Утомленное солнце

Есть выражение: «история рассудит». Это глупое выражение. Ведь историю пишут люди, а значит сегодня она рассудит так, завтра эдак, а послезавтра вообще никак.
Гораздо надежнее, если рассудит время. Единственно плохо, что пока время рассудит, уже не помнишь, о ком шла речь. Как сказал поэт: «Все пройдет, как с белых яблонь дым». Или, проще говоря: «Сик транзит глория мунди». Это очень грустный транзит. Еще хорошо, что придумали книги, а то бы мы не знали и имен. А так пожалуйста: Готфрид Бульонский. Кто это такой, не известно, остались только имя и фамилия.
Еще говорят, что время – фикция. Фикция, фикция, еще какая фикция! Поэтому не надо обижаться на то, чего нет. Не будем расстраиваться, а лучше улыбнемся, кисло и мудро: вот послушайте, какая история случилась с Поэтом Революции Владимиром Маяковским и неким Альвеком.
Сейчас мы не в состоянии даже вообразить себе, насколько велик был Владимир Маяковский в свое время. Публика его обожала, из каждого граммофона лились его стихи. Рев. поэты и литераторы сделали его своим знаменем и подняли его на щит. Они буквально пресмыкались перед его гением.
Естественно, Маяковскому завидовали. Так, Булгаков вывел его под видом Иванушки Бездомного в «Мастере и Маргарите». Это, конечно, не красит Булгакова.
Поговаривали, что Ильф и Петров тоже ему завидовали и поэтому вывели его под именем Ляпис-Трубецкой, но это просто легенда. На самом деле, под этим именем выведен поэт Осип Колычев, подлинная фамилия которого была Сиркис, но он подписывался старинной боярской фамилией Колычев. Этих старинных бояр истребил Иоанн Грозный, и тогда Сиркис взял себе их фамилию. А к Маяковскому Ильф и Петров ничего не имели.
Нет, Маяковский был велик, что ни говори.
Вот лишь несколько примеров.
Однажды Зощенко зашел в ресторан и сел за столик. Вдруг к нему неожиданно подсел Маяковский. Посетители шептались, кивали на Маяковского и показывали на него пальцем.
Заговорили о литературе. Владимир Владимирович искрометно острил, Зощенко, как обычно, мрачно молчал.
Вдруг Маяковский встал и пошел поиграть на бильярде – он любил грешным делом покатать шары, ведь ничто человеческое не чуждо даже гениям. Тем более, у Маркса о бильярде нигде нет.
И вот, Маяковский встал из-за стола, где он сидел с Зощенко и пошел поиграть в бильярд.
Зощенко, который все это время томился и вообще очень хотел домой в гостиницу, все же не смог себя заставить встать и уйти. Он говорил потом: «Ну кто я такой – молодой начинающий, и пяти лет не пишу, а тут – Маяковский! Как же это я уйду без разрешения?» …
А когда Маяковский уходил из гостей, почитав свои стихи, то гости долго сидели молчаливые, бледные, задумчивые и лишь потом тихонько расходились по домам, чтобы там сразу же записать это событие в дневник, в назидание потомству.
И вот, представьте себе, в одну и ту же эпоху с этим поэтическим исполином и Голиафом жил газетный человечишко под подозрительной фамилией Альвек. Или это был псевдоним – это совершенно не важно.
Этот Альвек, даром что был ничтожеством и пигмеем, все же взял себе за моду являться на все поэтические вечера с участием Маяковского и там, с непередаваемой наглостью, хотя и вежливо, громил его, всячески третировал и насмехался над его новаторскими поэтическими формами.
Маяковский редко обижался на юродивых. Будучи непобедимым и прославленным мастером диспута, он даже жалел более слабых, неопытных оппонентов, щадил их и оставлял их в живых. Один современник вспоминал в своих мемуарах: «Как мягко отвечал Владимир Владимирович на диспутах рабочим и крестьянам! Наверное, так ведет себя боксер, когда он обучает ребенка своему суровому спорту…»
Дошло до того, что Маяковский так привык к блошиным укусам Альвека, что, придя на какой-нибудь диспут, первым делом спрашивал у своего администратора: «Альвек есть?» И узнав, что есть, улыбался и говорил: «Ну, значит можно давать третий звонок!»
Вы сами видите, какой был Маяковский!
И вот, как это ни грустно, прошли года. Естественно, все переменилось. И скажите  – кто сейчас любит стихи Маяковского? Если вы честный спорщик, вы должны будете признать, что довольно узкий круг специалистов. Еще более маленькая кучка любителей ценит раннего, дореволюционного Маяковского:

Ночью хочется звон свой
спрятать в мягкое,
в женское… -

это и правда очень хорошо, но ведь это же для эстетов!
Все же его революционное наследие, которое загубило его как поэта, а потом свело в могилу – забыто.
- Ну и хрен с ним, - скажете вы, - с наследием. А при чем этот конь, Альвек?
А при том, что если вы запоете в любой распивочной: «Утомленное со-олнце…», - то трое из десяти алкашей вам подпоют: «нежно с морем проща-алось…»
А автор этой столетней нетленки и есть этот жалкий поэтишко Альвек!
Но я бы не радовался на месте Альвека, что он обскакал Маяковского, как говорится, «на гнилом коне». Не успеет оглянуться, как забудут и его «Утомленное солнце», и даже «Мурку», а может быть, даже и Высоцкого с Цоем.
А вы говорите: история рассудит. Как же!