Шницель из моркови под сметанным соусом

Он писал говном. Своим. Обычным говном, что с утра собирал на газетку.
Первое время было несколько неудобно испражняться на “кортах”, избегая привычного и удобного унитазику. Ну… “шнаетэл! ифкуфта нуфдаеца в фертвах” - так говаривал шепелявый преподаватель в изобразительной студии за Москворечным переулком, которую посещал он в свободное от работы время. А времени было предостаточно. Работал он не часто, да и не много. Суть его “профессион де фуа” заключалась в том, что в определенное время ему на электронную почту приходила инструкция. Почту он проверял каждое утро, а по сему всегда был готов выполнить поручение. Благо поручения отправлялись заблаговременно.

Вот и сегодня, развернув полтора-метровый холст, он натягивал его на подрамник.
В магазинах не продавалось подрамников подходящего размера, и он сам мастерил их из веток можжевельника. Да, академический писака назвал бы это извращением норм и постулатов, так как подрамники были весьма кривовастенькие и несколько даже ассиметричной формы. Он просто сколачивал между собой необработанные ветки, которые собирал в соседнем парке в свободное от работы время. Из них торчали сучки и зазоринки. Но это было не важно. Самая суть его творчества заключалась именно в материалах, используемых для рисования.

В отдельной комнате на стеллаже высотою до потолка располагались всевозможные баночки из стекла и каждая подписана: “омлет с беконом + помидор”, “плов из курицы и суп гороховый”, “бефстроганов, гречневая каша + печенье ванильное”, и т.д, и так далее… В общем материалу было предостаточно.
В другой же комнате, очень большой и вытянутой в длину, располагались готовые работы. Надо сказать, что работы потрясающей красоты и выполнены филигранно. Они напоминали те картины, которые он видал в детстве у деда Макара в деревне, тот выжигал по дереву.

Он рисовал женщин. Обнажённых и статных красавиц. Его работы покупал куратор из музея на Садовой улице. Как вы могли догадаться, для них дополнительно мастерили из стекла нечто вроде вакуумного аквариума, по вполне понятным причинам.

Разбогател он после продажи своей третьей по счёту картины “винегрет, хлеб бородинский и компот”. На полученные средства он купил дом, развёлся с женой и завёл собаку - умнейшая псина. Иногда она приносила ему веток из соседского парку.

Мистер… а Ваше творчество то, с “душком”, нет-нет да и поддразнивал его куратор на Садовой улице. Экологически чистая работа - уверял тот его в ответ, по дружески улыбаясь куратору, который перепродавал его работы за баснословные суммы в Рязань в частную коллекцию одной сектантской организации, помешанной на борьбе за сохранение природы и всё такое прочее. Сам он числился у них в статусе некоего талисмана, полу-пророка или нечто вроде этого.

Вонища в студии стояла ужаснейшая и постоянно! Как ни проветривай, не помогало ничего. Натурщицы же, коих было у него не мало, нередко падали в обморок, а чаще всего просто блевали на пол. Но каждая из них, вспоминая о сумме, которую она унесёт с собою после двух-трёх часов подобного издевательства, мужественно держалась до конца. Некоторые привыкали, некоторые нет, но ни одна из них не в силах была отказаться от работы с великим художником современности. Благо тот всегда вёл себя с ними вполне благопристойно, ни разу не ущипнул за задницу и не делал недвусмысленных предложений, как это было принято в среде творческой интеллигенции. За то его и любили натурщицы, в принципе народ не притязательный и весьма поверхностный. Иногда, дабы разнообразить “колор” своих работ, он просил их принести своего “материалу”, естественно за дополнительную плату и обязательно подписав баночку названиями тем продуктов, которые потребляли красавицы давеча, прежде чем воссесть над газеткою.

Изобретя впервые подобный способ художественного мастерства, он войдёт в историю - однажды подмигнул ему ухмыляющийся бродяга, с которым он разговорился на тротуаре просто так от праздного настроения. Ну что ж, контепререри арт… встречай героя аплодисментами.