В Польше

Однажды  меня включили в состав интернационального стройотряда, который должен был выехать в Польшу по обмену с таким же отрядом из Польши.ё

А до этого по этому обмену прибыли  поляки и мы выехали с ними в Закаталы, где нам предстояло с ними работать, но поскольку все руководство было предупреждено о нашем приезде и никакой работы не было, а были сплошные развлекательные мероприятия и я не могу вспомнить, что мы там строили.
ё
Лишь помню, что основное время мы проводили в местном винном баре и полякам очень понравилось вино, и однажды мы так напились, что они попросили меня спеть и я, у которого абсолютное отсутствие слуха, запел. И весь персонал бара готов был разбежаться по ближайшим лесам, и шеф принес большой кувшин вина, и это была отступные за счет заведения с тем, чтобы я замолк  и больше никогда в Закаталах не пытался забавлять кого-либо  своим пением.

И перед отъездом  поляки предложили дать им по пятьсот рублей, с тем, чтобы они нам вернули их в Польше и это по истечение столетий впервые на Шелковом пути вновь заработал еврейский банкинг, против которого не смогла сработать бдительная советская таможня.

И вот мы прибыли в Варшаву и в течение пары часов израсходовали те жалкие крохи, что Советская власть позволила нам сменять на злотые.  И. я сразу приобрел на них «перламутровый чайный сервиз», который производил какой-то  кооператив,  и который мама моя видела в качестве будущего моего приданого.ё

Мы приехали в Краков на местном поезде, и нас разместили в общежитии университета, которое по удобствам можно было сравнить разве что с гостиницей «Москва» того времени. И в этом общежитии проживали студенты со всего мира, и было очень много американцев, и мы потом  смотрели друг на друга как на диковинных зверей, но думаю, они больше были похожи на  приматов, потому что  были слишком раскрепощены и раздражали своей непосредственностью.

Был поздний вечер, и внизу работало какое-то заведение, и  светомузыка гремела на весь квартал, улица переливалась разными цветами, но  нам посоветовали лечь отдохнуть с дороги., Однако уже через десять минут мы были в этом заведении, и, сев за стол и заказав себе свободно продавшееся виски, гордо орлиным взглядом, озирали зал. Народ танцевал, народ бесился, так давно наслышанные про хиппи и прочих изгоев общества, мы лицезрели их вживую.
ё
«Гляди, Юсик, эта девка полезла под стол к тому парню, что она там потеряла?»
Юсик задумчиво протягивает: «Она не потеряла, она нашла и теперь уже не отпустит. Тебе не понять, ты не смотришь немецкие фильмы, а у нас это не приняло в широких масштабов»
Помолчав, продолжил: «Впрочем, я тоже не смотрел, мне двоюродный брат рассказывал, а ему еще кто-то рассказал. Но доложу я тебе, нам предстоят очень веселые дни!»

И у нас действительно были веселые дни, поскольку на следующее утро мы уже были на заводе Нафтобудово и нам раздали спецодежду и каски, лопатки и ломы и показали, где надо долбить гравий и копать какие-то ямы. Но поскольку мы почти до утра провели время в ночном баре и еле стояли на ногах, постучав по грунту, ничего кроме искр от соприкосновения  лома с щебнем, не получив и осознав что эта  задача абсолютно невыполнимая,  тут же под елями в тенечке прилегли и соснули.
 
На обед поляки приехали за нами, покачали головами, увезли в столовую.  И мы им доходчиво объяснили, что по договору нам полагалась минимальная оплата в размере 100 рублей, и мы ни на что  не претендуем и готовы получить эти гарантии и больше не беспокоить ни грунт на заводе, ни самих руководителей завода.

И это было справедливо, поскольку поляки у нас не работали. Правда у нас не захотели с ними возиться  и сразу выплатили деньги, посоветовав любоваться красотами Закатал и природы Кавказа и вообще пользоваться гостеприимством местного населения.

Конечно, будь на месте нас россияне, они вскопали бы весь завод и ближайшую округу, выполнили бы стахановские нормы и получили бы гигантские аккордные премиальные, но мы были из Баку и эти деньги мы уже обеспечили простым обменом с нашими польскими коллегами еще в Азербайджане.

И так нам не оставалось ничего, как изучать достопримечательности Кракова, а точнее его ночных баров, но больше времени мы проводили в студенческом городке, поскольку все прелести города были сконцентрированы там.

И очень скоро у нас начали заканчиваться средства, и мы начали сбывать свои вещи местному населению и они удивлялись, как так получается, что советские вывозят от них ширпотреб, а мы продаем там свое: «Ни разумеем, чи россияне, чи американцы».
А бакинцы тогда хорошо одевались, и у нас никого не удивил бы джинсами «ЛевиС», тогда как во всей Польше ничего, кроме как итальянских банальных «Супер Райфл» мы не видели.ё

И вот однажды Джаника пригласил его товарищ из местного комсомола на свою свадьбу и, он, чтобы не было скучно, забрал и меня с собой и поехали в какую-то деревеньку под Перемышлем, и эта была очень интересная поездка.
Мы въехали во двор и наш польский друг походя, всыпал кучу мелочи в саксофон играющего  музыканта и это мне сразу понравилось, потому что был необычный и красивый жест.

Мы зашли в дом и там стояли длинные столы, нас Джаником посадили, и я не сказал бы, что мы вызвали особый восторг у всех гостей, поскольку было видно, что советских граждан они не очень приветствуют. Но потом наш друг объяснил, что мы из Азербайджана, а так как они это слово слышали впервые, это их успокоило, и даже появилась некоторая симпатия.

Свадьба началась, спели что-то вроде «Сто лят, сто лят нех жые жые нам…» и подали бульон. Мы с Джаником переглянулись и  подумали, что это точно не бакинская свадьба, но сосед рядом успокоил, мол, выпейте этот бульончик, дальше будет интереснее.

Подали очень много мясных блюд, колбас, окороков, ветчин и еще больше водки. Сосед поясняет: «У нас поляков, если гость не упадет под стол, значит хозяин скупой, не умеет принимать гостей».

Через час стало  уж совсем тяжело, подходят гости, жалеют нас, замученных под гнетом Советов и все это сопровождается тостами.
Мне стало невмоготу, я поднялся: «Джаник, я выйду, или через полчаса ищи меня под столом!»

Прошел на выход, но прямо перед желанной свободой меня перехватывают старики и силком сажают за стол. И один пожилой мужик с длинными висячими усами стал рассказывать, как его посадили в концлагерь и что там с ним вытворяли. Я смотрю на него  остекленевшими глазами и чувствую, что надо держаться, держаться до последнего, а он говорит с надрывом, эмоционально и я думаю, говори отец, говори, не останавливайся, я внимательно слушаю тебя, говори и только не тянись за чаркой!.

И вдруг подходит девушка, обращается к нему о чем-то, а он, оборачиваясь ко мне, объясняет, зачем приходят на свадьбу: «Выпить, поплясать и попетролич, эта моя дочь, иди, потанцуй с ней!»

Я смотрю на него, он ходит перед моими глазами вместе со стулом, и раздваивается, и я выдавливаю: «Пан, давай, про концлагерь!»

И потом мы сидели с Джаником во дворе и беседовали с гостями, а ночью нас подняли на сеновал и мы ночевали в сене, и это сено лезло в уши , глаза, в нос, но это было самое безопасное место на этой свадьбе, которая гудела до утра и очень хотелось выпить воды, но это был большой риск спуститься вниз…