Баррикады. Глава 49

Глава 49. Нейронное копирование


– Какого ещё фоторобота? – переспросила Элла Магниева, подходя ближе к спорящим.

Доцент Столяров был невероятно бледным и выглядел крайне раздёрганным. Студент-белорус, которого он отчитывал, смотрел на своего преподавателя удивлённо-ошарашенными глазами.

– Думал, вам это шутки? Сбежал – и всё, хеппи энд? Как бы не так! Вы вообще думали о последствиях?

Столяров тяжко выдохнул и уставился на Федорца, ожидая ответа.

– Влад, иди работай, – деликатно оборвала Магниева, намекая на то, что студенту следует удалиться.

Федорец кивнул и вернулся к лифтовой кабине, где продолжил копаться в моторе и прочих потрохах подъёмника.

– Наш с тобой подопечный вчера учудил такое… – тихо начал Столяров.

– Игорь, идём ко мне на кафедру, там всё расскажешь, – так же тихо прервала его Магниева.

Она повела доцента через фойе к широкой лестнице из гранитного камня. В этот момент из университетских динамиков прозвучала приятная мелодия, сообщающая об окончании последней пары. В коридор высыпали студенты, за ними степенно выходили преподаватели, оглядывая напоследок аудитории. На входах уже дежурили уборщицы с тряпками, вёдрами и швабрами.

Косой свет закатного солнца пронзал витражные окна лестничных проёмов, отбрасывая на ступеньки разноцветных солнечных зайчиков. На втором этаже Столярова окликнула белокурая румяная повариха, уже окончившая рабочий день, спросив, понравился ли ему и его жене ягодный штрудель, которым она угостила Наташу днём. Поняв по лицу доцента, что в этот момент ему точно не до её кулинарных творений, посоветовала беречь себя и не работать на износ.

На третьем этаже их встретила группа африканских студентов, которые обратились к Магниевой с вопросом, где им брать бланки для медосмотра. Доцент почувствовал на себе взгляд Эфуа, темнокожей второкурсницы из Габона с кучей чёрных косичек. Она с сочувствием смотрела на своего преподавателя, но не произнесла ни слова. Африканская студентка не раз вгоняла его в краску на лекциях, сидя на первой парте и глядя на него томным взглядом. А после пар подходила, слегка опустив глаза, и на ломаном русском объясняла, что не совсем хорошо поняла материал, намекая на возможность позаниматься с ней дополнительно. То, что молодые студентки влюблялись в преподавателей, было делом обычным и даже привычным. Но не для Столярова, который в эти моменты испытывал чувство откровенного смущения. Поэтому пока Магниева разбиралась со своими подопечными, доцент продолжил подъём на следующий этаж, провожаемый взглядом всё той же Эфуа.

На четвёртом этаже он столкнулся с Агатой Мичман, которая спускалась со своей кафедры в конференц-зал на заседание учёного совета, которое должно было начаться через полчаса. На ней был тёмно-зелёный костюм, а ярко рыжие волосы спадали на плечи.

– Игорь, как хорошо, что ты мне попался, – бесцеремонно начала она. – Я тут подписи собираю под петицией о недопустимости передачи нашего недостроенного корпуса в собственность «Сити-Индастриал». С заводом такое набаламутили, а теперь и сюда ручки свои грязные тянут.

Агата начала ему рассказывать об ужасах на первом судостроительном, о демонтаже оборудования, о сносе старых корпусов. Говорила она ярко и с запалом. О ситуации на заводе доцент прекрасно знал, и слышать это в очередной раз от Агаты ему было не привыкать. Но сейчас голова Столярова уже не выдерживала. Осторожно перебив рассказчицу, намекнув на то, что им обоим надо присутствовать на учёном совете, а у него ещё есть неотложные дела, которые нужно закончить, и вежливо поинтересовавшись у неё, где и что надо подписать, он поставил пару своих закорючек и поднялся выше. На подходе к пятому этажу его догнала Магниева с папкой в руках.

«Только бы здесь ни с кем не пересечься!», – с раздражением подумал доцент. Однако пятый этаж, где находилась кафедра робототехники, встретил их пустыми коридорами, в которых гулко отдавались эхом их собственные шаги. Они дошли до нужной двери и остановились.

– Сим-Сим, откройся! – произнесла Магниева.

– Голос распознан, – ответил ей из динамиков приятный женский тембр, похожий на те, какими обычно дикторы объявляют остановки в общественном транспорте.

Раздался щелчок, магнитный замок открылся, пропуская входящих.

Внутри кафедра робототехники больше походила экспозиционный зал музея андроидов. Со стен и потолка свешивались роботизированные руки и манипуляторы. На стеллажах занимали место многочисленные макеты луноходов, автомобилей, и всякие человечки да зверюшки с пультами управления и без. Различные роботы стояли вдоль стен. Одни были хуманизированы, другие представляли собой живые механизмы.

Возле дальней стены стоял робот в виде персонажа по имени Волт-Бой из знаменитой игры «Фоллаут». Ростом он был с десятилетнего ребёнка. Его пластиковый корпус полностью повторял образ мультяшного человека с широкой улыбкой, жёлтыми волосами в синем комбинезоне. Правой рукой он показывал знак класс, а левую держал на поясе. 

Волт-Бой повернул голову в сторону входной двери. Камеры-глаза, оснащённые системой распознавания лиц, сфокусировались на лице Магниевой.

– Добрый вечер, Элла Витальевна, – поприветствовал её робот. Он всмотрелся в лицо доцента и, тут же его распознав, через пару секунд поприветствовал и его.

– Привет, Волт-бой, – лицо Магниевой озарила лёгкая улыбка.

Столяров и раньше был на кафедре робототехники и удивлялся изобретательности и находчивости студентов. Раньше любимцем публики был «младший брат» знаменитого Т-800 из «Терминатора», высотой практически в человеческий рост. Он умел ходить, двигать руками и говорить заложенные в него фразы. Но этот робот из «Фоллаута» вполне мог потеснить его и стать новым объектом всеобщей симпатии.

– Дипломная работа моих студентов, – с гордостью проговорила Магниева. – Группы, которая этим летом выпускалась.

– А что он умеет? – поинтересовался доцент, подходя ближе к роботу.

– Приветствует входящих, даёт информацию о текущих парах, расписании звонков, мероприятиях, проходящих в университете.

Она перевела взгляд на робота.

– Волт-бой, когда пройдёт ближайшее заседание учёного совета?

Робот на секунду закатил глаза.

– Заседание учёного совета назначено на сегодняшнее число и состоится в восемнадцать часов тридцать минут. До начала осталось двадцать две минуты. Элла Витальевна, Игорь Иванович, вы ещё успеете выпить кофе, – учтиво произнёс робот и, как показалось Магниевой, подмигнул ей.

Элла окинула взглядом своего коллегу.

– Игорь, тебе как обычно?

Доцент кивнул.

– Роби, сделай два капучино, – громко и отчётливо проговорила Магниева.

Расположенная в углу стола кофе-машина издала характерный щелчок. Послышались звуки работы нагревательных элементов. Тут же включилась находящаяся сверху кофемолка, наполняя помещение кафедры запахом свежемолотого кофе. После чего из специальных устройств подачи, расположенных слева, одновременно выскочили два картонных стаканчика и направились под специальные трубки. Оттуда полился свежезаваренный напиток, от которого исходил лёгкий парок. После чего струйки как будто замедлились – и верхнюю часть стаканчика начала наполнять плотно взбитая аппетитная молочная пенка.

– Ваш кофе готов! – приятным механическим голосом объявила Роби.

– Спасибо, Роби, – поблагодарила Магниева.

Она взяла с подноса кофе-машины один стакан для себя, второй протянула коллеге.

– А вот теперь, Игорь, рассказывай.

– Даже не знаю, с чего начать. – Доцент растерянно почесал свой лоб. – Вчера на кафедру к Графченко попала журналистка, которой каким-то образом удалось сфотографировать титульный лист патентной заявки на изобретение Николы. И там в качестве автора изобретения стояла фамилия Графченко.

– Ну, об этом я в курсе. Лично с ней вчера пересекалась, – так же спокойно и выдержанно произнесла Магниева.

– Я знал, что Ник отказался от авторских прав на своё изобретение с условием, что патент будет оформлен на Милоша Лучича, поскольку, по его словам, он воплощал именно его идею.

– Даже так? – приподняла брови Магниева, потягивая капучино из стаканчика. Но при этом будто даже не удивилась. Столярову импонировала её железная выдержка.

– Идея насчёт его отказа от авторства изначально казалась мне тупой. Но кто я такой, тем более сейчас, чтобы ему что-то советовать и указывать? В результате наш ушлый профессор, к которому Ник переметнулся, когда не нашёл общего языка со мной, обвёл его вокруг пальца. Видимо, Графченко надеялся, что обман раскроется намного позже и в случае претензий Ника он задавит его своим авторитетом. Но из-за вмешательства этой журналистки, которая непонятно как оказалась на кафедре, история с липовым авторством раскрылась вчера.

– Ну, в АКУ она оказалась благодаря мне. А вот на кафедре у Графченко.., – развела руками Магниева. – Ладно, что было дальше?

– Дальше, судя по всему, Никола вышел с ней на контакт. Каким образом, я не знаю, но бьюсь об заклад, что текст поста на её странице написал именно он. Я же его слог и обороты знаю, как свои пять пальцев! В посте говорится о том, что изобретение принадлежит Милошу Лучичу. Ну, кто бы ещё, как не он, начал так упорно это утверждать? Я же помню, как он сам мне доказывал, что это были мысли Милоша, а не его собственные, а он только ретранслятор. Я, конечно, в такую байду не поверил, посчитал её полнейшим бредом и плодом его больного воображения, о чём ему и заявил в довольно в резкой форме. И только потом, когда узнал про его диагноз, понял, почему в его голове могли возникнуть такие мысли… – Столяров горько вздохнул, словно и сейчас себя корил за колкие и обидные слова, сказанные им своему подопечному.

– Нет, Игорь, его диагноз здесь не при чём, – покачала головой Магниева. – Ты вообще интересовался, что это за психические заболевания? А я заинтересовалась, и взяла подробную выписку по одному из них.

Магниева открыла один из выдвижных ящиков своего стола, достала оттуда листок бумаги с распечатанным текстом и начала зачитывать.

– Диссоциальное расстройство личности – это игнорирование социальных норм и правил, агрессия и склонность к противоправным действиям. Люди с таким диагнозом импульсивны и агрессивны, лишены симпатий и привязанностей, а следовательно, не испытывают мук совести, когда наносят вред окружающим. Лица с диссоциальным (психопатическим) расстройством личности осознают, что нарушают закон и нормы общества, а соблюдение этих норм другими расценивают как лицемерие и способ манипулировать. Сами склонны к манипуляциям и при необходимости стараются производить благоприятное впечатление. Отсутствие совести у них связано именно с неспособностью привязываться к другим людям, а следовательно, сострадать и раскаиваться. Диссоциальное расстройство личности часто становится подоплекой для совершения преступлений различной тяжести…

Магниева сделала очередной глоток ароматного обжигающего напитка и тут же облизнула испачканные пеной губы.

– Говоря по-простому, это – поведение «на грани». То есть, человек может вести себя достаточно агрессивно в каких-то патовых ситуациях, но главное, что в них он готов действовать, и действовать достаточно жёстко. Может выдать какой-то поступок, которого от него не ждут. Его действия и реакции на некоторые вещи продиктованы войной, которую он видел с раннего детства, – продолжала женщина. – Но то, что он может сам открещиваться от чего-то своего и приписывать это кому-то другому, причём из самых благих мотивов, с психическим расстройством не связано.

– Тогда как ты это всё объясняешь? – Столяров уставился на Магниеву в ожидании ответа.

Та посмотрела на него тем же взглядом и загадочно улыбнулась.

– Ты когда-нибудь слышал об экспериментах, которые проводил НИИ генетики и экспериментальной медицины? – интригующе начала Элла. – Я понимаю, что ты больше зациклен на вещах собственного профиля, и всё, что им не соответствует, ты склонен отвергать. Ты учёный, консерватор, и твои реакции вполне понятны. Но такие эксперименты проводились – когда сознание одного человека подгружали в сознание другого, причём занимались этим у нас, в Адмиральске. И одним из организаторов таких экспериментов как раз и выступала жена Милоша Лучича.

– Господи, что за бред? – буркнул Столяров, скептически глядя на свою коллегу. – То есть ты хочешь сказать, что она вот так, в качестве эксперимента взяла и перекопировала своему… – тут Столяров осёкся, – идеи своего погибшего мужа?

Доцент расхохотался, откинувшись на спинку кресла.

– Ну, то, что такое возможно, я бы отрицать не стала, – продолжала Элла, не меняя выражения лица. – И когда человек «носит» в голове не свои мысли, необязательно это связано с тем, что у него проблемы с головой и что ему всё это кажется. Вспомни, как работает гипноз! Человек выполняет чужую волю, ничего об этом не подозревая. Здесь примерно то же, только мысли одного человека «подсаживают» в голову другого не путём внушения, а посредством техники, микросхем, внедряя их прямо в отделы мозга, отвечающие за память и практический опыт.

Столяров открыл от удивления рот. Оппонировать сейчас ему было нечем.

– Ты кофе пей, пока не остыл, – проговорила Магниева, разряжая обстановку, и сделала очередной глоток.

Столяров посмотрел на нетронутый стаканчик, сел как обычно и снова схватился за голову.

– А теперь, Игорь, я тебя попрошу, чтобы всё, что я тебе сейчас буду рассказывать, осталось между нами, ибо я давала подписку о неразглашении. – Лицо Магниевой приобрело невероятную строгость и серьёзность. – Можешь мне это пообещать? Если нет, то разговор мы на этом закончим.

В крайнем недоумении доцент пожал плечами, но после этого кивнул. Несмотря на некую эмоциональность и раздражительность, в которую он впадал в моменты напряжений, слов на ветер он не бросал, и, если уж брал на себя обещание, делал всё, чтобы его не нарушить.

– Я в тебе не сомневалась, Игорь, – доверительно проговорила Элла, сохраняя всё ту же серьёзность. – Так вот. В сентябре нашему АКУ подкинули работу. Заказчиком выступал НИИ генетики и экспериментальной медицины. По заявленным техусловиям, им нужно было оборудование для мониторинга и анализа биоэлектрических процессов в коре головного мозга пациента. Речь шла о людях, содержащихся в НИИ. Когда я пришла к ним на встречу и разговаривала по существу, я сказала, что это не наш профиль – мы не занимаемся изготовлением медицинского оборудования, для этого есть другие институты и предприятия. На что мне дали почитать некоторые документы – и оказалось, что в нашу задачу будет входить разработка совершенно иного оборудования – для автоматизации процессов нейронного копирования. – Магниева сделала паузу. – Когда-нибудь слышал о таком?

Столяров пожал плечами. Этот термин был ему неизвестен.

– Я тоже раньше с таким не сталкивалась. В курс дела ввёл Сергей Протасов – генетик, ведущий специалист НИИ. Как он мне объяснил, они хотели попробовать ввести в «мозг» робота не просто искусственный интеллект, а часть данных из сознания живого человека – часть его теоретических знаний и практических навыков. Это прозвучало как шутка, но я же всё-таки не человек со стороны. Я доцент кафедры робототехники, и в этой теме соображаю. Мне дали почитать ТЗ, и по нему мне стало ясно, что внедрять данные они собираются не в искусственный интеллект, а в живого человека. Я попросила говорить со мной прямо, что им конкретно нужно и для чего оно будет использовано. От этого будут зависеть предложенные алгоритмы и эффективность работы. Тогда меня пригласили в кабинет руководителя блока «Т» – Натальи Бабенко. Сначала с меня взяли подписку о неразглашении, а когда я её подписала, заново начали вводить в курс дела, рассказывая мне всё уже начистоту. Оказывается, нейронное копирование, то есть подгружение знаний и опыта от одного индивида другому, производится на живых людях. Понятно, что такие эксперименты не афишируются, более того – держатся в строгом секрете. Раньше этими экспериментами занималась Драгана Джурич, жена Милоша Лучича. Она работала в этом же центре и в качестве испытуемых брала беременных на сроке, когда у плода сформированы все мозговые отделы, и закачку данных проводили исключительно на пока ещё нерождённых, потому что внедрить информацию в «пустой» нейронный аппарат, не наполненный «собственной» информацией, было проще.

– Не представляю, что должно быть в голове у мамаши, которая подвергает своего неродившегося ребёнка таким вот экспериментам, – с возмущением в голосе, практически переходящим в шипение, произнёс Столяров, сделав акцент на слове «своего».

Но по реакции Магниевой сообразил, что она намёка не поняла. Либо же её не ввели в курс дела так, как ввели Столярова.

– Джурич выбирала для своих экспериментов тех, которые не желали иметь детей и приходили в женские консультации за направлениями на аборт, – спокойно продолжала Магниева. – Их направляли в центр «Генетика» при Первой городской больнице, где за внушительную плату предлагали сохранить беременность и родить, но с условием прохождения специальных процедур. После рождения ребёнка женщина могла свободно от него отказаться. И тогда он оставался в специальном детском отделении закрытого типа при НИИ. Либо же она могла одуматься и сама растить свою крошку. При этом от центра «Генетика» ей полагались специальные выплаты с условием проведения ежеквартального осмотра такого малыша. Вторая категория, с которой работала Джурич – это женщины, которым по медицинским показаниям было рекомендовано прервать беременность, но они этого делать не желали. Для таких жена Милоша выкладывалась по полной. Спасая плод и пытаясь скорректировать генетические отклонения, иногда выдавая направления на операцию на плоде или прохождение дорогостоящего лечения специальными препаратами за счёт Центра. Обязательным условием было прохождение только этой процедуры. И мамы соглашались на предложение Джурич, поскольку в большинстве случаев это было единственной возможностью спасти будущего ребёнка. С её уходом эти эксперименты прекратились почти на двадцать лет. Возобновились они совсем недавно. В первую группу лиц, на которых стали проводить эту процедуру, вошли молодые учёные, которые дали на это своё согласие. В дальнейшем возникли сложности, так как невозможно было понять, что является их собственной мыслью, к которой они пришли в результате деятельности их головного мозга, а что – подгружённой мыслью учёного-донора, знания и опыт которого брались для реципиента. В результате у большинства испытуемых это вызвало бурные диалоги и споры с самими собой, а у некоторых даже привело к раздвоению личности. Кроме того, сама идея, возникшая вследствие сочетания мыслей от разных носителей, могла повлечь за собой определённые искажения. После провала со взрослыми, к этим экспериментам стали просто подключать детей.

– Зачем? – ужаснулся Столяров.

– Потому что у детей ещё не сформированы собственные мысли.

– Но это же незаконно!

– Почему? Всё при согласии родителей. И… дети там тоже не совсем обычные. Для таких экспериментов стали брать инвалидов, детей с различными отклонениями психического развития, у которых в принципе нормальное мышление, да и сама их жизнедеятельность, ставились под угрозу. Просто при работе с детьми там задача иная – скорректировать мыслительную деятельность и попробовать занять отделы мозга, неспособные генерировать адекватные для своего возраста мысли, информацией от здорового человека. Так у родителей появляется хоть какой-то шанс, что их ребёнок сможет мыслить. Изначально они работали с центром, куда помещали детей-инвалидов, от которых отказались родители, и которым был поставлен диагноз, сулящий им не очень продолжительную жизнь. Это дети, которых называют «радужными». Но жизнь их не была бы радужной. Большинство прикованы к инвалидными коляскам. Многие выполняют простейшие действия, оперируют простейшими фразами, но при этом психоречевой аппарат нарушен, думать и изъясняться соответственно возрасту они не в состоянии. А так они обретают надежду на хоть какую-то мало-мальски полноценную жизнь. Не имея собственных знаний и не проявляя собственных интересов, им подгружают знания и интересы от других людей – и они начинают ретранслировать их знания и умения, выполнять работы, которые делал человек, ставший для них донором знаний и опыта. И, как утверждает Протасов, несколько инвалидов, которые через это прошли, выросли полноценными гражданами. Не без проблем со здоровьем, но уже одно это – успех. А поскольку сеанс нейронного копирования был проведён для них ещё в раннем детстве, они и не знали, что в их голове чужие мысли. Они свободно ими оперируют и даже развивают эти знания, внедрённые в их мозг, уже самостоятельно, сочетая их уже со своим собственным опытом. То есть, ни роботами, ни зомби их назвать нельзя.

– Я о Николе знаю довольно много, но каждый раз удивляюсь вновь открывшейся информации, – медленно проговорил Столяров. – Выходит, он ещё и был жертвой таких экспериментов…

Доцент положил локти на стол и опёрся лицом на ладони. Магниева, внимательно слушавшая коллегу и потягивая капучино, сочувственно вздохнула.

– Ну, то, что он был частью экспериментов, я лишь предполагаю, – уточнила Магниева. – Но вообще Джурич детям от родителей знания и навыки копировала, использовала «генетически родственные носители». Это уже потом, после неё Протасов стал использовать «посторонний носитель». Но, учитывая твои слова, что Никола называл себя ретранслятором, всё больше склоняюсь к мысли, что Джурич тоже могла иметь подобные идеи и даже осуществить на ком-то подобный эксперимент…

– А почему ты думаешь, что она использовала не родственный носитель? – перебил Столяров

Магниева снова сделала паузу, после чего вновь обратила на Столярова серьёзный, с прищуром, взгляд.

– Думаешь, он мог быть родственником Лучича? – задала вопрос Магниева. То ли Столярову, то ли самой себе.

Доцент только было открыл рот, чтобы что-то добавить, но Магниева, поглощённая своими раздумьями, продолжила:

– А вообще, меня посещали мысли, что не зря Караваев Николу к нам в АКУ подкинул, и потом ещё и к тебе в рабочую группу пристроил. Я ещё тогда заподозрила, что в этом прослеживаются какие-то скрытые мотивы, о которых нам не хотят говорить. Да и сербский – не такой уж редкий язык, чтобы возникла необходимость хвататься за любого его носителя, ещё и давать ему доступ к научной документации. В конце концов, его давно уже можно было найти – вплоть до того, что пригласить из стран бывшей Югославии. Но нет. Нам конкретно и настойчиво подсовывали не кого-нибудь, а именно Николу, так что дело не в языке. И согласись: так просто взять дневники какого-то учёного, с кучей своих сокращений, знаков и символов, и с лёгкостью их расшифровать, за считанные недели провести работу, которую у нас наши лучшие специалисты не могли выполнить годами… На такое способен далеко не каждый носитель языка, пусть даже с профильным техническим образованием. И как-то всё удивительно совпадает с рассказом о том, что мысли, которые натолкнули его на данное изобретение, были не его личными, а Милоша Лучича…

Столяров помнил, как ректор АКУ Семён Караваев представил им этого молодого оболтуса и объявил, что теперь он будет участвовать в научных разработках, и как страшно ему, Столярову, это всё не понравилось. А потом и Григорий настойчиво навязывал ему этого психа, прямо заставлял, чтобы тот работал именно в его рабочей группе, которая занималась расшифровкой дневников Милоша Лучича, его схем и чертежей. Ему же, Столярову, он показал и копию диплома парня. Диплома, вручённого на совсем другую фамилию. «Интересно, почему Магниеву Караваев не посвятил в курс дела?», – думал про себя Столяров. И тут же ему пришла в голову другая мысль: а сам-то Караваев был в курсе ВСЕЙ ситуации? Или к ректору, точно так же, как к нему, Столярову, пришёл Григорий и поставил перед фактом? Ну ладно ректор, Элла. Но почему сам Никола молчит? Не хочет говорить или ему запретили? Тут до Столярова дошло, что он совсем не понимает мотивов своего подопечного.

– Игорь, всё нормально? – перебивая его мысли, словно откуда-то издалека, донёсся голос Эллы.

Столяров кивнул и снова с вниманием прислушался к Магниевой. Она взволнованно выдохнула и придвинулась к коллеге поближе.

– Так вот, повторюсь, как только он появился, я сразу поняла, что что-то тут неладно. И… есть ещё кое-что, что меня насторожило. Первое, что меня поразило – его уникальное ориентирование в городе, который в принципе чужой для иностранцев. Как куратор иностранных групп, я часто вывожу наших студентов на экскурсии, показываю им город, объясняю, где какие улицы, как добраться до того или иного места. И меня удивило, насколько хорошо Никола ориентируется в городе. Для человека, который появился здесь первый раз, это выглядело более чем странно. А он утверждал, что до этого он в Адмиральске никогда не был. Но при этом он знал, где какая улица, где какие учреждения. Такое ощущение, будто он бывал здесь и раньше, даже жил здесь и работал. Нам он объяснял это тем, что просто изучал карты и поэтому так хорошо знает расположение улиц и зданий. Возможно, и себя он этим успокаивал. Но согласись: как бы хорошо ты ни знал карты, это не даст тебе возможность ориентироваться в городе до знания каждого объекта и перекрестка. А он это знал досконально. Мы с ним когда куда-то шли, он шёл как по знакомой дороге. Для него это было совершенно естественно, он даже не отдавал себе в этом отчёт. И когда я сказала, что сейчас мы пойдём на Первый судостроительный завод, он пошёл туда сам, как будто не просто знал, где этот завод находится, а знал к нему дорогу. Помню, другие ребята тогда тоже поразились, стали строить догадки, что он перед этим смотрел маршрут по навигатору. Я тоже могла бы это предположить. Но он выбрал самую короткую, оптимальную дорогу. По такой даже я никогда не хожу. Это была даже не дорога, а тропка, по какой, вероятно, обычно ходят рабочие. На карте её точно нет, и навигатор её не выдаст. Такое ощущение, что он сам по этим тропкам каким-то ходил. Помню, я ещё тогда его спросила: «С чего ты взял, что там будет тропинка и она приведёт к заводу?». А он, пожав плечами, ответил: «Я просто это знаю». Я решила его проверить – и начала называть разные места, где нам надо побывать, специально делая вид, что не знаю, как туда попасть по короткой дороге. И некоторые моменты я действительно не знала. А он – знал! Знал все места, которые о которых я говорила. Причём, что меня ещё поразило, возле некоторых зданий становился как вкопанный и говорил, что когда-то здесь находилось какое-то другое учреждение, и даже называл людей, которые в нём тогда работали или как-то были связаны. Я тогда подумала, что, либо человек очень сильно скрывает информацию о себе, либо я имею дело с уникальным феноменом.

Столяров напряжённо прислушался, а Магниева продолжала.

– Второе, что меня поразило – он блестяще разбирается в технике времён Советского Союза. Причём не на уровне любителя, а на уровне человека, который с этой техникой работал. Он не просто сам её включал, переключал какие-то датчики – он вполне свободно синхронизировал одни приборы с другими, словно имел колоссальный опыт работы с ней. Я его спросила: «Ты когда-то с этим работал?». «Нет». «А как ты тогда так хорошо её знаешь». «Просто знаю, как оно должно функционировать». И он не только нашим студентам, но даже преподавателям объяснял, как работать с тем или иным прибором.

– Так у него же есть киберочки с нейросетью, – предположил доцент.

Магниева выдохнула и покачала головой.

– Мне когда-то надо было подойти к системе Агаты, запрограммированной на цвето-световом коде. Представление о том, как она работает, я имею, но побоялась лезть туда самостоятельно. И я спросила у ребят из потока Агаты, кто из них имел дело с этой штуковиной, и кто может скорректировать мои действия, если я что-то забуду или сделаю неправильно. Один из примерных учащихся начал мне что-то показывать. Но потом подошёл Никола и стал его поправлять. Естественно, я удивилась. Человек, который не учился в нашем вузе, только приехал – и вдруг говорит: «Подожди, здесь не так»… И начал делать так, как правильно – выставлять нужные комбинации, электроды, пучки проводов. Он ориентировался очень хорошо для человека, который никогда с этим не был знаком. Я спросила: «Ты когда-нибудь с этим сталкивался?». «Нет». «А как же ты тогда так хорошо смог разобраться?». «Я просто знаю, как оно должно работать». И очень много было вещей, которые он «просто знал», непонятно откуда. Помнишь, у нас по вузу даже мем ходил: «Я просто это знаю»? Так вот он и стал его прототипом. Я ещё тогда для себя отметила багаж знаний у этого парня, очень нетипичный как для обычного студента-иностранца. И я всё задавалась вопросом, откуда они у него.

– А… когда эти эксперименты начались? – осторожно поинтересовался доцент. – Я хочу сопоставить его возраст с тем периодом, когда они уже проводились.

– Информации конкретно о Николе и прохождении его матерью таких процедур у меня нет, – ответила Элла. – Но поскольку он родился в 1999 году, а данные эксперименты были начаты в 1996 году лично Джурич, делаю вывод, что такое возможно.

– Ты знаешь, я всегда был с тобой честным и сейчас считаю сокрытие информации — поступком недостойным себя - уверенно и резко начал Столяров. - Тебя не полностью ввели в курс дела.

Тут вдруг ожил и подал голос робот Волт-бой.

– Элла Витальевна, Игорь Иванович, заседание учёного совета состоится через десять минут. Вам следует поторопиться.

Столяров и Магниева посмотрели на свои наручные часы. Стрелки показывали двадцать минут седьмого.

– Надо собираться, – подытожила Магниева и начала собирать со стола и укладывать в папку документы.

Столяров размышлял о том, как странно совпала его готовность к откровению с репликой робота. Либо же он был запрограммирован на напоминания подобного рода, либо же стены кафедры робототехники тоже имели свои уши. И если да, он даже догадывался, чьи именно. Теперь говорить в этом помещении доцент уже опасался.

Магниева тем временем упаковала все необходимые документы и, подхватив свою сумочку, направилась к выходу из кафедры. Доцент последовал за ней, на ходу допивая кофе и выбрасывая пустой стакан.

– Игорь, так что ты там говорил про сокрытие информации? – Элла бросила на него серьёзный взгляд.

– Я сегодня приезжаю в Усть-Ингульский райотдел полиции, чтобы забрать машину ректора, а заодно и этого кретина, который разъезжал на ней по городу. И знаешь, что я там вижу? – сказал Столяров, поравнявшись с Магниевой на выходе из кафедры. – Фоторобот Николы на доске «Их разыскивают». Он там в маске. Но узнать можно. Я узнал. Читаю под портретом: «Напал на сотрудников правоохранительных органов в Первой городской больнице».

Магниева приостановилась в дверях.

– Не знаю, почему я не удивляюсь. Наверное, удивлялка сломалась… – произнёс доцент как-то обречённо.

– Знаешь, я этому тоже не удивляюсь, – успокоила его Магниева. – Потому что в принципе это как раз таки укладывается в ту модель поведения, что присуща лицам с диссоциальным расстройством. Именно такие сумасбродные поступки, о которых ты говоришь – вполне характерны для его состояния. И этот фоторобот, скорее всего, не ошибка и не подстава, это мог быть именно он. Но насчёт Федорца, думаю, ты погорячился. Может, он и пытался повлиять на Николу и призвать его к разуму. Но людей с такими особенностями поведения вряд ли кто-то остановит.

– Сим-Сим, закройся, – произнесла завкафедрой робототехники, слегка толкнув массивную металлическую дверь. Та начала медленно и плавно возвращаться к наружной стене. Соприкоснувшись с ней, раздался негромкий лязг металла, свидетельствующий о закрытии магнитного замка.

– А ещё я схлестнулся с начальником РОВД, – продолжал доцент, на лбу которого выступили капельки пота. – Помнишь я тебе рассказывал про лысого мудака, который хотел закрыть Дениса на пятнадцать суток за вождение в нетрезвом виде. Я его тогда самодуром обозвал. И как по закону подлости снова попадаю на него. Естественно, он меня помнит. Ещё и ко всему оказывается, что он начальник этого РОВД. Естественно, мы опять посрались. Николу он не выпустил, даже поговорить с ним не дал. Надо, ****ь, его вытаскивать оттуда, пока кто-то из работников отделения не присмотрелся к фотороботу и не обнаружил сходство с находящимся у них в камере задержанным.

Столяров грубо заматерился. Они пересекли коридор и направились по лестнице вниз.

– А ещё я это чёртову доверенность на ректорскую машину засунул в какую-то задницу, – произнёс доцент, держась за перила. – И ладно бы помнил, в чью именно. Но я не помню!

– Доверенность и у меня есть. Машину и я забрать могу. И вообще, давай я съезжу и поговорю с этим мудаком. Меня-то он не знает.

Доцент облегчённо вздохнул. Он знал, что Элла – человек понятливый, и был рад, что и в этот раз лишних вопросов она задавать не стала. Ибо ответить на них он бы вряд ли смог.

Они вышли в фойе, где на креслах и уютных диванчиках расположились разные учёные светилы Адмиральского кораблестроительного университета в ожидании заседания. Столяров шёл с мрачным лицом. Мало того, что ему не удалось поговорить с Магниевой, так ещё и мысль про некое нейронное копирование с настойчивостью назойливой мухи сверлило ему мозг.

– Игорь… ты как? – Магниева с волнением смотрела на ещё более помрачневшего коллегу. 

– Озадачила ты меня, Элла, – тихо проговорил он. – Теперь отделаться не могу от мысли, что над Николой проводили какие-то опыты…

– Только тс-с-с. Мы договаривались, – шепнула ему на ушко Элла и заговорщически подмигнула.


* * *


Тем временем в военном госпитале разгорались страсти. После приезда подкрепления в виде спецназа, откомандированного начальником Адмиральского городского управления полиции Данилом Варфоломеевичем Пастыко, Егоров снова вторгся на территорию блока «Т». Полицейские оцепили все входы и коридоры.

– Внутри находится сотрудник НИИ, укрывающий преступника. Мне нужны два человека, – отдавал распоряжения капитан ДГБ.

К нему подошли двое крепких полицейских, один из которых сразу достал оружие. Егоров в сопровождении силовиков вошёл в ординаторскую.

Сидящая за своим столом Бабенко бросила на Егорова взгляд, преисполненный злобы и ненависти.

– Я удивляюсь, как вас сюда снова пропустили, Кирилл Александрович. – В её холодном голосе звучали нотки металла.

– А всё потому, что ваш непосредственный начальник оказался поумнее вас и не стал вступать в конфликт с правосудием. – Егоров не скрывал торжествующей улыбки.

– А ты уже возомнил себя правосудием? Где же твои весы и забинтованный глаз? В автозаке оставил? – зыркнула на него Наталья и издала тихий смешок.

Улыбка на лице Егорова растворилась, но отвечать на сарказм дэгэбист не стал. Он подошёл к внутреннему телефону и поднял трубку.

– Дежурный, приведите сюда Анастасию Артамонову! Распоряжение Гордеева!

Спустя пару минут в оцепленной ординаторской появилась Настя. Сейчас на ней была форма сотрудницы ДГБ, а светлые волосы были заплетены в тугую косу. Она практически бросилась к коллеге в объятия.

– Кирилл, я знала, что ты придёшь! Калинкову укрывают здесь, и мы должны её отыскать, – с болезненным азартом говорила она.

– Дура ты дура, – бросила со своего места Наталья, с укором глядя на пациентку.

Егоров и Артамонова вышли из ординаторской, а Бабенко осталась в компании двух полицейских. Один из них наставил на руководителя блока «Т» оружие, а другой сообщил, что ей приказано не двигаться и не использовать никаких систем оповещения.

– Хоть закурить-то я могу? – невозмутимым голосом произнесла Бабенко.

Полицейский кивнул.

– А сигареты у вас есть? – так же спокойно продолжала руководитель блока «Т», вспомнив, что последнюю она скурила перед приходом Егорова, а попросить коллег выбежать под проливным дождём и приобрести для неё блок, женщина постеснялась. Этих же товарищей ей стесняться не приходилось.

Полицейский полез в карман и достав оттуда пачку дешёвых сигарет и бросил её на стол Бабенко. Второй продолжил держать женщину на мушке.

– Благодарю. – Наталья достала из пачки одну, чиркнула зажигалкой и открыла оконную створку.

– Э! Только без глупостей! – закричал полицейский с оружием.

Но заметив, что женщина просто выдыхает в окно клубы дыма, подставляя голову каплям дождя, служитель порядка успокоился.
 
Тем временем Егоров и Артамонова в сопровождении полицейских, руководствуясь распоряжением начальника военного госпиталя Ярослава Гордеева, потребовали у сотрудников блока «Т» поочерёдно вскрывать все боксы, дабы они могли произвести проверку и идентификацию пациентов. В небольших помещениях их встречали люди разного возраста и комплекции, мужчины, которые смотрели на непрошеных визитёров непонимающими глазами.

– А здесь есть женское отделение? – поинтересовалась дэгэбистка.

– В южном крыле. Но там сейчас никого нет. Всего одна пациентка. Девушка.

Егоров и Артамонова переглянулись.

– Проводите нас туда. – Просьба Егорова звучала как приказ.

Их провели по коридору. Один из сотрудников поочерёдно открывал боксы, демонстрируя что там никого нет. Дверь предпоследнего бокса была приоткрыта.

Егоров с полицейскими направился туда, но Артамонова его остановила.

– Кирилл, можно сначала я с ней поговорю? – она требовательно посмотрела на Егорова.

Зная мастерство своей коллеги раскручивать людей на доверительные беседы, капитан ДГБ согласился. В конце концов, никуда же девушка не сбежит.

Дэгэбистка медленно подошла к двери и осторожно заглянула в щель. В глаза Артамоновой бросились лежащие на тумбочке расчёска и заколка для волос. Внутри слышались тихие женские стоны. Настя открыла дверь и вошла. На койке в белой сорочке сидела худолицая женщина лет двадцати восьми с огромным животом. Её русые волосы были заплетены в косу чуть выше пояса. Она сжимала руками низ живота и стонала. На откидном столике рядом с койкой стоял стакан недопитого чая и лежало надкушенное яблоко.

– Вам плохо? – спросила Настя.

Девушка посмотрела белёсыми глазами на девушку в форме и её ноги в лакированных туфельках.

– Ой, ты кто такая и что здесь забыла? Заблудилась, что ль? – Голос у девушки был слегка грубоватый, а говор похожий на сельский. – И чего это ты тут топчешься без халата и без бахил? Тебе что, не выдали?

– Выдали… – пролепетала Настя.

– Так возьми и надень. У нас тут всё стерильно. Нельзя в своём, – наставляла её пациентка. – Знаешь, как Наталья Петровна сердиться будет? И Сергей Николаевич не меньше неё!

– Сергей Николаевич? А кто это? – Дэгэбистка поняла, что ошиблась, но уходить из палаты не торопилась. Так подсказывала ей её интуиция.

– Ты чё, правда Сергея Николаевича не знаешь? Во умора! – расхохоталась пациентка. – Протасов же!

– Я только с Натальей Петровной знакома, – ответила Настя и ничуть не соврала.

– Новенькая, видать? – предположила пациентка и, тут же глянув на Настю в форме, сама себе кивнула. – Ну да, раньше я тебя тут не видела. Только-только, видать, оформили, раз в своём ещё стоишь. Меня Варварой зовут, а ты кто такая будешь?

– Настя…

– У тебя, Настя, какой срок? – спросила лежащая на кровати.

– Срок чего? – дэгэбистка округлила глаза.

– Беременности, чего же ещё? – рассмеялась девушка с животом и окинула взглядом стоящую перед ней. – Хотя сама вижу, что первый триместр. Живота ещё совсем не видно. Так вот, Настя, запоминай: Наталья Петровна – это наша главная, а вести тебя будет Сергей Николаевич. Он у нас светила – ого-го! – Она подняла большой палец вверх. – Опыты успешные, результаты поразительные. Так что будет твой детёныш вундеркиндом с рождения!

– Детёныш? Вундеркиндом?.. – До Насти наконец дошло, что Варвара приняла её за новенькую пациентку на раннем сроке беременности.

– Не веришь? Моя кума тоже не верила, даже боялась этих процедур. Но ты бы видела сейчас её детей. Они в свои пять лет знают и умеют то, чего некоторые и в старших классах догнать не могут. Так что, как говорит Сергей Николаевич, нейронное копирование по методу Джурич – это прорыв в медицине. Да и сама я – плод её экспериментов. С трёх лет расписываю керамику, с пяти вышиваю, ещё и пою. Голос, слышишь какой? Это у меня он с рождения, – говорила она громко, словно выступала на сцене дома культуры. – Все тоже удивлялись, как я так умею.

Фамилию Джурич Артамонова где-то уже слышала, и сейчас пыталась вспомнить, где. Память подсказывала, что это имеет прямое отношение к расследуемому ей сейчас делу. И сейчас она пыталась осторожно выспросить, о каких же экспериментах идёт речь.

– Я из Гранитного, – продолжала Варвара. – Там, как ты знаешь, месторождение, радиационный фон повышен. Но отец мой, до женитьбы на матери, работал в местах ещё более опасных – на урановых родниках. Туда же и мамку мою отвёз, и зачали меня там. И вот моим родителям, в связи с их профессиональными болезнями, вообще никто из врачей родить меня живой не пророчил, советовали избавиться от больного плода на раннем сроке. Но на всякий случай направили к генетику, к Джурич. Она сказала, что вытянет. И вытянула. Так что я ей, можно сказать, жизнью обязана.

– Надо же… – Настя немного терялась в словах. – А как с ней можно побеседовать?

– С кем? С Джурич-то? – Девушка на кровати запрокинула голову, и бокс наполнился её грудным раскатистым смехом. – Так это уже только у боженьки в раю. Погибла она. – Варвара горько вздохнула. – Её как во время бомбёжки накрыло, так и всё. С концами. И главное, и мне, и сколько чужим деткам помогала, а своё дитятко так и не родила. Беременную убили. А какой ребёночек должен был быть! Всё должен был знать, уметь…

– Ещё бы. У такой-то мамы… – осторожно вставила Настя.

– Так там и папаша ого-го был. Учёный. Изобретатель. Знала бы ты, сколько он всяких штуковин для лазерной резки гранита создал. До сих пор работают. Ещё электронику всякую по особой технологии, свето-цвето… я уж и не выговорю под таблетками. Но что-то очень мощное и надёжное.

Настя догадалась, что, скорее всего, Варвара имела ввиду оборудование на цвето-световом коде. И тут у неё состыковалась в голове вся информация. Драгана Джурич – жена Милоша Лучича, того самого конструктора, изобретение которого наконец-то смогли восстановить в АКУ. Для его работы был необходим преобразователь, который вчера и похитила журналистка Калинкова.

В материалах, которые просматривала Артамонова, упоминалось, что у Милоша Лучича была жена, которая работала в НИИ Генетики и Экспериментальной медицины. Кажется, где-то даже были сведения о её беременности. Но в это Настя особо не вникала, как и в историю гибели Джурич, почему сразу и не вспомнила. Вроде изуродованное тело генетика опознали по её именному медальону и длинной косе. Но эта информация Настю тоже мало интересовала. Даже сейчас, слушая Варвару, она умом понимала, что попусту тратит время. Но интуиция почему-то говорила обратное. Решив довериться шестому чувству, Артамонова задала вопрос, который и вовсе не имел отношения к расследуемому ей делу.

– Скажи, Варвара, а как ты на себе это нейронное копирование ощущаешь?

Девушка пожала плечами.

– Ну, например, места узнаю, в которых я никогда ещё не была, но были мои родители. Или что-то руками начинаю делать, будто всегда умела. Оно как-то происходит само собой, ты об этом не задумываешься. Или как запела я сразу. Все удивлялись, как это я так могу, а для меня это было – как дышать, как ходить. Будто оно всегда со мной было, это умение… Я раньше думала, что все могут так же. Говорила кому-то – и удивлялась, почему на меня все глядят, как на дурочку. А потом мне родители рассказали, что так могу только я. И что всё благодаря этой Джурич, которая мне жизнь спасла. Вот сейчас я выросла, замуж вышла и уже со своим дитём здесь. Они меня сразу, как на пороге увидели, так с руками и ногами отхватили. Получается, что я – одновременно и получатель, и носитель! Удача-то какая для них! То есть, у моего ребёнка будут знания не только мамы и папы, но ещё бабушки и дедушки! – Внезапно она застонала и схватилась за живот.

В палату влетели два сотрудника, один из них тут же подключил Варвару к какому-то аппарату и Настю попросили выйти.