Мой личный АнтиЛедокол. Глава 1

Глава 1.    ВОЕННЫЙ ЛИКБЕЗ
            
            Несмотря на сегодняшнюю кажущуюся общедоступность информации, правильное объяснение событий лета 1941-го рядовому читателю отыскать не так уж и легко. Поэтому, прежде чем заняться перемыванием косточек Резуна-Суворова, предлагаю сделать небольшое историческое отступление и разобраться, по какой причине  НА  САМОМ  ДЕЛЕ  случился страшный и позорный разгром 41-го.
            Зачем?

            Во-первых, ликвидация «белого пятна» в нашем сознании навсегда «перекроет кислород» всем жуликам, которые привыкли топтаться на теме неудач начала Великой Отечественной войны.
            Во-вторых, именно ради ответа на этот вопрос большинство моих ровесников взяли в руки и «Ледокол» и другие книги ледокольной серии.
            В-третьих, лучший способ сократить Виктора Суворова как пропагандистскую величину – показать насколько далеки настоящие причины катастрофы 41-го года от всего написанного в его книгах.

            Отсюда, прежде чем раздраконивать творения автора «Ледокола», я полагаю необходимым довести до сознания читателей то, что обязаны были разъяснить и даже разжевать, но не разъяснили и не разжевывали официальная система образования и официальные историки-популяризаторы.

1.

            Нам необходимо разобраться, почему в боевых столкновениях второй недели войны вермахт оказывался намного сильнее, чем Красная Армия. Сильнее, несмотря на то, что эффект внезапности был давным-давно исчерпан, а превосходство Советского Союза в танках, пушках, самолетах (как в целом, так и в ходе конкретных боев и сражений) продолжало сохраняться.
            Почему летом 1941 года на севере и на юге, в широких украинских степях и на узких лесных дорогах Белоруссии, при фланговых контрударах и в глухой обороне, мы видим одну и ту же картину: немецкий батальон обращает в бегство советский полк, немецкий полк проламывает оборону советской дивизии, немецкая дивизия наголову громит советский корпус, а иногда и целую армию?
            В чем вермахт безоговорочно превосходил Красную Армию?
            Получить ответ на этот вопрос – значит разгадать тайну плачевных итогов первого периода войны. Как обнаружится в дальнейшем, параллельно нам откроются и секрет нарастания сопротивления советских войск летом-осенью 41-го, и причина перелома в ходе войны.
            Вынужден заранее огорчить читателя. Ничего похожего на увлекательный политический детектив Виктора Суворова у нас не получится. Нас ждет урок военного дела, скорее даже военный ликбез, начинающийся с самых азов, с уяснения смысла военных терминов. Мне самому хотелось бы, чтоб в этой главе занудных мест было поменьше, но разжёвывание оно и есть разжёвывание. ТАКИЕ «профессиональные секреты» командирского мастерства стоят того, чтобы немного потерпеть напряжение ума и памяти. Когда дело заходит о фундаментальных основах, на которых возводится всё здание военной науки, то лучше расписать всё занудно и подробно, чем сбацать что-то короткое, веселое, но проскальзывающее мимо извилин.
            Впрочем, большинство читателей рискуют обнаружить немало для себя нового даже в азбучных истинах.

2.

            Термин «регулярные войска» слышал каждый из нас. Но самостоятельно докопаться до сути этого понятия очень непросто. Всякие интернет-энциклопедии нас лишь запутают. Более того, даже среди профессиональных военных, вряд ли многие смогут нам правильно и доходчиво объяснить, что это за зверь такой, и чем регулярные войска лучше всяких прочих.
            Во-первых, передний край науки не так давно, всего лет 50-60 назад, продвинулся до уровня, позволяющего внятно изложить ответы на наши вопросы.
            До этого новобранцев столетиями превращали в регулярную армию, пользуясь сочетанием правильно работающих традиций с их превратным теоретическим истолкованием. При таком состоянии военной теории оставалось только гадать, почему некоторым странам «классические рецепты» позволяют создать войска несокрушимые и победоносные, а у большинства подражателей получается ерунда на постном масле.
            Во-вторых, когда теоретическая наука, наконец, нащупала «ключики» к стародавним секретам, то результат мало кому понравился.
            Целый ряд очень влиятельных бюрократических и профессиональных каст обнаружил, что широкая огласка достижений военной мысли неизбежно приведет к резкому понижению их престижа и статуса. А за престижем может посыпаться и материальное благополучие.
            Не понравился результат и носителям либеральных взглядов среди нижних слоев населения.
            Нести истину в массы не пожелала ни бюрократическая власть, ни диссидентствующая оппозиция.
            А самое главное, оказалось, что вопрос о регулярных войсках – это стыдная тема. Очень стыдная тема. Регулярная армия – одно из самых мерзостных и аморальных порождений человеческого разума за всё время его существования. Осмысление причин выгодности регулярной организации бьёт по нашему чувству неприятия реальных себя гораздо больнее, чем вопросы наготы, отправления естественных нужд и даже секса.
            С «секретами» регулярной армии связана целая серия очень стыдных моментов. Некоторые из них настолько щекотливы, что проще представить на сцене христианина-пуританина, читающего перед переполненным залом лекцию по сексуальному просвещению, сопровождая её детальной демонстрацией совокупления со своей женой, чем вообразить фронтовика, готового в присутствии не нюхавших пороху штафирок исповедоваться «кое о чем», неразрывно связанном с фронтовыми буднями.
            Так что, к «заговору молчания» и ко лжи, без особого сопротивления, подключился самый первичный источник информации – ветераны войн и военных конфликтов.

3.

            Главное «потребительское» свойство регулярных войск – их стойкость.
            Если до появления регулярных войск армии сильнейших античных и средневековых государств обращались в бегство, потеряв 5-7% личного состава, то средних достоинств регулярные войска продолжают сражаться, даже когда из строя выбыли 15% - 20% бойцов.

            Названные цифры часто вызывают удивление. Шок. Отказ верить.
            Стандартный ура-патриотизм привык оперировать исключительно категориями эпического и героического. Воображение диванно-кухонного военного теоретика отказывается верить в возможность выигрывать войны при помощи армий, в которых лишь один воин из пятидесяти, попав в переплет, готов умереть, не отступив ни на шаг, а остальные, чуть что, то ли пятятся раком, то ли драпают сломя голову.
            Тыловой максимализм никогда не воевавшего «книжного червя», оторванный от реальности и основанный на бесстрашии неведения, требует обратного соотношения. Один из примеров такого штафирочного искривления сознания общеизвестен. В нём идеально отражаются как сногсшибательная антиреалистичность, так и изумительная живучесть «тылового героизма». По версии главного военного прокурора вооружённых сил СССР генерал-лейтенанта юстиции Н. П. Афанасьева, в творческом процессе создания статьи «Завещание 28 павших героев» был этап, на котором в составе сказочной роты истребителей танков предполагалось наличие двух трусов, которые попытаются сдаться в плен, но будут застрелены своими героическими товарищами. Затем сотрудники «Красной звезды» решили, что два малодушных бойца на двадцать восемь героев многовато. Сократили желающих поднять руки до одного.
            Тем не менее, вопреки героической мифологии всех времён и народов, реальные боевые действия, в течение тысячелетий, велись армиями, боевая устойчивость которых не превышала 5%. Такими «двух-трех-пятипроцентными» армиями утверждались династии и воздвигались империи, выковывалась слава военачальников и рождались шедевры полководческого искусства. Если до эпохи широкого распространения регулярных войск кому-то удавалось создать вооружённые силы, в которых насмерть сражалась хотя бы одна десятая часть бойцов, то основными видами боевых действий для такой армии становились конвоирование пленных и отлов беглых рабов.
            «Стоять насмерть», «держаться до последней капли крови», применительно к массам войск – это всего лишь соблазнительно красивые, но далекие от реальности идиомы. Реальные солдаты, даже очень храбрые и стойкие, перестают подчиняться приказам, впадают в ступор или начинают отступать, когда большая часть личного состава ещё жива, не ранена, не контужена, и, казалось бы, может продолжать выполнение боевой задачи.

            Из-за бездонной пропасти, отделяющей романтических «рыцарей без страха и упрека», населяющих сознание наших любителей военной истории, от реальных солдат, которых приходится вести в бой офицерам и генералам, неудачи наших предков в реальных боевых действиях создают для горе-знатоков великое множество трудноразрешимых загадок. К их числу относятся и главные «загадки» начала Великой Отечественной.

            Войска побеждённых неизменно прекращают борьбу и либо впадают в прострацию, либо обращаются вспять задолго до исчерпания своей физической боеспособности. Без осознания этой истины никак невозможно объяснить ту непреложную историческую закономерность, что обычные потери победителей составляют лишь небольшую долю от численности войска побеждённых.

            ГОРЕ ПОБЕЖДЁННОМУ.
            Горе не только проигравшему войну целиком и вынужденному бессловесно терпеть кураж победителя.
            Проигравшему любой, самый незначительный тактический эпизод – тоже горе.
            Его потери намного превзойдут потери победителя.
            Соотношение сил изменится в ущерб проигравшему.
            Пирровы победы — экзотическая редкость.

            Давайте оценим степень оторванности от жизни наших, навеянных книжной романтикой, героических грёз.
            Один из ярчайших эпизодов в военной истории Польши – оборона Вестерплятте. Громадный респект польским историкам, буквально по часам отследившим судьбу каждого из 178 защитников.
            - 16  (9%) погибших при исполнении воинского долга,
            - 50  (28%) выбывших по ранению или контузии,
            - 5  (2,8%) казненных за желание сдаться в плен,
            - 107  (60%) организованно сдавшихся в плен по приказу командира.
            Итак:
            60% сдавшихся в плен живыми, способными сражаться, при наличии оружия, боеприпасов и неразрушенных укреплений, и 2,8% расстрелянных за трусость, – это предмет национальной гордости для не самого маленького и не самого робкого из европейских народов.
            Для любителей поглядывать на другие народы свысока, напомню: поляки не раз громили численно превосходящие армии наших предков. Так что, в выборе героев не слишком стеснены.
            Несмотря на мои доводы, данные о польском героизме не удовлетворяют многих. Мол, мы, русские, как народ, на порядок круче пшеков, нам забугорные нормы доблести не указ.
            Что же, возьмём одну из наших святынь, Бородинскую битву. Сотые доли процента нам посчитать не удастся, так как все сохранившиеся данные обладают точностью плюс-минус лапоть, но общие пропорции оценить возможно.
            Русская армия потеряла 12 тысяч убитыми, 700 сдавшимися в плен здоровыми и не ранеными, более 4 тысяч попавшими в плен ранеными и 23 тысячи раненых были эвакуированы с поля боя. После этого, Кутузов счёл продолжение сражения невозможным и скомандовал отступление. В отличие от защитников Вестерплятте, нашим предкам с Бородинского поля было куда отходить.
            При численности русских войск в 120 тысяч, наш героизм, если исчислять по проценту убитых, оказывается действительно круче ляшеского. Ровно на копейку.

            Осознаем и заучиваем. Заучиваем и осознаем. Заучиваем и ОСОЗНАЕМ ! ! !
            Заучиваем, усваиваем и никогда больше в жизни не забываем:
            - регулярный полк, дрогнувший и начавший отступать без приказа из-за того, что в нем ранены или убиты «всего лишь» 20% солдат – это не какая-то выдающаяся и позорная трусость, это вполне обыденное явление, пусть и чуть-чуть смещённое от средней  статистической нормы.
            - если полк, не отступив, выдержал бой, выбивший 30% личного состава, значит это оказался очень хороший полк. Его командный состав следует взять на заметку на предмет продвижения по службе.
            Но, судьбу лучше не искушать: надлежит, по примеру Кутузова, как можно быстрее (лучше всего сразу после сражения) вывести пострадавшую часть из боя, и дать людям несколько дней прийти в себя. Не помешает при этом посильный комплекс мероприятий по психологической реабилитации (баня, вкусная еда, спортивные игры, встречи с местными девушками). Иначе повторный удар врага может кончиться прорывом фронта.
            - а уж если полк сохраняет под натиском врага боевой дух после гибели половины бойцов, то впору, подобно генералу из «Горячего снега», хватать мешок с наградами и бежать раздавать их всем причастным к феномену. От орденов всем уцелевшим в первой траншее сержантам, до почётных грамот воспитательницам детских садов.
            Без осознания таких вот нелицеприятных реалий войны нам нет пути не только к тайнам 1941-го, но и к адекватному пониманию военной истории вообще.

            Выбор неприятный, но либо-либо.
            Либо кошерные героические сказки преподносимые нам киношной и полиграфической горе-патриотической пропагандой. Тогда для объяснения событий лета 1941 года придётся прибегать к разнообразным выдумкам и фальсификациям, которые не будут стыковаться ни с описаниями конкретных боёв в журналах боевых действий, ни с воспоминаниями участников событий, ни с их письмами и мемуарами.
            Либо понимание настоящих причин наших поражений. Тогда придётся пожертвовать привычными самообольстительными представлениями и схемами, и заставить своё сознание принять указанные в начале параграфа цифры.

4.

            В своих мемуарах Наполеон Бонапарт постоянно оперирует терминами «хорошие войска», «плохие войска». Иногда проскальзывают дополнительные градации «очень плохие», «очень хорошие», «превосходные». И эти немудрёные термины прекрасно помогают объяснить то, что нельзя объяснить голыми цифрами.
            Например, противник молодого генерала занимал очень сильную оборонительную линию, но на ключевой позиции поставил плохие войска. В Египетской кампании противники превосходили французов числом, но хороших войск у них было мало, преобладали плохие. А на альпийских перевалах австрийцы и позиции выбрали неприступные, и войска выставили очень хорошие, поэтому ничего не удалось измыслить, кроме обходного маневра, обернувшегося знаменитым Итальянским походом.
            Почти в каждом описании сражения, прославленный военачальник тщательно расписывает, какие из имеющиеся в распоряжении сторон войска были хорошими, а какие плохими. Простейших характеристик качества войск оказывается достаточно, чтобы даже неспециалист начинал понимать замысел тех маневров и хитростей, которыми Бонапарт раз за разом перемалывал превосходящие числом вражеские полчища.
            Самыми скупыми характеристиками качества войск можно объяснить и победу Мильтиада при Марафоне, и победу Александра Македонского при Гавгамелах, и непомерную историческую роль крошечной Спарты, и двухсотлетнюю безнаказанность бесчинствовавших от Белого до Средиземного моря викингов.
            Слова Семена Михайловича Буденного: «Мы витаем подчас в очень больших оперативно-стратегических масштабах, а … рота не годится, взвод не годится, отделение не годится», – дадут всем, терзающимся загадкой 41-го года, больше исторической правды, чем все книги Виктора Суворова и все книги его официозных оппонентов вместе взятые.
ИМЕННО В КАЧЕСТВЕННЫХ ХАРАКТЕРИСТИКАХ ВОЙСК
НАДО ИСКАТЬ РАЗГАДКУ ПОРАЖЕНИЙ ЛЕТА 41-ГО.

5.

            Плохие войска для Бонапарта – это прежде всего войска неустойчивые. Иногда он так и пишет «это были очень плохие войска, в любой момент готовые обратиться в бегство».
            Очевидно, что в сравнении с регулярными войсками, способными продолжать натиск при потере 15-20-30% личного состава, войска нерегулярные, пускающиеся наутёк при выходе из строя 2-3-5% бойцов, являются очень плохими войсками.

            Процент переносимых потерь – очень важная боевая характеристика войск.
            Пяти-семи кратная разница в стойкости – очень и очень весомый фактор на весах Марса.
            В наступлении высокий процент переносимых потерь позволяет под плотным обстрелом преодолевать, казалось бы, непреодолимые препятствия. Преодолев препятствия и ворвавшись в боевые порядки врага, сохранить достаточно моральных сил, чтобы напористо драться, ломая сопротивление противника. А в результате овладевать, казалось бы, неприступными позициями.
            В обороне высокий процент переносимых потерь позволяет не обращаться в бегство под вражеским натиском. Упорно и, что ещё важнее, длительно защищаться. Способность подразделений к длительной обороне, в свою очередь, дает командованию время поддержать резервами попавшие под удар части, увеличивая длительность обороны ещё больше.

            Увидеть, насколько регулярные войска могущественнее обычных, мы можем на примере изучаемой в средней школе Северной войны.
            Под Нарвой русская армия в три с лишним раза превосходила шведов по числу бойцов.
            У наших предков было намного больше самого эффективного в то время рода войск – конницы. Русские всадники были вооружены и одоспешены намного лучше противника. Русский кавалерист-дворянин владел оружием несравненно искусней вышедшего из простонародья шведского рейтара.
            Русская пехота была многочисленнее и намного лучше вооружена для ближнего боя. Кроме мушкета с багинетом и тесака, русский стрелец был вооружен ещё и бердышом. Лишний предмет вооружения снижал маршевую способность стрельца, поэтому вскоре вышел из употребления. Но под Нарвой нашим войскам никуда маршировать не требовалось, так что бердыш был чистым плюсом и плюсом немалым.
            Русская артиллерия имела подавляющее превосходство и в числе орудийных стволов, и в их калибре.
            Русская армия опиралась на заранее подготовленные фортификационные сооружения своего укрепленного лагеря. Шведское войско атаковало практически с ходу, не проведя полноценной разведки и не получив полноценного отдыха после тяжелых маршей.
            Шведы превосходили наших только в одном. В боевой устойчивости войск. У них уже была крепкая регулярная армия, в то время как Россия была ещё на стадии первых экспериментов.
            Этого единственного преимущества оказалось достаточно, чтобы жестоко и кроваво разнести армию наших предков в пух и прах. Первой под натиском шведов бросила укрепления и побежала самая элитная часть русского войска – дворянское ополчение. Следом за дворянским ополчением побежали стрельцы.
            К вечеру, выговорив себе право покинуть поле проигранного сражения с оружием, знаменами и барабанным боем, капитулировали регулярные части русской армии – гвардейские полки и дивизия Вейде.
            Богатейшая артиллерия, накопленная страной за несколько поколений, была отдана врагу за один день. Чтоб хоть частично восполнить потери этого рода войск, царевым слугам пришлось собирать колокольную медь по церквям и монастырям.
            Число утонувших в Нарве во много раз превысило число сражённых вражеским оружием.
            Поражение под Нарвой не стало неожиданностью ни для доверенных советников Петра, ни для него самого. Не склонный к трусости, охотно принимавший личное участие в боях, уже «обстрелянный» в азовских походах, царь предусмотрительно бросил своё войско накануне сражения.

            Ещё одна иллюстрация из той же войны – Полтава.
            Численное превосходство – опять у русских, но оно всего лишь полуторное (вдвое меньше, чем под Нарвой). Превосходства в вооружении у русской пехоты больше нет. Русская армия уже отказалась от бердыша ради повышения маршевой способности.
            Русская артиллерия вдесятеро слабее, чем под Нарвой.
            Времени на укрепление позиций у русских в несколько раз меньше, чем под Нарвой.
            Шведская армия не утомлена переходами. Она под Полтавой давным-давно и поджидает русских.
            Свежая шведская армия наносит один-единственный решительный удар «накоротке». И этот удар оказывается смертельным для самой шведской армии.
            Под Полтавой регулярной армии Карла XII противостоит регулярная армия Петра I. Шведы решительно и напористо атакуют, но чем решительнее враг рвётся в бой, тем ему самому же и хуже, потому, что от него никто не бежит. Два ружейных залпа по русским войскам, сшибка, резня – и тот, кто уступает в числе бойцов, закономерно эту резню проигрывает. Проигрывает, потому, что прямолинейно и нахраписто лезть в лоб на обладающие высокой стойкостью и превосходящие тебя по силе войска – простой и надёжный путь к поражению.

            Шведская победа под Нарвой – не самая яркая иллюстрация того, как психологический фактор способен перевесить в бою неблагоприятное соотношение материальных ресурсов. Куда эффектней победы гитлеровских десантников. Правда, бои за форт Эбен-Эмаль и за Крит в наших школах не изучают. Но, полагаю, читателю вполне по силам самостоятельно оценить ход и результат этих боевых столкновений, без учёта морального фактора совершенно невероятный и необъяснимый.

6.

            Наполеон любил говорить: «Бог на стороне больших батальонов».
            Однако, совершенно очевидно, что это не так, если одна армия является регулярной, а другая нет, если одна сторона реализует свой потенциал на 15-20-30%, а другая на 2-3-5%.

            Выигрывая в стойкости в среднем в пять-семь раз, регулярные войска имеют неплохой шанс разогнать втрое-вчетверо превосходящего числом нерегулярного противника.

            Бонапарт – энергичный военный реформатор, существенно модернизировавший едва ли не все рода французских вооружённых сил. Его никак нельзя упрекнуть в недооценке материально-технических аспектов войны.
            Однако, сколь часто великий полководец ссылается на силу или слабость боевого духа, на высоту или недостаток дисциплины, на умение или неумение маневрировать, столь же поразительно редко он в описании сражений ссылается на разницу в вооружении сторон. В этом разительный контраст между военно-историческими трудами Наполеона и историческими изысканиями на тему Великой Отечественной войны.
            Думаю, в свете вышеизложенного, читатель начинает понимать почему французский военачальник прав, и почему наши «технические эксперты» закономерно заводят своих читателей в тупик.

            Полководческое искусство – один из важнейших факторов определяющих исход боёв и войн. Однако, даже оно не столь важно, как отсутствие или наличие регулярной организации.

            Как бы ни был искусен предводитель нерегулярного войска, но ему невероятно трудно создать ситуацию, в которой напряжение боя для противника в несколько раз превысит психологическое напряжение для собственных войск.

            «Организовали мы на дороге засаду, напали на немцев. Ну, они нас и рассеяли...» –   жалуется молодой советский командир, лишившийся своего подразделения.
            «В засаду попали немцы, а рассеяли вас?» – удивляется ветеран Первой Мировой войны...

            Факторов влияющих на боевую устойчивость войск – великое множество. Однако, надо быть гением, чтобы поднять стойкость нерегулярных войск до и выше 10%. И надо быть откровенным разгильдяем, чтобы умудриться опустить боевую устойчивость регулярного подразделения до и ниже 10%.

            Читатели уже имели возможность заметить, что диапазоны стойкости регулярных и нерегулярных подразделений не перекрываются.
            Из-за этого наличие или отсутствие регулярной организации очень часто оказывалось главным фактором, определявшим ход и исход войн.

7.

            Историкам, делающим упор на экономическую сторону развития общества, свойственно грубо недооценивать факт изобретения регулярной организации войск. Между тем, возможность в несколько раз усилить армию без затрат на увеличение численности и усиление вооружения стала одним из решающих факторов глобальной истории.
            Эпоха Возрождения беспощадно разделила государства и народы на тех у кого регулярная армия появилась своевременно и на тех кто регулярную армию создал с запозданием или не создал вообще. Первые – участвовали в европейском и мировом «концертах», создавали империи площадью в миллионы километров. Вторые и третьи – теряли завоеванные ранее провинции, превращались в колонии и полуколонии, а то и вовсе исчезали с лица земли.
            Петр I весьма своевременно ввел Россию в клуб обладателей регулярных войск.
            Благодаря этому на берегах Невы стоит русский Санкт-Петербург, а не шведская Ниена, Крым наш, а не турецкий, Баку постсоветско-азербайджанский, а не персидский, Варшава более столетия была русской, а не польской. Благодаря этому и в отличие от государств Африки, Индии, Индокитая, Россия не стала колонией ни Англии, ни Франции, ни Португалии, ни Италии, ни Нидерландов. Не была «обгрызена» со всех сторон, подобно Турции. Не испытала той глубины унижений, которую пришлось перенести Китаю и Персии.
            С точки зрения национальных интересов, одно это деяние Петра перевешивает всю массу жестокостей, глупостей, подлостей и мерзостей, творимых царем-реформатором на каждом шагу, и дает ему право продолжать именоваться Великим покуда стоит Россия.

8.

            Внедрение регулярной организации в армии не только сделало их в несколько раз сильнее при тех же вооружении и численности. Высокая стойкость регулярных войск вызвала настоящую революцию в военном деле.
            Характер боевых действий стал принципиально меняться. Скоротечные, завершающиеся за пару часов, а то и за несколько минут, решительные сражения античности и средневековья сменились сначала многочасовыми, а затем многодневными боями без решительного результата.
            Ярким примером таких изменений может служить война 1812 года. Русская армия, огрызаясь, отступила от границы до самой Москвы, но не позволила себя разгромить ни в одном крупном сражении. Похожий сценарий имела и русско-японская война 1905 года. В Японскую, правда, случился Мукден. Но Мукден был исключением из правила, и даже из-под Мукдена Россия организовано вывела большую часть своих войск.
            Позиционный тупик Первой Мировой войны лишь наполовину был обусловлен появлением пулемётов, скорострельных пушек и скорострельных винтовок. Вторую, а вернее первую, более раннюю половину дела, предопределил переход всех основных воюющих сторон к регулярным армиям с их способностью к длительной упорной обороне.

9.

            Процент переносимых потерь не только очень важная характеристика, это ещё и очень наглядная характеристика. Поэтому, обычно, стойкость войск именно через процент переносимых потерь и измеряют. Однако, процент переносимых потерь не самая главная  характеристика стойкости войск. Ведь одно и то же подразделение может выдержать 30% потерь, если в полной готовности встречает врага на заранее подготовленной позиции, и может, не успев потерять и пары процентов, впасть в панику, если попадёт в засаду или неожиданно подвергнется ночному нападению.
            Гораздо важнее способность войск переносить напряжение боя.
            Военные говорят и пишут «напряжение боя», но правильнее было бы писать «психологическое напряжение боя».

            Психологическое напряжение боя определяется всей той суммой реальных и мнимых опасностей, обоснованных и надуманных страхов, которые обрушивает на солдата война.

            Грохот разрывов и сотрясающаяся земля, свист пуль над ухом и истекающий кровью на твоих глазах сосед по окопу, прущий на тебя со сверкающим штыком верзила во вражеской форме и заевший в самый неподходящий момент затвор винтовки…  Всё это суммируется в то помутняющее разум психологическое напряжение, в тот дичайший страх, который и именуется напряжением боя.
            Для того, чтобы Ваше представление о напряжении боя стало менее абстрактным, попытайтесь вообразить, какую жуть надо нагнать на человека, чтобы он попытался переплыть реку в тяжеленных доспехах. Задумайтесь, до какой степени нужно потерять голову от страха, чтобы тебя не привела в чувство даже ледяная ноябрьская вода. Именно такой оглушающей силы эмоции овладевают людьми в бою. Именно такие ошеломляющие эмоциональные шквалы скрываются за сухими военными терминами «моральное воздействие» и «напряжение боя».
            Для измерения напряжения боя не создано никаких приборов. Более того, для этой величины не придумано даже единицы измерения. Тем не менее, напряжение боя – совершенно реальная величина, способная перевесить на поле брани все другие обстоятельства вместе взятые. Если эта, не измеряемая никакими приборами, величина превысит переносимый войсками передел, то среди бойцов начнут возникать очаги замешательства. В наступлении бойцы залягут, станут искать укрытия и остановятся. В обороне начнут грубо «мазать», затем станут прятать головы под бруствером, стреляя вслепую, потом ослабят огонь и начнут пятиться, покидая укрытия и отползая назад, и, наконец, в панике побегут с поля сражения.

            «Напряжение боя» является одним из ключевых понятий, нужных и для понимания исхода боев, и для понимания исхода войн.

            Недаром понимание событий лета 1941-го в разы легче даётся тем, кто повоевал сам и прочувствовал значение этого термина на собственной шкуре.

            Главные, неразрывно связанные между собой, преимущества регулярных войск – это способность выдерживать высокое напряжение боя, и способность создавать высокое напряжение боя для войск противника. В переводе с военного языка на бытовой это означает, что САМОЕ ГЛАВНОЕ преимущество регулярных войск над всеми прочими заключается в способности противостоять сильному страху и одновременно повергать в панику противника.

10.

            Каждая из сторон старается ударить по врагу с максимальной силой, с наибольшим искусством, в самые уязвимые места, насколько возможно внезапно. Всё это рассчитано в первую очередь на физическое истребление противника. Но, одновременно с физическим уроном, наши удары создают для противника напряжение боя и ломают волю его бойцов. Умелый командир учитывает не только материальное воздействие оружия, а и влияние психологического фактора. Иногда на растерянность, замешательство, панику среди врагов делается даже большая ставка, чем на причинение реальных потерь.

            Часто, для того чтобы подчеркнуть возможность противника сорвать наши замыслы и переломить сражение в свою пользу, поминают старинный афоризм: «В поле – две воли».
            На самом деле психологическая структура противоборства вдвое сложнее. В бою вьются-переплетаются две пары, четыре фактора. Наша стойкость пытается выдержать то напряжение боя, которым давит нас враг. А мы, своим напором, пытаемся сломить противника, добиться того, чтобы напряжение боя, создаваемое нами, перевесило стойкость противника.

            Ещё говорят: «Победитель – это тот, кто сдался на секунду позже противника».
            Кто первым не выдержал напряжения боя – тот проиграл. И победитель спешит воспользоваться мигом удачи. Давно замечено, что наибольшие потери армии несут не во время схваток (пусть и самых ожесточённых), а в моменты замешательства, растерянности, паники.
            Сходясь лицом к лицу, во встречном бою, войска обеих сторон, чаще всего, несут примерно равный урон. (Кстати, поэтому по потерям победителя можно достаточно точно определить стойкость побеждённого.)
            Если же одна из сторон обращена в бегство, то горе бегущему! Теперь урон несёт только тот, кого бьют в спину. И убивать в спину оказывается намного легче и быстрее, чем в битве лицом к лицу.
            Потери победителя ограничиваются теми, кто погиб ломая вражеское сопротивление. У побеждённого к погибшим сражаясь лицом к лицу добавляются истреблённые при бегстве. Так складывается обычная в истории войн картина сражений, в которых кровавые потери побеждённого впятеро-всемеро-вдесятеро превышают потери победителя. Так формируется парадокс: вроде бы потери должны быть больше у наступающего, а они больше, причём в несколько раз больше, у того, кто оборонялся.
            Кроме того, многие из бегущих попадают в плен. В плен попадают и брошенные на поле боя раненные. Сверх того, перепуганные солдаты бросают оружие и боевую технику, они отрываются от своих товарищей и от своих командиров. Если беглецов и удаётся остановить и воодушевить на повторное сражение, то это уже не прежнее войско, а наполовину безоружная толпа.

11.

            Употребление слова «стойкость» часто служит причиной недоразумений. Многим кажется, что стойкость необходима исключительно в обороне. Это совершенно не так.

            Для успешной атаки способность войск противостоять страху нужна не меньше, а даже больше, чем для результативной обороны.

            Применительно к обороне мы употребляем термины «стойкость», «упорство», а применительно к наступлению говорим о «натиске» и «напоре». Но разница лишь в произносимых звуках. На самом деле это разные проявления одного и того же боевого качества войск. Напористость в атаке – это та же способность преодолевать страх, что и в обороне, только проявляемая в других обстоятельствах и именуемая по другому.

            Создать напряжение боя для врага не создав психологическое напряжение для собственных бойцов практически невозможно. Более того, поскольку напряжение боя величина психологическая, то боя ещё нет, ещё только-только зачитан приказ о наступлении, а обоссавшиеся и обосравшиеся в самом натуралистическом значении этих слов «герои» уже есть.
            Это не прикол. И не комиссарские выдумки. Это из мемуаров непосредственных участников нападения на нашу страну. Немецкая пехота пересекала нашу границу, вывесив обделанные подштанники на ранцы. Гитлеровские танкисты врывались на нашу территорию, декорировав жалюзи своих боевых машин обфуренными кальсонами.
            Вот только совершить многосоткилометровые прорывы в глубину советской территории обгаженное исподнее вермахту не помешало.
            Мемуары советских солдат, даже написанные в стол, в этом отношении заметно стерильней. «Литературная правка» перед публикацией доводила стерильность почти до абсолюта. Единственно, один из многажды награждённых и общесоюзно прославленных лётчиков тепло благодарил за «предусмотрительность» американских авиаконструкторов, оборудовавших присланные его полку бомбардировщики приспособами для отправления естественных нужд. Однако, «в узком кругу» ветераны нередко поминали: «наступательная» медвежья болезнь пробирала не только солдат вермахта.
            И, опять же, ни энурез, ни понос не помешали в 1944-м советским войскам в хвост и в гриву гнать захватчиков с нашей земли.
            Специфическая и очень важная особенность регулярных войск в том, что даже обоссавшись и обосравшись регулярные части идут вперёд и побеждают, как ни в чём ни бывало.

12.

            Я уже который раз пишу «регулярные войска», «регулярная организация»…
            Кто же они такие, эти регуляры, совершившие глобальный переворот в военном деле, исхитрившиеся выработать способ пятикратного-семикратного повышения стойкости бойцов и давшие своё имя самым лучшим войскам всех времён и народов?

            Это… наемники. Сброд, готовый убивать по указке того, кто оплатит их кровавый труд звонкой монетой. Оторванные от корней люди, взявшие оружие не ради защиты своего дома, не ради своей семьи, не ради своей земли. Это перекати-поле, живущее ради тех мимолётных удовольствий, которые можно купить на не ахти великое солдатское жалование.

            Ох, и предприимчивые ребята командовали этими регулярами! Изобретательные до невероятности!
            Описания трюков и обманов, коими их вербовщики пополняли отряды пушечным мясом, заняли достойное место и в западноевропейском фольклоре и в западноевропейской литературе, и в исторических фильмах. Даже в школьный учебник попало приключение Михайлы Ломоносова в Германии, который в бытность студентом, попал в одну из таких вербовочных ловушек и чудом спасся.

            Впрочем, вербовка – едва ли не самая простая задача, стоявшая перед вожаками регуляров. Умников, вроде Михайлы Ломоносова, которые пропив и прогуляв аванс, желали смыться, было пруд пруди. Заставить рекрутов отработать на поле боя всё проеденное и пропитое – вот задачка почище теоремы Ферма! Легко простимулировать трудовой энтузиазм раба на галерах или даже на хлопковой плантации – заковал в цепи голым по пояс, взял в руки кнут, и главное не увлечься, не забить до смерти раньше времени. А вот поди ты, попринуждай того, у кого в руках ружьё со штыком, да двадцать патронов в подсумке! Тут даже кандалы не в помощь – солдат должен сражаться и маневрировать.

            К слову сказать, в первом прообразе регулярного воинского подразделения, в шотландском шилтроне, копейщики, для обеспечения устойчивости, были прикреплены друг к другу цепью самым натуральным образом!
            Оказалось, «цепной» героизм против таранных ударов конницы средство очень даже неплохое, позволившее горским голодранцам одержать целый ряд сенсационных побед над очень-очень грозным, очень-очень дорогостоящим и очень-очень благородным рыцарским ополчением англичан. Несмотря на подавляющее превосходство англичан в экономике, в централизации управления, а соответственно в числе и качестве кавалерийских лошадей, доспехов и вооружения, попытка быстрого поглощения Шотландии споткнулась о колючки шилтронов и сорвалась. Объединение королевств произошло очень нескоро и не путём полной военной победы английской феодальной аристократии, а путём возведения шотландской династии на английский трон.
            Прикрепляя своих пехотинцев к цепи, военачальники горцев первоначально думали о чисто физической устойчивости построения. Им требовалось, чтобы их воины не разлетались как кегли в момент, когда в строй на полном скаку влетает бронированный «кентавр» весом несколько сотен килограммов. То, что помимо способности противостоять кинетическому импульсу всадника и способности подсекать цепью ноги лошадей, пехотные ряды из лишённых возможности разбежаться бойцов приобретут дополнительную психологическую стойкость, дополнительную способность противостоять страху, стало ясно только в ходе сражений.
            Стоит отметить, что шилтроны были национальным элементом армии. К наёмникам вообще и к регулярам в частности, этот прообраз регулярного войска никакого отношения не имел. Принуждение к героизму первоначально осуществлялось как раз в отношении добрых защитников родных долин и родных кланов.
            «Цепной» героизм великолепно действовал против ударной конницы и против пехоты ближнего боя. А вот против лучников он дал осечку, помешавшую шотландским инсургентам раскатать англичан в тонкий блин и добиться безоговорочной победы.
            Нет, обречённые на расстрел бойцы шилтрона не впадали в панику и не обращались в бегство при первых же поразивших строй залпах. Наоборот, они настойчиво стремились вперёд, пытаясь расправиться с лучниками в ближнем бою. Но… Убитые и тяжелораненые повисали на цепях, движение шилтрона замедлялось, войти в ближний бой и переколоть стрелков у копейщиков не получалось.
            Цепи делают шилтроны уязвимыми для обстрела? Что же, регуляры приноровились обеспечивать устойчивость своих боевых порядков и без цепей. Повторяю, изобретательные были ребята!

13.

            Как именно регуляры обошлись без цепей?
            На первом этапе наша задача разобраться, как ВООБЩЕ можно добиться столь противоестественного явления, что продажное отребье затмевает воинской доблестью тех, у кого за спиной дом и земля, невесты и жёны, дети и престарелые матери? Ведь это была загадка покруче всех загадок Второй Мировой войны вместе взятых!

            Сейчас, когда тайна стойкости регуляров разгадана, она не кажется такой уж непроницаемо головоломной. Но, задним умом – любой силён.

            Выиграть сражение можно не только за счёт собственной силы, не только за счёт собственных сверхъестественных достоинств. Одолеть противника можно и воспользовавшись слабостью или уязвимостью противостоящего войска.
            Вспоминаем: «Победитель – это тот, кто сдался на секунду позже противника».

            В чём главная уязвимость праведника, вышедшего на поле боя?
            Нет, не в доверчивости и не в благородной наивности, как, руководствуясь опытом мирного времени, подумали многие.
На войне главная беда борцов за справедливое дело в том, что
человек добродетелен, только тогда, когда он разумен.
            Сколько бы мы ни твердили о том, что сердца наших воинов переполнены чувством долга, любовью к Родине, отвагой, честью и т.п., какие бы возвышенные свойства ни приписывали этому органу, но человеческие сердца – это всего лишь жилистые куски мяса. А все перечисленные прекрасные качества – порождения нашего мозга, нашего разума.
            Достаточно нас сильно ударить по затылку, и до тех пор, пока к нам не вернётся сознание, мы не будем способны ни любить родину, ни ненавидеть врага, ни бояться позора, ни стремиться к геройской славе.
            Главный «секрет» превосходства наёмных пропойц над отцами, братьями и сыновьями, праведно защищающими своих родных, именно в том, что вместе с разумом человек теряет все свои благие нравственные качества и все свои возвышенные нравственные ориентиры. Потерей противником лучших человеческих качеств можно во время боя воспользоваться, и, этим действительно активно пользуются на войне.

            Давайте решим простенькую задачку-иллюстрацию:
            Рядом с небольшим особнячком без сознания лежат два оглушённых близким разрывом вооружённых человека.
            Один – потратил полтора десятилетия упорного труда на строительство этого дома, в котором теперь счастливо живёт с любимой женой и обожаемыми детьми.
            Второй – случайно сюда забрёл в поисках места, где можно поживиться чужим барахлишком, которое у скупщика краденного можно обменять на бутылку самогонки.
            Повторяю, оба без сознания, оба оглушены близким взрывом.
            Кто из этих двоих победит?

            Правильный ответ: тот, кто первым придёт в сознание.

            Почему победит не тот, чьи мотивы возвышенней? Почему не тот, у кого стимул победить сильнее? Почему не тот, кто лучше обучен? Почему не тот, кто лучше вооружён?
            Потому, что самый плохо вооружённый, самый плохо обученный, самый слабо мотивированный человек, если он действует сознательно и целеустремлённо, окажется боеспособней, чем бессознательно валяющаяся тушка.

            Давайте изменим условия задачи.
            Вывернем один параметр наоборот.
            Теперь в начале задачи оба наших противника в сознании.
            Но находятся в пещере заполненной усыпляющим газом.
            Кто победит?

            Здесь ответ не столь однозначен.
            В бою возможны всякие случайности.
            Между противниками может быть огромное неравенство сил, которое приведёт к моментальному завершению боя.
            Но, если подавляющего преимущества в силах ни у одной из сторон нет, если никто не совершил какой-то скоротечной фатальной ошибки, то победителем станет тот, чья чувствительность к газу меньше, тот, кто позже потеряет сознание, тот, кто получит возможность влёгкую убить ставшего беспомощным врага.

            Давайте снова изменим условия задачи.
            Бой идёт в той же заполненной газом пещере, но один из наших ратоборцев, предвидя неблагоприятные условия среды, предусмотрительно принял очень действенное противоядие.
            Кто победит при новых условиях?
            Тот, кто желает спасти свой дом и семью, или тот, кто желает чужие жизни и чужое счастье обменять на бутылку спиртного?

            Ответ достаточно очевиден: схватку выиграет тот, кто позаботился о противоядии.
            Всё остальное не сыграет никакой роли и лишь перегружает условие задачи избыточными сведениями.
            Совершенно нейтральная с нравственной точки зрения военная предусмотрительность перевесит как умеренное неравенство в вооружении и силе, так и любое, самое громадное преимущество в нравственной мотивации.

            Давайте изменим условия задачи последний раз.
            Предусмотрительность проявили все стороны. Все стороны запаслись противоядиями. Но…  Одна из сторон, плохо разбираясь в фармакологии, противоядия сварганила так, что в условиях боя они не сработали.
            Именно такая ситуация, с плохо работающим набором противоядий против набора работающего хорошо, в наилучшей степени моделирует ситуацию, сложившуюся в начале Великой Отечественной.

            Думаю, разбирая убого-примитивные задачки-иллюстрации, читатель уже притерпелся к мысли, что самые прекрасные порывы души будут действовать лишь до тех пор, пока их носитель остаётся в сознании.
            Как бы кто ни исходил на мыло в прекраснодушных проповедях, мол: «Бог не в силе, бог в правде», но любое дееспособное зло всегда будет побеждать любое самое распрекрасное добро, если это распрекрасное добро лишено разума.
            Потеря сознания, утрата разума, разом ставят самого храброго, самого благородного, самого высоконравственного солдата ниже любого самого низкопробного отребья.

14.

            Между тем, разум человека предельно уязвим. И отключиться может не только от ядовитого газа или от физического удара тяжёлым по голове. Выйти из строя наш «компьютер» может и под влиянием эмоций.
            Я бы даже выразился категоричней: под влиянием эмоций высшие функции нервной системы так и норовят дать сбой. За подтверждением этого не требуется отправляться на войну, примеров хватает и в мирной жизни.

            Ни для кого (за редчайшими исключениями) не составляет труда пройти по трещинке на асфальте или по стыку между плитами на дороге. Никто не промахивается ногой мимо узкой линии, ни у кого нет особых проблем с равновесием. Но вот группа из дома отдыха, отправившаяся по хорошей погоде в туристический поход выходного дня, подходит к стволу дерева, мостиком перекинутому через лесную речушку. Какой цирк начинается!
            Перед брёвнышком над лесной речкой представление дают один-два человека из десяти. Иное дело бассейн с десятиметровой вышкой. Прыжок «солдатиком» практически безопасен даже для самого распоследнего «чайника». Это упражнение – прекрасный тест на храбрость. Опыт свидетельствует: лишь четверть женщин решится показать, что им «море по колено». Среди мужчин дело пойдёт получше: страх преодолеют две трети. Но будет отчётливо видно, сколь тяжело далась победа над собой половине из тех, кто шагнул через край.
            (Вниз головой, без специального инструктажа и подготовки, сигать с вышки, а тем более с трамплина, категорически не рекомендуется. При входе в воду легко запрокинуться и сломать шею.)
            Перед ответственными экзаменами у многих пропадает аппетит. На других нападает жор. На самом экзамене мы вдруг забываем ответы на элементарные вопросы. На соревновании спортсмены срывают многократно отработанные на тренировках элементы. Выйдя на сцену перед публикой, начинающие актёры забывают слова или просто не могут открыть рот. Парень не решается подойти и заговорить именно с той девушкой, которая ему понравилась…
            Каждый, покопавшись в памяти, может продолжить начатый мной ряд.
            Классический анекдот на данную тему гласит, будто одной даме позвонили телефонные мошенники и сказали, что её сын сбил пешехода. Срочно требовались деньги за закрытие уголовного дела. Дама сняла деньги со счёта, отнесла преступникам, вернулась домой, успокоилась…  И сообразила, что взрослая дочь у неё имеется, а вот сыновей никогда не было!

            Ситуация резко усугубляется, если появляется хоть самая призрачная опасность смерти или ранения. Как бы это ни оскорбляло наше завышенное самомнение, но у подавляющего большинства людей запас храбрости, который они готовы предоставить на благо общества, совсем-совсем-совсем не велик.
            В нашей биологической природе нет ничего от термитов или муравьёв-солдат, бестрепетно отдающих свои жизни за благо своего гнезда.
            Самые опасные из нас подобны хищникам, готовым убивать, но проявляющим на охоте сверхосторожность, чтобы не получить увечья от ответных ударов. Самая жирная еда, полученная ценой большей, чем неглубокие царапины, в дикой среде обитания, знаете ли, физиологически не окупается…
            Природа же большинства из нас ближе к травоядным, готовым, на всякий случай, обойти по большой дуге всё подозрительное и пуститься в бегство при малейшем шорохе.
            Человек изрядно пообнаглел за тысячелетия цивилизации. Без этого искусство тактики было бы невозможно вообще. Но, под тончайшей плёночкой цивилизованности, дремлют миллионолетние напластования животной трусости.

            «Поломки» поведения легко и запросто случается с нами буквально на ровном месте: в безопасности, сытости, тепле и уюте. Многим, чтобы начать чувствовать себя не в своей тарелке, достаточно нескольких обидных или насмешливых слов за спиной. Некоторым для этого достаточно одного чьего-то косого взгляда.
            Война же – это усталость, мокрая одежда, холод, голод, самые разнообразные виды боли, плюс весомая вероятность ранений, увечий, смерти… Во фронтовых условиях частота потерь контроля за собственным поведением возрастает в десятки раз. Из житейской обыденности «поломки» поведения перерастают в обыденную повседневность и обыденную ежечасность.
            В бою страшно… Не просто страшно, а ОЧЕНЬ СТРАШНО. На войне было страшно всегда, с самой первой и примитивной бойни между двумя стаями человекообразных обезьян. Ещё страшнее стало на поле боя с появлением грохочущего и плюющегося огненными языками огнестрельного оружия. И к совершенно неведомым вершинам умопомрачающего ужаса привело появление разрывных, или, как их поначалу называли, «бомбических» артиллерийских снарядов.
            Представители десятков народов, участники войн в самых разных частях земного шара в один голос сравнивают пребывание под разрывными артиллерийскими снарядами с адом. И не просто с адом, а с кромешным адом.
            Страх разъедает разум человека на зависть любому из ядовитых газов. И лишь незначительная часть людей имеет удовлетворительную способность страху противостоять. Абсолютной же неуязвимостью против страха не обладает никто!

15.

            Никто не сражается в пещерах заполненных усыпляющим газом. Но поля сражений, над которыми неизменно витает страх, хоть и расположены под открытым небом, воздействуют на разум ничуть не слабее!
            В критических фазах боя среднеожидаемая наработка разума «на отказ» измеряется уже не часами, а минутами.

            Мы уже вспоминали, как топили самих себя в водах реки Нарвы тысячи русских воинов.
            Это не какое-то выдающееся и уникальное происшествие. Это – одна из норм войны.
            21 июля 1798 года топят себя в водах Нила тысячи арабских и мамлюкских всадников в ходе «битвы у пирамид». Через несколько месяцев, 5 марта 1799-го в тот же Нил бросились несколько сотен феллахов-повстанцев из Сауама. Ещё полтора месяца спустя, 16 апреля, в ходе «сражения у горы Табор» бросаются в Иордан несколько тысяч воинов из армии дамасского паши. 25 июля ещё одно массовое самотопство: в ходе Абукирского сухопутного сражения более десяти тысяч турецких бойцов, со вполне предсказуемым результатом, попытались вплавь вернуться на стоящие на рейде корабли. И это лишь одна-единственная локальная война, происходящая в местах, где водоёмы ещё поискать надо!

            И в чём, скажите мне, разница между вкладом, который вносит в ход сражения бессознательная тушка, которой перепал удар по затылку, и воздействием, которое оказывает тело, не лишённое возможности видеть и слышать, но лишённое оглушённого страхом сознания?
            Сверх того, зомби, драпающий не разбирая дороги через реки и моря, однозначно опаснее для своих, чем для врага, потому, что именно своих он заражает паникой!

16.

            Точно также, как в надуманных задачках про пещеру с усыпляющем газом, в реальных боях победителем обычно оказывается тот, кто сможет дольше противостоять страху, тот, кто дольше будет оставаться в сознании, тот, кто дольше сохранит способность к целенаправленной деятельности.
            Точно также, как в задачке про противоядие к усыпляющему газу, в реальном бою победителем станет тот, кто сумеет найти действенное противоядие против страха.

            Вот так всё примитивно?
            Для того, чтобы заработать славу неустрашимого победителя достаточно всего лишь оставаться в сознании тогда, когда нормальный человек полностью теряет над собой контроль от страха?
            А для этого использовать какое-то непонятное противоядие против ужаса?
            А как же Родина? Свобода? Матери, жёны и дети? Рыцарская и самурайская честь?
            Увы…  Увы…  Увы…
            Все эти возвышенные материи на войне очень важны, но непосредственного влияния на храбрость в бою почти не оказывают.
            Или Вы всерьёз верите, что субъект, забывший о том, что вода мокрая и в ней можно утонуть, помнит о жене, воинской чести и преимуществах одной политической системы над другой? Да он в такие моменты имени своего не помнит! Так что, как это ни обидно, но в критические моменты боя – всё прекрасное и благородное мимо кассы.
            Боевая сила регулярных войск создаётся почти как в советском детском фильме «Приключения жёлтого чемоданчика». Сборище трусов + пакет конфеток настоящей храбрости = армия храбрецов. Смех-смехом, но идея вполне реализуемая! Что интересно, речь пойдёт не о немецком первитине и не о советских «наркомовских» ста граммах для храбрости. «Конфетками настоящей храбрости» оказывается регулярная организация как боевых, так и тыловых подразделений. Если у одной из сторон регулярной организации нет, то только это и будет иметь значение. Хотя и «наркомовские» граммы способны внести свой вклад в боевую устойчивость войск.

            «Есть много подлостей на свете», – поёт популярный шансонье.
            И с ним трудно спорить.
            Никакое самое передовое социальное устройство, никакая самая процветающая экономика, никакой самый замечательный правитель, никакое самое счастливое население, — не способны поднять боеспособность нерегулярного подразделения до уровня самого плохонького регулярного подразделения самого архаичного государства с хромающей на обе ноги экономикой и едва-едва сидящим на троне правителем.
            Я с самого начала предупреждал читателей, что регулярное войско – одно из самых аморальных и мерзостных порождений человеческого разума за всё время его существования.

            «Есть много подлостей на свете...»
            Роль, которую сыграли в истории нашей планеты регулярные войска — едва ли не самая масштабная и не самая гнусная из них.
            Ирония истории в том, что изобретателями «волшебного» «противоядия» сволочи-регуляры стали вполне закономерно. И именно они стали «выносить» с поля боя всех и вся, поскольку оставались в сознании тогда, когда их оппоненты уже давно теряли разум от страха.
            На несколько десятилетий наступила эпоха «швейцарских», «шотландских», «саксонских» гвардий. Наступил странный период, когда превосходством в военной силе стал обладать не тот правитель, которого любили и за которого хотели сражаться подданные, а тот, которому удалось нанять больше наёмников-регуляров.
            И, я даже не представляю, в какой гадюшник превратился бы наш земной шарик, если бы «противоядие» против страха осталось монополией регуляров. Если бы ряд августейших особ не сумел наложить методы регулярной организации на национальные войска. Если бы «эпоха швейцарских гвардий» не оказалась бы преходящей и мир не вернулся бы к национальным армиям.

            «Есть много подлостей на свете...»
            Из-за того, что решающим фактором, определяющим доблесть войск на поле боя, становится наличие или отсутствие регулярной организации, правителю, который изначально не надеется на преданность своих подданных, который изначально не надеется на доблесть, происходящую из возвышенных чувств, природой даруется преимущественный шанс на создание войска по силе в несколько раз превосходящего обычное. Вот истинная вершина подлости из числа подбрасываемых нам мирозданием! Куда с этим равняться использованию вибратора вместо мужика или сделанной из нефти водке!

            И, насчёт примитивности…
            Это когда всё разложено по полочкам – оно выглядит примитивно. А в реальной истории над ответом бесплодно бились десятки тысяч одарённейших военачальников, военных теоретиков, философов, политиков, лишь изредка добиваясь очередного крошечного приближения к истине.

17.
ПАРАГРАФ  СЕМНАДЦАТЫЙ.   САМЫЙ  ВАЖНЫЙ.

НЕЛЬЗЯ  ОСТАВЛЯТЬ  СОЛДАТ  НАЕДИНЕ  С  ИХ  СТРАХАМИ!

            Теперь настало время поговорить о составе и принципах работы, того «противоядия» от страха, что «пришло в руки» регулярам. О ядре секрета, который не удавалось разгадать так долго.

Это СПЛАВ  ОРГАНИЗАЦИИ  И  ПРИНУЖДЕНИЯ.
На первом месте обязательно организация.
Принуждение на втором. И тоже обязательно. Без принуждения не обойтись.
И обязательно правильно изготовленный СПЛАВ.

            Откровения такого рода заставляют «встать на дыбы» наши предрассудки.
            Мы привыкли считать, что храбростью можно обладать от природы, храбрость можно воспитать в подрастающем поколении, храбрость можно взрастить самостоятельно, систематически преодолевая свой страх…  Но ХРАБРОСТЬ ОРГАНИЗОВАТЬ? Это не укладывается в обычные линии нашего мышления.

            Тем не менее, представьте себе ситуацию: а вагоне куражится пьяный пассажир. Не просто куражится. Подходит и по очереди активно допекает других проезжающих.
            Какой процент граждан готов оторвать зад от сидения и высадить хулигана на ближайшей остановке? Какой процент граждан осмелится просто шугануть дебошира от себя, чтобы шёл и допекал тех, кому это нравится?
            Армейскими же средствами задача решается элементарно: «Рядовой Кузнецов! Встать! Рядовой Петров! Встать! Взяли эту пьянь под микитки, вывели в тамбур. На ближайшей остановке высадить. Да руки ему постоянно контролируйте, чтобы нож ниоткуда не вытащил!»
            Кто-нибудь сомневается, что в хорошо выдрессированном подразделении схема сработает с практически стопроцентной надёжностью?
            Чему тут дать сбой?
            Лень и желание отсидеться в сторонке побеждаются командирским приказом и опасением наказания. Ответственность персонифицирована личными обращениями и предварительными командами.
            Один пьяный отобьётся от двух трезвых? Теоретически возможно, но на практике вероятность этого стремиться к нулю. Пьяненький он что, мастер спорта? Так те обычно не нажираются…
            Девятьсот девяносто девять из тысячи, выпивоха даже не попробует рыпаться: один против двоих, да у тех двоих за спиной ещё несколько бойцов, которых командир непременно вышлет на помощь при каких-нибудь осложнениях…
            Или двое против одного заробеют? С чего бы вдруг? Ведь их даже и не совсем двое, двое — это лишь в первой линии...

            Несмотря на неожиданность и даже противоестественность такого предположения, практика показала: ресурс повышения воинской доблести, заложенный в организационных мерах, в несколько раз превышает и природную храбрость, и возможности воспитания. Правильно организованное войско из самых-самых средненьких людишек в пух и в прах разнесёт неправильно организованную армию, укомплектованную одними отборнейшими храбрецами. Образно говоря, регулярное войско баранов намного превзойдёт в доблести и с позором погонит с поля боя нерегулярную армию львов.

            Не меньшее сопротивление вызывает у большинства и утверждение, что возможна «храбрость из-под палки».
            Тем не менее, принудительная храбрость возможна.
            Более того, практика раз за разом показывает, что количество храбрости, которое среднестатистический рекрут готов предоставить в распоряжение своих командиров под угрозой репрессий, в несколько раз превосходит дозу храбрости, которую средний обыватель способен выдавить из себя в условиях свободы выбора.
            Не будем забывать: среднестатистический — это не Кузьма Крючков и не матрос Кошка. Среднестатистические — это «храбрецы» из вагона!

            Апологеты вольности приведут массу ситуаций, когда принуждение даст не лучший результат или не сработает вообще.
            И будут правы. Уровень устойчивости регулярной армии очень далек от поголовного героизма. Средней руки регулярные войска способны перенести лишь 15-20 процентов потерь.
            И, одновременно, будут не правы. Альтернативой регулярской принудиловке оказываются войска с 2-3-5% стойкости.

            Конкретный состав и соотношение компонентов «противоядия» могут варьировать в довольно широких пределах. Главное – неуклонное соблюдение общих принципов.
            Во-первых, требуется создать условия, при которых дезертировать в тыл и даже отступить без приказа было бы объективно опаснее, чем испытать свой жребий в бою.
            Примером хорошо выверенного наказания является децимация у античных римлян. Казни подвергались 10% бежавших с поля боя воинов. А для того, чтобы опрокинуть равной численности врага, погибнуть и получить ранения должны были максимум 5%.
            Во-вторых (и самое важное), нельзя давать личному составу терять разум во время боя. Нельзя допускать, чтобы примитивные (скорее самоубийственные, чем самосохранительные) инстинкты взяли верх над разумом.
            Поскольку до идеи, что за бегство с полей сражений по головке гладить не надо, додумались давным-давно, задолго до появления самих регуляров, то ключом к успеху регулярных подразделений стал контроль за психологическим состоянием бойцов ВО ВРЕМЯ БОЯ.
            В критические фазы боя психологическое состояние рядовых должно находиться под неусыпным контролем младших командиров. За рядовыми участниками боя необходимо организовать такое наблюдение, чтобы сбои разума замечать и своевременно пресекать. Пресекать до того, как боец бросит оружие, пустится наутёк и заразит своей паникой других бойцов.
            КАК ТОЛЬКО РЕГУЛЯРЫ ПЕРЕСТАЛИ ВО ВРЕМЯ БОЯ ОСТАВЛЯТЬ СВОИХ РЯДОВЫХ БОЙЦОВ НАЕДИНЕ С ИЗ СТРАХАМИ, ТАК ОНИ СТАЛИ НЕПОБЕДИМЫМ И ЛЕГЕНДАРНЫМ УЖАСОМ ЭПОХИ РЕНЕССАНСА. И оставались им до тех пор, пока их противники не пришли к тому же самому.

            Часть является регулярной и проявит положенную регулярным войскам стойкость, если в ней надлежащим образом организован психологический контроль за солдатами во время боя.
            Не организован психологический контроль – часть нельзя считать регулярной. Её боевая устойчивость будет лежать в диапазоне стойкости нерегулярных войск.

            Кто будет сторожить сторожей?
            Кто будет контролировать психологическое состояние младших командиров? Кто будет следить, чтобы сержанты надзирали за рядовыми, а не первыми сбежали с поля боя? Командир взвода? А кто будет смотреть, чтобы не сбежал командир взвода? Ведь в современном бою взводный опорный пункт, как правило, достаточно автономная единица, территориально удалённая и от других подразделений и от вышестоящего командования?
            Здесь нам на помощь приходит сама природа.
            Нашей высшей нервной деятельности свойственно явление «доминанты». Плотно занятому и сосредоточенному на какой-либо работе человеку трудно заметить что-то постороннее. Мозг командира отделения, сосредоточенного на контроле за личным составом, приглушает или отторгает полностью «постороннюю» информацию. Защищает командира от впитывания факторов, составляющих напряжение боя. Как шутят, в занятой делом голове места для страха не остаётся.

            Изюминка регулярной организации – в замыкании психологического контура. Солдаты не паникуют, потому, что им мешают паниковать сержанты. А сержанты не подвержены панике потому, что им паниковать некогда, они слишком заняты, мешая паниковать солдатам.

            Под влиянием вышеизложенных постулатов, серьёзно пострадала традиция выдвижения в младшие командиры наиболее развитых и образованных солдат.
            Армейские офицеры, исходящие из представления, что умные и развитые люди сильнее склонны к рефлексии, тревоге и панике, чем грубые и «тормозные», перестали ценить умных и энергичных солдат и стараются с самых первых дней опустить их на самые нижние ступени межличностной иерархии. Наоборот, примитивных и флегматичных солдат всемерно стараются «приподнять». Мол, пусть лучше запаникует низкоранговый самец, чем неформальный лидер.
            Сегодня многие, даже высококвалифицированные, командиры целенаправленно подбирают младший командный состав из числа людей «однозадачных», даже примитивных, пренебрегая «быстрыми разумом Невтонами». Такой сержантский состав и смотрится неприглядно и работает намного хуже, чем «интеллектуалы». Однако, это терпят, в сомнительной надежде, что под огнём «дубари» с меньшей вероятностью начнут «грузиться» и мельтешить, и, с большей вероятностью выполнят свою основную функцию  – удержать контроль за личным составом.

            Контроль – это не только наблюдение, но и умение влиять на управляемый объект.
            Сержантские хитрости многообразны. Одного младший командир должен отвлечь от опасных самокопаний неожиданным вопросом. Другого – подбодрить немудрёной шуткой. Третьего – ободряюще похлопать по спине. Четвёртому – врезать по морде. А кого-то (да простят меня матушки из всяческих комитетов) и пристрелить, чтобы не заражал своим неизлечимым шкурничеством окружающих.
            Чем шире доступный младшему командиру набор профессиональных ухищрений, чем выше умение избрать подходящее к случаю, тем большее напряжение боя выдержит подразделение.
            Не каждый будет рад, что к нему лезут в душу без мыла. Ну да всякие попытки проявить свободолюбие перед лицом младшего командного состава подавляются в армии заблаговременно, на корню, на дальних подступах и с первых же секунд службы.

            Во избежание заблуждений и ошибок подчеркнём, что контроль над личным составом должен быть не столько репрессивным, сколько психологическим.
            Новомодные рассуждения о том, что советская армия воевала за счёт заградотрядов и штрафбатов – это проявление военной некомпетентности и непонимание сути регулярных войск.
            Штрафбаты и заградотряды – важные средства повышения боеспособности войск. Военачальник, который в современной войне попытается воевать без штрафных и заградительных подразделений, такой же придурок, как и полководец, желающий по моральным соображениям отказаться от миномётов или систем залпового огня. Но заменить регулярную организацию войск ни штрафные роты, ни штрафные батальоны, ни заградотряды, – не способны.
            Заставить паникующего безоружного человека повернуть и двигаться в неизвестность в сторону противника и собственного брошенного оружия практически нереально. Бегущих солдат можно остановить, если они бегут с оружием или пока они не отбежали от своего оружия на расстояние больше 20-30 метров. Потом последует фаза не поддающейся контролю паники, в течение которой беглецы скорей дадут себя застрелить, чем подчинятся приказу возвращаться в бой.
            Для успешного противостояния регулярным войскам противника необходимо, чтобы заградотряд и постоянный (конвойный) взвод штрафной роты были слиты в одном флаконе и, в лице сержантов, находились рядом с бойцами, занимающими первую траншею. Если заградотряд будет удалён от бойцов первой линии хотя бы на полторы сотни метров, он никак не сможет помешать вражескому прорыву.
            Столь же ложными являются и рассуждения стародавние. Мол, солдат должен бояться палки капрала больше, чем противника.
            Ярчайшая иллюстрация – сопоставление боеспособности вермахта, где телесных наказаний не было, армии Великобритании, где телесные наказания допускались, но использовались не слишком часто, и боеспособности итальянской армии, в которой телесные наказания являлись обыденностью.
            Солдат капрала действительно должен побаиваться, но...
            Возможность жестоких репрессий – лишь предпосылка для создания и удержания психологического контроля. Без правильной организации самого контроля будет много избитых спин, будет много расстрелов и повешений, а высокой боевой устойчивости войск не будет.

18.

            Один из десантников-дальневосточников вспоминал, как их «накачивали» перед высадкой против японцев. Мол, если вы не дрогните и проявите всё, чему вас научили, то легко выдержите натиск трёхкратно превосходящего противника, а большее количество врагов просто не поместится на поле боя…
            Из-за разницы в стойкости нерегулярная армия может относительно успешно вести лишь партизанские, вспомогательные и отвлекающие действия. Потолок её возможностей – позиционная оборона крепостей и укрепленных городов.
            Из-за разницы в стойкости нерегулярная армия не способна противостоять регулярной в открытом бою и гарантированно окажется в роли «груши для битья».

            С точки зрения военной психологии, «секрет» позорного поражения советских войск в «приграничном сражении» прост как арифметический пример для первоклашек.
            Красная армия обладала огромной материальной силой, но, из-за отсутствия регулярной организации, реализовать её могла лишь на ничтожную часть.
            Часто шутят: «Главная деталь любого оружия — голова его владельца». Стоило напряжению боя превысить уровень условно (очень условно) равный потерям в 3%, и советское оружие начинало массово выходить из строя. И дело было не в капризности и техническом несовершенстве самого оружия, хотя имело место и это. «Клинило» главные детали, присутствующие в любой стреляющей приспособе. Люди, управляющие винтовками, пулемётами, миномётами, пушками, оказывались ослаблены и парализованы страхом настолько, что немцам оставалось лишь подгонять улюлюканием бегущих и убивать их в спину.

            Для того чтобы наглядно представить себе разгром наших войск в начале Великой Отечественной, нам лучше всего подойдёт… фильм о войне Гражаданской.
            Создатели киноленты «Чапаев» старались передать дух революционной войны. Благодаря успеху этих усилий произведение надолго пережило своих создателей и стало классикой. Одновременно получилось замечательное (а главное, общедоступное и совершенно не секретное) наглядное пособие по боевым действиям между противниками, боевая устойчивость у которых, по меркам регулярных войск, ниже плинтуса.

            Первые кадры фильма: на тройке с бубенцами едет Чапаев. Навстречу ему выбегает толпа не пойми кого. С оружием – единицы. Короткий разговор и толпа бежит в обратном направлении, сопровождая тройку. Следующий кадр – навстречу тройке появляются вооружённые люди. Вооружённые присоединяются к безоружным, теперь тройку сопровождает разрастающаяся наполовину безоружная, наполовину вооружённая толпа красноармейцев.
            Очередной кадр – на мосту и перед мостом около взвода вооружённых и добротно обмундированных людей, у самого въезда на мост, прямо посреди дороги выставлен пулемёт с залегшим возле него вторым номером. Это – белогвардейский отряд на предмостном плацдарме.
            На изгибе дороги, в просветах недалёкого лесочка мелькает знакомая тройка. Пока тройка огибает мысок кустарника, из леса вырывается немалая толпа и с воплями несется к мосту.
            Люди на мосту хватаются за винтовки, к пулемёту бросается первый номер. Но ничего похожего на бой (как мы его представляем по фильмам о Великой Отечественной) не происходит. Никто не обменивается выстрелами в упор, никто никого не встречает ударом штыка, никто никого не рубит саперной лопаткой, никто никого не бьет по голове зажатой в кулак гранатой, никто не катается по земле, вцепившись в горло противника…
            Не успев толком открыть стрельбу, защитники переправы подхватываются и бегут от наполовину безоружной толпы. Тикают, кто по мосту, а кто и прямо вброд через реку. Беглецов настигают, те ради увеличения хода вынуждены бросать оружие. Едва ли не первым оказывается брошен составляющий основу огневой мощи отряда пулемёт. Удирающих «провожают» – им в спину с чапаевской тачанки летят «километровой длины» очереди.

            Давайте поставим несложный мысленный эксперимент.
            Пусть на изготовившихся у моста белогвардейцев нападёт не вопящая полуголая и полубезоружная толпа. Пусть на них спикируют юнкерсы, а от леса появится не тачанка, а пара немецких танков в сопровождении десятка вооруженных пулемётами мотоциклов.
            Результат очевиден. Перед нами предстанет июнь 1941-го, таким, каким он и выглядел в реальной истории.

            А как же героические рукопашные схватки в окопах и во время контратак, которыми изобилуют фильмы о Великой Отечественной?
            Увы, но это то, что Валентин Пикуль, анализируя свою книгу «Океанский патруль», назвал «стремлением переиграть войну на страницах книги». В реальности такие схватки больше характерны не для 1941, а для 1944 года. Надеюсь, читатель помнит, чем заканчивались немецкие попытки переходить в наступление во второй половине войны?
            Вот из-за тотального доминирования подобных аберраций в нашем кинематографе  нам и пришлось восстанавливать события 1941 года на основе фильма о войне Гражданской.

19.

            Попробуем заменить полуодетых и полубезоружных чапаевцев полностью экипированными и поголовно вооруженными суворовскими чудо-богатырями. Или «лисовчиками» Смутного времени. Или сотнями Батыя. Или этерами Александра Македонского…
            От них белогвардейцы пустились бы бежать ещё быстрее, чем от красных. Не уверен, что в заданных фильмом условиях белым хватило бы духу устоять против троглодитов с каменными топорами. По части устрашающих воплей дикари вряд ли уступали чапайцам. И, думаю, тренированные в быстрой ходьбе и беге солдаты Александра Васильевича Суворова не дали бы белякам смыться. Догнали бы, подкололи в зад штыками и побрали бы в плен.

            Берем другой эпизод. Психическая атака белых.
            Методично надвигающиеся чёткие чёрные взводные линии. Вот в красной цепи дрогнул один, почти сразу другой, вот наперерез бегущим бросается кто-то из старших командиров…
            А теперь на место красногвардейцев перемещаем с Бородинского поля защитников Багратионовых флешей. Какое бы на них произвела впечатление психическая атака?
            Правильно! Никакого! Где стояли бы, там и приняли бы на штыки этих психов…  На солдат 1812 года наполеоновские войска в «психические» атаки по несколько раз в день ходили, да не жиденькими линиями, а полнокровными батальонными колоннами!

            Кроме белых, бегущих от моста, мы видим белых, шарахающихся и сбивающихся в перепуганные кучи от пулемётных очередей Анки, казачью конницу, без рубки отворачивающую от чапаевских всадников… На сюжеты взятого нами кинематографического шедевра можно смоделировать массу учебных кейсов по военной психологии. И, чем больше мы их будем крутить и перекручивать, тем рельефнее будет выпячиваться основной вывод. Отличавшая русскую армию стойкость, перерастающая в героизм при Цорндорфе и при Бородине, при Кульме и в Севастополе, на Шипке и в Порт-Артуре, стойкость, которой мы, русские, так привыкли гордиться, стойкость, которую мы, русские, так привыкли считать неотъемлемым национальным атрибутом, в действиях белых армий совершенно не прослеживается!

            В начале главы мы поставили перед собой задачу разобраться, почему в боевых столкновениях второй недели войны вермахт оказывался намного сильнее, чем Красная Армия. Сильнее, несмотря на то, что эффект внезапности был давным-давно исчерпан, а превосходство Советского Союза в танках, пушках, самолётах (как в целом, так и в ходе конкретных боев и сражений) продолжало сохраняться.
            В чем вермахт безоговорочно превосходил Красную Армию?
            Теперь мы готовы дать ответ:

В ПЕРВЫЕ НЕДЕЛИ ВОЙНЫ
КРАСНАЯ АРМИЯ МНОГОКРАТНО УСТУПИЛА ВЕРМАХТУ
В ВОИНСКОЙ ДОБЛЕСТИ.

            Столь тошнотворную трактовку событий трудно глотать, но другого ИСТИННОГО объяснения разразившемуся летом 1941-го не существует. Выкидывать слова из песни себе дороже. Отрицать неприглядные факты тех дней и недель – значит поставить крест на истории как на науке и отдать ее на откуп прохвостам и жуликам. А чтобы продолжить разбор причин, повлекших катастрофы 41-го, нам придется переступить через чувство обиды и детские оправдательные рефлексы.

            Почему в начале войны немецкий батальон обращал в бегство советский полк?
            Потому, что в первые дни и недели войны младшие командиры Красной Армии, за редким исключением, во время боя не осуществляли и даже не стремились осуществлять жёсткий контроль за психологическим состоянием своих подчинённых.

            Почему в начале войны немецкий полк проламывал оборону советской дивизии?
            Потому, что в первые дни и недели войны большая часть советских подразделений была нерегулярными. Потому, что хорошему регулярному полку Вермахта противостояла многочисленная, хорошо вооружённая, но нерегулярная, а потому и никудышняя дивизия Красной Армии.

            Почему в начале войны немецкая дивизия наголову громила советский корпус, а иногда и целую армию?
            Потому, что в первые дни и недели после немецкого нападения Красная Армия воевала примерно так же «стойко» и «доблестно», как воевали белогвардейцы во время войны Гражданской.

            Прославляя революцию, революционную армию, революционных полководцев, создатели «Чапаева» обладают достаточной честностью и художественным мастерством, чтобы буквально между кадрами показать, что особого различия в стойкости между противоборствующими сторонами нет. Идет затяжная борьба на равных. Сию секунду бегут белые, а пятнадцать минут назад, бросая винтовки и пулемёты, точно также спасались красные. Драпали самым натуральным образом, и от кого?! От этих вот самых трусоватых белых! Именно эта правда, эта реалистичность, эта узнаваемость позволили перенести на экран интригу существовавшую в реальной жизни и способствовали бешеной популярности фильма.
            На экране, как и в жизни, стойкостью и боеспособностью одинаково не могут похвастаться ни воюющие под командой потомственных русских офицеров белые, ни воюющие под командой еврейских, польских, латышских и грузинских комиссаров красные.

В Гражданской войне традиционной русской стойкостью не может похвастаться
 ни одна из многочисленных воюющих сторон.
Традиционная русская стойкость «испарилась»,
как будто ее никогда и не существовало!

            Красная Армия начала Великой Отечественной – наследница Красной Армии времён войны Гражданской.
            Со времён Гражданской войны в Красной Армии было произведено множество косметических улучшений. Она научилась держать строй на парадах. Приоделась и прихорошилась. Получила немало современного оружия.
            Но не обрела самого ценного, чем могут обладать вооружённые силы.

            В организацию Красной Армии не было заложено той изюминки, которая описана в 17-м параграфе настоящей главы, но которая была неведома тогдашней военной науке.
            Не было гвоздя — подкова отвалилась.
            Подкова отвалилась — лошадь захромала.
            Лошадь захромала — …
            Разница лишь в том, что контроль за личным составом во время боя не мелочь вроде гвоздя, которая может себя проявить или не проявить, а основа основ боеспособности современных вооружённых сил, отсутствие которой подорвёт армию со стопроцентной гарантией.

            С самых первых шагов Советской власти, у Советской России, у Советского Союза имелась лишь видимость регулярной армии.
            Разбивку на роты, взводы и отделения ввели. Строгая подчиненность, иерархия и видимость организованности постепенно устаканились. Единообразия обмундирования и вооружения удалось добиться. Дисциплина и видимость армейского порядка в подразделениях появились.
            А вот главного, ради чего все вменяемые политические лидеры стремятся обзавестись регулярной армией, на вооружение не поступило. Не возникло стойкости и доблести присущей регулярным войскам. Способностью выдерживать высокое напряжение боя большинство подразделений Красной Армии не обладало.

            Катастрофическое начало войны не связано с внезапностью нападения. Не было там никакой особой внезапности. Полнейший разгром в приграничных сражениях не связан с нехваткой танков. У нас танков было намного больше, чем у врага. Исход борьбы решили не «немецкие автоматчики». Пресловутые «шмайсеры» (MKb.42(Н)-StG 44). впервые появились на фронте в сентябре 1943-го года.

КАТАСТРОФИЧЕСКОЕ НАЧАЛО ВОЙНЫ БЫЛО ПРЕДОПРЕДЕЛЕНО ОТСУТСТВИЕМ В КРАСНОЙ АРМИИ РЕГУЛЯРНОЙ ОРГАНИЗАЦИИ

            Планируя нападение, Гитлер полагал, что Советский Союз является колоссом на глиняных ногах. При этом он имел в виду, в первую очередь, уязвимость политическую, обусловленную национальными противоречиями. Враг рассчитывал как на отчуждение между великорусским центром и национальными окраинами, так и на рознь между русским народом и еврейскими комиссарами.
            В политическом отношении СССР оказался на редкость прочным образованием, без серьёзных поломок выдержавшим неимоверные военно-экономические тяготы. А вот Красная Армия действительно оказалась колоссом на глиняных ногах. И национальные противоречия тут были совершенно ни при чём.
            Из числа широко доступных историков-любителей, к пониманию причин бедствия лета 41-го ближе всего подошёл Марк Солонин, проведя аналогию между Красной армией и бочкой, с которой сбили обручи. До более подходящей аналогии с разрушением бочки, для которой обручи забыли запроектировать изначально, немного не хватило воображения даже у этого автора.

            Исход первых недель Великой Отечественной войны был предопределён тем, что Германия в катастрофах Ноябрьской революции и Версальского мира сумела сохранить технологии формирования регулярных войск, а Россия за месяцы, отделяющие Февральскую революцию от Декрета о создании Рабоче-Крестьянской Красной Армии эти технологии потеряла.

            Катастрофа, аналогичная приграничным сражениям 1941 года, должна была разразиться при нападении на Советский Союз любой крупной регулярной армии. И когда гитлеровская армия вступила на советскую землю, произошло именно то, что и должно было случиться при нападении регулярной армии на нерегулярную.
            Катастрофа грянула в 1941-м. Советскому Союзу повезло, что так поздно. Два десятилетия никто из крупных хищников не обращал внимания, что перед ними лежит обширная и не обделённая природными богатствами, но практически беззащитная страна!

20.

            Уже упомянутый Марк Солонин метко отметил, что летом 41-го причину поражения знали все, кто был на фронте, и она ни для кого из фронтовиков не была секретом. И лишь потом, ценой огромной работы по промыванию мозгов, советским пропагандистам удалось ее затушевать и запрятать.

Реальной причиной поражений Советского Союза стала
КРИТИЧЕСКИ   НИЗКАЯ   УСТОЙЧИВОСТЬ
частей и подразделений.

            Хрестоматийная задача из сказки о Мальчише-Кибальчише – «три дня простоять, да три ночи продержаться», (без выполнения которой почти невозможны ни эффективное оборонительное маневрирование, ни планомерная организация контрударов) для большинства соединений Красной Армии летом 41-го оказалась непосильной.
            Причем истоки неустойчивости войск, со всей очевидностью, лежали не в конфигурации границ и не в нехватке самолетов, не в дислокации войск и не в техническом несовершенстве танков, не во внезапности нападения и не в отсутствии оборонительных планов в штабах. Причины неустойчивости войск скрывались в области военной психологии.
            Эти обстоятельства поняли генералы: «Чем берут немцы? Больше воздействием на психику бойца, нежели какими-либо “ужасными” средствами, причиняющими урон. Его авиация господствует, но она не столько поражает, сколько пугает. Так и все его боевые средства. … … Командиры не держат в руках бойцов…» — пишет 11-го июля заместителю наркома (министра) обороны генерал Вершинин.
            То же самое видели и понимали рядовые бойцы. Насидевшийся в гитлеровских лагерях рядовой боец добровольческой коммунистической дивизии Николай Обрыньба в своих мемуарах убедительно доказывает: «К войне мы не были готовы, прежде всего, психологически…».

            Очень быстро увидел и осознал лежащую на поверхности причину и Нарком обороны Тимошенко. Осознал даже раньше, чем генерал Вершинин сел писать процитированное донесение. Опубликованные документы на эту тему мне не встречались, но целенаправленные и решительные действия Тимошенко лучше любых бумажек совершенно однозначно свидетельствуют о полном понимании ситуации.
            Мой дед выехал на фронт 27 июня рядовым в составе добровольческого коммунистического батальона. А 11 июля в бой вступил недалеко от Смоленска уже в составе обычной стрелковой дивизии в качестве политбойца. Прямо в эшелонах коммунистический батальон был расформирован, а его личный состав употреблен на «политическое укрепление» стрелковых соединений. В течение двух суток укреплённая политбойцами дивизия упорно тормозила продвижение немцев, то и дело отбивая назад потерянные перелески, холмы и деревни. Судя по тому, что моего раненного в одной из контратак деда сумели вынести с поля боя, без особой суеты вывезти в тыл, и, даже, успели оформить на него наградные документы, то и по истечении третьих суток дивизия продолжала оставаться организованной силой.
            Расформирован был не только тот коммунистический батальон, в который вступил мой дед. Укреплена политбойцами была не только одна стрелковая дивизия. Эти меры дали немедленную и очевидную отдачу. «После того, как на следующий день мы взяли Витебск, у нас появилось ощущение, что война ещё только начинается… … у нас появилось подозрение, что уже нельзя рассчитывать на скорый конец этой кампании.» – засвидетельствовал будущий немецкий танковый ас.

            Политбойцы – это первый шаг к перелому в ходе войны.
            Приставив к бойцам стрелковой дивизии надзирателей-политбойцов, Тимошенко и Сталин вступили на тот самый путь, по которому до них прошли регуляры. Они перестали опираться исключительно на добровольную, сознательную стойкость своих бойцов. Они вступили на тот путь развития, на котором СОЛДАТ ПРИНУЖДАЮТ БЫТЬ ХРАБРЫМИ.

            В предвоенное время в деле боевой устойчивости войск советское руководство главную ставку делало на личную сознательность бойцов. Вкладывалось в пропагандистские мероприятия и в построение тяжеловесной идеологической махины руководимой Главным управлением политической пропаганды Красной Армии.
            После катастрофического проигрыша приграничных сражений, как высшее советское руководство, так и масса военных командиров на местах переходят к простому и прямолинейному: «Заставить войска сражаться!» Сверху низвергается поток жёстких, а порой и людоедских приказов, снизу взмётывается волна командирского мордобоя и бессудных расстрелов.
            Вопреки кабинетно-тыловым умозрительным построениям тогдашних революционных романтиков и нынешних либеральных соплежуев, грубое держимордство при руководстве войсками дало лучший результат, чем все «прогрессивные» методы.

21.

            Следующим этапом в реорганизации Красной Армии стало создание «боевого актива».
            Сегодня под этим термином подразумеваются агитаторы, редакторы боевых листков, совет походной комнаты информационно-воспитательной работы и т. п. В первый год Великой Отечественной войны это словосочетание имело совсем другое значение. Главной функцией боевого актива было надзирать за храбростью остальных бойцов, подобно тому, как это делали политбойцы. Разница была лишь в том, что политбойцы присылались в подразделение извне, а боевой актив избирался из личного состава самого подразделения.
            Быстрое нарастание сопротивления советских войск, относительная стабилизация стратегического фронта, в том числе удержание Ленинграда, Тулы, Севастополя, — в значительной мере, результат внедрения в войска института боевого актива.

            На начало 1941 года в коммунистической партии состояло менее двух с половиной миллионов человек. Отбрасываем женщин (для вливания в пехотные подразделения малопригодных в принципе, к тому же, в большинстве своём, обременённых детьми), военнослужащих, которые и так уже были в рядах армии, высоких начальников и уникальных специалистов, стариков, больных… При всём энтузиазме, партия не могла обеспечить добровольцами-политбойцами все подразделения существующих и планируемых войсковых формирований. Кроме того, советское военное руководство некоторую долю коммунистических добровольческих частей хотело сохранить в качестве особо надёжных ударных формирований.
            Заменитель политбойцов, оказавшихся столь полезными в деле укрепления боеспособности, требовалось найти в рядах самой армии.
            Ресурс для этого имелся более чем достаточный. Во-первых, коммунисты служившие в вооружённых силах до войны или пришедшие по мобилизации. Во-вторых, в те времена коммунисты пользовались широкой поддержкой в среде беспартийных масс. Некоторые «беспартийные большевики» могли дать сто очков вперёд партийным. В-третьих, многие комсомольцы были не менее надёжны в политическом отношении, чем коммунисты. Нужно было лишь отобрать самых активных, храбрых и пользующихся уважением.
            На всех участках фронта, во всех частях развернулись выборы боевого актива.

            От насаждения боевого актива до перехода к регулярной армии оставалось всего два шага, уже рутинных и совершаемых как естественное развитие предыдущих: во-первых, обнаружить, что младшие командиры, при правильной постановке дела, способны сами справиться с контролем за психологическим состоянием бойцов во время боя. Во-вторых, на деле оттеснить боевой актив от этой функции и сменить приоритеты в его действиях.
            Стихийный переход к классической регулярной организации управления боем в некоторых подразделениях отмечается уже в августе-сентябре 1941-го. Т.е. при наличии опытного сержантского состава лишь незначительно отстаёт от процесса формирования боевого актива. Хорошо подготовленным младшим командирам «костыль» в виде политбойцов и боевого актива потребовался лишь на короткое время.
            Подчеркну: поначалу оттеснение боевого актива от контроля за устойчивостью личного состава в бою носило стихийный характер и лишь с большим опозданием нашло отражение в директивных документах. Улучшение боевой работы низового командного состава, совершенствование тактики, создание боевого актива и кристаллизация в подразделениях Красной армии регулярной организации — единый процесс, начавшийся в конце лета 1941-го и давший решительный результат к началу летней кампании 1943-го. Курская битва — это Полтава Красной армии.

            Самым наглядным образом формула спасения страны и будущей победы, описана в письме рядового Алексея Прядёхина:
            «Фашистские самолеты и до того летали над нами. Иногда бомбили, чаще обстреливали из пулеметов. Поначалу было страшно, а потом привыкли и к бомбежкам,  и к пикировщикам. Даже из винтовок стали по самолетам палить.
            А сегодня начался настоящий ад. Авиация прижала так, что головы не поднять. Налет кончился – противник из орудий и минометов стал бить. Окопы ходуном ходят. Дым. Пыль. Грохот.  Кинулся на дно окопа, прижался к стенке. Чувствую, как мелкой дрожью меня трясет и тошнота подступает.
            - Почему не стреляешь? – вывел меня из оцепенения голос командира отделения.»

            Алексею повезло. Из оцепенения его вывел голос собственного командира. Он и другие приведенные в чувство сержантами красноармейцы отбили атаку. В тот день боец избежал смерти и плена и смог написать письмо домой.
            Десяткам тысяч советских солдат, которые оказались на фронте раньше Прядёхина повезло гораздо меньше. Из оцепенения их выводили пинки прочёсывающих советские окопы немецких пехотинцев.

22.

            Как, когда и почему русские воины лишились своей прославленной стойкости, к настоящему времени, тоже исследовано вполне подробно.
            Февральская революция 1917 года в России смела множество препон в образовании, медицине, науке, промышленности, заложив основу многих будущих большевицких свершений…  Но положила начало контрреволюции в области военного дела.

            Когда грянули Февральские события, ещё не Революция, а просто мятеж, ещё не в России, а в Петрограде, когда едва начал формироваться Петроградский Совет Рабочих и Солдатских Депутатов, перед собравшимися во весь рост и в первую голову встал вопрос: «Как противостоять попыткам царя подавить восстание?»
            В том, что Николай II мятеж будет давить, не сомневался никто. В 1905-1907 годах царь и его внутриполитические союзники показали, что способны раздавить самые массовые выступления низов, включая военные восстания.
            Опыт революционных выступлений 1905-1907 годов показал, что у «вертикали власти» есть немало способов борьбы с ненадёжностью и брожением в войсках. Что царь, правительство, генералитет и офицерский корпус вполне способны удержать солдат под контролем, повернуть и заставить нижних чинов действовать вопреки их убеждениям и объективным интересам.

            За прошедшее между двумя революциями десятилетие, будущие лидеры Петросовета много и напряжённо искали способы не подставить своих последователей под расстрел из пушек и пулемётов. Поиски не оказались бесплодными.
            Знаменитый «Приказ № 1» прицельно, точно и сокрушительно бил по тем механизмам, которые позволяли армейским командирам манипулировать подчинёнными вопреки воле последних.
            В результате широкого оглашения и реализации «Приказа №1» ни царю, ни другим консервативным политикам, ни генералитету, не удалось использовать войска для подавления выступлений масс. Офицеры и генералы необратимо утратили контроль над нижними чинами. Им почти не удалось использовать крестьян в сапогах и шинелях против крестьян в лаптях и армяках.

            Желающим повоевать против «разгула анархии» генералам и офицерам и их малочисленным союзникам из числа привилегированных слоёв населения пришлось собираться на Дону и самим брать в руки оружие, чтобы, со вполне естественным результатом, в качестве рядовых бойцов самим защищать свои интересы.

            Обеспечив победу и необратимость революции, «Приказ №1», однако, дал и очень неприятные побочные последствия. Главнейшим из них было прерывание традиции русской регулярной армии.

            Если уж была поставлена и достигнута цель лишить командный состав власти как таковой, то что уж говорить о такой продвинутой форме управления, как контроль психологического состояния?

            Впрочем, не следует всё сводить к одному-единственному, пусть и экстраординарно значимому приказу…
            Нас на уроках марксизма-материализма научили, что царизм свергли потому, что народным массам бедно жилось.
            Действительно, желание вырваться из круга, в котором человек должен шесть дней в неделю работать по двенадцать-четырнадцать часов ради того, чтобы наполнить половину желудка, чтобы появилось немного сил вновь идти продавать свою рабочую силу, было одной из важнейших движущих сил революции.
            Одной из важнейших, но не самой важной. Вдвое, если не вчетверо, было заложено социальной взрывчатки в другом месте.

            Жизнь Российской Империи была зарегламентирована и заритуализована донельзя.
            Это доставало молодых аристократов. Восемь разновидностей реверанса, пять разновидностей книксена, и каждой свое место, у каждой свой смысл, дай бог, ошибка в выборе поклона не будет расценена принимающим за намеренное оскорбление…
            Кого следует титуловать «вашим высокоблагородием», кого «вашей светлостью», кого «вашим сиятельством»? Ну же, читатели?! Это не досужий вопрос! Молодая девушка, даже молодая графиня, запросто могла получить кулаком по лицу от возмущенного принижением его статуса вельможи. И всеми присутствовавшими, включая её словившее помордник сиятельство, казус был воспринят как вполне заслуженное и само собой разумеющееся наказание.
            Многократно сильнее давила обрядность на хлебопашца. Средней религиозности мужик молился сорок-пятьдесят раз в день. И ни-ни забыть прочитать по подобающему поводу молитву в присутствии попа. Сегодняшнему читателю, не ведающему страха перед церковными епитимьями и церковными судами (духовными консисториями) не понять ни униженно-льстивого почитания священников, ни демонстративной религиозности наших предков.
            Крестьянин, сняв шапку, кланялся любому дворянину, любому священнику или дьячку, любому полицейскому, кланялся заглянувшему в село купцу-закупщику и его приказчику, мировому посреднику и сельскому старосте, члену сельского правления и члену мирового суда, богатому или просто зажиточному соседу, у которого рассчитывал одолжить мешок зерна в неурожайный год. Ещё насыщенней была «культурная жизнь» бабы, которой дополнительно следовало поклониться женам и матерям всех выше поименованных, а заодно, на всякий случай, всем, кто может пожаловаться на неё мужу.
            Не бить на каждом шагу поклоны, не ломать на каждом шагу шапку было для селянина, в том числе для селянина в шинели, едва ли не столь же притягательно, как и есть досыта.
            Борьба против всех и всяческих традиций была одной из центральных составляющих революционного процесса. В стране, увидевшей свободу в том, чтобы носить фуражку набекрень, расставить клёши до ширины женской юбки и выплёвывать шелуху от семечек на мостовую, к моменту прихода к власти большевиков, от регулярной русской армии не осталось даже обломков.

23.

            Были ли шансы на возрождение русской регулярной армии до начала Великой Отечественной войны?
            Были… Пускай призрачные, но всё же были...
            Откуда бы взяться этим шансам, если программы всех тогдашних социалистических партий однозначно провозглашали ликвидацию регулярных армий с заменой их ополчением (на латиноязычный манер именуемым «милицией»)?

            Те, кто изучает деятельность Владимира Ильича Ленина, часто бывают удивлены. Для человека, который не только нигде не воевал и никогда не служил, но даже практически не общался с военными, лидер большевиков проявляет поразительно высокий уровень здравомыслия и компетентности в военных вопросах.
            Ленин – один из немногих большевиков, выступивших после прихода к власти за создание РЕГУЛЯРНОЙ рабочее-крестьянской армии. Ленин – один из тех, кто в обход множества революционных солдат, матросов и офицеров продвинул на пост наркома по военным и морским делам совершенно чуждого военной службе и только что провалившегося на дипломатическом поприще Льва Троцкого. Одного из немногих ленинских единомышленников в деле создания РЕГУЛЯРНЫХ революционных войск.

            В ходе Февральской революции среди русских социалистов проявились три фракции, стоявших за три различных способа организации будущей русской армии.
            Большинство – за старую, но демократизированную армию, возглавляемую дореволюционными профессиональными офицерами и генералами, но под контролем солдатской массы, солдатских комитетов и комиссаров революционного правительства.
            Весомое меньшинство – за полностью демократическую армию, скорее даже не армию, а ополчение, возглавляемую революционными командирами, опирающимися на солдатские комитеты (без всяких комиссаров и военспецов).
            И ничтожная группа, возглавленная диумвиратом Ленин-Троцкий – за роспуск старой армии, за создание новой революционной регулярной армии во главе с революционными командирами, руководящими под контролем революционных комиссаров и при содействии военных советников из бывших царских офицеров (без всяких солдатских комитетов).
            С последней концепцией большевики и пришли к победе в Гражданской войне.

            Под влиянием военного опыта, приобретенного ценой крови многих друзей и соратников, ценой большой крови подчинённых, ценой многих серьёзных и обидных неудач, излечился от многих былых революционных иллюзий и, к концу Гражданской войны, перешёл на ленинскую точку зрения Иосиф Виссарионович Сталин, к тому времени уже один из ключевых большевицких лидеров.

            Можно однозначно утверждать, что понимание ценности регулярных войск у первых лиц советского государства имелось. Задача создания регулярных вооружённых сил ставилась. Следовательно, шанс был.
            За чем же дело встало? Почему желаемое не воплотилось в действительное?

            Очень нелегко «сделать то, не знаю что».
            В начале главы я писал о бытовавшем в царской России сочетании правильно работающих традиций с ложными теоретическими рецептами. Когда стало невозможным слепо копировать старую схему подготовки солдат, когда потребовалось «отделить зёрна от плевел» и создать новые традиции, теоретические заблуждения не замедлили аукнуться.
            Обратим внимание: ни один из крупных белогвардейских военачальников за всю Гражданскую войну создать для себя регулярных частей не смог!
            Каждый сам может прикинуть, сколь велик был шанс превзойти потомственных профессиональных военных у сугубо штатских большевицких политиков, оседлавших, возглавивших, но лишь в малой степени укротивших общероссийский «праздник непослушания».

            Пожалуй, самым перспективным выглядит эпизод с возвращением из эмиграции Якова Александровича Слащева. В ходе Гражданской войны этот военачальник достаточно умело и вполне сознательно приспосабливался к изменившимся боевым качествам войск, а следовательно, целенаправленно эти изменения наблюдал и нелицеприятным образом анализировал.
            После поражения Врангеля ему пришлось бежать за границу. Однако, спустя год, советская власть амнистировала одного из самых агрессивно-контрреволюционных белых генералов, руки которого были по локоть в крови «красных» и «зелёных».
            Во время преподавания на знаменитых курсах «Выстрел», бывший белогвардеец проявил высокий уровень педагогических способностей и завоевал нешуточный авторитет у обучаемых. Вокруг него сплотилась достаточно перспективная группа красных командиров, активно занимавшаяся военно-научным творчеством. Поскольку Слащёв немалое внимание уделял «анатомии» боеспособности, соразмышляла с ним на эту тему и обучавшаяся у него группа. С позиций нашего послезнания видно, что товарищи красные командиры продвигались в правильном направлении, и имели небольшой, но реальный шанс раскрыть тайну регулярных войск более чем на сорок лет раньше, чем это случилось на самом деле.
            Почему я, разбирая тогдашние абсолютно разумные изыскания, невысоко оцениваю шанс на их конечный успех?
            Время было мирное...
            В мирное время гораздо притягательнее петь: «Мы беззаветные герои все» и «Смело мы в бой пойдём, за власть Советов». А отстаивать теоретические построения, опирающиеся на честное признание трусоватой и скупой на альтруизм природы человека, не только неприятно, но и рискованно. К признанию «тьмы горьких истин» людей, чаще всего, понуждают нужда и беда.
            А потом Яков Александрович Слащёв был убит. Порождённое им бурление заглохло. И всё пошло так, как мы об этом знаем.

24.

            Итак, мы узнали, что для военной психологии уже несколько десятилетий не существует никакой «загадки 1941 года».
            Череда катастрофических поражений лета 1941-го обусловлена тем, что Красная Армия встретила нападение гитлеровцев не имея регулярной организации.
            Советские войска раз за разом вступали в бои и сражения. Исходя из соотношения численности и вооружения должны были эти столкновения выигрывать. Но раз за разом терпели в них разгромные поражения из-за отсутствия высокой стойкости, присущей регулярным войскам.
            Раз за разом, личный состав, предоставленный в бою сам себе и своим страхам, не выдерживал напряжения боя и начинал отступать, а то и бежать с поля боя. Нередко, не выдержав психологического воздействия немецкого оружия, деморализованные бойцы впадали в беспомощное состояние или сознательно сдавались в плен.
            Перелом в войне, появление у Красной Армии способности сначала замедлить, а потом и остановить немецкое наступление, связан с организацией контроля за психологическим состоянием бойцов во время боя. Этот контроль, пройдя ряд этапов и видоизменений, привёл к превращению советских войск в регулярные подразделения.
            Преобразование советских вооружённых сил в регулярные, предрешило конечную победу Советского Союза, так как Красная армия, несмотря на потери территории и промышленного потенциала, получала в несколько раз больше боевой техники, чем германская. Кроме того, сталинское руководство мобилизовало в армию и в военную промышленность гораздо больший процент населения, чем гитлеровское, а главное преимущество немцев — превосходство в качестве войск, всё боле и более нивелировалось из-за всестороннего совершенствования советских вооружённых сил.

            Существовали ли другие причины, повлиявшие на разгром советских вооружённых сил в начале Великой Отечественной войны?

            Плохого в Красной армии было много. Не просто много, а очень много. При подготовке к войне было допущено целое море ошибок. Ошибок не избежали ни авиация, ни флот, ни танковые войска. Обилие плохого и ошибочного дает почти безбрежный простор всякого рода фальсификаторам, выпячивающим то одно, то другое. Это же многообразие плохого затрудняет работу добросовестным, но неопытным исследователям-любителям.
            Платой за некоторые из предвоенных ошибок стали десятки и сотни жизней. За другие пришлось расплатиться десятками тысяч и сотнями тысяч бойцов и командиров.

            Но главные ошибки всё же лежали в области военной психологии.
            Среди всех прочих ошибок, они выделялась, словно массив Джомолунгмы, заброшенный в середину Уральского хребта, и обошлись нашему народу в миллионы жизней.
            Именно из-за неправильных взглядов на поддержание психологической устойчивости войск в бою пошли насмарку колоссальные усилия по подготовке страны к войне.
            Именно из-за психологической несостоятельности, из-за «неустойчивости» советской пехоты гитлеровцам удавалось делать стремительные глубокие прорывы, совершать дерзкие манёвры, осуществлять блестящие оперативные планы, производить красивые охваты и обходы, замыкать грандиозные «котлы».
            Именно потому, что попавшие под удар части и соединения разбегались с поля боя слишком быстро, советское командование не успевало затыкать прорывы, маневрировать резервами, выводить войска из под охватов.
            Именно из-за слабой боеспособности советских частей и соединений, погибли и попали в плен миллионы солдат, а десятки миллионов жителей попали под оккупацию.
            Прояви советская пехота ту боевую устойчивость, какую немецкая пехота проявила в 1942-м, катастрофы лета 41-го не было бы и в помине. Немцев остановили бы, самый край, на подступах к Житомиру, Минску, Таллину. А чем чёрт не шутит, со столь стойкими войсками приграничные сражения могли обернуться и в пользу Советского Союза!

25.

            Почему простые, достаточно очевидные, совершенно несекретные обстоятельства, изложенные в моём военно-историческом ликбезе, нам не разжевали на уроках истории? Обществоведения? Начальной военной подготовки, наконец?
            Почему нас десятилетиями потчевали и продолжают потчевать ворохом глуповато-хвастливых сказок, которые невероятно ядовиты и для нашего национального исторического самосознания в целом и для нашей национальной военной культуры в частности?
            Зачем советский военно-исторический официоз столь усердно удобрял почву для явления миру Виктора Суворова и множества других менее знаменитых антисоветских и русофобских прохвостов? Почему, перекрасившись в российский-демократический, он продолжает заниматься тем же самым?

            Причин и обстоятельств много. Мы лишь частично сможем отследить их сложные хитросплетения.
            Но для начального уровня понимания нам хватит двух главных.

            Во-первых, рефлекс непризнания вины вырабатывается у человека с раннего детства. «Это не я разбил чашку, она сама упала», «Мама, я в банку с вареньем не лазил! У нас в доме наверно живет чупакабра»…
            Однажды в купе поезда мне пришлось наблюдать, как двухлетняя девчушка, с предельным напряжением соразмерного возрасту ораторского таланта, более двадцати минут пыталась убедить свою маму в том, что это не она описала колготочки. Колготочки ей описал сидевший у неё на руках плюшевый медвежонок.

            Во-вторых…
            Когда сам факт прегрешения невозможно скрыть, когда вину переложить с себя не на кого, для умаления вины в ход идут «уважительные причины».
            Среди подвигов есть своя иерархия. За что-то объявляют Героем Советского Союза. За что-то дают медаль «За отвагу».
            В бесчестии поражений своя негласная иерархия тоже есть.
            Наименее позорным считается проиграть противнику, значительно превосходящему в числе. Тут можно рассчитывать на жалостливое сочувствие и даже на некоторый ореол героического мученичества.
            Чуть хуже – стать жертвой вероломства и неожиданности. Большинство, вероятнее всего, пожалеет как жертву чужого злонравия. Но непременно прозвучат и голоса, упрекающие в недостатке бдительности, предусмотрительности, наблюдательности, ума...
            Не комильфо уступить из-за плохого оружия. Но на некоторую долю снисхождения рассчитывать всё же можно.
            Позорно проиграть из-за неискусности полководцев, неустройства в войске, из-за небрежения воинов к боевой подготовке и тренировкам.
            И самое жестокое бесчестье, самая дурная память, самая крайняя степень позора – уступившим противнику в храбрости и доблести.
            Уступить врагу в доблести – жесточайший позор для рядового бойца, потому как ничто не может помешать настоящему храбрецу быть храбрецом: ни численность неприятеля, ни посредственное оружие, ни бездарность командиров и политиков.
            Низкая боевая устойчивость войск – жесточайший позор для офицера, генерала, политика, за которого не желают сражаться и не готовы умирать солдаты.
            А ведь именно в доблести уступает врагу армия, лишённая регулярной организации!

            И, наконец, в советской армии существовала особая категория людей, именно за воспитание преданности, стойкости и храбрости войск отвечавших – политработники.
            Влияние политработников выходило далеко за пределы армии. В качестве фронтовых политработников прошли Великую Отечественную Никита Сергеевич Хрущёв и Леонид Ильич Брежнев, проруководившие Советским Союзом в общей сложности 29 лет, десятки секретарей обкомов, тысячи секретарей райкомов.
            Широковещательно заговорить об открытиях военной психологии значило:
            во-первых, сказать и показать, что политработники со своей главной задачей справлялись ниже среднего.
            во-вторых, заявить, что всё ранее рассказанное политработниками о достигнутом их усилиями поголовном героизме советских воинов, — ложь и хвастовство.
            в-третьих, объявить, что роль политработников на войне второстепенна и даже третьестепенна в сравнении с ролью командиров отделений и взводов, и иной быть не может.

            В сочетании оправдательного рефлекса с иерархией бесчестия – главный источник большинства официозных фальсификаций на тему Великой Отечественной.
            Именно в сочетании иерархии бесчестия с рефлексом оправдания кроется объяснение того, что представители официальной горе-науки в своих текстах с маниакальным упорством повторяют выдумки «о превосходстве немцев в танках и авиации», «о внезапном и вероломном нападении» и о прочих «исторических чупакабрах».
            В этом же русле работает и Виктор Суворов, поглаживая наше уязвленное поражениями 41-го года самолюбие своим красивым объяснением никогда не существовавшей внезапности немецкого нападения.

            Поведение горе-историков объяснить легко. Чуть сложнее, но в общем не так и трудно, понять поведение «описавших кологоточки» политиков, военачальников, политработников.
            Объяснить присоединение всей огромной массы ветеранов-окопников ко лжи, исходящей от высоких начальников, намного сложнее. Среди них, вроде бы, немало людей, которые многократно рисковали жизнью перед лицом врага, всеми силами стремившегося их убить. Чего бы им всем вдруг стушеваться перед возможным недовольством руководителей, которое не факт, что дойдёт до стремления убивать за правду на месте?

            По моим наблюдениям, центральное место в молчании ветеранов играло их нежелание отдавать своих фронтовых товарищей на неправедный нравственный суд тыловых шапкозакидателей.

            Когда говорят о массовом героизме советских солдат — это меньшая половина правды. Наряду с массовым героизмом существовала не менее массовая трусость.
            В подавляющем большинстве, рядовые бойцы не делились на отпетых трусов и безбашенных храбрецов. Сегодня солдат преодолевал страх и отбивал атаку врага, спасая жизни своих растерявшихся товарищей. Завтра тот же самый солдат не мог справиться с собой, вёл себя так, что об этом не хочется рассказывать потомкам, и выживал исключительно потому, что врага победили не поддавшиеся страху однополчане.

            Братья-белорусы сняли такой фильмец: «Наркомовский обоз». Получилась чернуха-чернухой, но некоторое стремление отражать серые и чёрные стороны войны с соблюдением реализма проскальзывает.
            Есть в этом фильме персонаж-энкавэдэшник. Спесивый, бестактно-подозрительный, готовый докапываться до первого встречного телеграфного столба. В то же время в бою, мужчинка, мягко говоря, не первой храбрости.
            Этот персонаж как нельзя лучше подходит для того, чтобы проиллюстрировать специфику мировоззрения бывших фронтовиков.
            Массовый телезритель однозначно воспринимает его как отрицательного героя. А вот восприятие ветеранов-окопников оказалось бы почти противоположным. Нет, бестактность и завышенное самомнение не вызвали бы симпатии и у них. Но для них человек, сумевший хотя бы один раз переломить себя, убить хотя бы одного врага, спасти этим хотя бы одного товарища, намного ближе к сердцу и роднее, чем развалившиеся перед телеэкраном тепличные моралисты.
            Когда-то, в большинстве европейских стран, существовали сословные суды. Священников могли судить только священники, дворянина могли судить только другие дворяне, в купеческих делах разбирались купцы…
            В глазах фронтовика, нравственная высота, отделяющая его однополчан, пусть и не безгрешных, от тех, кто на переднем крае тяжелейшей и кровопролитнейшей войны не побывал, никак не меньше, чем в глазах дворян сословная дистанция, отделяющая рыцаря от крепостного. По нравственному кодексу фронтовиков, оборзевшие штафирки (из которых неизвестно что в бою вышло бы) имеют не больше права копаться своими грязными белыми перчатками в делах воевавших, чем сервы судить какого-нибудь графа.

            Нельзя сказать, что ветераны молчали в глухую. Тогда, когда они надеялись на понимание, они пытались заговорить.
            Однажды, в пятом классе, на так называемом «уроке мужества», я, опережая всех, поднял руку и задал ветерану «детский вопрос»: «В воспоминаниях графа Игнатьева, закупавшего за границей оружие для русской армии, написано, что он отказался от одной из партий винтовок, поскольку к ним прилагалось всего по сто патронов. А этого, по мнению русского дипломата, могло хватить лишь на один час напряжённого боя. Куда же такое количество патронов в бою расходуется? Ведь если попадать в цель хотя бы половиной выстрелов, то откуда у врага такая уйма солдат возьмётся?»
            Увидев пацанчика со столь продвинутым интересом к военному делу, добравшегося в столь юном возрасте до мемуаров графа Игнатьева, бывалый окопник «купился»: «Знаешь, в бою меткость совсем не та, что на полигоне. В бою страшно, толком прицелиться не получается…»
            Заметив в моих глазах непонимание, седенький старичок в орденах попытался до моего сознания достучаться: «В бою действительно очень страшно! Кажется, что враг вот-вот до тебя доберётся, торопишься, мажешь... Иной раз и руки трястись начинают, и самого колотит всего… А если немец из пулемёта бруствер прочёсывает, то голову под бруствер спрячешь, винтовку вслепую выставишь и стреляешь, чтоб немцам тоже страшно было. Какое там попадать половиной выстрелов! Хорошо если одна-две пули из ста попадут! Стрельба в бою — это не на полигоне!»
            Почти онемев от изумления, я всё же нашёл силы выдавить из себя: «Понятно», — и плюхнуться обратно на свою скамейку за партой.
            Присев за учительским столом, помолчав секунд десять, взял себя в руки и мой собеседник: «Так что, в Вашей книге правильно всё написано. Если бой тяжёлый, то может быть и не сто патронов за час уходит, но шестьдесят-семьдесят точно».
            Затем педагогический ритуал вроде бы вернулся в каноническое русло. Вставали заранее подготовленные классные активистки, задавали набившие оскомину вопросы, ветеран давал столь же стандартные ответы… Но повисшая между нами двоими неловкость так и продолжала давить на нас обоих до конца мероприятия, заставляя прятать друг от друга глаза…

            Чем сильнее раскручивались маховики официальной машины прославления героизма, тем меньше оставалось у участников боевых действий возможности пробиться к сознанию слушателей сквозь напластования шапкозакидательской дури, донести до подрастающих поколений суть реального фронтового мужества.
            Ветераны это замечали. Ощущали. Понимали. Захлопывали от посторонних свои души. И, когда их выводили на трибуну, почитали за меньшее зло повторить лубочные сказки, выдуманные тыловыми пропагандистами-пустобрехами.

            Не грех также выяснить: почему «нам не помогла заграница»? Почему не сработал этот безотказный источник запрещённых откровений, испокон веку затыкающий всевозможные бреши в наших знаниях?
            Ну, прежде всего, наша война, для нас Великая Отечественная, за пределами Советского Союза мало кого волновала. СССР, Германия, Израиль, Польша, — вот тот узкий круг стран, в которых есть публика, для которых события на Восточном фронте действительно интересны.
            Доминирующие в глобальном информационном пространстве американцы и англичане в прокатившейся по нашим землям войне просто не видят никакого предмета для исследований.
            1941-й? Вселенский злодей Гитлер поколотил русских дикарей с их картонными танками и педальными самолётами. Для описания этого малозначительного исторического эпизода достаточно двух строчек в предисловии к монографии о героическом уничтожении немецкого завода по производству тяжёлой воды в Норвегии (о  подвигах союзной авиации, бомбившей немецкие города, о несгибаемом мужестве моряков, защищавших питавшие метрополию транспортные конвои, об охоте на «Тирпица», — нужное подчеркнуть).
            Советские войска закончили войну в Берлине, Вене и Праге? Давайте не будем о грустном… Да и понятно всё с Берлином! После того, как британцы побили гитлеровцев под Эль-Аламейном, тем стало не до русских, тут бы и папуасы справились! Тем более на американской технике, которую советам поставили по ленд-лизу… Для этого тоже достаточно двух-трёх абзацев.
            В лучшем случае, в качестве сенсации, сравнимой с открытием Атлантиды, какой-нибудь англоязычный автор перепоёт самую неадекватно-убогую версию советско-российского официоза.
            У поляков свои чисто национально-шкурные заморочки и период между 1939 и 1944 годами они предпочитают либо не замечать вообще, либо описывать в англо-саксонской традиции.
            Маленький Израиль честно вносит непропорционально большой вклад в военную науку огромной России. Например, если бы я не прочитал израильский учебник по военной психологии, понимал бы в этой отрасли вдвое хуже. В российских учебниках написано, в общем, то же самое, но написано будто специально так, чтобы информация проскальзывала мимо извилин.
            Как на грех, в интересующей нас области вся польза от увлечённости израильтян вопросами исторической памяти сводится на нет тем, что современные военно-профессиональные знания имеются у одних, а книги по истории Второй Мировой пишут совсем другие.
            В количественном отношении больше всего зарубежных источников по 1941-му году даёт нам Германия.
            Но и здесь не без проблем.
            Во-первых, в памяти большинства немецких солдат слабо отпечатались первые недели вторжения. Обычно, развёрнутое повествование начинается с момента, когда та или иная часть упёрлась в труднопреодолимую русскую оборону. Здесь у гитлеровцев включались эмоции, а с ними и функция запоминания. Поэтому, вопреки традиции главное место уделять успехам, бесцензурные немецкие «окопные» мемуары начальный период войны освещают ещё более скудно, чем подцензурная советская литература.
            Во-вторых, значительная часть немецких воспоминаний писалась в первые послевоенные десятилетия. Их авторы в своих размышлениях просто не могли оперировать ещё не состоявшимися научными идеями.
            В-третьих, большая часть немецких ветеранов после войны отошла от военных дел и, как бы сказать, мировоззренчески «законсервировалась». Отсюда, в поздних текстах мы видим примерно тот же уровень осмысления и интерпретации, что и в ранних.
            С позиций послезнания, мы легко распознаём в немецкой литературе элементы, отражающие отсутствие в советских частях регулярной организации. Но совершить научный прорыв, вычислить корень проблем Красной армии, — по этим фрагментам заведомо нереально!
            Что же увидели, как поняли, как отразили увиденное в своих воспоминаниях бывшие гитлеровцы?
            Как под копирку множество немецких авторов пишут о русских, «сражавшихся храбро, но неорганизованно». Те немцы, которые удосужились задуматься о причинах отмеченной неорганизованности, чаще всего делают вывод о растерянности советского командования под влиянием неожиданности нападения. Мол, застигнутые врасплох красные командиры забыли организованность организовать.
            Для немцев, не наблюдавших советскую армейскую действительность «изнутри», не знакомившихся с советскими политдонесениями и приказами командования, а лишь видевших со стороны, что сначала неорганизованность была, а затем достаточно быстро «рассосалась», подобная интерпретация логична. В том, что логичное не всегда отражает действительность бывшие гитлеровские солдаты не виноваты.
            Обобщая изложенное, можно сказать что «заграница» сама погрязла в заблуждениях, мифах и пропагандистских вымыслах. Продукция зарубежного исторического мейнстрима запутает нас ничуть не хуже чем труды доморощенных академиков. А составные части истины, точно также, как и у нас, в «забугорных» источниках придётся собирать по задворкам информационного пространства.

            Разобравшись с «загадкой» 1941 года, заполнив самый зияющий пробел в наших военно-исторических знаниях, мы, пожалуй, можем приступить к разбору «Ледокола», книг «ледокольной серии» и приёмов, которыми господин Резун-Суворов облапошивает своих читателей.