминучей спасли, когда был я ещё несмышлёнышем. А в лесу дед Лесовик, уж такой мудрец, всё наперёд знал и предвидел. Отцу моему помогал, и меня оделил мудростью своей, на путь правильный направил. Притомился я как-то на охоте в его лесу заповедном, прилёг отдохнуть, и устроил он мне во сне встречу с самим Посейдоном. Не было бы сна этого, не было бы и встречи нашей с тобой, Марьянушка.
- Вот видишь, – говорит Марьяна, – значит, и в вашем царстве меньшие братья наши дружили бы и общались с вами, да видать, сами вы не пытались с ними подружиться.
- Знать, права ты, царица таёжная, тому пример – царство твоё необыкновенное.
- Долго мы с тобой пробеседовали, – молвила Марьяна. – Может, посумерничаем да прогуляемся перед сном по саду моему волшебному?
Вскорости спустились они в сад. Сверкает под ногами под светом лунным песок золотой, коим дорожки усыпаны. Светлячки в воздухе летают, словно звёздочки крохотные светятся. Музыка слышится непонятно откуда.
- Откуда музыка? – удивляется Иван.
- А это цикады на скрипочках наигрывают, – смеётся Марьяна.
- И где же они?
- А на деревьях среди листочков прячутся.
- Видно, ростом невелички, – говорит Иван. – И на кого ж они похожи?
- А на сверчков запечных, только с крылышками. Слыхал про таких?
- Слыхал, – говорит Иван. – В деревнях за печкой живут, тоже наигрывают песни по вечерам. Что-то в саду твоём комары не летают, не пищат, не кусают, а ведь тут лес рядом и озеро недалече.
- А потому, – говорит Марьяна, – есть в саду моём цветочки, что на комаров охотятся.
- Как охотятся, коль они цветочки, не летать, не бегать не могут?
- А зачем им это? – говорит Марьяна. – Открывают они зев свой пошире, и исходят из него лучи тёплые. А на тепло летят комарики стайками. Они и человека кусают потому, что тепло от него идёт. Это бабочки на свет летят, а комариков тепло к себе влечёт. А чувствуешь ли ты, гость мой дорогой, какой аромат в саду моём?
- Ещё бы! – говорит Иван. – Конечно, чувствую.
- А это раскрывают свои бутоны ночные красавицы. Жаль, Иванушка, что уезжать решил ты завтра с восходом солнышка, а то услышал бы, как будят меня своей песней соловушки, как трепетно поёт свои песни жаворонок, звенят в саду цветы – голубые колокольчики, кивают головками розы, росой умытые. Есть в этом саду и яблони с золотыми яблочками, и другие чудеса.
- Чудесный сад и чудо-дворец построил отец твой для царицы сердца своего.
- Да, – говорит Марьяна, – была меж ними любовь великая. Может, до озера дойдём? – приглашает Марьяна. – Светло-то как!  Луна светит, словно солнышко остывшее. В такие ночи русалки в озере плещутся, и хор лягушачий песни им поёт.
- Нет, – говорит Иван. – Зачем мне русалки холодные, когда рядом со мной такое, как ты, солнышко ясное. Разбудила ты, Марьянушка, сердечко моё, полюбил я тебя и прошу стать царицей сердца и царства моего.
- Люб и ты мне, Иванушка. Полюбила тебя, когда увидела впервые в блюдечке зеркальном, потому и пригласила в царство своё.
Сорвала Марьяна с дерева золотое яблочко, вернулись они во дворец, разломила она яблочко на две половинки, одну отдала Ивану, а другую взяла себе.
- Значит, вместе мы с тобой одно целое.
Достала она  из заветной шкатулки колечко и надела его на палец Ивана.
- Это кольцо отца моего, а у меня на пальце кольцо моей матушки. Вот оно – благословение родителей. Колечки эти непростые, на каждом есть крохотный бриллиантик, память от отца моего. Дотронешься, и исполнится самое заветное твоё желание. А свадьбу мы сыграем во дворце матери твоей Василисы Премудрой.
- Хорошо – согласился Иван. – Одно меня беспокоит, как охотников моих домой переправить, беспокоиться они будут – куда их царь-батюшка подевался?
- Дело поправимое, – молвила Марьяна. – Переправим мы охотников твоих вместе с конями домой, и отсутствие твоё они не заметят.
Как сказано было, так всё и исполнилось. Закрыл Иван глаза, а когда открыл – стояли они с Марьяной на крыльце дворца его, и встречала их матушка родимая. Со слезами радости обняла Василиса сына любимого, невестку свою будущую.
- Здравствуйте, дети мои! Ждёт вас застолье свадебное, гости знатные уже прибыли, и народ царства твоего преисполнен радости. Не меньше меня ждали люди, когда найдёшь ты счастье своё, половинку свою заветную, и подаришь царству наследника.
По всему царству накрыли столы для народа, вина лучшие катили бочками, чтоб веселился и радовался народ и желал счастья государю с государыней.
Делу – время, потехе – час. Отпраздновали событие великое, а впереди ждали их дела большие. Вести тревожные пришли с границы западной, скликал Иван дружину свою, а Марьяна вернулась в царство своё таёжное, чтобы обратиться к Горяне за помощью. Обещала Ивану, что будет ему подмога  от сестры её царственной, чтобы подавил он врага ненавистного.
Поздравила Горяна сестричку любимую:
- Счастья тебе, Марьянушка! Судьба соединила не только тебя с Иванушкой, но и два царства-государства. Принесла ты ему в приданное царство своё таёжное. И горы мои не разъединяют вас, а наоборот – соединили. Раз одно теперь у нас государство, то и мастера мои горные постараются для блага общего. Переправлю я их на западный берег царства нашего, чтоб одни построили корабли, коих мир ещё не видывал, а другие заготовят стрелы огненные, чтобы встретил Иван врагов во всеоружии.
И умелец мой, мастер, построил-таки корабль воздушный, что лететь может по небу, словно птица. А ежели туго придётся, смогут мои умельцы горные сделать шары из камня особого. Если бросить такой шарик с высоты, на том месте, куда упадёт он, ничего не останется, всё в пыль обратится. Не устоят перед ним никакие крепости, из чего бы их не построили. А на людей они не действуют, поэтому и нужны стрелы огненные, в сражении без них не обойтись. Бросать эти шарики можно с корабля летучего. Секрет этого оружия умрёт вместе с мастерами моими горными.
Лишь успело солнышко трижды с востока на запад прогуляться, а мастера уже корабли на западе строили, а дружинники Ивана учились стрелы огненные из луков пускать. И так встретил град Иванов с его крепостью гостей непрошенных, что повернули они ладьи уцелевшие в сторону острова своего далёкого.
Ликуют все на кораблях Ивана, победе радуются. А Иван призадумался, стоит у борта корабля, и забурлило вдруг море, и даже гром загремел на ясном небушке, и поднялся из глубин Посейдон со своим трезубцем, как когда-то во сне.
- Здравствуй, Иванушка! – загремел его голос громче грома небесного. – Правильно подумал ты, Иванушка, преследовать бы врага нужно и уничтожить в его же логове, чтоб никого больше они не беспокоили. Да только нет у тебя гребцов, ни ветра попутного, но есть у тебя на каждом корабле мастер, что корабль этот построил. Он тебе и покажет, как это делается.
- Спасибо тебе, владыка морской!
- Спасибо твоё принимаю. А тебе скажу спасибо, когда исполнится то, о чём я просил когда-то.
Подозвал Иван к себе мастера:
- Скажи-ка мне, дорогой, а может ли корабль твой врага преследовать, если нет гребцов и ветра попутного?
- Конечно, может – говорит мастер. – Есть внутри корабля сердечко железное, на замочек закрыто, вот тебе ключик от него. Повернёшь всего раз, застучит оно и начнёт толкать корабль с большой силою. А куда, каким путём плыть кораблю, твоё дело указывать, руль на корабле имеется, штурвал называется. Поставь к нему рулевого, а хочешь – сам стань.
И решил Иван сам всё испробовать. Влево, вправо поворачивает, по прямой курс поставит – бежит кораблик, куда требуется. Чудо чудное, диво дивное! Плыви, куда хочешь, и ход быстрый, любого догнать может. Поставил Иван на всех кораблях рулевых, и решили они преследовать врага ненавистного, на вёслах те ушли недалече.
Далеко оказался этот их разбойный остров. А уж какой огромный, за два дня не объедешь. Одна треть острова заросла лесом густым, жилья не видать, одни землянки, и обитают там племена супостатами туда загнанные. На остальных берегах крепости неприступные построены, жилища на острове каменные, а в горах пещеры златом-серебром и разным добром награбленным наполненные. Огромные богатства накоплены, а им всё мало, продолжают другие страны грабить.
- Ну, что – говорит Иван своей дружине – пришёл час расплаты для нечестивых.
Окружили они остров на кораблях своих, да только прячутся враги в крепостях, из бойниц постреливают. Посылают стрелы в ответ и воины Ивановы, да не так просто попасть в эти щёлки малые.
- Потребуется нам помощь, други мои, – говорит Иван. – Отлучусь я ненадолго, вернусь в одночасье, и уничтожим мы крепости вражеские, некуда будет врагам укрыться.
Нажал он на камешек в колечке и очутился во дворце Марьяны. Обняла она его:
- Соскучилась! Случилось что у вас?
- Случилось, – отвечает. – Помощь сестрички твоей, Горяночки, нужна нам. Пусть отправит корабль свой небесный с шариками.
- Конечно – говорит Марьяна. – Пошлёт она тебе ещё помощи, как обещала. Видно, и правда, тяжело вам приходится.
- Спасибо, солнышко моё ясное! Сестричке передай благодарность мою.
Поцеловал он жену любимую, нажал на камешек, и вновь на корабле оказался. Посмотрел на небо, а корабль, похожий на птицу железную, уже к острову подлетает. И полетели с него шары каменные на крепости вражеские. И тут же рассыпались они, не сказать даже, что в песок мелкий, а скорее, в пыль дорожную.
И не стало защиты у войска вражеского. Летели с кораблей стрелы огненные, и скоро не осталось на острове ни пиратов, ни разбойников и разной другой нечисти.
Смотрит Иван, опять море волнуется. «Не зря, – подумал Иван, – не зря».
И точно, громыхнуло опять в небе, и вот он – владыка морской, давно не виделись.
- Угадал, Иванушка! – громыхнул он смехом своим. – Вот теперь прими мою благодарность. Сейчас смою я волной всю грязь и пакость с этого острова. И пусть живут на нём, как жили прежде, люди добрые.
- Как же так, владыка морской? – говорит Иван. – А где же тот богатырь, который должен был появиться, как ты сказывал?
- Не догадался? – опять громыхнул смехом Посейдон.
- Не догадался, – говорит Иван.
- Ты и есть тот самый богатырь земли русской!
Освободили они пленников, что столько времени томились в неволе, вместе с мастерами горными помогли жильё каменное построить, крепости для защиты острова. Отплыли они в государство своё великое и отпраздновали победу.
- Матушка моя любимая, – обратился Иван к Василисе Премудрой. – Притомился я от трудов ратных, побудем мы с Марьяной во дворце её белокаменном, поблагодарим Горяну. Она с нами победу не праздновала, а помощь её в этой битве великой была огромная. Ты не скучай без нас, мы ненадолго.
- Конечно, – говорит Василиса. – Конечно, детки мои ненаглядные. И поклон мой с благодарностью сестричке твоей, Марьянушка.
И вот Иван с Марьяной в её чудо дворце. С Горяной повидались, а перед сном до озера дошли, по саду её волшебному прогулялись. Поднялись на крыльцо, а Иван и говорит:
- Послушай меня, Марьянушка. Поженились мы с тобой, и сразу двух царств не стало – ни тридевятого, ни тридесятого. Одно оно у нас теперь. А как звать-величать его будем?
- Не знаю, – говорит Марьяна. 
- Так что же делать?
- Давай подождём. Может, присниться оно нам, и само об этом скажет.
Проснулась ночью Марьяна не от шума-звона, а от тишины торжественной, забилось её сердечко. Что за торжество такое? Словно чудо великое свершиться должно.
Подошла она к окну открытому, луны нет, небо тёмное, только звёздочки между собой перемигиваются. Смотрит на небо и глаз оторвать не может.
И вдруг появляется на небе лицо женщины красоты небесной, вокруг головы её ореол из лучей лунных. Смотрит она на Марьяну, улыбается. И зазвучал голос на тихую музыку похожий:
- Марьяночка, дочь царя горного! Жили вы с Иваном с надеждой на встречу, пришла к вам любовь, соединила вас и два царства. Есть теперь одно, соединённое любовью – великое могучее царство-государство, над которым никогда не будет заходить солнце. Окунётся оно на западе в море холодное, а утром поднимется на востоке океаном умытое.
Была у вас Надежда, пришла Любовь, придёт и Вера. И будет царство ваше великое всегда под покровом моим.
- Кто же ты, милостивая? – спрашивает Марьяна.
- Царица я, – прозвучало в ответ. – Только не земная, а небесная.
- Значит, знаешь ты, – говорит Марьяна, – как звать-величать царство наше?
- Вы сами назовёте его. Встаньте завтра с восходом солнца, войдите в свой волшебный сад, возьмите три первые буквы от первого слова, произнесённого твоим супругом, соедините их с тремя первыми буквами второго слова, и прозвучит оно – имя царства вашего.
Перестал звучать голос, и стало небо тёмное, как прежде, только звёздочки мерцают.
- Вставай, Иванушка – разбудила она утром супруга. – Всходит солнышко ясное, пойдём его встретим.
Спустились они в сад, подошли к розам своим любимым. Смотрит Марьяна и удивляется:
- Кто розы бриллиантами осыпал?
- Роса сияет от первых лучей солнечных, – говорит Иван.
И рассмеялась Марьяна:
- Иванушка, вот и назвал ты имя нашего царства-государства.
- Когда?
- Да только сейчас. Ты сказал, что роса сияет. Сложи первые три буквы от первого и второго слова – что получится? РОССИЯ!
- Так тут же две буквы «С» получается в середине, – говорит Иван.
- Ну и что же? Это даже красивее звучит. Россия! Россия!
- Так, значит, всё-таки приснилось оно тебе, Марьянушка?
- Приснилось, Иванушка, приснилось! Россия!
Тряхнула она розу, и осыпалась роса ей в ладошку бриллиантами. Посмотрела Марьяна на них и говорит:
- А это подарок от отца моего – царя горного.