Солнце в яблоке, или продолжение следует

       Наше время ушло. Хотя нет, немного не так. Оно прошло мимо и никогда не было нашим. И это уже точно не так.
       Берег моря. Зима. Здесь совсем никого нет. И поэтому я именно сюда раз за разом прихожу подумать о прошедшем мимо времени. И всё это потому, что  просто думать об этом мне уже мало. Мне вдруг невыносимо хочется с кем-то поговорить. Одной себя стало уже не хватать. Но довериться людям я ещё не могу. И поэтому море. Оно может слушать и говорить, задавать вопросы и одновременно на них отвечать. Волна накатывает и отступает, словно спрашивает и отвечает. Порой я могу даже различить слова. Это как лица из прошлого. Они то появляются, то вновь пропадают в глубинах моей памяти. А ведь вспомнить есть что и есть о ком.
       Моя первая страница воспоминаний. Она не будет грустной. В ней живёт солнечное детство. Такое загоревшее, конопатое, как и сам летний день, приходящий рано, когда дети ещё спят, и уходящий поздно, когда они уже спят. И вот в середине было оно, моё конопатое, улыбчивое детство. Просыпалось оно, когда взрослые успевали устать от утренних дел. Их начинал смаривать предобеденный сон. И именно в это время моё детство начинало шалить и гоняться с котом. При всём этом кот совсем не против был погонять вместе со мной за солнечным зайчиком. Правда, он всегда создавал видимость, что просто делает мне одолжение. Мой огромный пушистый кот. Совсем как лев. С такой же опушкой из шерсти на шее. Вот только рычал он протяжнее и тоньше, и поэтому на царя зверей не очень-то и тянул. Но зато он сильно походил на разбойника из придуманной мной истории.
       Мои первые приключения, в которых принимали участие кот-разбойник и конопатое детство, растерявшее добрую половину зубов. Правда, уставшие взрослые сказали, что вместо потерянных молочных зубов вырастут постоянные, настоящие, такие, как у них. Если бы знала я тогда, сколько принесут они мне боли и проблем, я бы точно уговорила оставить мне те самые, мои первые, зубки. Ведь, даже расставаясь со мной, они меня щадили и оставляли после себя маленький подарок под подушкой. Это были мои первые друзья, об уходе которых я жалела, но очень ждала, что же будет потом.
       А потом мой кот разбил чашку, и солнечный зайчик на полу превратился в грозовую тучу размером с бабушку. В моё детство пришла тишина и суровый бабушкин взгляд. А ещё тугое полотенце, которое всё никак не могло решить, с кого же начать: с кота-разбойника или конопатой девчонки с кудряшками. Туча замешкала, и наша банда, во все шесть лап шлёпая босыми и поскрябывая мохнатыми, понеслась наутёк. Ведь в мире под названием «детство» было место, куда ни большая туча, ни грозное полотенце не смогли проникнуть. То самое место, где моё счастливое детство иногда тихо плакало от царапин и синяков, а ещё от своих детских обид.
       Детские обиды. Какие они были горькие тогда и какими крошечными они кажутся мне теперь! Ведь обиды и царапины взрослых совсем другие. Они попадают прямо внутрь сердца, оставляя там незаживающие рубцы, которые совсем невозможно залечить, над которыми нельзя просто поплакать в укромном месте. Да и нет больше такого места. Оно было только в детстве. А вот взрослым туда хода больше не будет. Думая об этом, я вдруг начинаю чувствовать себя той самой тучей с полотенцем в руках. Вот только самой от себя не спрятаться...

       Моё укромное место. Его давно уже нет. Оно стало золой и пеплом в костре. И сегодня словно вновь я вернулась в тот вечер, когда отец молча выкорчёвывал старые кусты смородины. Ведь именно под ними, среди сплетённых ветвей чёрной смородины, и был мой маленький заповедный уголок. Я помню, как ныряла в гущу листвы и смотрела сквозь неё на взрослый мир – мир, который был тогда не совсем понятен, но он жил и ради меня тоже.
       Звук топора – и старые ветки со стоном и скрипом разлетаются в разные стороны. Вдруг удивлённый взгляд отца и его обращение к маме: «Посмотри, а здесь кто-то живёт. Видишь, как примята земля?» Мама улыбнулась в ответ и махнула рукой в мою сторону, тихо сказав: «Она. Разве ты ни разу не замечал, как наша девочка прячется от всех в этом укромном уголке? Тут её собственный мир. Но пора взрослеть. Впереди школа».
       Школа. Странный мир, в который привели меня взрослые, нарядив в тёмное платье и фартук. Их цвет мне не понравился, и за все годы учёбы я так и не смогла полюбить школьную форму. Мне казалось, что детей нужно одевать в праздник. Но праздник закончился... Я не умела читать. А ещё буква «эр». Она мне не поддавалась. Я смотрела на то, как у всех звонко играет кончик языка и поёт этот звук. А у меня никак не получалось заставить его работать. А ещё буквы… Как можно отличить одну от другой? И даже такая красивая книга, как «Букварь», превратилась для меня во врага. Читать я, конечно, научилась. Но этот самый «Букварь» я изрезала на картинки, убрав все буквы. Правда, уже после того, как научилась читать.
       Первые дни в школе были сложными. Ведь в созданный мной самой волшебный мир вошли палочки и крючки, которые никак не хотели ровно ложиться на строчку. А ещё вредные буквы... Звук «р» всё время старался стать звуком «л». И моя тарелка была «талелкой». Хотя чем ей это мешало? Хуже она от этого не становилась.
       Неудачи, они причиняли обиду. Мне срочно был нужен мой маленький мир, где я могла хоть на перемене укрыться от всех и тихо погрустить вдали от чужих глаз. И каково было моё счастье, что я его нашла. Почти такое же, как раньше. Только немного острее. Это были заросли шиповника в конце школьного огорода. Я ныряла под них, и мои вечно растрёпанные кудряшки цеплялись за колючие ветки. Время от времени они задевали лицо, эти самые колючки. Было больно. Но в миг этой боли я забывала про другие огорчения. Мой мир становился взрослее, и даже моё укрытие было не такое радушное. Оно цепляло и царапало, словно говоря: «Скоро тебе будет негде спрятаться и придётся за всё отвечать, глядя в глаза жизни. Прямо в её глаза».
       Глаза жизни. Они переменчивы и, в зависимости от обстоятельств, меняют свой цвет и выражение. Тогда это были глаза моей первой учительницы. Они были очень строгими. А ещё громкий голос. От её резкого крика моя правая рука совсем переставала слушаться и без этого кургузые буквы убегали со строчек. Годы прошли, а это осталось: резкий крик – и я ничего не могу удержать в своей правой руке. Она словно превращается во что-то существующее отдельно от меня.
       Но не всё было так грустно. Были друзья. А ещё вкусные обеды в группе продлённого дня. И моя бабушка, которая приходила меня встречать в зимние вечера. Когда завывала метель, она ждала меня у дверей школы, держа в руках огромную шерстяную шаль, в которую я помещалась почти целиком. Я была худенькой – меня можно было обернуть ею два раза. Тогда я обижалась на бабушку: я же уже взрослая, как и все. Но она укутывала меня на глазах у ребят, оставляя только щёлки для глаз, всё время повторяя: «Опять заболеешь. Ты же совсем чахлая. Тебе нельзя мёрзнуть». Тогда я очень смущалась всего происходящего. Лишь с годами поняла, как любила меня эта строгая женщина, моя бабушка Александра. И я шла с ней рука об руку, спрятавшись от ветра не только в большую шерстяную шаль, но и в её любовь, в её заботу.
       Школа. Вспоминая её, я всё думаю: «А хотела бы я туда вернуться?» Этот вопрос часто возникает в моей голове. И ответ всегда один: «Нет».  Мне не нравился цвет формы. А ещё мой почерк. Он совсем не хотел становиться красивым и правильным. И даже сейчас буквы живут какой-то особой жизнью: каждая сама по себе. Я потом ещё долго и много училась. Разные курсы. Два высших образования. Но всё это было потом. А пока первые школьные годы. Первые победы и неудачи. И колючее укрытие, которое заставляло быть осмотрительней и за малейшую невнимательность обжигало и царапало иголками шиповника в школьном саду.